Текст книги "Город"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Ой, батя пришел! – радостно проговорил Толя. Он подошел, протянул ученому для приветствия руку. – Здорово, батя!

– Зравствуй, – машинально проговорил Березин, пожимая руку стражнику.

Об был поражен. Во-первых, необычному для куклявых обращению "батя". Во-вторых, куклявый никогда не осмелился бы поздороваться с человеком за руку. Они четко соблюдали субординацию. Кроме того, встретившись взглядом с людьми, куклявые тут же опускали глаза. А этот спокойно выдерживает его взгляд, а в глазах вообще черт знает что такое! В них достоинство, независимость и даже, можете себе представить, насмешка! Да-да, именно насмешка. Каково?! Невероятно! По-существу, перед ним стоял если ещё не человек, то уже не куклявый. Это точно. Ай, да Орлов! Ай, да сукин сын! Что же он с ними сделал? Как это ему удалось?! Фантастика!

К Березину подошел и поздоровался с ним также по руке Коля. У этого человеческие качества были выражены пока не столь ярко, как у Толи.

– Ребята, вам привет от Григория Орлова.

Оба встрепенулись, глаза загорились, на лицах расцвели радостные улыбки.

– Значит, он жив-здоров? Где он? Что с ним? Вы его видели? – спросил Толя.

– Еще бы мне его не видеть, когда мы вместе сидим в сумасшедшем доме.

– Вот значит куда его упрятал Пантокрин, – задумчиво проговорил Толя.

– Вот козел! – более эмоционально отреагировал его приятель.

Назвать правителя просто по имени, здесь, в городе, не рискнул бы и человек, но сказать, что он козел?! Ну, знаете ли!! Это уж слишком!

– Он просил вас помочь нам выбраться оттуда.

Их лица мгновенно стали серьезными, озабоченными.

– Это очень непросто, – сказал Толя.

– Если бы было просто, мы бы к вам не обращались.

– Это ясно. – Толя встал, в задумчивости прошелся по комнате.

– Об чем разговор! Это же Гриша и батя. Надо помочь, Толян, проговорил более эмоциональный Коля.

– А я не знаю, да?! – вспылил его друг. – Надо-то надо, но вот как?

– Там же у нас Ваня работает?

– Ну и что? Что он сможет один сделать? Ты ведь знаешь какая там система охраны и сигнализации?

– Слышал, – понуро кивнул Коля. – Но может быть Ваня знает ещё кого из надежных ребят?

– Может быть. – Толя повернулся к Березину. – Вот что, батя, давай так договоримся, мы сегодня как следует все обмозгуем, а завтра скажем каким образом сможем вам помочь. Лады?

– Хорошо, – согласился ученый. – А теперь, ребята, проводите меня к суперагенту Татьяне.

– Это ещё зачем? – вдруг насторожился Коля. Лица друзей разом стали замкнутыми, недоверчивыми.

– Мне нужно с ней поговорить.

– Зачем? – упорствовал Коля.

– У меня задание Пантокрина.

Ребята переглянулись. И Березин понял, что они уже пожалели, что были так откровенны с ним до этого.

– Нету её, – хмуро сказал Толя.

– Как так – нет? А где же она?

– Она это... Она в бане. У них сегодня банный день. Вот.

Роман Маркович понимал, что ребята хитрят, пытаются выиграть время и все больше удивлялся их поведению.

– Ребята, вы что же, недоверяете мне что ли?

Оба как по команде отвели взгляды, понурились.

– Ну отчего же, – пробурчал Коля в зарешетчатое окно.

Березин начинал догадываться почему ребята так себя ведут. Сказал:

– Но главное, меня просил об этом Орлов. Гриша любит эту девушку.

Их лица мгновенно из хмурых стали улыбчивыми.

– Так бы сразу и сказали, – проворчал Толя. – А то – Пантокрин, Пантокрин.

Он смешно скопировал Романа Марковича. Тот рассмеялся.

– Нет, с вами, ребята, не соскучишься. Это точно. Ведь я же вас совсем не такими делал. Как же вам удалось из программы выйти?

Куклявым очень понравились слова Березина. Их лица так и залучились, расцвели радостными улыбками.

– Сами не знаем, батя, – пожал плечами Толя. – Как-то так получилось. Гриша помог. Ему спасибо. Пойдемте, батя. Она в пятнадцатой камере.

– Постойте, ребята, – остановил их ученый. – Садитесь. Видите ли, есть одно очень важное обстоятельство.

Это был самый трудный и самый ответственный этап плана Орлова. Обдумывая его, они решили все рассказать этим ребятам. Они должны сами все решить. Иначе было бы непорядочно.

Толя и Коля сели на табуреты, напряглись, понимая, что Березин собирается сообщить им что-то очень важное.

– Весь этот город, ребята, плавает в Великом болоте на десяти огромных понтонах. Мы собираемся проникнуть в них и отрыть люки.

– И город уйдет в болото, так? – спросил Толя.

– Да.

– И все куклявые, в том числе и мы...

– Да, вновь станете призраками.

– А иначе отсюда выбраться никак нельзя?

– Пока существует город – нет. Все люди здесь взяты нечистой силой и Пантокрином в заложники.

Ребята погруснели, долго молчали. Молчание нарушил Толя. Он был за старшего.

– А зачем вы это нам сказали, батя? Ведь вы же могли и не говорить, верно?

– Верно. Но это было бы непорядочно.

– Спасибо за доверие, батя. К нам впервые отнеслись как к людям. А это стоит очень дорого. Во всяком случае дороже наших никчемных и никому не нужных жизней.

– Точно! – тут же поддержал друга импульсивный Коля. – Лучше подохнуть, чем служить этим шакалам. Ты, батя, не сомневайся, мы в доску разобьемся, а сделаем все как надо. Да я за Гришу... В общем, можете на нас положиться.

Березин слушал их и не верил своим ушам. Эти симпатичные парни уже давно перестали быть куклявыми. Они стали людьми. И со всей очевидностью сейчас это доказали. Причем они сто очков вперед дадут Пантокрину и всей его своре. Это было трогательно и до того волнительно, что у ученого навернулись на глаза слезы.

– Спасибо, ребята! Вы... Вы... У меня нет слов. Короче, вы замечательные парни!

Коля обнял Березина, прижал к себе.

– Ну что ты, батя, честное слово! Все нормально. Все путем!

Около пятнадцатой камеры, Толя сказал смущенно:

– Ты, батя, только ничему не удивляйся, ладно?

– А в чем дело?

– Ну мы это... Мы с Колей решили как-то скрасить заключение Татьяне.

– Вы с ума сошли! Вы знаете что вам будет если узнает начальство?

– Да не узнает оно. У нас все схвачено. Мы ж недаром её поместили во второй блок. Если что, нас ребята из первого блока предупредят. Мы её сразу же переведем в двенадцатую камеру. А там у нас полный порядок. Пусть начальник тюрьмы вместе с Пантокрином сами "кирзухой" давятся.

"Да у них здесь круговая порука!" – подумал ошеломленный Березин. Он ничего не понимал. Куклявые в массовом порядке выскакивали из программы, шло их поголовное очеловечивание. Может быть они так устроены, что стоит одному-двум отклониться от программы, как начинается массовая неуправляемая реакция? Как бы это проверить? В нем проснулся азарт исследователя.

– И потом, вы видели эту девушку? – спросил Толя.

– Нет. А что?

– Увидите, не будите задавать глупых вопросов.

"Ах, как он меня, сукин сын!" – восхитился Березин. Он был прямо-таки влюблен в этого Толю. Ведь когда-то именно он его создал, вот этими вот руками.

В камере, довольно просторной и светлой комнате, в углу на табурете стоял небольшой цветной телевизор, посредине стол, накрытый белой простынью. На нем с десяток яблок и две бутылки "Фанты". По бокам стояли две обычных тюремных кровати. На одной из них, справа, сидела девушка удивительной красоты. Нимфа! Богиня! Березину даже почудился нимб вокруг её головы. Рождает же природа этакое! Пышные каштановые волосы обрамляли тонкое бледное лицо, на котором особенно поражали прекрасные глаза, огромные ярко-синие, будто светящиеся изнутри.

И Роман Маркович понял, что все что плел ему Пантокрин об этой девушке, беспардонное вранье. Этот старый пакостник просто не мог пройти мимо подобной красоты. Но получив, вероятно, достойный отпор, решил добиться своего, превратив эту славную красавицу в куклявку. Ну что за гнустность такая?! А Гриша-то, Гриша каков! Ай, да Орлов! Ай, да орел!

Слева на кровати сидела Венера-молочная. Когда-то Березин был в восторге от своего изделия, от красоты куклявки и именно он дал ей имя Венера. Но сейчас, в сравнении с Татьяной, она выглядела простушкой.

Татьяна смотрела на незнакомого Березина с серьезным любопытством, как бы говоря: "А это что ещё за явление Христа народу?" Березину под этим взглядом сразу стало неловко за свой неопрятный вид, многодневную щетину, помятые сверх всякой меры брюки, стоптанные старые туфли. Он смущенно сказал:

– Здравствуйте, Таня!

– Здравствуйте, – недоуменно поздоровалась девушка. – Но, простите, я вас не знаю.

И тут Роман Маркович вспомнил, что забыл поздороваться с Венерой и от подобной бестактности смутился ещё более.

– Здравствуй, Венера!

Голая по пояс, та соскочила с кровати, вытянула руки по швам, выкатив вперед огромные и тяжелые груди, звонко ответила:

– Здравствуйте, отец!

– Ты бы, голубушка, прикрыла чем-нибудь эти штуки. А то неудобно как-то.

– Ах, простите, отец! – спохватилась Венера, схватила с кровати блузку, накинула на себя.

– А она здесь почему? – спросил Березин у Толи.

– Это Коля её притащил, чтобы, стало быть, Тане не скучно было.

– Но вы, ребята, даете! Насколько мне известно, она же служит в тайной полиции?

– Неа, её оттуда выперли, – объяснил Коля. – Она за Гришу заступилась, её и выперли. Да вы не сомневайтесь, батя, она своя в доску!

– Ага, я своя, папа, – простодушно подтвердила Венера. – Я вот и Тане говорю, что за Гришу я все что угодно могу. Шибко он мне пондравился.

– Понравился, – поправил её Березин.

– Я и говорю – пондравился.

– Отец?! – удивилось Татьяна. – Вы что же, им всем... В каком смысле "отец"?

– Видите ли, Таня, – рассмеялся Роман Маркович недоумению девушки. – Я действительно для всех них в какой-то степени больше мама, чем папа – я их создал. Вот потому они все меня так зовут.

– Значит вы бывший главный ученый города Березин Роман Маркович?

– Он самый. Ребята, оставьте нас одних.

– Нет базара, батя! – сказал Коля. – Венера, пошли.

После их ухода, Березин подошел к кровати Татьяны, сел рядом с ней, сказал, улыбаясь:

– Вам очень огромный и очень пламенный привет от небезызвестного вам Григория Александровича Орлова.

Прекрасное лицо её озарилось великой радостью. Она вскочила с кровати, схватила Березина за плечи и, заглядывая в глаза, прокричала:

– Боже мой! Вы видели Гришу?! Он живой?! Как он?! Что с ним?!

– Жив-здоров. Говорит, что безумно вас любит. Может и врет. не знаю. От него все можно ожидать, – рассмеялся Березин.

– Живой! Господи, как это замечательно! Живой и здоровый! А я так волновалась, так волновалась! И Толя с Колей ничего о нем не смогли узнать. Где он?

– В сумасшедшем доме.

– В сумасшедшем доме?! Господи, там он ещё не бывал! Там его и место! – она счастливо рассмеялась, а затем без всякого перехода расплакалась.

Смеялась и плакала, плакала и смеялась. И это было прекрасно. У Березина защемило сердце. Как он завидовал в эту минуту Орлову. Как бы хотел, чтобы хоть одна женщина в мире так же вот смеялась и плакала о нем. Но увы, любовь обошла его стороной. Не повезло. Видно придется доживать век бобылем.

Когда Татьяна немного успокоилась, он спросил:

– А как вы с ним познакомились?

– С кем?

– С Орловым.

– А разве Гриша вам не говорил?

– Нет. Он только сказал, что если с вами что случится, то ему не жить.

– Правда?! – и глаза её буквально залучились счастьем. – А вы знаете, и я так же. Правда! Я про себя уже давно решила, что если с Гришей что случится, то я зубами перегрызу горло этому гнусному старикашке Пантокрину, а там пусть будет то, что будет.

– И все же, как вы с ним познакомились?

– Я получила задание завладеть его сутью.

– Ну и?

– А вместо это влюбилась в него без памяти.

– Вас за это и арестовали?

– Нет... Впрочем, да, сначала за это арестовали и стали допытываться не являюсь ли я, как и он, агентом Остального мира. А затем меня вызвали на допрос к самому Пантокрину.

– И что же он?

– Похоже, его мой допрос мало интересовал. Наговорил мне комплементов и оставил под охраной генерала Поперечного в своей комнате отдыха. А через два дня после смерти жены сделал мне предложение.

– Я так и знал! – вырвалось у Березина.

– Что знали?

– Да так, ничего особенного. Судя по тому, что вы оказались снова здесь, вы ему отказали, так?

– Отказала и довольно звучно, – рассмеялась она.

– Как это?

– Влепила ему пощечину.

– Молодец! У Орлова будет достойная жена.

– Роман Маркович, а вы знаете, Пантокрин мне сам признался, что это он убил жену, отравил. Вот негодяй, правда?

– Еще какой негодяй, пробы ставить негде. А знаете, что он велел мне с вами сделать?

– Что? – насторожилась девушка.

– Сделать из вас куклявку.

– Подонок! Вы конечно отказались? Так?

– Поначалу да, категорически отказался.

– Что значит – поначалу? – Глаза Тани сделались настороженными и недобрыми.

– Танюша, не смотрите на меня, как на врага народа, пожалуйста. Выслушайте до конца. Когда я отказался, то Пантокрин определил мне двадцать четыре часа. Либо я соглашаюсь с его предложением, либо принимаю мученическую смерть.

– И вы испугались?!

– А ещё говорите, что работали суперагентом? У вас же совершенно нет никакой выдержки. Я поделился этим с Орловым и он мне посоветовал принять предложение Пантокрина.

– Вы лжете! – гневно вскричала девушка. – Не мог Гриша такого сказать!

И глядя на её пылающее от возмущения, и оттого ещё более прекрасное лицо, Березин вновь позавидовал Орлову красной завистью. Какую девушку, шелмец. отхватил! Визучий он человек, Гриша. Очень везучий.

Роман Маркович подробно рассказал Татьяне о плане Орлова. К конце его рассказа она счастливо смеялась.

– Неужели же это возможно?! Я знала, я верила, что Гришенька обязательно что-нибудь придумает. Я это чувствовала! Боже! Как же я его люблю!

Березин посмотрел на часы, заторопился.

– До свидания, голубушка! Мне нужно поспешить в дом Агапкина, чтобы составить разговор с котом Тимкой.

– Тем самым?! – рассмеялась Татьяна.

– Да. Но Гриша предупредил, что кот трусоват и доверяться ему опасно, может продать.

И Березин заспешил из тюрьмы. Все складывалось пока очень удачно.

3. Встреча с Максимом.

Напряжение последних дней сказалось. После ухода Березина Григорий лег на нары и сходу отключился – уснул сном праведника. Сколько проспал, не знает. Но должно быть долго. Так как разбудил его Роман Маркович.

– Ну ты, Гриша, и горазд спать! Так храпишь, что того и гляди барак развалится.

– Давно вернулись, Роман Маркович?

– Да уже часа три как. Ждал пока ты сам проснешься. Но ничуть не бывало. Решил разбудить.

– И правильно сделали. После такой напряженки я способен и сутки проспать. Вам что удалось? Рассказывайте.

– Все в полном порядке, Гриша. Я даже не ожидал. Честное слово!

– Как Таня? Вы её видели?

– Конечно. Жива-здорова, говорит, что без памяти любит тебя. Только не понимаю, за что она любит такого оболтуса?! Совершенно не понимаю! Такая девушка, такая девушка! Ты, Гриша, её не заслуживаешь.

А Григория буквально распирала гордость за любимую. Было такое ощущение, что становится огромным и полым, как воздушный шар, внутри одна только гордость, которая все пребывала и пребывала. Того и гляди лопнет или вознесется под потолок. И чтобы снизить давление, открыл "клапан":

– А я о чем говорил?! Да такой девушки нет ни только на Земле, но и в космосе! Она одна! Я как её увидел, сразу понял: все, амба Григорию Орлову с легендарной кличкой Орел, кончилась его вольница, отбуянил, отколобродил он холостяцкие пирушки, пора и остепениться. А полюбила Таня никакого не оболтуса (стыдно вам, пожилому человеку, такие слова говорить), а человека любящего и положительного, с робким, нежным и веселым сердцем, готового её, голубушку мою, на руках отнести на самый край света и вернуть обратно.

– Нет, Гриша, с тобой не соскучишься, это точно! – рассмеялся Березин.

– Что она ещё говорила? Зачем её вызывал Пантокрин? Почему её не было в тюрьме? Рассказывайте.

– В нее, как ты и предполагал, влюбился Пантокрин и сделал ей предложение.

– Вот старый негодник! А она?

– А она влепила ему пощечину. Так что, Гриша, у тебя будет достойная жена.

– Молодец! Но теперь ей, наверное, несладко приходится в тюрьме?

– Да нет, все в порядке. Над ней взяли шефство Толя и Коля.

– А они как? Согласились?

– Как это не парадоксально, но да, согласились.

– А я что говорил?! Они вот такие вот парни! А как Тимка? Вы с ним встречались?

Березин рассмеялся.

– Выдающийся, скажу тебе, кот! Все рассказывал, как ты его коньяком угощал – пытался раскрутить на бутылку.

– А вы?

– А что я? Он мне, мерзавец, внушил, будто я ему обязан. Пришлось ставить.

– Согласился нам помочь?

– Согласился, но, похоже, что-то заподозрил. Попытался было на меня гипнозом воздействовать, выпытать. Но я, как ты и советовал, прикрикнул на него. Он быстро оставил эти штучки.

– Значит все идет пока по плану?

– Да. Все складывается как нельзя лучше.

– Вы когда встречаетесь с Пантокрином?

– Завтра в десять. А теперь я, с твоего разрешению, отдохну. Притомился что-то. – Березин полез на нары.

А у Орлова сна не было ни в одном глазу. Выспался. Что делать ночь? Посмотрел на часы. Всего-то десять часов. Придется до утра маяться. Хоть бы было что почитать. Н-да. А все-таки он не зря оказался в этом городе. Очень даже не зря. Одна Танюша стоит того, чтобы пройти через десяток таких городов. Честно. И вообще, у каждого мужчины должен быть на пути такой вот город. Им проверяется, кто ты есть на самом деле. Так-что все нормально.

И в это время рядом с кроватью Григория отановился высокий, худой парень, лет двадцати трех – двадцати пяти. Красивое, несколько удлиненное лицо его, обрамляла светлая, жидкая бородка. Большие умные глаза были печальны и задумчивы. Черная длинная рубаха навыпуск делала его похожим на попа. Однако креста у него на груди не было. "Христосик", – сходу придумал Орлов ему кличку.

– Вы Григорий Алексадрович Орлов? – спросил парень. Голос у него был приятным и ровным.

– Он самый, – кивнул Григорий.

– Вы позволите? – Христосик сел рядом с Орловым на нары. – Разрешите представиться. Я Максим. Вы вероятно слышали обо мне? Меня здесь зовут отцом Максимом.

Да, Орлов слышал о нем. Как-то на днях обратил внимание на стоящий в стороне от бараков небольшой, светлый и нарядный двухэтажный дом, спросил о нем у Григорьева. Тот ответил, что в доме живет отец Максим со своими помощниками неофитами. Что молодой поп проповедует новую веру в Бога Создателя, ниспровергающую все существующие божественные учения. Человек он несомненно умный, образованный и одаренный. Раз в месяц в воскресенье читает проповеди в церкови. С Максимом ему также советовал познакомиться и отравитель Орлова главврач.

– Что ж, приятно познакомиться. А вы уверены, что именно я вам нужен?

– Да, брат.

– Странно, чем это я заслужил ваше внимание? Раньше я предпочитал не иметь дело с попами. И потом, как вы меня нашли?

– Мне сказал о вас правитель города.

– Пантокрин?! – удивился Орлов.

– Да, он, – кивнул Максим. – Он мне сказал, что вы его дальний родственник.

– Боже упаси! Мы с ним никак не можем быть родственниками, святой отец. Меня родила женщина, а его – обезьяна.

Максим улыбнулся,

– Веселый вы человек, Григорий Александрович!

Григорию не понравился покровительственный тон Максима. Разговаривает так, будто снисхождение делает. Сам пришел, а такое впечатления, что он, Орлов, должен прямо-таки кричать от счастья, разговаривая с ним.

Почувствовал, что начал заводиться. Попы в добрые-то времена не прибавляли ему положительных эмоций, а тем более сейчас, в этом богом забытом городе, кишащем нечистью. К тому же, этот пришел к нему явно по поручению Пантокрина. Он что, хочет в свою веру обратить что ли?! И не в силах скрыть своего раздражения, Орлов зло проговорил:

– Весел и счастлив, как может быть только счастлив человек, сидящий в сумасшедшем доме. Вот, к примеру, как вы, ваше преподобие.

Максим опять улыбнулся. Красивое его лицо было спокойным и безмятежным.

– Вас, действительно, обуял бес, брат. Это его словами вы говорите.

– Об этом вам тоже Пантокрин сказал?

– Я это и сам вижу.

– Ох, обуял, отец! Ох, обуял! Так обуял, что спасу никакого нет. Честное слово! – сокрушенно вздохнул Орлов. – А вы, я так понял, пришли меня спасать, верно?

– Никто не спасет человека, если он сам того не захочет. Свою скромную роль я вижу в том, чтобы помочь людям на этом тяжком пути нравственного обновления добрым словом Создателя нашего.

И Орлов почувствовал, как в груди у него закипает глухое раздражение против этого молодого и невозмутимого попика. Еще один спаситель человечества объявился! Сколько их уже было, этих спасителей. Несть им числа. И Григорию захотелось вывести нового мессию из себя. Показать ему кто есть кто. Очень захотелось. И, отбросив миндальничание, сознательно грубо проговорил:

– Ага. Ну это-то и дураку ясно. Как говорил Козьма Прутков: "Если хочешь быть счастливым, будь им". Чего ж тут не понять, верно? Вот ты напридумывал себе всякого, и тем счастлив.

Но этого Максима не так-то просто было вывести из себя. Лишь на скулах проступил легкий румянец, но лицо по-прежнему было спокойным и сосредоточенным, а взгляд кротким, сочувствующим. А Орлову непременно хотелось, чтобы попик растерял все свое хладнокровие и спокойствие, вспылил, наорал на него. Зачем это было ему нужно? А шут знает! Григорий и сам не понимал. И дело было вовсе ни в Пантокрине, по просьбе которого Максим, вероятно, и затеял с ним разговор. Нет. Дело было в самом Максиме. Может быть потому, что Орлов терпеть не мог, когда ему лезли в душу? Нет, не это. К тому же, тот пока и не очень пытается это делать. Но Григорий интуитивно чувствовал, что между ними стоит что-то такое огромное и такое серьезное, по сравнению с которым их бренные жизни ничего не значут.

А что же Максим? С ним было все в порядке. Он по-прежнему был невозмутим, как английский лорд. Пока Григорий до всего этого додумывался, Максим стоял и с сочувствием на него смотрел. Красивое его лицо выражало жалость и искреннее сожаление. Он проговорил все тем же ровным, но твердым голосом:

– Скажите, брат, вы верите в Бога?

– А как же. Мы как все интеллигентные люди. Ну. Особливо, когда живешь среди чертей, ведьм и прочей нечисти, начинаешь понимать, что все они служат своему хозяину. А если есть он, значит должен быть и Бог. Это же элементарно.

– А кому служите вы, брат?

– Я?!

– Да. Именно вы?

– Так я это... Демобилизовался я. Ну. Несколько лет уже, как демобилизовался. А раньше служил. Было дело. Даже в Чечне успел повоевать. Ты знаешь, поп, что такое Чечня?

– Не ерничайте, брат. Вы сознательно пытаетесь уйти от ответа. Но рано и или поздно, а вам все равно придется ответить на этот вопрос.

– И откуда ты все знаешь? Ты что, самый умный что ли?

– Я знаю, – убежденно сказал Максим.

– Счастливый ты человек, если все наперед знаешь. А я вот даже не знаю, что будет через пять минут – пошлю я тебя куда подальше, или все же не пошлю, выслушаю до конца.

И опять Христосик лишь сочувственно улыбнулся.

– Вы на опасной стезе, брат. Если не смерите гордыню, не откроете души своей Всевышнему, то попадете в объятия сатаны.

Нет, этот попик уже окончательно достал Григория. Может быть он такой же, как "товарищи" из первого барака? Мания величия и все такое прочее. Нет, не похоже. Внешне вполне нормальный парень. Что стоит за этой его убежденностью в своей правоте? Ее, эту убежденность, палкой не перешибешь. Обидные слова Орлова отскакивали от него словно семечки.

– Вот так, да? Но это мы ещё посмотрим кто из нас двоих окажется в этих объятиях первым. Еще поглядим. И потом, что ты меня братом называешь? Я в Чечне с корешами братался. Ну там ясно почему, да? Там за каждым углом, каждой сопкой эта паскуда страшная с косой нас караулила. А тебе-то я какой брат?

Легкий румянец набежал на скулы Максима.

– Все люди – есть дети Небесного Отца нашего, Создателя всего сущего на Земле и в Космосе.

– Ты вон о чем. Ну-ну. Только откуда тебе известно чего хочет Создатель?

– Я знаю, – твердо сказал Максим. – Мне было видение.

– А мне было видение, будто я с английской принцессой переспал, рассмеялся Григорий.

– Ты!.. Ты!... Ты есть сам сатана! – вскричал Максим. Лицо его пошло красными пятнами, взгляд сделался злобным, нехорошим.

Орлов удовлетворенно усмехнулся.

Вывел таки он этого попика из себя! Ишь как раскалился? Еще немного и придется огнетушитель со стены срывать, спасать человека. Так-то вот, знай наших. И стал он Григорию сразу как-то ближе, роднее. А что, нормальный в общем-то парень. Даже симпатичный. Рехнулся немного на Боге? Ну и что? Ни он первый, ни он последний. Многим хочется прыгнуть выше головы.

Сказал примиренчески:

– Извини, Макс, если я задел твои религиозные чувства. Слушай, а за что тебя сюда посадили?

Максиму было стыдно за свою вспышку гнева. Он взял себя в руки. Сказал, не глядя на Орлова:

– Все что я говорил было ново и необычно, опровергало старые каноны веры. А это всегда принимается в штыки, называется ересью, сумасшедствием и прочее. Поэтому была назначена комиссия и она пришла к выводу, что я сумасшедший. Но слава Создателю – истина в конце-концов восторжествовала.

– Как так – восторжествовала? Почему же ты тогда все ещё здесь?

– Это недавно признал сам правитель. Слова Создателя дошли наконец и до него.

Григорий невольно рассмеялся. Он что, серьезно все это говорит что ли? Искренне верит Пантокрину? Цирк да и только! "Блажен кто верует. Тепло ему не свете". Воистину так.

– А что же он тебя здесь по-прежнему держит?

– Он вовсе не держит меня. Я могу уйти хоть сейчас. Он мне искренне хочет помочь, чтобы искупить вину свою перед людьми и Создателем.

– Интересно. И как же он это сделает?

– Он обещал помочь издать мне книгу и перевести её на все языки мира.

– Не верь ему, Максим. Он отъявленный негодяй и обязательно тебя обманет.

– Нехорошо, брат, не верить людям.

– Людям верить можно, негодяям – нельзя.

– Плохих людей нет, брат. Есть лишь несчастные, запутавшиеся в тенётах сатаны. Ибо селен князь тьмы – этот ловец душ слабых и неокрепших, и велики его соблазны. Таким людям можно лишь посочувствовать и помочь освободиться от заблуждений.

– И каким же образом?

– Животворящим словом Небесного Отца нашего.

– А мне думается, что освободиться от заблуждений необходимо прежде всего тебе. Пантокрину не сочувствовать надо, а бороться всеми возможными способами. Он испоганит любое доброе дело и повернет себе на службу.

– Ты заблуждаешься, брат.

– А ты его проверь.

– Каким же образом?

– Скажи, чтобы отпустил тебя из города. Посмотришь, что из этого выйдет.

– Но я ещё не закончил рукопись?

– Неважно. Скажешь ему, что закончишь её в другом месте. Уверен, что он тебя ни за что не отпустит. Он с тобой задумал какую-то великую гнусность. Точно!

– Нет, покаяние его было искренним. Я видел. Он даже плакал.

– Кто?! Пантокрин?! Нет, ты, честное слово, малахольный. Людям кажется, что крокодил тоже плачет. Ты все же его проверь. Тогда и увидишь кто из нас прав.

– Хорошо. Но только ведь это будет обманом. Не нравится мне все это.

Орлов все более удивлялся. Нет, с этим наивным попиком скучать не приходится. Честно. Такое впечатление, что он рос в совершенно "стерильных" условиях. Неужели ему никогда не доводилось давать по физиономии негодяю? Или он настолько уверовал в свою высокую миссию на Земле, что считает себя выше этого? И смешно, и грустно. И жаль этого бедолагу. Он плохо кончит. У него слишком мало перспективы выжить в этом жестоком мире, особенно, – в этом городе-призраке, населенном нечестью.

– Макс. а ты сам не собираешься дать деру отсюда?

– Как это? – не понял Максим.

– Ну, слинять, свинтить, удрать?

– Нет. Правитель обещал меня отпустить.

– Ага, разбежался! Держи карман шире.

– Как это?

– А так это. Не будь, говорю, слишком наивным. В твои годы пора уже научиться разбираться в людях.

Лицо Максима опять пошло красными пятнами. Он долго молчал. Затем холодно проговорил:

– Мне жаль вас, брат. Вы нищи духом, потому не верите в величие и могущество слов Создателя. Поэтому, говорить нам не о чем.

– Ну куда уж нам – со свинным рылом, да в калашный ряд. Там все места пантокрины расхватали. Послушай, Макс. ты вроде парень неплохой, добра хочешь людям. Так?

– Ну, – тот был несколько озадачен словами Григория.

– А если так, то оставь ты их в покое, не надо их спасать. "Спасение утопающих – дело рук самих утопающих".

– Спасибо за совет, – холодно проговорил Максим, вставая. – Весьма сожалею, что не смог убедить вас, брат, в ошибочности вашего пути.

И он ушел, прямой и торжественный, как восклицательный знак.

4. Работа над рукописью.

Встреча и разговор с Григорием Орловым оставили в душе Максима неприятный осадок. Ему было очень жаль, что не смог того убедить. Чем-то Орлов ему нравился. Большой, сильный и красивый человек. Но сколько же в нем отрицательной энергии, сколько недоверия к людям? А эти его постоянные насмешки? Отчего это? От безверия. Оно – питательная среда дьявола. Как ржавчина незаметно разъедает железо, так и безверие – душу человека. Отсюда произрастают и нигилизм Орлова, его ерничание по каждому поводу и его непомерная гордыня. Неужели он этого не понимает? Ведь он же довольно неглупый человек. Жаль если это так. Очень жаль! Ибо человек без веры беззащитен перед кознями нечистой силы. За полтора года, которые провел здесь Максим, он очень хорошо это понял. Сколько пришлось ему вытерпеть унижений, оскорблений и откровенных издевательств. Лишь его великая вера в Создателя помогла все вынести, не впасть в отчаяние. Только она. Если Создатель подверг его этим испытаниям в самом начале его великого пути значит, так надо, значит, душа его ещё не созрела к подвигу. Но он верил, что настанет время и Создатель обязательно ему поможет. Нужно только верить и ждать, ждать и верить. Все в руках Небесного Отца.

И все же разговор с Орловым никак не шел из головы Максима. А эта его глупая фраза: "Спасение утопающих – дело рук самих утопающих". Ведь он сказал это вполне серьезно. Как же велико его заблуждение. Человек слишком мал и ничтожен, чтобы противостоять сатане. Подобный воинствующий атеизм уже привел человечество к краю пропасти. А фраза эта подсказана Орлову самим князем тьмы, не иначе. И отчего он так ненавидит Пантокрина и его людей? Почему считает, что тот непременно его, Максима, обманет? Ненависть возбуждает в человеке низменные инстинкты, жестокость и нетерпимость. Она разрушает душу и толкает человека в объятия сатаны. Плохих людей нет. Ибо все – есть дети единого Отца. Есть лишь слабые, неокрепшие души, запутавшиеся в тенетах дьявола. Им нужно помочь освободиться от этих страшных пут, помочь обрести веру. А это без любви к людям, без доброты и великодушия сделать невозможно. А Пантокрин... За эти полтора года, особенно в последнее время, в нем произошли разительные перемены. Это Максим видел собственными глазами. Кто, как не правитель, разрешил ему воскресные проповеди, создал все условия для написания книги? И делал он это совершенно искренне. Почему Максим должен непременно подозревать его в дурных намерениях? Непонятно.