Текст книги "Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг."

Автор книги: Владимир Комаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

   24 июня, с самого утра, мы предприняли экскурсию вверх по долине через заросли шеламайника, низкотравные луга, заросли низких ивняков и старые задернованные галечники. Долина все еще довольно широка, и тальвег ее плоский. Слева (по течению) против стоянки видна долина притока, более узкая и отделенная от главной долины невысоким лесистым кряжем, за ней гольцы.

   Правый склон долины также вначале облесен, далее становится все круче и покрыт ольховниками. Впереди прямо высокий голец с жидким березником, левее еще голец с более сухим гребнем, почти без снега. Внизу еще есть небольшие группы берез. Под ними-то и выбивается у основания склона первая группа ключей; ключи маловодны, и температура их низка – всего 22,5°. Над ними частью березы, частью ольховники; самый ключ выходит из подошвы склона; почва глинистая; ключ сильно зарос тиной, и вода его слегка припахивает сероводородом.

   За ключом от горы к речке идет довольно высокий мыс, подходящий к ней почти вплотную, сильно сужая ущелье. На конце этого мыса В. И. Лебедев, посетивший ключи прошлой осенью (1908 г.), нашел мраморный камень. Мыс мы пересекли по медвежьей тропе, очень круто и поднимающейся, и спускающейся с него. По склону небольшие обнажения серого камня, похожего на обычные в Камчатке породы из группы андезитов; камни эти влажны от пробивающихся из их щелей ключиков. Наверху голые скалы среди деревьев.

   Спустившись опять в долину, мы увидали впереди узкое теперь ущелье Кашхан, перегороженное во многих местах крупными завалами снега. Форма его, лотком, напоминает троги европейских Альп. Речка, текущая среди довольно обширных галечников, прижата к подножию левого склона долины, а у подножия правого склона идут терраски с главным здесь горячим ключом. Ключ этот, с температурой до 40°, вытекает на верху туфовой площадки, сложенной из образованных им же железо-известковистых отложений. Он так же, как и другие ключи Пущинской группы, обрамлен густой, однообразной зеленью невысоких болотистых трав (как, например, Triglochin и Heleocharis). Воды ключика стекают с терраски в небольшую протоку с сильно железистой гнилой водой, отделяющую от ключевой терраски галечный заросший островок. Через речку у подножия левого склона долины есть еще ключ с температурой 29°, вытекающий с вершины туфового холмика около 2 арш. вышины. И этот ключ железисто-известковый, без запаха сероводорода.

   На всей площади около и выше ключей и по прилегающим склонам разбросаны глыбы или выходы светлого, иногда почти белого камня, который, по определению С. А. Конради, представляет собой андезит, сильно измененный углекислыми источниками. (Светлая плотная порода с бесцветными и коричневато-оранжевыми выделениями до 1–2 мм; под микроскопом основная масса сильно изменена; плагиоклазы почти свежи, но стекло и темные минералы разложены и замещены карбонатами, главным образом железным шпатом. Он же образует и более крупные скопления кристаллических зерен, отороченных желтой каймой. Плагиоклазы выделений свежие, зональные. Прежние включения стекла в них изредка сохранились, но в большинстве замещены карбонатами. Вскипает с соляной кислотой, с аммиаком дает обильный осадок водной окиси железа.)

   Выше долина быстро суживается; склоны ее частью скалистые, частью луговые. Много лужаек с черной мокрой землей, только что освободившейся от снега; другие покрыты молодой весенней порослью; третьи, наоборот, одеты пестрым ковром цветущих астр, валерианы, камнеломок, фиалок, синюх и пр. Так как дно долины завалено мощными пластами снега, образующего как бы снеговые дороги, то низ склонов сплошь луговой; выше лежит полоса ольховника, а еще выше группы берез, поднимающихся еще очень высоко над нами; иначе распределение растительных поясов идет здесь в порядке, обратном общепринятому. По осыпным склонам поражают обильные, густые лужайки, то синие от Veronica aphylla, то желтые от Ranunculus pygmaeus, то розовые от Epilobium anagallidifolium,белые от Saxifraga Merkii или же темные от почти черных цветов Junciis beringensis. Далее появились и участки вересковой тундры с фиолетовыми цветами Phyllodoce, золотистым рододендроном и пр.; здесь много пышных розовых Parrya nudicaulis, за свой приятный запах заслуживающих названия альпийского левкоя, и красные коврики из Primula cuneifolia.

   Порода кругом сильно разрушенная, выветрелая, очень светлая, местами каолинизированная и тогда почти белая, из числа сравнительно недавно изверженных. Местами, где ручьи и притоки наворотили мощные груды силевых выносов, кажется, что вся гора превращается в развалину. Слева над галечниками полоса красных глинистых склонов, частью почти лишенных растительности благодаря быстроте разрушения их. Галька силевых выносов очень светлая, с массой мелочи. Боковые галечники частью превращены в сад благодаря обилию цветущих альпийских растений. Я дошел до верхней границы березы и застрял в ольховниках над совсем узким теперь ущельем речки, уже сплошь заваленным снегом. Выше впереди можно было уже хорошо рассмотреть высокий водораздельный гребень, по ту сторону которого находятся истоки Ковычи. Гребень этот, почти лишенный растительности, узкой скалистой стеной обрамляет цирк верховий. Стены этого цирка прорезаны ключевыми и ручьевыми бороздами и образуют ровный, плоский гребень без отдельных выдающихся скал (кекур), имеющий вид гладкой, ровной стены.

   На спуске вниз, пониже последнего в этом направлении снегового порога, под левым склоном долины, нашелся еще один сильно железистый ключ, вода которого имеет сильный сладкий вкус, а на поверхности покрыта радужными пленками. Самый ключ выбивается на верху образованного им возвышения из рыжего железистого туфа, имеющего вид усеченного конуса.

   В. П. Савич поднимался влево от меня на сильно размытый сухой гребень бокового хребта (правого), перешел границу леса и сухую альпийскую тундру, где нашел альпийскую форму прострела (Pulsatilla patens) и другие интересные виды.

   Медведей все мы видели только издали и ни одного достать не могли, к великому огорчению как рьяных наших охотников, так и наших желудков, не желавших довольствоваться одной кашей.

   Ботаническая добыча этого дня была очень велика и потребовала много времени для своей препаровки и упаковки. Тем не менее 25 июня мы тронулись в 11 час. обратно в Пущину. Возвращались тем же путем. Пройдя увалы с березником, уже вблизи селения, я обратил внимание на большие, высокие террасы с покосами и редкими деревьями белой березы. Затем крутой, около 5 саж., спуск к нижней луговой террасе, где и расположена Пущина и где ряды задернованного галечника, разделенные луговыми понижениями, остатками старых проток Камчатки, указывают на сравнительно недавнюю еще работу реки.

   У Пущиной мы простились со старостой, с которым очень подружились за эти три дня, и закусили приобретенными в деревне хлебом и простоквашей. Затем тронулись далее вдоль берега Камчатки по хорошей, глубоко выбитой, сухой и твердой тропе. Путь все время белоберезником и лугами, которые здесь более обширны, чем где бы то ни было на полуострове. Парковый лес из каменной березы виден лишь в большом отдалении, где-то у подножия хребтов. Сегодня мы простились с ним надолго, так как в долине р. Камчатки ниже Пущиной каменной березы нет вовсе, и чтобы ее увидать, надо идти в хребты. На лугах особенно выдаются теперь крупными белыми шапками соцветия зонтичного Pleurospermum. Переезжая высокий увал террасы, я спугнул с самой тропы небольшого медведя, копавшего коренья. Вслед за этим, спустившись с террасы, я увидал влево реку, которая идет здесь несколькими рукавами и теряется среди тальников, из которых, превышая их, торчат стройные ветлы. Река подмывает правый берег и обнажает разрезы темных слоистых почв, совершенно лишенных гальки и образующих почву лугов.

   Мы остановились, отойдя верст пять от Пущиной, среди великолепных лугов, обрамленных вдали более возвышенными увалами-террасами с белоберезником. Хребет стоит далеко влево, приближаясь к линии горизонта. Среди лугов интересные ключевые пруды с обрывистыми берегами. Бассейны эти с рыбками (колюшка?), с илистым дном, питаются холодными ключами, которые выходят из-под намывного возвышения, гривки, со стороны реки.

   Среди этого уходящего из глаз лугового простора невольно приходят на ум мечты о правильном хуторском скотоводстве; однако уже то обстоятельство, что они ограничены площадью древних речных русл и что плодородие их зависит от речного ила, отложенного некогда рекой и теперь не возобновляемого, заставляет думать, что лугов этих хватит на поддержание лишь весьма небольшого числа лиц, которые могли бы здесь поселиться. Что местность эта пустынна, понятно, так как Камчатка заселялась некогда по рекам в зависимости от больших или меньших удобств рыбного промысла; здесь же, в верхнем течении, рыбы уже мало. Пущина, поселенная в этом районе по административным соображениям для поддержания тракта, бедствует и всегда была одним из самых бедных поселений, несмотря на огромную территорию и недурной охотничий промысел в ее окрестностях.

   Почва этих лугов – песок, темноокрашенный перегноем, с иловатыми частицами и глинистыми комками; на 0,5 м глубины к нему прибавляется речная галька, мелкая и легко рассыпающаяся при ударе. Небольшое возвышение, на котором мы стоим и у подошвы которого выходят ключи, образовано галечником.

   26 июня мы прошли 24 версты, отделяющие луговые ключи от сел. Шарома. В верстах двух от стоянки среди лугов справа выходит река с хорошим, высоким собачьим мостиком. Затем луг становится суше, и тропа втягивается понемногу в белоберезник на высокой терраске, где впервые среди луга встречается характерное растение центральной Камчатки – темноцветный ломонос (Clematis fusca).

   Белоберезник этой террасы редкий, с сухими луговинами; за ним еще речка с тополями и ветловником, которую я перешел по срубленному тополю; потом луговая терраса и сухая верхняя терраса с белоберезником; дальнейший путь – по последней. Террасы эти – собственно террасы р. Камчатки, прорезанные речками-притоками, а не террасы последних. Тут, на полпути между Пущиной и Шаромой, поставлена деревянная юрта для остановок во время зимних поездок. Далее все белоберезник, в котором нередка крупная даурская лилия, вплоть до какого-то русла, небольшого, но сильно извилистого, за которым снова луговая терраса верст на пять шириной (от реки до леса). В одном месте тропа подходит к краю террасы, под склоном которой выбиваются обильные ключи. У подошвы небольшая ключевая речка, за которой обширный остров сырых лугов, а вдали пойменный лес по берегу Камчатки.

   Перешли еще речку с рослым тополовым и ветловым лесом по берегу. Через речку крепкий, хороший, однопролетный мостик; затем сухая проточка с густейшим топольником и снова бесконечные белоберезники с лугами среди них; еще речка с берегами, заросшими вейником, и с редкими одиночными тополями. Еще далее за новой полосой белоберезника и лугами, где уже начали попадаться остожья жителей Шаромы, слева показался высокий и темный поемный или, вернее, береговой лес левого берега р. Камчатки; за ним опять луг с массой кустарников и отдельных деревьев боярышника, и вправо показались низкие домики сел. Шарома с маленькой, почерневшей от времени часовней. Мы свернули влево и, перейдя луг, разбили лагерь на самом берегу р. Камчатки, повыше Шаромского запора.

   Сегодня мы окончательно оставили субальпийскую зону; стало теплее, днем даже жарко; тучи оводов и комаров до того отравляли существование наших лошадей, что с приходом в Шарому они почти перестали есть и начали быстро худеть. Мы защитились сетками, но чувствовали себя неважно. К счастью, ночи по-прежнему оставались холодными, и после заката вся эта нечистая сила быстро отправлялась на покой. Как и везде, оводы предпочитали солнечные дни и время между полуднем и 6 час. веч., а комары – пасмурные дни, утро и вечер.

   Почва нагрета в верхнем слое уже до 12° и выше (на глубине 0,4 м).

   27 июня у Шаромы девятая дневка. Уже третий день, что в воздухе стоит мгла, мешающая видеть отдаленные гребни гор, которые теперь сравнительно удалены от нас. Жители называют эту мглу "маревом" и говорят, что она идет от сопок, вероятно с Авачи, так как ветер оттуда. По возвращении в Петропавловск я узнал, однако, что в это время Авача действовала еще очень слабо и не могла дать столько паров. Скорее это было чисто атмосферное явление, связанное с неравномерным нагреванием воздуха.

   Я посвятил этот день изучению берегового леса Камчатки. Насколько он затопляется весной, я с уверенностью сказать не могу, но весь он прорезан протоками, с водой или сухими; встречаются в нем озерки и глубокие болота, заросшие осоками; почва вся намывная. Лес этот занимает уже широкую полосу (до полуверсты) и дает обширную площадь для развития особой травяной растительности. Но она все же чрезвычайно однообразна; особенно обильна крапива, занимающая сплошь, если не считать деревьев, одна целые десятины. Самая река здесь уже больше, чем, например, р. Авача у Завойки, быстра и чиста, дно ее песчаное. За рекой невдалеке (на W) видны горы с широкой падью какого-то значительного притока на середине. Впереди груда мягких, но крутых высот, а за ними и островерхая водораздельная цепь.

   В сторону от реки на восток, далеко, насколько видит глаз, тянутся перелески из белой березы и луга на аллювии.

   Максимальный термометр за этот день дал уже 27°, но температура воды в реке не поднималась выше 14°.

   Из беседы с жителями Шаромы выяснилось, что они ставят запоры только на двух "реках" (т. е. протоках) Камчатки из трех, оставляя третью свободной для обеспечения рыбой пущинцев. Весной, со дня вскрытия реки и до прихода чавычи, ловят чиручем гольцов. Теперь идет чавыча. Паев на 9 шаромских хозяйств установлено 14, и та семья, которая по очереди солит рыбу, в этот день получает отборную, вне очереди, т. е. делится на паи лишь рыба, негодная для солки, а годная поступает ежедневно в собственность одной лишь семьи. Обычай этот позволяет весьма быстро справиться с засолкой, но поддерживается он, кроме Шаромы, в одной только Пущине.

   Из-за дождя вышли мы из Шаромы 28 июня поздно, около 4 час. дня. За Шаромой тропа идет на протяжении около 8 верст вдоль берега р. Камчатки, среди низкотравных лугов с остожьями, указывающими, что луга эти служат покосами. Это край ровной речной террасы, протянувшейся далеко вправо, уходя из глаз. Слева за рекой густая стена поемного леса, с большим процентом крупной ольхи и высокими тополями и ветлами. Далее подошла к реке луговая терраса с глинистыми обрывчиками и начался ветловый лес также и по правому берегу. Начались более влажные высокотравные луга, обрамленные пойменными лесками как по самой Камчатке, так и по ее притокам, речкам Большой и Малой Клюквиным. Последние, с илистым, топким руслом и крутыми берегами, мы перешли по крепким, хотя и узким мостам. За это шаромский староста, согласно бумаге бывшего начальника Камчатки Сильницкого, которую он торжественно предъявил нам, взимает по 30 коп. с лошади и по 50 коп. с груженой нарты. Между Клюквиными мы пересекли значительный участок болотистого берегового леса, а за Большой Клюквиной пересекли еще старицу и луг и, свернув влево к берегу Камчатки, устроились на ночлег у самого берега, подле небольшой ивовой рощицы.

   Здесь на Клюквиных северная граница шеламайника в долине р. Камчатки; далее его нет нигде по долине, но он есть в стороне, появляясь в предгорьях почти вместе с каменной березой и свойственным последней подлеском.

   Со стоянки видно, что за рекой, берега которой сухие, мягкими обрывчиками тянется лента берегового леса с сухими лужайками, тогда как на нашем берегу, впереди, от самого берега на восток к горам, тянется сплошная лента белоберезника, а ближе такая же лента луга, параллельно Клюквиной с ее ивняками. Горы, как и вчера, задернуты мглой.

   29 июня я поручил Савичу испытать нашу лодку, которую мы для этого собрали и спустили на воду. Забрав снаряжение, он уехал, чтобы свидеться с нами вечером в Верхнекамчатске.

   Ближайшие на восток горы как бы выклиниваются; последняя вершина их против стоянки имеет мягкие очертания и тупые гребни, а затем на некоторое расстояние гор вовсе не видно. Здесь как раз выходит к реке долина Ковычи.

   От стоянки луга без заметного подъема переходят в белоберезники. Тропа впервые получает вид прямолинейной просеки. Березник чистый, без примеси других деревьев, с редким кустарниковым подлеском и травяным покровом, густым, где это позволяет влажность почвы. Суходольность выражается в немедленном появлении на соответствующих ей площадках Festuca ovina. Пройдя около трех верст, тропа выходит на обширный луг, обрамленный справа березой, а слева береговым лесом с темной зеленью ольх. Горы на западе невысоки, прорезаны очень глубоко долинами левых притоков р. Камчатки и несут лишь небольшие пятна снега. Далее снова белоберезники и за ними снова луга. На опушке третьего березника юрта для зимних путников в виде небольшой избушки. Меня удивило, что около юрты нет никакого источника, но потом мне говорили, что где-то в стороне есть ключик; зимой же в воде нет надобности, так как достаточно и снега. Здесь половина пути между Шаромой и Верхнекамчатском.

   Снова стали чередоваться белоберезники и луга, то сухие тундристые, то сырые, с пышным ковром трав. Затем на несколько верст потянулся редкий сухой белоберезник, где масса деревьев сломлена на высоте 1–3 саж. и затем иструхла. Это – последствие одной из свирепых зимних пург, которые здесь особенно часты в феврале. Далее слева подходит крутой обрыв террасы. Под ним ключи и ключевые стоки, слившиеся в мелкую речку, далее заросли шиповника и таволги, за ними луга и темная полоса берегового леса – одним словом, широкий пейзаж речной долины с ее гривами и ложбинами старых проток. Здесь верхняя береговая терраса имеет обрыв уже около 3 саж. вышины, тогда как выше Шаромы и у Клюквиной он нигде не превышал сажени, а часто был даже и мало заметен. Затем, пройдя еще березник, путь понемногу спускается в пойму Камчатки с массой черемухи и лозняка. Берег реки песчаный и иловатый, отмелый, плоский, с растительностью полусорного типа. За рекой стройным рядом, как на картинке, пять балаганов Верхнекамчатска; шестой виднеется несколько поодаль; сзади, влево, в стороне, еще два; несколько выше по реке виднеется запор, перегораживающий всю реку; кусты и деревья за балаганами кажутся издали чем-то вроде сада.

   Сегодня с дороги в одном месте, где большие луга открывают более далекий вид, были видны и горы, обрамляющие долину Камчатки с востока, с пятнами снега по падям и зубчатым узким гребням, – горы, как бы вышедшие из-за упомянутой выше мягкой оконечности наблюдавшегося ранее хребта. Иначе, это горы правого склона долины Ковычи, текущей в низовьях своих под очень острым углом к Камчатке. Устье ее недалеко отсюда вниз по реке.

   Часа на два позднее нас приехал В. П. Савич на нашей складной лодке, совершив этот путь удачно и без больших затруднений. Он сообщил, что берега реки везде состоят из мягкой аллювиальной почвы и заросли ивняками; часто река разбивается на рукава, иногда равные между собой; много мелких перекатов. Есть земляные обрывчики, но обнажений нигде нет. В пути Савич пробыл 8 час, тогда как сухим путем потребовалось на это не более пяти.

   Переправившись через Камчатку в местных батах и переправив вплавь лошадей, мы разбили лагерь на открытой ровной площадке берега перед балаганами, на плотно утоптанной и черной от обильного удобрения при пластании рыбы земле. Лошадей увели на пастбище за селение. Ниже нас в реке устроен садок из ивовых плетенок, где держат глушеную (дрыгалкой, т. е. палкой, по голове) рыбу, после того как вечером привезут ее с запора до утра, так как вечером пластать неудобно. Ход чавычи еще продолжается, но уже начался и ход красной. Под балаганами устроены от мух дымокуры, которые тщательно поддерживаются, защищая юколу от прожорливых личинок. Вокруг нас собралось чуть ли не все мужское население деревни, и вечер прошел в оживленных разговорах.

   Сегодня мы закончили путь по широкой долине верхней Камчатки среди сухих, но пышных лугов и белоберезников. Это тот путь, который производит на путешественника особенно приятное впечатление и будит мечты о колонизации и заселении края. Он начался вместе с белой березой верстах в 15 выше Пущиной и тянется до Верхнекамчатска (собственно до устья Ковычи) всего на 70 верст в длину и верст на пять в ширину; получается общая площадь в 350 кв. верст, т. е. 84 000 десятин. На этом пространстве всего два селения (Шарома и Пущина) с 15 хозяйствами, бедных и готовых хоть сейчас переселиться вниз по реке, где больше рыбы, лишь бы начальство позволило. Как бы ни разгулялись мечты о введении здесь рациональной культуры, все же приходится принять к сведению, что все эти луга и перелески лежат на речном галечнике, одетом слоем окрашенной перегноем супеси от 1 дм до 0,5 м толщиной. По показанию жителей, сенокосы приходится через каждые 3–5 лет переносить на новые места, так как трава на них быстро вырождается; суходолы по той же причине признаются здесь совсем не пригодными для косьбы. Можно опасаться, что если бы значительные стада домашних животных и могли прокормиться здесь летом, то обеспечение их достаточным кормом на зиму все-таки оказалось бы невозможным без специальных посевов. Кроме того, при ближайшем исследовании, из показанной выше площади пришлось бы вычесть площадь проток, свежих галечников, береговых лесов и пр. И все-таки эта местность вместе с долиной рек Быстрой и Банной производит впечатление лучших мест на Камчатке, укрытых от морских ветров и достаточно плодородных.

Глава XVII

МИЛЬКОВСКИЙ РАЙОН

   Верхнекамчатск расположен на стрелке у впадения в р. Камчатку р. Адриановки. Сейчас же за селением широкое галечное устье Адриановки, обыкновенно переплываемое на батах, но теперь легко переходимое вброд (ниже колен). Течение сильное, так что, будь уровень воды выше, и лошадь собьет с ног. За Адриановкой еще четыре протоки ее же, разделенные островами, из которых первый галечный, с травянистым покровом, а другие два – с густым и темным береговым лесом. Путь здесь очень плохой, сырой, с колодником, частью у самой воды проток, частью среди чащи деревьев. За подъемом на берег терраска с сухим лугом, окруженным со всех сторон лесом. Луг этот, по-видимому, образовался на месте старых пашен и отличается массовым развитием сизоватой травы – пырея (Agropyrum repens). Далее путь все время идет среди белоберезников с луговинами. Впервые в лесу начинает попадаться осина. Перешли по очень плохим мостикам три небольшие речки, о которых в Милькове мне говорили, что это три устья речки Жупановой. По словам же И. Г. Протопопова, делавшего боковые разъезды, Жупановой называется только третья от Адриановки речка, составляющая как раз половину всего расстояния между Верхнекамчатском и Мильковым. Другие две называются просто 1-я и 2-я речки. Их считают самостоятельными и вытекающими из-под увала, из ключей, тогда как Жупанова выходит из горного ущелья.

   Еще лес, и начинаются мильковские покосы вдоль камчатских проток, выходящих вправо невдалеке от тропы. Покосы низкотравные и походят на покосы севера Европейской России; на них масса белого клевера, от которого пахнет медом.

   Перейдя речку Мильковку (старое название Шигачик) по мосту влево от небольшой заимки стариков, т. е. места, где одинокие старики Милькова ловят рыбу, мы остановились у берега речки на средней из трех слагающих его невысоких террас. На террасах обширные сухие луговины, со сплошным ковром клевера, – единственный остаток былой культуры и опытных полей и садов, устроенных некогда в Милькове.

   1 июля весь день дождь, хотя и небольшой. Экскурсия по направлению к селу выяснила, что кругом господствуют сухие террасы с редким белоберезником, среди которого на наиболее сухих местах попадаются отдельные осины. Террасы разбиты на небольшие участки плоскими логами вешних вод и небольшой речушкой с болотистыми берегами, где стоят среди леса шайбы для заготовки рыбы и другие следы промысла.

   Самое село Мильково расположено на краю береговой террасы над небольшой протокой с медленным течением. Кладбище перед ним на месте, очень похожем на боровое благодаря песчаной почве, стоит на краю обрыва к брошенной рекою протоке, отделенной от Антоновской реки, т. е. самого левого из действующих рукавов р. Камчатки, низким ивняковым островом.

   Из разговора с мильковскими стариками, а также со старостой Плотниковым и В. П. Карякиным выяснилось, что пущинские и шаромские жители ездят на промысел безразлично в оба хребта: верхнекамчатские – только в западный хребет, в вершины Адриановки и Жупановой; мильковские ездят преимущественно в Валагинские горы вплоть до Щапиной, причем они ездят дальше всех других и пути их разнообразны. Так, они часто переваливают через хребет и охотятся в области верхнего течения р. Жупановой, где на высоком долу стоят отдельные, не очень большие сопочки (вулканы), а ниже много каменного березника.

   В Милькове мы обновили запасы провизии: захватили муки, соли, сахару и пр. Кроме того, от В. П. Карякина мы узнали, что этой весной паровой катер Компании доходил до Щапиной и там устроил склад, где можно снова обновить запасы.

   Мильково самое большое и людное селение на Камчатке; кроме того, его жители, потомки колонистов, переселены сюда по указу императрицы Анны Иоанновны от 26 июля 1738 г. (см. Слюнин, стр. 461) с берегов Лены, отличаются наибольшей энергией и предприимчивостью. Дома чистые, из хорошего леса, смотрят весело. Посередине села площадь и небольшая, но красивая церковь. Школа с учителем из Читинской учительской семинарии помещается в собственном небольшом доме, где наш сотоварищ по экспедиции В. А. Власов устроил минувшей зимой метеорологическую станцию. Всего в Милькове было в это время 60 домов, 284 жителя, 282 головы рогатого скота, 125 лошадей и более 1200 собак. В селении живет церковный причт, фельдшер и находятся три или четыре лавки, причем выдающимся местным коммерсантом считается Колесов. Важным подспорьем признается перевозка на вьюках товаров из Петропавловска, так как доставка снизу водой считается значительно менее выгодной. Картофеля садится в огородах ежегодно 800–900 пудов при урожае около сам-8.

   2 июля мы проехали Мильково и достигли Кирганика, за которым долгожданное начало хвойных лесов, сделав 15 верст. Путь от Милькова, начиная от берега Антоновки, идет выгонами и покосами мильковцев среди белоберезника, более влажного, чем ранее пройденные, благодаря чему среди берез попадаются черемуха и тополя. На опушке, в версте от селения, одиноко стоит домик, в котором жили несколько лет тому назад, теперь уже умершие прокаженные. В шести верстах от Милькова тропа пересекает небольшую речку Омшарик, по которой, выше по ее течению, лежат главные покосы мильковцев, по преимуществу поросшие вейником. Далее пошли сухие площадки, заросшие смесью жимолости и шиповника, и сухие луга, среди которых часты деревья боярышника. Западный хребет ушел очень далеко; видны лишь более близкие плоские возвышенности с густым, ровным лесом из каменной березы. Осина все чаще и крупнее. Затем ручей, луга и кусты и широкая мелкая старица, заросшая водяной сосенкой (Hippuris vulgaris), с мутной водой и бродом выше колен. Здесь начало долины р. Кирганик с разнообразными береговыми зарослями. Некоторое время тропа идет вдоль узкой, но глубокой речки Кахитки, текущей среди густейших ивняков. Ее перешли по мостику и втянулись в лес из березы, тополя, ольхи и лозняка с мощными зарослями германского папоротника (Struthiopteris). За лесом открылась р. Кирганик, быстрая и глубокая, вплотную обросшая лесом; через нее протянут крепкий запор с 6 пеулями, или колпаками, а напротив по берегу стройный ряд из 14 высоких балаганов и амбаров.

   Мы довольно долго просидели в лесу, пока остыли лошади и собраны были паромы для перевозки; хотя было еще рано, когда мы приехали, но, как всегда, после переправы стало уже поздно ехать далее, и мы заночевали на берегу перед балаганами, с которыми и получили случай ознакомиться более детально.

   По здешним сведениям, от Милькова сюда 11 верст 80 саж., отсюда до сел. Кирганик 3 версты, от Кирганика до Машуры 35 верст, а от Машуры до Щапиной 60 верст.

   В проводники на Кроноки никто не идет, но все, как и в трех вышележащих селениях, указывают на Ивана Мятевского из далекого еще пока Толбачика как на единственного человека, который, имея трех взрослых сыновей и побывав в прошлом году на Кроноцком озере с П. Ю. Шмидтом, может нас проводить, не беспокоясь о доме.

   Кирганикские старики еще помнят своего старосту, тойона Чуркина, и проезжавшего мимо них Дитмара. Они знают, что Чуркин был проводником Дитмара и показывал ему сопку с озером внутри, как они обозначили Узон Дитмара. Из ныне живущих кирганикцев никто далее Жупановой и истоков Щапинской реки не бывал.

   Отсюда лишь слабо видны верхи гор, окружающих верховья р. Кирганик, и хорошо виден на востоке зубчатый гребень Валагинских гор. Долина с Верхнекамчатска сильно расширяется, но более в западном направлении.

   Река Кирганик многоводная и широкая. При переправе лошади наши плыли почти от берега до берега; брод, хотя и глубокий, открывается только осенью. Сейчас река переполнена красной рыбой, которая идет несметным руном, совершенно затирая более ценную чавычу. На наших глазах люди не успевали опрастывать "морды", и рыба, набиваясь в них, ломала эти не особенно крепкие сооружения и выскакивала обратно в реку.

   Здесь мы догнали дорожного техника переселенческой экспедиции Г. К. Гринупа, который остановился у старосты Кирганика – Панова, в верхнем этаже принадлежащего последнему балагана.

   На лето жители Кирганика совершенно покидают свое селение, находящееся на самом устье р. Кирганик, и переселяются в верхи балаганов на летовье. Лазают они наверх при помощи наклонно положенного бревна с зарубками. Здесь юколу окуривают и очень следят за огнем. Рыба, по словам жителей, долго не шла, а затем уже на днях сразу хлынула красная и как бы затерла чавычу, которой благодаря этому заготовили менее нормы. Ребятишки – а их в Кирганике необыкновенно много – ловят на икру удочками гольчиков, т. е. молодь различных рыб, и сушат их, заготовляя юколу для порученных их надзору щенков. Кирганик имеет такое же бодрое, жизнеспособное и веселое население, как и два предыдущих селения – Верхнекамчатск и Мильково. Население это – потомки коренных камчадалов, и летний быт наиболее полно сохранил древние камчадальские черты сравнительно с тем, что было во всех селениях, которые мне пришлось видеть. Значит, бодрость эта не племенная, а зависит от местных условий. Между прочим, эти три деревни возбуждают общую зависть тем, что им, при их населенности и близком расстоянии между ними, очень легка дорожная повинность – каюрство, тяжело ложащееся на другие селения.