Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг.

Текст добавлен: 11 сентября 2016, 16:29

Текст книги "Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг."

Автор книги: Владимир Комаров

Жанр:

Путешествия и география

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Несколько улучшенным является тот способ, при котором ямы роют в самой реке на отмелях. Благодаря холодной речной воде рыба в таких ямах сохраняется гораздо лучше, и вынимают ее зимой не в виде каши, а целыми рыбами, что собаки явно предпочитают.

Начинается рыболовный сезон ловлей и заготовкой чавычи, а где ее нет – ловлей гольцов; затем идут последовательно ранняя красная, хайко и поздняя красная (иначе "азабач" или "арабач"), горбуша и, наконец, с августа по ноябрь – кижуч. Входит в реки вся эта рыба серебристо-белой, с ярко-красным мясом, но по мере хода или просто по мере пребывания в пресной воде она становится неузнаваемой, челюсти сильно развиваются и клювообразно искривляются, у самцов горбуши вырастает горб; красная и кижуч приобретают снаружи ярко-малиновую окраску, в то время как голова их становится зеленой, а мясо у всех вообще перечисленных только что пород все белеет; кроме того, оно становится дряблым и перерождается, превращаясь в конечном счете в какую-то чуть ли не студенистую массу, безвкусную и непитательную. Все это идет параллельно развитию половых продуктов (икры и молок) и метанию их. Икрометание называется на Камчатке лощанием, а рыба, уже выметавшая икру, "лощалой".

Можно сказать, что рыба отдает своему потомству столько белковых и фосфорнокислых соединений, что сама совершенно истощается и роковым образом должна погибнуть. Часто приписывают гибель этих лососевых переутомлению, усилиям, которые они должны затрачивать, поднимаясь против течения, избиваясь о камни, искусывая друг друга и пр. Кроме того, все проходные рыбы Камчатки ничего не едят во время хода; по крайней мере, кишки и желудок их при вскрытии совершенно пусты, тогда как у рыб непроходных, не погибающих с икрометанием, как гольцы, микижа, кунжа, всегда есть в желудке что-либо, например икра других рыб и даже мелкие мышки (у микижи). Однако наблюдения в прибрежных озерах (Жупановское, Халыгерское, Налочевское) и в устье Большой реки показывают, что и в этих водоемах, где рыба совершенно не избивается, никуда не идет и пищи для нее много, она гибнет совершенно так же, как и в верховьях рек. В Начикинском озере, т. е. после 200-верстного труднейшего пути вверх по быстрой и порожистой реке, мы нашли часть горбуши еще совершенно свежей и бодрой. Дело здесь не в утомлении и каких-либо внешних повреждениях, а именно в физиологическом вырождении всего тела рыб, вызванном процессом икрометания. Следовательно, и гибель этих рыб – нечто совершенно неизбежное.

Красная рыба мечет икру обязательно в озерах, причем роет для этого небольшие круглые ямы в песке и иле дна, чавыча между камнями в реке, горбуша – во все время хода на отмелях. Масса этой икры съедается чайками, уничтожается механически и пр., но и остающееся количество дает еще миллионы мальков, которые в течение первой же зимы своего существования уходят понемногу в море, чтобы приблизительно через четыре года вернуться снова в реки для икрометания.

Непроходных рыб, гольцов, ловят понемногу весь год, но юколу из них редко делают, а преимущественно едят свежими. Микижу, кунжу и семгу ловят только в отдельных селениях, так как они есть далеко не всюду.

Когда минует наиболее горячее время рыбного промысла, население приступает к сенокосу, захватывая обычно август и начало сентября. Косят преимущественно приречные сырые луга с высоким вейником. Сено получается неважное, так как трава уже перестоялась, значительная часть питательных веществ перешла в семена или в запасные ткани корней и корневищ, а семена высыпались. Но сушить сено нелегко, а подсохшая уже на корню солома злаков так хорошо сохнет осенью, да и укос на таких лугах очень велик. Улучшить сенокошение при современном недостатке рабочих рук на Камчатке было бы очень трудно, а между тем ранние сенокосы и вовлечение в круг их низкотравных лесных лугов с их более разнообразным составом было бы делом очень важным.

Почти одновременно с началом сенокоса, лишь немногим позднее, часть взрослых мужчин уезжает, хотя и не во всех селениях, на осеневку. Уезжают часто очень далеко, верст за 100 и более; так, жители Паратунской долины и Завойки ездят на среднее течение р. Жупановой и далее вплоть до Кроноцкой реки. Цель этой поездки – заготовка рыбы и мяса для зимнего пушного промысла. Все добытое прячется в шайбы и оставляется более или менее на произвол судьбы, нередко на два с лишним месяца. Ездят на лошадях и стараются вернуться до снега, пока еще есть чем кормить лошадей. Когда установится в конце октября или начале ноября санный путь, то выезжают на промысел уже на собаках, рассчитывая, что и для них, и для себя провизия есть в самом месте промысла, так как на нартах много ее не увезешь. Впрочем, во многих селениях, например, Ганал, охотничьи районы начинаются чуть ли не у самых селений.

За соболем идут по "переноге" или "за переногой", т. е. по свежему снегу, когда следы зверька хорошо видны и легко идти по следу. Соболя гонят по следу на лыжах, стараясь утомить его и загнать в какое-либо убежище, например в кучу камней, дупло дерева, и затем заграждают ему выход особой сеткой, после чего стараются выкурить его дымом или как-нибудь иначе выгнать в сетку. Соболь – животное умное и, как говорят в Камчатке, "лукавится": он всю жизнь учит охотника, скрываясь от него в самый неожиданный момент. В сетке соболя давит собака или приканчивает охотник, стараясь не повредить драгоценной шкурки.

Так как количество соболя при ожесточенной охоте на него уменьшается, то установлены с общего согласия всех сельских обществ Камчатки ограничительные правила. Охота воспрещена, во-первых, с 1 апреля по 1 октября; во-вторых, в Кроноцком и Асачинском районах, которые служат как бы садками для разведения его, охота воспрещена совсем. К сожалению, соболь – животное лесное, а оба эти района, как чисто горные, отличаются плохим лесом. За соблюдением этих правил следят сами жители, равно как и за соблюдением запрета ловить соболя кулемками (см. стр. 250).

Соболиный промысел особенно интенсивно продолжается три месяца. В конце января охотники уже начинают возвращаться домой. Дело в том, что в феврале пурги настолько часты и сильны, что почти нет тихих дней, и промысел сильно затруднен. В январе же разъезжаются по всей Камчатке агенты, доверенные торговых фирм, для скупки соболя. Последняя все еще в значительной степени носит меновой характер, так как хотя расчет и производится на деньги, но деньги сейчас же уходят назад за муку, одежду, оружие, прядево для сетей, утварь и пр., а также и за всякую дрянь, часто совершенно ненужную, но случайно оказавшуюся в руках у торгующего и всеми правдами и неправдами навязываемую охотнику. Денежный обиход отдельных, более удачливых жителей Камчатки очень велик, до 3000 руб. в год, но толку от этого мало, так как все, что они получают в обмен на меха, оценивается чрезвычайно высоко. К этому же периоду, т. е. к периоду выхода охотников из тайги домой в селения, приурочивается и объезд Камчатки окружным начальником для сбора податей. Начальника нередко сопровождают врач и представители главнейших фирм; это – немалое событие в жизни местного населения, к которому приурочиваются и судные дела, и разрешение различных общих вопросов местной жизни.

В марте, когда солнце уже греет сильнее и снег днем начинает немного таять, а ночью снова плотно смерзается, – лучшая пора для санных поездок на собаках. Вместе с тем это – время весенней охоты на медведя. В последнее время, кроме сухопутного промысла, развился еще и морской медвежий промысел, именно в Петропавловском районе. Компания из трех-пяти охотников на морской шлюпке отправляется из Авачинской бухты или на юг, к мысу Лопатка, или на север, к устью Кроноцкой реки. Медведь в это время только что вышел из берлоги, голоден и, зная, что на морском берегу масса водорослей, а то и выброшенного морем тюленя найдешь, идет к морю. Тут-то его и настигают охотники, и редкая лодка возвращается без 30–40 шкур. На снегу внутри страны его также видно издалека, а скорострельные винтовки, сильно распространенные уже теперь на юге Камчатки, позволяют бить на большое расстояние. Очевидно, и медведю грозит истребление. Невыгодно для него и то, что он сопричислен к хищникам и никакие ограничения на него не распространяются. Шкура и мясо медведя настолько важны в настоящее время в камчатском хозяйстве, что без них оно подвергнется серьезному ущербу, и какие-либо определенные правила в пользу косматого хозяина камчатских лесов очень желательны.

С весенней охоты возвращаются уже тогда, когда надо чинить и готовить сети, чинить или подготовлять запоры, словом – когда уже недалеко и начало рыбного промысла.

Кроме соболя и медведя, добывают еще в Камчатке нерпу, лисиц, горностая и выдру; последнюю – обычно с помощью железных капканов, расставляемых у самой воды у входа в норы. Морские бобры имеются в настоящее время только на мысе Лопатка, и промысел на них поставлен очень оригинально. Именно, ежегодно туда посылается несколько человек казаков, которые и живут там у основания мыса в земляных юртах. Посылают их затем, чтобы охранять бобров от истребления их хищниками, но с тем, что сами они могут добывать бобров, сколько сумеют. Половина всей добычи продается затем в Петропавловске с аукциона в пользу казны, а половина – в пользу самих казаков. Средняя цена одной шкурки от 700 до 1000 руб.; ясно, что искушение самим превратиться в хищников у этой охраны непременно должно являться. Наконец, на мясо и шкуры стреляют еще диких северных оленей и горных баранов, которые нередки.

Дав, таким образом, краткий очерк основных камчатских промыслов – рыболовства и охоты, перейдем к скотоводству как главному из промыслов подсобных.

Рогатый скот, завезенный из Якутской обл. в XVIII и XIX столетиях, вполне акклиматизировался и представляет собой достаточно рослую и достаточно молочную породу. Молоко стало необходимой принадлежностью местной кухни. Тем не менее плохое сено, нередкие случаи отравления ядовитыми травами (цикута и аконит, по-местному – вех и лютик), нападения медведей, а более всего недостаточный уход и отсутствие помощи при болезнях и рождении телят вместе с отсутствием хлевов задерживают быстрое увеличение камчатских стад. Мясо все еще очень дорого в Петропавловске, и все еще дешевле привозить живых быков на убой из Владивостока, чем покупать их внутри страны. Цена коровы 100–200 руб. при продаже ее одним сельчанином другому ясно говорит о недостаточной численности стад.

Лошади, также якутской породы, невысоки и не отличаются стройностью, но замечательно выносливы и крепки. Короткие ноги, широкая грудь, вздутые бока и преобладание белой масти несколько намечают их характеристику. Они легко справляются со всеми трудностями пути по горам, на неудобных, заваленных камнями бродах, на пути, где надо продираться сквозь заросли и переходить болота, так как все это проделывают в первый же год своей жизни жеребятками, следуя за матерями на осеневке. Говорят, что можно различать две породы: западную, отличающуюся умением ходить по топким болотам, и восточную, привычную к горам. Как уже упоминалось, зимой лошади ходят на свободе в лесу, особенно по таким местам, на которых много вечнозеленого зимнего хвоща(Equisetum hiemale), или стоят привязанными к забору, получая изредка охапку сенца; к весне они чуть живы, но пышные весенние травы быстро их поправляют; к июлю они сильно толстеют и становятся так дики, что ловить их в это время – дело нелегкое. Бывает, что вся их годовая работа – поездка на осеневку; зато у мильковцев все лето идет подвоз груза (вьючно) из Петропавловска, а в Толбачике и на соболиный промысел нередко ездят на лошадях, что, при стоящей в это время бескормице, часто кончается их гибелью. И здесь болезни и несчастные случаи постоянно уменьшают число голов и заставляют жалеть об отсутствии ветеринарной помощи. Впрочем, жители, оценивая своих коней в 150–300 руб. за голову, смотрят на них скорее как на предмет роскоши, чем как на необходимость, и легко без них обходятся.

Наконец, главное домашнее животное обитателей Камчатки, ездовая собака, сравнительно с чукотской или корякской, мелка и заметно выродилась. Причин этому несколько. Прежде всего, собаки, назначаемые для езды, кастрируются в конце первого года их жизни. Оставляются на племя лишь немногие, и притом более слабые и мелкие. Благодаря этому все собаки одного селения – ближайшие родственники. Другая причина та, что, с тех пор как в стране упрочилось скотоводство, а против собак стали часто раздаваться жалобы на то, что они травят телят, вышло распоряжение держать их на привязи весь год. До этого они все лето бегали на свободе и во все время хода рыбы ели, сколько хотели; теперь же, привязанные на короткой сравнительно цепи или ремне, без движения и с очень скромной порцией рыбы в день, чтобы не разжирели, собаки сильно ослабели. Желательны и здесь меры к освежению состава производителей и более рациональное кормление.

Заменить езду на собаках другими способами передвижения вряд ли можно. При глубоких снегах и малолюдности края лошади здесь никогда не будут в состоянии протоптать в снегу достаточно плотную дорогу даже между главными селениями; собаки же благодаря своему малому весу не нуждаются в этом, – их легко сдерживает даже и довольно рыхлый снег. Конечно, встречаются и места с настолько рыхлым и вязким снегом, так называемые "уброды", что собаки проваливаются в них, но это – исключение.

Домашней птицы и мелких домашних животных, овец и свиней, совершенно нет на Камчатке отчасти потому, что их трудно прокормить, отчасти потому, что не делалось серьезных попыток завести их. Сами жители считают введение хотя бы домашней птицы невозможным, полагая, что ее передушат собаки.

Огороды заслужили в настоящее время права полного гражданства и есть всюду; разводимый в них картофель дает удовлетворительные урожаи и очень ценится в хозяйстве. Другие овощи садят очень охотно, но обычно негде достать семян. Свои за короткое лето не вызревают; торгующие не особенно охотно доставляют этот товар, на котором много не наживешь; наконец, уездная администрация иногда берет на себя выписку семян, но недостаточно правильно. Очень желательно было бы устройство склада скороспелых семян по ценам заготовки. Впрочем, есть и еще одно препятствие к правильному огородничеству – это отсутствие обычая поливать посадки в начале лета, когда бывает, что дождя нет по неделям. Правда, в это время огороды только что засажены, но отсутствие поливки сильно сокращает и без того короткий период развития овощей, и, задержанные с весны засухой, они легко подпадают под действие первых осенних морозов еще незрелыми.

Культура ячменя в Ключевском – последний остаток напряженных усилий губернатора Камчатской области В. И. Завойко {* Правильные инициалы Завойко – В. С. – Прим. ред., 2008 г.} насадить земледелие – по своим размерам также близка к огородной. Удобрение, сколько мне известно, не применяется, почва полей скудная; возможно, однако, что на тучной почве урожай был бы еще хуже при склонности культурных злаков в этом климате сильно идти в рост и лишь очень поздно завязывать колосья. На более скудной ниве эта поспешность роста естественно задерживается и ячмень колосится ранее.

Таков общий цикл жизни камчатских селений; как видно, каждый месяц имеет свои заботы, и лежать на боку некогда. В настоящее время, при хороших ценах на соболя (средняя шкурка около 50 руб.), жизнь эта складывается недурно, но непрочность достигнутого благосостояния, целиком зависящего от рыбы и соболя, очевидна для каждого, и опасения поворота к худшему раздаются в каждом селении. Уменьшение рыбы и соболя в ближайшем будущем ожидается всеми, и все озабочены мыслью, как бы избежать опасности.

Казаки живут теперь только в Тигиле, Усть-Камчатске, Сероглазке и по одному семейству в Большерецке и Калахтырке. Они обязаны казенной службой и получают за это паек; служба их – при начальнике, где содержится команда человек в 15 в качестве рассыльных, и стражи по охране бобрового промысла, при начальнике Беринговых островов и при начальнике Анадырской округи. Они носят фуражки с форменным околышем, но в обыкновенное время не вооружены. Быт их не отличается от быта остальных русских сельчан Камчатки, но жизнь благодаря пайку дается несколько легче.

За последнее время после русско-японской войны на Камчатке стали появляться люди, с временным упадком жизни на Дальнем Востоке оставшиеся не у дел. Частью это рабочие, ищущие заработка, частью искатели мутной воды, где легко ловить рыбу, например бывшие стражники из охраны Китайско-Восточной железной дороги. Предприимчивые, грубые и настойчивые, они вторглись резким диссонансом в идиллию камчатской жизни, где, по существу, нет поля для их деятельности. Жители Камчатки называют их мурками и очень боятся.

Также после войны появились на Камчатке и рыбопромышленники-капиталисты. Портсмутский трактат, дав право японцам ловить рыбу у берегов страны, вызвал почти лихорадочную раздачу рыболовных участков и русским предпринимателям. Располагаясь у устья реки, они имеют возможность перехватывать первую входящую в реки рыбу и тем задерживают появление рыбы выше по реке и вынуждают жителей начинать свой промысел с опозданием. Несомненно, что с развитием капиталистической рыбопромышленности придется подумать и о разведении рыбы или, по крайней мере, об ограничении ее лова определенными днями, например с пропуском воскресных дней, чтобы хоть часть рыбы могла проходить вверх по течению для икрометания.

Говорят о переселении на Камчатку. История прежних переселений показывает, что какими бы хорошими хлебопашцами ни были переселенцы, все же они, побившись в течение ряда лет над пашней, бросали ее и переходили на рыболовство и охоту, так как убеждались в невозможности прокормиться своим хлебом и в крайней необходимости запасать рыбу на зиму, что занимает в середине лета все рабочее время. Нет никакого основания думать, чтобы и в будущем этот порядок мог измениться. Теперь в обмен на пушнину население получает лучшую американскую крупчатку; но для пушнины нужны зимние поездки на промысел, нужны собаки, а для собак нужны запасы юколы, если бы даже люди и изменили своей любимой "юколке" для какой-либо другой пищи. Если достаточно юколы не заготовлено, то и промысла не будет, и вряд ли даже и при самой лучшей земледельческой технике даст Камчатка вполне хорошую муку в достаточном количестве. Ведь даже и В. И. Завойко {* Правильные инициалы Завойко – В. С. – Прим. ред., 2008 г.} хлопотал о культуре ячменя, а не о культуре пшеницы, – ну а ячменный хлеб никогда пшеничного не заменит. Чтобы сделать Камчатку настоящей земледельческой страной, надо не больше, не меньше, как осушить Охотское море, этот колоссальный холодильник, подавляющий камчатское лето своим соседством.

Думается, что обычно практикующееся в Сибири переселение целыми поселками здесь не даст никаких результатов, – поживут и уедут, увидав, что обеспечить себе сносное существование не смогут. Произойдет это потому, что своеобразный камчатский быт, выработанный многими веками борьбы с суровой природой, требует основательной выучки. Постройка запоров, заготовка рыбы, управление батом, лыжи, нарта, гоньба за соболем и пр. – все это хотя и просто на словах, но хорошо выучиться всему этому может не всякий, и то только в ранней молодости. Кто же, однако, пойдет инструктором во вновь образовавшиеся поселки и будет обучать этому? Другое дело, если отдельные переселенцы будут приписываться к местным сельским обществам. Тогда, окруженные аборигенами края, они легко переймут всю камчатскую промысловую науку и технику и со своей стороны внесут и свежую кровь, и дух предприимчивости. Такие переселенцы, как, например, Бушуевы в Толбачике, несомненно сыграли в жизни своего селения немалую роль. И в мое пребывание в Паратунке вновь поселившийся там Кирилл Алексеев (см. стр. 53) производил самое отрадное впечатление. Жители Камчатки радушно встречают таких пришельцев и охотно принимают их на первое время (год-два) к себе в дом на хлеба в обмен за посильную помощь в текущих работах, обучая их при этом всему, что тем желательно знать.

В настоящее время население Камчатки не увеличивается. Статистические данные показывают, что в обычные годы число рождений достаточно превышает число смертей, но частые эпидемии, захватывающие то отдельные селения, то группы их, сразу уничтожают прирост. Медицинской помощи нет, ухаживать за больными, когда все лежат, некому. Выздоравливающие должны тотчас же браться за повседневную работу, чтобы не остановилось хозяйство, и рецидивы болезни неизбежны. Поэтому даже корь и инфлуэнца – болезни, у нас редко смертельные, на Камчатке влекут за собой нередко повальную смертность. Кроме того, сильным бичом населения несмотря на то, что жизнь его проходит на воздухе, является чахотка, особенно поражающая женское население деревень.

Из всего сказанного явствует, что я вынес из своего путешествия твердое убеждение в невозможности заменить теперешнее население Камчатки волной переселения из России. Да и кого переселять, когда главным контингентом переселенцев являются по всей Сибири выходцы из малороссийских губерний, закоренелые землеробы-пшеничники, вне степных районов беспомощные и неумелые. Север Европейской России и даже Полесье, где есть сколько-нибудь подходящий элемент, совершенно не представлены в кадрах нашей колонизации. Остаются староверы и сектанты, которые стараются найти себе жительство, обособленное и укромное, но много ли их и много ли на Камчатке мест, где бы можно было основаться и удержаться новым селениям! Я во время своих скитаний встретил их очень немного, а именно: 1) на среднем течении р. Банной; 2) у устья р. Каримчиной (той, которая впадает в Большую реку); 3) около б. сел. Николаевского; 4) у устья р. Семячик, за озером и 5) у начала среднего течения р. Жупановой. Однако и эти места имеют свои большие дефекты.

Основываясь на малом вероятии иммиграции, я думаю, что гораздо яснее необходимость позаботиться о поддержке теперешнего населения Камчатки. Меры, которые могли бы быть приняты с этою целью, следующие.

Отмена натуральной, дорожной повинности – каюры. Вместо этого следует основать сеть почтовых станций на общих основаниях и, сверх того, ассигновать центральной администрации средства на приобретение казенных нарт с собаками и катеров. В настоящее время лица администрации очень часто находятся в Петропавловске в положении пленников, за полной невозможностью ехать куда бы то ни было, хотя бы по самому неотложному делу.

Введение достаточного числа медицинских участков (врачи необходимы, по крайней мере, в четырех пунктах кроме Петропавловска, а именно в Большерецке, Тигиле, Мильковой и Ключевском). Кроме того, должны быть особые фельдшерские пункты в Явине, Воровском, Малке и Усть-Камчатске с небольшими больничками для постоянных больных. Кроме того, желательно возобновление лечебного заведения где-либо при горячих источниках, например при Малкинских, где как раз и было некогда такое учреждение.

Введение ветеринарных пунктов.

Устройство показательной фермы с образцовым молочным хозяйством и огородничеством. Местом, где такое хозяйство лучше всего может удасться, я считаю местность вблизи Хутора по дороге в Николаевскую.

Увеличение числа школ и устройство книжного склада хотя бы в одном Петропавловске, так как теперь ни ученикам, ни учителям внутри страны читать нечего, что тормозит преподавание.

Устройство в Петропавловске ремесленного училища или, по крайней мере, расширение учебных мастерских, существующих при городском училище.

В настоящее время ремесла мало распространены на Камчатке – некому починить сапоги, затвор ружья и пр., что заставляет часто переплачивать, покупая новое. Есть уже очень хорошие мастера, например Степан Подпругин в Паратунке, прекрасный слесарь, но их мало.

Устройство комиссионного бюро по распространению семян, огородных орудий, кос и пр., по возможности, по заготовочным ценам.

Таких пожеланий можно высказать и еще несколько: например, очень желательно введение более совершенных способов консервирования рыбы на зиму, но главными останутся организация достаточной медицинской помощи, чуть ли не первая потребность страны, и поднятие скотоводства и огородничества, что в случае упадка пушного промысла легко может стать главным ресурсом населения. Что же до рыбы, то, если при усилении экспорта количество ее сильно уменьшится, заменить это будет совершенно нечем, и население страны должно будет также уменьшиться.

Нужда в школьном образовании при теперешнем вовлечении Камчатки в сферу торговых оборотов сильнее, чем бывает обычно в среде чисто земледельческого населения, и удовлетворение этой нужды также нельзя ставить хотя бы даже на второе место.

Резюмируя все сказанное, я думаю, что Камчатку с ее 8000 обитателей нельзя считать ни колонизационным районом, ни горным округом, где возможна серьезная разработка минеральных богатств, ни, наконец, большим экспортным рынком по рыболовству. При значительном увеличении народонаселения Камчатка вряд ли может прокормить его; к существующим теперь поселениям можно прибавить еще 10–12, можно укрепить существующие, чтобы хотя некоторые из них достигли размеров Милькова, но дальше этого дело не пойдет, по крайней мере, в рамках существующих в наше время приемов культуры. А это значит, что для страны, почти равной по площади Италии, предельная цифра народонаселения выражается цифрой 25–30 тыс. человек. Если бы даже признать меня пессимистом и удвоить эту цифру, то получится все же 60 тыс. человек, или 12 тыс. семей, что очень немного.

Зато еще на очень долгое время, если не навсегда, останется Камчатка страной резко выраженных вулканических явлений, страной чудес природы, своего рода Иоллонстоунским парком. Красивая горная страна с мягким сравнительно климатом, она будет со временем деятельно посещаться туристами и учеными.

Может быть, такая перспектива и безотрадна, но все же лучше знать, чего можно ожидать и чего можно достигнуть, чем обманывать себя иллюзией мнимого благополучия и потом приходить в отчаяние от того, что она не оправдалась.

Для меня воспоминание о Камчатке навсегда связано с мягким гармоничным пейзажем начала лета, с величественной картиной вулканических конусов, с глубоким интересом к связанным с ними явлениям, наконец, с большой симпатией к независимым, смелым и умным жителям этой страны, которые в борьбе с окружающей их природой выработали и большую наблюдательность, и недюжинную смекалку, и даже юмор. Правда, все это заметишь не сразу, быт их слишком отличается от нашего, чтобы было легким взаимное понимание, и много высказывают нареканий на них люди, не вошедшие в их психологию, но все же я не могу придумать лучшего конца для этой книги, как высказав пожелание, чтобы их участь изменилась к лучшему {Выводы автора о трудностях переселения на Камчатку, о бесперспективности развития здесь сельского хозяйства основываются, как правильно им отмечено, на данных, полученных в рамках существовавших в то время приемов культуры, и отвечают условиям того времени.

Эти выводы не могут быть распространены, конечно, на условия настоящего времени, коренным образом изменившиеся в результате Октябрьской революции.}.

ТАБЛИЦЫ