Текст книги "Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова (СИ)"

Автор книги: Владимир Михайленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Это кто тут спозаранку хозяйнует?

Николай оглянулся. Вслед за ним, боком преодолевая образовавшийся проход в мастерскую, вошёл невысокого роста человек в кожаном полупальто, пустой левый рукав которого был заправлен в боковой прямой карман.

Человек подошёл, протянул руку, представился.

– Жильников, Иван Данилович. Секретарь райкома.

Николай назвался. Объяснил, зачем пришёл в МТС.

– Трактор? – секретарь райкома вопросительно посмотрел на собеседника. – Сам о нём вот уже который день думаю. Вон он, в конце пролёта на боку лежит. Знаешь, танкист, я, скрипя сердцем дал согласие Дудареву, чтобы тот женщин на пахоте использовал. Нет другого выхода, понимаешь. Хоть сам впрягайся. От безысходности всё. Конюшня пустая, на частных подворьях даже коров не осталось. Из всей тягловой силы на селе только один ишак, да и тот в хозяйстве единоличника Тихона Барана. И так по всему району. А цифры сверху спущены, пахать надо, сеять надо, вот, как хочешь, так и выкручивайся. Ладно, давай по существу. – Они молча подошли к лежащему на боку ''Универсалу''. Николай деловито обошёл трактор, временами присаживаясь на корточки, что-то ощупывая руками.

– Что скажешь, танкист? – спросил секретарь, когда Николай выпрямился.

– Сначала машину необходимо выставить, сделать капитальную ревизию. Жена говорила, колёса в овраг сбросили?

– Да, вроде, так.

– Но колёса – это в самую последнюю очередь. Перво-наперво, ключи от кузни нужны.

– Ключи будут, с кузнецом в придачу, – улыбнулся секретарь.

Николай вопросительно посмотрел на Жильникова.

– На Кирина похоронка пришла, Зинаида вместо него, – пояснил секретарь райкома. – Вот уж действительно – ''Гром-баба''! Да, тебе же люди будут нужны. Мужиков, сам понимаешь, нет, могу предложить только женщин.

– Зачем, те же пацаны, что трактор раскидывали и помогут собрать. Ты скажи другое, товарищ секретарь, горючее и нигрол где возьмём?

– А ведь, кажется, я знаю, – хитро посмотрел на Николая Жильников. – На заправке, пожалуй, ничего не осталось, хотя посмотреть надо. Ты подвал в центрах помнишь, в котором до войны керосином торговали? Перед оккупацией земляной накат на нём проломили и землёй засыпали. Может там, что и найдём. В любом случае горючее и смазочные материалы я беру на себя. Ты мне трактор давай. Соберёшь, заведётся и с места тронется, великая тебе благодарность от женщин и всех нас будет.

Вытаскивать колёса из оврага сбежалось полсела, и стар и млад, откуда и прознали только. Едва Николай вышел из конюшни со скруткой сыромятных вожжей в руках и завернул в проулок, за ним уже бежала гурьба ребятишек, позади степенно вышагивали старики, возглавляемые прихрамывающим конюхом, дедом Перваком. К оврагу стали подходить и подростки, среди которых Николай узнал сына покойного Спивака, Мишу. Он резко выделялся в толпе сверстников: за каких-то неполных два года вытянулся, почти на голову был выше своих погодков. Николай подозвал его.

– Место помнишь, куда сбрасывали?

– Мы нэ бросалы, мы их аккуратно скатывалы, шоб не побить.

– Молодцы! – Николай одобрительно кивнул. – А магнето не помнишь где?

– У нас в сенцах и лежит, в мешке замотаное. Где отец положил, там и лежит.

– А сам его поставить сможешь? – спросил Николай и пытливо посмотрел на подростка.

– Тама ничёго хитрого нема, – кивнул подросток, – поставлю.

– А отрегулировать? – Николай прищурился.

– Оце немного посложнее будэ, но я попробую, – просто ответил Миша.

– Вот что, Михаил, пока бери вожжи и спускайся вниз, завязывай первое колесо, да начнём тащить.

Через пару часов все четыре колеса возбуждённые и запыхавшиеся ребята вкатывали в ремонтную мастерскую. Николай катил большое зубчатое колесо вместе с Михаилом. По дороге они разговорились.

– А как ты думаешь, Миша, с чего надо начинать ремонтировать трактор? – хитровато улыбаясь, спросил Николай.

– Я думаю, сначала его надо выставыть.

– Правильно думаешь! Дальше?!

– Тоди надо будэ проверить шейки осей на валах и ступицы колес.

– Так, – подбодрил собеседника кивком головы Николай.

– Проверить рулевые тяги и поворотные рычаги. Апосля одеть колёса и поставить трактор '' на ноги''. А тоди уже сробыть полную ревизию, двигателю, трансмиссии, коробке передач.

– Толково. Миша, скажи, а тебе вкладыши не приходилось баббитом заливать?

– Не-а, – признался подросток, – но я бачил, як это отец робыв. И шабрил як. Дядя Коля, я ведь и ездить умею, – не без гордости похвалился подросток.

– Тогда почему же раньше трактор не собрали?

– Я про то казав Дуда.., то есть, эта, Серафим Иванычу.

– И он что?

– А вин замахав на мэнэ рукамы. Не суй, кажэ, носа нэ у свои дела.

– Так и сказал?

– Так и сказав. И ще добавыв, пиды, кажэ, в сторонку, талучше сопли высморкай .

Поотстав немного от ребят, они последними вкатывали колесо в мастерскую.

– Гляньтэ, шо воны роблють, дядя Коля – возмущённо сказал Миша и Николай посмотрел в ту сторону, куда был направлен взгляд подростка.

Несколько ребят, под руководством деда Первака уже пытались посадить зубчатое колесо на левую ось трансмиссионного вала.

– Непорядок, конечно, – согласился Николай и, уже обращаясь к Перваку, крикнул. – Анисимыч, отставить! – И всё таким же, громким голосом, – Тебе задача будет немного другая. Бери пару-тройку ребят и быстро, одна нога там, другая – здесь – два дышла, покрепче, несите. Всем остальным ребяткам задача будет такая. Вот ту половинку ворот, что на земле валяется, как можно быстрее надо разобрать на доски. Всем, кто живёт рядом – по домам! Тащите топоры. Миша, ты побеги к нам, под навесом, рядом с сараем, на стене должна висеть двуручная пила. Сюда её! Остальным такая команда: до войны, за кузней был сложен кирпич. Выбирать целиковый, стараться не бить, таскать сюда по два и аккуратно складывать по левую сторону от трактора.

Николай боковым зрением увидел, как в мастерскую входит председатель колхоза, но повернулся к нему, только когда Дударик уже стоял за спиной.

Долгим , безучастным взглядом тот рассматривал лежащий на боку трактор.

– Думаешь, надёжа есть? – скептически скривил узкое лицо председатель.

– Я дело делаю, – просто ответил, Николай, – а думать, это по твоей части

– По-твоему, мы тут в бирюльки играем?

– Не знаю, во что вы тут играете, – пожал плечами Николай. – Только у кого-то сейчас шкура на спине трещит, а кое-кто в штанах шары гоняет. Разницу чувствуешь?

– Но-но, я бы предостерёг, с председателем колхоза разговариваешь, не забывайся! – пригрозив пальцем, построжавшим голосом, но с опаской поглядывая по сторонам, не подслушивает ли кто, сказал Дударик.

– А ты меня не пугай, пуганый. Такая война идёт, там отцы, мужья, братья гибнут под огнём и пулями, – продолжал чеканить Николай, – тут, бабы и подростки, как проклятые жилы рвут, глаза на лоб лезут а ему, хоть бы хны! Ты почему ребятам не разрешил с трактором поковыряться? Небось, по другому бы думал, если б самому пришлось в лямку впрягаться. И откуда вы, вот такие берётесь? Хотя, понятно откуда, чего от гнилого корня можно было ждать? Молчишь. Потому что сказать нечего!

– Ну нет, сказать мне есть чего. И скажу. – Председатель рубанул рукой воздух. – Правду, как она есть. Вот ты, танкист, до войны в передовиках-стахановцах ходил, переходное красное знамя – на твоём тракторе постоянно прицеплено было. Так? Так! Почёт, уважение, слава, благодарности, рукопожатия под духовой оркестр – всё тебе! А где моё место было? В сторонке, подальше, там где ни похвал, ни рукоплесканий не слыхать, потому как моим делом были циферки. Так? Так! А теперь фактик небольшой. Ты, при твоих заслугах, где нынче? В пекле, под пулями. Бронь-то, не дали. А моё место где? А тут вот, по бля бабьих подолов. И голодновато порой, и холодновато, но, самое главное, самое основное, я за жизню и здоровье своё не боюсь, и бабами, как командовал раньше, так и буду командовать. Вот потому-то ты и бесишься. Не так ли? – Дударик пытливым взглядом, с прищуром, посмотрел на Баринова

– Нет, – отрицательно покачал головой Николай с полуулыбкой на губах. – Я, как все, на защиту Родины встал, а ты за свою шкуру дрожишь, потому за бабьими подолами и прячешься. Деловым хочешь показаться, а на самом деле душа у тебя с гнильцой. Пройдёт время и жизнь всё расставит по своим местам и каждому воздастся по делам его. Этой истине меня ещё в детстве бабка учила, говорила, так в Писании сказано. Вот, живи и помни слова мои!

В мастерскую, через боковой дверной проём со стороны двора, уже вбегали мальчишки с кирпичами в руках, в главном проходе показался с топором и пилой Михаил. Дударик, круто развернувшись, пошёл на выход.

– Чего это вин? – глядя председателю вслед, спросил Михаил.

– Да вот, спрашивал – заведётся ли?

– И што ты ему сказав, дядя Коля?

– Да так и сказал, что с такими орлами, как ты, да твои друзья, не только заведётся, но и пахать будет!

– 5 -

На пятый день, к вечеру, трактор завёлся. Сначала, как-то нехотя, оглашая разовыми выхлопами, будто пушечными выстрелами замкнутое пространство мастерской, стальная махина стала на глазах оживать, а потом вдруг, затряслась, задёргалась, затарахтела, выбрасывая прерывистые чёрные клубы дыма из выхлопной трубы и рокот заработавшего на повышенных оборотах двигателя, отражаясь от кирпичных стен мастерской поглотил в себя возбуждённые крики восторженной малышни, что подпрыгивая, забегала вокруг заработавшей машины. Михаил с серьёзным лицом шагнул к трактору, отстраняя липнущих со всех сторон мальчишек, потянулся к рычагу дросселя, сбросил обороты до минимума. Трактор затарахтел ровно, словно набираясь сил для предстоящей работы.

– Ну, что, – прокричал ему в ухо Николай, – полчаса на притирку деталей, и – выгоняй?

– А може завтра с утра, дядя Коля, темнеет уже, та и подустали сёдня – прокричал в ответ Михаил.

– Нет, Миш. Сегодня же и плуг прицепим, чтобы завтра с утра время не терять, сразу в поле. Кончилась, Михаил, твоя спокойная жизнь, – крикнул Николай и по-товарищески похлопал парня по плечу.

Заслышав, как ожил трактор в помещении, как выехавший потом в эМ ТээСовский двор огласил он окрест ровным, ритмичным гулом работающего двигателя, устремились к мастерской люди. Бежали женщины и девчата целый день работавшие на пахоте. Поспешали старухи в окружении детворы. Степенно шли старики, пыхтя раскуренными самокрутками. Поначалу Николай, только что успевший подцепить плуг, улыбнулся, увидев как трактор плотным кольцом окружают люди и помахал им рукой. Он был готов к тому, что женщины придут и будут благодарить его и подростков, и он уже придумал, что скажет собравшимся: ''Ну вот, мы своё дело, бабоньки, сделали, теперь слово за вами!''.

Женщины и девчата что-то кричали ему, размахивая руками, в рокоте работавшего мотора было не разобрать – что? В темноте не было видно их лиц, но многие из них, скорее всего, плакали. Тут уж ничего не попишешь, так устроена тонкая женская натура: слёзы у них и в печали, и в радости. И всё это было ожидаемо, все это было понятно, как вдруг неожиданно, словно по команде бабы упали на колени.

Николай оторопел. И вот тут он сделал ошибку, за которую ему потом было стыдно, которую не любил вспоминать, а уж коль вспоминал, чувствовал, как горячая волна озноба тут же пробегала по спине. Он дал отмашку молодому трактористу и Михаил послушно заглушил мотор. И вторглись во внезапно воцарившуюся тишину и женские голоса, и крики, и возгласы, и радостный плач, а одна из баб, лица её было не разглядеть, подползла к нему на коленях и стала целовать сапоги. Её примеру последовали остальные.

–Бабоньки, женщины вы мои дорогиее, не надо! – крикнул Николай и сам упал перед ними на колени. Он гладил их головы, плечи, говорил что-то невнятное и чувствовал, что ещё немного, чуть-чуть, какая-то малость, и он сам в голос заплачет, потому что беззвучные слёзы заливали лицо, а горло железным обручем сдавил спазм. Спас ситуацию Михаил. Он быстро завёл трактор и дал три длинных хриплых гудка.

А руки всё тянулись и тянулись к Николаю, и эти руки, простые прикосновения которых к сапогам, одежде, крепкие ли рукопожатия, означали несоизмеримую ни с чем, не сравнимую ни с чем искреннюю благодарность своему избавителю, от нежданно-негаданно обвалившегося на бабьи плечи лиха.

А через три с небольшим месяца пришла на село похоронка: в танковом бою под Прохоровкой на Орлово-Курской дуге погиб Николай Баринов. Уже в самом конце войны сгорел в своём танке под Прагой Михаил Спивак, что добился всё-таки отправки на фронт, приписав лишний год, в районном военкомате. Но жизнь продолжалась. К концу голодного 1946 года бегал по хате Таисии трёхлетний малыш Витюшка, с лица – чистая копия погибшего на фронте Николая Баринова.

– 5 -

В тот год случился недород. Нещадные, испепеляющие летние суховеи выжгли чахлую пшеничку ещё на корню. Бабы собирали скудный урожай со слезами на глазах. Призрак надвигающегося голода зримо и явно витал в гнетущей атмосфере людского бытия. Особенно страшно было смотреть на высохшие, выгоревшие огороды. На трудодни Таисия Баринова получила всего пуд пшеницы. Принесла тощий оклуночек домой и расплакалось. Как зимовать? Копнула на удачу на картофельной делянке куст картофеля -горох бывает крупнее!

Никогда даже мысли не было взять колхозного. Никогда даже мысли не было пришить потайной карман к платью, чтобы горстью-другой пшенички разжиться. Не осуждала и тех, кто брал тайком, вроде, даже как оправдывала – нас с Витюшкой двое, как-нибудь протянем, а там четверо ртов (а то и больше), и каждый жрать просит. Но когда под веник смели остатнее семенное зерно, приготовленное для сдачи в бездонные государственные закрома, поняла Таисия, если не доберёт кукурузой, всё, пропадут они с Витюшкой. И решилась. Вечером, перед уходом домой сняла косынку, расстелила на земле и сыпанула-то всего тройку скудных горстей золотистого отлива зёрна, да откуда ни возьмись – вот он, Дударик нарисовался! Залила лицо горячая краска. Тут же высыпала всё назад, не больно и выросла от того кучка кукурузы, сиротливо бугрящаяся посреди амбара. Но по глазам председателя поняла, – пропала. Не спустит он ей случившегося с рук. Правда, очень удивилась когда на следующий день, ненастный и дождливый, переступил тот порог её хаты разряженный, как жених и, не снимая грязных калош, прошёл и сел к столу, выставив прежде на столешницу чекушку водки и какой-то кулёчек из плотной серой бумаги, извлекая всё это из глубоких карманов полного галифе. Смешанные чувства по-первах боролись в ней. Если забирать явился, то почему без участкового? И причём тут чекушка с кулёчком? Не сразу поняла, а когда поняла, перекрестилась. И не то, чтобы верующей была, хоть и отъявленной атеисткой себя не считала: сначала в пионерках ходила, потом в комсомол вступила. Как все. Время такое было, а какие времена – такие и песни. А тут потянулось ко лбу троеперстие, наложила на себя Крестное Знамение и так легко на душе стало! Оберёг Господь.

Прибежала от Коротихи, в темноте сенцев нащупала щеколду. Натужно подалась щеколда. Дверь, обычно сама, нехотя поскрипывая, открывающаяся, неожиданно резко распахнулась. И увидела Таисия жуткую картину: гость её непрошеный, лежит ничком у порога, чекушка аж до печки докатилась, рядом со столом, на полу – кулёк пустой, а чуточку поодаль, высыпавшиеся из него, наполовину слипшиеся разноцветные леденцы, не густо посыпанные сахаром. Вот тут-то и озарило её и потянулась рука со сложенным троеперстием ко лбу.

Бросилась Таисия к Ульяне. Пока то, да сё. Пока к Мотьке Гончарке сбегали, пока пьяненький дед Первак запрягал новое приобретение на колхозной конюшне, чудом приблудившуюся кобылу Зорьку, клячу с расшатавшимися жёлтыми зубами и хромающую на обе передние ноги, пока помогли фельдшерице уложить больного на подводу, пока подвода до неблизкого отсюда города Железноводска добралась, уйма времени прошло, когда каждая минута была дорога. Выкарабкался рябой Дударик, но какой ценой. Мало, что рот перекошен, слова вымолвить не может: начинает что-то говорить – сплошная каша изо рта, ничего не разобрать. И левую ногу потянуло, теперь без палочки – никуда. Потому в погожие, тёплые дни, больше у хаты сидит и не на завалинке, а во дворе. Подальше от людских глаз. Люди, они-то разные: иной, проходя мимо, кивнёт, поприветствуется, а то и подойдёт, здоровьицем поинтересуется, а большинство, так со злорадной усмешкой на лице.

Благодарность Богу милосердному, – рассудка не лишил. Вот так и сидит целыми днями рябой Дударик и жизнь прошедшую вспоминает. А вспоминать, вроде как, и нечего. Ну, матери незаменимым помощником был. Ну, подучился маленько, сначала учётчиком стал, потом бригадиром назначили. А после и председателем. Плохим ли, хорошим председателем, но был же. С усмешкой вспоминал, как ходил свататься и не от того ли, когда приходили на память слова: ''И воздастся каждому по делам его!'', начинал трястись, задыхаясь в гневе, пробовал сплюнуть накопившуюся во рту слюну, а плевка-то и не получалось, сил ведь, никаких. И стекала слюна с края опущенного рта на нечисто выбритый подбородок, и росло, увеличивалось в размерах омерзительное мокрое пятно чуть пониже ворота застёгнутой под горло рубахи.''

''ЗАПИСКИ УЧИТЕЛЯ СЛОВЕСНОСТИ э...НСКОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ НИКОЛАЯ ГЕРАСИМОВИЧА НАУМОВА'' ( продолжение).

'' Ещё когда я спускался вниз по грейдеру, то обратил внимание на синеющий впереди огромный бугор, протянувшийся с запада на восток. Теперь я шёл вдоль Сухого Карамыка и в поле моего зрения постоянно находилась единственная улица, лежащая у подножья этого бугра, что местами почти вплотную робко подступала к речке, чтобы потом проворно отступить от неё. В то же время, по левую сторону, насколько мог видеть глаз, на взгорке ничуть не меньшего бугра располагались другие улицы села эН...ского. Именно тогда я сделал для себя вывод, что село лежит во впадине, образованной двумя буграми. И тогда же, в эти минуты, сам не знаю почему, у меня впервые возник вопрос: чем руководствовались люди, стоявшие у истоков зарождения села, когда начали заселять ещё необжитую, степную и бугристую территорию? Селились они, естественно, у источника воды, вот этой речушки. Так оно и произошло на самом деле, но это были в своей подавляющей массе не первопоселенцы. Я не оговорился, уважаемый читатель, и вскоре станет ясно, почему выразился именно так – ''не первопоселенцы'' Название речушки, даже если допустить, что она в те времена была намного полноводней, говорило само за себя и летом, скорее всего, пересыхала, а значит, не могла являться надёжным источником водоснабжения. Немного позднее я узнал, что и в западной части э...Нского, и почти сразу за грейдером неподалёку от места моего проживания, находятся бьющие из под земли под достаточно сильным напором два источники воды, первый из которых направлялся в большой деревянный жёлоб, а второй, так тот вообще по трубам стекал в деревянные корыта. Исходя из этого я сделал предположение, что первые поселенцы могли обустраиваться вовсе не у пересыхающей речушки, а именно у этих ключей, переоборудованных впоследствии для удобства пользования живительной влагой. Впоследствии оказалось, что это соответствовало действительности. С полной уверенностью могу заявить что у истоков зарождения села э...Нского стояли две группы переселенцев: греки-понтийцы, беженцы из восточных областей Османской империи, с одной стороны и выходцы из Тамбовской, Курской и Воронежской губерний, а так же малороссы из Киевской, Полтавской и Черниговских губерний с другой (давайте для удобства изложения материала, назовём их хохлами, в этом, на мой взгляд, нет ничего обидного и оскорбительного, тем более, что в общении друг с другом они так себя и называли). Возникает закономерный вопрос: кому же всё-таки принадлежала пальма первенства? Этот факт мне показался очень интересным и я решил для себя, что постараюсь беспристрастно во всём разобраться. Однако, чтобы окончательно закрыть тему с источниками воды, замечу, что на селе было несколько колодцев, а один из них располагался, вообще, в непосредственной близости от дома Елизаветы Андреевны. Эти колодцы залегали на глубине 20-25 метров. Были и помельче, до пяти, но вода из них, как правило, горьковатая на вкус, годилась разве что для технических нужд. э...Нчане вырыли и первые и вторые гораздо позже.

Со слов Елизаветы Андреевны первыми переселенцами были всё-таки хохлы и даже конкретизировала место, где им пришлось, не по собственной воле, устроить временную стоянку, расположиться, как они сами ''казалы полушутя'', табором, только куда более внушительных размеров, нежели любой кочевой цыганский. Оказалось, что за нынешней нефтебазой располагалось старое кладбище, а в трёх, трёх с половиной километрах от него находится пруд, имеющий двойное название: более распространённое – Широкий и менее употребляемое – Церковый. Пруда, как такового в те времена ещё не было, он появился гораздо позже: со временем э...Нчане насыпали плотину и небольшой родник, заполнил водой довольно широкую и длинную лощину. Почему именно здесь обосновали хохлы стоянку, Елизавета Андреевна объяснила так. Вначале конечным пунктом их длинного и трудного пути был район Сингилея, что располагается под Ставрополем. Приглянулось людям то место, вода, лес, почва неплохая. Да не тут-то было. Чиновники-землеустроители рассудили по-своему: на лакомый кусок земли желающие всегда найдутся, потому-то в первую очередь надо заселять степи, которые когда-то находились во владении ногайских кочевников. Хохлы спорить не стали, так, да и так. И тронулись дальше в южном направлении. Однако, впереди их ждало новое разочарование. Им предложили обустроить временную стоянку, безо всяких на то объяснений, но не вдоль речки или в районе уже упомянутых двух мощных ключей, которые им сразу приглянулись, а в степи в верстах трёх от них.

История, как наука, всегда предполагает оперировать такими точными понятиями, как дата (т.е время), и сам по себе факт произошедшего. И чем дальше от нас любое, имевшее когда-то место событие, тем больше оно обрастает домыслами и даже откровенными выдумками, особенно, если нет никаких документов. И даже если бы они и были, эти документы, к ним нужно относиться крайне осторожно. Ведь у обсуждаемого нами вопроса две заинтересованные стороны – хохлы и понтийские греки. И каждая сторона в изложении своего документа, естественно, будет отстаивать свою позицию, т.е получается две правды. Так часто бывает в истории, вспомните хотя бы социальный переворот в России в октябре 1917 года: у большевиков была своя правда, у защитников старого режима – своя.

Стояла уже середина декабря, снега выпало немного, дни стояли ясные, слегка морозные, хотя к обеду начинало всё подтаивать, и мною овладело желание побывать на Церковом пруду. Я обошёл его вокруг, спустился с крутой дамбы вниз. Прямо передо мной в метрах трёхстах располагалась колхозная птицеферма, правее небольшой овражек, на дне которого просматривался узкий, чёрный ручеёк. Признаков былого жилья я не нашёл ни рядом с прудом, ни ниже. От Елизаветы Андреевны я уже знал, что хохлы, строили свои жилища турлучным способом – плели плетни, укрепляли их и обмазывали глиной, перемешанной с соломой. Не было смысла отстраиваться на временном стойбище, это понятно. Но меня интересовало немножко другое. В своих рассказах Елизавета Андреевна упоминала о двойном названии пруда, так вот Церковый – созвучный со словом – церковь, кое-кто из э...Нчан, пытался представлять в контексте с временной церковью, устроенной хохлами на временной стоянке, ведь люди-то собрались православные и отправлять религиозные обряды для них было наипервейшей потребностью и необходимостью. Эту версию моя хозяйка, человек набожный и искренне верующий, отвергла напрочь. А объяснила предельно просто: она говорила, что в тихую, безветренную погоду в районе Широкого, медноголосый гул церковного колока был слышен настолько отчётливо, будто сельская церковь находилась совсем рядом (речь идёт не о той, на пригорке, о которой я уже упоминал, а о старой, кирпичной, стоящей немного ниже, разрушенной после гражданской войны), а ведь до неё по прямой было, как минимум километра четыре. На определённые мысли навело меня и старое кладбище. Я обошёл его. Да, со стороны пруда захоронения показались мне более поздними, но это ещё ни о чём, ровным счётом, не говорило. И если только предположить, что первые упокоившиеся здесь, были из числа обитателей временной стоянки, достойно удивления насколько органично вписалось кладбище в окраинную часть будущего села.

Тем временем приближался Новый Год. Встречал я его в компании молодых учителей нашей школы у своего тёзки преподавателя физики Николая Ивановича Бондаря, коренного э...Нчанина и его жены Эммы Николаевны, учительницы немецкого языка. Они поженились ещё в студенческие годы, проработали в школе несколько лет и вот теперь поселились в просторном трёхкомнатном коттедже на ''Ромашке''. Нас было три пары, подбором которых, как я узнал позднее, занималась Эмма и благодаря ей именно тогда я поближе познакомился с Нелли Ивановной, учителем химии, ставшей впоследствии моей женой, с которой мы живём в мире и согласии вот уже столько лет и воспитали двоих детей. У второй пары, учительницы начальных классов и физрука школы, по весне намечалась свадьба. Вскладчину мы закупили продукты. Женская половина занималась приготовлением закусок и накрытием стола, мужчины устанавливали и украшали ёлку. Как водится, сели за стол без четверти двенадцать, добрыми словами проводили старый год. Под бой курантов и звон бокалов с шампанским, поздравили друг друга с наступающим Новым годом. Потом под радиолу устроили танцы. Когда немного подустали, снова уселись за стол, Эмма поинтересовалась, как мне живётся у Елизаветы Андреевны. Я ответил, что доволен, что по вечерам часто проводим время в беседах.

– О чём, например? – спросила она.

И тут я поведал историю о временном стойбище переселенцев в районе Церкового пруда. Должен признаться, сделал я это умышленно. От Елизаветы Андреевны мне было известно – Николай Иванович, знаток истории села э...Нского. Потому, использовав момент, я и попытался вытянуть его на интересующий меня и, думаю, не только меня, разговор.

– Не факт, – словоохотливо откликнулся Николай Иванович, – налегая на винегрет, – что именно в том месте ожидали заселения наши предки, как и не факт утверждение, что приехали они на всё готовенькое, потому, что греки уже заложили село, о чём пишет Марченко в своей ''Истории села э...Нского'' (Речь идёт о машинописном тексте на полтора-два десятка страниц скреплённых в папке ''Скоросшивателя'', который я обнаружил в школьном музее и, естественно, тут же прочитал). На мой взгляд, это утверждение несколько неверное, если не сказать более категорично, – совершенно неверное. Всё произошло с точностью до наоборот.

– Вот-вот, начитался Твалчрелидзе ( Твалчрелидзе был инспектором учебных заведений Ставропольской губернии, занимавшийся исследованием и описанием возникновения сёл по пути своего следования из губернского центра до села Александровского во время инспекционной поездки) – вставила Эмма. – Тем более, что писал он эту ''Историю'' под влиянием Сарбаша, и потому изначально не мог быть объективным.

– Кузьма Иванович сам впоследствии наступил на те же грабли – посмотрел на жену Николай Иванович, поправляющую на столе тарелочки со студнем.

– А что, Сарбаш тоже занимался историей села э...Нского? – высказал догадку я.

–Да, – кивнул Николай Иванович. – Он написал довольно объёмную работу о истории нашего района обитания от скифских времён и до наших дней. Он даже делал попытку опубликовать рукопись в районной газете, но что-то там у него не заладилось.

– А ты можешь почитать её, Коля, – посмотрев на меня, улыбнулась Алла, – в сельской библиотеке лежит её машинописная копия. – Мне ещё как-то понятна позиция Кузьмы Ивановича в этом вопросе, – добавила она, – А вот Марченко? Греки и – точка! – Алла пожала плечами.

– Если говорить о первопоселенцах, то нельзя сбрасываешь со счетов и тех солдат, – попытался вставить я, – что бежали сюда со строительства Ставропольской крепости (Об этом неоднократно упоминала Елизавета Андреевна в своих рассказах, об этом же я прочитал и в ''Истории'' Марченко.) Они тоже могли стоять у истоков зарождения села. В пользу этого говорят типично русские фамилии – Стрелковы, Третьяковы, Сотниковы, Мещеряковы,Бушевы, Репкины, Жильниковы. Причём, – заметил я, – большинство возможных потомков этих солдат живут и поныне в непосредственной близости от Сухого Карамыка.

–Данные от Елизаветы Андреевны? – посмотрел на меня Николой Иванович.

– И Марченко тоже, – кивнул я.

– Всяко могло быть, но скорее всего это заблуждение, и твоей хозяйки, и, опять таки, Марченко, – сказал Николай Иванович. – А исходит оно, от Твалчрелидзе. Простой вопрос: зачем солдату или солдатам бежать из строящейся Ставропольской крепости в неизвестность. Частные случаи могли иметь место, не исключаю, но чтобы в массовом порядке... Ведь выходя в отставку после двадцатипятилетней службы они селились и в самой крепости или поблизости от неё. Кроме того, существуют достоверные доказательства, что отставные солдаты заложили село Александровское и ещё ряд ставропольских сёл, которые были не только поселениями, но являлись опорными сторожевыми пунктами Азово-Моздокской оборонительной линии.

– А греки, откуда они вообще взялись, из Греции своей приехали, что ли? – неожиданно спросил молчавший до сих пор физрук Паша.

– Нет. – Николай Иванович расправившись с винегретом, пододвинул к себе тарелку с, порезанным кубиками, холодцом. – Дело обстояло так. После русско-турецкой войны начался геноцид греков-христиан в Турции и на территорию Российской империи хлынул поток переселенцев. Правительство России приняло меры по расселению их на Кубани, в частности в Баталпашинском уезде. Греки начали обживаться на новом месте, но в результате притеснения теперь уже со стороны черкесов с одной стороны и казаков с другой, были вынуждены подумать о новом переселении. Но куда? Именно в это время будущий губернатор Ставропольской губернии Георгий Константинович Властов, грек но национальности, дворянин, участник Кавказской войны стал вице-губернатором. И именно он принял личное участие в судьбе своих соотечественников, предложив, одной греческой общине, может быть даже той же, Баталпашинской, послать ходоков для детального обследования места её будущего оседлого проживания. Прошу отметить, был май 1862 года, я подчёркиваю это потому, что село э...Нское в конечном итоге заселила только третья по счёту греческая община и произошло это через три года после того, как в нём уже жили наши предки. Почему? Давайте разбираться. Что могли увидеть ходоки от первой общины, прибывшие на место будущего поселения, которое указали им чиновники. Остатки ногайского стойбища (кстати, ногайцам, по просьбе их старейшин, были нарезаны земли у горы Кинжал для оседлого образа жизни, именно тогда появилось ногайское село Канглы). Бескрайние, бугристые степи. Вот что они увидели, Леса нет, камня тоже нет. А надо было строить жилища. Ходоки обошли местность и пришли к заключению, что она не совсем подходяще для комфортного проживания. Зато неподалёку отсюда, если двигаться в сторону предгорья, они увидели и роскошные леса, и горы-лакколиты, и извилистую полноводную реку со странным названием – Кума. Вот если бы поселиться там?! Но чиновники из межевой комиссии объяснили, что прилегающие к предгорью земли, уже проданы помещикам Орбелианову и Евдокимову, а повыше, так там, вообще, земли немецких колонистов, да и казаки закладывают свои станицы. Рассоветовали они двигаться ходокам и в сторону Пятигорья, а тем более Георгиевска, потому что Георгиевск, в результате размежевания Кавказской области и образования Ставропольской губернии отошёл вместе с Кизляром и Моздоком во владения Терского казачества. И посоветовали с издёвкой посмотреть бывшие Крымгиреевское и Султанское стойбища, мало чем отличающиеся от первого, а Султанское так то и вовсе с преобладанием солончаковых земель. – Николая Ивановича собравшиеся слушали с большим вниманием, а я так, вообще, боялся пропустить хотя бы одно слово.