Текст книги "Кто сказал: "Война"? (СИ)"
Автор книги: Владимир Ларионов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Проклятый самоконтроль… Айсинар выругался сквозь зубы. Неужели это правда, и он не может быть магом? Озавир будто прочел его мысли – едва заметно улыбнулся и поднял к груди связанные руки. Потом посмотрел вверх, над толпой и, щурясь от яркого солнца, заговорил:
– Не волнуйтесь, славные орбинцы, первородные вершители, я умру сегодня. Я готов умереть, если это нужно, чтобы вы наконец проснулись и выжили. Только безвинно осужденным умирать я не хочу – давно мечтал узнать, сумею ли…
Площадь замерла, прислушиваясь. Наверное, поэтому, никто и не заметил, когда его пальцы начали светиться. Но на последних словах в ладонях уже сиял сгусток белого пламени, и это видели все: одни просто таращились, затаив дыхание, другие испуганно зароптали.
– Безмозглые бараны! – негодовал рядом славнейший Даграи. – Сам вздерну тех, кто связал ему руки не за спиной. Надо же соображать, если осудили за магию!..
А Озавир между тем развел пальцы, выпуская маленький ослепительно-белый сполох, который, стремительно взмыв в небо, на глазах развернулся неистовым верховым ветром. Ветер взбил клубы облаков. Белые сначала, они быстро наливались, темнели, и вот уже солнце скрылось среди тяжелеющих грозовых туч, на площади сразу ощутимо похолодало. Первые тяжелые капли упали на землю.
– Хватит уже последних слов. Славнейший Даграи, заканчивай этот балаган, – приказал Айсинар и повернулся к жене, обнял ее, прикрывая собой от ветра и дождя. И главное – от зрелища казни.
– Чего же вы боитесь, славные? Вы все так можете, каждый из вас.
Озавир оставался спокоен, похоже, единственный на площади. Остальные ежились от холода, дрожали и задирали головы, одни в страхе, другие с восторгом показывали друг другу на стремительно приближающийся грозовой фронт. Гайяри тоже как завороженный смотрел в небо и едва не задыхался от жути и восторга: вот это была настоящая мощь! Тот ветерок, которого добились они с Лолией, казался теперь жалкими потугами неумех. Вот если бы славнейший Озавир мог их научить!.. но Озавир сейчас умрет и его знания, его магия умрут тоже.
Славнейший Геленн Вейз тоже поднял взгляд на тучи, что-то сказал и усмехнулся.
Гайяри невольно посмотрел на отца. Над чем он смеется?! Такая магия и в самом деле кажется ему смешной? Или за видимым презрением отец прячет страх и досаду? Трус… какие же все они трусы!
Он отвернулся от отца и глянул на Салему. Она, как и все, была взбудоражена, но вовсе не магией Озавира, и смотрела она не вверх, а в толпу, время от времени поглядывая на осужденного, словно ждала или искала что-то, а от него ждала не то помощи, не то наоборот, хотела помочь сама. Что, или, вернее, кого она так отчаянно разыскивает, было ясно: своего беглого жениха.
От противоречивых желаний Гайяри был чуть ли не в ярости. Сейчас он ненавидел и отца, и Озавира, и даже самого себя готов был признать последним подлецом, но против правды не попрешь: для безопасности своей семьи и семьи Айсинара он должен был отловить Нарайна Орса и уничтожить.
А как же быть с сестрой?.. Вместо того чтобы пощадить ее чувства, он пытается поймать врага на нее как на живца. Но если Салема и Нарайн все-таки встретятся, это наверняка разобьет ей сердце. А если она к тому же собственными глазами увидит, какая участь ждет ее возлюбленного… нет, уж лучше бы им не встречаться. Скрылся бы он где-нибудь, сбежал, сгинул – лишь бы исчез навсегда из жизни Салемы, тогда все постепенно забылось бы.
Вот только сам Гайяри точно знал: сегодня Нарайн придет на площадь. Не сможет не прийти.
Тяжелые капли упали на одежду, на голову, застучали по помосту.
– … приговор в исполнение! – гаркнул блюститель, перекрикивая шум дождя.
Часть помоста обвалилась, и тело осужденного рухнуло вниз.
Толпа ахнула. И в тот же миг с треском и громом над самыми головами ударила молния, обрушился ливень, вмиг промочив до нитки каждого, кто был на площади.
А Салема вдруг резко оглянулась. Лицо ее, без того побледневшее за последние дни, стало белее мела.
Гайяри проследил взгляд сестры и нашел его, того, кого искал: Нарайн Орс был прямо перед ним, шагах в двадцати, среди селян и ремесленников и смотрел на повешенного. Никакая стена ливня не могла скрыть его бешеного, одержимого взгляда. Все стало ясно раз и навсегда: наивного мальчика, которого он знал когда-то по курсу семинарии, больше нет. А тот, кто есть… с ним лучше бы никогда не встречаться. Но раз уж встретились, то закончить все здесь и сейчас.
Гайяри повернулся к краю помоста, вытягивая из ножен меч. Подкрасться бы незамеченным… но сестра его опередила.
– Нарайн! – громко позвала она, перекрикивая шум дождя. Потом вскочила со скамьи и бросилась бы к нему, если бы самой не пришлось пробираться через охрану и сидящих рядом соседей.
И тут Гайяри понял, что не один он следил за Салемой: отец тоже приподнялся и махнул рукой домашним охранникам, указывая цель. Но Нарайн уже услышал свое имя, оглянулся – и в следующий миг скрылся в толпе.
Надо было бы бежать следом, попытаться догнать, только Айсинар поймал его за руку.
– Гайи, не нужно, останься. Люди Геленна справятся без тебя.
Он не приказывал, не требовал – просил, и Гайяри не смог ослушаться, хотя понял сразу: не справятся и не найдут. Откуда была такая уверенность? Странно, но он просто знал наверняка: ливень, хлещущий по площади, по улицам города, скроет беглеца от погони.
Молния ударила снова, дождь и не думал утихать. Славные орбинцы закопошились, пытаясь если не укрыться от холодных струй, то хоть поскорее убраться с площади. Только Салема словно не замечала дождя. Она стояла среди толпы, промокшая до нитки, потерянная и одинокая. Мать звала, отец уже начал сердиться, но она не отзывалась.
Замерзнет, заболеет… надо забрать ее оттуда. Гайяри наклонился к Айсинару.
Славнейший избранник левой рукой обнимал жену, придерживая на ее плечах легкий шерстяной плащ. Плащ намок и от ветра защищал слабо, Райяна дрожала, как и все кругом и тихонько уговаривала мужа идти. Но он все медлил: не отводя глаз смотрел на тело Озавира. Лицо Айсинара тоже было в потеках воды, и казалось, что дождевые капли очень напоминают слезы. Правой рукой он все еще крепко держал руку Гайяри.
– Славнейший, я должен увести сестру к родителям.
Айсинар дрогнул, будто выходя из транса. Посмотрел на него, потом на Райяну.
– Да, конечно… мне тоже надо проводить жену к носилкам.
Гайяри кивнул и пожал его ладонь, прежде чем отпустить.
– Я вернусь.
И побежал к Салеме.
– Гайи? – она подняла глаза, огромные от горя, и тихо всхлипнула. – Что с ним будет? Его… убьют, если поймают, да? Это из-за меня?..
Хотелось прижать ее к груди, утешить, но на нем была мокрая кольчуга… да и врать снова не хотелось. Не здесь. Не сегодня… Он просто взял ее за плечи и повел к матери.
– Идем, сестренка, все уже позади. Нечего здесь мокнуть.
*20*
На Плешь Висельника Нарайн вернулся ближе к закату. Погода стояла жаркая, и от колдовской грозы к вечеру уже следа не осталось: ветер улегся, лужи высохли, а по обочинам снова лежала тонкая скрипящая под ногой пыль. В ремесленных кварталах было все еще людно и не слишком опасно для беглеца. Никто не обратил внимания на бедного юношу: у великих мастеров Орбина в учениках и подмастерьях златокудрых немало. А на наследника одного из патриархов Высокого Форума после стольких дней бродяжничества Нарайн никак не походил.
Мощеную площадь от пустыря отделяли густые заросли акации. Плешь Висельника еще заливали последние лучи солнца, а под деревьями уже улеглись густые сумерки. Здесь Нарайн и нашел себе убежище: можно было хоть всю ночь смотреть на казненного, оставаясь почти невидимкой. Но искал он не безопасности, скорее уединения: стена отчуждения между ним и остальным миром, выросшая за эти дни, превратилась в нерушимую твердыню. Станут ли на него также упорно охотиться теперь, когда отец казнен, Нарайн не знал, да и не думал об этом. Все, о чем он мог думать, что Озавира Орса, патриарха четвертого рода Орбина, больше нет. И самого рода нет – уничтожен и предан забвению. Так постановил суд, так захотел Орбин…
Орбин, город цветов, белого камня, и колокольного звона, последнее чудо великой цивилизации вершителей… Отец любил его. И детей своих учил тому же: любить Орбин, видеть и понимать его, ценить преимущества коренных орбинитов. И никогда не забывать, какие жертвы принесены ради всего этого. Думал ли он, что и сам станет такой жертвой? И спасет ли кого-то его смерть?.. Вот уж вряд ли. Озавира Орса казнили, как изменника, но Нарайн знал точно: это не отец предал Орбин, это Орбин предал своего верного вещателя!
Бесконечно-долгие дни, пока шел суд, Нарайн неприкаянно бродил по городу. Спал то под кустом чужого сада, то в развалинах верфи, на сеновале казенной конюшни или в темном углу общего зала какого-нибудь кабака. Было больно и страшно. А еще холодно, голодно и омерзительно от грязи. Он мог бы отмыться в общественной бане, сытно поесть и переночевать в настоящей постели, стоило пойти в любую гостиницу – серебро-то у него все еще оставалось. Но в гостинице, в банях или на рынке его могли опознать… а нет – так просто заподозрить неладное и донести. Разве после того, что случилось с его семьей, мог он верить этим людям? Нет, он не верил. А к тем немногим, кому бы рискнул все-таки довериться, не пошел бы ни за что из опасения бросить тень еще и на них.
Он бы не выдержал, он бы давно сдался сам, если бы не надежда. Надежда на то, что суд окажется справедливым, и его отца оправдают. Надежда снова обнять мать, увидеть брата и маленькую сестричку. И вернуться домой… пусть бы дом этот был где угодно, лишь бы там была его семья.
И вот суд свершился. Приговор оглашен и исполнен: преступник – Творящие боги! Какой преступник? Его отец был самым благородным, самым добрым и честным в мире! – опозорен, унижен и убит на глазах всего Орбина.
– Как мне быть с этим, скажи, как жить дальше? – раз за разом спрашивал он у повешенного, как будто тот мог ему ответить.
Так прошла первая ночь после казни. А что было днем, Нарайн мог припомнить лишь с большим трудом. Мир вдруг стал казаться ненастоящим, отделенным от него прозрачной стеной. Люди за этой стеной двигались медленно, словно в воде, звуки и краски блекли, как и его собственные чувства. Забыв о страхе, он, кажется, стал расспрашивать о матери. Встречные шарахались от него, как от больного или безумного, пока кто-то не попытался задержать… и тогда ему пришлось удирать из последних сил, потом прятаться по самым глухим задворкам, чтобы в сумерках опять вернуться на Плешь под акации и до утра смотреть на тело отца.
В какой-то миг усталость взяла верх, и вид повешенного истаял, уступив место солнечным картинам прошлого. Нарайн снова видел маму, молодую и красивую, и отца, веселого, живого… Славная Арима собирала букет, чтобы поставить на стол перед ужином, а славнейший Озавир только вернулся со службы. Он остановился у дома полюбоваться на жену и сына и казался довольным жизнью. Радуясь, что отец уже дома, Нарайн схватил за руку его, потом маму, и потащил через цветник к огороженному дворику, где резвился его собственный конь. Его первый Зверь, большеголовый голенастый жеребенок, бежал к нему за угощением, нелепо вскидывая ноги. Мама и отец смеялись, а Нарайн был горд и совершенно счастлив…
Потом он увидел Салему… они вдвоем стояли на смотровой площадке под крышей дворца Форума, и весь город с улицами, площадями, садами и фонтанами, с рынками и кварталами ремесленников, с купеческими домами-крепостями и складами лежал у их ног. Салема смотрела вдаль, восторженно улыбаясь… никто на целом свете не может так ярко и светло улыбаться, как Салема Вейз!
…а потом вдруг задул ветер, набежали тучи, резко потемнело и хлынул дождь. Салема повернулась к нему, молния выхватила из полумрака ее лицо, бледное и холодное в потеках воды. Губы ее шевелились, она повторяла сначала тихо, потом все громче:
– Нарайн… Нарайн! Нарайн Орс! – слышал он сквозь гром и шум ливня. И вдруг понял: это Плешь Висельника, опять!..
– Нарайн?..
Все так и есть: проклятая Плешь Висельника. Уже светает. И кто-то зовет его, только голос не женский, а мужской, и звучит совсем тихо:
– Нарайн Орс? Ты – Нарайн, верно? – незнакомец склонился над ним, чтобы рассмотреть лицо.
Первой мыслью было: бежать… скорее!.. Только как, если руки дрожат и ноги словно у тряпичной куклы? А враг полон сил и уже всей пятерней вцепился в плечо. Попался. Теперь уж – наверняка. Но почему-то скрутить его никто не пытается и, хоть этот человек тут один, никого на помощь не зовет.
– Я не враг, не бойся, – незнакомец заглянул в глаза и даже руку убрал. – Я – Фардаи. Мастер Фардаи Кнар, мы с твоим отцом много лет дружили… плохая затея тут ночевать, мальчик. Давай-ка, вставай.
Друг… как будто у него еще остались друзья? Нарайн не верил, он даже еще толком не понял, что происходит. Но какой у него был выбор? Только попытаться послушаться. Он стал подниматься.
– Боги Творящие, да ты едва жив… знаешь что? Сейчас мы пойдем ко мне домой, поешь и отоспишься в безопасности.
Поесть досыта, отдохнуть, не вскакивая от каждого шороха… это было соблазнительно и невероятно, как обещание чуда… но разве не навидался Нарайн чудес за последние дни? Правда, были они в основном горькие и страшные. А вдруг сейчас все как раз по-другому? Вдруг этот мастер Кнар в самом деле друг и не предаст? Нарайн кивнул и поплелся вслед за новым знакомым.
– А я искал тебя. И не первый день уже, – завел разговор Фардаи. – Все думал, куда мог пойти мальчишка твоего возраста? Куда бы я сам пошел?.. но ты по тем местам даже не объявлялся. Я отчаялся уже… хитер ты, братец, прятаться…
Он все рассказывал то об одном, то о другом, а между рассказами задавал глупые вопросы. То ли разговорить Нарайна пытался, то ли просто хотел снять напряжение. Отвечать не заставлял – и на том спасибо.
– …Но уж вчера-то точно понял, где найду. Так и вышло… ты, парень, крепись. Я знаю, тебе не сладко… нет, вру, конечно, не знаю. Даже представить не могу, каково тебе. Но жить-то надо. А я помогу, чем смогу. Ты только скажи, не стесняйся.
Голос его, добрый, приветливый, все же успокаивал, и Нарайн сам не заметил, как поверил настолько, чтобы спросить:
– А мама? Мастер Кнар, вы о матери моей ничего не слышали?
– Нет, мальчик, – он даже приостановился, чтобы ответить, руку на плечо положил. – О ней я тоже справлялся, но нет, ничего пока не узнал. Но ты не отчаивайся, она найдется. Ее должны отпустить, таков закон.
Солнце поднималось все выше и постепенно кварталы ремесленного города оживали. Открывались лавки и мастерские, все чаще стали попадаться встречные прохожие. Мастера Кнара знали многие – он то и дело с кем-нибудь здоровался, шутил или кланялся. Его знакомцы кланялись и здоровались в ответ. И Нарайна приветствовали по-приятельски, словно он был обычным парнем, своим, а вовсе не беглым преступником. Это было так запросто, что в какой-то миг Нарайн и сам поверил, что жизнь еще может наладиться. Пока вновь не опомнился: там, на площади, повешен его отец… Нет, никогда уже ничего не наладится, Нарайн Орс не станет своим в Орбине. Никогда…
– Ну вот и пришли, – Фардаи остановился у небольшого двухэтажного дома, вплотную прижавшегося к соседним, и указал на дверь. – Входи, не стесняйся.
В доме было шумно и многолюдно. Нарайн сразу заметил, как много детей и молодежи, и все – светловолосые кудрявые орбиниты. Да, в такой толпе можно и затеряться, сойти за «своего». Даже сейчас его, никому не знакомого чужака, домашние как будто не заметили. Только одна девочка лет пятнадцати, бежавшая, видно, в кухню с ведром воды в руках, остановилась и с любопытством посмотрела на Нарайна.
– Это Илария, моя старшая, – коротко представил отец. И добавил уже ей: – Лари, не стой столбом, принеси гостю мыло и полотенце.
Нарайн растеряно кивнул, но назвать свое имя в ответ побоялся. Девчонка этого и не ждала – сразу же убежала. А Фардаи повел его дальше.
– Вот, заходи, – он открыл дверь и подтолкнул внутрь маленькой полутемной комнаты. – Помоешься и приходи завтракать.
Хозяин ушел, а Нарайн принялся разглядывать комнату. Что ж, с купальней в его собственном доме ее сравнивать не приходилось, но тут была и горячая вода, и большая медная ванна с канализационным стоком – гораздо больше, чем он мог мечтать всего несколько часов назад. Пока он озирался, появилась давешняя девчонка. Сунула ему в руки мыло и кусок полотна, а еще узел с одеждой.
– На вот, робу подмастерья наденешь, она чистая, – по-деловому распорядилась она. – А свое все тут оставь, постираю потом.
Нарайн не стал злоупотреблять добротой и терпением хозяев, быстро помылся, надел то, что предложили – благо, роба была ему почти в пору – и вышел в дом. Где семейство Кнар собиралось на завтрак, отыскать оказалось легко: по суете, звону посуды и детским голосам. Когда Нарайн вошел в комнату, которая, по видимому, была сразу и кухней, и трапезной, вокруг длинного стола уже собрались пятеро детей: три девочки и два мальчика, младшему из которых на вид было не больше четырех лет; и трое юношей немного старше Нарайна. Неужели, все эти люди – одна семья? Он чувствовал себя чужим и неуместным в доме, полном простой повседневной радости и живых голосов.
На столе уже стояли блюда с фруктами и сыром, корзинка с ломтями хлеба и вторая – со сладкой выпечкой. Знакомая ему Илария расставляла посуду, а Хозяйка дома, полноватая женщина в цветастой тунике и с толстой косой, уложенной вокруг головы, раскладывала по плошкам кашу, успевая при этом раздавать указания старшим, одергивать младших, не упуская из вида ни одной мелочи:
– Оли, не кроши хлеб… Рин, забери у него кусок. И кружки расставь. Лари, эти порции побольше – ребятам. Масла им тоже не жалей, а то к обеду оголодают… а вы, что уселись, как на праздник собрались? За вином в погреб я пойду? Арис, захвати там вишневый компот, он на полке справа...
– Хорошо, теть Мирайя, захвачу, – ответил один из юношей.
Выходя, он с интересом покосился на Нарайна, но вслух ничего не сказал. А Мирайя, увидев его в дверях, улыбнулась: – Проходи, мальчик, не стесняйся, садись к столу.
Нарайн прошел и сел в самый дальний угол, чтобы не мешать. Вскоре с двумя кувшинами вернулся Арис, а вслед за ним вошел и сам хозяин дома. По его знаку все расселись по местам и придвинули плошки к себе поближе. Сам Фардаи сразу не сел и жестом попросил подняться Нарайна.
– Нар, это мои дети и ученики – он кивнул на троих юношей постарше, – все мы тут – семья. Это моя жена, славная Мирайя…
– Никаких славных, мальчик, – перебила она мужа. – Спрашивай запросто, если что нужно.
Фардаи согласно кивнул и обратился уже ко всем:
– Нар останется с нами, тоже будет учиться, – полного имени не назвал, за что Нарайн его мысленно поблагодарил: все-таки не узнанным он чувствовал себя в меньшей опасности. – Он пока нездоров, так что дайте ему спокойно отоспаться и освоиться. Знакомиться ближе будете позже. А теперь – за еду, пока не остыла.
Семейство весело застучало ложками. Нарайн тоже уставился в тарелку. Есть ему совсем не хотелось, казалось, первая же ложка каши застрянет в горле или кончится рвотой. Но обидеть хозяйку или заставлять себя уговаривать было бы стыдно. Да и есть все равно надо. Понемногу, долго пережевывая, он одолел почти все.
После завтрака, такого сытного, какого у него давно не было, почти сразу стало клонить в сон, и когда все та же девочка, Лари, отвела его в какую-то комнату с готовой постелью, а потом со словами: «Можешь пока поспать здесь» – удалилась, он был благодарен ей до самой глубины души. Лежанка оказалась узкой и жесткой, матрас – тонким, да и сама комната явно предназначалась не для сна, скорее для хранения всего ненужного – даже окон здесь не было, но это все Нарайн заметил так, мельком, как что-то незначительное. Потому что после ухода Лари сразу же лег и провалился в сон.
Спал он как никогда крепко, без сновидений, а когда начал просыпаться, внезапно понял, что давно уже не был таким счастливым: сытый, в постели, укутанный одеялом. В воздухе витали родные запахи обжитого дома, чистого белья и детской каши на молоке. Окончательно разбудил его дробный топот маленьких ног.
– Отдай! Это моё, я нашел! – послышалось из-за двери.
Сестренка, опять стянувшая игрушку у брата, убегает под защиту матери. При ней никто не посмеет обидеть маленькую и отнять пропажу силой. Бедняге только и останется, что канючить: «Это мое, отдай». Конечно, мама решит их спор, как всегда. Он уже почти слышал...
– Оли, отдай Рину его камень. Найдешь себе другой, на дворе их хватает.
И сразу узнал голос: славная Мирайя, жена мастера Фардаи… совсем не его мать!
Творящие, как он мог подумать, поверить?.. И так обмануться!
В носу внезапно нестерпимо защипало, слезы сами собой покатились из глаз. Мучительно захотелось свернуться в клубок, уткнуться в колени и дать волю своему горю.
Но нет, нельзя. Нарайн закусил угол одеяла так, что зубы заскрипели. Он уже не ребенок, жениться как-никак собирался… хорош же он будет, если начнет рыдать как сопляк, в чужом доме. Тихо, тихо… Нарайн сосредоточился на дыхании, постепенно разжимая зубы. Теперь только дрожь унять – и все, он будет спокоен, как ни в чем не бывало.
Чтобы отвлечься от своих мыслей, он прислушался.
– … значит, уже сегодня? – продолжала славная Мирайя за дверью, понизив голос и обращаясь явно уже не к сыну. – Заберешь учеников, а этого мальчика, Орса, мне оставишь?
– Ты же видишь, какой он: едва на ногах стоит, – ответил из глубины дома Фардаи… Несколько шагов, он тоже приблизился к двери и заговорил тихо, почти шепотом: – Я бы взял с собой и его тоже, но, боюсь, не осилит дороги.
Подслушивать Нарайн не собирался, считал бесчестным по отношению к людям, которые его приютили. Надо было дать понять, что не спит, но в первый миг не вышло, а теперь… теперь он понял, что разговор идет о нем, а уж то, что думают про него в этом доме, следовало узнать. Плевать, хорошо это или нет, Нарайн беззвучно вылез из постели, незаметно приоткрыл дверь и прижался к щели ухом. – …а если донесут? – спросила Мирайя. – Как я одна с детьми?..
Голоса удалились, и теперь доносились откуда-то со стороны кухни, приходилось прислушиваться. Благо в доме все стихло. Видно, дети и правда убежали во двор.
– Не донесут. Его тут не знают. Мия, не выставлю же я его за дверь?
– Мне тоже очень жаль мальчишку, Даи. Но подумай сам: у нас ведь свои дети… – это последнее, что он услышал – потом кто-то из хозяев прикрыл дверь.
Нарайн уселся на полу, обхватив голову руками. От былого счастья не осталось и следа. Да было ли оно? Нет, конечно. Какое может быть счастье у беглеца, сына висельника? Приснилось, просто…
И ведь ничего не скажешь, славная Мирайя права: у нее свои дети, свое хозяйство и своя жизнь. Что с ними будет, если блюстители узнают, кого приютил мастер Кнар? За укрывательство преступника точно не наградят… хорош же будет сам Нарайн, если позволит единственным людям, предложившим помощь, жертвовать ради себя благополучием семьи.
Тем более что он-то все равно не может здесь оставаться: в звуках этого дома ему каждый миг будут мерещиться то боевой клич братишки, то смех сестры или ровный спокойный голос матери. А это не его дом! И никогда, никогда им не станет…
Решение созрело сразу и бесповоротно: он уйдет. Только дождется ночи – и ускользнет тихо, чтобы никто не заметил и не остановил.
Не успел он все как следует обдумать, как в коридоре снова послышались шаги, а потом стук и легкий толчок в спину. Нарайн подскочил с пола и повернулся. В дверь заглянул хозяин дома.
– Не спишь? Хорошо, – он улыбнулся и вошел в комнату. – Я как раз поговорить с тобой хотел. Давай присядем.
Мастер Фардаи первым сел на край кровати, Нарайн последовал его примеру. Вот сейчас скажет, что рад был помочь сыну друга, но пора и честь знать… думать так Нарайну было больно. Хотя с чего бы? Сам решил уйти, так все к лучшему: никого не придется обманывать и заставлять волноваться. Не ребенок же он, в самом деле, чтобы поверить, что в этом доме его беды примут как собственные.
– Пока ты спал, прибыл курьер со срочным вызовом, – начал Фардаи, – так что мне придется отправиться на рудники, сегодня же, сейчас… Жаль, конечно, мы даже толком не познакомились, но это работа – ничего не поделаешь. И ведь у нас еще будет время, когда вернусь?
Не выгнал. Жаркая волна ни то стыда, ни то признательности обожгла лицо. Нарайн только и смог, что коротко согласно кивнуть.
– Учеников я заберу, так что ты тут останешься за старшего. Осваивайся, будь как дома, – продолжал Фардаи. И вдруг стал серьезным: – Только на Плешь Висельника больше не ходи, незачем. Смерть необратима, нам остается это просто принять.
– Не могу принять. Так – не могу, – ответил Нарайн. Ладони сами собой сжались в кулаки.
Фардаи посмотрел удивленно – не ожидал. Нарайн и сам не ожидал, что начнет откровенничать. Но то ли от доброго отношения, то ли просто молчать больше сил не осталось, его вдруг прорвало:
– Отца подло предали. Орбин, который он любил больше жизни, предал его и бросил… И не только отца – всех нас, Орсов, предал, растоптал. И что, я должен это принять?! Принять то, что он там висит, как какая-нибудь конченная шваль?.. А потом его зароют в яме, как мусор! И я, его сын… я ничего не могу для него сделать, ни оплакать, ни проститься, ни даже вложить в руки кипарисовую ветвь… последний нищий не уходит из этого мира без погребальной ветки кипариса.
Все, о чем думал со дня казни, что много раз прокручивал в голове – выложил одним махом и замолчал. Больше ему сказать было нечего.
Фардаи тоже молчал, будто что-то обдумывал. Наконец снова заговорил:
– Хорошо, признаю. Сын не должен предавать отца, и похоронить Озавира – твое право. Я помогу тебе.
– Как?
Смеется он над ним что ли? Чем тут поможешь-то? Но мастер Кнар не смеялся, похоже, он и правда хотел Нарайну добра.
– Обещай, что больше на Плешь не пойдешь. Это опасно, Нар. Ты можешь погибнуть, а ради чего?
– Обещаю, – сказал Нарайн. Если так важно, он скажет все, что от него требуется. Лишь бы Фардаи в самом деле был на его стороне. – Чем вы можете мне помочь?
– Один молодчик из охраны Зверинца кое-чем мне обязан. Он распоряжается всем в тюремном дворе, казенные землекопы-могильщики тоже подчиняются ему. Спросишь ласатрина Улли Вёта, наймешься могильщиком, а будет артачиться – скажешь, что я просил. Тогда сможешь похоронить отца, сам.
*21*
Жизнь в Орбине кипит круглые сутки, не стихая даже самой глухой ночью. Но это там, в старом городе, где театр и библиотека, где вокруг рыночной площади сгрудились питейные заведения, харчевни и гостиницы. Улицы, ведущие к ним, всегда многолюдны: богатые орбинцы любят развлечения, и далеко не каждый выбирает театр… Но это все там… а тут, в ремесленных кварталах встают спозаранку, целыми днями работают и спать ложатся вместе с солнцем, чтобы успеть выспаться и завтра начать новый трудовой день.
Нарайн шел по пустынным переулкам, закинув на плечо свою торбу, изрядно растолстевшую от свернутого плаща. Ночью без плаща в одной хлопковой тунике было прохладно, но лучше так, чем вызвать подозрение у какого-нибудь случайного встречного, как сказала та девчонка, Илария. Он решил послушать ее совета.
Как только славный мастер Фардаи с подмастерьями снарядили повозку и отбыли в горы, Нарайн начал готовиться к побегу: как следует изучил дом, проверил, скрипят ли двери и можно ли в случае чего выбраться через окно, разобрался, какая из ближайших улиц ведет в старый город, а какая – к воротам за стену. Втихаря наведался в кладовую и прихватил там немного хлеба и сыра. Обворовывать своих благодетелей он не собирался: честно положил на полку три элу из оставшихся семи.
Еще Нарайн надеялся вернуть свою одежду, но спрашивать казалось неосторожным – вдруг поймут, что он затевает? А найти ее самому никак не получалось. Но когда он уже смирился, что так и придется уходить в старой робе, вдруг появилась Илария, серьезная, как будто изо всех сил старалась казаться взрослой.
– Вот, носи на здоровье, – сказала она и протянула стопку аккуратно сложенных вещей, чисто отстиранных, и даже отглаженных. И, пока Нарайн искренне восхищался ее работой, строго выговорила: – Только плащ-то я бы на твоем месте никому не показывала. Он поистрепался немного и некоторые пятна так и не отошли, но все равно, сразу видно, как он хорош и дорог. У нас такую одежду по большим праздникам не каждый надевает.
Оказалось, что старшая дочка мастера Фардаи на диво проницательна… а славная Мирайя очень поздно ложится спать.
Малыши давно угомонились, Лари пожелала сладких снов и закрылась в своей комнате, а она все сидела на кухне и, несмотря на скудный свет, штопала и зашивала детские одежки, напевая что-то себе под нос. Ожидая, когда она закончит, Нарайн тоже притворялся спящим и в самом деле чуть не уснул. Наконец, песня стихла, и щель между косяком и приоткрытой дверью потемнела. Нарайн выждал еще какое-то время, а потом тихонько выскользнул на улицу и быстрым шагом направился в сторону Зверинца, разыскивать некого Улли Вета, управителя хозяйственными делами Зверинца.
Обычно ласатрины высоки ростом и мощны, как медведи. Кого-то такого, огромного, с руками-лопатами и белесым хвостом Нарайн и представлял себе, услышав имя «Улли Вёт». На деле же Улли оказался тщедушным стариком, совершенно лысым, но с густой бородой, торчащей во все стороны. Выслушав просьбу, этот бородач подумал, пожевал губами и наконец сказал:
– А ты, златокудрый, сталбыть сынком миротворцу-то, бедняге, приходишься?
Нарайн вздрогнул. Ничего такого он о себе не говорил… хотя Улли этот должен был оказаться полным дураком, чтобы и без подсказки не додуматься.
– Да не трясись ты! – Улли по-дружески приложил по плечу. – Не выдам. Я мастеру Фардаи крепко обязан. Да и папка твой мужик дельный был, у нас таких уважают. Так что меня ты можешь не опасаться. А вот за других-то землекопов не скажу… они – народец мутный: есть, конечно, парни добрые, но есть и такие, что родную мать за горсть медных пайров продадут. Так что, мальчик, сам понимаешь: не могу я тебя к ним в команду поставить.
Если он надеялся, что после этих слов Нарайн отчается и уйдет, то напрасно.
– Что же, вообще ничего сделать нельзя? – спросил он, – Кто готов болтать за деньги, наверное, и молчание свое тоже продаст?
– Ха! Ха-ха! – старик хохотнул на это его предложение, грозя пальцем. – А ты, малец, не промах. Если так все повернуть, то может и выгорит дельце… И сколько заплатишь, златокудрый?
