Текст книги "Лавр Корнилов"

Автор книги: Владимир Федюк

Соавторы: Александр Ушаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

Когда Корнилов увидел, как его товарища вытащили из кантины и повели куда-то, он не стал терять времени, поспешив скрыться в лесу. Почти через три недели, передвигаясь по ночам, скрываясь днем в дуплах и между корней деревьев, бежавший генерал вышел к румынской границе. Прожив два дня в шалаше укрывшего его пастуха, восстановив силы, Корнилов пересекает границу ^{153} .

Солнечным днем 22 августа [8]8
  Старого стиля.


[Закрыть]на площади румынского городка Турнсеверин перед русским военным агентом, капитаном второго ранга С.М. Ратмановым, стоит группа солдат, бежавших из австрийского плена. Офицер записывает фамилии беглецов в блокнот. «Он закончил опрос последней партии и приказывает солдатам идти, – писал Севский со слов Ратманова. – Девять браво поворачиваются и уходят, а десятый – маленький невзрачный оборванец – остается стоять.

– Ты что? – спрашивает у него офицер. – Тебе что-либо надо сказать?

– Да, нужно! Я —генерал-лейтенант Корнилов» ^{154} . Судьба преподносит иногда удивительные совпадения.

Полтора года спустя тот же Ратманов будет присутствовать при последних минутах жизни Корнилова.

Тем временем Мрняка допрашивают, сначала в Барло, затем в Карансебеше. При обыске в электрическом фонарике находят листок красной бумаги, которой была обмотана батарея. Этот листок оказался сопроводительным документом генерала Корнилова, выданным ему еще при взятии в плен. На пятый день после ареста Мрняка отправляют в братиславскую тюрьму, где он узнает о том, что арестованы Гутковский, Мартьянов, Веселов и Цесарский. После побега Корнилова из кесегского госпиталя события развивались следующим образом: умер русский офицер, а отсутствие на отпевании Корнилова сразу же вызвало подозрения, вскоре было обнаружено и злополучное неотправленное письмо Мрняка.

В двадцатых числах октября 1916 года состоялся суд. Гутковский, Мартьянов, Веселов и Цесарский открыто заявили, что принимали участие в организации побега Корнилова. Они считали, что «их прямой обязанностью было как можно лучше позаботиться об его успешном исходе. Повинуясь приказанию своего начальника, они не совершили преступления, за которое могли нести ответственность» ^{155} , и просили на основании этого прекратить против них судебное дело. Четверо русских военнопленных были приговорены к дисциплинарному наказанию на восемь недель, а в отношении Франтишека Мрняка суд вынес следующий приговор: «Смертная казнь через повешение, лишение гражданских прав и исключение из списков армии…» ^{156}

Через девять долгих томительных месяцев верховный суд отменил смертную казнь, и после пересмотра дела Мрняка осудили на 10 лет заключения в крепости. Находясь в сырой и холодной камере, испытывая постоянный голод и побои, Франтишек продумывает план побега. Он начинает симулировать сумасшествие. И настолько успешно, что осматривавший его врач-психиатр предписывает отправить его в сумасшедший дом. 20 сентября 1918 года при перевозе его в военную лечебницу для душевнобольных Мрняк, прямо в смирительной рубашке, выскакивает из поезда и скрывается в лесу ^{157} . А через месяц Австро-Венгерская империя прекратила свое существование, и Франтишек Мрняк вернулся к себе на родину.

Корнилов так и не узнал, что человек, которому он обязан своим освобождением из плена, остался жив. Благодарность к Мрняку Корнилов выразил в том, что добился включения «мертвого» чешского героя в состав первого взвода первой роты первого чешско-славянского полка чешского легиона, сражавшегося на стороне России. При ежевечерней полковой поверке дежурный унтер-офицер называл его имя, а взводный первого взвода первой роты ежедневно отвечал: «Расстрелян австрийцами в Прессбурге за освобождение генерала Корнилова». Пожалуй, ни один иностранный военнослужащий, да еще и из неприятельской армии, не был удостоен таких почестей.

Этот побег был действительно редчайшим случаем: из плена бежал генерал! Сам Николай II принимает Корнилова в Ставке, вручает ему орден Святого Георгия III степени. Газеты и журналы печатают портреты генерала, статьи о нем и интервью с ним. В Петрограде его чествуют юнкера Михайловского артиллерийского училища. Омский епископ Сильвестр шлет телеграмму. Земляки-казаки Каркаралинской станицы присылают нательные крест и образок…

В середине сентября 1916 года Корнилов назначается командиром XXV армейского корпуса Особой армии генерала В.И. Гурко и убывает на Юго-Западный фронт. Этим корпусом генерал-лейтенант Корнилов командовал вплоть до известных февральско-мартовских событий 1917 года.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

ПЕТРОГРАД

Новый, 1917 год начинался для России тревожно. Война шла уже третий год, и хотя сообщения с фронтов давно перекочевали на вторые полосы газет, она не давала забыть себя ни на один день. Резко поднялись цены. Продовольствие подорожало в четыре раза по сравнению с довоенным временем, а по некоторым видам товаров даже в шесть—восемь раз. Из продажи пропал сахар, понемногу начинал ощущаться недостаток хлеба. Дороговизна и товарный голод порождали недовольство городского населения и прежде всего рабочих. По фабрикам и заводам вновь прокатились прекратившиеся было с началом войны забастовки.

Император, прибывший в столицу на Рождество, задержался здесь дольше предполагавшегося срока. Только 22 февраля царь покинул Петроград для того, чтобы возвратиться в Ставку. Буквально на следующий день после этого в городе начались продовольственные волнения. В короткий срок они переросли в многолюдные демонстрации и митинги, проходившие уже под политическими лозунгами. Решающую роль в дальнейших событиях сыграло восстание частей петроградского гарнизона.

Старая власть перестала существовать. В Петрограде был создан Временный комитет Государственной думы под руководством М.В. Родзянко. Одновременно по инициативе думских социал-демократов был воссоздан Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, короткое время существовавший в дни первой русской революции. Однако ни Совет, ни Временный комитет не имели эффективных рычагов воздействия на происходящее. Реальная сила была в руках восставших солдат. Под давлением солдатской массы Петроградский Совет 1 марта 1917 года принял «приказ № 1», узаконивший самочинно возникшие солдатские комитеты. Они получали право контролировать все распоряжения офицеров и высшего командования. Особым соглашением было оговорено, что петроградский гарнизон остается в столице для охраны завоеваний революции и ни при каких условиях не может быть выведен из города.

В составе петроградского гарнизона насчитывалось до 200 тысяч человек. Это была огромная сила, в любой момент грозившая превратиться в агрессивную вооруженную толпу. Нужно было срочно найти того, кто сумел бы восстановить дисциплину и взять ситуацию под контроль. Временный командующий гарнизоном генерал Ф.В. Рубец-Масальский заигрывал с солдатскими комитетами и сочинял проекты нового государственного герба (на нем должен был быть изображен двуглавый орел без корон со сломанным скипетром в лапе) ^{158} . На его место требовался человек решительный и популярный. Выбор пал на Корнилова.

Трудно сказать, кто посоветовал эту кандидатуру. Предположительно, это мог быть генерал П.И. Аверьянов, фактически исполнявший в дни переворота обязанности начальника Генерального штаба. Годом раньше он заведовал отделом, опекавшим бежавших из плена, и должен был хорошо знать Корнилова ^{159} . Так или иначе, но уже вечером 2 марта на имя начальника штаба Ставки генерала М.В. Алексеева поступила телеграмма за подписью Родзянко. В ней говорилось: «Необходимо для установления полного порядка и для спасения столицы от анархии командировать сюда на должность главнокомандующего Петроградским военным округом доблестного боевого генерала, имя которого было бы популярно и авторитетно среди населения… Комитет Государственной думы признает таким лицом доблестного, известного всей России героя, командира 25-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Корнилова».

Алексеев послал запрос главнокомандующему Юго-Западным фронтом генералу А.А. Брусилову, под началом которого находился Корнилов. Брусилов, не возражая в принципе, сообщил, что считает Корнилова «малоподходящим именно для этой должности», так как он «отличается прямолинейностью и чрезмерной пылкостью». Между тем Алексеев, не дожидаясь ответа Брусилова, телеграфировал в Псков, где стоял императорский поезд. Он просил дворцового коменданта убедить царя ускорить назначение Корнилова. Алексеев указывал, что «среди изменивших войск идет усиленная, небезуспешная пропаганда рабочих депутатов. Новая измена поведет к анархии и террору в столице. Еще надеются, что популярное имя Корнилова удержит войска от повторения бунта».

В ответ на это в Ставке была получена телеграмма из Пскова: «Государь император соизволил на отозвание в Могилев генерал-адъютанта Иванова и назначение главнокомандующим войсками Петроградского военного округа комкора-25 генерал-лейтенанта Корнилова». Было около 10 часов вечера 2 марта 1917 года. В это же самое время в Псков прибыли посланцы Временного комитета Государственной думы – А.И. Гучков и В.В. Шульгин. После долгой и тяжелой беседы с ними Николай II подписал отречение от трона. Корнилов, таким образом, стал последним из старших начальников, назначенным на свой пост императором.

Корнилов прибыл к новому месту службы 5 марта. За прошедшие дни многое изменилось. Отрекся от трона Николай II, отказался принять корону его брат Михаил. Назначенный царем новый главнокомандующий Петроградским военным округом приехал в столицу Российской республики. Формально Россия таковой еще не была (республикой страну объявит Керенский 1 сентября 1917 года), но фактически о монархии уже никто не вспоминал.

В Петрограде, как и по всей стране, царила революционная эйфория. Повсюду были видны красные флаги. На улицах и площадях шли бесконечные митинги. В толпе преобладали серые солдатские шинели, прежде неприметные в чиновной столице. Солдаты чувствовали себя главными героями дня. Они демонстративно отворачивались от офицеров, избегая отдавать им честь. Солдатами были забиты кинематографы и трамваи. Они составляли главную аудиторию на митингах, лузгая семечки и между делом подбадривая ораторов.

Семечки тоже стали своеобразным завоеванием революции. Это отмечают все современники. «Читатель, помнящий семнадцатый год, – писал позднее генерал М.Д. Бонч-Бруевич, – не забыл серого, шуршащего под ногами ковра из шелухи, которой были покрыты мостовые и тротуары едва ли не всех городов бывшей империи. Семечками занимались в те дни не только на митингах, но и при выполнении любых обязанностей: в строю, на заседании Совета и комитетов, стоя в карауле и даже на первых после революции парадах… От неустанного занятия этого шел шум, напоминающий массовый перелет саранчи…» ^{160} Можно представить себе, как все это раздражало нового командующего Петроградским военным округом. Для Корнилова, как и для большинства других кадровых военных, воинская дисциплина была основой основ. Революция, символом которой стали замусоренные семечками тротуары, меньше всего могла прийтись ему по душе.

По своему статусу главнокомандующий Петроградским военным округом подчинялся прежде всего военному министру. Временное правительство, созданное на смену Временного комитета Государственной думы, не чувствовало себя хозяином даже в столице. Вновь назначенный военный министр А.И. Гучков, судя по всему, прежде близко знаком с Корниловым не был. Он предпочел бы видеть во главе столичного гарнизона генерала А.М. Крымова, командовавшего Уссурийской казачьей дивизией. Вероятнее всего, именно с этим прицелом он в середине марта и был вызван в Петроград.

Но Крымов был человеком излишне резким и эмоциональным. Ознакомившись с ситуацией в городе, он потребовал немедленного принятия жестких мер. «Как вам не стыдно, вы все тут мямли, нюни распустили, первая солдатская депутация, которая ко мне придет, я ее нагайкой встречу» ^{161} . При сложившемся раскладе сил такое поведение могло привести к непредсказуемым последствиям. Крымов был отослан обратно на фронт, получив под командование 3-й Конный корпус. Можно предположить, что именно в это время произошло личное знакомство Крымова и Корнилова. В августовские дни именно ему Корнилов доверит осуществление самой сложной части задуманного плана.

Для восстановления дисциплины в петроградском гарнизоне Гучков дал Корнилову самые широкие полномочия. Он получил право делать любые назначения на командные должности, приглашать со стороны тех лиц, кого он сочтет нужным. В распоряжение главнокомандующего округом были предоставлены неограниченные кредиты на организацию пропаганды.

Первое знакомство Корнилова с подчиненными ему частями произвело на него весьма тяжелое впечатление. Позднее, во время следствия по делу об августовских событиях, сам он об этом говорил так: «С первых же шагов своей деятельности я убедился в крайне вредном влиянии на войска Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов, который, вовлекая войска гарнизона в борьбу политических партий, проводя в жизнь начала, разрушающие дисциплину и подрывающие авторитет начальников, постоянно дезорганизовывал войска гарнизона, и без того не представлявшие из себя хорошо сплоченные войсковые части. Совет неоднократно пытался принимать непосредственное участие в деле командования войсками с целью иметь в них оружие для достижения своих политических целей» ^{162} .

7 марта новый главнокомандующий округом появился на заседании «комиссии генерала Поливанова». Эта комиссия, включившая в свой состав представителей военного министерства и Петроградского Совета, была создана для подготовки преобразований в армии. Доклад Корнилова был коротким: «Я только что закончил объезд всех частей и должен сказать, что последние находятся в состоянии крайнего разложения. Поэтому я и пользуюсь случаем видеть здесь в комиссии представителей армий фронта, чтобы сказать им и успокоить их, что мною принято решение в ближайшие дни начать вывод частей петроградского гарнизона на фронт и замену их в Петрограде частями с фронта, уже заслужившими отдых и более дисциплинированными. Вот что я хочу сказать» ^{163} .

Выступление Корнилова вызвало резкий протест представителей Совета. «Эти слова, – заявил от их имени эсер В.Л. Утгоф, – нас удивляют. Войска гарнизона выведены быть не могут… Они отсюда не уйдут! Силу же применить мы не позволим!»

– Кто это «мы»? – резко спросил Корнилов.

– Мы, Совет рабочих и солдатских депутатов. Корнилов ничего не ответил и, молча откланявшись, вышел.

Гучкову Корнилов представил более подробный отчет о своей проверке. В нем говорилось, что петроградский гарнизон чрезмерно велик. Солдаты живут в условиях невероятной скученности и бытового неустройства. Это плюс атмосфера вседозволенности, воцарившаяся со времен переворота, делают их абсолютно ненадежными. Большинство офицеров не знают своих подчиненных и откровенно боятся их. Немало среди офицеров и тех, кто стремится любым путем избежать отправки на фронт. По мнению Корнилова, «в тех частях, где происходили эксцессы, они всегда почти неизменно натыкались на то, что это происходило либо по прямой вине офицеров, либо по известному попустительству с их стороны» ^{164} . Корнилов полагал, что из всего огромного гарнизона правительство может опереться лишь на три с половиной тысячи человек, преимущественно из числа юнкеров.

К этому времени относится интересный эпизод, о котором рассказал в своих мемуарах С.И. Мамонтов, в ту пору юнкер Константиновского артиллерийского училища. По его словам, 13 марта 1917 года в здании, которое занимали юнкера-константиновцы, состоялась встреча Корнилова с начальниками и старшими офицерами военных училищ города. На следующий день на Дворцовой площади состоялся смотр. С.И. Мамонтов вспоминал: «По нашим расчетам, нас было 14 000 человек, лучших в то время войск в России: дисциплинированных, молодых, храбрых и не рассуждающих. Корнилову удалось собрать такую силу в центр города, и собрать тайно от всех. Сомнений не было: будет переворот. Мы были в восторге. В Петрограде нет силы, способной оказать нам сопротивление. Полки потеряли дисциплину, порядок и офицеров, а многие, вероятно, к нам присоединятся. Мы были настроены воинственно» ^{165} .

Шло время, но ничего не происходило. Наконец на балконе Зимнего дворца появился Корнилов. Он обратился с речью к собравшимся, после чего юнкера промаршировали по площади и отправились по своим училищам. «Шли мы плохо, – вспоминал С.И. Мамонтов, – хотелось есть, мокрый снег промочил ноги, а главное, было досадное чувство провороненного переворота. Воинственности больше не было. Поздно вечером вернулись в училище, мокрые и злые» ^{166} . Автор воспоминаний был убежден, что переворот действительно готовился и лишь в последний момент Керенский убедил Корнилова отказаться от этого замысла.

В воображении семнадцатилетнего юнкера происходившее и в самом деле могло показаться попыткой переворота, но сорокашестилетний генерал уже в силу возраста должен был быть более осторожен. Весной 1917 года военный переворот был попросту невозможен. К этому времени еще не сошла революционная эйфория, болезненное, нервное ощущение то ли праздника, то ли пира во время чумы. Революция воспринималась как «Христово Воскресенье» и любой, кто попытался бы выступить против нее, был бы отвергнут и проклят. В воспоминаниях С.И. Мамонтова, написанных значительно позже тех событий, о которых в них рассказывается, явно смещено время. Ждать и приветствовать переворот юнкера могли в августе, может быть, в июле, но никак не в марте семнадцатого. Что уж говорить о мальчиках, если вполне взрослые и солидные люди в ту пору тоже не сумели избежать революционного опьянения.

План Корнилова, согласованный с Гучковым, предполагал более медленные, но и более эффективные действия. Поскольку нельзя было ни вывести гарнизонные части на фронт, ни ввести в город новые полки, постольку единственным способом было незаметно расставить на важнейших постах надежных людей. По словам Гучкова, определенные успехи в этом деле были достигнуты. В военные училища, казачьи и артиллерийские части назначались фронтовые офицеры, сомнительный же элемент под разными предлогами удалялся со службы.

Завершающим этапом в осуществлении этого плана должно было стать создание особого Петроградского фронта. Предполагалось, что в его состав, помимо столичного гарнизона, войдут войска, расположенные в Финляндии, Кронштадте и на балтийском побережье вплоть до Ревельского укрепленного района. Создание нового фронта было обусловлено стратегическими соображениями в связи с возможным немецким наступлением на Петроград. Одновременно это давало право командованию менять дислокацию, сливать воедино и разукомплектовывать уже существующие формирования. В такой ситуации можно было бы на формально законных основаниях обойти существующие запреты на вывод из Петрограда гарнизонных частей.

В реальности же планы создания Петроградского фронта так и не были никогда осуществлены. Единственным конкретным шагом на этом пути стал приказ Корнилова о переформировании гвардейских запасных батальонов в резервные полки, но и он не был выполнен из-за противодействия батальонных комитетов. Планы организации нового фронта создавались конкретно «под Корнилова», а он пробыл на посту главнокомандующего округом немногим более полутора месяцев.

В конечном счете Корнилову так и не удалось найти контакт с солдатами столичного гарнизона. В обстановке, когда в головах воцарился хаос, а слова стали значить больше, чем дела, он просто не смог нащупать верную манеру поведения. «Его хмурая фигура, – вспоминал позднее генерал А.И. Деникин, – сухая, изредка лишь согретая искренним чувством речь, а главное, ее содержание – такое далекое от головокружительных лозунгов, выброшенных революцией, такое простое в исповедовании солдатского катехизиса, – не могли ни зажечь, ни воодушевить петроградских солдат» ^{167} . Оратором Корнилов всегда был плохим, говорил отрывисто, резким, каким-то «каркающим» голосом. Неадекватная реакция аудитории быстро выводила его из себя. В такие минуты он не мог скрыть раздражения, в словах его все чаще начинали слышаться угрозы. Враждебность выступающего передавалась слушателям, и итог такой встречи был предопределен.

В середине марта генерал П.А. Половцев, полтора месяца спустя сменивший Корнилова на посту главнокомандующего столичным округом, записал в своем дневнике: «У Корнилова дело что-то не ладится, с войсками у него недоразумения, он ссорится с Советом, приказания его не исполняются. На днях в Финляндском полку у него с автомобиля сняли георгиевский флажок и водрузили красный» ^{168} . Это был тот самый Финляндский полк, выступление которого станет началом апрельских событий в Петрограде, в итоге заставивших Корнилова уйти.

Красный флажок на автомобиле главнокомандующего можно считать показательной деталью. Весной 1917 года вся Россия оделась в красное. Казалось, что все население страны в одночасье стало республиканцами и социалистами. «Старый режим» упоминался лишь в контексте всего самого темного и мрачного. Не то что симпатии, но даже простое сочувствие по отношению к свергнутому монарху воспринималось как проявление контрреволюции. Корнилову пришлось столкнуться с этим уже сразу после назначения на новый пост.