Текст книги "Город"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Да, Создатель!

– Что ж, ты сам выбрал свой путь. Знаешь ли ты насколько он будет тяжек?

– Да, Создатель!

– И это тебя не страшит?

– Нет, Создатель!

– Тогда благословляю тебя, сын мой, на подвиг! Подними голову, посмотри на меня.

Максим взглянул и, не удержавшись, невольно вскрикнул от нахлынувшего на него восторга и упоения. От ослепительно-белого животворящего света ему стало вдруг необыкновенно легко и радостно. И ещё более укрепился разум его решимостью, а сердце воспылало великим огнем жертвенности.

Он невольно закрыл глаза. А когда их открыл, то уже стоял на Земле перед страшным, смрадным городом, источавшем злобу и ненависть.

5. Жуткая ночь.

Агапкин-старший вручил Орлову огромный сейфовский ключ и, вжав голову в плечи и выкатывая глаза, испуганно сказал:

– Ваш номер тринадцатый на втором этаже.

– А вы не проводите меня?

Он ещё более испугался, пролепетал:

– Нет, вы уж сами, гражданин шпион. У меня столько дел, столько дел.

Предвидя, что ожидает его впереди, Григорий решил запастись "противоядием" от всяческой нечистой силы.

– У вас ещё бутылки коньяка не найдется? – спросил он Агапкина.

Тот замешкался, не знал, что же ему предпринять. Видно никаких указаний на этот счет ему не поступило.

– Одну минуту, – наконец пробурчал хозяин и полез под прилавок. Долго шелестел там бумагой. – Вот, пожалуйста, господин шпион, – проговорил он, протягивая Григорию бумажный пакет.

– А отчего такая таинственность?! – удивился Орлов.

– Это из-за хлюндявых, – кивнул он в сторону зала, который был уже битком набит рабочими. Они также молчаливо и хмуро поедали серую и липкую массу.

"Что же я не расспросил о них у Тимки?" – запаздало подумал Григорий.

Сунув пакет под мышку, он поднялся на второй этаж. Осложнения, о которых его предупреждал Тимка, начались прямо с коридора. Навстречу Орлову шла совершенно голая девица. Молочные железы у неё были фантастических размеров. Григорий немало повидал на своем веку, но таких отродясь не видывал. Прямо-таки арбузы, а не груди. Девица бесшумно подплыла к нему, ощерила в зловещей улыбке гнилые и сломанные зубы, надсадно просипела:

– Мущина, огонька не найдется?

Сип это походил скорее на электровозный гудок, чем на человеческий голос. На Орлова пахнуло смрадом могилы. Если бы ни Тимка, он бы уже наверняка умер от страха. Спасибо коту, дай Бог ему здоровья!

Между средним и указательным пальцами у девицы была зажата огромная сигара. Орлов достал зажигалку, высек из неё прометеевский огонь, протянул. Девица долго пыхала сигарой, прикуривая. Вновь натужено засвистела:

– Не желаете ли развлечься?! – От натуги её курносый нос провалился. Вместо него зияла безобразная дыра. Н-да. Зрелище не для слабонервных. Раздался "кокетливый", напоминающий уханье филина, смех. Она с интересом рассмартривала его своими огромными "коровьими" глазами и показывала здоровущий ярко-малинового цвета язык. Дурачась, ухватила рукой левый "арбуз", нажала. В лицо Григорию ударила мощная теплая струя парного молока.

– А ну, пошла вон, сифилитичка! – гневно закричал Орлов.

– Ой! – громко икнула девица. Она хотела напугать его, а сама до смерти напугалась его напора, стала грязно-зеленой, как болотная квакша, могучие груди "сдулись" и обвисли жалкими сморщенными мешочками. Затем она стала стремительно уменьшаться в размерах.

– Мяу! – раздался наконец душераздираяющий кошачий крик и черная кошка молнией полетела к выходу, подняв трубой хвост.

Орлову даже стало её жалко. Может быть это Тимкина Роза выполняла задание тайной полиции? Вполне возможно. Зря он так с ней обошелся. Ведь не по собственной же воли она все это делала.

В номере на столе горела настольная лампа, а за столом сидел черт. Всамделешный, натуральный, классический, описанный ещё Николаем Васильевичем Гоголем. В шерсти, при копытах, хвосте, с бородкой и крохотными тупыми, как у козленочка, рожками. Сидел и смотрел на вошедшего маленькими, круглыми веселыми глазками.

– Здравствуйте, господин черт! – бодро сказал Орлов, проходя в комнату и садясь с чертом за один стол. – Выпить не желаете?

Хитроватые, веселые глазки черта выразили недоумение.

– А ты почему меня не боишься?! – удивленно спросил он.

Сказать, что Григорий стал настолько крутым парнем, что вся эта чертовщина была ему безразлична, было бы неправдой. Он конечно же трусил. И здорово трусил. Внутри поселилаось что-то темное, мохнатое, тревожное. Но была ещё и какая-то веселая бесшабашность. Такое состояние, когда в огонь, так в огонь, в воду, так в воду. Главное, вдохнул побольше воздуха и была-ни была. По-о-ошел! Жутко! Страшно! Но весело! Сладко замирает сердце и стучит, и стучит, гулко и тревожно: тук-тук, тук-тук!

– А что мне вас бояться? Что я чертей не видел что ли. Порой домой в таком состоянии приходишь, что они тебя на пороге целой толпой встречают.

Черт был совсем сбит с толку поведением Орлова. От его слов у него разболелась голова. Это было видно невооруженным глазом. Козлинное лицо его сморщилось болезненной гримасой, глаза стали тусклыми и несчастными. Григорий вспомнил, что в кармане у него лежит пачка анальгина. Достал, протянул черту.

– Вот, возьмите, пожалуйста.

– Что это? – насторожился тот.

– Не бойтесь, не отрава. Это от головной боли.

– А откуда ты узнал, что у меня болит голова?

– Что ж, у меня глаз нет что ли?

Черт раскрыл пачку, высыпал на ладонь пять таблеток, отправил в рот. Сморщился.

– Фу, какая гадость!... Слушай, ты вроде бы говорил, что у тебя что-то есть?

– Конечно. – Орлов распаковал бутылку, открыл, придвинул, стоявшие на столе стаканы. – Налить?

На лице черта какое-то время отражалось борение чувств. Победило наиболее сильное – халявное.

– А-а! Наливай! – махнул он рукой. – Чувствую, влетит мне опять от Хозяина.

– Что, строгий? – сочувственно спросил Григорий.

– Не то слово. Зверь!

– За что же вам может влететь?

– За срыв задания.

– Какого?

– Я должен был тебя до смерти напугать.

– Зачем?

– А это уже не моего ума дело.

– Не расстраивайтесь. Будем считать, что вы меня напугали. – Орлов налил по полстакана. – Как вас звать?

– Хозяин придурком называет, – усмехнулся черт.

– Это не имя, о обидное прозвище.

– А вообще-то меня Мануилом зовут.

– А отчество?

– Нам, чертям, не положено отчество иметь.

– А меня Григорием. За знакомство, Мануил! – сказал Орлов, поднимая стакан.

Выпили. Коньяк черту понравился.

– Крутой ты парень, Григорий. Смелый. Уважаю таких, – одобрительно проговорил черт. Неожиданно в его руках оказалась колода карт. – Может быть перекинемся в преферанс?

Но Орлов категорически отказался.

– В карты я кроме как в "подкидного дурака", ни во что больше не умею.

– Давай в подкидного.

– На интерес?

– Конечно. Какая же игра без интереса?

– Но у меня ничего нет.

– А давай так договоримся: проиграю я, – освобождаю тебя из этого города, проиграешь ты, – отдаешь мне свою душу. Идет?

– На зачем вам моя душа? Насколько я знаю, черти душами не интересуются.

– Я её Хозяину на день рождения подарю. Прогнусь маленько. Может быть при себе оставит. Надоело мататься по командировкам. Факт.

– Сколько ему лет?

– Кто его знает. Он у нас все молодится. Говорит, что две тысячи. Но подозреваю – много больше. Ну так как, сыграем? У тебя это единственный шанс выбраться отсюда.

Предложение было заманчивым. Но Орлов прекрасно сознавал, что играть с чертом, что плевать против ветра. Это в сказках тертые мужички-хитрованы запросто, как бы шутя, объегоривают глупых чертей. В жизни же занятие это не только бесперспективное, но и опасное. И пусть Григорий не был уверен, что у него есть та самая вещь, которая требуется черту. Во всяком случае, он её до сегодняшнего дня как-то не ощущал. А вдруг все же есть и уже завтра может понадобиться? Что тогда он будет делать? То-то и оно. И он наотрез отказался. Мануил разом погрустнел, заскучал. И лицо стало жалким-жалким, не лицо а материализованная мировая скорбь. Орлов невольно посочувствовал. Наверное ему тоже несладко хлеб свой зарабатывать?

– Вот вы мне, Мануил, скажите, отчего ваш Хозяин такой лютый, почему до сих пор не устал подлости человечеству строить?

– Должность у него такая собачья, – тяжело вздохнул черт. – А так-то он мужик ничего, с понятием.

– Вам попадет за то, что не выполнили задание?

– Если дознаются, то конечно влетит. Могут отправить на задворки Вселенной, где собачий холод и никакой цивилизации. Как подумаешь об этом, тоска берет, жить не хочется.

– А могут дознаться?

– Все зависит кому буду докладывать. Если Самому, то гиблое дело, сходу расколет. Он нас, чертей, насквозь видит. Если старшему черту, то может пронести. Он у нас дурак дураком.

– А давайте инсценируем мой испуг?

– Что это даст? – вяло махнул рукой черт.

– Ну не скажите. Будут свидетели. Можете, в крайнем случае, на них сослаться. Думаю, что может получиться вполне правдоподобно.

В глазах Мануила появились проблески надежды.

– Попробуй. Чем черт не шутит, – усмехнулся он.

И Григорий выдал такой концерт, что наверняка поставил на ноги всех постояльцев и хозяев этого дома. Он топал ногами, кричал, визжал, колотил в окна и стены, открывал дверь и орал благим матом:

– Караул!! Спасите!!

Под конец повеселевший Мануил не выдержал, захлопал в ладоши и закричал:"Браво!"

– Хороший ты мужик, Григорий, – сказал на прощание черт. – Даже жалко с тобой расставаться.

– Может выпьем, Мануил, на посошок? – предложил Орлов.

– Нет, – решительно отверг предложение черт. – Извини, но у меня норма.

– Ну, тогда будьте здоровы, Мануил! Всего вам наилучшего.

– Пока, Григорий!

И Мануил растворился в воздухе. Был черт и не стало черта. Орлов уже стал привыкать ко всей этой чертовщине. Да и черт был очень даже ничего. И среди чертей, оказывается, встречаются вполне приличные. Честно.

Орлов решительно направился к кровати. Надо было хоть немного поспать. Его уже буквально шатало от усталости. И в это время раздался деликатный стук в дверь.

"Кого ещё нечистая несет!" – раздраженно подумал он, подходя к двери. Невольно усмехнулся, так как это выражение в данном случае имело самый что ни на есть буквальный смысл.

Когда же Орлов открыл дверь, то буквально остолбенел. Мама миа! Перед ним стояла такая красавица, что рядом с ней сама Венера (ни та "молочная", а настоящая) почувствовала бы себя пастушкой. Честно! Даже трудно её описать. Вспомните, как выглядит самая яркая, самая замечательная мечта вашего детства. Вспомнили? Так вот, девушка – такая.

И Григорий понял, что по нему стала бить тяжелая артиллерия нечистой силы, причем, прямой наводкой. Так вот как выглядит их суперагент, пришедший завладеть его... Как там у них? Его сутью. И глядя на нее, он невольно подумал: "Да Бог с ней, с этой сутью!" Разве можно рядом с такой девушкой помышлять о какой-то там сути? Она полностью утонула, растворилась в её ярко-синих лучистых глазах. Да и как он мог отказаться от самой заветной, самой сладостной мечты своего босоногого детства, что стояла материализованная на пороге комнаты? Ну, никак он этого не мог. Если бы это случилось, он бы первым перестал себя уважать. А потому, Орлов обнял девушку за тонкую и гибкую талию, притянул к себе и поцеловал в губы.

– Но... Но... Что вы делаете?! – растерянно проговорила она, явно не ожидав подобного развития событий. – Я собственно...

– Не надо никаких версий, суперагент, – раскрыл Орлов перед ней все карты. – Мы ведь с вами взрослые люди. К чему нам эта игра в разведчиков, верно? Вы пришли завладевать моей сутью? Так завладевайте, я не против.

Он вновь обнял её и поцеловал. И до того ему это понравилось, что он уже стал подумывать о перспективах своего дальнейшего здесь пребывания. Да и город ему уже не казался таким неприглядным и удручающим. А нечистая сила так вообще была очень даже симпатична. А что, специалист он классный, будет чинить у них компьютеры, телевизоры. Можно зарабатывать неплохие деньги. И заживут они с суперагентом. Будь здоров как заживут! Как говорится, в любви и согласии. Кстати, как её зовут?

– Тебя как звать?

– Татьяной. – Она хлопала удивленно зарослями ресниц – никак не могла понять – что же в конце-концов происходит?

– А меня Григорием. Всю свою сознательную жизнь мечтал познакомиться с такой девушкой, как ты, Таня.

– Да, но почему вы себя так ведете?! Как... Как... – Она долго подбирала нужное слово. Наконец, нашла: – Как террорист?

– Но ведь ни я же к тебе вломился в номер с черными мыслями, а ты? Так-что, терпи. – И он вновь её поцеловал, окончательно поняв, что отныне его судьба полностью в руках этой восхитительной девушки.

– Да, но почему вы меня постоянно целуете?! – сказала она с предыханием. Красивая грудь её заметно взволновалась. И это было хорошим признаком, многообещающим началом.

А он уже не в состоянии был ответить. Его сердце задохнулось великой любовью к этой необыкновенной девушке. Оно уже ему не принадлежало. Оно всецело принадлежало ей. У него уже не было никаких других желаний, как только её целовать.

– Танюша! – нежно пррошептал Григорий, целуя её в очередной раз.

– Не надо, прошу вас! – умоляла она слабеющим голосом. Но её тело говорило ему о том, что с ней творится то же, что и с ним. А раскрытые горячие губы её уже сами искали его губы и с легким стоном прижимались к ним.

Но каким образом в этом перевернутом мире оказалась эта необыкновенная девушка с ликом мадонны и наивно распахнутыми глазами пятилетней девочки?! Загадка природы. Но, Боже, как же он был благодарен этому миру за такой щедрый подарок! Он уже был готов полюбить и этот мир. Видно, он не столь уж плох, если способен родить такое чудо.

– Ах, как кружится голова! – выдохнула она, все более слабея. – Как же это?!... Что же это?! Что это со мной?! – шептала она испуганно и удивленно.

Вконец ослабевшую, он подхватил её на руки, отнес и положил на кровать, а сам лег рядом. Она лежала такая бледная, такая прекрасная, такая хрупкая и такая беззащитная, что Григорий едва не залаял, как верный и влюбленный в свою хозяйку пес, от переполнявшего его восторга и нежности.

– Не надо!... Пожалуйста, не надо! – шептала она, а по щекам медленно катились две крупные и тяжелые, как сама судьба, слезинки.

Орлов наклонился и слизнул их языком. Но эти две слезы стоили целой бутылки коньяка. Их соленый хмель ударил в голову и он отключился, потерял всякое представление о времени и пространстве. Он уже себе не принадлежал. Вот и пришла Она ко нему, – её Величество Любовь! А он-то думал, что её вообще в природе не существует? Еще как, оказывается, существует! Влюбился "как простой мальчуган". Отныне и вовеки веков. Аминь!

– Гриша!... Гришенька!... Любимый! – горячо шептала она, прижимаясь к нему. И не было в мире слов прекраснее, чем эти.

– Ты не ведьма? – спросил Орлов, когда все кончилось.

– Нет.

– Не колдунья?

– Нет.

– Тогда каким образом при твоей профессии ты сумела себя сохранить?! удивился он.

– Не знаю, – отчего-то виновато ответила она. – Так получилось. Я не специально. Всякий раз как-то само-собой получалось, что я выполняла задание ещё до постели.

– И много душ ты загубила?

– Много.

– Что ж, тебя можно поздравить ещё с одной.

– Нет, – ответила она, нежно его целуя. – На этот раз я загубила свою. Это совершенно точно.

И Григорий вдруг ощутил, как внутри зашевелилось что-то очень нежное, очень щемящее, очень большое, радостное и теплое, будто плюшевый медвежонок – розовая мечта его детства. Душа! Она, голубушка! Есть она у него. Есть! А ведь он едва её в карты черту не проиграл. Вот был бы сейчас конфуз.

Уснули они только под утро.

6. Экстренное заседание ГЧК.

Телефонный звонок разбудил премьера Грызнова-Водкина среди ночи. Он не любил, когда нарушали его сон. Злой как черт, он нехотя взял трубку, рявкнул:

– Какого дьявола!

Но то, что сообщил Агапкин-старший заставило премьер-министра вскочить с постели. Ситуация требовала принятия безотлагательных мер. Он разбудил спящего с его третьей женой телохранителя и приказал срочно созвать всех членов Городского чрезвычайного комитета.

Когда Грязнов-Водкин прибыл к себе в кабинет, то все члены комитета уже сидели за длинным приставным столом и лупили на него удивленные глаза, не понимая причин столь экстренного сбора.

– Ну что уставились на меня, как баран на новые ворота! – с порога заорал премьер. – Бездельники! Соплижуи! Специалисты гребанные! А вашими, Кулинашенский, суперагентами только задницу подтирать! Только для этого они и годятся!

– Да что случилось-то, Петр Антонович?! – спросил главный полицейский города. Только он мог позволить себе столь панибратское обращение к премьеру.

– А то случилось, – проворчал, несколько остывая, Грязнов-Водкин. Пока мы дрыхнули, агент Остального мира успел споить и расколоть кота, испугать до смерти ведьму Наташку, подружиться с чертом и научить его как обмануть самого..., – премьер вжал голову в плечи, огляделся и загробным голосом прошептал: – Сатану!

Груди собравшихся одновременно изумленно выдохнули:

– Ох!

– А вашу суперагентшу, начальник полиции, он сейчас трахает почем зря!

– Не может быть! – воскликнул пораженный Кулинашенский, вскакивая.

– Я что, по твоему, вру что ли?! – вновь заорал премьер и разразился такой наипахабнейшей матрещиной, что даже у ломовых извозчиков уши бы посварачивались в трубочки. Но собравшиеся уже давно к этому привыкли.

– Да нет, я так как-то... Извините! – смутился начальник полиции.

– Дать мне объект! – заорал премьер.

Через несколько секунд засветился экран телевизора и все увидели широкую постель и два спящих обнаженных прекрасных тела.

– Значит, уже натрахались, – сказал Гразнов-Водкин.

– Между прочим, целкой была, – тяжело вздохнул Кулинашенский.

– Ни на того нацелилась твоя целка, – пошутил премьер.

Все рассмеялись. Шутка хоть как-то разрядила гнетущую атмосферу.

– Вот это парень! – восхищенно проговорил начальник полиции. – Мне бы его в команду. Классно работает. Если не принять мер, он нам всех агентов и нечистую силу перевербует.

– Вот именно, – согласился премьер. Обвел собравшихся тяжелым взглядом, спросил: – Какие будут предложения?

– Убить, и дело с концом! – очень эмоционально откликнулся Моисеев-Касаткина.

– Это не наш метод, – тут же забраковал это предложение премьер. – И откуда в вас, Касаткина, столько кровожадной жестокости?! – В общении с председателем Союза гомосексуалистов города Грязнов-Водкин всегда "забывал" первую часть его фамилии. Он терпеть не мог гомиков, но вынужден был с ними сотрудничать, так как они представляли реальную политическую силу и, надо сказать, силу весьма значительную.

– Зато самый эффективный, – огрызнулся главный гомосек. – И не надо, дядя, мне сразу шить криминал. Не надо. Лучше вспомните, как вы поступили со своей четвертой женой только из-за того, что бедная женщина пересолила суп?

Моисеев-Касаткина кажется вконец обнаглел. Сказать такое премьеру! Пусть он ему непосредственно не подчиняется. Ну и что? Это же премьер второе лицо в городе! Нет, с этими сексменьшинствами, положительно, что-то надо делать. Оборзели! Расплодились, крапивное семя! Если так дальше пойдет, бабы рожать разучаться. Сам же премьер от пяти жен имел десять детей и был горд этим. А история с четвертой женой премьера, о которой напоминал Моисеев-Касаткина, действительно была безобразной. С какого-то времени Грязнов-Водкин стал подозревать, что его четвертая жена, эта валоокая стерва, трахается с его вторым телохранителем ни в его присутствии или с его ведома, на что он закрывал глаза, а тайком. Первый телохранитель подтвердил, что так оно и есть на самом деле. Это была неслыханная наглость! Пересоленный суп был лишь поводом, последней, так сказать, каплей, переполнившей чашу терпения. Но ведь не скажешь же об истинных причинах поступка? Засмеют. Потому, внешне выглядело действительно так – он превратил жену в рабочую ослицу из-за пересоленного супа. Причем, превращение это было необратимо – такое страшное применил он заклинание. А телохранителя он отправил надзирателем к хлюндявым. История эта была незаживающей раной премьера. Поэтому главный гомосексуалист здорово рисковал, "наступая" на его больную мозоль. И при других обстоятельствах Грязнов-Водкин не спустил бы подобной наглости и телефонный аппарат, что был сейчас у него под рукой уже повстречался бы с мерзкой харей этого полумужика-полубабы. Точно. Но чрезвычайные обстоятельства заставили премьер-министра сдержаться, сделать вид, что не расслышал слов Моисеева-Касаткиной. Он обвел тяжелым взглядом присутствующих:

– Какие ещё будут предложения?

– Может быть мне его исповедовать? – сказал отец Валаам.

– А как же тайна исповеди? – ехидно спросил премьер.

– Нет ничего тайного, чтобы не стало явным, – вздохнул настоятель собора и воздел глаза к потолку.

– Нет, – забраковал это предложение Грязнов-Водкин. – Он наверняка атеист.

– А может быть посадить его в автобус да отправить обратно в Остальной мир? – робко предложил старший домовой тринадцатого микрорайона Сигизмунд Третий.

– Не пойдет. Тогда мы не узнаем о его сообщниках здесь, у нас, забраковал премьер и это предложение.

– Да, я как-то об этом не того... – смутился домовой. – Извините.

– Арестовывать его, сукиного сына, пора, – сказал генеральный прокурор Василий Хитрый. – Я уже и санкцию заготовил. Арестовывать и колоть, и колоть. Другого нам ничего не остается.

– Похоже, что прокурор прав. – Премьер обвел взглядом членов комитета. – Есть ещё какие предложения?... Та-ак! Молчание – знак согласия. Остановимся на этом варианте. Кулинашенский, за целость головы шпиона Остального мира отвечаешь лично. Понял?

– Это само-собой, Петр Антонович, Будьте спокойны. Брать его будут лучшие наши агенты.

7. Арест. Побег.

Григорий открыл глаза и, глядя на блеклые зеленованые обои с ржавыми разводами, долго не мог сообразить, где находится. Рядом кто-то лежал. Он скосил глаза и увидел прелестную девушку. Таня!!! И сердце его захлебнулось великой радостью и он почувствовал себя самым счасливым человеком на свете. Он вспомнил все, все до мелечайших подробностей. Но теперь Орлов был благодарен этому городу-призраку, городу-фантому и населявшей его нечисти только лишь за то, что здесь он встретил самую замечательную девушку в мире, ради которой он был готов на все, на любые испытания и муки.

Он долго любовался спящей девушкой, боясь пошевелься и нарушить её сон.

– Любимая! – едва слышно прошептал он. Слово было настолько ему незнакомым и необычным, насколько и замечательным, что Григорий повторил: Любимая!!

Таня, будто услышав его, улыбнулась во сне. Ах, какая это была улыбка! Какая это была восхитительная улыбка! От переполнявших его чувств, Орлову захотелось закричать во весь голос о своей великой любви, так, чтобы его услышали во всем мире. Услышали и здорово позавидовали. Он с трудом сдержал порыв и лишь одними губами вновь сказал:

– Любимая!!, – вложив в это слово все чувства.

Нельзя сказать, что у Григория не было прежде девушек. Было и довольно много. Но ни одна из них не тронула его сердца, не всколыхнула душу. Были и слезы и упреки в его бессердечии и жестокости. Все было. Со временем он уверовал, что не способен полюбить. И вот – случилось!

"А что если она таким образом и завладевает сутью человека?!" подумал вдруг Орлов, и от этой мысли ему стало страшно. В этом городе, населенном нечистой силой, нельзя было ничего знать заранее. Возможно, что все её поведение – одно притворство, направленное на завладение его душой? А для каждого нового клиента она вновь обретает девственность? В этом городе все возможно. Ведь он весь без остатка растворился в своей необыкновенной любви. Честно. Из него теперь хоть веревки вей, хоть режь его на ленты – он на все согласен. Может быть все это было так на самом деле. Но очень не хотелось этому верить. Нет-нет, только не это. Господи! отведи от меня эту беду!

Орлов услышал тяжелый топот множества ног в коридоре и понял, что пришли за ним. Сильным ударом вышибли дверь и в комнату ворвались пятеро в комуфляжной форме, внешним видом напоминающие омоновцев. Григорий не успел ещё ничего сообразить, как его сграбастали два добрых молодца с такими тупыми, свирепыми и страшными лицами, каких даже в детских комиксах не увидишь, и так стиснули, что он ни то, что сопротивляться, вздохнуть как следует не мог. Таню тоже схатили, нацепили на руки наручники. Она стояла обнаженная с гордо поднятой головой, а лицо её пылало гневом. И все, мучившие его только-что страхи, исчезли. Нет, она не притворялась! Она его действительно любит! Боже! Как же она прекрасна! Неужели совсем недавно вот эта вот прекрасная девушка говорила ему о своей любви?! И почему он такой везучий?! Но, оценив обстановку, понял, что рано записал себя в баловни судьбы. Таня не сопротивлялась, только смотрела на него своими огромными лучистыми, полными слез глазами и все повторяла:

– Гриша! Гришенька! Любимый мой! Я ни о чем не жалею! Слышишь?! Ни о чем! Я счастлива! Я очень счастлива!

– А ну, замолчи, сука!! – вдруг завизжал и затопал полицейский, стоявший с начальственным видом посреди комнаты. По всему, он и был здесь старшим.

– Эй ты, милейший, подойди, хочу сообщить что-то очень важное, сказал ему Орлов.

– Это ты мне, шипион? – Старший видно решил, что Григорий собрался во всем признаться, и быстро засеменил к нему.

Григорий смерил расстояние. Руки крепко держали боевики. но ноги-то были свободны. И оттолкнувшись от пола, он врезал правой ногой старшему точно в подбородок. И хорошо, надо сказать, врезал. Плохо, что кажется выбил большой палец. Тот упал на пол, словно подкошенный. Но тут же вскочил, завизжал, затопал ногами, заметерился. Трасущемися руками, торопясь, стал расстегивать, висевшую на боку, кобуру, приговаривая:

– Я тебя щас ухайдокаю, шпион! Ты у меня щас узнаешь что почем! Крутого из себя изображаешь?! Ничего, щас закрутишься!

"Неужели будет стрелять? – с тоской подумал Орлов. Умирать не хотелось. Особенно сейчас, когда он обрел Таню. – Нет, скорее, пугает. Я им нужен живым".

Наконец, начальнику удалось расстегнуть кобуру и он вытащил из неё большой непонятной марки пистолет, наставил его на Григория и сказал:

– Пук!

И в тот же миг Орлов почувствовал, как в плечо ему впилась игла.

– Гриша, это психотропное! Держись, Гриша! – прокричала Татьяна.

– Уберите эту сучку! – вновь завизжал и затопал ногами начальник-психопат.

Два боевика потащили Татьяну к выходу.

– Таня, я разыщу тебя. Обязательно разыщу. Все будет хорошо. Верь. Я люблю тебя!

– Я тебя тоже, Гри-и-иша! – донеслось уже из коридора.

Внезапно все предметы в комнате стали неясными, размытыми и куда-то поплыли, ноги Григория онемели и плохо держали, язык распух и с трудом помещался во рту. И ему стало все безразлично.

"Что они все здесь с ума посходили? – возникло в его вялом мозгу. Нашли шпиона, нечего сказать. Взрослые вроде все люди. Им что, делать здесь больше нечего, как только в шпионов играть? Сумасшедший дом! Не иначе".

Ему надели наручники и поволокли к выходу. Но ему уже было все равно. Поспать бы сейчас где минут шестьсот. На выходе из дома, где он провел самую прекрасную ночь в своей жизни, стоял Агапкин-старший и мстительно улыбался. Он был счастлив, что смог с помощью шпиона прогнуться перед начальством. Очень счастлив. Пребывал прямо-таки на седьмом небе от счастья. Этого ему было даже много для полноты жизни. Хорошо ему живется на белом свете. Легко. На двадцать лет вперед ни сомнений тебе, ни угрызений совести.

Счастливый стукач – последнее, что увидел Орлов и успел зафиксировать в своем сознании, засыпая.

Сколько времени проспал, он не знал, но когда открыл глаза, то обнаружил себя лежащим ничком на полу атозака. Из этого сделал вывод, что прошло минут пять-семь, ни больше. Его противники не могли знать, что снотворное на него не действует, а если и действует, то на весьма короткое время. Это было особенностью его организма. Однако, сейчас это мало что ему давало. С боков на скамейках сидели два матерых охранника с сумрачными лицами и что-то жевали, вероятно, жевательные резинки. Исподволь разглядывая их, Орлов пытался понять – кто они? Люди или куклявые? Опыт общения с куклявыми у него уже был и его можно было использовать. Времени на раздумывание у него не было и он решил действовать. Решительно сел на полу и жизнерадостно сказал:

– Привет, ребята! А вы знаете, что ваш придурок-правитель Пантокрин вот-вот даст дуба? – Он специально выбирал доходчивые слова для этих ребят с накаченных мышцами, но не очень обремененных интеллектом.

– Ой! – сказал один из них.

– Замолчи, сука! Шпион проклятый! – зарычал второй.

Но лица обоих уже начали покрываться трупными пятнами.

"Куклявые!" – радостно подумал Григорий и продолжал:

– Что б мне провалиться! Этого ублюдка Венера-молочная СПИДом заразила, и теперь он ждет не дождется смерти своей, паскудник.

Стражники уже не в состоянии были что-либо ответить, только энергично крутили головами, будто боялись, что непотребные слова шпиона могут быть кем-то услышаны, а кожа, мышцы и волосяной покров благополучно стекали с них на пол автозака. Через пару минут от них остались одни скелеты. В кармане кителя одного из них Орлов нашел ключи от двери автозака, открыл и выпрыгнул наружу. Он оказался на узкой и грязной улочке. "Грязнова-Водкина", – прочитал он табличку на одном их домов. Название это ему ровным счетом ничего не говорило. Григорий не знал, куда ему бежать, где он – путь к спасению. И спросить не у кого – улица была пустынна. В одном он не сомневался – его скоро схватяться и начнут искать. Будто в подтверждение этого где-то далеко завыла полицейская сирена. Вой этот стремительно приближался. Орлов закрутил головой, ища где бы спрятаться. И тут услышал вкрадчивый голос:

– Господин Орлов, сюда, пожалуйста.

Повернулся на звук голоса и увидел открытую дверь одного из домов. Не размышляя и не удивляясь – откуда его могут здесь знать, он юркнул в эту дверь. И как раз вовремя – мимо промчалась полицейская машина. В подъезде дома Григорий увидел сидящим на ступеньке лестницы маленького старичка с окладистой белой бородкой, носом-картошкой и удивительно молодыми и яркими голубыми глазами. Одет он был в малиновый камзол и малиновую же нелепую шапочку и большим желтым помпоном. Старичок напоминал ему персонаж какого-то мультфильма. Скрипучим и слабым голоском тот проговорил:

– Здравствуйте, Григорий... э-э-м-м...

– Александрович, – выручил Орлов старичка, все более удивляясь.

– Здравствуйте, Григорий Александрович! Рад вас видеть!

– Здравствуйте! Но откуда вы меня знаете?