Текст книги "Кто сказал: "Война"? (СИ)"

Автор книги: Владимир Ларионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– Раз так хочешь, пусть будет магия. Только магии самая малая капля. Остальное – наука и ремесло, а науку с ремеслом любой может освоить, стоит только захотеть.

Ярмил сразу согласился:

– Я хочу, учи.

И началось обучение. Сначала буквы и цифры, слова, знаки речи и знаки счета. Потом небольшие книжки и простые задачи. А в перерывах Озавир рассказывал, чем и как можно облегчить его боли. Потом Ярмил спросил о других лекарствах, посланник рассказал и это: о разных веществах, которые помогают победить болезни, о том, что некоторые из них добывают как камни, другие берут из растений и животных. А самые сильнодействующие нужно готовить специально, для каждой хвори по-разному. И даже показал, как делать некоторые. Делал, и объяснял:

– Разные вещества, соединившись, меняют свойства. И какие свойства они обретут, зависит от количества первоначальных составляющих и от условий, в которых ты готовишь. И еще запомни: то, что в малых дозах лекарство, в больших – всегда яд.

– Ты, наверное, целитель, – решил тогда Ярмил, – раз так много об этом знаешь.

А он опять только посмеялся:

– Что ты! Об этом я знаю очень мало. Только то, что каждый орбинский мальчишка изучает в семинарии.

Ярмил тогда долго думал, что же за место такое – этот Орбин, если там каждого мальчишку учат стольким премудростям? Он полюбил этот город, даже не увидев, не узнав его, заранее. И решил, что обязательно там побывает, чего бы это ни стоило.

Но орбинцы схватили и казнили Озавира как изменника…

Златокудрый посланник был единственным человеком в жизни Ярмила, который не жалел его и не презирал, а слушал, стремился понять; уважал его ум и характер и, несмотря на немощное тело, верил, что однажды Ярмил не из вежливости, а по заслугам будет именоваться славным и великим. Сам Ярмил, конечно, не был простофилей – понимал, что Озавиру выгодно посадить на трон Умгарии друга своей страны, а не врага и завоевателя… ну и пусть! Он был согласен: тот, кто поможет избавиться от боли и прожить долгую, деятельную жизнь, и есть самый настоящий друг.

Только вот в Орбине дружбу с кнезичем посчитали предательством… отчего? Почему? Ярмил долго думал, но понять так и не смог. И дал себе зарок, что однажды спросит. Сам доберется до главных златокудрых вождей… как бы они там не назывались, и потребует ответа: за что казнили Озавира? И почему война и кровь просвещенным мудрецам показались желаннее мира и дружбы?

Но Озавир все-таки сдержал слово: когда уехал – прислал книги, много книг, целых два десятка. И Ярмил учился. Было трудно, потому что читал он еще плохо и многого сразу не понимал, но старания принесли свои плоды. Теперь умгарский кнезич не только бегло читал по-орбински, но и освоил арифметику, азы естественных наук и даже научился составлять карты. Потому-то кнез Вадан и пожелал наконец видеть на военном совете своего старшего сына.

Закончив с ногой, Ярмил принялся разминать спину: водить плечами и плавно скручиваться то в одну сторону, то в другую… Необходимых для лечения движений было много, и проделывать их следовало правильно, многократно повторяя, но за все время тут, в походном лагере, ему это еще ни разу не удалось. Вот и теперь он едва начал, а с улицы уже полог тянут:

– Кнезич Ярмил! Подводы подошли. Старшина принять просит…

Пришлось бросить разминку на середине, спешно одеваться и идти. За снабжение армии фуражом и провизией отвечал он. Молодой дружинник, который принес весть о прибытии купцов, почтительно засеменил рядом, приноравливаясь к неширокому сбивчивому шагу калеки. Но ни торопить, ни обгонять не посмел: теперь в армии старшего сына кнеза Вадана уважали.

А три месяца назад, когда он только появился в расположении войск, об уважении и мечтать не приходилось: новобранцы в голос не смеялись – и то ладно. Присмирели, когда он оказался единственным, кто смог разобраться в захваченных у врага документах. Все по полочкам разложил: и к какой местности относятся карты, и какими знаками отмечены военные укрепления, а какими – мирные города и деревни. И даже число вражеских бойцов посчитал по продовольственным спискам. Но тогда только удивились, остерегаться начали, а по-настоящему зауважали, когда подошел первый обоз с зерном.

Кули, сложенные в подводах, Ярмилу сразу не понравились, да и купец, что обоз привел, тоже: красивый парень, высокий, плечистый, а глаза масленые, не по стати приветливые. Лживые. Поэтому, когда старшина уже дал отмашку сгружать, Ярмил приказал остановиться. Старшиной был дюжий дядька, заслуженный ветеран, недаром поставленный своим кнезом начальствовать в лагере, самоуправство мальчишки-калеки его возмутило. Но, видно, он вовремя вспомнил, что мальчишка – сын самого Вадана Булатного. Нелюбимый, говорят, но кто знает?.. Ярмил все эти сомнения по лицу старого вояки прочел как по открытой книге, и понял: если сейчас ошибется, потом не оправдается. Все же повторил:

– Погоди сгружать.

Доковылял к самой подводе, ткнул пальцем в верхний мешок и спросил:

– Куль, как я помню, должен быть ровно пять малых бочонков? Найдется ли у нас торговая мера?

Купец на Ярмила даже не взглянул, засуетился вокруг старшины:

– Да все честно, уважаемый, что ты! У верного человека куплено, да и сам я проверял… перед богами честью своей купеческой клянусь!

Старшина послушал и отступился:

– Человек честью клянется, я ему верю… а и чего не верить-то? Он меня не обманывал. А ты, кнезич, если не доверяешь, так сам и возись. Говорят, по цифири да записям ты у нас мудрец… – и ушел. Правда меру принести все же распорядился.

Когда бочонок доставили, Ярмил сам вскрыл куль и зерно перемерил. Почти половины меры не досчитался. Вскрыл второй, потом третий… и в каждом хоть немного да не доставало. Тогда купец уже другую песню запел, мол, серебра ему мало выделили, вот и пришлось закупаться у первого, кто за куль подходящую цену дал. А сам-то он все мешки перемерять и не собирался. На это Ярмил ответил:

– Опять врешь. Серебра тебе дали не мало, а по честной цене: двадцать три куля за витую пядь, а привезти сто десять велели, так что еще с запасом, – благо все цифры по армейским заказам он изучил загодя. – Поделил с поставщиком прибыток или все себе забрал? И, как думаешь, чем тебя за такой обман наградят?

И тут купца как прорвало:

– А ты, горбун кривоногий, еще и стращать меня будешь? Да кто ты такой выискался?! – и пошел, набычившись, на обидчика. Какой-то калека немощный угрожать вздумал? Тут и правда в пору только разозлиться.

В первый миг Ярмил испугался: что он, больной и слабый, может против здоровенного детины? Помощи бы попросил, да как назло рядом никого не оказалось. Полный лагерь вооруженных дружинников, а здесь – пусто. И отступить нельзя… какой же он великий кнезич, если с купцом не справится?

Решение пришло мгновенно. Ярмил правой рукой выхватил нож из поясных ножен, а левой наглеца за руку схватил и ладонь к подводе притиснул, к краю борта и тому самому кулю с зерном, который первым перемерял. А потом размахнулся и ударил. То ли нож был такой острый, то ли Ярмил своей настоящей силы никогда не знал, но с первого же удара три пальца от ладони купца отвалились, мешок прорвался, и зерно ровной струйкой полилось на землю.

Ждать, пока польется еще и кровь, Ярмил не стал, отпустил руку бедолаги, развернулся и пошел прочь. Только приговорил напоследок:

– Будешь знать, как моего отца и своего великого кнеза обманывать.

На крик купца, конечно, тут же сбежались дружинники. Им он приказал раненого перевязать, а с дороги все собрать до последнего зернышка. И так хорошо в тот раз у него вышло приказывать, что больше никто в его полномочиях сомневаться не смел, а смеяться над ним – и подавно. Хорошо не поняли, как самому ему страшно, до дрожи, до рвоты… но уж этого никто не увидел, Ярмил позаботился.

С тех пор заниматься снабжением армии ему стало намного проще: торговцы обманывать перестали. Вот и сейчас крупа, сыр, солонина – все в лучшем виде и по счету. Правда к завтраку он теперь опоздал, все наверняка поели и разошлись, а ему жевать придется то, что другим не сгодилось.

Но у самого кухонного костра Ярмил заметил необычное оживление: молодые дружинники толпились вокруг, будто все еще были голодными. А потом увидел, ради кого они собрались: братец Горан пожаловал с друзьями из личной охраны. Горан тоже его узнал, руками замахал:

– Яр, ах ты коряга колченогая, неужели тут еще?!

Ярмил кивнул, подошел и не успел увернуться от медвежьих объятий младшего братика. За время военного похода он, казалось, еще подрос: и плечи раздались, и руки стали длиннее, а голос – настоящий армейский горн!

– Я-то думал, ты давно сбежал, в тепло да сытость, какой-нибудь девке под подол, а ты вот он!

Кнезич Горан, юный герой войны – вот кого дружина на руках носить готова. Ярмил и сам брата любил, гордился им, только исчезать безвестным ради славы младшенького не собирался.

Сели вокруг костра, выпили бражки за встречу, закусили отменной олениной. Горан тут же и поведал, как добыл оленя по дороге в лагерь. Потом спросил:

– Ну, рассказывай, братец, чем тут занимаешься?

Но Ярмил сразу отговорился:

– Да о чем мне, тыловой крысе, рассказывать? Это у вас там приключения да геройства, тебе и говорить, а мы послушаем.

Не любил он о себе болтать, да еще чтобы все смотрели. Другое дело братец Горан. Тот уж как начнет свои похождения описывать, так и сказителя не нужно. Вот и сейчас вспоминать начал, а друзья его подхватили: о боях, о штурме Мьярны, самом первом, когда еще думали нахрапом взять; а потом – о пленной девке, которую в кости разыгрывали; или о том, как приятель в деревню за едой пошел, а его там мальчишка подкараулил и живот вилами продырявил…

– Так мы ту деревню дотла спалили и пепел разбросали, чтобы и хоронить было некого, – закончил один из друзей брата. – Кнез-то больно зол был, но Горан нас в обиду не дал!

Ярмил подумал, что спалить деревню много ума не надо. Все-таки Озавир прав был: если селян пожечь, то кто же хлеб вырастит? И кому тогда нужна будет победа и власть над пустынными землями? Но вслух ничего не сказал, так, про себя задумался. И не сразу понял, что брат к нему обращается.

– Эй, Яр, уснул? Новость, говорю, есть, лично для тебя. Видел под Мьярной одного златокудрого, Наром зовут. По слухам – твоему посланнику он сын родной. Так вот… у нас он воюет, против своих.

Ярмил сразу вспомнил: «У меня сын твоих лет, тоже драться не любит. Говорит, это для дураков». Удивился сильно: сам Озавир ни за что бы против своих воевать не стал. А его сын – почему? Неужели он тоже отца предал? Или наоборот, это верность?

Вслух спросил другое:

– И как он дерется?

– Сам не видел, но слышал, что хорошо, даже слишком. Отец его теперь за свое счастливое знамя держит, вместо пропавшего кречета. Болтают, он в одиночку город взять может, маг, мол!.. но это уж вранье. Просто так город даже маг не возьмет, – с видом знатока рассудил Горан. И потом вдруг лукаво добавил: – А ты, небось, встретиться бы с ним хотел?

Ярмил только плечом пожал, одним, тем, что сегодня не болело. А про себя подумал: « Встречусь. С ним – встречусь обязательно».