Текст книги "Лавр Корнилов"

Автор книги: Владимир Федюк

Соавторы: Александр Ушаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

А.И. Ушаков, В.П. Федюк
ЛАВР КОРНИЛОВ

^{«Молодая гвардия», 2006}

ПРЕДИСЛОВИЕ

Имя генерала Корнилова было известно в нашей стране практически каждому со школьной скамьи. «Контрреволюционный генерал», «неудавшийся Бонапарт», «несостоявшийся диктатор», «заговорщик», «один из основателей белого движения»… Только этими эпитетами и характеристиками оперировала в основном советская историография, говоря о Корнилове. И совсем мало, а практически ничего в советские времена не писалось о его исследовательских и разведывательных операциях в Центральной Азии и Индии, о его службе военным атташе в Китае, о его храбрости и находчивости в годы Русско-японской и Первой мировой войн, о том, что это был единственный русский генерал, из шестидесяти двух находившихся в австро-германском плену, бежавший из плена…

О генерале Корнилове писали много и разно. Его боготворили и проклинали, обвиняли и мифологизировали. Но, как правило, все сходились в одном – Лавр Георгиевич Корнилов был личностью, и личностью неординарной и неоднозначной. Интерес к жизни и деятельности мятежного генерала не пропал и в наши дни. Свидетельством тому являются книги и статьи, вышедшие в последние годы. В данной работе авторы предприняли попытку как можно объективнее нарисовать портрет одного из действительно замечательных людей нашего не столь уж и далекого прошлого.

Эта книга не могла бы быть написана без помощи и поддержки многих людей. Особенно хочется поблагодарить Валерия Александровича Дурова (Москва, Государственный исторический музей) за помощь ценными советами и фотоматериалами; Сергея Павловича Петрова (Калифорния,

США) и руководство Архива Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета (Калифорния, США) за предоставленные фотоматериалы, Алексея Анатольевича Федюхина (Москва, Научная библиотека Государственного архива Российской Федерации) за помощь в работе и поиске нужных изданий.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
НАЧАЛО ПУТИ

ДЕТСТВО

18 августа 1870 года в маленьком сибирском городке Усть-Каменогорске, в семье хорунжего Сибирского казачьего войска Егора (Георгия) Корнилова, выслужившего свой невысокий офицерский чин за четвертьвековую добросовестную службу, родился сын. Ребенок был хилым и слабым, непонятно было, выживет он или нет. Потому решили спешно его окрестить, мол, если уж Богу угодно будет взять к себе новорожденного, то хоть с христианским именем. Мальчику дали имя Лавр.

Считается, что предки нашего героя пришли в Сибирь с дружиной Ермака. Один из первых биографов Л.Г. Корнилова Н. Туземцев (Н.Т. Добровольский) в 1919 году писал, что Корнилов был потомком «русских пионеров, поклонившихся некогда Грозному царю царством Сибирским» ^{1} .

Каких-либо полных сведений о родителях и дедах Лавра Георгиевича не осталось. Известно лишь, что его отец, выйдя в отставку, продолжил службу писарем волостной управы (коллежским секретарем) в станице Каркаралинской Семипалатинской области [1]1
  Ныне город Каркаралинск Карагандинской области Казахстана.


[Закрыть]. Мать – Мария Ивановна, по некоторым данным, «простая казашка из кочевого рода, обитавшего на левобережье Иртыша» ^{2} , по другим, являлась казачкой станицы Кокпектинской ^{3} . Кровь предков по материнской линии заметно сказалась на восточном типе лица Корнилова. «В Корнилове, несомненно, текла кровь сибирских инородцев, так как он отличался ярко выраженными чертами монгольского типа, делавшими его похожим на бурята», – писал Е.И. Мартынов, один из первых советских биографов Корнилова, бывший его начальником в 1912 году и находившийся с ним в плену во время Первой мировой войны ^{4} . Мать Лавра Корнилова, как большинство женщин того времени, занималась хозяйством и воспитанием детей.

Лавр был старшим ребенком в семье и потому должен был опекать младших – брата Петра и сестру Анну. С малых лет Лавру приходилось бегать на посылках, выполняя мелкие поручения по хозяйству, ездить с лошадьми в ночное. Как правило, у детей, растущих в такой обстановке, вырабатывается воля, уверенность в себе, закаляется натура. Первые одиннадцать лет жизни Корнилова прошли в станице Каркаралинской, которая появилась в 1820-х годах как опорный пункт русских войск, охранявших границу России. С расширением российского влияния в сторону Семиречья эта станица одной из первых стала выделять отряды казаков для участия в экспедициях против кочевников Киргизской степи ^{5} . Станица располагалась «при речке Каркаралинке, у подошвы горы того же имени» ^{6} , почтовый тракт к ней шел из Павлодара. В 1878 году в Каркаралинской проживало 862 человека, были кожевенный завод, три кузницы, водяная мукомольная мельница, почтовая станция, питейное заведение и винный склад. От Санкт-Петербурга до станицы было 4029 верст, от Москвы – 3425, а от Омска – 720. ^{7}

С детства Корнилов соприкасался с тяжелой казачьей службой и, хорошо зная жизнь, быт и психологию казаков, в дальнейшем пользовался их уважением и поддержкой.

Сибирское казачье войско не было, подобно Донскому, Яицкому, Запорожскому и части других казачьих войск, продуктом вольной колонизации окраин Московского государства недовольными тогдашними порядками людьми: Оно образовалось почином самого российского правительства, принудительно заселявшего новые обширные земли ^{8} . Сибирские казаки никогда не были «вольными», а всегда исключительно «служилыми».

В XVI – первой половине XVIII столетия все военнослужащие в Сибири назывались общим именем «служилые люди», которые подразделялись на дворян, детей боярских, стрельцов, служилых татар и казаков. Последние и составляли главную массу сибирского служилого люда, особенно в XVI и XVII веках, так что слова «казак» и «служилый человек» на языке и в понятиях того времени являлись как бы синонимами, и потому даже в официальных бумагах нередко заменялись одно другим ^{9} .

Сибирские казаки делились на группы по городам и местностям, к которым были приписаны, по роду службы и по происхождению. Были тобольские, тюменские, пелымские, березовские, томские, кузнецкие городовые казаки. С начала XVIII века, когда на южных и юго-восточных окраинах России стали появляться новые поселения, то вместо городков и острожков их стали именовать крепостями, а поселяемые в них казаки стали именоваться крепостными – омские, железинские, семипалатинские, устькаменогорские, ямышевские крепостные казаки. Во второй половине XVIII века, когда все крепостные казаки и большая часть выдворенных на линии городовых тобольских, тарских, тюменских, томских казаков поступили под одну общую команду или атаманство проживавшего в Омской крепости войскового атамана, они стали называться собирательным именем «сибирских линий казаки».

В начале XIX столетия сплочение разбросанных по разным западносибирским городам и крепостям казаков завершилось сформированием из них десяти конных полков и двух конных батарей. Так образовалось Сибирское линейное казачье войско, переименованное в 1861 году, с включением в него остатков тобольских, томских и сургутских городовых казаков, просто в Сибирское казачье войско ^{10} .

В середине XIX века казачьи поселения выдвигаются южнее в Семиречье и Зайсанский край (Кокпекты, Копал, Лепса, Урджар). Основным их занятием были «всесторонняя» служба на линиях и внутри степи, поиски «неспокойных» киргизов. В это время проходят первые серьезные экспедиции в Семиречье под начальством полковника Карбышева, заложившего город Верный, «столицу» Семиреченского казачьего войска, а также экспедиции в район озера Иссык-Куль. В 1861 году для действий против кокандцев формируется значительный смешанный отряд «из всех родов оружия» с преобладанием казаков и их артиллерии. Под командованием полковника Циммермана он выдвинулся по реке Чу, разбил близ Кастека многочисленное кокандское войско, а затем взял и разрушил две крепости – Токмак и Пишпек ^{11} . В середине 1860-х сибирские сборные сотни в составе отряда генерала Черняева принимали участие в захвате ханских крепостей и городов – Аулие-Ата, Чимкента и Ташкента. В 1867 году из сибирских казаков, поселенных в Семиречье, было образовано Семиреченское казачье войско.

В 1875—1876 годах сибирские казаки участвуют в походе и окончательном завоевании Кокандского ханства. Отличились казаки и в штурме Андижана, когда три сотни сибирцев впереди штурмовых колонн, лично возглавленные начальником кавалерии полковником Скобелевым (затем прославленным генералом), первыми ворвались в город и заняли цитадель и ханский дворец ^{12} .

Вторая половина 1870-х ознаменовалась мирными реформами. В это время для Сибирского казачьего войска были изданы земельные положения, обеспечивавшие быт казаков и офицеров, в крае были открыты многие учебные заведения, начиная с университета и кончая гимназиями, училищами и школами. Законами от 7 мая и 9 июня 1877 года сибирским казакам предоставлялось право на земельный надел от 30 до 60 десятин на душу, в то время как все прочие казачьи войска в европейской России имели на душу не более 10—25 десятин. По закону 1880 года о воинской повинности, Сибирское казачье войско было обязано в мирное время направлять на службу три, а в военное время – девять конных шестисотенных полков (около девяти тысяч человек) ^{13} .

* * *

В 1879 году девятилетний Лавр поступает в Каркаралинскую приходскую школу, в которой обучалось всего 23 человека. Как правило, преподавание в таких школах велось людьми случайными, далекими от педагогической работы – более или менее грамотными казаками, в основном стариками. Кроме чтения и письма, детей знакомили с основами истории, географии, литературы. Обязательным и главным предметом был Закон Божий.

После заключения в 1881 году между Россией и Китаем Петербургского договора русские войска были вынуждены покинуть временно оккупированный Илийский край. За русскими частями, покидавшими район Или, следовали многочисленные толпы мусульман, спасавшихся от китайских властей после подавления антицинского восстания в Восточном Туркестане в 1878 году. За десять лет мусульмане «убедились в благах, которые несла им русская администрация» ^{14} . Поэтому тысячи беженцев устремились в Семиречье и земли Сибирского казачьего войска. Это потребовало от властей усиления охраны границы с Китаем и увеличения числа чиновников приграничной администрации, решавших вопросы, связанные с беженцами и переселенцами.

Отставной хорунжий Корнилов не смог отказаться от предложенной административной должности в приграничном городке Зайсане. На решение перебраться из обжитого дома с хозяйством в далекое и неизвестное место повлияли прибавка к жалованью, несколько лишних десятин земли и дополнительные льготы.

Ехали к новому месту очень долго, пересекая бесконечную девственную прииртышскую степь. Каждый день Лавр со своим братом отставали от повозок, охотясь за утками, шурпанами и другой степной дичью. Часто ночью, у потухавшего костра, мальчик просыпался и слушал степь. Как пишет один из первых биографов Корнилова: «Неясный, смутный гул ночной жизни несся над степью, разрастаясь широкой гармонией под темными небесами. Неясные тени бежали от костра и толпились у изголовья, свист пробужденных птиц, обрывки долгой песни полусонного киргиза, звук бубенчика, далеко упавший на краю ночи, волновали фантазию, звали к подвигу, заставляли с жуткой радостью впивать в себя неотразимые чары вольной, бродячей жизни» ^{15} . Быть может, в эти звездные ночи и родились отвага и наблюдательность бойца и путешественника, которые мы заметим у нашего героя позже?

Перебравшись на китайскую границу, семья Корниловых живет привычной трудовой жизнью. Большую помощь родителям в ведении хозяйства оказывали дети. Лесов в тех местах практически не было. Строили из сырцового кирпича, который твердел в жаркое летнее время. Дом рядового казака в тех местах представлял собой невысокое одноэтажное строение с двумя или четырьмя окнами, выходящими на улицу. На окнах обязательно были ставни, постоянно закрытые в летнее время из-за невыносимой жары. Вход в дом был со двора, в который входили с улицы через калитку в воротах, сделанных в ограде. Внутри дома, кроме неотапливаемых сеней, были кухня и общая комната-спальня. Из сеней, через чуланчик, можно было попасть на чердак.

Исследователь Западной Сибири Ф.Н. Усов так описывал быт сибирских казаков того времени: «Потолки и стены белят глиной, полы каждую субботу моют, скоблят и покрывают половиками. Иногда стены обивают дешевенькими обоями, а полы красят. Печи в комнатах голландские… Убранство делается у всех по одной манере. В углу, против входа, образа, иногда в ризах и киотах, потускневших от времени… Более зажиточные имеют перед образом лампадку с деревянным маслом, а на угловом столике псалтырь в кожаном переплете. В простенке два-три стола, покрытые белой скатертью; у стен несколько стульев, а в углу диван с ситцевой обивкой или без обивки, все это самой простой работы. Одно или два небольших зеркала, обвешанные полотенцем с вышитыми узорами на концах. Несколько общеизвестных лубочных картин военного содержания. Но непременные атрибуты убранства в чистой половине составляют: во-первых, семейная кровать с взбитыми перинами, с одеялом, которое сшивается из разноцветных ситцевых лоскутков, и с яркоцветными занавесками, которые спускаются от потолка до полу; во-вторых, шкафиккомод с посудою, на котором блестит медный самовар, и, в-третьих, красиво обитые белою жестью сундуки с имуществом. Если чистых комнат несколько, то эти предметы ставятся в первой со входа. Чайную и столовую посуду имеют самого дешевого фаянса, но ярко расписанную и в самом незначительном количестве; употребляя тарелки, блюда, вилки и ножи для гостей, обыкновенно, сама семья пьет из деревянной и глиняной посуды… У разбогатевших казаков обстановка в доме уже совершенно в купеческом тоне и довольно роскошная: большие зеркала, десертные и ломберные столы, оклеенные стулья и кресла, ковры. Равным образом в шкафу напоказ соответствующая посуда из фарфора и серебра.

В кухне чуть не половину пространства занимает широкая русская печь; преимущественно она делается глинобитная, так как кирпича не умеют делать. Рядом с печью, под потолком, полати; кругом стен широкие лавки. В углу перед печкой две полки (поставец) для повседневной посуды, в переднем углу большой четырехугольный обеденный стол, на нем же приготовляется стряпня. В заднем углу чугунный или глиняный умывальник (рукомойник), в виде чайника, и под ним деревянная лохань. Кухня освещена одним или двумя окнами, в которых вместо стекол часто вставлены коровьи пузыри… Кухонная посуда совершенно такая же, как и везде: глиняные горшки, кринки, корчаги, латки, деревянные ведра для воды. Чугунные кастрюли и железные ведра признаются большинством дорогими. За печью хранится ухват, сковородник и лопата… Кухня служит любимым местопребыванием семьи… Большая часть членов семьи спит в кухне: на печке, на полатях, на лавках и на полу… Станичные жители ложатся спать рано, а встают часов в 5 утра, на заре, поэтому освещение не составляет важной статьи расхода в домашнем бюджете» ^{16} .

В среднезажиточных семьях утром и вечером пили чай, как правило, без сахара, так как сахар стоил довольно дорого (11 – 16 рублей за пуд), с пшеничными калачами. Сахар заменяли медом или изюмом. По воскресеньям к чаю готовили горячие шаньги – круглые пшеничные булки, запеченные в сметане. Обедали казаки в одиннадцать часов утра, а ужинали зимой в шесть, а летом в восемь вечера. В постные дни на обед подавали щи из капусты, или с ячневой крупой, горох, рыбу, кислую капусту, квас с редькой, кашу и картофель с конопляным маслом. В скоромные дни пища была побогаче – щи и картофельная похлебка с приправами, просяная и ячневая каши на молоке, картошка, облитая яйцом, молоко и творог. По праздникам готовили мясной и рыбный студень, щи с говядиной и бараниной, жареную говядину и баранину, жаркое из кур, гусей, уток, пироги с рыбой, паштеты с курицей, блины и оладьи. Весьма распространенным кушаньем были пельмени, которые заготавливали практически в каждом доме «на Рождество и святки целыми тысячами для гостей» и «сберегали» замороженными в сенях и чуланах ^{17} . Нельзя не упомянуть и о том, что сибирские казаки, впрочем, как и остальные подданные империи, любили выпить. Современник писал, что водка и вино «употребляются станичными жителями, по свидетельству людей, знакомых с казачьим бытом, очень часто и в значительных размерах. В каждый семейный праздник, в свадьбу, именины и т. п., по случаю приезда родственника, а также после похорон устраивается попойка. По принятому обычаю, каждый из гостей должен непременно в тот же день отпотчевать у себя всю компанию. Таким образом, ходят из дома в дом, напиваясь до бесчувствия… Женщины пьют вместо водки какое-нибудь дешевое вино и наливку, не отставая от мужчин» ^{18} .

В 1878 году в Зайсанской станице проживало всего 150 человек, исключительно казачьего сословия. Несмотря на то что Зайсан пользовался репутацией глухого угла, здесь бывали и весьма известные гости. В нем работали известные российские географы – М.В. Певцов, Г.Н. Потанин, В.И. Роборовский, а весной 1880 года там жил Н.М. Пржевальский, третья экспедиция которого проходила из Зайсана через китайский город Хами в Тибет. Население этого приграничного русского городка с большим уважением относилось к путешественникам, оказывая всемерную помощь в подготовке и проведении экспедиций. От местных жителей, участвовавших в разных экспедициях, Корнилов часто слышал рассказы о дальних и таинственных землях Китая, Тибета и Гималаев.

Став взрослым, Корнилов не любил рассказывать ни о детстве, ни о своей семье. Последние месяцы жизни при нем неотступно находился его адъютант – поручик Хаджиев. Корнилов часто разговаривал с ним, и Хаджиеву было известно многое, чего не могли знать другие. Но даже он позднее признавался в том, что ничего не знает ни об отце, ни о деде своего генерала, не говоря уже о более отдаленных его предках ^{19} . Напрашивающееся предположение о том, что Корнилов стеснялся своего происхождения, вряд ли соответствует истине. Он никогда не скрывал, а во время революции даже несколько бравировал тем, что являлся сыном «казака-крестьянина». Дело, скорее всего, в другом. Детство просто не отложилось в памяти Корнилова, настоящая жизнь у него началась позже.

Действительно, детство не сулило нашему герою никаких перспектив. Единственное, на что он мог рассчитывать, это, так же как и отец, к концу жизни дослужиться до первого офицерского чина. Единственным способом изменить предопределенный путь было получение образования. Поэтому во что бы то ни стало юный Корнилов мечтает поступить в кадетский корпус.

СТУПЕНИ ВОЕННОЙ КАРЬЕРЫ

В июне 1883 года тринадцатилетний Лавр с отцом отправляются в дальнюю дорогу, в Омск (расстояние от Зайсана до Омска – 1333 версты), где находился Сибирский кадетский корпус. Это учебное заведение вело свое начало от Войскового казачьего училища, основанного в 1813 году по инициативе начальника пограничной линии и командира 24-й дивизии, генерал-лейтенанта Г.И. Глазенапа. За время своего существования корпус пережил три «состояния». С 1813 по 1826 год он назывался Войсковым казачьим училищем и не имел установленного комплекта учеников и штатных программ. Число учеников в это время колебалось от 30 до 322 человек. С 1826 по 1845 год он назывался Училищем Сибирского линейного казачьего войска, имел утвержденный штат служащих, в нем обучалось 250 человек. По-прежнему не было точно установленных учебных программ. Количество и объем предметов согласовывались с нуждами края и зависели от усмотрения местного начальства. Нередко поэтому одни предметы заменялись другими и вводились новые, имевшие весьма отдаленную связь с прямыми обязанностями офицера, например агрономия и ветеринария.

К моменту поступления Лавра Корнилова корпус уже (с января 1845 года) именовался Сибирским кадетским корпусом [2]2
  В 1907 году корпус был переименован в Омский кадетский корпус, а ко дню своего 100-летия, 1 мая 1913 года, стал именоваться 1-м Сибирским императора Александра I кадетским корпусом.


[Закрыть]и жил общей жизнью со всеми другими средними учебными заведениями России. По времени учреждения Сибирский кадетский корпус являлся шестым из всех тридцати существовавших в стране кадетских корпусов [3]3
  Ранее были образованы следующие кадетские корпуса: Морской (1701), 2-й кадетский императора Петра Великого (1712), Первый кадетский (1732), 1-й Московский императрицы Екатерины II (1778) и Пажеский Его Императорского Величества (1802).


[Закрыть], был первым провинциальным корпусом вообще и первым Сибирским в частности ^{20} . В корпус могли поступать только «сыновья офицеров отдельного сибирского корпуса и гражданских чиновников из дворян, служащих в Сибири» ^{21} .

В разное время в корпусе обучались: географы и исследователи степи и Семиречья М. Петров, П. Герасимов, И. Шубин и Н. Потанин; основатель города Кокчетав М. Казачинин; исследователь Западной Сибири и издатель первой сибирской газеты в Иркутске Нестеров; известный путешественник и исследователь Сибири и Монголии Г. Потанин; археолог Н. Ядринцев; редактор журнала «Русское богатство» Н. Анненский; профессора Михайловской артиллерийской академии Н. Цытович, А. Панкин и С. Шарпантье; профессор Петербургского политехникума А. Ломшаков; профессор Михайловской артиллерийской академии и Института путей сообщения А. Сапожников; профессор Инженерной академии Н. Коханов и профессор астрономии Санкт-Петербургского университета Н. Каменьщиков. Десять выпускников Сибирского кадетского корпуса, в том числе и Генерального штаба подполковник Л.Г. Корнилов, были удостоены высшей боевой награды – ордена Святого Георгия за подвиги, совершенные во время Русско-японской войны [4]4
  Для сравнения: Владимирский Киевский кадетский корпус «дал» только шесть георгиевских кавалеров в Русско-японскую войну.


[Закрыть].

На юного Лавра, не бывавшего никогда в крупных городах, Омск – типичный сибирский, быстро развивающийся губернский город – произвел огромное впечатление. Мощенные булыжником улицы, Войсковой сад, голубые купола с золотыми крестами Войскового Свято-Николаевского собора, дома и, наконец, само здание корпуса, огромное, растянувшееся чуть ли не на версту, поражали мальчика. Вступительные экзамены начались сразу же на следующий день после приезда. Идя на экзамены, Корнилов, естественно, волновался, понимая довольно-таки серьезные пробелы своего образования. Он увидел холеных, обученных со всем старанием детей и страшился результатов испытаний. И результаты эти действительно были плачевными. Однако 13 сентября 1883 года Корнилов был зачислен в корпус. Видимо, экзаменаторы почувствовали в нем незаурядность, запас скрытых сил и необъятную тягу к знаниям.

Юный кадет был определен в начальный класс, так называемый «первый» возраст. С тревогой и волнением, понимая, что наступила новая жизнь, входил он в вестибюль корпуса. Корнилов, надевший белые с желтым кантом погоны Сибирского корпуса, не подвел зачисливших его в кадеты. С первой же учебной четверти он стал по успехам во главе класса. Следует сказать, что корпус делился на роты, а классы на отделения. Во главе младших классов стоял гражданский педагог, а во главе каждого отделения – офицер-воспитатель. И ротные командиры, и офицеры-воспитатели, и гражданские педагоги были «проникнуты заражавшим кадет духом дисциплины, порядка, порядочности, чести и долга» ^{22} . Помещения рот были похожи одно на другое. В ротных залах и коридорах были развешаны портреты царей и картины на батальные и патриотические темы.

От кадет требовались большая чистоплотность и аккуратность. Форма одежды должна была быть чистой и исправной, пуговицы, бляха на ремне и сапоги – хороши начищены. Кадет должен был иметь «воинский вид». Ведь, чтобы носить военную форму, нужна не только привычка, но и умение. Мундир, шинель, фуражку и даже башлык надо уметь носить, «без чего из мальчика никогда не получится “отчетливого кадета” и вообще военного» ^{23} . Поэтому практически всем поступившим в кадетский корпус приходилось заново учиться сидеть, ходить, стоять, говорить, здороваться.

Перед сном кадеты должны были умыться и почистить зубы. В теплое время рекомендовалось мыться по пояс. Наказаниями за нарушение правил были: стояние под часами, оставление без сладкого, без отпуска, снижение балла за поведение. За особо тяжелый проступок – позорное для кадет наказание, которое состояло в лишении права ношения погон и права становиться в общий строй. За чаем, завтраком и обедом такой кадет должен был сидеть за отдельным столом. В младших классах, где еще не укоренились кадетские традиции, бывали самосуды. За ябедничество, доносы и особенно за выдачу товарища и «подмазывание» к начальству жестоко били, иногда даже целой группой ^{24} .

Большое внимание в корпусе уделялось строевой подготовке. В младших классах на занятиях учились отдавать честь, рапорт, ходить строевым шагом. В старших – проводились ротные учения с винтовками. Кадеты выпускных классов после экзаменов выезжали на шесть недель за город, в лагерь, где изучали уставы строевой и внутренней службы, учились плаванию, фехтованию, делали глазомерную съемку.

Благодаря своим способностям и трудолюбию Корнилов уже в первый год обучения вышел в число лучших учеников. При переходе из первого класса во второй на экзаменах он получил следующие оценки: Закон Божий – 10 баллов; грамматика и словесность – 10; французский язык – 11; немецкий язык—12; арифметика – 10; естественная история – 10; география – 11; чистописание – 12; рисование – 10. ^{25} Таким образом, средний балл– 10,66 из 12 максимально возможных. Знания оценивались по двенадцатибалльной системе, которая, как писал генерал А.А. Игнатьев, «являлась номинальной, так как полный балл ставился только по Закону Божьему… неудовлетворительным баллом считалось 5—4» ^{26} .

В аттестации на Корнилова, подписанной директором корпуса генералом Пороховщиковым, указывалось, что он «развит, способности хорошие, в классе внимателен и заботлив, очень прилежен… Скромен, правдив, послушен, очень бережлив, в манерах угловат. К старшим почтителен, товарищами очень любим, с прислугою обходителен» ^{27} . И через пять лет в аттестации, составленной за последний год пребывания в корпусе, можно прочитать, что он «скромен, откровенен, правдив. Трудолюбив и постоянно с охотою помогает товарищам в занятиях. Серьезен. Послушен и строго исполнителен. К порядкам и правилам, установленным в заведении, относится с полным вниманием. К родным относится с любовью и часто пишет им письма. Со старшими почтителен и приветлив. Товарищами очень любим и оказывает на них доброе влияние. С прислугою обходителен» ^{28} .

Выпускные экзамены Корнилов сдал на высшие баллы, поэтому имел право выбора военного училища для дальнейшего обучения. Он выбрал Михайловское артиллерийское, куда, по обычаю всех корпусов, стекались наиболее способные и талантливые кадеты.

В августе 1889 года Корнилов поступает в избранное им училище.

Артиллерийское училище было образовано в 1820 году генерал-фельдцейхмейстером, великим князем Михаилом Павловичем. В течение первых тридцати лет своего существования оно состояло под «непосредственным начальством своего Августейшего Учредителя» ^{29} . Устав нового учебного заведения начинался так – «Артиллерийское Училище учреждено для образования искусных артиллерийских офицеров, поступающих в оное из молодых людей, несколько уже приготовленных к артиллерийской службе» ^{30} . После кончины великого князя Михаила Павловича училище стало именоваться Михайловским и поступило в ведение наследника престола, а затем и императора Александра II.

Военная реформа, проводившаяся в 1860—1870-е годы, затронула и Михайловское артиллерийское училище. Существенные изменения в военной сфере связаны непосредственно с великим князем Михаилом Николаевичем и военным министром Дмитрием Милютиным. В 1860 году великий князь Михаил Николаевич был назначен Главным начальником военно-учебных заведений, но и до своего назначения он как генерал-фельдцейхмейстер следил за развитием артиллерийских академии и училища. Михаил Николаевич часто посещал академию и училище (они представляли собой единое учебное заведение, только в училище обучались юнкера, а в академии – офицеры), почти постоянно присутствовал на выпускных экзаменах по артиллерии. Вопросы, задаваемые великим князем выпускникам, существенно отличались от тех, которые предлагались бывшим начальником штаба военно-учебных заведений. Если раньше преобладали общие вопросы, то теперь вопросы по артиллерии стали на первое место. Михаил Николаевич, отдавая должное уважение артиллерийской науке «в ее высшем развитии, требовал вместе с тем, чтобы офицеры, выходящие из академии, знали также и те, по-видимому, мелочные, но в сущности очень важные предметы, усвоение которых составляет первую насущную потребность офицера, вступающего на службу в артиллерию» ^{31} . Так, иногда случалось, что выпускник Артиллерийской академии, только что рассказавший с мелкими подробностями об организации английских батарей, затруднялся ответить, например, сколько лошадей везут русский зарядный ящик, или где сидит ездовой. Боязнь «срезаться» при великом князе заставляла бывших кадет перед экзаменом по артиллерии просить своих товарищей, воспитанников училища, о «посвящении в тайны артиллерийского строя» ^{32} .

Заведование Михаила Николаевича академией и училищем продолжалось около трех лет, но, несмотря на такой относительно короткий срок, в этот период произошло много существенных перемен. Таких, например, как изменения в академических курсах с целью дать более широкое развитие предметам ученого и технического образования артиллеристов. В разное время в академии и училище преподавали такие известные ученые, как математики М.В. Остроградский и П.Л. Лавров, химики Г.И. Гессе, Л.Н. Шишков и Н.П. Федоров, физики Э. X. Ленц (при нем курс физики в училище был поднят до университетского уровня), А.В. Га-долин, А.А. Фишер и Ф.Ф. Петрушевский, механики И.А. Вышнеградский и А.М. Беляев и многие другие. Особенно запомнился выпускникам училища академик М.В. Остроградский, выдающийся математик, который вместе с тем преподавателем был «не из самых исправных». Случалось, что целые лекции он проводил в разговорах о предметах, не относящихся к математике. Очень любил Остроградский рассуждать о военной истории и тактике, о Цезаре и Наполеоне. Обладал он и своеобразным чувством юмора. Так, одному ученику он поставил на экзамене двенадцать баллов потому, что его звали Цезарем ^{33} .

Человеческие качества юнкеров училища характеризует такой случай. В 1868 году, когда жители некоторых областей империи страдали от неурожая, юнкера обратились к начальнику училища с просьбой «давать им за обедом вместо трех блюд – два, с тем чтобы стоимость третьего блюда в течение пяти месяцев (то есть с 1 марта по 1 августа) обратить в распоряжение Комитета на пособие страдающим» ^{34} .