Текст книги "Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова (СИ)"

Автор книги: Владимир Михайленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Петр Матвеевич, когда началась война добровольцем ушел на фронт вместе со своими друзьями-сокурсниками по ставропольскому пединституту и боевое крещение получил под Малгобеком, где был впервые тяжело ранен. Его война закончилась под Кенигсбергом. Вернувшийся с фронта, израненным настолько, что врачи остерегались давать даже самые осторожные прогнозы на будущее, он не только выжил, но и закончил пединститут, работал в школе, обзавёлся семьёй, воспитал вместе с Екатериной Лукьяновной двоих детей.

Мы провели с Петром Матвеевичем в беседах череду вечеров и именно от него я впервые узнал, что в период массового заселения и обживания ставропольских земель в 18-19 веках у большинства мужской части первых поселенцев, особенно молодых, здоровых хлопцев, основу которых составляли потомки казаков Запорожской Сечи, появилась важнейшая житейская проблема: выбор оседлого образа жизни предполагал необходимость обзаведения семьёй, а невест-то, практически, не хватало. Выход из создавшейся ситуации, рискованный, правда, был найден. Ведь почти рядом соседствуют черкесы, кабардинцы, осетины, ногайцы, кумыки, греки или те же чеченцы. И вот самые отчаянные из них занялись опасным промыслом, умыканием невест у соседей. Пётр Матвеевич оговорился сразу, что гречанки, даже не смотря на близость в вероисповедании, шли на брачный союз с сорви-головами с великой неохотой, а Чечня, так та, на этом деле, вообще, в одночасье поставила точку. Однажды по утру казачий патруль на левобережье Терека увидел на той стороне страшную картину: на приречном дереве раскачивался труп молодого парня, висевший на собственных шароварах. Это могло означать только одно, что повешенный совершил насильственные действия против чеченской женщины или девушки. И полетела страшная молва из станицы в станицу, из одного мужицкого села в другое. Это возымело своё действие, желающие умыкнуть себе невесту в Чечне, объезжали её десятой дорогой.

Пётр Матвеевич был очень интересным собеседником, мне даже казалось, что он почему-то обязательно должен писать стихи.

Практика моя закончилась, я защитился и по распределению попал в э...Нск, но отношения наши не прервались. Мы переписывались, по мере возможности я приезжал к Петру Марковичу и Екатерине Лукьяновне в гости и вот в один из таких приездов, а случилось это незадолго перед войной в Чечне, он подошёл к книжной полке, достал оттуда общую тетрадь в синей обложке и начал читать:

Сидим. Молчим. Пробило семь.

По комнате лишь сумрак бродит.

Уходит женщина совсем.

Я не держу, пускай уходит.

Как медленно она встаёт,

Как медленно шагает к двери...

Мне поначалу подумалось, что я, наконец-то, дождался. У меня даже перехватило дыхание от предчувствия. Но оказалось, я ошибался.

– Эту поэму, а называется она ''Продолженье моё'', написал Гарольд эль Регистан, – начал рассказывать Пётр Маркович. – Она настолько мне понравилась, что я переписал её из журнала '' Молодая гвардия'', а со временем выучил наизусть. Ты помнишь учебник ''Родная речь'', по которому учился в четвёртом классе? – неожиданно спросил он.

'' Регистан и школьный учебник, какая тут может быть взаимосвязь?'' – подумал я тогда, но тут же на ум пришло: на обложке – репродукция картины И.Шишкова ''Рожь'' и я кивнул.

– А начинался учебник с гимна Советского Союза? – раздумчиво произнёс Пётр Маркович, – И было тогда у гимна два автора, Михалков и Регистан.

– Вы хотите сказать, что это тот самый Регистан? (И вспомнилось, что уже в старших классах, я поинтересовался у нашего историка о странном превращении с гимном. Алексей Иванович Агаев, историк, работал, кроме того и директором школы. Невысокого росточка, удивительно подвижный и энергичный, простой в общении человек, с необычно начёсанным хохолком светлых волос, с слегка начинающими седеть висками, он, всеобщий любимец всех без исключения старшеклассников, с хитроватой усмешкой посмотрел на меня и похлопал по плечу, что могло означать только одно: не на все вопросы, которые тебя интересуют, я могу дать однозначный ответ.)

Лицо Петра Марковича просветлело.

– Именно это я и хотел сказать.

– И Вы раскрыли тайну исчезновения фамилии Регистан?

– Как тебе сказать, и да, и нет. Но вот что я хотел тебе показать. – он полистал тетрадь и откуда-то из её середины извлёк пожелтевший от времени кусочек газеты, именно кусочек, когда-то измятый, так и неразглаженный со временем, аккуратно развернул его и положил передо мной. – Когда в Чечне пришёл к власти генерал Дудаев, – продолжил Пётр Маркович, – я перевёз свою сестру, она тоже учительница, вместе с семьёй в нашу станицу. И сделал это, кажется, вовремя, через несколько месяцев началась война. Так вот среди вещей моих переселенцев было два небольших картонных ящичка, с упакованным хрусталем. И каждый предмет, будь то ваза, бокал или рюмочки были завёрнуты в обрывки газет, чтобы те не побились при перевозке. Вот в этот кусочек, – он указал пальцем, – была завёрнута ваза, он самый большой. Само провидение сохранило его. Лист газеты ''Грозненский рабочий'' оборван и с низу и с верху, но сохранилось самое главное. Посмотри на фотографию. Знаменитый танцор Махмуд Эсамбаев, электросварщица завода ''Красный Молот'' Сажи Умалатова и поэт Гарольд Регистан. Скорее всего это 1989 год, а речь в корреспонденции идёт толи о заседании Верховного Совета СССР, толи Верховного Совета республики. Выходит, автор гимна не только жив, как не старались недоброжелатели, чтобы его имя навсегда исчезло из литературных кругов, но и плодотворно работает.

– И даже стал популярным поэтом-песенником, – вставил я, – тексты песен ''Голубая тайга'', ''Море зовёт'' композитора Арно Бабаджаняна, принадлежат его перу.

Пётр Маркович согласно закивал головой.

– Вот-вот, как ни старался маститый поэт, автор знаменитого ''Дяди Стёпы'' избавиться от нежелательного соавтора, которому, скорее всего, и принадлежал основной текст гимна, ничего не получилось. Дело, скорее всего обстояло так. Молодой парень, фронтовик, тогда ещё студент литературного института, решил поучавствовать во всесоюзном конкурсе на текст гимна Советского Союза. Когда работа, на его взгляд, была закончена, он рискнул показать рукопись секретарю союза писателей Сергею Михалкову, чем самым уже тогда собственноручно подвёл черту незаслуженного забвения под своим именем. В этом деле осталось немало тёмных пятен, но меня волнует нравственная сторона вопроса. У Михалкова-старшего – два сына, оба подающие надежды кинорежиссёры, а Никита, так тот и актёр. Какой же пример подаёт отец своим сыновьям?

Со временем появился интернет. Вся информация, которая там была представлена по поводу, сказанного выше, сводится только к одним обидным высказываниям родни Регистана в адрес знаменитой семьи Михалковых-Кончаловских, но та, по понятным причинам, предпочитает отмалчиваться. А потом прошло не так уж и много времени и после появления на свет скандально-известной ''Цитадели'', скандальной, уже хотя бы потому, что крепости черенками шанцевого инструмента не берут, продолжения сериала ''Утомлённые солнцем'', на телевизионных экранах появился фильм о жизни и творчестве Никиты Михалкова, скорее всего, отснятого им самим. Правда разговор в нём сводился большей частью не о творческих планах и новых наработках актёра и режиссёра, а к показу, как и чем живёт сегодня мэтр российского кино. Действие происходит либо на фоне деревянной усадьбы, перед которой он гарцует на породистом рысаке, либо внутри её. Убранство деревянной усадьбы достаточно скромное, упор здесь сделан на экологически чистое помещение. Внутри двора просматриваются хозяйские постройки, на примыкающий к подворью взгорок взбирается широкий луг, за ним хлебное поле, правее лес, примыкающий к речке. Так и хочется добавить, у речки примостилась русская банька. Тихий, райский уголок русской глубинки. Сюда частенько наведывается оскароносный режиссёр, чтобы отдохнуть душой и телом от трудов праведных, собраться с мыслями и может даже и поработать в домашней студии. Казалось бы, что в этом плохого? Построено на заработанное, имеет, в конце концов, полное право. Да, всё так, если бы не один маленький штришок к портрету, перечёркивающий, всю идиллию сегодняшнего дня и объясняющий многое из жизни всего семейства, в том числе и скандальную составляющую вокруг кресла председателя комитета российского кинематографа. Покачиваясь в седле, Никита Сергеевич, толи от переизбытка самолюбования, толи от переполняющей нутро спеси неожиданно заявляет, что в подобной обстановке он чувствует себя ни много, ни мало русским барином.

Подобное признание ошеломляет настолько, что не сразу, а по прошествии какого-то времени невольно начинаешь задумываться: откуда это в нём? Но ведь самое интересное в этой картине – неполное количество действующих лиц. Наличие барина с одной стороны предполагает обязательное, непременное присутствие рядом холопа. Так кто же они, эти крестьяне и крестьянки из развалившейся близлежащей деревеньки, вчерашние колхозники разбежавшегося колхоза, те же конюхи из Михалковской конюшни, ухаживающие за лошадьми, та же повариха, готовящая и подающая на стол обеды, та же портомойка, те же косари на лугу в страдную пору сенокоса? А ведь кому, как не Никите Михалкову знать историю Руси, где испокон веков коса находила на камень, пугая непредсказуемостью русского бунта, ''бессмысленного и беспощадного''. Как же кардинально должна поменяться психология человека, причём не заурядного обывателя, а человека известного, популярного и талантливого. Как, когда и почему случился надлом внутреннего стержня? Не выдержал испытания славой? Ведь кем возомнил себя? Что же тогда остаётся говорить об ошалевших от роскоши новоявленных миллиардерах и их отпрысках, готовых заплатить любые деньги нотариусам и архивариусам, за не существовавшие никогда титулы и звания, позволяющие представляться им особами голубых кровей и белой кости, совершенно позабывших, в может и не знающих по скудоумию, что их предки, жившие в местечках, портные, разнокалиберные торгаши, провизоры и пр. в принципе никогда не могли быть удостоены царской милостью подобных посвящений.

Здесь, и сейчас, я считаю, уместным поговорить о человеке, который все свои титулы заработал трудом. Он не крестьянин и не рабочий от станка. Он мэтр советской и российской эстрады – Иосиф Кобзон. Всякий раз, когда он, усиленно молодящийся, выходит на эстраду, не знаю, как у кого, а у меня возникает вопрос: не пора ли на отдых, ведь эстрада не совсем то место, где можно и нужно похваляться своим почтенным возрастом. И всё становится на свои места, всё становится понятным, почему это происходит, стоит только хотя бы поверхностно ознакомиться с его творческой биографией.

Всегда и во всём Иосиф стремился быть первым. В боксе не получилось. Поначалу всё шло, вроде, как по маслу, уже появились первые, мало-мальски отличающие его от других результаты, но до первого приличного мордобоя. Сразу сказал себе – нет! И на этом его спортивная карьера боксёра бессловно закончилась. Бывает. В техникумовском хоре, тоже хотелось быть первым. Но и тут одного желания, оказалось, ой, как маловато. Немного позднее, уже не в Краматорске, Гнессиновке, потом в Одессе, чувствуя, что пора бы на эстраду – показать себя, а преподаватели и наставники сдерживали, не время, надо поставить голос. В армии попал в ансамбль песни и пляски, волю себе дал, но только и того. Всё самое интересное началось после демобилизации. Пусть простит меня читатель в хронологии изложения событий, это не суть важно. Дальше идут воспоминания из моей далёкой молодости. По всесоюзному радио загремел Валерий Мулерман:

Хмурится не надо, Лада.

Для меня весь мир отрада.

Лада!

Мы тогда ещё не знали, что отчасти, эта песня – посвящение певца своей жене, Веронике Кругловой. Но ведь Вероника Круглова была первой женой Иосифа. Подробности событий знают только каждый их 3-х членов любовного треугольника. А нам остаются факты. Проходит какое-то время и влюблённая парочка исчезают из поля зрения любителей советской эстрады. Через несколько десятилетий, состарившийся, но ещё крепкий Мулерман, объясняет, не обошлось без злых козней Кобзона, и он со своей подругой объявится в Америке.

Засветился на всесоюзном радио Жан Татлян и тоже исчезает за кордоном.

Но вот, наконец, свершилось, появляется на радио Кобзон, с хитом ''А у нас во дворе'' – первой песней из цикла Аркадия Островского, посвящённой влюблённой парочке. С каким упоением и восторгом мы распевали песни этого цикла на вечерах художественной самодеятельности, просто под гитару по ночам на улицах родного села.

А потом, поначалу ... наше общее ОНЕМЕНИЕ, потом ВОСТОРГ и ВОСХИЩЕНИЕ. ШОК.

На Всесоюзном радио. Муслим Магомаев. Композиция того же Аркадия Островского и Роберта Рождественского.

Вьюга смешала землю с небом,

Серое небо с белым снегом,

Шёл я сквозь вьюгу, шёл сквозь небо

Чтобы тебя отыскать на земле!

Магомаев – это явление в искусстве. И точно так же, как до сих никто в мире не может стать вровень со светочем русской литературы Александром Сергеевичем Пушкиным, точно так же и к Муслиму Магомаеву можно приблизиться, делать попытки быть похожим на него, но стать вровень никогда и никто не сможет.

Так уж устроена творческая жизнь, что приходят на эстраду новые молодые имена, уходят, не удержавшись на вершине временной и потому не надёжной славы, уже умер великий БАРИТОН Магомаев, вторично засветился и снова исчез Валерий Ободзинский, а наш, изрядно поднадоевший своим присутствием и где надо, и где не надо на эстрадных площадках, усиленно молодящийся певец, которому на роду было написано быть вечно вторым, Иосиф Кобзон, за которым так и тянется длинный шлейф всевозможных неблаговидных слухов и анекдотов ещё из советских времён (а дыма без огня не бывает), всё поёт и поёт. Но вот, как-то, засобирался он поехать за кордон проведать родственников и за одно подлечиться. Но вдруг облом американское дипконсульство аннулировало многоразовую въездную визу, объяснив это тем, что мэтр советской и российской эстрады находится в связях с русской мафией. Как сейчас помню, какой грандиозный скандал устроил мэтр перед закрытыми дверьми консульства. И вот именно тогда, российский обыватель узнал, чего и знать бы ему не надо, что Иосиф Давыдович превозмог какой-то смертельный недуг, что даже заранее прикупил местечко на кладбище рядом с могилой мамы. Не тогда ли, в тот серый и ничем не примечательный день, в голове мэтра родилась идея доказать заокеанским законодателям значимость своей личности и на ближайших выборах в государственную Думу он предпринял попытку баллотироваться в депутаты, правда почему-то от Бурятии (поблизости к столичному региону все места традиционно были разобраны более предприимчивыми товарищами, по принципу бытовавшему в многодетных семьях, с наступлением распутицы и холодов, – кто раньше встал у того и ботинки, а осталось Забайкалье, ну что ж! бывал там и люди попроще, говорят, и менее привередливые). О подведении каких-то итогов депутатской деятельности Кобзона, говорить не приходится, их просто нет, да и не будет. Зато в скандалах, связанных с именем Иосифа Давыдовича недостатка нет. Вспомните, мой уважаемый читатель, присутствие мэтра, правда ещё в до депутатские времена, на скандальной вечеринке, в честь юбилея первого российского вора, убийцы и мошенника хозяина Черкизовского рынка Тельмана Измаилова. Не наводит этот факт Вас на определённые мысли? Многие, кто засветился на той вечеринке, хотели бы избавиться от него, как от кошмарного сна, как, скажем, тот же московский мэр Юрий Лужков, о котором разговор ниже, но сон, это твоё личное – было и прошло, а свершившееся – достояние массового россиянина. Сейчас мне в голову пришла мысль, а стоило ли так нелицеприятно отзываться о великом певце, каким он сам себя считает, а тем более, как о государственном деятеле? Стоит, и вот почему. Вспомните недавнюю многомиллионную свадьбу, которую сыграла для своей дочери краснодарская судья, как впоследствии оказалось не имевшая никаких оснований с фальшивым дипломом, выданным тбилисским госуниверситетом (давненько о подобных выкрутасах не проходило информации, хотя кто там теперь поедет проверять его подлинность, и смешно и грустно, купила бы русский, и проще и не так подозрительно), работать в сфере судопроизводства. И вот когда простой русский мужик из глубинки вполне закономерно поинтересовался в интернете откуда у краснодарской судьи такое баснословное состояние, возмущённый до глубины души мэтр публично окрестил мужика ''хамом'', мотивируя это тем, что неприлично, кому бы там ни было, интересоваться доходами министров, чиновников, судей и пр. Не потому ли, и с Вашей тоже подачи, Иосиф Давыдович, был прикрыт сайт совета министров, где государственные мужи в обязательном порядке должны были декларировать свои доходы. Согласен, не прилично заглядывать в кошелёк старушки-пенсионерки, что трясущейся рукой отсчитывает мелочь,– остаток жалкой пенсии, с Вашей милости тоже такой мизерной, (Вам бы такую, хотя бы на месячишко, небось, обиделись бы), чтобы рассчитаться за полбулки хлеба и парочку яичек. Сам Бог велел, поинтересоваться природой баснословного состояния судьи и не русским мужиком из глубинки, а компетентными органами. Хотя о чём это я? Там, где всё схвачено, где рука руку моет, не бывать тому. И Вы это знаете, Иосиф Давыдович, получше моего.

Всякий раз, когда мне приходилось всматриваться во внешний облик бывшего московского градоначальника, на ум прежде приходило определение, характеризующие его, как простоватого, рязанского мужичка, в кепке, даже не председателя, а колхозного бригадира, наделённого природной жилкой никогда не проходить мимо того, что плохо лежит. Однако, при более тщательном рассмотрении, когда натыкаешься на прищур узковатых, блудливых глаз, на тонкий разрез длинных, редко улыбающихся губ, начинаешь понимать – перед тобой матёрый вор. Это до какой же степени, Юрий Михайлович, надо было провороваться, чтобы получить позорный пинок под задницу. А ведь готовился к этому, ждал, что-то мямлил там о бизнес-споособностчх жены, а сам под шумок дочек из Москвы подальше, и не куда-нибудь, а в Лондон, а потом и саму жену туда же, быстрей-быстрей, какой там бизнес, шкуру надо спасать. В самый последний момент, когда поскорее надо было срываться в аэропорт, вот он, Иосиф, пожаловал, проводить в последнюю дорожку. Казалось бы, радоваться надо, хоть один человек вспомнил, где теперь те, кто ещё вчера выстилались, раболепски выгнув спины? Как ветром сдуло. А этот здесь, только говорить не о чем. И момент не совсем подходящий, чтобы разговоры говорить. Вдруг, как нагрянут, хоть и обещано было, выпустить без проблем. Уже только в самолёте облегчённо вздохнул, да и то, когда взлетел. И тоскливо шевельнулось под сердцем, как ни крути, а впереди – чужбина и на родину возврата нет. И первые путанные мысли, где и что сделал не так? И совсем некстати перед глазами встал шурин, со своей дурашливой лошадиной улыбкой. А ведь говорил, предупреждал, близко, ближе чем на пушечный выстрел, такого человека в бизнес не подпускать, так нет, брат, свои люди. Вот так и послушай женщину, и вот она, новая головная боль: тот стал светиться на шоу-мероприятиях, возомнил из себя Бог весть что! Пусть так, но зачем поливать грязью ''святое семейство''? Для начала, как водится, предупредили. А если не поймёт? Пообещали наказать исправно. Дошло ли до пустой головушки? Меня там нет, но ведь связи старые остались И промелькнуло тоже, очень не к стати: у других дети, как дети. Если не в учёбу, так в спорт, а тут?! Ладно, теперь бы удачно замуж отдать, а если нет, опять головная боль. Правда, есть вещи и куда более приятные. Надо основательно устраиваться в Лондонах. Ну и, понятно в этой австрийской деревушке, для оседлого проживания, тьфу, ты, никак не запоминается её название. Там, всё постараться сделать основательно, там жить, потому жадничать на благотворительность не стоит.

Вскоре респектабельные, педантичные австрияки, были приятно удивлены расточительной щедростью стареющей русской пары бизнесменов. Им и невдомёк, а скажи, так и не поверят, что эта парочка и такие, как они, доброхоты, обворовавшие собственный народ, в далёкой неведомой России, где русские варвары ходят по своим дремучим деревням в обнимку с медведями, теперь сорят наворованным здесь.

Правда, Лужков никогда бы не был Лужковым, если бы не выкинул очередной, никому не понятный до сих пор фортель. В Калининградской области на самой границе с Польшей, Юрий Михайлович прикупает землицу на территории некогда цветущего, а ныне разваленного колхоза.

Вот кадры из короткометражного фильма, видимо, отснятого по его заказу. Ещё один новоявленный барин ходит по будущему сельскохозяйственному комплексу с ягнёночком чёрной масти на руках и взахлёб, с пеной у рта, рассказывает, с каким азартом он занимается селекцией мелкого рогатого скота, и что в перспективе это может дать, и уже даёт, разваленному в своё время региону.

Вам, уважаемый читатель, не напоминает это бред пожилого человека, выжившего из ума? И если это не бред, то как и чем объяснить, что действо происходит не в глубинке России, а на её краю, откуда в случае чего за световой день можно спокойно добраться до гостеприимной австрийской деревушки с трудно запоминаемым названием.

Иной раз меня посещает кощунственная по сути, но вполне оправданная своей искренностью мысль: как хорошо, что людей поколения Петра Марковича уже нет рядом с нами. Каково бы им было переживать всё творящееся сегодня в нашем отечестве: полное падение нравственности, подмену жизненных ценностей. Я хорошо помню, как восхищался он выступлениями депутатов Верховного Совета СССР с высокой кремлёвской трибуны, того же Собчака и как обиделся на меня, когда я сказал, что это ни больше, ни меньше, чем попытка заурядной личности выделиться из серой массы, обратить на себя внимание. Выделился. Обратил. И что оставил после себя? Переименованную северную столицу? И то до всего руки не дошли, ведь область, как в насмешку, так и осталась Ленинградской. А как распорядилась известностью его фамилии семья? Непонятно, за какие такие великие заслуги, стала сенатором его жена, на поверку оказавшаяся оголтелым русофобом, а о дочери так, вообще, говорить не приходится: много шума – и... ничего! Кто она? Ноль! Пустое место, возомнившее из себя, что оно достойно выставлять свою кандидатуру на должность президента страны! Ни с чем не соизмеримая глупость и только!

Однако, уважаемый читатель, мы несколько отвлеклись. Елизаветы Андреевны уже не было в живых, когда мне захотелось написать книгу о её родне, не о черкесской, естественно, ведь из рассказов моей бывшей хозяйки я знал, что мать её – дочь черкеса-телохранителя богатого купца, жившего в своё время в Пятигорске, только и того, а о наших э...Нских, которые, естественно, мне были намного ближе и понятней.

НА КРУГИ СВОЯ.

Главы из романа.

Вместо предисловия.

На исходе короткой летней ночи с южной стороны э...Нска, в неширокую, но самую длинную и почти прямую улицу села, высвеченную неверным сиреневым светом полной луны, с причудливыми тёмными тенями, ложащимися на наезженную телегами дорогу от жавшихся друг к дружке хатюшек и разлапистых акациевых дерев подле них, неспешно въехала линейка, запряженная парой гнедых рысаков, и тут же, начиная с окраинных подворий, как по команде, потревоженные дроботным перестуком лошадиных копыт, необременённые цепной привязью дворовые псы, вихрем начали вылетать и бросались кто наперерез, кто вдогонку, подняв возмутительный лай, нарастающий по мере всё убыстряющегося хода повозки, тревожа тем самым чуткий предутренний сон сельчан. Самые быстроногие из преследователей, уверенные в своих силах, а главное, в правоте действий, в их среде и собратья просто увязавшиеся за компанию, почти настигли линейку и уже готовы были безрассудно броситься чуть ли не под копыта лошадей, как вдруг та, замедляя ход, свернула в проулок, ведущий к фонталу и остановились у второй от угла хаты Апанаса Полуляха. Сбавляя по нужде поначалу взвинченный темп бега, недоумённые преследователи, тут же принялись незамедлительно выяснять отношения между собой, пытаясь отыскать и наказать возмутителя спокойствия, как правило, в подобных случаях, возмутительницу, втравившую свору в пустячный переполох и, не выявив таковой, изрядно перегрызлись и разбежались.

На востоке уже гасли и редели тусклые лампадки звёзд, а едва проступающая белесая клубчатая полоса Млечного пути, скраденная лунным сиянием, устилавшая от края и до края небесный свод, принялась неторопливо истаивать, как перестоявший утренний туман. Набежавший неведомо откуда порыв ветра, прошелестел по листьям уже заметно подросшего орехового дерева, посаженного когда-то отцом на месте выкорчеванной, колючей акации и они как-то жалобно затрепетали, зашумели, мелко забились, являя тем самым верный признак приближения утра. Со стороны недалёкого отсюда оврага неожиданно троекратно, какими-то отфыркивающимися, пугающими звуками, дала о себе знать сова, напоминая тем самым, что всё ещё в этом подлунном мире пребывает во власти таинства тёмной ночи, как вдруг из густого предвыгонного терновника, послышался сначала застенчивый, неуверенный голосок всполошившейся, скорее всего, от страха зарянки, но тут же разошёлся, разошёлся, заполняя набирающим силу звоном незатейливого перелива околицу, оповещая тем самым просыпающихся людей, что торжество солнца, тепла и света просто неизбежны. И не оттого ли на глазах засветлела кромка неба над восточной частью горизонта, и отчётливей начали проявляться очертания длинной, высокой хаты, под двускатной черепичной крышей, с побеленной, как обычно, матерью и сестрёнкой Ксюхой в преддверии Великого Пасхального празднества известью с добавлением синьки, и подведённым чёрным сажевым раствором цоколем, с двумя окнами на улицу, прикрытыми на ночь ставнями, окрашенными светло голубой краской.

Из сараюшной постройки, стоящей в стык на двухсаженном отдалении от хаты, тоже побеленной, но уже под камышовой крышей с хрипотцой со сна прокричал проснувшийся петух, всполошив ещё подрёмывающих кур, тесно сидящих рядом на насесте и тут же, где-то там, у фонтала, ему отозвался уже давно пробудившийся, но до времени помалкивающий кочет, потом ещё один, теперь уже в центрах, а потом откуда-то с самой окраины и понеслась по селу, из конца в конец, из подворья в подворье, петушиная перекличка, тем самым перечеркнув окончательно чуткую утреннюю тишину. Глуховатым мыком из своего стойла дала знать о себе нетерпеливая корова, заканчивающая пережёвывать остатки ночной жвачки, призывая тем самым хозяйку поскорее освободить её от переполнившегося прибывающим и прибывающим молоком вымени. Её товарка, поддержала подругу шумным выдохом через ноздри скопившегося воздуха, больше скорее для того, чтобы сбить клейкую нить слюны, свисающую почти до соломенной подстилки . Через перегородку из конского станка всхрапнул молодой жеребец, часто перебирающий по деревянному настилу копытами, ещё непознавшими кованных подков, отчего те, взнузданные, стоящие у ворот лошади, всё ещё утробно дыша, сначала чутко запрядали ушами, а потом, отфыркиваясь, замотали головами, позванивая при этом железом удил.

Старый Рыжик неторопливо выполз из саманной будки, сложенной руками заботливого хозяина в пору своей собачьей молодости, сразу обмазанной и побеленной чистоплотной хозяйкой по весне (правда, без помощи Ксюхи, поскольку та была ещё мала и, обмочившаяся, терпеливо покряхтывала в тенёчке, в большой плетённой сапетке, прикрытой поверху от надоедливых мух тонкой холстинкой). Отряхнув пыль и сор со шкуры со сбившимися местами комками шерсти, когда-то огненно-золотистого отлива, теперь выцветшей до старческой седоватой желтизны, Рыжик оглядел начинающую ржаветь стальную проволоку, натянутую вдоль двора из конца в конец, с которой хозяин с полгода назад снял нанизанную на неё длинную цыганскую цепь и, втянув воздух влажными чёрными ноздрями, лишний раз убедился в том, что один из тех человеческих запахов, перебиваемый едким пОтом чужих коней, который он с трудом, не сразу, но всё-таки уловил, когда у двора остановилась линейка, принадлежал младшему хозяйскому сыну, его любимцу Савве. Только Савва отчего-то не торопился к нему, чтобы потрепать, как бывало раньше, по загривку, а продолжал сидеть на линейке.

Рыжик был достаточно стар, чтобы не ввязаться в свару, поднятую сельскими собратьями, голоса которых он знал наперечёт и до сих пор безошибочно различал каждый в общем лае, как той же беспородной суки Розки, его прежней, любвеобильной подружки, или Тумана, вошедшего в силу кобеля, с серого окраса короткой и жёсткой шерстью, с причудливо разбросанными по ней мелко-коричневыми пятнами по поджарым, с рёберными выпуклостями бокам и одним большим на спине. Он не издал ни единого звука, не покинул убежища, ведь двору ровным счётом ничто не угрожало, даже остановившаяся у ворот линейка: он чуял это нутром. Сейчас его больше беспокоило другое: тот, второй человеческий запах, принадлежащий, скорее всего, женщине ему не знаком, он чует его впервые, а сама она, женщина, сидит за широкой спиной Савелия и потому её совсем не видно. Кто она?

Рыжик, ласково помахивая из стороны в сторону некогда пушистым, а теперь облезлым хвостом, уже сам хотел направиться к молодому хозяину, но успел сделать всего несколько шагов и остановился: Савелий, закрепив вожжи на передней, ажурной, кованой из полосового железа невысокой перегородке, несмотря на свой огромный рост и тучное телосложение, легко спрыгнул с линейки, отчего та облегчённо скрипнула рессорами и закачалась. Он обошёл повозку и остановился напротив своей спутницы.

– Боязно? – тихо спросил он, наклонившись к ней, пробуя улыбнуться.

Спутницей его оказалась совсем молодая девушка. Одетая во всё чёрное, с головой, покрытой по самые брови, бахромистым, с красными цветами по чёрному фону платком, оставляя на показ, разве что огромные глаза, да слегка удлинённый, с лёгкой горбинкой тонкий носик, припухлые маленькие губы и наполовину виднеющийся узкий подбородок, она не откликнулась на вопрос Савелия, а только опустила веки с густыми и длинными, изогнутыми к верху ресницами, а на полуприкрытых щеках её, украшенных неглубокими ямочками, вспыхнул едва заметный в темноте лёгкий румянец .