Текст книги "Лавр Корнилов"
Автор книги: Владимир Федюк
Соавторы: Александр Ушаков
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
Деникин писал: «Со смертью Чернецова как будто ушла душа от всего дела обороны Дона. Все окончательно разваливалось» {519} . Начались проблемы и на ростовском участке фронта. 27 января красные предприняли наступление на позиции отряда Кутепова. Хотя противник и был остановлен, угроза обхода справа заставила Кутепова отойти на станцию Синявская. На следующий день новое, на этот раз удачное, наступление красных вынудило отряд отойти еще на 20 верст к востоку на станцию Хопры. До Ростова оставалось всего 10 верст. Корнилов, опасаясь остаться без резервов, приказал добровольцам, воевавшим на Новочеркасском направлении, отходить к Ростову. Известие об этом подтолкнуло Каледина к роковому решению.
Утром 29 января в атаманском дворце в Новочеркасске состоялось заседание войскового правительства. Каледин прочитал собравшимся телеграммы Алексеева и Корнилова. После этого он сообщил, что столицу далее оборонять невозможно, в последние дни на помощь фронту удалось мобилизовать всего 147 штыков. «Положение наше безнадежно, – заключил он. – Население не только нас не поддерживает, но и настроено нам враждебно. Сил у нас нет и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития; предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я с себя слагаю».
После этого он поднялся на второй этаж дворца, туда, где располагались жилые помещения. Через несколько минут раздался выстрел. Жена и адъютант Каледина, вбежавшие в комнату, увидели следующую картину: «На кровати лежал Алексей Максимович, уже мертвый. Голова немного свесилась на правую сторону, слегка приоткрытый рот. Левая рука на груди, правая вытянулась, уронив револьвер» {520} . Похоронили Каледина 2 февраля тут же, в Новочеркасске, возле ограды кладбищенской церкви.
Новым донским атаманом был избран генерал А.М. Назаров. Первым же своим приказом он объявил мобилизацию всего казачьего населения в возрасте от 17 до 55 лет. «Приказываю всем, способным носить оружие, встать на защиту Дона. Объявляю всеобщую мобилизацию. Станицам и хуторам в тот же час по объявлении сформировать пешие и конные дружины, которые направлять в г. Новочеркасск в мое распоряжение» {521} .
Решительные меры нового атамана возродили исчезнувшие было надежды. Корнилов, который был уже готов отдать распоряжение оставить Ростов, по совету других генералов согласился подождать еще несколько дней. Добровольческий штаб официально успокаивал население города: «Ростов располагает вполне определенными устойчивыми самостоятельными силами. Силы эти укрепляются со дня на день: запись в Добровольческую армию превышает всякие ожидания. В распоряжении добровольческих отрядов имеется достаточное количество снаряжения, экипировки и т. д.» {522}
На деле все было гораздо хуже. Приток новых добровольцев сократился до минимума. Внешне город жил прежней жизнью, спокойной и оживленной. В кинотеатре «Возрождение» шел фильм «Позабудь про камин, в нем погасли огни» с В. Холодной и О. Руничем в главных ролях. В «Кинопаласе» – «Отец и сын» – «большой русский боевик с участием любимца публики И. Мозжухина». По-прежнему были открыты рестораны, кафе. Но в темное время появляться на улицах города, а в особенности в рабочем предместье Темернике, стало небезопасно. Нападения на офицеров, а то и убийства одиночек, стали делом ежедневным.
Приближение развязки чувствовалось всеми. Н.Н. Богданов, в ту пору глава интендантской службы армии, вспоминал: «Генерал Корнилов все время очень нервничал. Он то проявлял кипучую деятельность и входил во все дела, то бросал дело и относился безучастно» {523} . В конце января Корнилов отправил жену и детей с надежным сопровождающим во Владикавказ, где они должны были переждать тревожные дни. Прощаясь с семьей, не знал, что видит ее в последний раз.
Между тем становилось очевидно, что ситуация безнадежна. «Новочеркасский фронт» фактически рухнул. Войсковое правительство послало делегацию в станицу Каменскую для переговоров с Донским ревкомом. Но красные, уже ощущая себя победителями, не соглашались ни на что другое, кроме капитуляции. 1 февраля красные начали наступление на батайском участке фронта. После ожесточенного боя добровольцы были вынуждены оставить Батайск и перейти на правый берег Дона. У Хопра, где полковника Кутепова в качестве командира отряда сменил генерал Черепов, добровольцы с трудом сдерживали многократно превосходящего противника. 8 (21) [11]11
С этого времени все даты даются параллельно по старому и новому стилю.
[Закрыть]февраля красные перешли в наступление. Отряд Черепова стал откатываться к Ростову.
Дальнейшее промедление могло погубить все дело. Вечером 8 февраля Корнилов подписал приказ, текст которого мы приведем полностью:
«Ввиду наступления значительных сил противника и отсутствия помощи со стороны казаков, я решил части Добровольческой армии отвести к Аксаю.
Приказываю:
1. Частям Юнкерского батальона, отряда полковника Ширяева и морской роты, кадру Корниловского полка, общежитию лазарета № 8 и взводу артиллерии, сосредоточившись к Лазаретному городку, выступить в 20 часов под общим началом генерала Боровского и следовать по дороге севернее Нахичевани на станицу Аксай.
2. Партизанскому отряду полковника Симановского выступить в 20 часов, следовать кратчайшим путем и расположиться у пересечения железной дороги западнее станции Александровской у будки на грунтовой дороге из Нахичевани в Аксай, составить левый арьергард. Дальнейший отход по особому приказанию.
3. Георгиевскому и Корниловскому полкам со своей артиллерией выступить от восточной окраины станицы Гниловской и следовать через вокзал севернее Нахичевани на станицу Аксай.
4. Всем партизанским отрядам полковника Краснянского, отряду полковника Кутепова сняться в 21 час с позиций и, следуя севернее городов Ростова и Нахичевани, отходить на станицу Аксайскую, оставив дивизион полковника Гершельмана у будки на перекрестке дорог железной и грунтовой из Ростова, где войти в состав правого арьергарда генерала Боровского.
5. Отрядам полковника Борисова выступить с вокзала в 21 час 30 минут и следовать по дороге севернее Нахичевани на железнодорожную будку у перекрестка дорог шоссейной и грунтовой, ведущей из Ростова на Новочеркасск. Восточнее реки Кизеттеринки, где составить левый арьергард. Дальнейший отход по особому приказанию.
6. Отрядам генерала Маркова выступить в 21 час со станции Заречная и следовать на станицу Ольгинская.
7. Я буду следовать при колонне генерала Боровского.
Генерал Корнилов».
Отступлением из Ростова начиналась новая эпоха в истории Добровольческой армии. Никто тогда не знал, что это будет и последний эпизод в жизни Корнилова.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ.
ЛЕДЯНОЙ ПОХОД
ОЛЬГИНСКАЯ
Вечером, когда уже стемнело, в вестибюле особняка Парамонова собралось все руководство Добровольческой армии. Пешком по неосвещенным улицам генералы и чины штаба добрались до казарм Ростовского полка в Лазаретном городке, где был назначен пункт сбора. Накануне выпал снег и запорошил тротуары и мостовые. Вдали на Темернике и в районе вокзала слышались редкие ружейные выстрелы. «На улицах – ни души. Негромко отбивается нога. Приказано не произносить ни звука. Попадаются темные фигуры, спрашивают: “Кто это?” Молчание. “Кто это идет?” Молчание. “Давно заждались вас, товарищи”, – говорит кто-то из темных ворот. Молчание» {524} .
Долго ждали подхода остальных частей. Настроение у всех было подавленное, ибо происходящее слишком напоминало поспешное бегство. То, что это было именно бегство, подтверждается многими деталями. Несмотря на явную опасность переправы через Дон в темноте, Корнилов увел армию ночью, тайно. Приказ об оставлении Ростова был неожиданным не только для рядовых добровольцев, но и для многих генералов. Деникин, например, начал поход в штатском платье и легких ботинках, не успев достать сапоги. В городе остались большие запасы одежды и продовольствия, уже по дороге из Ростова пришлось бросить бронеавтомобили, так как для них забыли захватить бензин.
Но главное: с Добровольческой армией уходили те, у кого не было другого выхода, кто не мог оставаться, не опасаясь мести победителей. Утром последнего дня пребывания в Ростове командир Студенческого батальона, состоявшего в основном из местных уроженцев, генерал А.А. Боровский объявил о том, что желающие могут вернуться домой. Ушли многие, но к вечеру большинство вернулось, объясняя это следующим: «Все соседи знают, что мы были в армии, товарищи или прислуга выдадут» {525} .
Наконец, уже ближе к полуночи, двинулись в путь. Деникин так вспоминал этот исход: «По бесконечному гладкому снежному полю вилась темная лента. Пестрая, словно цыганский табор: ехали повозки, груженные наспех и ценными запасами и всяким хламом; плелись какие-то штатские люди; женщины в городских костюмах и в легкой обуви вязли в снегу. А вперемежку шли небольшие, словно случайно затерянные среди “табора”, войсковые колонны – все, что осталось от великой некогда русской армии…» {526}
Корнилов шел впереди армии. Шел пешком по глубокому снегу. Командир проезжавшего мимо конного дивизиона предложил командующему коня, но тот отказался. Всю дорогу Корнилов был хмур и мрачен. Это нетрудно понять, ведь даже ближайшее будущее сулило мало хорошего. Предчувствия стали сбываться очень скоро. Когда на рассвете армия подошла к Аксайской станице, где предполагалось остановиться на отдых, выяснилось, что станичный сход постановил «держать нейтралитет» и отказывается впустить добровольцев.
Начинать поход с карательных операций означало бы окончательно восстановить против себя местное население. Корнилов послал для переговоров Романовского и Деникина. После полутора часов утомительных бесед атаман и станичное правление согласились впустить в станицу войска при условии, что они не станут задерживаться дольше, чем на полдня. Говорили, что решающую роль в переговорах сыграл ординарец Корнилова, намекнувший атаману, что уже решено в случае отказа смести станицу из пушек.
После короткого отдыха армия переправилась через Дон. Лед на реке уже подтаял и угрожающе трещал. Первым на другой берег перешел генерал Алексеев – пешком, опираясь на палку, как бы ощупывая ею крепость льда. Корнилов переехал Дон верхом во главе своего конвоя и, остановившись на высоком левом берегу, пропускал проходившие мимо части, здороваясь с ними. Уже через час армия вошла в станицу Ольгинскую, где и расположилась на отдых. Остаток дня и ночь прошли спокойно. Лишь на рассвете со стороны Нахичевани было произведено несколько орудийных выстрелов, однако снаряды взорвались на окраине станицы, не причинив никому вреда. Одновременно красная конница атаковала стоявший в охранении отряд сотника Грекова, но и в этом случае без особого успеха. После этого красные оставили армию в покое.
Следующее утро выдалось на удивление теплым и погожим. Яркое, почти весеннее солнце, казалось, прогнало все страхи предыдущих дней. Пользуясь передышкой, добровольцы приводили в порядок оружие и снаряжение. Спешно комплектовались конница и обоз, по диким ценам, не торгуясь, закупали лошадей и телеги.
В Ольгинской был проведен учет наличных сил. К этому времени в армии числилось около трех с половиной тысяч человек. Состав отряда был по преимуществу офицерским: три полных генерала, восемь генерал-лейтенантов, 25 генерал-майоров, 190 полковников, 52 подполковника, 215 капитанов, 251 штабс-капитан, 394 поручика, 535 подпоручиков, 688 прапорщиков, нижних чинов 1067 (из них 437 кадет и юнкеров), 630 добровольцев, 148 врачей и медицинских сестер и 118 гражданских беженцев. Артиллерия была представлена четырьмя батареями по два трехдюймовых орудия в каждой. Боеприпасы – по 200 патронов на винтовку и примерно 600 снарядов.
Ко времени ухода из Ростова в армии насчитывалось 25 отдельных частей – батальонов, рот и отрядов. Во время стоянки в Ольгинской была проведена реорганизация, в итоге которой структура армии стала выглядеть следующим образом: 1-й офицерский полк под началом генерала С.Л. Маркова; Юнкерский батальон под командованием генерала А.А. Боровского; Корниловский ударный полк во главе с полковником М.О. Неженцевым; Партизанский полк генерала А.П. Богаевского; артиллерийский дивизион; чехословацкий инженерный батальон и конные отряды полковников Глазенапа, Гершельмана и Корнилова.
12 (25) февраля, на третий день пребывания в Ольгинской, в восемь утра на главной станичной площади выстроилась вся армия. Не все еще были в курсе проведенной реорганизации, и потому много времени ушло на перемещение из одних колонн в другие. Наконец, около 11 часов движение на площади прекратилось. Раздалась команда:
– Смирно! Господа офицеры!
Перед строем показалась группа всадников во главе с Корниловым. Рядом с командующим ехал казак с трехцветным русским флагом в руках. Один из участников похода вспоминал: «Генерала Корнилова не все видели раньше, но все сразу же узнали его. Он и национальный флаг! В этом было что-то величественное, знаменательное, захватывающее! Взоры всех и чувства были направлены туда. Те, кто ехали за ним, люди в шинелях, кожухах, штатских пальто, – не привлекали внимания» {527} .
Корнилов лично представил добровольцам новых начальников, а после этого устроил отдельный смотр Юнкерскому батальону. Во время смотра командующий произвел всех юнкеров в чин прапорщиков, а кадетам старших классов дал новое звание – «походных юнкеров». Всем вновь произведенным офицерам немедленно были выданы погоны, заготовленные еще в Ростове. Отличительным знаком «походных юнкеров» стала ленточка национальных цветов, нашитая по нижнему ранту их кадетских погон.
Этот эпизод еще раз подтверждает то, что Корнилов хорошо знал психологию военной молодежи. Для вчерашних юнкеров производство в офицеры затмевало все ужасы недавнего прошлого и непредсказуемого будущего. Казалось, что все не так страшно, что происходящее – что-то вроде маневров и армия вот-вот вернется домой, где ее встретят букеты и радостные лица.
Ощущение того, что война «не в самом деле», а «понарошку», усугублялось тем, что в Ольгинскую неожиданно нагрянула целая толпа журналистов из Ростова. Корнилов принял их в помещении штаба армии, напротив станичного правления. В изложении Николая Литвина, корреспондента газеты «Вольный Дон», слова командующего выглядели следующим образом: «Я буду продолжать и развивать борьбу. Я вывел армию из Ростова, потому что в обывателе, насмерть перепуганном приближением противника, мы уже не могли встретить не только активной, но и моральной поддержки. Нельзя было подвергать город бомбардировке, а это было бы неизбежно, если бы моя армия продолжала оставаться в Ростове» {528} .
Журналистов в первую очередь интересовали планы Корнилова. Ответ был вполне определенным:
– Куда я направляюсь? Лишь только соберу все части армии и приведу их в порядок – я тотчас же перейду сюда.
И генерал обвел на карте карандашом кружок вокруг станицы Великокняжеской {529} .
Сознательно или нет, но Корнилов в данном случае лукавил, так как вопрос о дальнейшем направлении движения армии был к этому времени еще не решен. Месяцем ранее в штабе Добровольческой армии был разработан план перенесения военных действий в район Царицына и Астрахани. В это время на Дон прибыла депутация астраханского казачества во главе с И.А. Добрынским, полагавшим себя давним сподвижником Корнилова и потому предъявлявшим претензии на особые права. Депутация известила о том, что в Астрахани готовится антибольшевистское восстание и помощь добровольцев может оказаться решающей.
Во исполнение этого замысла в станице Нижне-Чирской у границ Астраханской губернии был создан тайный центр во главе с полковником А.В. Корвин-Круковским, снабженным документами на имя «японского полковника Ака» {530} . Конечно, столь экзотический способ конспирации может внушить сомнения в достоверности этой информации. Но здесь нужно иметь в виду, что Корвин-Круковский действительно чертами лица напоминал японца и был известен среди офицеров под прозвищем «Микадо». Подтверждением того, что «астраханский план» рассматривался вполне серьезно, служит и то, что как раз в это время в Москву были направлены полковники Перхуров, Страдецкий и капитан Клементьев. Им было поручено сформировать из числа находившихся в столице офицеров кадр пехотного полка и артиллерийского дивизиона с последующим перебазированием их в Астрахань {531} . Однако восстание в Астрахани началось тогда, когда Ростов и Новочеркасск уже были блокированы с севера войсками красных. Поэтому от первоначальных замыслов пришлось отказаться.
В двадцатых числах января, когда Корнилов впервые известил донского атамана о намерении покинуть Ростов, разрабатывался новый план, предполагавший сосредоточение армии в районе узловой станции Тихорецкая. В этой связи уже были сделаны некоторые приготовления – на станцию Батайск отправлены эшелоны с боеприпасами и снаряжением. Но недельное промедление привело к тому, что железная дорога на Ставрополь и Екатеринодар оказалась в руках красных. Оставалась возможность походным порядком пробиваться на Кубань или идти на север Донской области, в район «зимовников», то есть степных хуторов на зимних пастбищах.
Сам Корнилов склонялся ко второму варианту. Однако это решение вызвало резкий протест со стороны Алексеева. Во время пребывания в Ольгинской, 12 (25) февраля 1918 года, он обратился к Корнилову с письмом:
«Из разговоров с генералом Эльснером и Романовским я понял, что принят план ухода отряда в зимовники, к северо-западу от станицы Великокняжеской. Считаю, что при таком решении невозможно не только продолжение нашей работы, но даже при надобности и относительно безболезненная ликвидация нашего дела и спасения доверивших нам судьбу людей. В зимовниках отряд очень скоро будет сжат с одной стороны распустившейся рекой Доном, с другой стороны железной дорогой Царицын – Торговая – Тихорецкая – Батайск, причем все железнодорожные узлы и выходы грунтовых дорог будут заняты большевиками, что лишит нас совершенно возможности получать пополнения людьми и предметами снабжения, не говоря уже о том, что пребывание в степи поставит нас в стороне от хода событий в России» {532} . Алексеев настаивал на немедленном созыве военного совета для принятия окончательного решения.
Совет собрался вечером того же дня. Мнения его участников разделились. Марков и Богаевский поддержали Корнилова, в то время как Алексеев, Деникин и Романовский высказались за то, чтобы увести армию на Кубань на соединение с войсками кубанского правительства и формировавшимися в Екатеринодаре добровольческими частями. Корнилов колебался, но все же дал понять, что готов идти на Кубань. Нерешительность Корнилова во многом объяснялась тем, что, наученный опытом пребывания на Дону, он меньше всего хотел опять оказаться в зависимости от казачьих политиков, на этот раз кубанских. Он, как бы это не выглядело фантастически, еще не отказался от планов перенесения центра антибольшевистского сопротивления в Сибирь. Уже из Ольгинской для связи с сибирскими подпольными центрами был командирован полковник Д.А. Лебедев, ставший позднее начальником штаба у адмирала Колчака.
На следующий день в Ольгинскую прибыл донской походный атаман П. X. Попов со своим начальником штаба полковником В.И. Сидориным. К слову сказать, это был тот самый полковник Сидорин, который не лучшим образом проявил себя, стоя во главе петроградского подполья. Точно также упомянутый выше полковник Лебедев – это тот связной, посланный из Ставки к генералу Крымову. Через полгода после августовских событий большая часть участников «корниловского дела» вновь встретилась на Дону.
Попов и Сидорин ушли из Новочеркасска буквально за час до вступления в город большевиков, уводя с собой небольшой отряд в полторы тысячи человек при пяти орудиях и 40 пулеметах {533} . От прибывших стали известны подробности последних дней белого Дона. После ухода Корнилова Малый круг решил послать парламентеров к большевикам с просьбой прекратить военные действия, так как Добровольческая армия, борьба с которой объявлялась раньше главным поводом похода на Дон, покинула пределы области. Но полученный ответ не вызывал сомнений в намерениях победителей. Последующие дни депутаты провели в бесполезных прениях. Вечером 12 (25) февраля в разгар очередного заседания в зал ворвались красные. Атаман и члены правительства с сорванными погонами были препровождены на гауптвахту. Позднее атаман А.М. Назаров и председатель Малого круга войсковой старшина Е.А. Волошинов были расстреляны вместе с другими генералами и старшими офицерами.
Приезд походного атамана заставил Корнилова изменить прежние намерения. 13 (26) февраля около полудня вновь был созван военный совет. Помимо Корнилова и Алексеева на нем присутствовали Деникин, Романовский, Марков, Богаевский, а также генерал А.С. Лукомский, приехавший накануне из Новочеркасска, где он был представителем армии при донском правительстве.
Приглашенные на совещание Попов и Сидорин категорически отказались уходить с Дона. Они вновь предложили Корнилову уйти в район «зимовников» в междуречье Дона и Сала, поскольку казаки неизбежно поднимутся против большевиков и нужно лишь переждать время. Неожиданно их поддержал генерал Лукомский. Он заявил, что «зимовники» – лучшее место для того, чтобы армия успела отдохнуть, пополнить конский состав и подготовиться к боям. Это должно было, по его мнению, занять не больше полутора месяцев, после чего возможным станет и движение на Кубань. В настоящее же время поход на Екатеринодар грозит гибелью всего дела.
К этой же позиции в итоге склонился и Корнилов, лишь уточнив направление отхода армии. Им должна была стать все та же станица Великокняжеская. С одной стороны, это был степной район вдали от железнодорожных линий, что и являлось главным преимуществом «зимовников». С другой – Великокняжеская находилась в относительной близости от границ Кубанской области, что давало возможность в случае необходимости вернуться к первоначальному варианту.
Алексеев был очень недоволен принятым решением. Вечером он попытался вновь собрать высший генералитет на совещание, но переубедить Корнилова ему не удалось. В итоге было постановлено, что донской отряд генерала Попова идет непосредственно в «зимовники», в то время как Добровольческая армия следует на юг по направлению к станице Егорлыцкой. Там, по слухам, находились большие склады боеприпасов, которых так не хватало добровольцам. От Егорлыцкой армия должна была повернуть на восток и соединиться с донцами в районе Великокняжеской.
Тот вечер в Ольгинской запомнился многим. Спокойная, почти нормальная жизнь заканчивалась навсегда. Во всяком случае, заканчивалась она для Корнилова. Около шести вечера Корнилов вышел на крыльцо проститься с генералом Поповым. Полковник Сидорин уже сидел на лошади.
– Значит, вы меня известите немедленно, как только переговорите со своими. Время не терпит! Вы сами знаете, в каком положении дела.
– Так точно, Ваше превосходительство.
Попов и Сидорин в сопровождении 20 казаков покинули станицу, Корнилов же прошел в дом, где горела керосиновая лампа, а на столе был готов скромный ужин. Хаджиев принес рюмку и бутылку водки. Вошел Деникин. Корнилов обратился к адъютанту:
– Есть ли у вас еще рюмочка?
Пока Хаджиев наливал, Деникин спросил:
– Где вы, Лавр Георгиевич, добываете неисчерпаемое количество влаги, так необходимой в такие тяжелые дни? Проклятье, никто не хочет продать Малинину [12]12
Ординарец Деникина.
[Закрыть]и нигде не найти.
Корнилов кивнул на адъютанта:
– Вот Хан знает, где находится запас.
– Хан, пожалуйста, скажите Малинину, где вы добываете, – попросил Деникин.
– Тогда, Ваше высокопревосходительство, вы не удостоите вниманием наш скромный обед.
Корнилов, улыбаясь, сказал:
– Хан, нет ли у вас еще для одной рюмки? {534}
Ни о чем серьезном за ужином не говорили. Все присутствовавшие понимали, что завтра начнется совсем другая жизнь и такой вечер больше не повторится.
Утром 14 (27) февраля 1918 года Добровольческая армия покинула Ольгинскую. Предыдущие дни были ясными и солнечными, а сейчас небо было покрыто низкими свинцовыми тучами. Генерал А.П. Богаевский вспоминал: «По широкой грязной улице привольно раскинувшейся станицы уныло шла колонна добровольцев. Бедно и разнообразно одетые, разного возраста, с котомкой за спиной и винтовкой на плече, они не имели вида настоящей подтянутой воинской части. Это впечатление переселяющегося цыганского табора еще более увеличивалось многочисленным и разнообразным обозом, с которым ехали раненые и еще какие-то люди» {535} . За околицей станицы лежала голая, заснеженная степь.