Текст книги "Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова (СИ)"

Автор книги: Владимир Михайленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Это ж сколько разов ты снимал её с кобылы и подсаживал?

– А чего там снимать? – не поняв намёка, простодушно откликнулся Савелий, – она ж, как пушинка лёгкая!

Болью отозвались эти слова в сердце, да ничего не поделаешь. Знала, на что шла. И чтобы вконец смутить парня, спросила:

– А хороша басурманка?

Тот залился румянцем и перемолчал. И именно в эту минуту подумала Наталья, что не плохо бы как-то пересадить басурманку с лошади на линейку, больше не потому, что ревность в конец извела её, а потому что это являлось следующим этапом её тщательно продуманного плана. Из разговоров с Савелием, она уже знала, что село э...Нское, находится не так уж и далеко от Пятигорска, и что если добираться до него не почтовым трактом, а просёлочными дорогами, да срезая углы, преодолеть весь путь можно меньше, чем часа за три, если двигаться даже неторопливым ходом. Кроме того Наталья уже знала, что работа у купца Савелия особенно не прельщала. Она хорошо запомнила его ответ, когда он заявил, что это больше баловство, чем работа. ''Вот когда с раннего утра у тебя рубаха на спине не просыхает от пота до самого вечера, – сказал он, – ото работа! – И добавил. – Дома даже воздух другой, им надышаться невозможно. И и облака белей, и небо синЕе''.

Через неделю Савелий впервые подогнал линейку вплотную к крыльцу особняка и так больно сжалось сердце у Натальи, что дыхание перехватило, – опять желанный увезёт басурманку в невидаль. У них одна дорога, а у неё сто. А может, плюнуть на всё, собраться налегке, да самой сесть на линейку, да умчать подальше от этих мест, в какое-нибудь глухое мужицкое село. Успокаивало только одно. Сердцем чуяла Наталья, ох чуяла, хоть и хороша черкешенка собой, только не лежит у парня душа к ней. По всему ведь видно. Не горят глаза у него, нет, не горят, только и того, что одно смущение на лице. А тут как-то в ночи, когда обессиленный и тяжело дышащий, отвалился он к стене и принялся снова ласкаться к ней, сказал: ''Вот бы брательнику моему такую невесту, он больше худосочных девок любит''. И прижалась она к любимому, облегчённо выдохнула от слов услышанных, задышала ровно и легко, словно неподъёмный груз, на плечи навалившийся, сбросила.

А тут время подошло и стало понятно, что решаться надо и как можно быстрее. Как-то по доброте душевной поделилась содержанка с Натальей сокровенным и лишний раз та убедилась, насколько права была в своих предсказаниях. Перестала Мария выходить к обедам. День голодная ходит, другой, третий. Только и того, что утром, как птичка поклюёт, да и то, потому, что завтрак почти всегда проходил в узком кругу, без хозяина. А Афанасий Серафимович, знай себе, только посмеивается. Поначалу Наталья подумала, приболела басурманка, но ещё больше встревожилась, когда купец запретил отдельно кормить её. Что такое? Бросилась с расспросами к Марии, та и призналась, что купец предложил ей руку и сердце. Похолодела Наталья.

– А ты што? – спросила она.

– В горы убегу к своим, – решительно заявила девушка.

– К родственникам?

– Нет у меня родни, – призналась Мария. – Может и есть, да только я их совсем не знаю.

– Так куды бежать, милочка. К кому? Не дело говоришь. Ладно, не плачь, авось чего-нибудь придумаем.

В тот же вечер состоялся разговор Натальи с Савелием. Не сразу понял парень чего от него хочет Наталья.

– Вот так вот привезу я её к отцу-матери и что скажу?

– Так и скажешь, нехай девка поживёт пока у них и объяснишь почему.

– Верхами или на линейке?

– На линейке, так меньше подозрительней будет.

– Воровство получается.

– Какое воровство, на линейке и вернешься.

– Ну да, только порог переступлю, а меня под белы руки и в ''Белый лебедь''.

– Я тебя ждать буду в условном месте. Линейку вернём и в бега. Есть у меня на примете село одно мужицкое, Солдато-Александровское называется, неподалёку отседова. Там первое время и перебудем, а дальше видно будет.

. . . . .

Как Наталья и обещала, ждала она Савелия в условном месте и не одна, а с племянником фаэтонного мастера ''Божеупаси''. Ранним утром, поправив на согнутой в локте руке плетёную корзину, Наталья вышла с ним за пределы двора и, пройдя всего квартал они свернули, но не в сторону рынка, а к месту условной встречи, где их уже поджидал вернувшийся из э...Нска Савелий. Племянник заправски влез на линейку со стороны возницы, лихо взмахнул кнутом и кони, выбивая дробь коваными копытами по булыжной мостовой, понеслись к особняку. А в особняке тем временем уже вовсю бушевал переполох. Афанасий Серафимович рвал и метал. Вымеряя нервными шагами из угла в угол пространство своего огромного кабинета, он кричал грозно в сторону стоящего у дверей приказчика, покорно склонившего изрядно облысевшую голову.

– Полицию вызывать? – Иронически скривил купец губы. – С ума сошёл? Опозорить меня, вконец, хочешь на весь Пятигорск. Что значит, – не обойтись? Ты мне этого Савелия, хоть из под земли достань, слышишь, и сюда, сюда! – Афанасий Серафимович согнутым указательным пальцем указал на середину многоцветного, дорогого ковра, лежащего посредине кабинета, на котором стоял.

Сквозь тяжёлое дыхание, он неожиданно услышал, как с той стороны кто-то скребётся в дверь.

– Кого там ещё нелёгкая принесла? Ну-у?!

Дверь слегка приоткрылась и в узкой щели её притвора показалось испуганное лицо Герасима.

– Чего тебе? – бешено закричал купец.

– Так это, линейка прикатила. С этой самой. С корзинкой. А в ей кошель, а в кошеле, того, деньги.

– С какой корзиной, дурак, с каким кошелем?

– Так это, Наташка, с ранья, с корзиной и кошелем на базар собиралась.

– Кучера сюда! – взревел Афанасий Серафимович.

– Мальчонку, што ль?

– Какого мальчонку? Этого удальца– шельмеца!

– Так это, самого Савки нема...

А беглецы, тем временем, уже вышли из Пятигорска и окольными путями быстро уходили на юг, в сторону засушливых ногайских степей.

– 6 -

Полковник Берестов ещё за несколько лет до выхода в отставку, как человек целеустремлённый и последовательный в своих жизненных планах, не раз и не два подумывал, чем он будет заниматься в новой, не совсем понятной для него гражданской жизни. Как запасной вариант он держал в голове имение принадлежавшее отцу, пять лет назад почившему в бозе, в глубинке Рязанской губернии, куда мог вернуться в случае крайней необходимости, но два обстоятельства сдерживали его в этом намерении. Во-первых в имении доживала свой век его тётушка Елизавета Степановна, некогда состоявшая в бездетном браке с председателем дворянского губернского собрания и поселившаяся у родного брата сразу после кончины супруга. Нарушать привычный, устоявшийся быт тётушкиной неторопливой, размеренной провинциальной жизни, Павел Степанович посчитал крайне неприличным, даже не смотря на то, что с каждым годом хозяйство приходило всё в больший и больший упадок, и срочно нужно было предпринимать какие-то кардинальные меры, с другой стороны, ему самому хотелось начать новую гражданскую жизнь если не с ''нуля'', то, по крайней мере, с тех начинаний, которые соответствовали его пытливому уму и неугомонному характеру.

От своих хороших знакомых и приятелей по офицерскому Собранию, Павел Степанович знал, что в последнее время царская администрация способствуёт активному заселению пустынных степных земель Ставропольской губернии, что многие из его собратья по оружию воспользовались этим обстоятельством, а некоторые уже переселились в означенные места не дождавшись полной отставки. Отзывы переселенцев, по рассказам, естественно, были самые разные, но когда он услышал, теперь уже и не упомнит от кого, хвалебные, из зоны рискованного земледелия губернии, Павел Степанович тут же обзавёлся, скудной правда по тем временам, литературой, чтобы не по наслышке знать, что это такое – зона рискованного землепользования. Каково же было его удивление, когда и тучные отары овец, и бескрайние арбузно-дынные бахчи, и плантации виноградников – всё это являлось результатом труда рук человеческих в этой зоне, он загорелся идеей переселения именно туда и только туда, настолько, что приступил к исполнению плана её реализации незамедлительно. Прежде всего, необходимо было найти толкового управляющего хозяйством и такой человек был найден не без помощи приятелей по тому же офицерскому Собранию. Это был двоюродный брат его хорошего приятеля из обедневшего старинного дворянского рода Глазовых, Евгений Викторович, получивший в своё время приличное университетское образование в столице и теперь служивший в сельскохозяйственном ведомстве в комитете землепользования. Мужчина средних лет, слегка начинающий полнеть и лысеть, изнывающий на рутинной работе в ведомстве, сводящейся к каким-то подписям на бумагах с гербовыми печатями, с целью их дальнейшего перемещения в кабинет этажом выше, чиновник Глазов на глазах настолько оживился, услышав из уст Павла Степановича предложение стать его управляющим хозяйства, что даже устыдился обговорить вопрос об увеличения размера будущего жалования, не превышающего по договору нынешнего месячного содержания в ведомстве. Он всегда рвался к практическому применению своих познаний в каком-либо настоящем деле и вот теперь, когда такая возможность представилась, ухватился обеими руками за перспективное, на его взгляд, предложение.

Заручившись необходимыми в подобных случаях юридически-нотариальными документами и даже имея на руках проект будущей помещичьей усадьбы, управляющий в срочном порядке выезжает на юг и начинает свою кипучую деятельность. Рисковал ли Павел Степанович, доверив все хозяйственные дела, начиная от покупки земель в личное пользование, взятие крупных денежных кредитов в сельхоз банке под льготный процент и постройки той же усадьбы, человеку, практически незнакомому, наслышанный о его репутации только из уст хорошего знакомого? Естественно, рисковал. Но это был именно тот случай, когда риск необходим именно сейчас и диктовался он рядом обстоятельств, промедление или затягивание которых в какой-либо сделке имели бы негативные последствия в будущем, край-то заселялся стремительными темпами. Так или иначе, но выйдя в отставку, Павлу Степановичу уже было куда ехать и приниматься за неведомую для него работу, которая принесёт, как думалось, тогда ему, в ближайшем будущем не только моральное, но и финансовое удовлетворение. Однако, прежде было прощание с о ставшим родным за два десятка лет службы полком.

Он объезжал полк на строевом коне ''взяв под козырёк'' и, вглядываясь в знакомые лица солдат, обратил внимание на то обстоятельство, что у многих из них влагой поблёскивали глаза на солнце.

– Прощевайте, братцы! – повторял Берестов через какие-то промежутки времени, взволнованным голосом, – служите, как и прежде Верой и Правдой Царю и Отечеству нашему Российскому, и помните, вы всегда можете рассчитывать на мою посильную помощь и поддержку, если будет у вас в том надобность!

Приехав на место своего нового жительства, Павел Степанович остался очень доволен и месторасположением усадьбы и её внешним видом. Располагалась она в полутораверстах от реки Кумы, правда, делавшей здесь один из многочисленных своих поворотов.

– Евгений Викторович, а вёснами угрозы подтопления не будет? – обеспокоенно спросил Берестов, глядя в светлые глаза управляющего.

– Обратите внимание, Павел Степанович, усадьба стоит на достаточно приличном взгорке. Я разговаривал с местными мужиками из Успеновки, так называется мужицкое близлежащее село, расположенное отсюда в четырёх верстах, (кстати, оно имеет тенденцию прирастания к усадьбе) так вот они объяснили мне, что лет пять назад проток Кумы выдержал напор большой, после продолжительных ливневых дождей в верховье, воды, а если будем содержать русло под постоянным контролем, чистить его и углублять, угроза разлива реки будет минимальной. Естественно, это повлечёт дополнительные денежные расходы, но куда от этого денешься?

Понравилась Берестову и усадьба. Кирпичная, двухэтажная с вычурной кладкой, под железной крышей, украшенной замысловатыми башенками по углам, она смотрелась внушительно и солидно. Под фронтоном усадьбы на углу с южной стороны Берестов прочитал свою, вырезанную в кирпиче фамилию и дату окончания постройки – 1912 год. Берестов обратил внимание и на внутридворовые постройки, как то – одноэтажный флигель, домики для прислуги и вытянутое кирпичное здание, оказавшееся будущим конюшенным помещением, но в особенный восторг его привели кузнечные работы мастера, украсившие и парадный вход в усадьбу и небольшие, будто витые, балкончики второго этажа усадьбы.

–Мастера, наверно, из города выписывали, Евгений Викторович? – спросил Берестов.

– Представьте себе, Павел Степанович, нашёлся местный, успеновский. Но согласитесь, любому городскому фору даст. Вот подумываю теперь сделать общее ограждение территорию усадьбы кованным ажурным забором, правда есть ещё один достаточно оригинальный вариант решения этой проблемы. Посмотрите вот сюда, Павел Степанович, – управляющий рукой указал на огромную насыпную цветочную клумбу подле усадьбы. В перспективе я думаю создать парковый ансамбль вокруг усадьбы, но для этого нужен специалист-садовник. Хорошего садовника можно выписать из немецкой колонии Темпельгоф. Он же сможет и решить вопрос с живой изгородью, и больше того с закладкой фруктового сада неподалёку от усадьбы, место для которого я уже присмотрел.

– Но, Евгений Викторович, и цветы, и сад, и живая изгородь, потребуют большого количества воды для полива. Кума рядом, но согласитесь, доставка воды из неё – будет достаточно затруднительным и дорогостоящим мероприятием.

– Я продумал и этот вопрос, – улыбнулся управляющий. – Местные мужики подсказали, что мощные водяные пласты с вкуснейшей питьевой водой залегают в этих местах на глубине плюс-минус двадцать саженей. Пойдёмте, я Вам кое-что покажу. – Он взял Берестова под руку и они вскоре подошли к деревянному срубу колодца, над которым был закреплён деревянный барабан с намотанной на него цепью и металлической ручкой на боку. – Дебит не иссякаем, вода вкуснейшая, хотите испробовать?

– С удовольствием.

Испробовав холодной, ломящей зубы колодезной воды из резного деревянного ковшика и похвалив её, Берестов снова обратился к своему управляющему.

– Евгений Викторович. Ответьте мне ещё вот на какой вопрос. Я понимаю, планы у Вас обширные, что очень похвально но всё-таки, какие-то основные вопросы, скажем, хозяйственные, надо решать безотлагательно в первую очередь. Так с чего Вы считаете, нам надо начинать?

– Как Вы помните, Павел Степанович, ещё в прошлом году мы обсудили с Вами вопрос о затратности производства крупного рогатого скота в промышленных масштабах в данных условиях, но по моему глубочайшему убеждению, жить в сельской местности и не знать вкуса молока и молочных продуктов, крайне безнравственно. Опять-таки, опыт успеновских мужиков подсказывает, что козоводство в какой-то степени позволит решить и эту проблему. Отдельного разговора требует вопрос производства бахчевых культур.

– Но насколько я знаю в этом направлении мы, Евгений Викторович, получили в прошлом году первый доход в размере десяти тысяч рублей.

– Капля в море, незаметно просочившаяся сквозь пальцы в горячий песок, Павел Степанович, хотя, должен признаться, я ожидал прибыли в двое больше расчётной. Знаете, мужики теперь пошли себе на уме, чуть что не так – ищи, господин хороший, в поднаём другого работника и вместо предполагаемых мною двух червонцев за наёмного работника по результатам труда, мне пришлось расплатиться по три с полтиной червонца на каждого. Они ведь как рассуждают: если барин отстроил такую усадьбу, да прикупил землицу, у него денег куры не клюют. А ведь мы, Павел Степанович и вами в долгах, как в шелках. Мало того, что на племенное маточное овцеводство придётся брать новый кредит, так еще отделочные работы в усадьбе полностью не завершены. А Вы мужчина ещё и не старый, того и гляди, семьёй надумаете обзаводиться.

– Ну, это исключено, хотя бы в ближайшее время, Евгений Викторович. Когда обжигаешься на молоке, невольно начинаешь дуть на воду.

Павел Степанович в молодости был женат. Сначала семейная жизнь его складывалась, как нельзя лучше. Жена родила ему сына, но семейная трагедия развивалась почти как по сюжету известного романа Льва Толстого ''Анна Каренина'', даже имя жены пророчески совпадало с героиней известного романа. Анна полюбила другого и будучи в положении от любовника бросилась под поезд. Когда страсти и переживания немного улеглись, Павел Степанович отвёз сына пяти лет на воспитание к деду в Рязанскую губернию. Мальчик вырос, изъявил желание продолжить военную династию рода Берестовых, и теперь несёт службу в далёком жарком Ташкенте.

– А вот Вам, Евгений Викторович, я бы настоятельно рекомендовал, обзавестись семьёй, – в продолжении темы, сказал Берестов. – Человек вы ещё достаточно молодой, деятельный, начнёте заниматься своим делом, у Вас к этому есть все данные, хотя поверьте на слово, отпускать Вас мне буде крайне, ой как нелегко!

Так, с первого дня своего пребывания в поместье Павел Степанович Берестов с головой окунулся в хозяйственные дела и вскоре в округе о нём заговорили, как о деятельном, рачительном и, в то же самое время, чудаковатом помещике.

. . . . .

К вечеру начал накрапывать нудный дождик, что для этих мест считается явлением довольно таки редким и необычным особенно средь жаркого лета. Основательно промокнув, Савелий и Наталья решили попытать счастья остановиться на ночёвку в селе, в которое они входили. Беременная хозяйка хаты, возле которой они остановились, рыхлая, с огромным обвислым животом, встретила их откровенно враждебно и замахала руками:

– Куда я вас уложу? У нас одних дитэй восемь душ, друг на дружке спят на полу.

Невзрачного вида мужичок, длинный и нескладный, со сбившейся рыжей бородкой, стоящий подле неё, то искоса, каким-то осторожным взглядом поглядывал на свою бабу, то изредка пожимал плечами, тем самым, как бы выражая с ней полное молчаливое согласие.

Хватать бы Савелию Наталью за руку, да бежать подальше от этой хаты, ведь именно отсюда начнётся такой поворот во сей его последующей жизни, о котором он не мог даже помыслить, но не суждено человеку знать свою судьбу наперёд и вместо этого он достал из кармана штанов несколько пятикопеечных медных монет, две протянул хозяйке. Глаза мужичка при виде денег заметно оживились, загорелись и, как показалось Наталье, он вроде бы, даже сделал попытку рачительно улыбнуться.

–Вот, купи глейчик молока и поляницу хлиба, – сказал Савелий бабе – Устали мы, промокли, да и голодные очень, за одно и вы с детишками пристроитесь с нами.

Наталья с Савелием, сидя за шатким скрипучим столом, в окружении хозяйских ребятишек, пили козье молоко из глиняных кружек с отбитыми краями, вприкуску с хлебом, хозяева и дети хлебали ложками молочную тюрю, с такой жадностью, что было слышно, как у тех и других потрескивало за ушами, да посапывали текущие носы у детворы.

Спать улеглись сразу после ужина, Наталья с Савелием на хозяйском топчане, хозяин с хозяйкой в повалку с детьми,на полу, присыпанном соломой. По обыкновению Наталья уложила Савелия к стене, сама легла с краю. Савелий уснул почти сразу, без задних ног, Наталья же ворочалась до самого рассвета. Сначала вслушивалась в перешёптывание хозяев, она даже чётко уловила несколько раз это слово – ''гроши'', потом в голову полезли нехорошие мысли, вдруг как хозяин, позарившись на савельевские копейки, задумает ''чёрное дело'', и чёрт же дёрнул того при таких нехороших людях доставать их на показ, да хотя бы действительно, деньги, а то так – мелочёвку, ничего ж подобного раньше никогда за ним не наблюдалось, как вдруг беспокойный сон сморил её, и, почти сразу, до слуха донёсся плач грудного ребёнка. Ей приснилось, что хозяйке приспичило рожать, Наталья вскочила на постели, растерянно увидела в темноте хаты, как всполошённая хозяйка проворно прошлёпала на выход, отчётливо услышала, что младенческий крик стал приближаться всё ближе и ближе, пока, наконец, в неверном свете нарождающегося утра увидела в дверном проёме хозяйку с ребёнком на руках.

– Во-от! – закричала та, – подкинули. Як не лежала душа принимать вас, и на тоби! Куда теперя его девать? У самих мал-мала– меньше, скоро новым оброжусь. Вставайтэ, чуетэ. Ото, як хочитэ, цэ ваш прибыток!

В хате поднялся переполох, разбуженные дети, те, что поменьше, в голос испуганно заревели, Савелий со сна долго не мог понять, что произошло, а когда, наконец, понял, подтолкнул Наталью в бок:

– Ну, чего ждёшь, иди бери!

– И куда мы с им?

– Куда сами, туда и дитё!

Изначально Савелий рассчитывал добраться до Святого Креста. Они шли просёлочными дорогами, опасаясь погони, держались подальше от Зеленокумского тракта, постоянно не упуская из поля зрения берег реки Кумы. ''Теперь же, с появлением ребёнка, всё придётся менять'', – подумал он. – ''Надо где-то оседать. Но где и как?''

День был воскресный. Заговорчески тихо шептала о чём-то своём река, на берегу которой они сидели.

– Распеленай дитя, хочу поглядеть, хлопец или девка? – попросил Савелий.

– Зачем, шо это меняет? – каким-то чужим голосом спросила Наталья. – Нам от его надо избавляться. Такая обуза для нас. Куда мы с им? Може быть отдадим хорошим людям на воспитание, а, Савва, или в приют сдадим?

Савелий исподлобья посмотрел на свою спутницу, такою свою полюбовницу он видел впервые. Та сразу умолкла, опустила голову, но подчинилась и быстрыми, нервными движениями пальцев стала распеленовывать дитя.

– Мальчик! – восхищённо прошептал он, склонившись над ребёнком. – Хлопчик. Мужик! Ну, а теперь бери, – резко сказал он, – и швыряй в реку. – И концы в воду. Ну, чего ждёшь? Бери, сказал. Швыряй, чего ждёшь? Только следом сама полетишь. Собачонку, и ту жалко, а это ж человек. Зх, ты! Какое сердце надо иметь, штобы про дитя вот так. Добрым людям отдать, в приют, – уже с иронией в голосе проговорил он. – Слухай меня. От сщас – скажу, и так отныне будет, потому шо я мужик, и я в ответе перед Богом и совестью, – он постучал кулаком в грудь, – и за тебя, и за него. Ты меня понялА? Сщас я пойду в село на базар. Самим надо кормиться и дитя чем-то кормить. А ты сиди тут и жди меня.

– Прикупи отрез тонкой холстины, – попросила Наталья, не поднимая глаз.

Он посмотрел тяжёлым взглядом на женщину, тело которой ещё вчера ласкал, которую называл коханой, а теперь откровенно ненавидел. Разве можно с этой женщиной начинать совместную жизнь, если в непредсказуемой жизненной ситуации она может повести себя подобным образом. Савелий круто развернулся и пошёл. Самка зверя, и та, никогда не бросит своего детёныша, а мы люди! Понятно, что ребёнок чужой, но в чём повинна эта безгрешная кроха, от которой уже единожды отказалась породившая его мать? Конечно, сегодняшнее положение беглецов незавидное, одному Богу известно, что будет завтра, но ведь когда-то всё с Божьей помощью наладится, должно наладиться, рано или поздно, так как потом жить с грузом нечистой совести в душе? Нет, ребёночка бросать нельзя, нельзя брать такой грех на душу.

Савелий ходил по базарчику, покупал необходимые продукты и думал, думал. Нет, ни за что и никогда он не бросит этого хлопчика.

Возле винной лавки внимание его привлекли подвыпившие мужики, которые что-то громко обсуждала. Он прислушался.

– Чудит барин, ой чудит! – покачивая головой, прикрытой рваным картузом, съехавшим на бок, говорил невысокого росточка мужичок. – Это ж додуматься только, прикупить кусок речки в самом, шо ни есть гиблом месте, иде она поворачиваить, а, Егорыч?

– Гроши е, ото и чудит, – согласно кивнул Егорыч, мужик, с заметно выпирающим из под простенького ремешка, опоясывающего темной расцветки толстовку брюшком. На голове его красовался картуз с высокой тульей, плисовые штаны в широкую синюю полоску были заправлены, несмотря на теплынь, в тяжёлые, обильно смазанные дёгтем яловые сапоги. – А без грошей, шо ты зробышь?

– Балакают, шо артельщикам, которые зараз у него русло речки чистят, он хорошо платит,– вмешался в разговор высокий, худощавый мужичок, – со свалявшейся, давно нечёсаной рыжей, редкой бородкой, одетый в какие-то лохмотья, отдалённо напоминающие одежды и совершенно босой. – Я б тоже к ему нанялся, – икнув, добавил он, – та токо куда мени с моею ревматизмой.

Савелий без особого труда признал в этом мужичке хозяина хаты, в которой они ночевали. И тут его осенило. Вот что ему надо: найти этого чудаковатого барина и попытаться устроиться работать в артель. Вскоре он остановил проходящую мимо дородную бабу с двумя полными корзинами.

– Иде найтить чудаковатого барина? – переспросила она. – Церковь, милок, бачишь? – указав головой, спросила она. Ото к ей иды, а там за ею и усадьбу его побачишь.

Щуплый, невысокого росточка с хохолком седых волос вздыбленных посреди высоких проплешин на висках, с пышными седыми, слегка всклоченными бакенбардами, в посконной мужицкой рубахе, стянутой в поясе дорогим кавказским ремешком, набранным пластинками серебра, чудаковатый барин сидел как-то полубоком на широкой массивной лавке, посапывая трубочкой. Пряный запах дорогого табака витал в людской. Савелий сидел напротив, на добротно сколоченной табуретке.

– Давай, беглец-молодец, договоримся сразу, – окинув Савелия с ног до головы прищуром своих пытливых умных глаз, сказал барин, – если ты прибежал ко мне и в работы просишься, значит, в том есть нужда, а коль так, я должен знать всю твою подноготную. Расскажешь всё без утайки, может, и помогу, чем могу.

– И Вы, барин, откуда знаете, що я в бега кинулся?

– Слухами земля полнится. Пятигорск он, вроде как, далековато, но и до нас слухи доходят. Вчера двое молодцов ко мне наведывались. Интересовались тобой и твоей полюбовницей, описали ваши обличия, значит, по пятам идут? Купец Ахвердов, нанял сыщиков частного сыска, для твоей поимки и девки. Крови у вас на руках руках нет?

– Боже упаси, барин, я не разбойник и не лихоимец какой.

–Да что ты заладил, барин, барин. Я ведь, к твоему сведению, гвардии отставной полковник. Говори мне, Павел Степанович. Выходит, это ты купца Ахвердова спас, когда его кони понесли? – неожиданно спросил хозяин.

– Я, Павел Степанович.

– Он вознаградил тебя?

– Очень щедро, Павел Степанович.

– И на хорошую работу пристроил, жалование приличное положил. Так?

– Всё так, Павел Степанович.

– Так зачем же ты тогда у купца черкешенку карапчил? Он столько для тебя добра сделал, его только разве что благодарить надо, а ты так подло поступил.

– Попросила, Павел Степанович, девка, чтобы я её от старика спас, надумал он её женой своею сделать.

– Ну, надумал и надумал, твоё тут какое дело? Тебе самому, небось, приглянулась?

– Та, не, по мне она, так, обыкновенная девка. Плакала, просила избавить от купца, как не помочь, дитё ить совсем, Павел Степанович. Не пара они.

– И опять тут не твоё дело. С чего ты решил, что не пара. Ты не Господь-Бог, чтобы судить. И куда ж ты её?

– К родне своей э...Нской, куда ж ещё можно было?

– Купец на тебя официального заявления не подавал. Как ты думаешь, почему?

– Откуда мне, Павел Степанович, знать.

– А я тебе скажу. Лишнего шума не хочет, чтобы репутацию собственную не подмочить, но тебя найти желает, и наказать примерно, по-своему. Это я знаю точно

– Спасибо, Павел Степанович, што упредили, я-то догадывался, шо шукать будут, но мыслил, когда всё уляжется в Старом Кресте на жительство осесть.

– Э-ка, планы у тебя, однако! Вот ты пришёл ко мне на работу наниматься, значит, что-то у тебя не заладилось Так?

– Так, Павел Степанович.

– Что?

– Дитём я обзавёлся.

– Каким ещё дитём? – нахмурил лоб помещик.

– Аккурат вчерась, напросились мы на ночёвку в Успеновке. И надо ж было такому приключиться, шо к утру хозяевам младенца подкинули.

– Вот оно что. Ну, а ты?

– Я, Павел Степанович, як хлопчика разглядел, у меня внутри што-то перевернулось. Не сказать, шоб я к малым дитям дюже охочь, а тут склонился над им и дохнуть на его боюсь. А эта, под руку, обуза така для нас, давай добрим людЯм отдадим, або в приют. От ведь як бывает. Николы не думав, даже мыслей таких в голови нэ появлялось, шо змею под боком пригрев. Потому, для себя решив, шоб там впереди меня не ждало, николы мальчонку не брошу.

– Да, дела-а! – сочувственно протянул Павел Степанович. – Что же мне с тобой делать? И помочь хочется, – то есть, соучастником твоим сразу стать, и в беде оставить не гоже.

Помещик склонил голову в раздумье, некоторое время так и сидел неподвижно, вдруг, словно очнувшись, принялся раскуривать трубочку. Та, поначалу не подавала никаких признаков жизни, но неожиданно лёгкий, ещё робкий сизоватый дымок тонкой ленточкой взвился над чубуком.

– Ладно, – выдохнул вместе с клубом дыма помещик, – возьму грех на душу. Мне сейчас работники по зарез нужны. Русло реки необходимо основательно почистить. Мужики, что по найму этим занимаются, в шалашах прямо на реке живут, к осени, думаю, управятся. Вот и ты там поживёшь, поработаешь, а бабу с дитём я в поместье возьму. На выходные их навещать будешь.

Савелий поднялся, и первым естественным желанием его было повалиться на колени перед помещиком, но встретив его строгий взгляд, выдохнул:

– Спасибо, Павел Степанович, век буду помнить Вашу доброту, – и, видя, как помещик только отмахнулся, быстро-быстро заговорил. – Побегу, мне ещё сегодня надо в церковь обязательно зайти.

Помещик вопросительно посмотрел на парня.

–?

– Хлопчика перекрестить надо, он же не нехристь какой!

– А вот с этим, парень, ты пока повремени, мой тебе совет. Батюшка у нас хороший, но с норовом. Придёшь ты к нему, а он возьми и спросит: а не похитил ли ты чада, отрок? Да приведи хотя бы одного свидетеля, который подтвердит, что хлопчик подкидыш. Чем крыть будешь? То-то! И потом, мне мысль одна покоя не даёт. Вы ж не венчаны. С этим как быть? Поэтому мне надо прежде со священником переговорить и все эти вопросы уладить. А теперь беги, веди свою полюбовницу с ребёночком сюда, а я пока распоряжения отдам.

Сначала Савелию показалось, что работа, которой он занимался с мужиками, лишена какого там ни было здравого смысла. Ну, спрашивается, зачем надо было лазить по реке, вытаскивать из воды топляк, прибитый течением к берегу, а то и перекрывающий кое-где течение поперёк. Благо, что погода стояла жаркая, солнце палило нещадно и работать в реке было одно удовольствие. В береговых кустарниковых зарослях приходилось прорубать неширокие просеки, в основном удаляя кусты шиповника и густо поросшего тёрна, чтобы через эти просеки протаскивать топляк и складывать его, но не в одну кучу, а сортируя: толстоствольные кривые деревья отдельно, прямоствольные отдельно. Ясность внёс старшОй, молодой, покладистый мужик, рыжебородый и под стать Савелию, крупнотелый и высокий: