Текст книги "Город"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– И везде существует такая планета, как наша Земля?

– Да. В каждой Системе есть биологическая жизнь. Но лишь на Земле человек размножается путем спаривания.

– Значит, женщина – уникальное явление для Вселенной?

– В определенном смысле – да.

– Нашим собратьям по разуму не позавидуешь. Как, должно быть, скучно им живется.

– Я с вами полностью согласен, – рассмеялся Иисус.

– И все же, я никак не могу понять – отчего Создатель терпит дьявола? – вернулся Григорий к интересующему его вопросу. – Это ведь не логично во всех отношениях.

– Наоборот, это очень логично, – убеждено сказал Бог. – Однако, я не уполномочен отвечать на подобные вопросы.

– А кто уполномочен?

– Сам Создатель.

– Спасибо! Утешили, – вздохнул Орлов. – А с какой целью вы пришли ко мне, брат?

– Чтобы облегчить ваши страдания. Мне известно об угрозе дьявола. Он ни перед чем не остановится, чтобы её осуществить. По-моему, вы это уже чувствуете на себе.

– И как же вы это сделаете?

– Что? – не понял Ииисус.

– Каким образом облегчите мои страдания?

– Я хочу предложить вам отправиться вместе со мной.

– В Рай?

– Да.

– Не знаю, достоин ли я такой чести, Господи.

– Если я здесь, то можете считать, что этот вопрос уже окончательно решен.

– Следовательно, – я должен умереть?

– У вас, Григорий Александрович, довольно поверхностное представление о жизни. Это все от того, что вы воспитаны на марксистко-лениниской теории материального строения Вселенной, где жизнь определяется, как способ существования живой материи. Ничего глупее человечеством ещё не придумано. Дело в том, что смерть телесной оболочки и дает начало жизни человека. А жизнь так же бесконечна, как Космос, пространство и время.

– А как же Таня? Без неё мне не нужен ни рай и ничто другое.

– Мы это предусмотрели. Она будет с вами.

– Всегда?

– Всегда. Как говорится, в любви и согласии. Но там любовь, сами понимаете, несколько отличается от земной.

– А как бы это посмотреть?

– Вы хотели бы побывать в раю?

– Да. Если это конечно возможно?

– У нас нет ничего невозможного.

В тот же миг в крохотное окно под потолком пробился сильный луч солнца. Он ударился о пол камеры и разбился на тысячи мелких светящихся осколков. Сразу стало светло и празднично. Стены камеры раздвинулись, а потом совсем исчезли. Григорий вскочил на ноги, едва не задохнувшись от радостного возбуждения в ожидании чуда.

– Дайте мне руку, – сказал Иисус, также вставая.

Рука у него была тонкая, сухая, но на удивление сильная. Тело Орлова сотрясли мощные потоки энергии, а затем он вырвался из своей бренной оболочки и стремительно унесься ввысь. Полет продолжался считанные мгновения.

И вот они уже стояли на берегу мерно журчащего по каменистому руслу ручья. Было раннее утро. Над дальней темной грядой величественных гор показалось ослепительное оранжевое светило. Его свет стремительно расползался по темному ультрамарину неба, гася последние звезды. Григорий был буквально оглушен первозданной тишиной, нарушаемой лишь журчанием ручья да удивительным пением какой-то птицы, полной грудью вдыхал кристально-чистый воздух, отчего-то пухнуший его любимыми ландышами. Как хорошо!

Не размыкая рук, они перешли ручей по каменному арочному мостику, поросшему мхом и лишайником, и по песчаной дороге направились к небольшой роще вечнозеленых деревьев. За ней Орлов увидел прекрасный дом, сложенный из белого известняка. В ажурных венецианских окнах его плавилось восходящее солнце. Южная сторона дома до самой его крыши была затянута вьющемся виноградом. Его тяжелые спелые гроздья, будто агаты, мерцали на солнце танственно и маняще. В небольшом водоеме перед домом, покрытом бело-розовыми кувшинками, плавали величественные птицы, внешне напоминающие лебедей, только мельче и ещё прекраснее. Где-то далеко одинокая скрипка пела волшебную мелодию Шуберта. Ничего подобного Григорию ещё не приходилось видеть.

– Чей это дом? – спросил он.

– При вашем согласии, он будет вашим, – ответил Иисус. И немного подумав, добавил: – Будет вашим вечным домом.

– И что мы будем здесь делать?

– Жить. Рядом с вами всегда будет вечно любимая вами женщина. Вы будете слушать красивую музыку, читать умные книги. И уже никто и никогда не встревожит ваш покой, не оскорбит вашу любовь. Ваш ум обогатится новыми знаниями, а душе откроются сокровенные таинства бытия. Сможете путешествовать в пространстве и времени. А по вечерам вы будете принимать тех, кого вам приятно видеть в своем доме, дорогих вам по духу и образу мыслей гостей. Вы будете пить с ними душистое виноградное вино, вести долгие беседы, веселиться, танцевать при канделябрах. Разве это не замечательно?

– Это замечательно. Подобную жизнь уже себе наладили обыватели в городе, – пошутил Григорий. – Только там условия похуже и дома поплоше, а остальное – один к одному.

– Перестаньте кощунствовать, брат! – строго сказал Бог.

– Извините, я не хотел вас обидеть, – смиренно склонил голову Григорий.

– Вы можете здесь заниматься своей любимой наукой.

– А кому это нужно? Мои знания слишком ничтожны, чтобы я смог придумать что-то новое, обогатить, так сказать, человечество. Любой наш академик для Космоса – ученик начальных классов, не больше, к тому же непроходимый тупица и двоечник.

– Это нужно прежде всего вам.

– Все это, конечно, замечательно, Господи. Но только я вряд ли смогу принять ваше предложение.

– Почему?! – удивился Иисус.

– Ну, посудите сами, как я могу оставить в беде рабочего Астахова, оказавшегося в тюремных застенках лишь потому, что пытался мне помочь? Это было бы непорядочно с моей стороны. Верно?

– Значит, у него такая судьба, – сухо ответил Иисус.

– Не знаю, не знаю. Но только я вряд ли буду чувствовать себя здесь комфортно, – Олов показал на дом, – когда есть этот ужасный город, где рабочие живут в резервации, а хорошие люди томятся в сумасшедшем доме. Вы меня простите, Господи, но только я так не могу и вынужден отказаться от вашего предложения.

– Вы слишком горды и самонадеяны, брат, – совсем опечалился Бог. Неужели вам не надоело терпеть надругательств и издевательств нечистой силы? Усмерите свою гордыню. Все давным-давно предопределено Космосом. Что можете вы – слабый и ничтожный?

– Возможно это и так. С вами трудно спорить. И все же я попытаяюсь. Извините! – упрямо проговорил Орлов.

– В вас сейчас возобладала жажда мести, злоба и ненависть. Эти чувства от сатаны, брат.

– А вы предлагаете, чтобы я равнодушно смотрел, как Пантокрин издевается над людьми? Так что ли?

– А вы уверены, что вправе его судить?

– Уверен.

– Это великое заблуждение, Григорий Александрович. Вы забыли одну из самых главных заповедей: "Не судите, да не судимы будете". Усмирите свою гордыню. Она может далеко вас завести.

– При данных обстоятельствах мне глубоко безразлично – буду я судим или нет. Пантокрин – мой враг. И я не остановлюсь ни перед чем, чтобы с ним покончить. Или я его. Или он меня. Другого не дано.

– Значит, вы хотите освободить людей от страданий. Так?

– Во всяком случае, я попытаюсь это сделать.

– А вы никогда не задавали себе вопрос: возможно, что страдания им посланы свыше?

– Как это? – озадачился Орлов.

– Что возможно сам Создатель послал им эти испытания?

– Но для чего?

– Ваши вопросы свидетельствуют, что вы никогда над этим не задумывались. А между тем, ваш великий поэт Лермонтов очень точно ответил на них в одном из своих стихотворений, сказав: "Хочу тоски, хочу печали, любви и счастию назло. Они мой ум избаловали и слишком сгладили чело". Страдания формируют душу человека. Человек никогда в жизни не страдавший никогда не поймет страдания другого.

– И что же вы предлагаете, Господи, – смирится?

– Смирение – не худшее качество человека, брат.

– Извините, но только я этого не понимаю и никогда не смогу понять. Слушать вместе с любимой красивую музыку, читать умные книги, пить с друзьями шипучее вино и печалиться о судьбе несчастной канарейки – это конечно замечательно...

– Какой канарейки? – не понял Иисус.

– Это я для образности. Вспомнил поэта Есенина. Был у нас такой поэт.

– Я знаю.

– Так вот. Это все замечательно. Но при этом знать, что в городе Пантокрин издевается над порядочными людьми, губит и калечит души – это, по меньшей мере, непорядочно. Он мой враг, а с врагом по законам военного времени поступают однозначно – его уничтожают. И я не успокоюсь, пока этого не добьюсь. Зло должно быть наказано уже там, на Земле. Иначе теряется всякий смысл жизни.

– Жаль, что я ошибся в вас, брат! Очень жаль! Я искренне хотел вам помочь.

– Я понимаю. Спасибо вам за заботу и за хлопоты.

– Не за что. Кстати, меня предупреждали, что вы можете не согласиться на мое предложение. Но я, после того, что с вами случилось, этому не поверил.

– Вот видите, оказывается, у меня и там есть единомышленники, улыбнулся Григорий.

– В таком случае, желаю вам всего хорошего, брат! Прощайте!

– До сидания, Господи!

Не успел Орлов ещё закончить последней фразы, как вновь оказался в камере, где совершенно невозможно было дышать от запаха сырости и квашенной капусты. Истерзанное побоями и пытками тело его вновь заныло от сильной боли. В голове закопошились сомнения: "А может быть я зря не принял предложение Бога?" Но тут же прогнал эту мысль. Нет-нет, он поступил совершенно правильно. Только вот он забыл задать ему вопрос: что с ними будет? Впрочем, Бог вряд ли на него ответил бы. Если бы он знал будущее, то не прибыл бы сюда со своим предложением.

В это время дверь камеры открылась.

– Шпион, на выход, – раздался зычный голос надзирателя.

10. Неожиданная встреча.

Это уже была другая камера, самая обыкновенная, похожая на все тюремные камеры Матушки-России – грязная, сырая и холодная. У стен стояли две железные, привинченные к полу кровати. На одной из них лежал мужчина лет под сорок. При появлении Григория он вскочил. И столько участия выразило его благостное лицо к скромной персоне Орлова, и столько сочувствия было в его взгляде, что Григорий сразу понял, – тот попал сюда совсем неслучайно, а с определенной, вполне конкретной целью. Работали здесь топорно, примитивно, рассчитывая, очевидно, на таких же, как сами.

– Очень приятно познакомиться, господин шпион! – проговорил сосед Орлова елейным голосом. И заулыбалось, залучилось его благостное лицо сетью мелких морщин. – Разрешите представиться. Пешеход Анисим.

– Это что, прозвище?

– Нет, такая у меня смешная фамилия. – И глядя на побои на лице Григория Анисим Пешеход, с наигранным страхом спросил: – Вас били, да?

– Обучали правилам хорошего тона. Заметно?

– Да уж... Это и меня могут так же?! Нет, я этого не вынесу. Нет!

– Вполне возможно. За что же вы сюда попали?

– Исключительно по собственной глупости.

– И все же?

– Завел себе вторую жену, а по должности мне это не положено.

– А что за должность?

– Статист я.

– Историк значит?

– Историк? – Он долго и старательно копался в своем мозгу, пока, наконец, не выудил оттуда полузабытое слово. Кивнул. – Да, в определенном смысле, можно сказать, что историк. Я пишу истории про нашего Правителя.

– Как так – пишите?

– Так. Я пишу про его подвиги.

– Которых, разумеется, не было. Так?

– Ну отчего же, – ответил он уклончиво. – В определенных условиях они могли бы быть.

– Ловко! А другие статисты что пишут?

– У каждого своя тема. Кто пишет об его уме, другой о его благородстве, третий о его трудолюбии, четвертый о его сердечности. И так далее.

– Значит, вы сознательно искажаете историю?

– Ну отчего же. В какой-то мере это ему присуще.

– А о недостатках, его вредных привычках у вас кто-нибудь пишет?

– У нашего Правителя не может быть недостатков.

– А я, например, слышал, что он у вас алкоголик?

– Вы имеете в виду – он много употребляет спиртного?

– Да.

– Задача статиста в том и состоит, чтобы любой недостаток Правителя превратить в его достоинство.

– Как это?!

– К примеру, Правитель, как отец нации, истинный патриот города, чтобы не отрываться от народа позволяет себе иногда выпить рюмочку национального напитка.

– Ловко! За это ваш правитель должен разрешить вам иметь столько жен, сколько пожелаете.

– Ну что вы. Мы обыкновенные служащие. А им полагается только одна жена. Вот я и говорю – попал сюда исключительно по своей глупости. Что делать, что делать?! Я совершенно не выношу побоев.

– Это ваши проблемы, уважаемый. Я со своими не знаю, что делать.

– А знаете что, господин шпион, давайте мы отсюда убежим? – неожиданно предложил "статист".

"Так вот для чего его ко мне подсадили? – понял Орлов. – Чтобы мы вместе бежали и я прямиком привел его к своим "сообщникам". Все это было бы смешно, если бы не было так грустно".

– Ну да, убежишь отсюда, как же?! – с хорошо разыгранным сомнением проговорил Орлов.

– Я бы мог это организовать, – скромно улыбнулся Пешеход. – Видите ли, я обладаю способностью протекать в любую, даже незначительную, щель.

"Что же тогда тебя, дорогой, здесь удерживало с такими-то способностями?" – хотел спросить Григорий, но сдержался. Любопытно было до конца проследить за развитием этого почти детективного сюжета.

– К сожалению, я могу входить и выходить только через дверь, в крайнем случае, через окно, – вздохнул Орлов.

– Не беда, – заверил Пешеход. – Вам ничего не нужно будет делать. Я проберусь в караульное помещение и насыплю снотворного в чайник надзирателей, а когда они уснут, завладею их ключами и открою камеру. Все просто.

"У тебя, симпатяга, и снотворное оказалось под рукой совершенно случайно, – усмехнулся про себя Григорий. – Они что, всех считают за дураков что ли? Не иначе. Иначе бы сей сюжет не был сшит так грубо белыми нитками. Но ничего, мы ещё поглядим кто из нас кого дурнее."

– Тогда действуйте! – сказал он с воодушевлением, чем очень обрадовал своего нового знакомого.

– Только, господин шпион, мне совершенно негде спрятаться, – вдруг очень опечалился "статист". – У вас случайно нет людей, у которых можно схорониться хоть на несколько первых дней? – При этом, он так посмотрел на Орлова, будто от ответа зависела его жизнь.

Так, наверное, и было на самом деле.

– У меня таких людей полгорода, – успокоил его Григорий. – Так-что об этом не волнуйтесь.

– Спасибо! – поблагодарил Пешеход. Он был счастлив. В мечтах, наверняка уже видел на своей груди красивый орден, а в кармане не менее красивую премию.

Пешеход прямо на глазах Орлова стал превращаться во что-то бесформенное, амебное, студинистое, растекшееся большой лужею на полу. Затем желе стало просачиваться в узкую щель под дверью. От этих страшилок здешнего мира можно рехнуться. Честно. Короче, скучать здесь не приходилось.

Ждать пришлось с полчаса. Наконец, заскрежетал засов и дверь камеры распахнулась. На пороге стоял улыбающийся "спаситель". Вид у него был как у Александра Македонского, выигравшего очередное сражение.

– Пойдемте, господин шпион. Все надзиратели и стражники спят. – Он потряс над головой огромной связкой ключей. – Путь на свободу открыт!

Многочисленными коридорами они направились к выходу. "Статист" одну за другой отпирал попадавшиеся на пути двери. Вся стража, действительно, спала, или делала вид, что спит.

Воздух свободы был сладок и пьянящ, он даже пощиповал во рту, как пузырьки шампанского. В предрассветных сумерках город выглядел притихшим и зловещим.

– Куда же нам теперь? – спросил "статист", боязливо осматривась по сторонам.

– А теперь, уважаемый, наши с тобой дороги сильно расходяться, сказал Орлов и врезал провокатора в челюсть.

Тот свалился, как сноп, не издав ни звука. Григорий оттащил его в ближайшие кусты, снял с него штаны и, разорвав, одной брючиной связал ему руки, другой – ноги. Порядок. А теперь надо выбираться из этого чокнутого городишки пока окончательно не рассвело. Но он обязательно сюда вернется. Соберет всех своих приятелей, поставит на ноги всю милицию, но обязательно вернется и освободит свою возлюбленную. Обязательно! А что здесь к чему, пусть разбирается милиция. Правильно?

И Орлов что есть мочи заработал руками и ногами. Через несколько улиц услышал за собой прерывистое дыхание. Оглянулся. Его догонял пес – огромная лохматая дворняга.

– Ну ты, земеля, и чешешь! – прерывисто проговорил пес, поравнявшись. – На силу догнал. Спортсмен что ли?

– Ага, спортсмен. А ты что за людьми по ночам гоняешься, пугаешь? Делать что ли нечего? – спросил Григорий, приостанавливаясь.

– Так я это... У тебя закурить не найдется? Курить страсть как хочется. Сутки не курил. Уже уши начинают пухнуть.

Орлов уже перестал чему бы то ни было удивляться. Достал пачку, сунул сигарету ему в пасть, зажег зажигалку. Пес прикурил и, глубоко затянувшись, проговорил блаженно:

– Уф! Даже крыша поехала. Спасибо тебе, земеля! Век не забуду.

И они мелкой трусцой побежали параллельными курсами.

– Ты кто такой? Колдун? Домовой?

– Да какой я домовой, ты что, земеля? Если бы я был домовым, то с какой стати по ночам бы по городу шлындал? Я б щас с какой-нибудь грудастой куклявкой очень интересными делами занимался. Обыватель я.

– А что ж ты псом бегаешь?

– Это супружница моя устроила. Стала посещать курсы колдуний. Ну я поначалу-то не врубился что к чему. А тут как-то прихожу домой на взводе. Ну, матерю её само-собой. А она мне и заявляет, что если, мол, будешь ещё меня бить, то я тебя в собаку превращу. Я ей и решил, не сходя с места, показать кто в доме хозяин. И вот уже полгода по улицам шастаю.

– Так что же она тебя не расколдует?

– А где её сейчас найдешь? Она с лешим спуталась и смоталась в Остальной мир. Он у неё болотным газом торгует.

– Насовсем что ли уехала?

– Да нет, – махнул лапой пес, досадуя на мою непонятливость. – Я ж говорю, что он газом торгует от фирмы. Они туда газ качают, а оттуда привозят жратву, шмотки, презервативы там всякие.

– Так съездил бы в ней.

– А кто меня из города выпустит? Его вправе покинуть лишь нечистая сила. И потом, для этого деньги нужны, а я их уже несколько лет в глаза не видел, забыл даже как они выглядят.

– На что же ты жил?

– Так у нас же, обывателей, натурпаек! – удивился вопросу пес,

– А пил на что?

– Ну ты, земеля, даешь! – ещё больше он удивился. – Так пайком же предусмотрено по двести грамм косорыловки на брата.

– Каждый день?!

– Ну.

– Ничего себе! Так и спиться недолго.

– А все уже и так давным-давно спились.

– Но ведь нужно же что-то делать?! Ни век же тебе собакой бегать?

– А что здесь сделаешь?! – тяжело вздохнул пес.

– Ну, не знаю. У вас должен, наверное, быть орган, который занимается такими, как ты.

– Да есть конечно отдел реабилитации при правительстве. Обращался у туда. Но там очередь таких как я на три года вперед. Понял? Сплошной мрак. Даже жить не хочется.

– Неужто вас таких так много?! – удивился Орлов.

– А то мало. Бабы сейчас все стали эмансипированными. Как чуть, так начинают права качать – во что-нибудь превращать. Ну ладно, если ты превратила меня в кобеля так и держи при себе, корми, заботся, верно? А они непременно на улицу выгоняют, живи, мол, как хочешь. Заразы! – он в сердцах швырнул на землю окурок.

– Да, тебе не позавидуешь, – посочувствовал Григорий. – И что же ты собираешься делать дальше?

– Хочу наняться к кому-нибудь квартиру сторожить или ещё что.

– Есть шансы?

– Призрачные, – тяжело вздохнул пес. – Все предпочитают настоящих собак. Они и добросовестнее, и злее. Мы ж, обыватели, вконец разучились "мышей ловить", разленились.

Пес вдруг сел и принялся с ожесточением чесать задней лапой за ухом. Пожаловался:

– Блохи вконец зажрали, такие "собаки" кусачие.

– Да, я давно хотел спросить – почему вы, обыватели, бездельничаете?

– А зачем нам работать? Мы самая массовая группа поддержки нашего Наисветлейшего Правителя, – гордо сказал пес. – На кого же ему ещё рассчитывать? На хлюндявых что ли?

– Вы что же, так никогда и не работали?

– Ну отчего же. Работали кто где. Но когда наступила эпоха крутых перемен и нечистые стали продавать болотный газ Остальному миру, большинство наших предприятий позакрывалось. Те, кто никогда не любил работать, ушли в обыватели, а те, кто без этого жить не мог, – в хлюндявые... Послушай, земеля, я вижу, что мужик ты добрый, не одолжишь ещё сигаретку?

Орлов достал пачку, в ней оставалось ещё пять сигарет. Протянул её псу.

– Вот возьми.

Тот очень обрадовался. Даже заскулил по-щенячьи от восторга.

– Ты, земеля, ещё лучше чем я о тебе думал. Будь добр, сунь под ошейник.

Орлов выполнил его просьбу.

– А откуда у тебя ошейник?

– Попросил жену, чтобы купила. Пусть думают, что я был у хозяев или служил на правительственной службе. Ну будь здоров, земеля! Счастливо тебе побегать. А я что-то уже притомился. Извини.

– Прощай, приятель! Не унывай, все будет нормально.

И Григорий интенсивно заработал руками и ногами. Прошло ещё полчаса, но этот небольшой с виду городишко не кончался. Орлов ничего не понимал и уже стал подозревать, что здесь что-то ни то, как раздался знакомый голос:

– Все бегаешь, господин шпион!

Григорий буквально остолбенел. Передо ним сидел старый знакомый "Шарик" и наяривал задней лапой у себя за ухом, пытаясь выскрести оттуда вредных насекомых. И Орлов понял, что каким-то совершенно непонятным образом возвратился назад, к тюрьме. В этом, населенном нечестью, городе нельзя ходить прямыми дорогами, ибо все они в конечном итоге возвращались к исходной точке. Здесь отсутствуют логика и здравый смысл, здесь все построено на абсурде. Узнай про подобное поведение прямой Энштейн, то точно бы слетел с катушек.

– Откуда ты, приятель, знаешь кто я?

– Я это уже давно понял по твоим вопросам. Кто же будет спрашивать почему не работают обыватели, когда об этом даже каждый куклявый знает. А правду говорят обыватели, будто полиция арестовала уже тысячу твоих сообщников?

– Сплетни. Если бы у меня было столько сообщников, "Шарик", я бы не бегал по городу, как неприкаянный.

– Какой я тебе Шарик, – обиделся пес. – Борисом меня зовут. Понял?

В это время раздался вой сирены и из-за домов вынырнула полицейская машина. Пес Борис вскочил, прижал от страха уши.

– Пора смываться, – сказал он и юркнул в подворотню.

Орлов последовал его примеру. Здесь, чтобы уцелеть, надо почаще совершать прыжки в сторону. Борис оказался шустрым малым и Григорий настиг его лишь через несколько пятиэтажек. Вконец прокуренные легкие и систематическое недоедание сказались, пес едва держался на ногах от слабости, впалые его бока ходили ходуном, из широко открытой пасти стекала слюна.

– Ты что, шпик, гоняешься за мной? – недобро проговорил он. Шерсть на его загривке воинственно приподнялась.

– А ну кончай! – строго сказал Орлов. – В гробу я видел этот твой звериный оскал и демонстрацию мускулов, понял? Шавка ты безродная, а не обыватель Борис. Сейчас так налажу под зад, что сразу человеком сделаю. Вот и делай добро, угощай сигаретами!

Пес сходу сник, трусливо поджал хвост, заскулил:

– Ну что ты раскипятился-то? За связь с тобой мне знаешь что светит? Превратят в какую-нибудь блоху, и прыгай потом. И нечего меня сигаретами поприкать. Сам же предложил, а теперь поприкаешь!

– Ладно, извини, приятель! – Григорий дружески похлопал его по холке. – Может подскажешь где мне схорониться на первое время? Я щедро отблагодарю!

Борис долго молчал, размышляя над словами Орлова. Затем спросил:

– Есть ещё сигареты?

– Есть. – Григорий достал из кармана ещё одну пачку.

– Сунь за ошейник, – распорядился пес.

Орлов беспрекословно выполнил это требование. Пес опять долго молчал. Ни так-то просто стать предателем собственной страны. Патриотический долг, угрызение совести и все такое прочее. Но пачка сигарет под ошейником и обещанный щедрый гонорар в перспективе – все же пересилили. Он решительно сказал:

– Значица так. Вот по этой улице, – он лапой указал направление, пройдешь два квартала до пересечения с проспектом Сатаны. Повернешь налево. И по нему шпарь до упора. В конце увидишь пятиэтажку из красного кирпича. Постучишь в пятьдесят шестую квартиру. Понял?

– Понял. А кто там живет?

– Березин Роман Маркович. Думаю, что он тебе поможет.

"Неужто тот самый ученый, о котором говорил мне домовой? – подумал Орлов, но на всякий случай спросил:

– Кто он такой?

– Когда-то был виднейшим ученым города. Но, когда нечистые прибрали науку к своим рукам, перешел в обыватели. Но только, подозреваю, что он лишь прикидывается обывателем.

– Почему ты так думаешь?

– С нами, обывателями, компанию не водит, на завалинках не сидит, семечки не лузгает, схоронился в квартире, как крот в норе. Что он там делает? То-то и оно! Я как-то даже хотел донос на него написать.

– Как же тебе не стыдно!

– Это наш патриотический долг. Но потом испугался – вдруг, окажусь не прав, тогда самого полиция затаскает. Словом, дуй прямо к нему, поможет.

– Спасибо тебе, Борис!

– Не за что, шпион, – весело ответил он и медленно побежал в обратную сторону.

Орлов споро зашагал по указанному адресу, так как совсем рассвело и на завалинках и скамейках уже появились первые обыватели. Бегущий человек вызвал бы у них подозрение и желание немедленно выполнить свой "патриотический" долг. Зачем же их искушать, правильно?

11. Первое испытание.

На следующий же день после трудного объяснения с Олей, Максим отправился в свой Великий путь. Он решил обойти все города и веси огромной Земли и донести слово Создателя до каждого человека. Максим прекрасно осознавал, какие трудности поджидают его впереди, каким испытаниям будет подвергнут и какие козни будет чинить ему дьявол, но был тверд в своем решении. Никто и ничто не помешает ему свершить дело, ради которого он и был рожден.

В два часа пополудни, когда баба Вера и баба Варя совершали свой ежедневный моцион – прогулки в близлежащем сквере, Максим написал им записку о том, что направлен для продолжения учебы с Соединенные Штаты и что подробно напишет обо все в письме, собрал свой походный рюкзак, положив в него пару сменного белья, свитер, булку хлеба, несколько банок тушенки, немного крупы, котелок и несколько таблеток сухого топлива, надел спортивный костюм, куртку и вышел из дома.

Свою Великую миссию он решил начать со своей области, с самых дальних её районов и отправился на автовокзал. Там он обратил внимание на старенький обшарпанный автобус, который мог прибыть лишь из самой что ни есть глубинки. Подошел. За рулем сидел могучего телосложения рыжий мужчина с черной повязкой на правом глазу. Несмотря на довольно прохладную весеннюю погоду водитель был в одной тельняшке.

– Скажите, пожалуйста, куда следует автобус? – спросил его Максим.

– В город, – лаконично ответил водитель, не удостоив его даже взглядом.

Ответ несколько удивил и озадачил Максима. Он перебрал в памяти все города области, откуда мог заявится в областной центр подобный "динозаврик", но ни один из них недходил.

– А что за город? – – решил уточнить.

– Обнаковенный, – лениво ответил водитель, глядя в окно.

"А какая мне, в принципе, разница, – подумал Максим. – Ясно, что этот автобус прибыл из какой-нибудь тмутаракани".

– А далеко ваш город находиться?

Водитель впервые обратил внимание на настойчивого пассажира. Взгляд его бледно-голубых, будто выцветших глаз ничего, кроме равнодушия, не выражал.

– Отсюда не видать.

Это вполне устраивало Максима и соответствовало его планам.

– Вы скоро отправляетесь? – поинтересовался он.

– Скоро.

– А какой номер вашего рейса?

– Это ещё зачем? – взгляд водителя в один момент наполнился подозрительностью.

– Чтобы купить билет, – ответил Максим.

– Вам билет, пассажир? – вдруг раздался зычный женский голос из глубины автобуса. – Проходите. Я сама вас обилечу.

Несколько озадаченный, Максим поднялся в салон автобуса. На сидении кондуктора он увидел дородную даму неопределенного возраста в кроличьем полушубке и кроличьей же шляпе с большими загнутыми вверх полями. Полушубок и шляпа были настолько стары, что на многих местах мех отсутствовал вовсе, а вместо него красовались залоснившиеся от грязи проплешины. На ногах надеты большие боты. Прежде они кажется назывались "Прощай молодость". На груди у неё висела большая кожаная сумка с металлическими скобами, соединенными замком-защелакой, и катушкой с билетами. Довольно экстравагантная особа.

Максим подошел, спросил:

– Сколько стоит билет?

– А сколько не жалко, – ответила она игриво и громко рассмеялась, обнажив черные, съеденные гнилью зубы.

Максим невольно отвел глаза от столь неприятного зрелища. Достал полста рублей, протянул кондукторше.

– Этого хватит?

– Еще и останется. – Она ловко выхватила из рук Максима купюру, щелкнула замком, сунула её в сумку, оторвала длинную ленту билетов. – Вот, держите, гражданин!

Максим взял билеты и в поисках места огляделся. В салоне было всего три пассажира. На заднем сидении обедала молодая красивая блондинка. Белой пластмассовой ложкой она черпала какую-то кашу из такой же пластмассовой чашки и отправляла её в рот. Она была настолько поглощена этим занятием, что не замечала ничего вокруг. Около неё вертелся маленький сухонький старичок в темных круглых проволочных очках. В середине автобуса сидел священнослужитель в черной рясе из грубой шерстяной ткани с массивным позолоченным крестом на груди. Только странный это был крест. Таких Максим никогда прежде не видел – крест обрамлял круг. Священнослужитель был огромен, тучен, красен лицом, бородат.

"Очевидно, настоятель местной церкви", – подумал Максим.

Он подсел к священнику.

– Здравствуйте, брат!

Тот медленно повернулся к нему, долго и равнодушно рассматривал. Затем, лениво, как бы нехотя, кивнул.

– Здравия желаю, отрок! А почему ты называешь меня своим братом?

– Мне странно слышать от вас подобный вопрос. Ведь все мы дети одного Небесного Отца нашего.

– Вот именно – вашего, – усмехнулся священник. – Ваш Иисус слишком горд, слишком далек от детей своих и слишком им недоступен. Он только и делает, что стращает людей. "Не мир я вам принес, но меч". Нет, наш Линитим Искуситель гораздо ближе к народу. Он не обещает им заоблачный рай, который ещё будет или нет, а дарует им земное блаженство и все удовольствия жизни.

Слышать подобные речи от священника было странным и необычным. Да и о таком Боге Максим никогда прежде ничего не слышал. Его поразило и словосоченание Линитим Искуситель. Как может быть Бог искусителем. Это исключительная прерогатива дьявола.

"Очевидно, священник представляет какую-то старообрядческую секту, или одну из новых, народившихся в последнее время, как грибы после благодатного дождя", – решил он.

– Но я вовсе не имел в виду Иисуса. Он, как и все остальные боги-люди – есть порождение дьявола. Это князь тьмы для того, чтобы разъединить народы, посеять в них вражду и ненависть к инакомыслящим, придумал и внедрил в сознание людей веру в себеподобных, ставших, вдруг, богами. Я же имел в виду Создателя нашего.