Текст книги "Город"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

День этот начался как обычно, и ничто не предвещало угрозы плавному и размереному течению жизни в городе. Прилежные горожане сходили в церковь к заутренней, где воздали хвалу Святому Линитиму за ниспосланные им радости и удовольствия жизни. Неприлежные же горожане, как им и подобает, никуда не пошли, сидели на заваленках, скамейках, зевали, лузгали семечки и показывали пальцами на прилежных, как на дураков.

Утром в Остальной мир отбыл специальный автобус – чудо инженерной мысли, с одними из лучших тайных агентов города для сбора развединформации.

Первое тревожное сообщение о том, что вместе с агентами едет какой-то подозрительный тип, поступило из возвращавшегося автобуса от агента 0066 с кодовой кличкой "Несостоявшийся эксперимент". Часом позже агент 0077 сообщил, что подозрительный прямо признался ему в том, что является шпионом Остального мира по кличке "Командировочный" и прибыл с заданием взорвать город.

Известие это вызвало у правителей города панику. По указанию Наисветлейшего Пантокрина Великого был срочно созван Высший Совет города, на который вызвали в полном составе и правительство города во главе с премьером Грязновым-Водкиным, бывшем когда-то главным нефтяником. За председательским столом восседал сам Великий Правитель. Крутившийся около него юркий молодой человек, выложил перед Правителем текст его выступления. Пантокрин величественно кивнул, надел огромные роговые очки и открыл Высший Совет.

– Дамы и господа! – зарокотал он мощным командирским голосом. – Я не буду перед вами тут, понимаете ли, говорить, что искусство пренадлежит народу, это уже сказано задолго до меня. – Правитель поднял голову, обвел собравшихся подозрительным взглядом, напомнил: – Здесь в скобках написано: "смех"?

Тут же раздалось жидкое подхалимское хихикание. Но странный это был смех. При совершенно каменных, вытянутых лицах он звучал несколько жутковато. Дело в том, что собравшиеся сразу поняли, что молодой помощник Правителя перепутал тексты выступлений. Тот, который он читал сейчас, был написан для его завтрашнего выступления в Драмтеатре. Все с замиранием ждали развития ситуации. Бедный помощник белый как полотно медленно сползал по стене на пол. Правитель вновь обратился к тексту.

– ...искусство принадлежит народу, это уже сказано задолго до меня. Он опять поднял голову. – Здесь опять написано: "смех".

Теперь смех налетел как десятибалльный шквал и все нарастал и нарастал. От его напора стала дрожать и позванивать хрустальная люстра под потолком. Но члены Высшего совета и правительства все никак не могли успокоиться. Наиболее молодые из них, ещё не прошедшие до конца испытание властью, попадали со стульев и дергались на полу в конвульсиях. Это была самая настоящая истерика, граничащая с помешательством.

Правитель остался очень доволен произведенным эффектом и вновь обратился к тескту.

– Но искусство, господа, должно отражать жизнь такою, какою она есть, со всеми взлетами и падениями. Но и не только. Пауза. В последнее время просматривается тенденция сплошного очернительства нашей действительности. Чеховский дядя Ваня показывается каким-то недотепой и придурком, а Тургеневские, я извиняюсь, барышни ведут себя на сцене хуже, понимаете ли, самых отпетых проституток. Этому надо положить решительный конец. Искусство должно возбуждать... Нет. Искусство должно возвышать, понимаете ли, вести к этим самым вершинам, а не наоборот. Вот такая концепция текущего момента на обозримое будущее.

Пантокрин Великий откинулся на спинку кресла и обвел зал торжествующим взглядом. Все захлопали в ладоши. Раздались возгласы: "Браво!", "Великолепно!", "Как это своевременно!". Юркий помощник уже оклемался и был рядом с Правителем. На его счастье тот никогда не вдумывался в то, что читал. Помощник ловко заменил тексты и прошептал на ухо Пантокрину:

– Великий, это вы тоже должны прочесть.

Тот величественно кивнул и, склонившись над новым текстом, прогремел:

– Мы созвали экстренное заседание расширенного Высшего совета в час, когда над городом нависла смертельная опасность. Скажу больше, перед нами со всей очевидностью встал гамлетовский вопрос: быть или не быть? Да-да, я нисколько ни утрирую. Ситуация действительно критическая. Всем вам прекрасно известно, что весь Остальной мир давно вынашивает коварные планы уничтожения либо порабощения нашего Великого города. И то, что эти планы ни миф, ни сказка, как пытались представить дело отдельные члены правительства и даже Высшего Совета, показали события сегодняшнего дня. Наши враги перешли от слов к делу. К нам заслан опытный агент Остального мира с заданием взорвать город. То, что он прибыл налегке, с одним дипломатом, доказывает, что здесь уже подготовлена разветвленная вражеская сеть для осуществления этой чудовищной акции. Перед лицом опасности весь наш народ, все мы и наша доблестная нечистая сила должны объедениться вокруг нашего горячо любимого, несравненного Наисветлейшего Правителя Пантокрина Великого и нанести упреждающий удар врагу. Да будет так! Клянемся!

Правитель откинулся на спинку кресла и злобно посмотрел в зал. Все повскакивали с мест, выдохнули громовое:

– Клянемся!

– Какие будут предложения? – спросил Пантокрин Великий.

– Предлагаю допросить наших агентов, ехавших вместе с вражеским лазутчиком, – сказал премьер Грязнов-Водкин.

– Дельное предложение, – согласился правитель.

Вызвали пассажиров автобуса, а вернее, агентов тайной полиции, дожидавшихся в приемной Высшего Совета, и был учинен их допрос. Вел его несравненный мастер перекрестного допроса Генеральный прокурор города Василий Хитрый. Начинал он свою карьеру с подьячего в церкови. Затем, благодаря хитрости и изворотливому уму, очень скоро возглавил духовную семинарию, где создал главный труд своей жизни: "Божественное предназначение Наисветлейшего Пантокрина Великого", где очень "убедительно" доказал, что род их Правителя произростает от могучего древа самого Линитима Искусителя. После чего Василия Хитрого назначили Генеральным прокурором. Воистину, он оправдывал свое прозвище.

Из перекрестного допроса водителя, кондукторши и агентов явствовало, что вражеский лазутчик проник в автобус прикинувшись самым непотребным хлюндявым. А поскольку в хлюндявых город нуждается, то его взяли в автобус. В пути вел он себя нагло и вызывающе, не скрывая, что является шпионом по кличке "Командировочный", как бы подчеркивал какая за ним стоит могучая сила. Лишь один агент по кличке "Венера молочная" пыталась убедить собравшихся, что вражеский шпион вовсе даже никакой не шпион, а просто очень симпатичный мужчина, случайно перепутавший автобусы. Ее показания лишний раз показали насколько опытен и коварен вражеский лазутчик, насколько он опасен, если даже опытные агенты тайной полиции поддаются его внушению.

Было решено направить в дом Агапкина, где остановился шпион, суперагента 0011, красу и гордость Тайной полиции, с заданием: завладеть сутью лазутчика, определить его био-магнитное поле, параметры, глубины и частоту его внушения с целью последующего стационарного управления им. Нечистой силе было предписано сделать все, чтобы отравить жизнь шпиона, сделать её невыносимой, непредсказуемой и несчастной с целью ослабления, а по-возможности, и полного отключения его имунной системы. В работе с клиентом можно, а в отдельных случаях и должно применять психотропные, галлюцинизирующие препараты и ингредиенты.

В виду особой важности и сложности предстоящей операции для её руководства был создан ГЧК (Городской чрезвычайный комитет) во главе с премьером Грязновым-Водкиным. В комитет также входили: генеральный прокурор Василий Хитрый, начальник полиции Кулинашенский, настоятель собора Линитима Искусителя преподобный отец Валаам, служивший когда-то демоном на задворках Вселенной, но разжалованный по причине беспробудного пьянства, представитель сексуальных меньшинств Моисеев-Касаткина и старший домовой тринадцатого микрорайона Сигизмунд Третий.

В приемной премьер-министра был тут же организован оперативный штаб ГЧК и операция, получившая кодовое название "Черемуха", началась.

3. Дом Агапкина.

Город Орлову откровенно не понравился. Грязный, убогий, мрачный. Было много старых приземистых бараков, на завалинках которых сидели здоровые мужики, грелись на солнце, курили, плевали в вечность, лениво почесывались. Поскольку рядом с Григорием никого не было, он пересел ближе к водителю, спросил, указывая рукой на мужчин:

– Скажите, пожалуйста, а кто это такие?

– Кто? – не понял тот.

– Да вон, – на завалинках?

– Обыватели, – равнодушно ответил водитель.

– Они что же, не работают что ли?

Корсар удивленно на него обернулся.

– Я же сказал, что они обыватели.

Из этого Орлов понял, что обыватели здесь те, кто бьет баклуши и ничего не делает. Но, судя по их благополучным лицам, питаются они исправно и очень даже неплохо.

Сразу за бараками начинались серые, однообразные, как дни необеспеченной старости, и унылые, как общественные обязанности, пятиэтажки, прозванные в народе "хрущевками". И лишь в центре города возвышалось несколько довольно приличных девятиэтажек. Здесь же стояло трехэтажное здание из силикатного кирпича с черно-красным флагом на остроконечной макушке.

"Это мэрия или как там у них", – решил Григорий.

Посреди площади стоял гранитный памятник – огромный человек с самодовольным лицом верхом то ли на коне, то ли на осле. Памятник был таким же нелепым, как и все в этом городе.

– Кто это такой, шеф? – спросил Орлов у водителя.

– Кто? – опять не понял тот.

– Ну этот, на ишаке?

Лицо водителя вдруг покрылось трупными пятнами и стало прямо на глазах разлагаться. Но Григорий не испытывал страха. Нет. Он понимал, что вся эта фантасмагория вовсе не случайна. Кто-то бросал ему вызов и он решил его принять.

– Ды ты что?! – прошипело то, что осталось от шофера. – Это же наш Мудрый, Лучезарный Правитель Наисветлейший Пантокрин Великий!

– Надо же, ну и имечко! Он что, из аптечных работников?

Но ответить водитель уже был ни в состоянии. Кожа и мышцы вместе с волосяным покровом медленно стекали к нему на колени, обнажая ослепительно-белый череп. Зрелище было не для слабонервных.

Автобус, видно, почувствовал неладное, заржал, остановился и открыл двери. Пассажиры и кондукторша, не обращая внимания на водителя, вышли из автобуса. Орлов был вынужден сделать то же самое, поняв, что придется добираться пешком. Обратился за помощью в молочной знакомой.

– Венера, как мне добраться до дома Агапкина?

Она отчего-то испуганно и сочувственно посмотрела на него, потеряно и виновато улыбнулась.

– Это просто. Вот этим проспектом Пантокрина Великого пройдете три квартала и свернете налево на Ведьминскую улицу, через квартал будет Первый бесовский переулок. Свернете налево. Третий дом справа и будет дом Агапкина.

– Спасибо.

Орлов медленно брел по центральной улице города, названной в честь местного правителя, пытаясь хоть как-то понять случившееся. То что это был не Горновск – очевидно. Но откуда взялся этот город, со странными, если не сказать больше, обитателями? И что все это значит? Родители воспитали его законченным атеистом. Он не верил ни в Бога, ни в черта и прочую чепуху. И вот впервые столкнулся с чем-то совершенно непонятным и необъяснимым. Если это была нечистая сила, во что воспитанный на безверии ум Орлова все ещё никак не мог поверить, но даже если это и нечистая сила, то зачем он ей понадобился? Весьма странно. А может быть, не он ей, а она ему необходима? Для чего? Пока трудно во всем этом разобраться. Но он обязательно попытается это сделать. Обязательно.

То, что Григорий видел до этого, было просто эталоном чистоты и порядка в сравнении с тем, что представлял собой Первый бесовский переулок. Грязь просто непролазная. Причем, похоже, что она здесь никогда не просыхала, так как распространяла вокруг ужасающую вонь. Пока он, как кузнечик, прыгал с кочки на кочку, чтобы не утонуть в этой зловонной луже, пошел снег. Натурально! Большими хлопьями. Холодный и колючий. Орлов был почти уверен, что снег идет только в этом чертовом переулке.

Дом Агапкина долго и подозрительно рассматривал его грязными подслеповатыми окнами, раздраженно хлопая, болтавшейся на одной петле дверью. Когда-то, в молодости, он был оштукатурен, но штукатурка уже давно "стекла" с него, как кожа с лица водителя автобуса, обнажив корявые красно-бурые кирпичи. При виде дома хотелось бежать куда подальше. Но поразмыслив, Орлов понял, что бежать ему некуда. Может быть завтра утром что-нибудь и придет в голову, а пока нужно как следует выспаться. И он решительно взялся за ручку двери.

В квадратном большом зале, куда он попал, стояли в несколько рядов столы, засланные линялыми замызганными клеенками. За столами сидело человек десять угрюмых преимущественно молодых людей в рабочих спецовках, методически черпающих алюминиевыми ложками из алюминиевых чашек какую-то серую массу и отправляющих её в рот. На Орлова никто из них не обратил ни малейшего внимания.

За стойкой с большим половником в руке стоял грузный человек лет пятидесяти. Одет он был в клетчатую, с засученными по локти рукавами рубаху и черный клеенчатый, как у палача, передник. Устремленный на вошедшего взгляд не предвещал ничего хорошего. В раскосых калмыцких глазах его неугасимо тлела тяжелая, будто похмелье, неутоленная ненависть. Как понял Григорий, это и был хозяин дома Агапкин. Но вот к нему подскочил долговязый, хилый и прыщеватый юноша (как выяснилось впоследствии, сын хозяина – Агапкин-младший) и, кося на Орлова глаз, стал что-то горячо нашептывать отцу на ухо. Григорий сразу понял, что речь идет о нем. По мере того, как Агапкин-старший слушал, менялось и выражение его лица. Из угрюмо-мрачного, оно стало испуганным, беззащитным, затем лживо умильным, даже радостным. Таким и осталось, когда он, широко улыбаясь, обратился к Орлову:

– Милости прошу, дорогой шпион! Добро пожаловать! Чего желаете?

"Они что, принимают меня за шпиона что ли?!" – удивился Орлов и понял, что его разговор с толстяком в автобусе, стал достоянием города.

"Завтра же надо бежать из этого города, не то угодишь в такое, что не выберешься", – решил он.

– Ты что, козел, – услышал Григорий горячий шепот Агапкина-младшего, это ж секретная информация!

– Да пошел ты! – зашипел в ответ отец. – Пусть знает, что он у нас на крючке.

– Извинете, что позволяю себе перебить ваш содержательный диалог, милейший, но не найдется ли у вас что-нибудь поужинать? – спросил Гроигорий.

– Как же не найдется? Конечно найдется! Дорогому гостю мы сообразим кое-что с хозяйского стола. Что предпочитаете: индейку с рисом, эскалоп с картошечкой фри или запеченного по-бесовски осетра?

От названия блюд у Григория потекли слюнки.

– А нельзя ли всего понемногу?

– Ну отчего же нельзя. Конечно можно. В кои веки мы видим у себя живого шпиона! Разве мы можем вам в чем-то отказать? Сынок, живо организуй все что пожелал дорогой гость.

Агапкин-младший ушел. Орлов не стал разубеждать хозяина в отношении своей персоны. К чему? Он все равно не поверит ни единому его слову. К тому же, посвящение его в шпионы сулило большие преимущества.

– Кто это такие? – спросил Орлов хозяина, кивнув в сторону зала.

– Хлюндявые, – ответил тот равнодушно.

– Чем же они занимаются?

Лицо Агапкина стало удивленным и осуждающим, будто Григорий сказал что-то очень неприличное.

– Хлюндявят конечно.

– А что они конкретно делают?

– По разному. Кто на стройке хлюндявит, кто на заводе.

– Работают что ли?

Агапкин-старший закатил глаза, немного подумал и, вспомнив вероятно полузабытое слово, кивнул в знак согласия головой.

– Ну да. Я и говорю – хлюндявят.

– И много их у вас живет?

– Прилично.

– Они что же, все холостые?

– Нет, холостые только самые хлюндявистые. Прилежным хлюндявым разрешено жить с куклявками.

– С кем, с кем? – не понял Орлов.

– С кук-ляв-ка-ми, – ласково, растягивая слоги, проговорил Агапкин. Похоже, что он уже давно решил, что имеет дело со слабоумным.

– А! Это тоже хлюндявые, но только женщины, – "догадался" Григорий.

Агапкин-старший видно стал уставать от бестолковости нового посетителя, сказал несколько раздраженно:

– Да нет, хлюндявыми могут быть только мужики, понял? Года три назад ещё было несколько хлюндявок, но наш Наисветлейший Правитель Пантокрин Великий, да пусть пребывает с ним всегда его прародитель Линитим Искуситель, приказал их вывести.

– Извести что ли?! – спросил Орлов, поряженный.

– Вроде того, – кивнул хозяин. – Из кого сделали куклявок, а кого отдали бесам для балдежа. Им же, бесам, тоже праздников хочется, правильно?

– Это конечно, – промямлил Григорий. Ему вновь показалось, что он лежит в реанимации в горячечном бреду.

В это время вернулся Агапкин-младший, склонился в лакейском поклоне и, указывая рукой куда-то за стойку, проговорил:

– Все готово! Прошу проследовать.

– А здесь нельзя?

– С хлюндявыми никак нельзя. Общение с ними запрещено.

– Ясно. – Орлов поплелся за хозяйским сынком.

Они пришли в светлую уютную комнатку, где стоял накрытый белоснежной скатерью стол, ломившийся от всевозможных явств. В центре стола красовалась бутылка пятизвездочного армянского коньяка. Григорий взял бутылку.

– Неужто натуральный армянский? – спросил он Агапкина-младшего.

Тот совершенно идиотски рассмеялся.

– Ага. Наши водяные из болотной жижи делают. Но отличить невозможно. Нечистая сила для того и существует, чтобы подделку невозможно было отличить от настоящего... Ну, не буду вам мешать, господин шпион. Приятного вам аппетита!

Агапкин-младший изчез, будто растаял в воздухе. Орлов налил полфужера коньяка. Выпил. Коньяк действительно невозможно было отличить от настоящего. И Григорий с воодушевлением принялся за еду. Возможно её тоже сварганили из какой-нибудь болотной дряни или того похлеще, но ему сейчас это было совершенно безразлично. Главное, она полностью удовлетворяла его гастрономические вкусы и пристрастия. И ещё как удовлетворяла! На индейку ему потребовалось ни больше минуты. Честное слово! Возможно это был неофициальный рекорд скорости поедания индейки. Очень даже может быть. После индейки он позволил себе немного расслабиться. Неспеша выкушал рюмочку коньяка, закурил. Куда спешить, верно? Еще неизвестно что его ждет за порогом этой комнаты. А здесь шикарный стол, тепло, светло, комфортно.

Ему вспомнился разговор с Агапкиным-старшим. Похоже, что он непонятным волшебным образом очутился в каком-то перевернутом мире, где все поставлено с ног на голову, где прекрасно себя чувствуют те, кто бьет баклуши, а тех, кто трудятся, презрительно называют хлюндявыми. И отчего они терпят такое положение вещей? А кто такие куклявые? На кукол они не похожи. Вопросы, вопросы.

Неожиданно из-под стола вылез огромный Сибирский котище, величественно продефилировал мимо Орлова, вскочил на стул напротив, потянулся и, широко разявив пасть, скучающим тоном философски произнес:

– Удивляюсь я людям! Их наивности и глупости. Сидят в своем четырехмерном дерме и думают, что застрахованы от неприятностей. Охо-хо! Чему вас только в школе учили?

Григорий поднес огонек сигареты к ладони и вскрикнул от боли. Нет, его не шарахнуло машиной и он не находился в коме, и, к своему несчастью, не спал. Все это происходило с ним на самом деле. Населяющая этот город нечисть дает бесплатный концерт, пытаясь сразить наповал. И Григорий вновь ощутил себя прежним крутым парнем, весельчаком и балагуром, большим охотником до розыгрышей. От хандры и скуки, одолевавших его последние годы, не осталось и следа. Ну уж дудки, господа нечистые! Он так просто не дастся. Подумаешь, не видел он говорящих котов?! Ну, не видел. И что? Вот, увидел. Впечатление так себе, – ниже среднего.

Кот между тем запрыгнул на стол, разлегся на краю, подперев голову лапой, плотоядно посматривая на явства и облизываясь, продолжал философствовать:

– Вот ты, к примеру, полагаешь, что огражден четырьмя стенами этой комнатушки, а потому чувствуешь себя в безопасности. А я смею утверждать, что никаких стен здесь нет. Попробуй меня убедить в обратном? Ну?

И Орлов вдруг почувствовал, что в спину ему стало сильно поддувать. Оглянулся. Никакой стены за спиной не было вовсе. Там была темень, хлопьями летел снег, сиротливо выл ветер. Жуть!

– Или, к примеру, – продолжал кот, – ты убежден, что здесь светло. А я говорю, – ничего подобного.

Свет стал быстро меркнуть и через несколько секунд стало совсем темно.

– А ну, прекрати безобразничать! – строго сказал Григорий.

В один миг все восстановилось в прежнем виде.

– Уж и пошутить нельзя, – обиженно проговорил кот.

Орлов почувствовал, что инициатива переходит к нему. Кот оказался трусоватым, как впрочем, и все коты. Это надо было использовать.

– Шутки со своей Муркой будешь шутить, приятель! – закричал Григорий и грохнул кулаком по столу. – Понял?!

Кот сильно струхнул, весь лоск с него разом сошел, скукужился, стал жалким и разнесчастным, пролепетал заикаясь:

– Н-ну что ты взъелся?! Уж чего я такого смертельного сделал?! – И вдруг натурально заревел, громко всхлипывая и размазывая по морде слезы.

И Орлов вновь ощутил легкое головокружение, будто от электрошока. Видеть плачущего кота – картина не для слабонервных. Честно. И до того Григорию стало жалко его, что захотелось тут же чем-то загладить свою вину. Придвинул ему тарелку с эскалопом.

– Кончай, приятель. Что ты, как худая девчонка, разревелся. Может быть присоединишься ко мне?

Кот сразу преобразился, перестал плакать, краем скатерти вытер лицо, высморкался в неё и стал потихоньку наглеть.

– А кусочек осетринки не одолжишь? – спросил. – Я страсть как люблю осетринку!

– Да ты гурман, приятель! – рассмеялся Орлов, отрезая приличный кусок осетрины и кладя в его тарелку.

Кот удовлетворенно крякнул, разулыбался.

– А мы, коты, все гурманы. Только об этом все почему-то забывают.

– Как тебя зовут?

– Тимкой.

– Хорошее кошачье имя. Я меня Григорием.

– Тоже ништяк, – кивнул кот Тимка. – У вас в России был антихрист такой, Гришка Распутин. Под святого косил.

Орлов невольно рассмеялся.

– А ты откуда о нем знаешь?

– Что мы книжки что ли не читаем, – хотел было обидеться Тимка, но раздумал, захваченный новой мыслью. – Так, Гриша, спрыснуть бы надо знакомство?

– А ты что, пьешь что ли?! – удивился Григорий.

– Скорее, лечусь, – часто и коротко замяукал он.

Орлов налил коньяка себе в рюмку, плеснул в бокал коту.

– Ну что ты налил – как украл! – возмутился Тимка. – Мужики мы с тобой или не мужики. Долей ещё чуток.

Григорий долил. Тимка сразу повеселел. Ухватил бокал двумя лапами и, разинув пасть, опрокинул в неё коньяк. Удовлетворенно крякнул.

– Хорош коньячок! Эти болотные черти до того навострились, что не отличишь от натурального.

Тимка бесцеремонно выдернул салфетку из под тарелки Орлова, повязал себе на шею и приступил к трапезе.

– Слушай, Тимка, как тебе все это удалось?

– Что именно?

– Ну, со стеной, со светом?

– Исключительно путем внушения. Исключительно. Это я в себе ещё котенком обнаружил. Ага. А однажды, дуралом, на сцену выскочил.

– Как это?

– Выступал у нас в микрорайоне один ханурик-иллюзионист – над публикой потешался. Ну. Говорит: "У кого есть часы?" А мне Роза только-только часы на день рождения подарила.

– Роза – она кто??

– Пассия моя. Между прочим, вот такая вот кошка... О чем это я?.. Ах, да. Говорит, значит, этот мошенник про часы. Я и решил схохмить. Выхожу. Я ж все его фокусы и прибабахи насквозь видел. Кончилось все большим конфузом. Факир свои швейцарские часы молотком – вдребезги. Потом горько плакал и клялся никогда больше не дурить честной народ. А я, естественно, попал под колпак тайной полиции.

– Тебя за это посадили?

– Да нет. Я в том смысле, что стал ишачить на них. Поначалу освидомителем – стучал на хлюндявых, а потом мне присвоили чин младшего агента.

– Так со мной ты по их заданию?

– А то по чьему?

Тимка, окончательно обнаглев, взял бутылку, налил чуть ли ни полфужера коньяка. Выпил. Смачно крякнул.

А кот-то оказался алкоголиком. Натуральным. Орлов решил это использовать.

– Гриша, сигаретку разреши? – Получив сигарету, как заправский курильщик небрежно сунул её в рот. – И керогаз раскочегарь. Никак не могу научиться зажигать зажигалку.

Прикурив, Тимка закинул ногу на ногу и, мечтательно глядя в потолок, глубоко затянулся и выпустил мощную струю дыма. Похоже, он здорово захмелел. Начал хвастать:

– И вооще, я такой непредсказуемый, такой хохмач. Ну. Вчера внушил Агапкину-старшему, что он президент Соединенных Штатов. Так он, не поверишь, весь день со всеми раскланивался, жал ручки, даже хлюндявым. "Здрасьте! Я президент Сроединенных Штатов. Очень приятно! Как поживаете?" Демократа из себя разыгрывал, идиот.

Григорий рассмеялся. Забавный кот! Действительно, – хохмач.

– Представляю, что было с ним, когда он пришел в себя.

– Потому-то я со вчерашнего дня и прятался под этим столом. Вот так, из-за своего веселого характера и страдаю. Внушишь какому-нибудь убогому, что он самый большой начальник и забудешь. А через какое-то время видишь его по телику. Он и правда в большие начальники выбился. И хотел бы исправить ошибку, да уже не в сотоянии. Около него такая кодла крутиться, внушают, что он гений. Куда мне до них.

– А как же ты получил задание относительно меня?

– А аппаратура, Гриша?! Считаешь, что мы провинция, совсем отсталые, да? Что у нас нет этих крутых сотовых телефонов что ли?

– Ты меня убедил, приятель. Меня правда здесь считают за шпиона?

– А ты хочешь сказать, что ты не шпион? Так?

– Разумеется. Просто я получил от своего шефа задание съездить в Горновск. А на автовокзале по ошибке сел в ваш автобус. Честное слово!

– Да верю я тебе, Гриша. Верю. Только начальство считает, что ты шпион и ты им будешь. Это определенно. Давай ещё по чуть-чуть, а?

Орлов разлил остатки коньяка. Выпили.

– А что за автобус такой? Летает, ржет и прочее?

– Ничего особенного, – снисходительно ответил Тимка. – Немного инженерной мысли, немного колдовства. Кондукторша Зойка – она же ведьма. Натуральная. Автобус сварганили по принципу работы её метлы.

– Как это?

– Ну ты, Гриша, даешь?! Что я тебе Леонардо да Винчи?! Еще и в технике должен разбираться?! – проговорил кот заплетающимся языком. Он основательно захмелел. Встал, неуверенной походкой прошелся по столу, сбив по пути фужер, спрыгнул на колени Орлову, встал на задние лапы, передними обхватил его за шею, прижался влажным и хлодным носом к его щеке. Сказал приникновенно:

– А хорошо сидим, Гриша! Да?! Классный ты, скажу, мужик! Ну. Вот такой! И что эти козлы к тебе привязались?

– Слушай, Тимка, как бы мне выбраться из этого города?

– И не мечтай. Выброси эту бредовую идею из головы. Это ещё никому не удавалось.

– Что же мне делать?

– Спроси что-нибудь полегче.

– Что меня ждет?

– То, что ничего хорошего, – это я тебе гарантирую. – Он приблизился почти вплотную к уху Орлова и торопливо зашептал: – Сегодня ночью к тебе в номер должен явиться суперагент, который попытается завладеть твоей сутью.

– Чем-чем? – не понял Григорий.

– Ну душой, разумом, то-есть превратить тебя в зомби. Понял?

– Понял. А кто он такой, этот суперагент?

– Я не знаю. И вообще, приготовься. Тебя ждет сегодня нелегкая ночь. Но только это сугубо между нами. Понял?

– Могила, – заверил Орлов. – Спасибо тебе, Тимка!

– Что-то меня совсем растащило с этого коньяка, – признался кот. Полезу под стол, отдохну чуток. И вот ещё что. О том, что меня видел Агапкину ни слова. А то выгонит на чердак. А там такие сквозники. Ни в моем возрасте и ни с моим радикулитом по чердакам лазить.

– Будь спокоен, Тимка. Можешь на меня расчитывать. Может быть ты...

– Нет, Гриша, – перебил его кот. – На мою помощь не расчитывай. Я трус по природе. Если что, сходу тебя продам. Так-что, тебе лучше со мной не связываться. Так спокойнее. Ну, бывай! Удачи тебе, Гриша!

– Спасибо, Тимка! – ещё раз поблагодарил его Григорий. Замечательный, оказался кот. Из всех, кого он встретил в этом городе, Тимка был самым порядочным.

А впереди Орлова ждала ночь. Проблема прожить её до утра была, по всему, весьма проблематична. И главное аппелировать не к кому. Сам угодил в эту историю по собственной глупости.

4. Первое Великое видение Максима.

Из-за дальней островерхой горной гряды, тающей в сиреневой дымке, показалось величественное ослепительно-оранжевое светило. Оно было огромным, раза в три больше солнца. Его первые лучи достигли великой долины, в мгновение преобразив все вокруг. Крохотными яркими звездочками вспыхнули росинки на высоких травах, крупные прекрасные цветы повернули к светилу головы, птицы встретили его приход многоголосым пением.

У Максима радостно и гулко забилось сердце от этой красоты и от предчувствия приблежения той минуты, ради которой он и был рожден. Он это знал. Знал наверняка. И это светило, и эту прекрасную долину он уже не раз видел в пророческих снах своих. И знал, что сделает в следующую секунду. Он пошел по Великой долине навстречу дальним горам. Холодная роса обжигала его босые ноги, молодой упругий ветер бил в лицо, развивал белые одежды, горячее светило обжигало кожу. Шел под неумолочный высокий звон сонмища цикад – этого гимна торжества жизни, а встречавшиеся на пути благородные львы и грациозные антилопы, мощные, страшные на вид носороги и ни менее мощные бизоны, волки и зайцы, медведи и лисицы, кони, коровы, олени и другое малое и большое зверье ели сочную духмяную траву и провожали его добрыми и кроткими взглядами.

Так шел он день и ночь, и ещё день и ночь. В кровь сбились его ноги, запылились и обветшали белые одежды. А он все шел, шел, шел. И не испытывал ни боли, ни усталости, ни голода и жажды. Приближение великой минуты наполняло все его естество могучей энергией, удесятеряло силы.

Лишь к полудню третьего дня достиг он подножия гор. И открылась перед ним широкая беломраморная лестница, тающая в белых курчавых облаках. С благоговейным трепетом ступил Максим окровавленной ногой на холодную её ступень. До самого вечера шел он вверх по ней, пока не достиг ослепительно-сияющей вершины её. И тогда прозвучал волшебный, чарующий голос:

– Здравствуй, сын мой! Я ждал твоего прихода.

Не смея поднять глаза, Максим опустился на колени, проговорил робко и радостно:

– Здравствуй, Создатель!

– Ты готов к подвигу?

– Да, Создатель!

– Укрепил ли волю свою?

– Да, Создатель!

– Закалил ли сердце свое?

– Да, Создатель!

– Встань с колен, подойди ближе.

Максим повиновался. Он уже ощущал теплые волны исходящей от Создателя энергии.

– А ты уверен, что способен это сделать?