Текст книги "Здесь и теперь"

Автор книги: Владимир Файнберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава девятнадцатая

1

Я уже не рад был тому, что исполнил обещание и наконец появился у Маргариты.

– От моего взгляда белая мышь умирает за три минуты, – сообщила она, продолжая вытаскивать на пол из нижних ящиков комода груды книг, ксероксов, отпечатанных на машинке работ. – Ваша, Артур, энергетика порядка 600, моя – 900, у Розы Кулешовой было что‑то около ста пятидесяти.

– Ста пятидесяти чего?

– Не помню. Один учёный говорил, он исследовал, измерял фоллиевым аппаратом мой третий глаз. Чёрт возьми, где же эта книга?!

В комнате было грязно, сквозь оконные стекла, видимо не мытые много лет, с трудом пробивалось солнце февраля.

Из второй комнаты в закрытую на задвижку дверь все чаще, все нетерпеливее скреблись, стучались люди, которым Маргарита строго–настрого приказала ждать, пока она будет беседовать с «духовным братом своим Артуром».

Меня покоробило это насильственное обращение в брата, покоробила длинная очередь больных на лестнице перед квартирой Маргариты, где несколько энергичных молодцев в джинсовых костюмах раздавали за пятёрку картонные талончики с номерами. Они ни за что не хотели меня впускать, пока Маргарита не выглянула на площадку.

– Идиоты! Артур, если б я не почувствовала вашего приближения, они, чего доброго, спустили б вас с лестницы. Заходите. Раздевайтесь. А я долечу эту пневмонию, и мы с вами уединимся.

В благоговейном окружении страждущих Маргарита одновременно водила ладонью над грудью тяжело дышащего толстяка и поглядывала на экран телевизора, где шёл видеофильм «Все звезды эстрады».

Закончив лечение, она получила с толстяка двадцать пять рублей, небрежно сунула их в резную шкатулку, назначила ему следующий сеанс через день и, повелев оставшимся смотреть фильм, уединилась со своим «духовным братом».

– Ладно, Маргарита, не ищите, – сказал я. Хотелось уйти отсюда.

– Не знаю, куда подевалась эта книжка. У меня все растаскивают, ничего не возвращают, ужас какой‑то! Отдаю свою энергию половине Москвы, кормлю ораву бездельников, и они же меня обворовывают. Как жаль, Артур, эта книжка вас бы продвинула, многое бы объяснила.

– Что за книжка, в конце концов?

– «Третий глаз».

– А это всё что такое? – указал я на кипы, громоздящиеся на полу возле открытых ящиков.

– Бог знает! Покупаю всё что ни попадя, а прочесть не успеваю. Хотите – поройтесь, а я сейчас зайду, у меня там ещё один нужный пациент, неудобно. Щитовидка. Всего минут пятнадцать. А потом займёмся самым главным, я ведь помню, я обещала.

…Камилл Фламмарион, «Неведомое».

Блаватская, «Тайная доктрина».

«Знаки Агни–йоги» Елены Ивановны Рерих.

Ее же «Иерархия».

«Карма–йога».

«Хатха–йога».

«Жнана–йога».

«Порыв к творчеству» Карагулы.

«Оккультное лечение» Рамачараки.

Сафонов, «Нить Ариадны».

«Магия» Папюса.

Опять Рамачарака – «Основы миросозерцания индийских йогов».

Джон Лилли – «Центр циклона».

Выдранная из «Иностранной литературы» повесть «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха.

Переплетенные лекции целителя Криворотова.

Лекции Спиркина…

Прекрасно отдавая себе отчёт в том, что эта литература наверняка содержит много мути, я все же несколько растерялся. Хотелось бы спокойно полистать хоть несколько книг, разобраться. Но что выбрать из этой груды?

Сатпрем, «Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания».

Алиса Бейли – «Посвящение человеческое и солнечное».

Когда рука потянулась за лежащей в стороне обыкновенной канцелярской папкой, вдруг ощутил жар в ладони.

– Этого вы ещё тоже не одолели? – спросил я вошедшую в комнату Маргариту.

– Нет. – Она снова закрыла дверь на крючок. – Надоело! То пневмония, то диабет, то щитовидка. Ну их к чёрту! Давайте лучше научу вас диагностировать. Садитесь напротив меня, вот на этот стул. Да положите папку на подоконник. Что вы за неё держитесь? Хотите почитать – дам хоть насовсем.

Я покорно отложил папку, сел.

– Я диагностирую этим местом, – Маргарита указала острым накрашенным ногтем на своё междубровье. – Как развёртка телевизора, понимаете?

– Нет.

– Ну так смотрите. Это очень легко! – И она стала чуть поводить головой из стороны в сторону, как бы что‑то прочитывая во мне. – Так… Голова в порядке, щитовидка в норме… А вот правое лёгкое чуть задето, то ли простужен, то ли было воспаление… Дальше – пищевод, желудок… Печень не беспокоит?.. Ага, кроме того, сигналят поясничные позвонки – даёт о себе знать радикулит…

– Извините, Маргарита. – Я встал. Было неприятно, что тебя «раздевают». И, кроме того, ни простуды, ни радикулита у меня не было. И печень не беспокоила. А вот голова стала побаливать, о чём я и сообщил.

– Правильно. Я и должна была кругом ошибаться, потому что волнуюсь, – вывернулась из неловкой ситуации Маргарита. – Зато сейчас сделаю вам подарок – на всю жизнь.

Она вдруг дрыгнула одной ногой, другой – туфли разлетелись в разные стороны.

– Садитесь. Вот сюда, поближе, против меня. Теперь скиньте обувь. Поставьте свои ступни на мои, ваши руки в моих руках. Смотрите мне прямо в глаза, не мигая.

Ее чёрные глаза тоже смотрели в упор. Я ощущал сквозь носки тепло её ступнёй, чувствовал тепло её рук с длинными пальцами. Во всём этом было что‑то насильственно–интимное, порочное.

Внезапно лицо Маргариты стало меняться. Слева вокруг головы засветилась оранжевая дуга. Глаза сделались совсем маленькими, как две яркие точки, светящиеся сквозь туман. Когда туман прополз, за ним открылось другое лицо, крайне неприятное, жуткое…

Я отбросил её руки, откинулся на спинку стула.

– Ну что? Что вы видели? – набросилась Маргарита, снова приняв свой обычный вид. – Я лично видела потрясающие вещи!

Она забегала по комнате, разыскивая свои туфли.

– Почему вы молчите? Я видела ваши прежние воплощения! – Она схватила меня, подняла со стула. – Артур, поздравляю, вы – принц голубых кровей!

– Маргарита! Ну что вы несёте?! – Я вырвался из её рук. – Теперь я вам скажу, что я видел: широкую оранжевую полосу вокруг вашего лица, ставшего похожим на лицо какой‑то бабы–яги!

Она вдруг опустилась на диван, сникла.

– Я не знаю, что это такое, то, что я видел. Может, какой‑нибудь эффект аберрации, расфокусировки зрения, может, действительно некое иное измерение… Еще не знаю. Но в чём уверен – так это в том, что вы, человек, который действительно одарён способностью иногда читать чужие мысли, живёте в иллюзии, в придуманном мире. Вот вы диагностировали меня – и все мимо. Уверен, вы никого не вылечиваете, в лучшем случае снимаете боль, а болезнь остается… Да ещё берете за это деньги. По–моему, лечить можно только из сострадания, а не из корысти. Разве я не прав?

Маргарита сползла с дивана, стала на колени.

– Брат мой, ты во всём прав, спаси меня.

Такого оборота дела я никак не мог ожидать. И страшно испугался.

– Встаньте, пожалуйста, ну прошу вас, – я начал поднимать её с пола.

Но Маргарита ни за что не хотела подниматься.

– Брат мой, я пропадаю среди таких идиотов, они стригут купоны с меня, ты даже не представляешь, это – мафия, мафия… Молись за меня!

В этот момент в дверь постучали, за ней раздались какие‑то новые голоса.

Маргарита поднялась, оправляя причёску, вяло прошла к двери, откинула крючок, и в комнату ввалилась компания в шубах, состоящая из одних мужчин, среди которых был Витька Дранов.

– Знакомьтесь, мой брат Артур. – Ей почему‑то нужно непременно представить меня каждому.

– Ты как здесь оказался? – осклабился Дранов. – Чего это ты тут с ней делал запершись? Занимались сверхчувственным восприятием, а?

Компания засмеялась, кроме одного человека с трубкой в зубах. Ему перевели по–английски то, что сказал Дранов, и тот подмигнул мне.

– Представитель крупнейшей американской фирмы, – пояснил Дранов. – Принимал меня в Штатах. А сейчас везём Маргариту в посольство. Хочешь с нами?

– Извини, я занят.

– Почему всю жизнь никак не могу тебя совратить? – на миг задумался Витька. – Помнишь, последний раз ездили в мастерскую художника? Тебе хотя бы понравился портрет?

– Какой портрет?

Дранов вывел меня в другую комнату, где Маргарита спешно одевалась и разгоняла больных, и ткнул рукой на стену, где висел ранее не замеченный мною поясной портрет Маргариты.

Она была изображена в чёрном платье, с летающей тарелкой над головой, сквозь тело просвечивал храм Василия Блаженного…

– Артур, может, все‑таки поедете с нами? – спросила Маргарита, когда мы вышли к автомашинам, стоящим у подъезда.

– Нет. Иду в лабораторию. А откуда вы знаете Дранова?

– Лечила его. От импотенции, – шепнула Маргарита.

– Ну и как?

Вместо ответа она безнадёжно махнула рукой и полезла в «мерседес».

…До чего хорошо было на вечерних улицах! С папкой под мышкой я шагал в февральском снегопаде. Словно сверхочистительный душ густо струился и струился с неба. Голова перестала болеть.

«Даже Булгаков, – думал я, – даже Булгаков при всём таланте и бешеной фантазии не смог бы выдумать такой нечисти. Белая мышь от её взгляда умирает… Бедная белая мышь…» Но не столько сама Маргарита, сколько окружение, вся суетная атмосфера торгашества вокруг её сомнительного дара отвращали… Я с горечью подумал: Маргарита компрометирует в высшей степени серьёзное дело. И таких, как она, должно быть, немало… «В посольство поехали», – думал я с яростью. Возникло то же чувство, которое я испытал, узнав, что Гошев летит в Мексику. Унизительно было сознавать, что эти люди представляют мою страну, стыдно.

Казалось, я, Артур Крамер, ничем не обязан этой стране. По языку, по образованию, по пережитому вместе с народом я был вполне россиянином. Но с детства, со школьных лет, кулаком, издевательскими анекдотами мне напоминали о том, что я еврей. И сделали из меня еврея. Да и учёба в заочном, без стипендии, с постоянной угрозой выгнать «космополита», кроме ранней закалки мужеством, ничего не дала. Образовался я сам, не благодаря институту, а вопреки. И за всё, что случилось дальше, – за бедность, за то, что лучшие, наиболее зрелые мои произведения не были доведены до читателя, до зрителя, – кого я должен благодарить?

В своё время умник Дранов посоветовал: «Возьми псевдоним, играешь без ферзя». Но именно потому, что я с юности понял: единственный настоящий путь – путь наибольшего сопротивления, я отказался от этого компромисса.

Зато навсегда осталась роскошь быть самим собой. Иметь лицо, а не личину.

И тем не менее всё, что я делал, каждая строка и особенно каждый поступок были продиктованы инстинктивным стремлением служить этой стране, её народам.

Той нечисти, которая уехала в посольство, не было никакого дела до страны.

Обычно от подобных мыслей приходило отчаяние. Но сейчас, когда я шёл по заметаемой снегом Москве, оно не наступало. Не наступало, потому что теперь у меня была Анна. И ещё: днём я дозвонился матери Игоряшки, а потом – Тамаре. Выяснилось: опухоль исчезла!

Наталья Петровна подумала Бог знает что, когда я стал домогаться телефона Тамары. «Да она уже занята другим, замуж собирается, за Женю!» Я почувствовал, что падаю в её глазах. Все это было, конечно, смешно, однако я не мог оставаться в неведении. Слишком многое значил для меня вчерашний эксперимент. Пришлось сказать, что Тамара просила связать со знакомым врачом.

Когда наконец дозвонился Тамаре на работу, она тоже сначала была в недоумении, тем более что я и не думал говорить ей о своём вмешательстве. «Как вы себя чувствуете?» – спросил я. Обнаружив, что опухоль не прощупывается, её нет, Тамара разревелась, догадалась: «Это вы! Это все вы. И ночью не дёргало, не болело!»

Я настоятельно посоветовал ей все‑таки пойти в поликлинику, сделать рентген, позвонить мне. Продиктовал номер своего телефона и положил трубку.

Сейчас, вспомнив об этом разговоре, я удивился своим переживаниям по поводу Маргариты и её компании: «Да что мне до этой шушеры в конце концов?»

Чувство, что я несу в себе неразгаданную тайну, возвышало. Там, наверху, над снегопадом, над Москвой, вчера, когда мы с Анной ехали на дачу, гроздьями висели звезды… Вряд ли кто‑нибудь из прохожих, пробивавшихся сквозь зыблющееся от снега пространство, видел их, думал о них…

И тут мне пришла в голову мысль, что я зря звонил Тамаре. Если ладонь действительно давала ответ на вопрос, достаточно было спросить ладонь. Захотелось немедленно проверить, насколько постоянен этот феномен.

Рано утром, когда мы возвращались в Москву, я уговорился с Анной, что она к одиннадцати вечера подъедет за мной в лабораторию. Теперь, когда я ещё только шёл туда, когда до занятий оставалось больше часа, я решил узнать по ладони, дома ли она. И тут же позвонить.

Наверное, поразмыслив, можно было бы найти и другие поводы для столь необычного эксперимента. Я не осознавал, что просто успел соскучиться.

Войдя в ближайшую будку–автомат, водрузил на железную подставку у телефона папку со взятой у Маргариты книгой, растёр замёрзшие руки. Затем, закрыв глаза, легко воскресил в своём воображении лицо Анны, мысленно задал вопрос: «Анна сейчас дома?»

Ладонь отозвалась тотчас. Словно что‑то щёлкнуло в её центре.

Монеты двухкопеечной не нашлось. Кинул в щель автомата гривенник и набрал номер.

– Как хорошо, что ты позвонил, – раздалось в трубке. – Я так рада!

– Но откуда ты знаешь, что это я? Это рискованно, так сразу отвечать…

– Да ведь я чувствую тебя, я же говорила. Где ты? Я звонила твоей маме, она беспокоится. Ты обедал?

– Обедал.

– Но это ложь.

– Ложь, – весело согласился я.

– Послушай, но ведь так нельзя – лгать. Ты ведь меня никогда не будешь обманывать, да?

– Я и сейчас не обманываю – сознался.

– Так поешь где‑нибудь, обещаешь? А деньги у тебя есть? Кстати, имей в виду, ты, кажется, очень разбогател.

– Я? Интересно, каким образом?

– А это пока секрет.

– Анна, слушай меня внимательно, очень серьёзно. Ни сейчас, ни в будущем не вздумай меня каким‑то образом финансировать. От этого мне будет только плохо. Ты должна это понять.

– Понимаю, милый. Очень. Но в данном случае тебе не о чем тревожиться. Ты разбогател сам. Без меня.

– Этого быть не может. В чём дело?

– Ну потерпи. Неужели тебе самому не интересно потерпеть?

– Аня, подойди к окну, взгляни, какая метель. Может, тебе лучше не заезжать за мной? А уж о поездке за город и думать нечего.

– Нет уж, я за тобой приеду. Ты меня не лишишь этого удовольствия, да? А что касается куда после – надо что‑то решать вместе. Хотя мне бы хотелось, чтоб ты решал сам… По крайней мере, моя квартира и дача – твои.

Я хотел было возразить, сказать, что ни в коей мере не могу пользоваться тем, что связано с её мужем, но Анна перебила:

– А ты помнишь, что тебя вызывали в Союз писателей? Ты был там?

– Ох, Аня, невероятная история. Увидимся – расскажу.

– Рассказывай сейчас!

– Потерпи. Мы же увидимся через четыре часа. Неужели тебе не интересно потерпеть?

– Так нечестно!

– Нет, дорогая, ты расставила сеть и сама в неё попалась. Теперь терпи.

Закончив разговор, я взял с подставки папку, и это движение воскресило тот, показалось, очень далёкий день, когда вот так же стоял я в будке телефона–автомата со своим отвергнутым сценарием. Всего два с лишним месяца назад это было… Но до чего же плотно прошло это время, сколько всего случилось!

Где, на каком этапе произошёл поворот? Тот самый, обещанный четырьмя встречами с Н. Н. От отчаяния к надежде, к тем открытиям, о которых я и подозревать не мог, перед которыми бледнели все фантастические романы. А то, что случилось между мной и Анной!

Уже сворачивая к переулку, где находилась лаборатория, я задумался о странном сцеплении случайностей. Утром по дороге в Москву, рассказывая Анне о том, как в поисках электробритвы зашёл в соседнюю комнату, между прочим спросил: откуда у них этот плакат с быком и тореадором и почему там напечатано «Boris Smirnow»?

Спросил и осёкся. Но Анна ответила:

– У меня подруга в Испании. Прислала как‑то среди прочего такой сувенир. Там можно сказать любое имя, и тебе его вмиг впечатают в афишу.

В Союзе писателей выяснилось, что меня вызывали внести членские взносы. Оказалось, задолжал за четыре года. Отдал деньги, расписался и, когда шёл узким коридорчиком к вестибюлю, столкнулся с женщиной, которая ведала туризмом писателей. Много лет назад она оформляла поездку в Болгарию.

– Господи, как давно я вас не видела! На ловца и зверь бежит, зайдёмте ко мне.

– Зачем?

Заведя меня в кабинет, она выложила на стол расписанный на год план турпоездок.

– По разным причинам недобор групп. Горит план. Выбирайте страну, пишите заявление.

– Но я никуда не собираюсь. У меня и денег нет.

– При чём тут деньги? Сегодня их нет – завтра есть. Что вам стоит пока написать заявление? Деньги сдают в последнюю очередь, перед самой поездкой.

Из любопытства пробежал глазами список:

«Англия,

Швейцария,

страны Бенилюкса,

Болгария,

Испания,

ГДР,

круиз по Средиземному морю».

– Шикарная жизнь, – сказал я, возвращая список, – увы, это не для меня.

– Но что вам стоит написать заявление? Вот бланк, вот авторучка. Садитесь и заполняйте.

Терпеть не могу, когда на меня давят. Но в данном случае все это было так смешно и фантастично, что, вспомнив афишу с тореадором, уступил и смеха ради написал, что хочу поехать в Испанию. Поездка предполагалась в конце апреля и стоила семьсот пятьдесят рублей.

«Интересно, – думал я, нажимая звонок у двери в лабораторию, – если б не плакат, какую бы страну я выбрал?» Испания казалась столь же недостижимой, как Марс. Или какое‑нибудь созвездие Ориона.

– …Что нового, Артур? – спросила Нина, когда мы усаживались в зале перед началом занятий. – Давно у нас не были, даже не звоните. Паша о вас спрашивал.

«Знает или не знает?» Было почему‑то стыдно взглянуть Нине в глаза; с другой стороны, я испытывал чувство благодарности к ней, познакомившей меня с Анной.

– Видела Наденьку, – продолжала между тем Нина. – Она говорит, у вас неприятности на работе.

– Все в порядке. – Не хотелось не то что рассказывать, даже возвращаться к мыслям о студии.

Нина с удивлением глянула на меня и сказала:

– Вчера была у Наденьки, её Костя что‑то себя неважно чувствует.

Вошел Йовайша, сел за стол, оглядел притихшую аудиторию. Начались отчёты.

Пока очередь ещё не дошла до меня, думал, включить ли в отчёт историю с Тамарой и то, как обнаружилось, что ладонь может давать ответы, и понял: это будет нескромно. Решил обязательно поговорить с Йовайшей наедине, в перерыве, или же, на худой конец, после занятий. Хотя не хотелось, чтоб Анна ждала.

Слушая отчёты других, вспомнил о Маргарите. Худой длиннобородый человечек – Нинин знакомый – фанатически призывал собравшихся перейти исключительно на гречку, отказаться от остальных продуктов и медитировать в полдень в позе лотоса перед зеркалом, чтобы углядеть свои предыдущие воплощения.

– А кто вы по профессии, где работаете? – перебил Йовайша.

– По профессии инженер, работаю дворником, это к делу не относится.

– Извините, я попросил бы отчитываться конкретно, по тому, что было задано.

Выяснилось, упражнений дворник не делал, ибо, как он заявил, «давно всё умеет».

Толстая пожилая женщина в брючном костюме сообщила, что облучала семена своей «половой чакрой».

– Я ведь этого не задавал! – с досадой воскликнул Йовайша. – Ну и что? Каков результат?

– Потрясающий! Все семена проросли на другой день!

Было очевидно, что она бессовестно врёт.

Некрасивая робкая девица рассказала, глядя в тетрадь, что опыт с семенами у неё удался. Что облучённых рукой семян проросло на 30 процентов больше, чем необлученных, и проросли они на двенадцать часов раньше. Кроме того, она застенчиво поделилась тем, что на днях сняла головную боль у бабушки. Этой, по крайней мере, можно было верить.

Из всего услышанного меня больше всего заинтересовал отчёт лётчика, полковника ВВС.

– По поводу опыта с пшеницей распространяться не стану, – сказал тот, – у меня всё получилось. Примерно как у большинства. Но потом я решил несколько видоизменить условия игры: я облучал энергией не семена, а воду, которой полил семена. И, вы знаете, итог, как говорится, превзошёл все ожидания. И ещё хочу заметить, эти эксперименты надо бы делать здесь, в лаборатории. При комиссии. И чтоб не мы, а она объективно регистрировала результаты.

Йовайша заулыбался:

– Молодец, товарищ полковник! Комиссию создадим, и немедленно. Что касается облучения воды – вы опередили события. Как раз сегодня будет рассказано, как работать с водой, делать её носителем информации. Все вы получите соответствующее задание.

После отчётов избрали комиссию, решили одно из помещений лаборатории оснастить стеллажами и лампами дневного света, чтоб можно было ставить биологические опыты.

Во время перерыва поговорить с Йовайшей не удалось. Тот вызвал к себе в кабинет человека с длинной бородой и тётку в брючном костюме.

Полковник ВВС подошёл ко мне, когда я кончал разговаривать с матерью по телефону, стоящему на тумбочке в коридоре.

– Думается, мы симпатичны друг другу, отчего бы не познакомиться? – Он протянул руку: – Меня зовут Оскар Анатольевич. Если хотите – просто Оскар.

Я пожал широкую ладонь, тоже представился.

– Читали сегодняшнюю «Литературную газету»? Беседу за «круглым столом» по поводу экстрасенсов?

Я отрицательно покачал головой. Давно уже мы с матерью отказались от этой роскоши – выписывать газеты. Обходились радио и стареньким черно–белым телевизором «Рекорд».

Оскар Анатольевич пересказал содержание беседы. Несколько академиков и членкоров утверждали, будто кроме обычного тепла, исходящего из рук целителей, тончайшие электронные приборы ничего не зафиксировали; что если некоторые болезни и вылечивались, то исключительно силой теплового массажа. Или внушения.

Я слушал и думал о том, что ни Тамара, ни женщина в красной шапочке даже не знали о моём вмешательстве. Да и как могло дойти тепло ладони с дачи, расположенной в десятках километров от Москвы, до той же Тамары?

– Глупость всё это, – сказал я полковнику. – Читал я подобные статьи. Этим людям кажется, что они борются против идеализма. На самом деле идеалисты именно они: молятся на материю. А есть ещё сверхтонкие энергии. Если бы Ленин был не Ленин и сказал в их присутствии, что атом неисчерпаем, как Вселенная, ему б показали, где раки зимуют! Пока что не все можно измерить приборами. Например, человеческую мысль. И в мозгу до сих пор не нашли место, где она рождается. Я лично с каждым днём все сильнее ощущаю: все вокруг – тайна. И мы с вами – тайна.

– Так что ж, выходит, считаете: не надо исследовать?

– Надо. Обязательно. Сам мучаюсь, оттого что многого не понимаю. Только нужны какие‑то совсем иные методы, иной способ мышления. Нельзя на звёзды смотреть в микроскоп.

Перерыв кончился, все направились к аудитории, и тут я увидел, что из своего кабинета выходит Йовайша.

– Извините, можно вас задержать? На два слова.

– После занятий – сколько угодно, – хмуро ответил Йовайша и поделился: – Дворника и даму с «половой чакрой» пришлось попросить из лаборатории. Если б вы знали, сколько вреда от таких людей – с мозгами набекрень!

Усаживаясь на своё место, я взглянул на часы. До встречи с Анной осталось час тридцать.

Перед Йовайшей на столе стояли два пустых гранёных стакана.

– Товарищи, – сказал он, – наверное, некоторые из вас знают или хотя бы слыхали от других, что издавна в сельской местности во всех регионах, в частности в Грузии, были и находятся такие люди, которых просят посеять семена в огороде, иногда даже платят им за это. Было замечено, если какой‑то определённый человек сажает семена – урожай обязательно получается отменным. Это вам первый факт для размышления.

А вот второй. Недавно на крупнейшей в стране фабрике киноплёнки пошёл брак. Были тщательно проверены все этапы технологического процесса, все режимы обработки. Пленка продолжала выходить засвеченной. Причем засветка какая‑то странная – пятнами. С нами, с нашей лабораторией, был заключён хоздоговор. И вот что мы обнаружили: двое работников, конечно сами того не зная, засвечивали плёнку излучениями своих пальцев. Стоило их перевести в другой цех, брак прекратился.

Все вы достаточно подготовленные люди, поэтому, думаю, эти факты не нуждаются в комментариях. А теперь давайте вспомним дошедшие до нас из глубин веков слухи и легенды о знахарях, заговаривающих воду. Говоря современным языком, речь идёт о каких‑то способах, делающих воду носителем информации… Я попрошу кого‑либо из вас взять эти два стакана, набрать в умывальнике воды и принести их сюда.

Пока Нина ходила за водой, Йовайша попросил Оскара Анатольевича пересесть к нему за стол и «привести свои руки в рабочее состояние».

– Энергия, исходящая из ваших пальцев, способна нести информацию, а вода способна её принять и хранить. Причем каждая молекула воды становится как бы письмом, которое можно отправить куда угодно. Например, в организм больного человека. Итак, вот перед нами два одинаковых стакана с обыкновенной водой. Попрошу вас, товарищ полковник, насытить энергией воду в одном из стаканов, ну, вот в этом. Другой пока отставим в сторону. Для нашего опыта сейчас информация необязательна. Просто нужно зарядить эту воду энергией.

…Все‑таки странно было смотреть, как полковник авиации трясёт пальцами над стаканом, водит ладонью над ним, снова трясёт.

– Достаточно, – сказал Йовайша. – А теперь попробуйте воду в одном и в другом стаканах. Отличается ли она на вкус?

– Сильно! – сказал полковник. – Одна как бы щелочная, другая – кислотная.

– А можно мне попробовать?! – спросила робкая девица.

За ней стали пробовать все.

Йовайша задал упражнение на дом, а затем повесил поверх доски плакат с изображением уха и перешёл ко второй части лекции.

– Еще в древности китайские мудрецы обратили внимание на то, что человеческое ухо напоминает младенца в утробе, зародыш. Взгляните: мочка – это голова и так далее… Выяснилось: различные точки ушной раковины абсолютно соответствуют внешним и внутренним органам. Воздействуя на эти точки иглами, китайцы научились вылечивать множество болезней. Но оказалось, что, если просто массировать пальцем соответствующий участок да ещё давать определённую энергетическую информацию, можно достичь тех же результатов.

Лекция была интересной. Йовайша увлёкся. Он показывал все точки, расположенные на ухе. А время подошло к одиннадцати.

Я извинился, сказал, что вынужден уйти. Захватив свою папку, вышел и стал уже надевать пальто, когда из аудитории выскочил Йовайша.

– Простите, не успел с вами поговорить. Что‑нибудь случилось?

Я вкратце рассказал о розовых полосах между пальцами, о том, как на расстоянии снял опухоль у Тамары. Говорил, внутренне гордясь собой и одновременно все ещё сомневаясь в реальности происшедшего… В какой‑то момент показалось, что Йовайша тоже отнесётся ко мне как к человеку, у которого мозги набекрень.

– Вы открылись, – сказал Йовайша, ничуть не удивившись. – Теперь на вас пойдёт практика. Больные. Вот увидите. И это вам сейчас нужно. Для уверенности в своих силах.

Я не успел спросить, как это получается, что ладонь даёт сигнал. Йовайша побежал обратно в аудиторию.

…Приткнувшись к тротуару между двух сугробов, ждали синие «жигули». Снегопад прекратился. В морозном небе висела луна.

Я направился к машине, и тут кто‑то перчатками закрыл глаза. Приостановился, замер.

– Отчего ж не спрашиваешь, кто это? – раздался сзади голос Анны.

– Потому что в этом мире нужен только тебе.

Сели в машину. Анна включила зажигание, заработал двигатель.

– Куда мы едем, милый?

– Знаешь, Аня, сегодня был такой путаный, сложный день, даже не успел серьёзно подумать. С другой стороны, тебе ведь тяжело сейчас в твоей квартире. Поедем ко мне? Ведь ты не боишься моей мамы?

– Нисколько, – ответила Анна. – Спасибо тебе.

2

Впервые за всё время занятий не упражнялся несколько дней. Из‑за полного переворота в жизни, связанного с Анной. Сегодня спохватился.

Ставлю на стол два стакана с водой. Один из них насыщаю энергией, опять представляю себе изумрудную зелень и светящее на неё солнце. Поливаю этой водой новые семена в чашечке Петри. Ее и контрольную снова прячу на книжную полку, накрываю их книгой Уитмена. Оставшуюся воду выливать жалко. Пробую её, сравниваю со вкусом обыкновенной. Действительно, явная разница, но определить её словами трудно… Решаюсь полить облучённой водой кринум. Теперь облучаю для него воду каждый день.

Семена в опытной чашечке дружно проклюнулись через трое суток. В контрольной – лишь на пятые, и то не все.

А кринум вдруг не по сезону стал выпускать цветочную стрелку с бутонами.

3

Я окончил Литературный институт. Представил в качестве диплома рукопись поэмы.

Там было все: и фотография отца с рукой дяди Феди на плече, и Ленин, который, выйдя из Мавзолея, неузнанный, бродит среди прохожих по теперешним улицам, и моя беседа со Сталиным.

Удалось даже напечатать отрывок. Впрочем, не самый главный – оду свободному человеку. На первый в жизни гонорар покупаю себе галстук – синий с широкой красной полосой наискось, а маме – антикварную чашку в комиссионке на Арбате.

Вдруг перед самой защитой мне мой диплом заворачивают, запрещают. Оказывается, поэму отдавали на рецензию Сергею Городецкому.

«Дипломная работа студента пятого курса Артура Крамера не выдерживает никакой критики. Способный, даже талантливый автор, он сам ярко показывает идейную неразбериху, царящую у него в голове. Лозунг Горького «Человек – это звучит гордо!», актуальный в дни русской революции, он, видимо, считает актуальным и теперь – в эпоху развитого социализма. Таков подтекст каждой его строки, таков пафос, определивший неудачу поэмы. Между тем лозунг этот давно устарел…» – напечатанные на машинке строчки прыгают перед глазами.

– Очередной скандал с тобой, Крамер, – говорит только что вернувшийся из Парижа мой творческий руководитель. – Собирай до кучи отдельные стихотворения, придумай название. Будешь защищаться книгой стихов. И – не мудри. А то не успел я приехать, как уже за тебя влетело.

Он вынимает из бумажника цветное фото: на корме катера вьётся французский флаг. В катере мой лауреат, красивый, загорелый, в рубашке с короткими рукавами. Рядом с ним Витька Дранов, другие знакомые поэты – мои ровесники.

– Отбываем из Марселя на Корсику, на родину Наполеона, – поясняет руководитель семинара, вкладывая фотографию обратно. – А ты сидишь в дерьме. И будешь сидеть. Умный парень, неужели до сих пор ничего не понял?

– В каком это смысле?

– Не придуривайся! – Он прячет бумажник во внутренний карман пиджака, на лацкане которого уже не висит медаль лауреата Сталинской премии.

…Защитив диплом, пусть и без поэмы, рукописным сборником стихов, сразу же отношу экземпляр в издательство – авось что выйдет.