Текст книги "В поисках Витослава (СИ)"

Автор книги: Владимир Лактионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

VI. Анчутка, Чоп и Пых

– Знакомьтесь! – Афиноген сделал церемонный жест рукой, – это Анчутка, Чоп и Пых, а это – Володя… Э-э-э, ты чего? (Это мне).

– А что такое?

– Ты протянул им руку для приветствия?

– Да, что здесь особенного? Они что, заберут у меня энергию?

– Какая, ахали цели, энергия? Бесплотных так не приветствуют, их нельзя баловать, они должны знать свое место! В духовном мире свои правила!

– Мне эти правила не нравятся. Если это не опасно для меня, я буду пожимать руки всем бесплотным – если, конечно, у них добрые намерения. Я всегда с детьми, животными, растениями и даже с рыбками в аквариуме разговариваю на равных. Кстати, у этих ребят руки теплые, как у людей.

– Это они сделали специально для тебя, вообще-то у них руки буквально ледяные. Бр-р-р… Сказано – нежить! Твои друзья с ними были запанибрата, они чай вмести пили, да и не только чай… Ян рассказывал, как Витослав летал за тридевять земель, спасал своего домового Зюзю от развеивания… Эх, куда катится этот мир!

– Со своей стороны, Афиноген, я не ожидал от тебя такого махрового расизма… Или как это назвать?

– Дискриминации? Сегрегации? Для бесплотных человеческие понятия не подходят! Они даже устроены совсем не так, как мы; настолько не так, что ты не можешь даже вообразить!

– Так расскажи, просвети меня! Послушайте и вы, наши прозрачные друзья!

– Ты сидишь в лодке и орудуешь веслами. Присмотрись: там, где весло вошло в воду, образуется маленький водоворотик. Как ты думаешь, сколько он живет?

– Не знаю, секунды две… Три?.. Пять?.. Минуту?

– Несколько десятков минут, даже при сильном волнении и быстром течении. Душа любого организма – такой же водоворотик в эфирном, нематериальном пространстве. Она относительно неизменна благодаря поддерживающему ее физическому телу. Но у бесплотных стабильность души ничем не поддерживается. Она может принимать любые формы, иметь любые качества, любые черты характера и все такое прочее. Жаль, что ты не знаком с Репехом, который довел умение владеть своим обликом до совершенства. Это зависит, как от личного желания, так и от внешних обстоятельств. Рукопожатие, например, сильно и надолго стабилизирует душу бесплотного в приятной для тебя форме, сохраняет ее гомеостаз. Но нужна ли эта стабильность лично ему, или законам, которые им управляют? Сам того не ведая, ты вмешиваешься в совершенно иной мир.

– Я понял, в чем дело! Ты незаметно для себя пропитался христианством, которое считает всех бесплотных, если не ангелами, то исчадиями ада. Ведь верно? Расслабься, когда-то они родятся людьми, и, я уверен, окажутся добропорядочными членами общества. Пожми им руки!.. Попробуй, попробуй! Ну, вот… И улыбнись.

– Ладно… Итак, ребята, согласны ли вы пойти к Володе в услужение на три года с возможностью досрочного расторжения договора по соглашению сторон?

– Что нам надо делать?

– Во-первых, всяческими образами не давать Вритре следовать за Владимиром, а, тем более, ему мешать. Во-вторых, все, что скажет сам Володя.

– Мы согласны! Володя, ты в курсе, как нас вызывать?

– Назвать имя любого из вас три раза?

– Совершенно верно. Итак?

– Первое задание: обеспечить мне свободный доступ к статуям богов и Парусу. То есть, любыми доступными методами сделать так, чтобы люди из конторы меня и Афиногена не замечали хотя бы полчаса.

– Ну, ты задачки задаешь, барин… Нам надо подумать… Как срочно это надо сделать?

– Чем раньше, тем лучше.

– Мы удаляемся.

Афиноген покачал головой. – Лихо ты взялся за дело! Там, в пещерах возле Паруса сидит маг по имени Сихаэль – тот, который с планшетом. Кабы он их не засек…

Я промолчал.

Прошло более получаса. Все это время карк топтался возле нас и вздыхал. Наконец, Афиноген не выдержал.

– Карл, тебе нечем заняться?

– Пока вы здесь, я с вами, это такое правило.

– Кто его придумал?

– Не знаю!

Прошло еще полчаса.

– Смотрите! – вдруг воскликнул наш добровольный провожатый, указывая крылом на восток.

Вдали из-за деревьев поднимались густые черные клубы дыма.

– Лес горит! – заволновался Карл, – надо удирать!

– Не сто́ит, – возразил Афиноген, – ветер с запада, он погонит огонь, если это пожар, на восток, к Эльбурзу.

– Анчутка, Анчутка, Анчутка! – проговорил я магическую формулу.

Через мгновение Анчутка появился передо мной.

– Это ваша работа?

– Наша. Это горит озеро перзофиля и немного леса вокруг…

– Какой в этом смысл?

– Озеро длинное, все пришлые – с той стороны. Ёлман следит, чтобы не загорелось лишнее и не погасло нужное. В пещере три человека – Сихаэль и двое дежурных. Все спят. Давай, шевелись!

Я шевельнулся, и наша шестерка в мгновение ока появилась возле пещерной копии Паруса. Я воспользовался фаритоном, Афиноген жезлом, бесплотные просто исчезли в лесу и появились в пещере, Карл, воспользовавшийся традиционным птичьим способом, отстал не более чем на минуту.

– Ну и быстро же они летают, – с уважением подумал я о карках.

– И беззвучно! – дополнил карк мою мысль.

– Карки читают мысли?

– Ты только сейчас это заметил? – ехидно осведомился Карл. – Запросто. Но только тот, кто в данный момент может думать.

Анчутка подошел к спящим и над каждым из них сделал руками несколько странных пассов. Тотчас рядом появились его маленькие и более симпатичные копии, которые тоже стали размахивать руками.

– Мои аватары, – пояснил он нам с Афиногеном. – Они навевают сон поглубже. В разных странах их зовут по-разному. В Дании это – Оле Лукойе, в Греции – Морфей, в Западной Европе – Песочный человек… Володя, Парус – вот он, перед тобой. Удачи!

Я сделал несколько шагов и оказался на берегу маленького озерка, из которого били вверх пять красивых, отливающих радугами, лучей. Средний чуть наклонился ко мне, и у меня перед глазами поплыли ласковые разноцветные круги. Моей последней мыслью стало: «Ах, как мне хорошо!», и я провалился во что-то теплое и мягкое.

Я сидел на удобном, поросшем мхом и лишайником камне, а вокруг, насколько хватало взгляда, простирался туман. Небо было чистым, Солнца видно не было – оно, то ли недавно скрылось за горизонтом, то ли еще не взошло. Издалека доносился приглушенный рокот морского прибоя. Недалеко от меня на таком же выступе скалы, приложив ладонь козырьком ко лбу и разглядывая горизонт, сидел человек.

– Здравствуйте! – я закашлялся. – Вы кто?

– Здравствуй, Владимир – ответил он, – я Сераф.

– Где-то я слышал это имя. – Я порылся в памяти и извлек оттуда совсем не то, что ожидал. – Кажется, так звали охранника пифии в фильме «Матрица»…

– Может, сразимся? Хотя, ты – явно не Нео.

– Но и ты – явно не тот, киношный Сераф.

– Счет: один – один. Диалог будет продуктивным. Чего ты хочешь?

– Я хочу узнать, куда ушли мои друзья.

– Допустим, ты это узнаешь. Что потом?

– Попробую их вернуть.

– Для чего?

– Бесплотные просили… Я не знаю…

– Наверное, ты хочешь, чтобы все стало, как прежде?

– Точно!

– Но ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Поэтому, у тебя есть выбор: либо отправиться домой, либо попробовать узнать, что случилось с твоими друзьями, но тогда для тебя тоже все станет не так, как раньше.

– Я сейчас подумал о жене…

– «Не так» – это не значит «хуже». У тебя восхитительная жена. Решай.

– Я тебе верю, но ты все-таки ответь: что будет со Светой… И, кстати, с Афиногеном, Анчуткой, Чопом и Пыхом, если… Короче, если я сильно изменюсь?

– Света и Афиноген тоже изменятся, а бесплотные получат обещанное.

– То есть, никто не пострадает?

– Будь уверен!

– Тогда я хочу узнать, что стало с моими друзьями!

– Да будет так.

И я опять оказался в пещере на берегу озерка с бьющими из воды лучами.

– Так я же… – Я осекся на полуслове. Видимо Сераф решил, что аудиенция закончена. Ну и ладно, я буду действовать по собственному усмотрению! Оглянулся: Афиногена нигде не видно, а за моей спиной бесплотные устроили целую пантомиму. В полной тишине они размахивали руками, стараясь дать мне понять, что я произвожу слишком много шума. Я сделал жест, означающий: «Валим отсюда!», и, убедившись, что меня правильно поняли, приложил сердолик к глазам.

Оказавшись в роще карков, первым делом я задал вопрос: «Кто знает, где Афиноген?».

– Мы не знаем, – ответил за всех Карл, – он шагнул в луч паруса вслед за тобой. Разве вы там не встретились?

– Я думаю, пространство, в которое мы попадаем, войдя к Парусу, бесконечное и многомерное. Наверное, Афиноген сейчас беседует с каким-то другим ангелом.

– Ангелом?

– А кем же еще могут быть, все эти Аитиры, Астерии, Ноэсы, или сегодняшний Сераф?

– Не обязательно ангелами. Высшие бесплотные бывают всякими – серафимы, херувимы, века, воинства, силы, начала, господства, престолы, архангелы, ангелы…

– Где ты только слова такие находишь?

– Хайоты, офанимы, арелимы, хашмалимы, малахимы, элохимы…

– О боги! Достаточно! Сколько же их всего?

– Ишимытаршишимы, шинаннимы…

– Хватит!!!

– Как скажешь, ты спросил – я ответил…

Рядом со мной из ниоткуда вынырнул Афиноген. Его лик был печален, чело нахмурено, взор туманен. Он почесал темя, затем грудь, наткнулся на большой нательный крест, посмотрел на него с каким-то недоумением, поскреб всей пятерней затылок, потом правую филейную часть, и в конце медленно и с выражением произнес: «Ахали цели!». Мы облегченно вздохнули. Он отверз уста и изрек:

– Я видел мир!

– Какой мир?

– Весь!

– То есть?

– Я сказал, весь – значит весь, вообще весь…

– Расскажи подробнее!

– Я есть хочу, пить и спать!

– Может, тебе еще и женщину?

– Есть женщину? Это отвратительно!

– Мы совсем не это имели в виду

– А что? А-а-а… Володя, Полетели к тебе… Только я не смогу, у меня страшно кружится голова…

– Держись за мой ремень!

И я извлек из кармана фаритон…

VII. Карта всего

Афиноген лежал навзничь с приоткрытым ртом и тихонько похрапывал. По его лицу медленно полз солнечный зайчик – результат многократного отражения от различных мебельных поверхностей проникшего из соседней комнаты лучика. Амебоподобное пятнышко света неторопливо переместилось со лба над правой бровью на переносицу, а затем переползло на слегка дрожащее левое веко. Святой отец, хрюкнув, повернулся набок и открыл глаза.

– А, это ты… Сколько я спал?

– Ты не поверишь, почти сутки.

– Меня могут хватиться. Где мой телефон? А еще мне очень надо в туалет…

Еще плохо ориентируясь в пространстве после пережитого, он сгреб лежащий рядом на стуле телефон и, натыкаясь на углы, двинулся в комнатку с одним сидением. Я зашел к Светлане на кухню.

– Как он?

– Вроде, ничего…

– Ты говорил ему?

– Еще нет. Потом… Нужно улучить подходящий момент.

Сегодня на рассвете кто-то разбудил его телефонным звонком, и, обычно добродушный в жизни, протоиерей, будучи, как с похмелья, явно не в себе, наговорил собеседнику такого… А в конце неоконченной тирады вдруг затих и захрапел.

– Как ты думаешь, он что-нибудь помнит?

– Скорее всего, нет.

Я слышал, как в конце разговора его визави кричал в трубку, часто повторяя слова «епитимья» и «отлучение от евхаристии». Наверное, это было что-то серьезное. Я тогда поднял выпавший из рук айфон, ушел с ним в соседнюю комнату и попытался объяснить звонившему, что батюшка очень нездоров, и я приношу за него глубочайшие извинения. Но утренний возмутитель спокойствия, видать, решил, что Афиноген просто напился в стельку и не вяжет лыка, послал меня подальше и отключился. А я еще несколько секунд машинально прислушивался к коротким гудкам.

Из туалета батюшка вышел уже почти ровной походкой, и его лицо сделалось более розовым, но, чтобы описать выражение этого лица, к десяти «ахали цели» не помешало бы присовокупить несколько «едрит растаких-то матерей».

– Володя, мне звонили? Я смотрю: разговор длился пятнадцать минут… Судя по номеру, это был один из членов комиссии епархиального управления персоналом… Ничего не помню… Ты можешь что-нибудь сказать по этому поводу?

– Я… Это… Могу…

– Ради бога, не тяни!

– Ты его посылал…

– Куда?

– Ну, куда… По-простому, по рабоче-крестьянски, на чистом русском народном языке… А он несколько раз громко повторил непонятные слова «епитимья» и «отлучение от евхаристии». Потом ты, не договорив очередной адрес, куда ему следовало бы идти, вдруг уснул, а я взял трубку и попытался загладить конфликт, что, мол, ты сильно болен…

– Ты никогда не слышал, как ругается матом протоиерей?

– Не доводилось.

– Если хочешь, закрой уши!

И он с чувством проговорил шикарное многоэтажное ругательство, которому позавидовал бы боцман с тридцатилетним стажем, увидевший, как юнга плюнул на только что вымытую палубу. Оно состояло из множества сложноподчиненных предложений, нашпигованных причастными оборотами, в основном, сексуального характера, отвечающими на вопрос: «Какой?». Потом он резко осекся и заявил:

– Придется откатить время.

– На когда?

– Допустим, на момент моего появления здесь… Какой кошмар, ахали цели! Опять начнется это головокружение.

– У меня есть таблетки вестибо. Появившись здесь, сразу выпьешь парочку. Только, пожалуйста, сохрани нам со Светой память.

– А ты, пожалуйста, не давай мне уснуть сразу. Делай, что хочешь. Не знаю… Ну, бей меня по щекам и задавай неудобные вопросы.

– Получится что-то вроде допроса в гестапо.

– Только ты того, не очень изгаляйся. Человеку плохо, а к нему еще кто-то лезет в душу, и этот кто-то называет себя его спасителем… Готов? Раз, два, тр…

– Ох, ох!..

– Я придумал: тебя не надо бить по щекам, достаточно просто отпустить. И ты будешь сам биться башкой обо все встречные предметы. Вот, как сейчас…

Бум!

– Ох! Как же это я?..

Бац!

– Ох, лучше, держи!

– Щас, еще разок…

Шварк!

– Мы договорились бить по щекам, а не ронять на пол!

– Ладно, держу и задаю вопросы. Вот, например: мне всегда было интересно, что ты чувствовал, когда плевал в лицо Иисусу и говорил на него хулительные слова? Я вспоминаю свои ощущения… Вот их я точно хотел бы забыть. А ты, как-никак – священник!

– Ахали цели! Нашел, о чем спросить! Ладно, скажу так. Мы, сами об этом не догадываясь, делим все сущее на святое и не святое. А где пролегает граница между тем и этим? Найдя ответ на этот вопрос, ты поймешь, чем настоящие родноверы отличаются от псевдохристиан, коих подавляющее большинство.

– Это называется игрой в подкидного дурака. Мол, ты зашел – ты и отбивайся! Я не собираюсь сейчас ковыряться в твоих философских вывертах, а жду от тебя прямого ответа! Итак!.. Эй, не спи!

Бабах!

– Ты опять меня уронил!

– А ты не спи, ты отвечай!

– Ох!.. Ладно. Все просто: очевидно, что истинно святое попрать невозможно. Сравни Иисуса, у которого не было ничего, и сердце которого было отверсто для всех, и облаченного в золото патриарха. Над Иисусом надругаться невозможно, даже убив его, над патриархом – гм… Соприкосновение со святым очищает. Вдумайся: не я, или ты, но наши плевки, соприкоснувшись с истинно святым, сделались освященными. Что плевок! Святым стало даже само орудие казни – крест, на котором был распят Иисус. Ты никогда не задумывался об этих вещах?

– А я?

– Что ты?

– Выходит, мой плевок освящен… А я?

– А ты слижи его со святого лика, и тогда, возможно, произойдет чудо, как при поцелуе. Плюя на образ, на самом деле ты плюешь на собственное ложное представление о святости, и это, в известной мере приносит пользу.

– Не верю!

– Это может и сильно навредить: если традиционное представление окажется сильнее озарения истиной, у тебя случится большой внутренний конфликт, и ты в глубине души будешь чувствовать себя последним предателем. Так бывает со всеми дерзнувшими, но не понимающими сути происходящего.

– Но у родноверов представление о святости совпадают с таковыми у христиан! У вас… То есть, у нас, есть истуканы, которым надлежит молиться… Зато у евреев… Помнится, в заповедях…

– Это из второй: «Не сотвори себе кумира, и всякаго подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею: да не поклонишися им, ни послужиши им». Евреи наступают на другие грабли. У них тоже есть объекты почитания – их писания, традиции и законы, идущие от бога. А по поводу наших истуканов… Я думаю, что однажды пришло время, и Парус сам увел людей туда, где они смогут избавиться от ложных ценностей.

– Ты давно так думаешь?

– Да. Уже… (посмотрев на часы) час с четвертью.

– Это случилось после нашего к нему визита?

– Во время, Володенька, во время.

– Кофе хочешь?

***

Через два часа зазвонил телефон. Афиноген разговаривал учтиво и спокойно, казалось, даже по-дружески. Он сослался на неожиданное недомогание и принес извинения. На том все и закончилось.

***

Затем мы расселись на кухне с чашечками ароматного и недорого «Нескафе» в руках.

– Афиноген, я теперь от тебя не отстану, я желаю продолжить разговор по душам. Ведь, когда тебя посвящали в родноверы, ты думал совсем по-другому?

– Признаю́сь, я страшно боялся, у меня дрожали руки и ноги, мне все казалось, что сейчас с небес грянет гром, меня разорвет на клочки, и на месте, где стоял бедолага Афиноген, в земле останется зиять огромная яма!

Света сразу предположила худшее.

– Что-нибудь случилось?

Афиноген. Случилось. Но – хорошее… Только мы пока еще сами толком в этом не разобрались. И спать более не хочется…

– Но, если ты не устал, расскажи, почему ты опьянел и объясни свою фразу: «Я видел весь мир».

– Это трудно… Даже невозможно передать словами… Если совсем кратко, то бытие устроено так, что нет ничего такого, что могло бы включать в себя все остальное без остатка и искажений.

– Сам-то понимаешь, чё сказал? Поясни.

– Не существует и не может быть единого бога для всех. Надеюсь, это понятно?

– Я бы поспорил.

– Спорить будешь потом… Если будешь! Не существует и не может быть единственно правильного мнения по любому поводу.

– Я бы опять поспорил.

– Почему? Ты мог бы привести абсолютно верное утверждение?

– Сколько угодно. Например, я существую – это раз…

– Не забывай про кота Шредингера. Я тебе позвонил, и, пока ты не снял трубку, ты для меня не существуешь! То есть, твое существование истинно только для тебя самого, оно не абсолютно. Так? Идем дальше.

Не существует и не может быть единой теории, описывающей все явления природы. Это ясно?

– Ну…

– Не может быть единой карты для всей земной поверхности, не имеющей искажений.

– Это точно!

– Не может быть единого, полностью устраивающего всех, общественного строя и единой морали.

– М-м-м…

– Этот перечень можно продолжать до бесконечности. То есть, в нашем, материальном мире ни для чего нельзя подобрать общий знаменатель – ни в большом, ни в малом. Парус явственно мне это продемонстрировал. А потом взял, и показал общего бога – как абсолютную истину, как теорию всего, как единую карту, как общую идеологию, как общий знаменатель. Только каким-то другим способом: я просто ощутил это нутром, почувствовал все это в себе. Как карту, состоящую из множества мельчайших перекрывающих друг друга частей, как реальность, на которую смотришь через бесконечное число граней кристалла, как полифоническую фугу Баха, как фрактальную фигуру… Меня стошнило, и у меня закружилась голова.

– Да-а-а… Вопрос о причине твоего псевдоопьянения отпадает сам собой. А не хочешь ли пережить настоящее опьянение? Я думаю: то, что произошло, этого стоит. Давай, выпьем за здоровье всех присутствующих, за всеобщее духовное прозрение…

– За прекрасных дам…

– Обязательно!

– И за все хорошее!

Дык, я побежал в магазин? «Выборову» будешь пить?

VIII. Точка приложения

– Что будем делать теперь?

– Я заберу тебя к себе. Будешь послушником.

– Что это значит?

– Послушники бывают разными. Они могут быть свещеносцами, звонарями, певчими, алтарниками, старостами храма или чтецами, В качестве чтеца ты не годишься – для этого надо знать порядок богослужения, в алтаре ты прислуживать не сможешь, в певчие не подходишь, а свещеносец – по-гречески, депотат – это будет как раз то, что надо.

– А может, я это… дома останусь? А как же Света?

– Как она сама решит. А тебя я забираю, на тебя контора уже положила глаз. Я так понял, ты ничего не замечал… Тут такое творилось… У меня ты будешь в относительной безопасности.

– Не хочу называться депотатом, это похоже на депутата!

– Неприятно? Правильно! Ладно, есть еще одно слово, тоже греческое: параекклисиарх. Придется заучить его наизусть! Но это будет не сразу, поначалу будешь депотатом. Извини…

– Расскажи, пожалуйста, что ты имел в виду, когда сказал: «Тут такое творилось»?

– Важно не то, что я сказал, а важно то, что без своего камня ты не видишь тонких структур, и, чем дольше ты будешь им пользоваться, тем сильнее будешь запечатывать свое духовное зрение. Пройдет еще какое-то время, и никакие ухищрения не смогут тебе помочь. И я решил пойти на рискованный шаг… Сядь!

Эта команда прозвучала, как выстрел. Я вздрогнул и сел на краешек табурета.

– Сядь хорошо, всей задницей! Закрой глаза!

Я повиновался и сразу же почувствовал такой сильный удар по лбу, что в моей голове все поплыло. После недолгой борьбы с собственным вестибулярным аппаратом равновесие было полностью утеряно, и я, не раскрывая глаз, шваркнулся на пол.

– Плохо! – резюмировал Афиноген. – Очень плохо! Но ничего не попишешь, придется потерпеть.

– Долго?

– Не знаю. Думаю, несколько дней. Несколько часов – наверняка.

Я открыл глаза. Комната вокруг меня качалась и вертелась, а желудок поднялся к горлу и робко постучал изнутри. Я замычал.

– Хочешь выйти?

– М-м-м…

– Давай!

Афиноген подхватил меня под руку и потащил в туалет.

– Чем ты меня так?

– Приложил к твоему лбу свой крест, и он открыл тебе зрение. Извини, это варварский метод, но у нас просто нет времени.

– Просто приложил? Такое ощущение, что ты меня поленом…

– Полено такого эффекта никогда не даст, хотя иногда срабатывает и такой прием. Здесь лучше помогает удар по затылку… Что, никогда ни обо что не бился затылком?

– Бился, и не раз, особенно в детстве, когда проказил – куда-то влезал, откуда-то спрыгивал, падал на льду…

– И что, духовное зрение ни разу не включалось?

– Обычное отключалось… Как правило вместе с сознанием.

– Здесь важна не столько сила удара, сколько направление, и точка приложения. Тебе просто не везло.

– А оно не закроется?

– Первое время не ешь всего, что является зародышем – зерно, особенно пророщенное, яйца, икру…

– Не есть икру – это запросто. А зерно… Это значит, и хлеб нельзя? И яичницу?

В мире еще много всякой снеди, не попадающей под ограничения – молоко, чай…

– Кофе?

– Кофе – из молотых семян. Это зародыши! Мясо, сало и рыба, сметана, творог и кефир, всякая зелень…

– Огурцы, помидоры…

– Если вынуть все косточки… Дальше додумывай сам… Ну, открывай глаза, не бойся, что видишь?

– Кухонная мебель водит хоровод.

– Скажи спасибо, что не танцует вокруг тебя акробатический рок-н-ролл! И это все?

– Вижу Свету. Она курит, дым вокруг нее клубами… Да так густо! Или это не дым?

– Это аура, она живая – видишь, дышит?

– Я боюсь, мне страшно! Выключи, выключи!!!

– Света, дай ему выпить сырое яйцо… Сейчас все ненадолго пройдет. Расслабься. Ты – первый из всех, кому я включал видение, и кому стало страшно. Обычно в таких случаях люди испытывают восторг, проявляют любопытство, сразу бросаются экспериментировать, что-то щупать руками…

– Приложи крест и к Свете.

– Я не хочу, Афиноген, не надо! Я как-нибудь обойдусь!

– Не буду. Ладно, Володя, сколько времени тебе надо на сборы?

– С учетом моих головокружений, час… Нет, два… Мне еще надо все это описать и кое-кому отправить.

– Ты хорошо это придумал, только почта твоя не дойдет, контора уже начала блокировать все твои контакты…. Пиши, а потом я сяду за комп и попробую что-нибудь предпринять… Пиши!

Через два часа Афиноген мягко, как кот, вошел в кабинет и стал у меня за спиной.

– Ну, что? Готово? Так… Так… Про надругательство над патриархом не стоило бы… Не поймут-с, зашорены – дальше некуда… Ладно, твое дело… Сейчас мы переместимся – но не в сам храм, а в служебное помещение во флигеле. Там у меня кабинет и маленькая спальня. Давай попробуем без камня, ладно?

– Нечестно! Ты наверняка воспользуешься посохом!

– Можешь взять его в свои руки. Посох нужен мне, в основном, только для того, чтобы откатывать время. Остальные магические манипуляции я, по возможности, провожу без инструментов.

– Как часто ты откатываешь время?

– Если честно, по нескольку раз в неделю.

– Зачем?

– Хочу сделать мир лучше. Читал «Конец вечности» Азимова? Вот, что-то вроде этого.

– И как, получается?

– По правде говоря, не очень.

– Как давно ты этим занимаешься?

– Лет десять-двенадцать. Кстати, первопроходцами в этом деле были Ян с Витославом. Однажды Ян мне рассказал про эти эксперименты, и я сразу догадался, в чем состояла его главная ошибка.

– Они не сразу сообразили, что надо отпускать серебряную нить.

– Не только. Согласись, что вернуться назад в повествовании может только тот, кто его пишет. Удалил несколько строк, а то и несколько страниц, нажал кнопку «сохранить» – и все. Ядринец же играл роль программного сбоя, своего рода компьютерного вируса. Некто пишет книгу, и вдруг – раз – и из нее пропадает несколько строк! Что этот некто будет делать? Естественно, он наберет их еще раз, а если они пропадут опять, он включит антивирус… В общем, кое-кому мало не покажется.

– Но ведь, у тебя получается?

– Не всегда. Некто, пишущий книгу, часто продумывает разные варианты, и мне иногда удается навести его на мысль…

– Чем он руководствуется?

– Во всяком случае, не стремлением к благополучию персонажей. Ему важна интрига. Книга должна быть увлекательной. Когда мне удается подсказать ему более захватывающий сюжет, он откатывает время. Скажу откровенно: вместо второго исхода вся история могла просто завершиться захватом острова и пленением членов общины. Тогда того, кто пишет книгу, очень огорчил сбой, вызванный самоуправством Боголепа. Тому, во-первых, удалось погрузить в небытие машинный разум, а во-вторых, устроить противоречащее законам физики падение метеорита. Хорошо, что он выбрал для этого события отдаленные время и место, и теперь вот уже более ста лет земные ученые ломают головы над вопросом: «Что это было?». Боголеп, как, впрочем, и Ян родились в рубашках, но никто не ведает, кого и куда заведет новая сюжетная линия. Однажды они даже уговорили Мокошь… Я про историю с пророчеством.

– Помню ее… Ты мо́жешь сам писать свою книгу?

– Для этого нужно иметь качества суперкомпьютера, какого еще не существует в природе, мне по силам только добавлять или убирать микроскопически малые штрихи на общей картине.

– Суперкомпьютера?..

Мы с Афиногеном переглянулись, и обоим в голову пришла одна и та же ужасная мысль.

– Ты намекаешь на МР? – спустя некоторое время тихо спросил Афиноген. Это невозможно. МР – то бишь, машинный разум – тоже один из персонажей великой книги!

– А ты не допускаешь мысли о матрешке?

– То есть?

– О возможности существования книги в книге?

– О боги!!! Что ты предлагаешь?

– Ты можешь создать локальное пространство, отдельный от всей реальностей мир для двоих, со своим течением времени, и перенести нас туда? И, чтобы ни одна живая душа…

– Я подумаю! А пока, как позавчера, сожму наше личное время.

– Я не понял: ты растягиваешь общее, или сжимаешь личное?

– Конечно, сжимаю личное. Это настолько же укорачивает жизнь, но дает возможность не торопиться и все как следует обдумать. Это просто. Смотри!..

Вокруг опять потемнело, снова не включились уличные фонари, пропали люди, машины и птицы. А еще я заметил, что воздух стал как будто более густым и вязким.

– Афиноген, что случилось с воздухом?

– С ним все в порядке. Это тебе, начавшему жить в сто раз быстрее обычного, он кажется более плотным.

– В сто раз?

– Ну, примерно… Твой пульс сейчас – около семи тысяч ударов в минуту, кровь гораздо более густая… Будь осторожен: все мягкое для тебя стало очень твердым. Видишь, газета? Аккуратно попробуй ее сложить вдвое, скомкать… Только смотри, не сломай пальцы!

– Ох! Это не газета, а листовое железо!

– И не делай резких движений! В момент удара твой кулак будет двигаться со сверхзвуковой скоростью. Во-первых, в таком случае ты рискуешь порвать связки, а во-вторых, решив похлопать по спине, пробить человека насквозь. Давай, потихоньку присядем и начнем заниматься делом: то есть, думать.

– А че думать? Надо попасть на аудиенцию к тому типу, который пишет книгу.

– Это практически невозможно. Он находится вне времени и пространства, которые автоматически создаются в процессе написания, когда он пишет – что, где и когда.

– А ты можешь поместить нас в такое пространство… Ну, где нет пространства и времени.

– Сам-то понял, че сказал? Наши тела и наш разум не могут существовать вне времени и пространства!

– А ты попробуй! Ведь мы ничем не рискуем. Не получится – значит, не получилось. Подумаешь!..

– А если получится? Это смертельно! Не торопись, может, у тебя появятся какие-нибудь другие предложения?

– Может, есть кто-нибудь рангом пониже? Должен же кто-то следить за уровнем чернил… Короче, должен же быть обслуживающий персонал?

– Я знаю одного, кстати, ты с ним тоже заочно знаком. Его зовут Мрък. Его обязанность – поедать ненужные события и пространства, не вошедшие в большую книгу.

– Он съедает все-все?

– Кое-что, которое, как он считает, может еще понадобиться, он складирует у себя. Как говорится, мало ли… Но основную массу заглатывает. Ты смотрел фильм «Ланогольеры»? Вот, что-то в этом роде.

– Он один такой?

– Есть еще другие, ребята называли их серыми. Никто не знает, сколько их. Они – нечто среднее между полицией и министерством чрезвычайных ситуаций. Если хочешь, можно попробовать войти с кем-нибудь из них в контакт. Ты готов?