Текст книги "Страна Незаходящего Солнца. Том I (СИ)"

Автор книги: Владимир Панцерный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава XII

28 августа 1945 года в Мэнцзяне все было неспокойно. Здешние бескрайние степи, конечно, мало менялись – тысячу лет назад, год назад, или же прямо сейчас, в них на постоянной основе встречались лишь конные кочевники. Разница состояла в том, что только три недели назад степи стали с завидной регулярностью посещать монгольские конные армии и танковые соединения РККА, находившиеся в лучшей из возможных местностей для операций такими большими бронированными силами. В отличии от основной Квантунской Армии, Национальная Армия Мэнцзяна не имела возможности заманить их в какой-нибудь укрепрайон, не могла навязать равное сражение в виду отсутствия своих танков и хороших противотанковых средств, и, к большому для командующих огорчению, даже не способна была навязать городское сражение. Местные «города» были очень далеки от европейских представлений о городе, и танковой армии было проще проехать и сравнять такой город с землей, чем биться за него напрямую, но, к счастью, нашлось и исключение.

Город Калган, расположенный в 220 километрах к северу от Пекина, был столицей мэнцзянского государства. Более того, он располагался в горном ущелье, и просто заехать сюда целой ордой танков не представлялось возможным. Правительство страны и княжеская ставка находились в этом географически удобном городе и сегодня, уже готовые. На Калган надвигались части РККА, и НАМ стянула все доступные силы в район города. И хотя здесь почти не было кавалеристов, это было, скорее, к лучшему, потому что конные части показали себя далеко не лучшим образом, проиграв все столкновения с железными конями большевиков. Сейчас Калган был набит пехотой, и ей было, где разойтись. Некоторые части укрепились в горах, ведя постоянную разведку и контроль с высоких мест над большими расстояниями, многие были в городе и обустраивали свои огневые позиции прямо там, а лучшие части находились неподалеку от княжеской ставки. Они должны были защищать ее от проникновений диверсионных групп врага, который мог попытаться «обезглавить» НАМ, для чего требовалось всего лишь убить одного человека, находящегося прямо в городе. На случай авианалета или необходимости тайно эвакуироваться, были предусмотрены подземные ходы, надеяться на которые, правда, никто не мог. Эти ходы были не такими уж и глубокими, и, скорее всего, при взрыве бомбы или большого снаряда, обвалились бы вместе с землей.

В предгорье, в укрепленном блиндаже стоял лысый мужчина с длинными усами, одетый в офицерскую форму. Он был уже очень стар, на вид ему было около 70-75 лет. Форма смотрелась на нем как-то несуразно, и было видно, что, несмотря на генеральские погоны, он вряд ли был профессиональным военным – скорее, надел форму как элемент образа командира и для маскировки. Так и было, ведь намного более привычно для него было носить традиционную монгольскую одежду, как это делал князь Дэмчигдонров. Этим человеком в форме был Жодовжав, этнический монгол и командующий ополчением в Мэнцзяне. Как и у других монголов, у него не было отчества, фамилии и других слов, которыми он бы называл себя. Всю свою жизнь он провел в этих бескрайних степях, и, хотя отлично знал их, в знакомстве с современными технологиями ему это не помогало. Как и многие кавалеристы страны, он все еще боялся грохота танков и самолетов, чувствовал себя не совсем уютно при использовании бинокля и вообще, желал разбить армию врага старым способом, в духе самого Чингисхана, приблизиться к которому так желал. Впрочем, его размышления о прошлом и будущем Монголии были прерваны, когда он заметил вздымающуюся пыль издалека, с низины за возвышенностью, по которой можно было приехать в город. Он начал следить именно за той точкой, откуда это шло. Постепенно, пыль поднималась все ближе и ближе к холму, и уже совсем скоро на него въехали причины локальной пылевой бури.

Жодовжав увидел в бинокль быстро приближающиеся к линии обороны танки. Он не знал, что это за модель, но мог отметить тот факт, что двигались они заметно быстрее других когда либо увиденных им танков. Опустив бинокль, он отдал приказ своему адъютанту, лейтенанту монгольской наружности.

– Доложи Усироку, советские быстрые танки уже здесь. Пока что двенадцать штук.

– Есть!

Лейтенант мгновенно исчез из блиндажа, оставляя только постепенно удаляющийся звук ударов сапогов об землю и деревянный пол. Довольно скоро он оказался в другом блиндаже, куда больших размеров и углубленный в землю и породу достаточно хорошо, чтобы выдерживать даже артиллерийские обстрелы. В нем находился японский генерал с небольшими усами, 61-летний Дзюн Усироку, командующий Третьим Фронтом японской армии, тем, зона ответственности которого недавно была перенесена с северной части Маньчжоу-го в северо-восточный регион, то есть в Мэнцзян и прилегающие территории Китая, оккупированные в далеком 1937 году.

– Товарищ генерал, русские идут! Двенадцать легких танков движутся в направлении первой линии обороны. Что прикажете делать?

Усироку, посмотрев на лейтенанта, поначалу ничего ему не ответил. Затем, взяв бинокль, подошел к амбразуре своего блиндажа и сам осмотрел обстановку – да, приближалось двенадцать БТ-7, выстроенных своеобразным клином, причем влево от головного отходило шесть машин, а вправо лишь пять. С ними не было никого и ничего, ни единого самолета и пехотинца. Такой метод наступления, может, и выглядел приемлимым в глазах Жодовжава, но для японца с серьезным боевым опытом было очевидно, что именно происходит. Он вспомнил о подчиненных ему силах, и, надо сказать, их было не так уж и много. Здесь, в Калгане, всего ему подчинялось чуть меньше тридцати тысяч человек. Из них лишь двадцать тысяч были японцами, остальные были маньчжурами и монголами, которыми он командовал через Дэмчигдонрова, Жодовжава и других подобных «локальных» командиров, что лишний раз расширяло цепочку командования, но делать было нечего, ведь, в конце концов, он не мог научить неграмотных степных призывников понимать японский язык за минуту.

– …Не высовываемся, особо не сопротивляемся, из всех орудий не бьем. На танки бросить минимум сил. Позиции смертников, кроме передовой, ни в коем случаи не раскрывать. Выполняйте.

– Есть!

Через секунду адъютант вылетел из блиндажа, на этот раз его шаги звучали чуть иначе, поскольку местами он наступал на бетонный пол. Через некоторое время приказы были «спущены» и дошли до командиров взводов, отделений и самих рядовых бойцов, занимавших передовые позиции обороны на маленькой возвышенности. Именно на них сейчас надвигались одинокие БТ-7. Танки шли вперед, даже не пытаясь как-то маневрировать – и правда, это было лишним в голых степях. Пока один из них, третий справа, не приблизился к какой-то кочке с маленьким кустиком, поднимавшейся над этим слишком ровным ландшафтом. «Кочка» вспрыгнула и с криками «Банзай!» понеслась на танк, выставив вперед мину на шесте. Столкновение и взрыв произошли буквально за секунду, никто еще даже не успел ни увидеть, как бежит смертник, не понять, что «кочка» являлась обычной вырытой ямой, в которую лег обвешанный травой камикадзе.

Броня БТ-7, пусть и лобовая, была намного слабее брони того же Т-34-85, который смертникам так же удавалось пробивать. Лобовую проекцию легкого танка буквально разворотило, а переднюю часть башни вывернуло вверх, ужасно искорежив. В живых не остался никто из членов экипажа, все то, что от них осталось, разметало по дымящемуся корпусу. В некоторых местах танк еще продолжал гореть, но, по видимому, заряд, направленный сугубо вперед и потерявший почти весь кинетический эффект на разлом брони и всех механизмов до середины корпуса, в итоге не смог ни поразить баки, ни дойти до моторно-технического отсека в таком виде, в каком мог бы нанести ему серьезный урон. С танка можно было прямо сейчас снимать двигатель и сливать топливо.

Усироку наблюдал за всем происходящим в бинокль. Когда дым рассеялся, он, отведя взгляд с ошметков тэйсинтай, оценил повреждения БТ-7. Очевидно, тот был полностью выведен из строя, но искореженная взрывом спереди башня была на месте, даже не сорванная, без каких-либо признаков внутреннего повреждения. Усироку понял, что его мысль подтвердилась – БТ были почти без боекомплекта, что объясняло и их отправку без прикрытия. Это был обычный разведывательный авангард, который должен был спровоцировать мэнцзянских солдат открыть огонь из всех орудий. Окончательно доказало это то, что после потери первого танка они все развернулись и отступили. Советские командиры, видимо, считали, что обороной города «рулит» сам Дэ-ван, сделав ставку на то, что монголы, в тактике танковой войны уж точно ничего не понимающие, попросту испугаются какого-то относительно крупно выглядящего соединения, приняв его за все наступление. Что-ж, Усироку не собирался давать большевикам радости победы так просто и глупо. Он тоже умел обманывать противника. Но вот обманывать РСЗО он еще не научился. Усироку понял, что теперь, когда советский авангард наткнулся лишь на незначительное сопротивление, буквально осуществляемое одним человеком, советы нанесут ракетный удар по визуально вскрытым позициям монголов. Это было максимально логичным решением, которое уничтожило бы все разведанные позиции врага, и распугало бы остальные войска, если таковые вообще там были. Усироку опустил бинокль и отошел от смотровой позиции, задумчиво смотря в никуда, после чего прошел дальше, в один из проходов, который привел его в еще более углубленное в горную породу помещение, бетонную коробку, единственным объектом в которой был большой стол, на всю длинну и ширину которого была разложена карта местности. На этой карте были разложены аккуратно вырезанные маленькие бумажки, на каждой из которых было что-то написано. Это были номера и наименования подразделений, расположенных сейчас в этих участках.

Усироку, бывший в 1944 году заместителем начальник штаба армии, вспомнил, как выглядели такие же столы при планировании операций в Токио – располагаемые в крупных подземных помещениях, подобных тем, которые строили и продолжают строить в городе Нагано для защиты командования от бомбардировок, они так же были покрыты куда более качественными картами любой местности, от локальных участков фронта на островах до всего Тихоокеанского региона, а стояли на них настоящие модельки солдат и техники, которые перемещались рядовым составом при помощи длинных шестов. Это позволяло, при наличии отлаженной связи, даже составлять на карте ситуацию сражений в реальном времени, ну, а то, что сделал Усироку, было лишь кустарной пародией на это. Единственным преимуществом было то, что размеры стола позволяли ему перемещать «подразделения» своими руками, всего лишь наклонившись достаточно далеко вперед, и держать десять человек с шестами не было необходимости. Он взял одну из карточек, расположенных где-то в ближнем тылу Калгана, после чего аккуратно провел ею по горному ущелью и вывел во фланг советской группировке.

На карточке было написано – 34-ый танковый полк.

Усироку еще немного посмотрел на карту и вышел в наблюдательный пункт, взяв телефон, стоявший на маленьком столике в углу, и набрав там короткий номер. Уже через пару секунд он соединился с адресатом.

– Тридцать четвертый танковый полк на связи.

– Это генерал Усироку. Атакуйте советскую реактивную артиллерию с фланга. Выступайте прямо сейчас из ущелья, у вас не больше часа. Как поняли?

– Так точно, товарищ генерал. Поняли отлично, выступаем.

Ответ неизвестного дежурного, как и всегда в японской армии, был кратким и утвердительным. Усироку понимал, что отправил единственный бронированный полк из своих сил на самоубийственную операцию без подготовки и плана, но сейчас этот размен мог стать решающим. Устаревшие легкие танки едва ли могли принести много пользы в городском бою, да и вообще в таком сложном рельефе, а вот героически погибнуть вместе с вражескими РСЗО они могли. «Катюши», или, по немецки, «Сталинский орган» были очень неприятным противником для Усироку, весь укрепрайон которого мог быть сметен в пыль несколькими беспорядочными залпами небронированных грузовиков с ракетами. В этом году, в 1945, для Усироку шел уже сороковой год, который он отдал военной службе, и размен одних людей на других для достижения боевых задач давно перестал быть для него хоть сколь-то значимым событием и моральным выбором. Он оперировал войсками так же, как экономист работает со счетами в бюджете, распределяя расходы и доходы, только Усироку распределял расход жизней. Далеко не самого важного ресурса для такой страны, как Японская Империя.

***

Через час танки вышли из ущелья и направились вперед по степи. Их было немного, четырнадцать танков, двенадцать легких «тип 95 Ха-Го» и два средних (только по японской классификации) «Шинхото Чи-Ха». Те солдаты, кто хорошо помнил 1939 год, знали, что эта версия «Чи-Ха» была разработана при изучении и обобщении опыта столкновения с советскими БТ, из-за чего складывалась интересная ситуация – в монгольских степях вновь сталкивались как сами БТ, так и вдохновленные ими иностранные аналоги. Впрочем, к сожалению для японцев, никакого аналога Т-34/85 у них не было.

У шедшего впереди «Чи-Ха» открылся башенный люк, и из него высунулся командир танка, гордо смотревший вперед и высунувший из-за брони тело по грудь. На голове у него, как и полагалось по уставу, был кожаный шлемофон с очками. Осмотрев местность, командир понял, что они двигаются с крайне выгодного направления – местность была устроена так, что советские войска скрывались в небольшой низине, которая, конечно, позволяла им скрывать замеченные лишь по вздымающейся пыли танки от непосредственно глаз противников, но так же ослепляла их фланги. Один из них не представлял никакого военного интереса, и был попросту подножьем горы, в связи с чем наступать оттуда точно никто бы не смог, ну, а со второго двигались танкисты. На данном фланге была другая проблема – единственный проезд вел к ущелью, через которое можно было бы почти что зайти в Калган с тыла, но факт полного контроля ущелья японскими войсками делал самоубийственной любую попытку прорваться в таком месте. Советские командиры все еще были, на тот момент, скорее всего лучшими в мире, и уж такой очевидный постулат, как важность контроля высот и последствия для атакующих отсутствия этого контроля, они знали прекрасно. Иначе бы не проводили Зееловскую операцию всего пять месяцев назад.

Командир танка поднял висящий на шее бинокль и посмотрел вперед, стараясь выявить хоть какие-то детали, которые он не смог заметить при беглом осмотре местности. Но на этом участке это было бесполезным делом, ведь что в бинокле, что без него, была видна одна и та же голая степь. Враг, как уже было сказано, находился за угором в низине, и это место пусть и было стратегически невыгодно, так как не давало контроля над высотами, но с задачей скрыть скопления войск справлялось успешно. К тому же, ход Маньчжурской операции показывал, что действовать нужно лишь по ситуации, и стандартные догмы здесь не имели смысла – блицкриг внезапно провалился, технологическое превосходство не привело к скорейшей победе, все изначальные планы рухнули, и это при том, что РККА до сих пор не потерпела ни одного стратегически значимого поражения. Значит, с имеющимся-то превосходством, реактивной артиллерией и лучшими в мире танками, против степной пехоты, можно было сразиться и находясь в низине. Все равно Мэнцзян не мог противопоставить ничего, кроме единичных снайперов, в ответ на каждый выстрел которых мог прогреметь многочасовой артиллерийский обстрел, что и поставило жирную точку в решении вопроса с ними – они даже не высовывались. Тем не менее, танкисты продолжали движение незамеченными.

Танки уже приближались к угору. Командир «Чи-Ха» снова опустился внутрь боевой машины и закрыл за собой люк, очевидно, готовясь к бою. Не сбавляя скорости, танки въехали на крутой угор, сотрясаясь изнутри, а через пару секунд вылетели дальше, вниз, буквально пролетая это расстояние, как с трамплина. Подвеска каждого из них сильно сотряслась при ударе об землю, но, благо, у всех обошлось без поломок.

Теперь каждый командир мог увидеть, куда они попали. Меньше, чем в километре от них, уже стояли советские позиции. В ряд была выставлена батарея ракетных установок – БМ-31-12, более продвинутых версий БМ-13, на базе американских «Студебеккеров». Они были уже приведены в боевую готовность, и каждый мог в любую секунду начать залп двенадцатью снарядами с почти 30 килограммами взрывчатки. Конечно, они не стояли без охраны в голой степи, рядом были советские танки, пехота и легкие противотанковые орудия, к тому же, еще и ПВО. Эта миссия действительно была полностью самоубийственной для японцев. Но, честно говоря, была ли хоть одна операция, начиная с 1943 года, не откровенным самоубийством? Все танкисты подумали об этом почти одновременно, и так же одновременно поняли – нет. Самоубийство стало основной доктриной вооруженных сил Империи, у кого-то, как у камикадзе, официально; а у всех остальных неофициально, но сознательно. Потери начались сразу.

Пятый «Ха-Го», в правом ряду, в ту же секунду взорвался, его башня, охваченная пламенем, отлетела высоко вверх, а во все стороны разлетелись горящие детали. Корпус весь горел и дымился, но даже так можно было понять, что танк сильно «раскинуло» изнутри – случился взрыв боекомплекта, ни у кого из членов экипажа не было ни малейших шансов на выживание. Это было результатом работы советской пушки ЗИС-2, 57-мм. Надо сказать, что орудия были выставлены почти по всему периметру, формируя тем самым круговую оборону реактивного дивизиона, что изначально исключало принятый японцам план прорваться в брешь, но был недостаток и у противника – на такой дистанции, артиллерийские орудия были не менее самоубийственным оружием для их расчетов, которые легко мог раздавить или уничтожить фугасом японский танк. Но ни русские, ни японцы не собирались разбегаться с позиций. Воевали народы сверхповышенной храбрости. Непоколебимые фанатики по обе стороны, они не боялись умереть за свои страны. Так происходил ближний бой танков и артиллеристов посреди расположения реактивных батарей.

Один из «Ха-Го» спустя несколько секунд врезался в ЗИС-2, расчет которого успел спастись, буквально за мгновение до столкновения произведя последний выстрел и отбежав от орудия. Легкий танк с трудом давил орудие, напоровшись на него так, что, похоже, застрял, имея возможность выбраться лишь задним ходом. Пушка уже смялась под ним, и ствол оказался выгнут строго вертикально вверх, но расположенная боком относительно танка пушка практически не двигалась, сошники впились в землю, а уцелевшее колесо постепенно подминалось. «Ха-Го» оказался в очень уязвимом положении, приподнятый довольно высокой пушкой, без возможности быстро сменить позицию и даже как-то сопротивляться, поскольку орудие и пулеметы теперь смотрели слишком высоко, чтобы навредить противнику. Об броню разбилась бутылка с зажигательной смесью, пламя охватило корму и заднюю часть башни. Загорелся двигатель. Дым пошел даже из закрытого башенного люка. Лобовой люк открылся, и вместе с дымом и огнем оттуда попытался вылезть горящий танкист, но его встретила очередь из ППШ, и тот повис, высунувшись из танка, а вскоре и вовсе выпал, поджав ноги – это было следствием сокращения мышц, вызванных непосредственно горением. Когда он упал, его голова оказалась расположена так, что его взгляд пересекся со взглядом советского рядового, который поспешил отвернуться. Русскому не доставляло никакого удовольствия смотреть в искаженное сгоревшее лицо, «глазами» которого были два отверстия, глазные яблоки в которых давно лопнули и запеклись. В горячем воздухе витал противный запах горелой плоти.

Командирский «Чи-Ха» выстрелил по первой и наиболее ближней реактивной установке. 47-мм осколочно-фугасный снаряд пушки Тип 1 прилетел прямо по пусковой установке, на которой уже были загружены реактивные снаряды. Раздался оглушительный взрыв, волна огня и дыма накрыла все вокруг, и прямо в нее ворвался еще один «Ха-Го», судя по звукам, протаранивший следующую установку. Мехвод в «Чи-Ха» дернул на себя левый рычаг, быстро повернув влево и отправившись ему на помощь с другой стороны. Как только он сам выехал из пламени, он услышал, как об лобовую броню что-то разбилось. Затем раздались выстрелы, но он не остановился ни на секунду, пытаясь разглядеть что-то в триплексе. Танк наехал на что-то, какую-то неровность, а затем движение сильно затруднилось из-за того, что он во что-то врезался. Наконец-то рассмотрев в триплексе хоть какие-то детали, мехвод понял, что он только что начал толкать БМ-13. Машина довольно быстро поддалась, и, немного помявшись под натиском, накренилась на бок, поскольку мехвод постоянно менял вектор движения, переводя в нейтраль то левый, то правый рычаг. Когда крен стал однозначно «смертельным», он двинулся вперед, используя всю мощь двигателя, всего 170 лошадиных сил, и опрокинул русскую установку на бок. Некоторые из машин уже покинули их расчеты, другие начали уезжать, стараясь уйти от прямого контакта с японскими танкистами-камикадзе. Одна из таких проезжала прямо на пути «Чи-Ха», и командир «поприветствовал» ее очередью из курсового пулемета. Неаккуратная очередь повредила колесо, многие пули застряли в двигателе, а несколько залетели в кабину, чудом не ранив шофера, но БМ-13 продолжала движение. Повреждения в двигателе оказались не столь серьезны, кучность попаданий была слишком мала для того, чтобы гарантированно повредить важные составляющие. Пока командир отвлекся, контролируя отход его танка от перевернутой «Катюши», та установка уже скрылась за другими, и эффективно достать ее теперь можно было только при прямом попадании из орудия. Прогремел еще один громкий взрыв – еще один «Ха-Го» стал жертвой противотанковых орудий. «ЗиС» выстрелил довольно низко, и снаряд вошел в ведущее колесо, без проблем прорывая расположенную под прямым углом тонкую бортовую броню легкого танка. Мехвод и стрелок погибли сразу, разорванные примерно по середине тела прилетевшим с огромной скоростью и кинетической энергией снарядом. Танк остановился, из его люков медленно шел дым от загоревшихся кожаных покрытий сидений. Командир, явно контуженный, качаясь, резким движением откинул башенный люк и медленно вылез, с трудом опираясь на борта башни. Попытавшись слезть с них, он скатился на лобовую броню и упал на землю, после чего уполз под свой дымящийся танк, прячась там от боя, где ему, полуживому человеку с пистолетом, не было места среди стальных машин.

Японцев оставалось все меньше и меньше, но это же можно было сказать и про их противников. Участок голой степи был идеальным местом для танкового сражения, хоть в этот раз танки и были лишь у атакующей стороны. Через недолгое время движения и «жизнь» в этом месте вновь утихли, в небо поднимались огромные столбы дыма, исходящие от горящей техники обеих сторон, орудия были раздавлены, все «Ха-Го», кроме одного, уничтожены, да и один из двух «Чи-Ха» стоял с покореженной башней, вогнутой внутрь корпуса от силы удара прилетевшего снаряда. Два из четырнадцати танков пережили эту битву. Теперь они возвращались в ущелье. Низина, дым из которой был виден за километры в этой бескрайней степи, уже привлекла много внимания, и, очевидно, туда спешили другие советские подразделения. У двух экипажей не было задания «пойти и умереть», в условиях дефицита всего, а уж тем более бронетехники, среди сил, обороняющих Калган, истинно самурайское желание умереть прямо сейчас, следуя пути смерти, пришлось отложить в пользу рациональности действий. В конце концов, двенадцать других экипажей уже прошли до конца по пути смерти.

Генерал Дзюн Усироку наблюдал за дымом в бинокль. Понимание, где именно случился бой, а, значит, где была расставлена вражеская артиллерия, дало ему много важной информации о расстановке сил на поле боя. Он то смотрел в бинокль, то отходил к столу с картой, поправляя карточки. Наконец, актуализировав обстановку на карте, он стал просто наблюдать за дымом. Постепенно туда стекались грузовики и пехота, вывозились орудия, потом повезли трупы. Прошло меньше трех месяцев с момента, как японская делегация наблюдала за Парадом Победы в Москве, и теперь уже вся страна бросает последние силы на то, чтобы остановить наступающую РККА. Генерал даже не был удивлен – он всю жизнь знал, что когда-то весь мир попытается уничтожить нацию Ямато и ее дух. А еще он всю жизнь знал, что это ни у кого никогда не удастся. Сейчас он сам был на острие борьбы, от правильности его действий и решений зависела судьба континентальной части Империи. Он уже не испытывал страха ошибки или чего-то подобного, он действовал так, словно решения от его имени принимают мудрые ками, которые не могут ошибиться в принципе. Он верил, что красные безбожники не смогут одолеть силу японских мистических существ и духов. Это был сам собой разумеющийся факт.

***

Битва за Калган шла уже несколько дней. Некрупный город, где почти все постройки были из подручных материалов и, казалось, могли быть легко уничтожены достаточно сильным ветром, держался. Войти в город оказалось непосильной задачей, выполнение которой на определенном этапе загнало советские войска в огневой мешок, откуда пришлось спешно отступить. В Калгане проявился самый настоящий тактический тупик, когда атакующая сторона не имела возможностей прорваться, а обороняющиеся вообще не собирались контрнаступать, находясь в глухой обороне и активизируясь лишь при попытке атаки на них. Отсутствие полноценной артподготовки и невозможность провести полную разведку позиций привели к тому, что у РККА не удалось взять город «с наскока», а в узких перешейках и ущельях преимущество было, ожидаемо, у обороняющихся. Попытки использовать танки ни к чему хорошему не привели, солдаты-тэйсинтай оказались крайне эффективны в условиях, когда они могли использовать множество укрытий и долго оставаться незамеченными. Подобно тому, как монгольская конница не смогла в полной мере проявить себя в узких пространствах городов Европы, так и советские танковые кулаки оказались лишь неповоротливыми грудами металла в узких ущельях Калгана.

С каждым днем положение на фронте становилось все более сюрреалистичным для наблюдающего за Маньчжурской операцией мира. Было еще слишком рано для того, чтобы начинать высмеивать бессилие Красной Армии в американских газетёнках, да и хвалить Японию в обществе было абсолютно неприемлемо, но у далекого от тактики и стратегии обывателя ситуация, когда армия, взявшая Берлин, не может сходу взять какую-то степную деревню с ополченцами, вызывала именно такие эмоции. В кухонных разговорах особо антикоммунистически настроенных правоконсервативных американцев все чаще упоминалось, что безбожные большевики такие же варвары, как и язычники-японцы, и, соревнуясь в дикости, не могут ничего сделать друг другу, кроме как продолжать бросать своих людей в топку фронта. На следующие друг за другом провалы американской армии эти люди предпочитали не обращать внимания, в лучшем случаи уповая на великие грядущие операции, о которых узнавали из желтой прессы – операция «Даунфол» и ее детали еще не были достоянием общественности, и, чтобы понять, что следующим ходом американской армии станет десант в метрополию, нужно было проанализировать карту Тихоокеанского ТВД и немного подумать. Хаято Канеширо умел думать, а вот большинство людей как из его временной линии (1990-ые), так и из текущей (1945 год), таким навыком не владели и развивать его в себе не хотели, яростно отстаивая свое право никогда не думать.

Канеширо со своими товарищами из еще более далекого будущего находился у себя дома, в пригороде Токио. Они сидели на стульях возле длинной стены, на которой висела огромная карта Японии и прилегающего региона, и, собственно, кроме этого, на стене не было ничего. Карта была довольно подробной, она содержала не только названия населенных пунктов и дороги, а так же высоты, некоторые секретные объекты, и особые пометки от самого Канеширо – например, некоторые города Маньчжурии были обозначены воткнутыми в сплетения ниток тонкими иголками с маленькими красными флажками с серпом и молотом. У пожилого генерала было достаточно свободного времени, чтобы вырезать и раскрашивать мелкие флажки для карты, которую кроме него никто и не использовал, но лишь до поры – с недавних пор ей активно занимались и его вспомогательная группа из 2022 года, люди, которые уже успели немножко освоиться в имперской Японии, обществе, крайне чуждом для выходцев из либерального 21 столетия. Это была уже не кучка неизвестных, которых везли из гауптвахты в токийскую тюрьму в марте, они вместе с Канеширо гордо называли себя «патриотами» и собирались привести Империю к победе в этой временной линии. Надо сказать, какой-то эффект их действия точно возымели – сегодня, 2 сентября 1945 года, Япония из «реального» мира подписала акт безоговорочной капитуляции, а здесь и не планировала сдаваться, продолжая отражать американские воздушные налеты и сдерживать Красную Армию в Калгане, о чем провластные газеты (а такими сейчас были все разрешенные) безустанно писали длинные статьи, уже сейчас подготавливая почву для героизации защитников Калгана, которые готовились встать в один ряд с героями столь значимых сражений, как Цусима, Сингапур и Сайпан, причем явно не в формате последнего – они должны были победить.

Хаято Канеширо встал и подошел к карте, встав перед ней так, что все остальные смотрели на него. Окинув попаданцев взглядом, генерал наконец заговорил.

– Итак, если кто-то еще не в курсе, сегодня 2 сентября. Это день окончания Второй Мировой войны, ну, в нашем мире, а здесь нет. Понимаете, что это значит? С этого дня мы никогда больше не сможем ориентироваться на наши познания в истории так, чтобы эффективно менять ее здесь с помощью нашего предзнания. Мы уже очень сильно исказили ход истории, хотя любое малейшее вмешательство могло и так до неузнаваемости изменить события. До недавнего времени даты плюс-минус совпадали с историческими, мы даже смогли точно предсказать день начала Маньчжурской войны Красной Армии, потому что наше невмешательство в европейскую войну позволило сохранить будущее в, так сказать, первозданном виде. С сегодняшнего дня нам больше попросту не на что ориентироваться, примите это. У нас было полгода на то, чтобы освоится здесь и научиться применять все ресурсы своего разума и знания из будущего, не только исторические, на пользу Родины. Это в первую очередь касается вас, потому что я и так провел в этой временной линии почти полвека. Надеюсь, вы смогли сделать это?