Текст книги "Страна Незаходящего Солнца. Том I (СИ)"

Автор книги: Владимир Панцерный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– База, я Сокол-1, цель уничтожена, двое из экипажа десантировались в воду, по курсу движения «Хибики», примерно в трех милях. Других самолетов противника не обнаружили. Возвращаемся.

– Принято, ожидаем.

Когда три истребителя вернулись на «Кацураги», на «Хибики» уже знали о двоих в море и даже зафиксировали их местоположение, отправив туда шлюпку с целью пленить обоих. Но два человека в летной форме, плававшие в ледяной воде с промокшими парашютами даже без спасательного круга, даже не дали японцам подплыть и сразу открыли огонь из пистолетов, ранив одного матроса, а потому были оба убиты. Экипаж «Хибики» еще довольно долго мог наблюдать с палубы, как течение уносит два трупа с белыми парашютами и растекающейся лужей ярко-красной крови. Многим напоминало это о древнем исполнении сэппуку, когда самурай совершал ритуал в помещении с чистыми белыми стенами, закономерно заливая его кровью. По крайней мере, эти гайдзины отказались сдаваться и погибли достойно и красиво, как самураи, хоть и воевали против настоящих самураев. Еще даже не дойдя до берегов СССР, японцы смогли понять, что русские умеют умирать с честью.

Адмирал Миядзаки тем временем стоял на палубе «Кацураги» и ожидал, пока рассосется туман. За последние полчаса его плотность стала уже намного ниже, чем до этого, а потому скоро следовало ожидать полного его исчезновения. Это означало, что вот-вот видимость станет практически идеальна, и японцы смогут разглядеть порт Владивостока, но то же самое случится на берегу – русские увидят японские корабли. В общем, это означало скорое начало битвы. Миядзаки понимал, что ограничится простым налетом, как это было в тот далекий день 7 декабря 1941, не получится. Его авиапарк был крайне ограничен и все, что несли его самолеты из бомбового вооружения, это 250-килограммовая бомба, хоть и довольно серьезная, но по одной на каждый «Зеро». Никаких возможностей пополнить боезапас так же не было – не станет же последний авианосец Японии везти на себе несколько лишних десятков тонн тротила? Было очевидно, что японцам придется вступать в полноценный морской бой, что, конечно, ни в коем случаи не было каким-то новым опытом для военно-морской державы, которая была в шаге от господства в Тихом Океане, но новым опытом было столкновение на воде с теллурократией. Понятное дело, японцы не ожидали каких-то серьезных преград и тем более полноценного сопротивления на воде такому соединению, да и вообще считали советский флот не сильно далеко ушедшим от флота уже полностью развалившегося Китая, но полной уверенности еще не было – если коммунисты не боеспособны на воде, значит, они направили намного больше ресурсов в армию и авиацию. И если полноценное столкновение с сухопутными силами соединению адмирала Миядзаки точно не грозило, то авиация заставляла понервничать. О том, насколько важно воздушное превосходство на море, в Японии поняли сразу после Мидуэйского сражения, и сделанная командованием ставка на устаревшую доктрину «Кантай Кессен», в которой не предусматривался упор на авианосцы и воздух, еще не раз очень больно отозвалась Империи в Филиппинском море, конкретно в заливе Лейте и не только. Ситуацию осложняла близость порта Владивостока к Корее и Маньчжурии, где сейчас находилось большое количество вражеских сил, и, соответственно, их авиации, поэтому сражение должно было быть достаточно быстрым, чтобы из него можно было уйти живыми. Скорейшее начало битвы повышало шансы на это.

Еще когда «Кацураги» шел в тумане, на впереди идущем эсминце «Ханадзуки» раздался взрыв. Все соединение мгновенно перешло в «боевой режим» и активизировалось, на каждом корабле зашевелилась ранее спокойная команда, некоторые корабли из ведущих уже начали отвечать огнем в сторону противника. Большевики стреляли с береговых батарей довольно крупного калибра, расположенных в целой сети укреплений. Судя по виду, эти укрепления повидали еще первую русско-японскую, но время не так уж и сильно повлияло на их боевые характеристики. Наконец, когда и авианосец вышел из тумана, Миядзаки смог оценить положение. Все сложилось далеко не лучшим образом – с такой береговой обороной, подводить беззащитный авианосец на такое расстояние к берегу было далеко не лучшей идеей, но отступать было уже поздно. Адмирал приказал поднимать авиацию для молниеносного налета на торпедные катера и вообще все в порту, что потенциально может нести торпедное вооружение. Советская эскадра, тем временем, тоже активизировалась и ее корабли один за другим отчаливали от берега, готовясь принять бой. Первым вышел лидер «Тбилиси», принявший на себя удар сразу нескольких японских кораблей. Не такой уж и большой «Тбилиси» с довольно скромным вооружением почти сразу вышел из строя и загорелся, оставшись дрейфовать посреди бухты. Пока что, маленькие японские корабли могли более-менее свободно действовать под носом у противника, поскольку береговые батареи были отвлечены на огромный «Кацураги», атакуя который, они пытались повредить взлетную палубу и уничтожить как можно больше самолетов. Надо сказать, что это пока что не удавалось, и «Зеро» один за другим поднимались в небо, нарушая все правила и уставы – иногда двигаясь по два-три в ряд, чуть ли не сбивая друг друга и оказываясь вынужденными резко уходить в сторону и «спрыгивать» с палубы на воздух раньше, чем это предусматривалось. Тем не менее, весь этот хаос в итоге не привел ни к одному упавшему еще на взлете самолету, позволив экстренно разгрузить палубу и ввести в бой все воздушное соединение. Судя по реакции на самолеты, а вернее на почти полное ее отсутствие, большинство средств ПВО из города заранее вывезли, скорее всего на усиление группировки, штурмующей Большой Хинган.

Почти с десяток «Зеро» первыми достигли батарей, расположенных в каменных укреплениях на высоте. У всех с собой было лишь по одной бомбе, поэтому права на ошибку не было – у всего соединения сейчас было ровно сорок четыре авиабомбы, совершенно без возможности пополнения боезапаса. Трое из них отбомбились сразу, точно сбросив бомбы, пролетая буквально в паре метров от земли. Взрыватель активировался лишь через четыре секунды, дав летчикам достаточно времени, чтобы увести технику. От громкого взрыва советские казематы обвалились, а одна из батарей и вовсе помялась так, будто ее пытались выбить каким-нибудь тараном изнутри. Коммуникация между казематами была нарушена, и по сути линия обороны была разделена на две части, перейти между которыми теперь можно было лишь сделав огромный круг, при котором пришлось бы вылезть на поверхность и добраться до входа с другой стороны. Но обстрел продолжался.

Тем временем, еще три «Зеро» добрались до закутка в бухте, где стояли торпедные катеры советского флота. Экипажи, еще только занимавшие места и готовившиеся отчаливать, были еще издалека обстреляны курсовыми пулеметами японцев, и к моменту сброса бомб уже в большинстве своем сбежали с катеров, чтобы не погибнуть вместе с ними. Первая бомба прилетела почти точно в центр скопления, и в небольшом катере сдетонировало абсолютно все, от топлива до имевшегося боезапаса к пулемету. Ударная волна разнесла близлежащие катера, а горящие остатки и вовсе долетели до самого берега. Второй пилот проследовал за убегающими матросами и сбросил бомбу в наибольшее скопление людей. Раздался взрыв, и из дыма в разные стороны полетели тела и конечности, многие из которых упали в воду. Крови было очень мало, поскольку высокая температура при взрыве сразу запекла травмы почти всех убитых, а находившиеся на достаточном отдалении люди не получили настолько сильного эффекта от ударной волны, и в большинстве своем всего лишь отлетели на пару метров или упали на землю с криками, пораженные многочисленными осколками. Третья бомба упала еще дальше, на какое-то складское помещение, но, судя по всему, горючих или детонирующих материалов там не было – за взрывом не последовала цепная реакция или хотя бы еще один, более крупный взрыв. Просто длинное кирпичное здание быстро сложилось и «выстрелило» осколками кирпича в разные стороны, поднимая большое количество пыли и скрывая ею часть раненных матросов. Это спасло их от следующего пулеметного захода первого «Зеро», который, потеряв видимость, резко дал вверх и с характерным ревом двигателя пролетел дальше, обстреляв другие объекты.

Летчик этого самого «Зеро», лейтенант Кацура, набрав достаточную высоту и долетев до самых краев портовой зоны и относящихся к ней объектов, вылетел на поля, за которыми располагалась хорошо скрытая взлетно-посадочная полоса. Судя по тому, что никто из японских летчиков не видел ее до этого, само командование так же было не в курсе. Он осмотрел объект. На аэродроме стояло шестнадцать самолетов, шесть из которых были явно бомбардировщиками. Кацура не смог сходу определить их модель, но это были Пе-2. Остальные, всего десять, были истребителями, которые лейтенант идентифицировал как ЛаГГ-3. Встреча с ними была большой удачей для японца, т.к воздушные подразделения на Дальнем Востоке были последними в СССР, где этот морально устаревший истребитель продолжал использоваться по сей день, несмотря на вывод его из фронтовых операций еще в 1944 году. На аэродроме уже была объявлена тревога, и подъем всех этих самолетов в небо был вопросом времени – и тогда, даже если истребители не нанесут особого ущерба японским летчикам, хотя бы потому что их более чем в пять раз больше, то бомбардировщики уже точно не сулили беззащитному авианосцу ничего хорошего. Потерять последний авианосец страны в попытке рейда на вражеское побережье было недопустимо, это бы окончательно добило боевой дух народа Империи, особенно на фоне памяти о крайне быстрой гибели «Синано» в прошлом году.

«Зеро» снизился и зашел на поставленные в ряд ЛаГГ, обстреляв все пять самолетов, находившихся в этой части аэродрома. Каких-то особо серьезных повреждений это не нанесло, в основном были разбиты стекла и пробита обшивка, и, возможно, некоторые пули задели двигатели. В ответ, Кацура сразу получил несколько попаданий из зенитного орудия на углу взлетно-посадочной полосы, от которой резко увернулся и, сделав мертвую петлю, снова зашел на нее. Лейтенант расстрелял довольно большое количество боеприпасов в еще поворачивающееся орудие, и так близко подлетел к ней, что смог увидеть огромное количество ярко-красной крови, стекающей по стволу зенитки. 7,7-миллиметровый пулемет убил четверых и пяти человек расчета орудия, и лейтенант смог увидеть, как последний выживший, кинувшись на землю, отползает от искореженного орудия и четырех трупов. Снова сделав петлю, Кацура зашел на три Пе-2. Все из них получили залпы уже не из пулеметов, а из двадцатимиллиметровых автопушек, повреждения от которых были куда серьезнее. Как минимум, два из них точно получили видимые внешние повреждения, с полетом не совместимые. Хорошо рассмотреть третий лейтенант уже не смог, вынужденный резко брать вверх, чтобы не разбиться об землю. В этот момент его самолет был в очень уязвимом положении, развернутый к вражеским ПВО самыми уязвимыми частями, и враг воспользовался этим.

Самолет тряхнуло от попаданий зениток. Все они пришлись на подставленное днище, броня в области которого была наименьшей. Ноги лейтенанта по инерции подпрыгнули прямо в кокпите, ударив по рукам на ручке управления. Из-за этого он невольно сделал довольно резкое движение, отчего самолет тряхнуло еще раз, и только тогда он смог окончательно выровняться. Кацура дал вниз и встретился с зениткой в прямом бою, когда оба участника стреляли друг в друга. Из зенитки по А6М5 успело прилететь несколько ощутимых попаданий по крыльям, после чего взрыв такого же 20-мм снаряда прямо на орудии ознаменовал победу японца. В этот раз расчет был раскидан ударной волной, но, похоже, большая его часть сильно приложилась головами об мешки с песком и бетонные преграды, явно оказавшись выведенной из боя. Кацура не увидел ни одного «ярко выраженного» тела, по которому точно можно было бы определить издалека, что он мертв. Лейтенант снова взял вверх и в очередной раз закрутил петлю над аэродромом, продолжая одиночное сражение. Среди его противником оставалось минимум два расчета ПВО, еще пять целых ЛаГГ и один Пе-2, экипаж которого выжидал момент, чтобы рывками добраться до боевой машины без риска быть расстрелянным японцем еще на полпути. Кацура зашел на следующие ЛаГГи, обстреляв и их достаточно для того, чтобы о безопасной эксплуатации без ремонта можно было забыть. Лейтенант продолжал кружить над аэродромом, атаковать отдельно взятые цели и активно тратить боезапас. Он уничтожил уже и третью зенитку, но в лобовом столкновении с ней его «Зеро» получил сильные повреждения – были пробиты топливные и масляные баки, двигатель не загорелся лишь чудом, но шансы вернуться на авианосец становились все меньше и меньше с каждой секундой. Разобравшись с последней зениткой, Кацура увидел, что последний ЛаГГ, самый дальний из тех, которые он обстрелял в первом заходе, уже вышел на ВПП и взлетает. Лейтенант обстрелял его на взлете, но не смог разобраться с самолетом окончательно. В результате, ЛаГГ успешно взлетел.

В кабине советского истребителя сидел явно не худший летчик. Он мастерски уворачивался от залпов японца, уводя его куда-то дальше от аэродрома и навязывая бой на своих условиях. Несколько раз Кацура едва не пролетел вперед врага, почти допуская попытки русского летчика сесть ему на хвост. ЛаГГ оказался намного более крепким, чем «Зеро», пусть и менее маневренным. Японец получил несоизмеримо больше повреждений, и лишь по какому-то невероятному стечению обстоятельств все еще оставался в воздухе и был способен продолжать бой. Наконец, в один момент пилот ЛаГГ совершил недопустимую ошибку, попытавшись зайти в хвост «Зеро», сделав мертвую петлю в воздухе прямо перед ним. Японец мгновенно среагировал и выдал длинную очередь из пулеметов и автопушек по подставившейся кабине истребителя. Части тела и кровь разлетелись во все стороны из пробитой насквозь кабины, бесформенное тело обмякло в кресле истребителя и наклонилось вслед за ним, уйдя теперь уже точно в мертвую петлю. ЛаГГ продолжал, уже без управления, накручивать такие пируэты в воздухе, каждый раз снижаясь все ближе к земле, и в итоге разбившись. Кацура выдохнул. У него еще оставался шанс, как минимум, попробовать добраться до аэродрома – топлива было в обрез, но еще хватало. Но краем глаза лейтенант заметил поднимающийся с аэродрома объект. Тот самый Пе-2, о котором в пылу битвы с ЛаГГ он попросту забыл и сбросил со счетов бомбардировщик, экипаж которого даже ниразу не засветился перед ним. Кацура с трудом сохранил самообладание, поняв, как его провели вокруг пальца всего два советских самолета. Нужно было завершить начатое, ибо даже этот одинокий Пе-2 мог нанести несоизмеримо более крупные потери для японского соединения.

Лейтенант быстро сократил расстояние между ним и бомбардировщиком. Тот только набирал высоту, да и его защитные турели покрывали лишь пространство за самолетом, по бортам и частично под ним. Бомбардировщик не мог ничего сделать самолету, приближающемуся спереди. Кацура выждал момент и зажал гашетку.

Ничего не произошло.

Не осталось ни одного снаряда у пушек, ни одного патрона у пулеметов. Весь боекомплект был израсходован. Возможности его пополнения не предвиделось в принципе. Кацура вспомнил фразу ныне заместителя начальника генштаба ВМФ, Такидзиро Ониси, которую он увидел в газете когда был в метрополии – «Когда кончились патроны, помни, что последний боеприпас – это ты сам». Такидзиро Ониси никогда не говорил и не печатал такой цитаты, но мозг лейтенанта, работавший на какой-то запредельной скорости в эти секунды, воспринял для себя руководство камикадзе, которое Кацура в жизни не читал. Он приблизился к бомбардировщику в упор, время, казалось, не сдвинется с мертвой точки никогда.

Последним словом Кацуры стало «Хисацу!» – «Рази без промаха!». В этот же момент А6М5 столкнулся с Пе-2 лоб в лоб. Неповоротливый бомбардировщик не имел шансов успеть уйти от тарана маневренного истребителя. Винты обоих самолетов зажевали друг друга, конструкции стремительно разваливались, «Зеро» влетал в кабину бомбардировщика. Советские летчики выглядели крайне испуганными, они инстинктивно пытались увернуться от угрозы, как будто это был какой-то небольшой камень. Очень редко советского военнослужащего можно было увидеть в столь жалком виде. На лице лейтенанта Кацуры не дрогнул ни один мускул. Кацура вошел в вечность.

Оба самолета взорвались в воздухе. Большой бомбовый запас Пе-2 сдетонировал так громко и мощно, что осколки самолетов разлетелись во все стороны на большие расстояния. Кацура погиб, забрав за собой троих советских летчиков. Вряд ли его подвиг зафиксировал хоть кто-то, кто потом смог бы написать об этом статью или упомянуть в своих мемуарах, и он, как и сотни тысяч других таких героев, хоть и вошел в вечность, не остался в истории даже в качестве мельчайшего упоминания. Но сражался и погиб он не за свою личную славу, а за родную страну и ее величие, за Восходящее Солнце, которое, в отличии от авианосцев и линкоров, не тонет и не заходит. Война для него закончилась, но не для остальных – продолжался рейд на порт, продолжалась вся Вторая Мировая Война, которой пошел уже седьмой год.

Лейтенант не стал первым погибшим летчиком в этом сражении, в бухте уже «поубавилось» Зеро, и постепенно ее затягивало густым темно-серым дымом, исходившим от множества горящих кораблей и резервуаров. В битве был поврежден японский «Хибики», который, с большим пожаром, распространившимся едва ли не на половину корабля, отступал назад. Несколько других эсминцев уже шли на дно, а один вообще взорвался еще будучи в более-менее целом состоянии, из-за чего корпус треснул надвое и быстро ушел под воду, оставив лишь большое количество членов команды, которые теперь пытались добраться до соседних кораблей, или хотя бы вылезть на берег, чтобы принять бой на суше. У «Кацураги», на удивление, не было крупных повреждений, хоть и один раз он оказался на грани – выпущенный с береговой батареи снаряд пролетел точно над настройкой, ювелирно сбив радар и безрезультатно плюхнувшись в воду, уже за авианосцем. Теперь флагман соединения оказался ослеплен, но продолжал быть полностью пригодным к исполнению своей основной, как авианосца, задачи – принять назад все взлетевшие с него самолеты. В целом, сейчас удача была на стороне японцев.

Раздался еще один взрыв – это взорвался советский корабль. Удачное попадание главного калибра крейсера «Китаками» сделало с противником то же, что он недавно сделал с императорским эсминцев – он так же развалился надвое и быстро пошел ко дну, а команда поспешила к берегу. По стечению обстоятельств, ближе всего для них было вылезть примерно на том же месте, где до этого вылезали японские матросы. Мало кто заметил это в пылу сражения, но наблюдательный адмирал Миядзаки с биноклем уже рисовал в голове картину грядущего рукопашного боя насквозь мокрых матросов, потерявших свои корабли, и ни на секунду не сомневался в победе своих подчиненных. От размышлений его оторвал очередной крупнокалиберный снаряд, пролетевший буквально в сантиметрах от надстройки и приземлившийся в воду рядом с кормой авианосца. Миядзаки, наконец, снова посмотрел на место баталии – прямо в этот момент огнем зениток одного из советских эсминцев был в воздухе подожжен «Зеро», который, загоревшись, напоследок врезался в этот же эсминец. Конечно, у него не было бомбовой нагрузки, и взрыв никак не повредил врагу, но адмирал уже счел это чем-то вроде первого применения летчиков-камикадзе против советского флота.

Бой затихал. Все меньше активных кораблей оставалось на поверхности, и все реже они стреляли с главных калибров. Несколько маленьких советских кораблей с разной степенью повреждения встали на мель, по волнам все дальше от берега отплывал поврежденный гидросамолет МБР-2 с оторванным двигателем. Порт заволакивало дымом, а самое горячее сражение велось на берегу командами матросов противоборствующих сторон. Надо сказать, что у русских было значимое преимущество – они в среднем были выше и весили больше, чем японцы. В кулачной драке японцы вчистую проигрывали, но в ход шли ножи, железные обломки взятые с берега, большие палки и любые подобные предметы. В живых оставалось сравнительно немного – около тридцати человек суммарно, поэтому к берегу постепенно приближался «Хабуси», один из кораблей береговой обороны, известных как кайбокан. Этот корабль, как и остальные представители кайбоканов типа «Укуру», был одним из немногих новых образцов в Императорском флоте, и конкретно данный был введен в эксплуатацию 10 января 1945, и этот рейд был для него боевым крещением. Даже при своем скромном вооружении, кайбокан не спешил обстреливать людей на берегу, поскольку в любом случаи задел бы обе стороны – никто не хотел открывать огонь по своим же. Соединение отходило.

Самолеты уже постепенно садились обратно на авианосец. Огромному и неповоротливому «Кацураги» было нелегко изменить курс, и в какой-то момент он встал бортом к бухте, едва не перегородив путь нескольким эсминцам, которые были гораздо маневренее, но все обошлось. Соединению требовалось как можно быстрее уходить обратно в Японию, поскольку во Владивосток уже, очевидно, стягивались все находящиеся поблизости силы противника. Туман все еще не рассеялся, поэтому флоту, состав которого к тому же несколько поредел, не составило труда снова скрыться в условиях почти нулевой видимости. «Кацураги» наконец перестроился и снова стал флагманом, а вместе с тем и ориентиром в условиях плохой видимости. В конце концов, не заметить его даже в таком тумане было невозможно. Адмирал Миядзаки спокойно присел на стул в командирской рубке, вглядываясь в непроглядный туман. Пусть он еще и не добрался до метрополии, он уже нанес сокрушительное поражение советскому флоту, выполнив главную цель. Вне зависимости от стратегического результата этого действия, сам факт такой победы должен был воодушевить японское общество, которое поддерживало боевой дух только за счет постоянно пропаганды, толкаемой каждым премьер-министром по мере их смены. Теперь премьер-министр Судзуки наконец-то «разгрузиться», дав народу историю о крупной морской победе, которую можно преподнести как полный разгром флота крупнейшей страны на планете. Если не вдаваться в подробности, так оно и было, несмотря на полную на данный момент сохранность балтийских, черноморских и северных флотилий СССР. Для Японии угроза со стороны РККФ отпала, а дерзкий рейд напоминал новый Перл-Харбор, сражение, для японского общества куда более предпочтительное, чем очередные неудачные рейды камикадзе на оккупированные острова, которые провозглашались крепостями и навсегда японскими территориями еще год назад. Адмирал Миядзаки мог не только заполучить большой авторитет во флотской среде, отбросив назад влияние армии, но и стать в целом национальным героем. Его это вполне устраивало. Что-ж, соединение уходило домой.

***

Рейд 28 сентября действительно стал настоящим лучом света для японской нации. Повторение Перл-Харбора, пусть и в уменьшенном варианте, в какой-то мере вернуло дух людей и веру в будущее на уровень декабря 1941 года, когда ни у кого не было сомнений в скорой победе. Теперь вся страна знала, что у СССР была лишь одна доступная для войны с Японией флотилия, и та оказалась навсегда уничтожена, а угроза высадки на Хоккайдо быстро растворялась в воздухе новой тактической ситуации, переходя из разряда неминуемых событий в список нереализованных планов прошлого. В народе не было особо широко распространено мнение о превосходстве каких-то гайдзинов над другими, и сухопутный (в Маньчжурии) с морским (во Владивостоке) провалы Советского Союза воспринимались как общий стратегический провал всех противников, ложась огромной, как сама Россия, тенью на мнение об англо-американской коалиции.

Два довольно пожилых человека стояли возле цеха в Осаке и курили, разговаривая.

– Слышал, мы весь русский флот разгромили?

– Да кто ж еще не слышал? Слышал конечно, я всегда знал, что им нас не победить. Подождем еще год-два, американцы тоже выдохнуться и победа будет наша.

– Конечно. Враги думают, что мы сейчас испугаемся, если он высадит десант или опять города разбомбит. Да у меня вся семья их убивать будет, если они сюда сунуться!

– И у меня тоже. Да ведь и так понятно, что мы выдержим все эти испытания, даже если умереть придется. У нас правит тэнно, а у них какой-то инвалид, если он не умер еще. И так ведь понятно, кто лучше и сильнее.

– Да у них этот инвалид умер весной еще, там сейчас другой какой-то сидит, но поверь, он такой же пустоголовый. Это уже при нем наши подводники «Индианаполис» взорвали, помнишь такой ведь?

– Это тот крейсер огромный? Да, хорошо наши им тогда всекли. Ну, значит, все идет по плану, я тебе всегда говорил что у нас министры знают, что делают, иначе бы мы проигрывали войну.

– Да ладно тебе, говорил он, я как будто без тебя не видел? Мне уже семьдесят, а не двадцать, меня гайдзинская пропаганда уже точно не возьмет, что бы они не говорили про наш генштаб.

Маленькая дверь в цех открылась, оттуда выглядел другой старик, в потертой форме, напоминающей форму рядового состава японской армии, только без контрпогон и каких-либо знаков различия. Осмотрев все вокруг, он крикнул первым двум:

–Эй, ну чего встали там? Давайте, перерыв закончился, заходим.

Они затушили окурки и вошли за ним. Это был завод Ацута, здесь производились мелкокалиберные орудия для отражения грядущего вражеского десанта. Он входил в состав арсенала Нагои, вместе с десятком других заводов, и сейчас так же пребывал не в лучшем положении – цех был похож на заброшенный, а большая часть работы осуществлялась вручную. Почти 100% работников составляли дети, старики или женщины, потому что всех трудоспособных мужчин уже давно призвали в армию. Люди, работавшие здесь, были по совместительству как правило еще и бойцами Народного Добровольческого Корпуса, то есть подчиненными генерала Канеширо. Им приходилось работать расширенные смены и посещать военную подготовку, но главным ресурсом этих людей был безграничный патриотизм и вера в победу, вместе с осознанием собственной роли в этой победе, а ради этого можно было выдержать все, что угодно. Каждый японец знал, что его нация избрана богами, о чем говорили результаты всех монгольских попыток вторжения в Японию в XIII веке. Единственное, что в сознании типичного японского трудяги отличалось сейчас, так это направление, откуда плывет враг, да и то не совсем, поскольку потенциальное вторжение русских или китайцев могло двигаться как раз именно с той стороны. Но не было сомнений в том, что и их, и американцев, ждет та же судьба, которая постигла монгольские орды. Все они будут тонуть и гореть, а Япония так и останется стоять гордой и вольной в сгорающем мире продолжающейся Второй мировой войны.

Чтобы привести Империю к победе завтра, нужно было качественно сварить элементы зенитного орудия сегодня.