Текст книги "Кто сказал: "Война"? (СИ)"
Автор книги: Владимир Ларионов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Пролог
Фитиль вспыхнул, озарив всю комнату, и с шипением погас: масло в лампе закончилось. И бездна с ним… на сегодня уже хватит – и так с ночи за работой. Ноги продрогли на земляном полу, пальцы занемели от усталости, а глаза драло, словно в каждый сыпанули по горсти песка. Озавир отложил кисть, закрыл склянку с чернилами притертой пробкой. Напоследок хотел еще раз глянуть исправленную карту, но в полумраке комнаты все равно ничего толком не поймешь. Служба вещателя особо не балует: приходилось и есть в грязных нищих трактирах, и спать в лесу на лапнике, но именно сейчас, в Умгарии Озавир особенно часто вспоминал родной дом в Орбине, теплый, светлый, устроенный для жизни. В этом же подобии жилища становилось холодно, стоило очагу в глиняной печурке погаснуть. А темно было всегда: крошечное окошко, затянутое бычьим пузырем, совсем не давало света. И, хотя на дворе уже около полудня, писать приходилось при дымной масляной лампе. Наработавшись, как сегодня, до рези в глазах, Озавир не раз уже думал: не поделиться ли с этими дикарями секретом изготовления стекла? Только сомневался, что даже под его руководством у них выйдет что-то достойное.
Дождавшись, пока подсохнет тушь, он скрутил пергамент и сунул в тубус, закрепленный на поясе – так надежнее. По-хорошему письма следовало не накапливать, а сразу же отправлять в Орбин: пусть Высокий Форум изучает, делает выводы. Но было не с кем – на такой вал новостей никаких гонцов не напасешься.
Да… проспали орбинские патриархи Умгарию, упустили. И пенять некому: он сам, славнейший Озавир Орс, уже восемь лет как Отец-Вещатель республики по должности обязан изучать соседей, знать все их помыслы, сильные и слабые стороны. Но в Орбине привыкли больше смотреть на юг, за горы – там богатые страны и торговые интересы, да вполглаза приглядывать за крайним севером – северяне повоевать не дураки. А тех, что под боком, считали совсем уж дремучими дикарями, годными только на поля и в шахты. Тем временем никому до сих пор не известный воевода Вадан по прозвищу Булатный сумел объединить разрозненные умгарские племена и, объявив себя великим кнезом всех умгар, завел общую казну, армию, начал строить собственную столицу.
Но Высокий Форум Орбинской республики и на это внимания не обратил. Зашевелились лишь, когда от кнеза Вадана явился вестник с наглыми требованиями понизить цены на металл и торговые пошлины за проезд по Пряному пути и другим орбинским дорогам. А не то, мол, выходите в поле силой мериться. Над «силой» умгарских племен, издавна пахавших землю и разводивших свиней, а по воинской части преуспевших разве что в междоусобицах, патриархи только посмеялись, но посольство все же решили отправить – познакомиться и осмотреться.
Ехать к Булатному Озавир согласился сразу же: сменил синие с серебром родовые ленты на белые посольские – и в путь. Он-то, не в пример другим славнейшим, уже давненько подозревал, что не все в Умгарии так ладно, как привыкли думать патриархи. Но то, что увидел своими глазами, не просто удивило – испугало! Вдоль границы появились укрепленные заставы, и не с парой десятков ленивых стражников, а с дружинами в несколько сотен, с тренировочными лагерями, где опытные воины ежедневно муштровали новобранцев. От застав к соседним селениям потянулись дороги, а вдоль дорог уже копошились небольшие рынки с постоялыми дворами и ремесленными лавками. И пусть пока это лишь палатки да времянки, Озавир не обманывался: два-три года – и на их месте поднимутся города, благо кругом полно леса, а в умгарских селениях – плотников. Причем разные племена заметно сблизились, научились жить и работать сообща. И сообща же ненавидеть орбинитов, отнявших когда-то их лучшие земли, пленивших братьев, а теперь – захвативших всю торговлю и дерущих непомерные цены. Под самым боком республики выросло молодое государство, жадное, злое, готовое к мести.
За первый месяц, пока посольская миссия добиралась от границы до Сокольнича – новой столицы кнеза Вадана – Озавир отослал назад в Орбин почти всех своих спутников, даже личного секретаря с двумя казенными охранниками – последних, кому мог доверить секретные донесения. Сам остался только с наемным телохранителем-ласатрином да старым слугой, умгарским вольноотпущенником. В верности этих двоих Озавир не сомневался – оба были многим обязаны роду Орс и ему лично, но вот в том, что они с тем же рвением будут служить Орбину, уверенности не было. Поэтому многочисленные пометки, записки и измененные карты Умгарии приходилось таскать при себе.
Озавир потянулся, встал, и, накинув меховой плащ, вышел на крыльцо. Свет ударил так, что из глаз брызнули слезы. Пришлось зажмуриться и долго, постепенно привыкать к ослепительному солнцу на голубом небе, к искристым сугробам и невозможно, по-весеннему ярким краскам. Так и было: сегодняшняя ночь, самая длинная в году, минула, и день – тут его называли днем Перелома – уже считался весенним, праздничным. Что ж, не каждый день удается побывать на празднике у враждебных соседей. Озавир еще раз проверил спрятанный под мехом тубус и отправился в город.
Хотя до настоящей весны было далеко, умгары все равно радовались, как дети. С самого утра выставили огромные столы и устроили пир прямо перед жилищем кнеза, который почему-то величали дворцом. Озавира и самого поселили в этом же «дворце», в дальнем пределе, и он уже успел оценить свои покои по достоинству. Несколько соединенных между собой бревенчатых срубов с тесовыми скатными крышами с виду больше походили на склад или конюшню, чем на дом, достойный правителя: глухие стены с крохотными окошками да огромное парадное крыльцо, которым обычно никто не пользовался.
Сегодня крыльцо украсили сосновыми ветками и цветными лентами, очень дорогими для этих мест – народ ждал появления своего правителя, не иначе.
С правителем умгар Озавир уже успел неплохо познакомиться. Высокий, грузный телом и уже немолодой, хотя и по-прежнему сильный, кнез Вадан с людьми держался запросто. Иногда бывал весел, но чаще – суров. Среди воевод слыл справедливым: награждать усердных и наказывать провинившихся не стеснялся. Семьей любил похвалиться: красавицей-женой, моложе себя вдвое, младшим сыном, в свои невеликие годы прослывшим настоящим богатырем. Старшего – хромого и горбатого – старался не вспоминать и держать подальше: нечего, мол, бросать тень несчастья на правящее семейство. В общем, обычный варварский вождь, с такими Озавир не раз справлялся, нашел бы подход и к этому, если бы не советник. Йенза, воспитанный в Ордене Согласия, гордо носил черную мантию мага и был настоящей силой, с которой так запросто не сладишь…
Впрочем, сегодня смотреть на Вадана и его свиту не хотелось, насмотрелся уже, да и потом успеет. Любопытнее было прогуляться по городу, потолкаться в веселой толпе, увидеть местных артистов и музыкантов, а главное – услышать, о чем говорят жители столицы.
Мимо уставленных яствами столов Озавир пробрался к воротам деревянной крепостицы, такой новенькой, что вблизи стены еще ощущался смоляной дух свежего дерева, вышел на площадь.
На городской площади народ уже вовсю веселился. Дружинники Вадана выкатили несколько дармовых бочек браги из кнезовых погребов и поили всех желающих: кого из кружки, а кого и прямо из ковша. Брагу тотчас заедали блинами и пирогами, ломтями хлеба с сыром, жареной свининой – благо торговцев всякой снедью вокруг хватало. Тут же затевали игры и шуточные состязания. Озавир остановился у театральной ширмы посмеяться над шутками тряпичных кукол; поглазел, как, скинув полушубки, умгарские парни пытаются влезть на деревянный шест за привязанным к вершине петухом или ленточкой для подружки; как другие парни, сидя на бревне, мутузят друг друга мешками с мякиной. Раз даже чуть не ввязался в кулачный бой – очень уж весело подначивали сокольницкие красавицы «худенького» чужеземца – хорошо, что сумел отговориться. Так, между делом спустился к дальнему краю площади.
Внизу, на покрытой льдом реке, молодежь устраивала свои игры: одна ватага слепила из снега крепость и теперь готовилась защищать ее от захватчиков, а вторая – собиралась напасть. Игра еще только начиналась, соперники пока не сражались – больше подначивали друг друга угрозами и насмешками, и, судя по тому, как зло и оскорбительно шутили некоторые остряки, все могло закончиться настоящей дракой. Захватчиками командовал наследник кнеза Вадана Горан – Озавир узнал его по приметному полушубку из пятнистой шкуры снежного барса. Здоровый, плечистый парень, под стать отцу: по прикидкам ему было лет пятнадцать, но выглядел он значительно старше.
На берегу толпились зрители: стайки девушек в ярких платках, наверное, выглядывали женихов, ведь в потешных армиях собрались сыновья вождей и самых видных дружинников. Тетки-селянки посмеивались и щелкали орешки; зрелые мужи, вспоминая молодость, травили байки и на свой лад напутствовали молодежь. Только один человек, согнувшись под долгополой лисьей шубой и опершись на костыль, стоял в стороне от общего веселья, не присоединяясь ни к одной компании. И его можно было узнать сразу – старший сын Вадана, лишенный наследства из-за телесной немощи.
Оба кнезича здесь… это показалось интересным. Любит ли старший младшего или ревнует, таит обиду? И на что пришел посмотреть сегодня – на его победу или поражение? Озавир спустился к реке и остановился рядом с юношей. Тот тоже узнал нечаянного соседа и, почти не оборачиваясь, кивнул, вежливо поприветствовав:
– Здравствуй, южный гость. Весело ли тебе на нашем празднике?
Впрочем, тон оказался не приветливым и не праздничным, юноша был сердит и раздосадован, что его уединение нарушили, но Озавир сделал вид, что ничего подобного не заметил.
– Здравствуй и ты…– он чуть запнулся, припоминая имя: в отличие от младшего сына, старшего кнез вспоминал редко и по имени почти не называл, – славный Ярмил.
Тут мальчишка дернулся и обернулся, широко раскрыв глаза: с чего это он вдруг славный?
Мальчишке, да еще и такому хилому, по умгарской традиции никакого величания не положено, пусть он чей угодно сын – сам-то не заслужил, но ведь чужеземец знать таких тонкостей не обязан? И Озавир нарочно вставил вежливое обращение к первородной орбинской знати, которое по-умгарски звучало и вовсе вызывающе.
– Не думаю, что я хоть чем-то славен, – нашелся наконец юноша, – разве тем, что никто обо мне не помнит.
– Ничего, ты молод, еще прославишься, тогда и запомнят.
Он усмехнулся, мол, болтай дальше, глупый изнеженный чужестранец, но Озавир предпочел опять не заметить и продолжил:
– Не подскажешь, в чем суть игры, которую эти молодые люди затевают?
– Ясно, в чем. По снегу круг очерчен, видишь?
Озавир пригляделся и правда заметил, что поле сражения ограничено кругом, выведенным бороздой в снегу. Один парнишка из строителей крепости как раз обходил его и густо сыпал в борозду золу из мешка. Круг был неровным: крепость оказалась ближе к краю, а основное пространство оставалось нападающим для маневра. Теперь о правилах догадаться было несложно, но Озавира и не занимали правила.
– Надо врага за круг выгнать, – сухо закончил мальчишка. Видно, все еще надеялся, что чужак отвяжется, уйдет.
– И чего в этом сложного? – Озавир сделал вид, что разочарован. – Была бы сила, а толкаться все умеют.
– Нельзя толкаться! Руками и ногами врагов трогать нельзя, только снежками. А это непросто! Тут с умом надо, не силой…
Рассердился. И на то, что чужак родные обычаи ругает, обиделся. Хорошо…Мальчишка людей сторонится, угрюмый вид напустил, а чуть тронь – вон как ярко отзывается. Зацепить его будет несложно.
– А, раз не силой, почему сам не играешь?
Мальчишка аж задохнулся от неожиданности и замолчал. Но Озавир и не собирался ждать, пока он опомнится, сам ответил на свой вопрос.
– Боишься, что выиграть не сможешь? Но ты ведь и не пробовал? Если нужен ум, хитрость, то, может, и у тебя бы получилось? А если и нет, так не все побеждают, но можно играть просто ради удовольствия.
– Брать крепость ради удовольствия? – юноша смотрел на него удивленно, как на сумасшедшего.
Конечно, варвары, вроде умгар, ни одной игры не затевают, чтобы просто повеселиться – они должны побеждать, доказывать свою силу и право. А этот мальчик вряд ли избалован хоть какими-то победами. Без полной уверенности в том, что блеснет и всех удивит, ни в какое дело он не сунется. Озавиру стало жаль кнезича, несмотря на то, что сам же хотел расшевелить, обольстить и использовать.
– Не любишь бегать и валяться в снегу просто так, – он понимающе кивнул. – У меня сын твоих лет, тоже не любит.
Взгляд кнезича сменился с удивленного на недоверчивый: откуда, мол, у тебя взрослый сын? Не в первый раз такое. Худой, гладко выбритый, с белой лентой в волосах, Озавир казался умгарам не то ребенком, не то женщиной. Шукша, старый слуга, не раз советовал бросить орбинские привычки каждый день скоблиться и кудри чесать. Меньше, мол, прихорашивайся, тогда и за своего примут. Но он не собирался быть «своим» среди дикарей, он – голос Орбина, вот и пусть видят орбинита. Подрезал волосы, чтобы проще мыть – и только.
Так что о возрасте его спрашивали частенько. Думал, и этот юноша сейчас спросит, но нет, смолчал. Спросил совсем другое:
– Твой сын болен?
– Нет, просто не любит возню и драки. Говорит: это для дураков.
– Не любит, – кнезич презрительно скривился. – Оттого вы, златокудрые, такие слабые. Как женщины. Йенза говорит, боитесь всего, даже собственной магии. Был бы я магом!..
– Всех бы сразу победил? – наивный ребенок…
Порой все умгары казались слишком наивными, бесхитростными: приняли чужака как родного, пустили в столицу и даже не приглядывают: броди, где хочешь, делай, что вздумается… Ну да, гость для варваров и есть самый близкий, свято почитаемый. И сам ничем хозяину навредить не может, пока не покинет его землю. Добрые законы-то, чистые… А Озавир что делает? Как раз вред хозяину и творит… или все-таки не вред?..
И точно ли за ним не приглядывают? Может, Булатный и прост, но вот орденский маг-то вряд ли… ох, не обмануться бы. И самому себя не перехитрить.
– Побеждает все равно не маг.
– А кто же? – губы кнезича кривит недоверчивая улыбка.
– Кто умнее: не воин в поле, а командующий, планирующий в своем шатре битву. И не маг, швыряющий силу почем зря, а ученый, который знает, куда приложить малую силу, чтобы многого достичь.
Мальчишка кивнул и замер – задумался. Озавир тоже замолчал: пусть подумает. Пусть сам, своим умом дойдет, что все это для него значит, какие открывает возможности.
Но долго молчать не стал – указал снова на играющих:
– Да и вообще, зачем воевать-то? Война – не самое достойное дело: кровь, боль, смерти. Убивать легко, а кто потом пахать и сеять будет? Чем хуже, например, города строить, дороги? Или посадить сады, чтобы цвели круглый год. Или людей лечить, чтобы не болели…
Пока он говорил, кнезич возил костылем по снегу, будто вычерчивал что-то, но последнее, видно, было слишком для него – резко перестал, ударил палкой в середину рисунка. И даже выпрямился.
– Врешь ты все, чужестранец, не цветут сады зимой! И люди все равно болеют и умирают.
Зря поторопился! Перегнул – сейчас мальчишка развернется и уйдет, не желая больше разговаривать с чужаком, который тычет в нос его увечьем и бередит рану. А второго раза вот так свободно поговорить с кнезичем может и не быть. Озавир, досадуя на себя, не знал, что ответить. Может, теперь лучше вообще молчать? Быстрее забудется… Но кнезич не уходил, ждал ответа. Даже в глаза заглянул – и тут стало ясно: попался. Почуял для себя что-то ценное. Что ж, тогда пусть узнает больше.
– В Орбине тоже бывает снег и холод, не как у вас, конечно, редко, но бывает. И по берегу реки иногда намерзает лед. А вокруг главной площади все равно цветет сад. Все потому, что под землей проходят трубы с водой. Зимой воду нагревают, чтобы растения не мерзли. И, конечно, за садом ухаживают люди, умные, ученые. О цветах они знают гораздо больше меня. Другие ученые строят дома, высокие, вон, как те сосны, с большими светлыми окнами. Третьи – мостят ровные дороги…
– Должно быть, чудное место – этот ваш Орбин, – перебил его мальчишка. Он по-прежнему недоверчиво ухмылялся, но уже было заметно, как заинтересован. Только вид делает, что ему, мол, все эти чужеземные штучки не нужны.
– Да, чудесное, – Озавир улыбнулся, – У нас есть те, кто очищает воду и плавит металл, кто красит в яркие цвета ткани и кожу, варит мыло. И лечит людей.
Он замолчал. Но мальчишка тут же вскинул взгляд в ожидании продолжения. Он, наверное, сам не знал, сколько в том взгляде было надежды.
– Конечно, врать не стану, и у нас люди умирают от болезней. И тебя даже маги вряд ли сделают таким, как Горан. Но ты сам мог бы лечить себя, других. Да что угодно! Даже играть в снежки. И побеждать. – Озавир весело усмехнулся, – Тем более, чтобы планировать победы сильным и здоровым быть не нужно.
Мальчишка мотнул головой и упорно продолжил спорить:
– Все равно это сказки. Орбин – вон как далеко. Да и ты скоро домой вернешься. Как же я буду учиться?
– По книгам… – сказал – и сразу понял: откуда в такой глуши книги? Сам кнез читает с трудом, а Ярмил, ненужный и незаметный, наверняка вообще не умеет. – Я научу тебя читать по-орбински, хочешь? И книг пришлю.
– А когда научишь? Прямо сейчас?
Хочешь победить врага – воспитай его сына – так гласит древняя мудрость. Что ж, похоже у Озавира это может получиться.
– Так что? – в нетерпении переспросил Ярмил.
– Конечно, давай начнем прямо сейчас. Идем?
Схватка на льду была в самом разгаре, несколько потешных бойцов уже размазали границы пепельного круга и были изгнаны на берег. Несмотря на потери, кезич Горан со своим маленьким отрядом все яростнее наседал на снежную крепость. Но его старшего брата больше не заботило, победит он или нет.
*1*
Гайяри проехал во двор конюшен и спешился. Несколько мальчишек тут же оказались рядом, наперебой предлагая услуги славному господину из старшего рода, но он лишь отмахнулся. Доверять Задиру чужим рукам – этого только не хватало. Сам расседлал, сам хорошенько растер и завел в стойло, расплатившись со старшим конюхом. Ничего, что с начала игр конюшни переполнены – для его серого красавца всегда найдется лучшее место, чистая вода, овес и соленая краюха – недаром же он платил вдвое, и не медью, а серебром.
Устроив любимого скакуна, Гайяри вышел во двор и мимо приземистых конюшен направился прямо к громаде Большой арены Орбина. В оружейной галерее под трибунами звенели клинки, лязгали доспехи, перекликались занятые разминкой бойцы. Но стоило там появиться, и все мигом стихло. Невольники арены – ученики и наставники боевой школы – опустили оружие, замерли, уставившись себе под ноги. Чужаки из соседних стран не спешили кланяться, напротив, во все глаза принялись разглядывать златокудрого – одного из тех непобедимых, с кем сегодня предстоит сражаться. Обычное дело. Гайяри даже оборачиваться на них не стал. Где-то здесь, скорее всего, разогревается перед поединком и его нынешний соперник, но что за смысл искать и угадывать? Придет время – любой будет побежден, как и все до него.
Навстречу вышел сам Иртан Гнутый Меч, совладелец школы и устроитель игр – коренастый, нестарый еще мужчина, как всегда наряженный не к месту пышно и дорого: в узорчатый атлас и тонкую шерсть. Изрезанное шрамами лицо расплылось в улыбке, показавшей недостаток двух передних зубов.
– Приветствую тебя, славный, – сказал он и тоже поклонился, но не как раб, вперив взгяд в землю, а глядя в глаза как равный равному.
Иртан сумел подняться от невольника арены до хозяина игр, и свободу, по слухам, заслужил тем, что погнувшимся в бою мечом одолел орбинита старшей крови. Впрочем, и сам он, светло-русый, синеглазый, с породистыми чертами, которые ни шрамы, ни выбитые зубы не могли обезобразить окончательно, скорее всего, был орбинитом не меньше, чем наполовину – не иначе кто-то из славных продал в школу своего ублюдка. Шрам на пробитой ноздре потерялся среди старых боевых отметин, но невольничью серьгу Иртан носил по-прежнему, правда, теперь в ухе – гордился, наверное… хотя Гайяри искреенне не понимал, чем тут можно было гордиться? Он слегка кивнул в ответ: кланяться полукровке-вольноотпущеннику, пусть и удостоенному гражданства, слишком много чести.
Иртан не оскорбился, вроде бы даже не заметил.
– Все готово, как ты любишь: горячая вода, чистое полотенце, твой доспех, гребень и ленты. И охрана: никто тебя не потревожит. Собирайся спокойно – все ставят на твою победу.
– Не бойся, Иртан, не разорю, – усмехнулся Гайяри. – Златокудрый демон не проигрывает.
И, не сбавляя шага, прошел дальше по галерее, мимо личных и рабочих комнат устроителя, мимо фонтана, где бойцы умывались после тренировок, мимо темного прохода вглубь под трибуны, к архиву игр, кельям рабов арены, складам разной утвари и еще целому лабиринту помещений. В самом конце галереи его встретили двое немолодых уже бойцов-невольников из тех, что оставили сражения на арене в далекой молодости – охрана школы.
Просторное помещение за их спинами с проемом в стене, забранным решеткой, звалось «господскими покоями». Там обычно готовились к выходу на арену бойцы-орбиниты. На трибунах зрители свистели, кричали и топали, приветствуя очередных поединщиков, но сюда шум почти не доносился. И хорошо: ритуал подготовки к бою требовал тишины и сосредоточения. На одном из стоящих вдоль стены ларей Гайяри нашел кувшин с водой, медный таз. Убедившись, что вода не остыла, он разделся и начал тщательно смывать с себя дорожную пыль. «Собрался в бой – готовься к смерти» – так его учили, а чумазым умирать негоже. Боли и смерти Гайяри не боялся, попросту не верил, что такое может с ним случиться, но умывание перед поединком – тепло и плеск воды, звон меди, холодок сквозняка на влажном теле – приносило особенную, обостренную радость бытия, чувство жизни и силы. Покончив с умыванием, он насухо вытерся и взялся за доспех.
Еще до потрясения лучшие воины старшей расы, желая помериться силой и мастерством, вручали жизнь Творящим – выходили на бой нагими, доверяясь только своей выучке и полученному от богов дару. Теперь, когда магия ушла из Орбина, вместо дара златокудрые бойцы брали клинки и сражались не между собой, а с любым противником, готовым бросить вызов, поставить на кон жизнь. Но разве это повод менять освященные веками обычаи? Гайяри, как и его древние предки, хотел почтить Творящих за благодать, которую в себе чувствовал, поэтому единственное, что он все же себе позволил – это кожаный пояс с приклепанными по краю стальными пластинами поверх набедренной повязки: очень уж не хотел по глупой случайности доживать жизнь евнухом.
Застегнув и проверив пояс, он снял свою обычную голубую ленту, расчесал волосы и туго перевязал другой – алой, траурной. Теперь он был готов. Осталось только вдохнуть, закрыть глаза и представить…
…горячий песок под босыми ступнями, знакомый рельеф рукоятей в ладонях, тяжесть клинков, приветственный гул трибун – и дрожь возбуждения потекла по телу, отсекая волнение и суету. Вот сейчас темная огненная сила наполнит кровь, упругими ударами смоет остатки слабости и сделает его непобедимым. Гайяри любил все это: страх, перетекающий в предвкушение, чистый, расчетливый азарт боя, миг победы – и власть! Безграничную власть над жизнью противника, над помыслами тысяч орбинцев, от славнейших патриархов до бродяг и попрошаек, восторженно кричащих с трибун. Любил самозабвенно, без оглядки на честь или риск, потому что знал, чувствовал – именно в этом его истинная судьба. Быть может, кто-то думает, что златокудрый демон готов драться, пока за ним сила и успех, и сникнет сразу, как только станет по-настоящему туго? Напрасно. Ни убийство, ни смерть – ничто его не остановит.
Негромкие шаги заставили Гайяри прерваться и оглянуться. Как всегда Иртан явился сам и как всегда произнес только одну фразу:
– Пора, славный, – и, дождавшись ответного кивка, повел его через галерею и темный лабиринт коридоров.
И вот он, ослепительно-солнечный круг арены. И переполненные зрителями трибуны – теперь они кричат от нетерпения, свистят и топают ради него. Славные орбиниты, их слуги и рабы желают видеть, как он сразится и победит. А пламя уже течет по венам, сила бугрит мускулы, время покорно льнет к рукам, лижет разгоряченное тело прохладным языком летнего ветра. В одной руке – узкий прямой меч, в другой – кинжал-мечелом… и ни страха, ни злобы, ни сожалений. Пора.
Едва сдерживаясь, чтобы не побежать, Гайяри вышел на середину арены и, скрестив клинки перед грудью, опустился на одно колено. Крикнул громко, как можно громче, в самые небеса:
– Жизнь моя – Творящим и гражданам славного Орбина!
Несколько долгих мгновений смотрел на зрителей: делясь счастьем, восторгом и силой. И только потом поднялся, чтобы встретить противника.
Это был ласатрин, высокий, мощный, похожий на того медведя, что красовался на его нагруднике. Он шутя перекинул из ладони в ладонь полуторный меч, и на лице, заросшем бородой, весело блеснули серо-зеленые глаза.
Гайяри тоже стало весело. Этот северянин, видно, очень гордился собой: окинул его долгим взглядом и басовито захохотал. А потом расшнуровал доспех, тоже сбросил на песок. Кого он видел напротив? Голого мальчишку? Недоумка, решившего поиграть во взрослые игры? И даже не подумал, какая это ошибка – смотреть в глаза орбиниту, готовому к драке. Мог бы проиграть уже сейчас.
Но публика любит зрелища, и, Творящие свидетели, Гайяри даст все, что она любит!
Он бросился вперед, метя в голову, чтобы вмиг присесть и ударить по ногам. Северянин опешил от такой наглости, но меч вскинул и отскочить успел. Хорошо! Попрыгай. А теперь побегай за мальчишкой! Достанешь? Справа? Слева? А нет! Я тут, лови – разворот кинжала: по ребрам бьет только рукоять. И через миг – уже сбоку ступней под колено.
Гайяри откровенно смеялся над верзилой, гоняя по кругу. А тот не мог понять, почему с ним играют, и все больше свирепел. Уже не улыбка – оскал прятался во всклокоченной бороде. Еще миг – и северянин зарычал. Глаза налились кровью, взгляд потек, смазался. Такой боец не поддастся на испуг так запросто.
Значит, теперь будет всерьез. И быстро. Вихрь битвы, звон стали… Орбинский клинок надежнее, но северянин сильнее – каждый его удар выворачивает локоть, выламывает плечо. Забудь!
Забудь о теле, о боли. Не смотри на врага. Не злись, не думай – слушай, чувствуй: дыхание, скрип песка, дрожь воздуха… И свист клинка. Вот он, справа наискосок. Разворот навстречу и локтем – снизу в челюсть. И тут же в сторону – не зевай.
Тяжелый ласатрин от удара лишь слегка покачнулся и тут же крутанул мечом. Поверху.
Белые искры взлетели снизу, золотые – у виска… плохо! Волосы – не голова, но это первый знак. Значит, начал уставать, пора заканчивать. Северянин прет напролом, весом, грубой силой. Но отступать больше нельзя.
Еще раз, под клинок. Соберись… вот сейчас: удар по ушам, боль, во рту привкус крови – и время потекло тягучим медом, между вдохом и выдохом, между мигом и другим, пока песок вихрится в ногах и не коснулись плеч взлетевшие пряди – кинжал запирает оружие северянина, а меч Гайяри с размаха бьет по шее.
Плашмя.
Но добивать врага нужно сразу, и в бездну боль и кровавые сопли.
В ужасе северянин застывает, Гайяри ловит его взгляд. «Ты мой! Раб», – приказывает он. И враг сдается: «Твой». Тяжелый меч повисает, едва не срубив ему полруки, и падает.
«На колени», – скрещенные лезвия меча и кинжала осторожно, почти ласково ложатся на шею уже поверженного ласатрина, чтобы не ранить, даже не оцарапать. Гайяри не нужна его кровь. Зачем? Ужас и благоговение во взгляде врага, восторг и любовь орбинцев – это все, чего он желает. Миг славы и могущества, еще. И еще!.. Теперь восторг и любовь переполняют и его тоже, и мир – весь огромный мир кажется родным и прекрасным!
Наконец Гайяри поднял голову, посмотрел на трибуны. На самые верхние, оставленные пришлым инородцам, невольникам и прочему городскому сброду; на мелких торговцев и мастеровых, расположившихся посередине; на приятелей-семинаристов. Некоторых узнавал в лицо, видел их счастливые глаза, улыбки, полные дружеской гордости – и тогда ему становилось еще веселее и радостнее – это им, жителям великого Орбина, он дарил свои победы.
Только передние ряды, устланные коврами и задрапированные тканями, старался не рассматривать слишком пристально. Эти места занимали патриархи с сыновьями, их жены и дочери, выглядывающие из-за пестрых пологов паланкинов… но среди них никогда не было его матери. Слабая, болезненная, а оттого подозрительная и чересчур пугливая Бьенна Вейз не приходила смотреть на опасные игры старшего сына. И дочь, его любимую сестренку-близнеца, не пускала. А отец… что ж, если не приглядываться, можно было думать, что славнейший Геленн там, хотя бы надеяться на это.
Гайяри еще раз обвел взглядом трибуны и крикнул:
– Граждане Орбина! Мой соперник…
Воздуха не хватило, и голос подвел. Он тряхнул кудрями, засмеялся и начал снова:
– Он честно бился и достоин жить! Он не враг нам!
– Да! – радостно взревела публика. – Не враг! Пусть живет!
Тогда Гайяри уронил клинки на песок, поднял ласатрина с колен, а потом со словами «благодарю тебя за битву, друг», обнял, словно и впрямь лучшего друга.
– Благодарю за битву… – растерянно повторил северянин.
А Гайяри тихо добавил:
– Не люблю крови, но выйдешь против другого орбинита без доспеха – умрешь.
Когда шестнадцатилетний наследник Вейзов, шестого из старших родов Орбина, заявил родителям, что будет сражаться на арене, он ждал негодования и запрета, но вышло иначе. Отец удивился, но позволил, и даже мать не стала с ним спорить. И вот теперь, спустя всего год, он – лучший. Непобедимый златокудрый демон Большой арены Орбина. Но все же каждый раз находился тот, кто готов бросить ему вызов. Кем они были и чего искали? Невольниками, готовыми платить жизнью за свободу? Наемниками, набивавшими себе цену, или благородными господами, мечтавшими о славе? Он не знал. Да и было ли ему дело до дикарей? Главное – они ждали его здесь, среди гула тысяч голосов, на белом, разогретом солнцем песке. Значит, надо выйти к ним и победить. Раз за разом он выходил и побеждал. И в этом было его счастье.
После поединка Гайяри наскоро ополоснулся в фонтане для мытья, переоделся, набросил шерстяной плащ и уже хотел забрать своего коня, чтобы отправиться домой, когда увидел отца. Славнейший Геленн Вейз поджидал у входа в конюшни, держа под уздцы и свою, и его лошадь тоже.
