Текст книги "Город"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Ну чё ты расшумелся, начальник, – сказал старший, оправдываясь. И это было хорошим признаком. Инициатива постепенно переходила к Орлову. Здесь же от скуки офонареть можно.

Производство в "начальники" очень понравилось Григорию. Необходимо было развить успех и немного сбавить обороты. Он важно продефилировал к столу, взял карты и тут же обнаружил, что они крапленые. Это можно было использовать. Поинтересовался:

– Во что играете, ребята?

– В двасать одно, – пропищал маленький леший.

– На интерес?

– Какой там интилес, сто ви. Ми денег с плослого года в глаза не видили. На силбани.

– А почему вам денег не платят? Нечистая сила ведь в фаворе у правителя.

– Это там – наверху. А пло нас, похозе, совсем забили. – Маленький печально рассмеялся.

– А кто у вас в карты выигрывает?

– Вот этот вот, – маленький указал пальцем на среднего лешего. – Узе лоб от его силбанов ласкаливается.

У среднего лешего были такие огромные, затянутые то ли болотной ряской, то ли мхом, уши, что ими можно было спокойно отмахиваться от гнуса. Хозяином крапленой колоды был несомненно он.

– А хотите, рябята, я вам фокус покажу? – предложил Орлов.

– Хотим! – в один голос воскликнули старший и маленький лешие. В кои веки в их скучной и однообразной жизни появилось настоящее развлечение. Ушастый же леший насторожился.

Григорий собрал карты в колоду, тщательно перетасовал.

– Сейчас я каждому из вас раздам по три карты и отгадаю какие у вас карты и сколько вы набрали очков.

– Не может быть! – не поверил старший.

– Ви пламо факил какой-то, – возбужденно захихикал маленький, потирая ручками.

Ушастик лишь кисло улыбнулся. Похоже он понял, что Орлов его раскрыл.

Григорий раздал карты. Долго "гипнтизировал" взглядом старшего лешего и его карты, затем "ушел в себя" и после некоторого раздумья выдал:

– У тебя, приятель, валет, король и десятка. Шестнадцать очков. Так?

– Точно! – восхищенно заорал старший. – Ну надо же! Как же это ты делаешь?!

Настала очередь маленького.

– Дама, шестерка, восьмерка. У тебя, маленький, семнадцать очков. Поздравляю!

– Ви, насальник, плям, сисе фсякого факила! – едва не захлебнулся от восторга собственными слюнями леший.

– А тебе, приятель, повезло, – сказал Орлов ушастику. – У тебя два туза.

– Ему, падлюке, всегда везет, – мрачно сказал старший.

Члены группы захвата уже обступили их со всех сторон и с интересом следили за развитем событий. Тимка неожиданно вскочил на стол, распушил свой роскошный хвост и сказал важно старшему:

– Но это же естественно. Так и должно быть.

– О, коты уже заговорили! – удивился леший. Но тут же вспомнил о полученной только-что информации, спросил с обидой в голосе: – Это почему же – естественно? Он чё, умнее здеся всех чё ли?

– Он не умнее. Он хитрее. – Тимка потянулся, вздохнул. – Охо-хо! Учит их жизнь, учит, а им все что об стенку горох.

– Это как это – хитрее?

Кот повернулся к Орлову.

– Гриша, сам скажешь, или мне разрешишь?

– Говори.

– Карты-то крапленые, господа лешие. – Тимка коротко и часто замяукал. – Не зря трещали ваши крутые лбы!

– Не может быть! – воскликнул старший.

Он схватил карты и стал их щупать и просматривать на просвет. Маленький последовал его примеру. Очень скоро оба обнаружили аферу.

– Ах ты, сука! – взревел старший.

Оба лешего набросились на ушастика и принялись его волтузить. Но очень скоро уморились. Безделье сказалось на их физической подготовке. Ушастик забился в угол и жалобно скулил, не помышляя о сопротивлении.

– Ну ты, молоток, начальник! – восхищенно проговорил старший леший, любовно глядя Орлова. – Как ты его! Здорово! Как это тебе удалось?!

Григорий снисходительно усмехнулся.

– Все было не так сложно. Это среди леших он, может быть, один такой. А среди нас, людей, таких много.

– Засланис! – пропищал маленький, злобно оглядываясь на ушастика. – А я визу ему плям все везет и везет, он нас селкает и селкает. Но дазе и не подумал нисего такого. А ты, насальник, его сходу ласкалол. Молодес! Ухаль! Люблю таких.

После разоблачения их приятеля Орлов для старшего и маленького леших стал прямо, как отец родной. По глазам видел, что они готовы последнюю рубашку с себя отдать.

– Отчего же вам денег не платят? – спросил Григорий.

– А кто их, знает, – недовольно ответил старший. – Говорят, что в банке какой-то нет. Можа и врут. Дают маненько жратвой. А денег, говорят, нет. А без них кака же жисть, правильно? Раньше, бывало, пошлешь куклявых. Они водяры наберут, куклявок приволокут. Жисть была! А щас никакой тебе жисти! Эх, чё спрашивать-то!

– Вы давно интересовались насчет денег?

– Давно. Были бы, так соопчили.

– Ну да – сообщили?! Забыли про вас, ребята. Я вчера сам видел, как кассир деньги получил. Точно. Говорят, что и всю задолженность вам вернут.

– Правда что ли?! – встрепенулся старший.

– Обижаешь, приятель! Кассир сейчас уж, наверное, их выдает.

Старший и маленький заволновались, засуетились.

– Слушай, начальник, – не выдержал старший, – ты не поторчишь здесь покудова мы деньги получим, а?!

– Конечно, что за вопрос, – "великодушно" ответил Орлов. – А мы пока ваш инвентарь проверим.

– Каво? А! Ну да, конечно! – обрадовался старший. Он и думать забыл о какой-то там инструкции.

Леших в одно мгновение будто ветром сдуло. Ушастик же продолжал жаться в углу, опасливо на них посматривая.

– А ты что не бежишь вслед за ними?

– А можно? – с надеждой в голосе спросил он.

– Конечно. Беги, пока не передумали, – разрешил Орлов.

Леший бросился следом за приятелями, только пятки засверкали.

Порядок! Путь в понтоны был открыт.

9. Вселенский переполох.

Премьер-министру Грязнову-Водкину снился чудный сон, будто он со своей первой женой Настенькой отдыхал на Черном море. Небо было голубым-голубым, а море – синими-синим, а солнце – ярким, ласковым. И чайки над волной. Благодать!

Кстати, к слову сказать, когда по молодости лет Петр Антонович работал в Остальном мире буровым мастером, они с Настей каждое лето отдыхали на юге. Его имя уже тогда знала вся Россия, поэтому проблем с деньгами у них не было. Могли они себе тогда позволить. Очень даже могли. И люкс в гостинице могли. И ресторан могли. А уж фруктов и все такое – ешь, не хочу. Было дело. А, что говорить, только душу растраивать! А потом он получил задание отправляться в город, осваивать новое месторождение. Сейсмологи утверждали, что под великим болотом скрываются несметные запасы нефти. Настолько они в это уверовали, что смогли убедить тогдашнее правительство в стопроцентном успехе. Вот почему и начали тогда со строительства города. Был даже образован новый трест "Болотнефть", а Грязнова-Водкина назначили его руководителем. Словом, как все началось через эту самую, так и продолжилось через неё же. Когда он прибыл на место, то город уже стоял, а вернее, плавал на понтонах, как огромный безобразный кит. Ну. Приступили к работам. Пробурили одну скажину – пусто. Пробурили вторую – дубль-пусто. Пробурили третью – тот же результат. А ведь каждое бурение, это вам, извините-подвиньтесь, не просто так, вроде как чихнул – и все тут, в копеечку влетало. Этак и "прочихаться" можно, верно? Словом, хотели как лучше, а получилось – как всегда. Когда пятая скважина не дала нефти, на месторождении поставили жирный крест, а трест расформировали. И остался Петр Антонович ни у дел. Куда бедному крестьянину податься? К тому времени в России уже набрала силу перестройка, так её перетак, в бога, в душу, в мать! Все везде разваливалось, трещало, рушилось. Нет, Грязнова-Водкина с его-то квалификацией взяли бы с руками и ногами буровым мастером на любое из уже разведанных месторождений. Но тут Пантокрин, воспользовавшись моментом, объявил суверенитет города, назначил себя верховным правителем, а ему предложил возглавить правительство. Он, дурак, и польстился на высокую должность. Он думает, что без нечистой силы тут никак не обошлось. Точно. Бес попутал. А потом скважины вдруг стали давать болотный газ. Обзавелся он тремя женами, огромной квартирой, "мерседессом", охраной, прислугой из куклявых. Словом, все, как у людей. А что толку? По ночам все равно Настенька снится. Эта шалава, так-перетак, спуталась с каким-то капитаном дальнего плавания ещё до приезда Петра Антоновича в город и бросила его. Вот такие вот дела, в бога, в душу, в мать!

Так о чем это мы говорили? Ах, да...

Снился, значит, премьеру сон, будто они с Настенькой, бл...ю этой, отдыхали на Черном море. И будто бы оба ещё молодые, сильные, красивые. Опять же погода и все такое. Хорошо! Катались на лодке. Он, значит, на веслах, а она на корме – такая симпампулька, – заглядение просто! И, вдруг, лодку стало раскачивать. Что за черт! На небе ни облачка, на море штиль, а её швыряет, как при девятибалльном шторме. Не иначе водяной какой колобродит. А потом так тряхонуло, что она бортом зачерпнула воду, а они с Настей оказались в воде.

Тут-то премьер и проснулся. И сразу почувствовал неладное. Город трясет так, что посуда в шкафу позванивает. Землетрясение? Какое ещё к шутам на болоте землетрясение. И тут Петр Антонович едва не закричал от страшной догадки. Понтоны, так-перетак! Кто-то добрался до понтонов и открыл люки. Не иначе опять "шпион" этот чертов! Затеяли комедию с парнем себе на беду. Все Пантокрин, сучара этот старый, жить спокойно не хочет, все катаклизмы ему подавай, не навоевался ещё пень трухлявый!

Грязнов-Водкин вскочил с постели, накинул халат и шасть к окну. А там все куда-то бегут, кричат, скарб свой на загривках тащат. Словом, конец света, – спасайся кто может! Оделся премьер по-быстрому, жен разбудил. Они, самки ненасытные, как всегда, с телохранителями его спали.

– Одевайтесь, так-перетак! Барахло собирайте. Готовьтесь к эвакуации.

– Ах, ах! В чем дело, Петр Антонович! – затрендели шалавы.

– Тонем, в бога, в душу, в мать! – заорал премьер-министр, а сам прямиком побежал к Пантокрину. Пусть связывается там с кем надо. Одна надежда на нечистую силу, только она сейчас может помочь.

Правителя он нашел беспробудно спящим на диване в своем кабинете. Все суперагентшу, стерву эту красивую, сторожит старый дуралей. Угораздило его так втюриться на старости лет. Тронул он его за плечо. Прокричал:

– Пантокрин, проснись. Беда!

Ноль внимания, фунт презрения. Спит так, что щеки его дряблые раздуваются. И такая злость зверинная на этого козла, виновного во всех злоключениях, в груди Грязнова-Водкина заклокотала, что потерял он к правителю последнее почтение, схватил за грудки, приподнял да так тряхнул, что сон с того, будто ветром сдуло. Открыл свои осоловелые зенки, лупит ими – ничего понять не может.

– А?!... Что?!... Ты почему это?! Почему позволяешь?! – наконец окончательно проснулся Пантокрин, впомнив, что он не просто, с кем можно вот так, а Наисветлейший.

– Да пошел ты! – премьер с сожалением отпустил правителя. – Тонем мы. Понял, старый дурак?!

– Как это?! – Маленькие черные глазки Пантокрина округлились от страха. – Ты чего этого?... Чего мелешь-то что попало?! Шутишь, что ли? спросил с надеждой.

– Какие могут быть шутки! – возмутился Грязнов-Водкин. – Выгляни в окно – убедишься.

В это время в кабинет ворвался отец Валаам в рассупониной рясе, волосы всклокочены, глаза щальные. Заорал своим мощным басом, да так, что от его мощи едва стекла на окнах не полопались:

– Спаси, Великий! Вся надежда на тебя. Гибнем! На корню гибнем! Свят! Свят! Свят! – Валаам принялся истово креститься.

И Пантокрин окончательно понял, что никто с ним шутить не собирается, но никак не мог взять в толк – что же случилось? Панический страх парализовал не только тело, но и разум.

– Как же это?!... Что же это?!... Почему?! – лепетал он помертвевшими губами. В сознании возникали картины одна страшнее другой. "Танечка!" вспомнил вдруг. Вскочил и меленькими шажками побежал к комнате отдыха. Открыл дверь, но кроме начальника охраны, дрыхнувшего в кресле, никого там не увидел.

"А где же девочка?! Куда ж это она?! Делась куда?!" – подумал правитель и едва не рассплакался от своей беспомощности что-либо исправить. И ему стало совершенно безразлично, что станет с ним, городом и всем прочем. Главное – его покинула Танечка. А без неё жизнь для Пантокрина потеряла всякий смысл. Он подскочил к генералу и так звезданул того кулаком в лоб, что тот вскочил и, ничего не соображая спросонок, дурнинушкой заревел:

– Стража! Ко мне! Наших бьют!

Но никто не откликнулся на его призыв. Стражники уже давно покинули резиденцию правителя.

– Ты почему орать, дурак?! Где девочка, дурак?! Ты почему спать, дурак?! Я тебя расстреляю, сукин сын! – затопал правитель ногами и, не сдержавшись, вновь наладил начальника охраны кулаком, теперь в живот. – Где Танечка, дурак?!

Генерал охнул, побелел лицом, понимая, что его карьере пришел конец, и, вытягиваясь во фрунт, растеряно проговорил:

– Так ушла.

– Куда ушла?! А ты для чего тут, дурак?! Почему позволил?!

– Так на танцы, Ваша Гениальность. Кот сказал, что вы разрешили.

– Какой кот сказал?! Ты чего мелешь, сукин сын?! Белены что ли объелся? – Правитель ударил начальника охраны коленом в пах.

Тот взвыл от боли, согнулся в три погибели, захныкал:

– Пошто деретесь, Наисветлейший! Я как на духу, чистую правду. Кот сказал, что вы девушку на танцы отпустили. А мне приказал спать.

– Какие ещё танцы среди ночи, дурак?!

– А я почем знаю. Так кот сказал.

И тут в вялом мозгу правителя возникла смутная, полустершаяся гипнозом картина – здоровущий сибирский котина, которого Березин принес Танечке, смотрит на него разбойничьми глазами и требует какие-то ключи. Ключи? Какие ещё ключи?! Бог ты мой! Он добровольно отдал этому мезавцу коту ключи от входа в понтоны. Березин, кот, Танечка. Это заговор! Заговор!! Его, Пантокрина, провели, как какого-нибудь мальчишку. Вот что эта самая треклятая любовь с людьми делает. Теперь все, все погибло!

Страх отнял у правителя последние силы, парализовал волю. Он ссутулился и старческой шаркающей походкой вернулся в кабинет, увидел там премьера и отца Валаама, вяло подумал:

"А эти зачем тут?... Ах, да. Они ж за помощью ко мне, дураки. Сами ничего, ни того... Сволочи."

Он доплелся до дивана, сел и заплакал. Сидел этакий жалкий, вконец изношенный старикашка и захлебывался собственными слезами и соплями. Грязнов-Водкин смотрел на правителя с нескрываемым презрением. Злорадно подумал:

"Отпрыгался, старый козел, в бога, в душу, в мать! Эка тебя, обмылок, скрутило! Поделом тебе. Поделом! Сколько же ты, паучина, кровушки людской выпил. А теперь, тьфу на тебя, слизняк, смотреть противно!"

Однако, понимая, что именно от этого хлюпающего ничтожества сейчас зависит и его судьба, премьер подошел к стоящему в углу столику, налил из граненого графина полный стакан "Косорыловки", протянул его Пантокрину.

– На, выпей вот,

– А? Это зачем еще? Не-не, не буду, – запротестовал тот, отводя руку премьера.

– Пей, в бога, в душу, в мать! – заорал Грязнов-Водкин.

– Ты что это, Петя?! – растерянно и удивленно проговорил правитель, но стакан взял. – Пошто кричишь? Я тебя, можно сказать, из грязи, а ты... Нехорошо!

– Пей! – прорычал премьер-министр и так нехорошо посмотрел на правителя, что тот тут же сделал несколько глотков из стакана. Но сегодня все было наперекосяк. Даже привычный напиток не шел, попал не в то горло. Пантокрин закашлялся. Но самогон привел его в чувство и он понял, что надо спасать положение.

В это время в кабинет ворвались председатель общества сексуальных меньшинств Моисеев-Касаткина, генеральный прокурор Василий Хитрый, председатель Верховного суда Баглай Вяткин и недавно назначенная директором телестудии Клара Иосифовна Тятькина. Моисеев-Касаткина бухнулся на колени, отвесил правителю низкий поклон и, как худая баба, с надрывом и завываниями заголосил:

– Спаси, Наисветлейший! Одна надежда на вас, Ваша Гениальность! Не выпускает он нас! Никак не выпускает.

– Кто не выпускает? – не понял Пантокрин.

– Город-сука, я извиняюсь, не выпускает! Он.

– Как это?

– Сковывает тело и все тут. Обратно – пожалуйста, а туда, на волю, ни в какую!

– На какую ещё волю?! – насупился Пантокрин, вспомнив, что он все ещё здесь правитель.

– Ох, извините, Ваша Генмальность! – испугался главный гомосек. Оговорился малость. Спасите! Попросите нечистую силу, чтобы не хулиганила.

– И правильно делает, – вмешался в разговор Грязнов-Водкин. – Пусти козла в огород. Ты, каналья, всех нормальных пацанов совратишь. Нечего тебе там делать.

– Но он и нас не пускает! Ах, ах, ах! – захлебнулась избытком чувств эмоциональная Тятькина, а её безразмерная грудь заколыхалась будто свиной студень.

– А тебе что там делать со своим "Пятым колесом". Ты кроме как искажать факты и пудрить людям мозги ничего другого не умеешь, саркастически рассмеялся премьер.

– Ах, ах, ах! Как вы ко мне несправедливы, Петр Антонович! Это все потому, что я однажды ответила отказом на ваши притязания. Вы мне мстите!

– Да кому ты нужна, каракатица! – презрительно фыркнул Грязнов-Водкин.

– Ах! – выдохнула Тятькина и лишилась чувств.

– Ты, понимаете ли, Петя, того... Прекрати это, – сказал Пантокрин укоризненно.

– Понимаете ли, не понимаете ли, – проворчал премьер. – Ты лучше сделай то, что они говорят.

– Он что, всех не выпускает? – обратился правитель к Василию Хитрому, как наиболее здравомыслящему.

– Нет, только членов правительства и администрации, Наисветлейший, ответил прокурор.

– Что же делать? – беспомощно спросил Пантокрин.

– Вызывай старшего беса, – ответил Грязнов-Водкин. – Его обязали тебе помогать. Вот пусть и помогает.

– Ты думаешь? – с надеждой спросил правитель.

– Уверен, – кивнул премьер. – Вызывай.

– Хорошо, – согласился Пантокрин и робко позвал: – Кеша!

– Чего тебе надобно, старче? – отозвался бес. Он уже давно сидел в кресле в дальнем углу кабинета и равнодушно наблюдал за происходящим.

– Так не выпускает город людей, Кеша.

– Не людей, а только вас, козлов. И правильно делает. Вы нам и там сгодитесь. Скоро все вы станете мелкими бесами и снова начнете пакостить людям, но уже тайно, исподтишка.

– Ну зачем же ты так, – укоризненно проговорил Пантокрин. – Мы ведь с тобой друзья, Кеша. Пособи. Останови затопление города.

– В гробу бы я видел таких друзей, – проворчал старший бес. – Меня на это никто не уполномачивал.

– Как же так?! – беспомощно развел руками правитель. – Ведь тебя ж обязали мне помогать.

– Прежние указания отменены. Теперь я тебе, старый хрен, ничем не обязан.

– Кем?! Кем отменены?! – Дряблые щеки правителя затряслись от страха.

– Барханом.

И Пантокрин интуитивно почувствовал, что это конец, конец всему. Старший демон всегда его недолюбливал, а теперь лишь позларадствует. Что же делать, что делать?!

– Ну, Кеша, родной! – стал униженно просить он беса. – Не в службу, а в дружбу – помоги! Я отблагодарю. Честное слово, отблагодарю!

– Ну, надо же! – издевательски рассмеялся старший бес. – О чести, старый дурак, заговорил. О ней надо с молодости помнить, а не тогда, когда тебя прищучило.

– Помоги, Кеша! – Пантокрин упал перед бесом на колени. – Я знаю, – ты можешь.

– Не было мне на этот счет никаких указаний. А без указаний я не могу. У нас с этим строго.

– А кто может, Кеша?

Старший бес подумал, почесал затылок, ответил:

– Пожалуй, лишь Бархан. Только он.

– Неужто больше никто? – растеряно проговорил правитель. Очень не хотелось ему обращаться к этому насмешнику демону, так как заранее знал, что кроме издевательств ничего доброго от него не услышит.

Но беса уже и след простыл. Того тоже не очень-то грело встречаться здесь с высокомерным демоном. Лучше держаться от начальства подальше – так спокойнее.

Пантокрин, кряхтя, с трудом поднялся с колен. Стыдоба какая! Как это он так оплошал? На колени как? Жить совсем расхотелось. Спину ломило. Суставы хрустели и щелкали. Ноги едва держали, дрожа мелко и противно. Вот так бы лег на диван, закрыл глаза и поминай как звали. Без Танечки теперь ничего неохота. Пропади все пропадом!

– Вызывай Бархана, – потребовал Грязнов-Водкин, подступая к правителю.

– Не, не хочу, – захныкал тот. Лег на диван. – Я уж лучше здесь... Я помирать буду. Идите все, не мешайте.

– Я те помру, каналья, в бога, в душу, в мать! – взревел премьер, вновь сграбастал Пантокрина за грудки, поднял с дивана. – Ты сначала прекрати это безобразие, а уж потом подыхай, хрен с тобой.

– Ах, ах, ах! – пришла в себя и закудахтала Тятькина. – Вы, Ваша Гениальность, самый умный, самый необыкновенный! Вы герой! Только вы один в состоянии нам помочь. Умоляю – спасите нас!

Удивительное дело, не грубость премьер-министра, а именно слова директора телестудии привели Пантокрина в чувство, приободрили. Он так привык к таким словам и так сейчас в них нуждался.

– В таком случае, всем выйти, – приосанившись, правитель величественным жестом указал на дверь. – Я буду вызывать старшего демона Бархана.

Когда все вышли, он стал быстро-быстро шептать заклинание вызова Бархана. Ждать пришлось довольно долго. Вдруг, с улицы раздался пронзительный свист, будто летел артиллерийский снаряд либо мина. Окно разлетелось вдребезги и в кабинет ворвался статс-секретарь. Приземлившись точно в центр кабинета, он завопил, как оглашенный:

– Беда! Беда! Караул! Спасайся, кто может! Достукался, старый маразматик! Довоевался, мать твою! Доигрался в шпионов, плесень ты болотная! А знаешь ли ты, сморчок, что город твой тонет? Я пока по улицам бежал туфли замочил. – Демон указал на свои лаковые туфли, из которых били мощные фонтаны болотной жижи, заливая роскошный персидский ковер.

– Здравствуйте, Бархан! Вечно вы со своими шутками, – подхалимски осклабился Пантокрин.

– Не сметь со мной разговаривать таким тоном! – ещё более рассвирипел Бархан. – Перед тобой, гаденыш, чрезвычайный полномочный представитель ада, а не какой-нибудь шишли-мышли на фиг вышли. Понятно, змей ты подколодный?!

– Но я ничего такого. Извините! – вконец растерялся правитель, не зная, как ему себя вести с демоном.

– Молчать, огрызок!! – затопал ногами демон. Ему доставляло огромное удовольствие издеваться над Пантокрином. – Ишь разговорился, "Цицерон", слова не дает сказать. Зачем вызывал, негодяй? Опять Таньку свою потерял? Забудь её, душегуб. Не для тебя девка. Она Грише Орлову предназначена.

– Помоги, Бархан! Спаси город, – униженно попросил Пантокрин.

Статс-секретарь с ответом не спешил. Сел в кресло, достал сигару, раскурил и, с удовольствием затянувшись, сказал:

– Если бы я даже мог, то не стал бы этого делать, Иуда ты Искариот. Потому, как надоел ты мне и твой гнусный городишко хуже горькой редьки. Но, к счастью, я этого не могу, не в моей это компетенции.

– Но почему?! – чуть не плача, проговорил правитель. – Вы ведь старший демон, вы все можете.

– Дурак ты, Пантокрин, и не лечишься. У Орлова слишком прочная связь с Космосом, порушить которую даже сам сатана не в состоянии.

– У этого парня? Шутите?! – усомнился правитель.

– Поверь мне на слово, огрызок. За ним стоят такие силы, что одного их желания достаточно, чтобы от нас с тобой лишь мокрое место осталось.

– Но почему?! Чем это он заслужил подобного покровительства?

– А тем, параноик, что парень знает о жизни такое, чего нам с тобой никогда не узнать. Потому, ему покровительствует сам Создатель, а нам с тобой – всего навсего сатана. И вообще, притомил ты меня, Пантокрин. Век бы тебя не видеть. Я очень рад, что все так случилось. До встречи, злодей! Лелею надежду, что ты попадешь ко мне на пятый уровень. Вот там я тебе и покажу, где раки зимуют. Впрочем, за все свои мерзости, ты достоен большего – минимум, третьего уровня.

И демон исчез. А Пантокрин окончательно понял, что это конец. Больше ему уже никто не в состоянии помочь.

10. Конец города-призрака.

Свобода! Нет, что ни говорите, а в этом слове есть какая-то особая прелесть, можно даже сказать – магическая, завораживающая сила. И что с того, что свободы, в прямом смысле этого слова, никогда не было и быть не должно, что слово это чаще использовалось подлецами в борьбе за место под солнец, нежели – романтиками. Что с того. Уж больно красивое слово! Оно поднимало людей на баррикады. Оно заставляло их идти прямиком в пасть дракона. Вот такое это слово, такая могучая сила заключена в нем.

Григорий с Таней ступили наконец-то на твердую землю, которая если и плавала, то вместе с этой симпатичной и такой родной планетой в нескончаемом и мудром Космосе. Но к такому положению вещей, к такому путешествию люди уже давно привыкли. Орлов оглянулся. Город постепенно погружался в болото. С него с радостными улыбками на лицах бежали люди. Много людей. Сотни, а может и тысячи, таща за собой нехитрый скарб. А хлюндявые... Простите великодушно. Рабочие так вообще шли налегке. Как некогда говорил классик марксизма – им нечего было терять. Среди них Орлов увидел рослого Астахова. Тот издали помахал ему рукой, что-то прокричал. Но Григорий не расслышал и, сцепив руки, поднял над головой, приветствуя Астахова.

Березин опустился на колени и поцеловал землю.

– Здравствуй, Матушка! Кормилица ты наша! Заждалась, голубушка, сынов своих! – говорил он ей ласково. По лицу его струились обильные счастливые слезы. Но он не замечал их.

На востоке медленно карабкалось на небосклон вялое ото сна, ещё дремотное солнце. Зачинался новый день. Это будет самый замечательный день в жизни Григория с Таней и их многочисленных друзей.

И здесь Орлов увидел стоящего неподалеку вихрастого подростка лет двенадцати. Он с удивлением смотрел на невесть откуда взявшиеся толпы людей. Он, вероятно, и о городе-то слыхом не слыхивал. Григорий с Таней подошли.

– Привет, приятель! – поздоровался Орлов.

– Здравствуйте! А откуда их столько? – спросил он, кивая на беженцев. На симпатичном широкоскулом лице его было написано любопытство.

– Долго, парень, рассказывать. А ты куда это такую рань собрался?

– На рыбалку.

– На рыбалку? А где же удочка?

– Здесь, – он потряс большой матерчатой сумкой. – А удилище я на берегу срежу.

– Ясно. Тебя как звать-то?

– Григорием, – солидно ответил парнишка.

– Правда что ли?! – удивился Орлов.

– Ну.

– И меня Григорием. Первый раз тезку встречаю. А фамилия твоя случайно не Орлов?

– Не-а. Соколов.

– Тоже неплохо. А как нам, Гриша, добраться до маршрутного автобуса?

– Здесь автобусы не ходят. Только электрички.

– Постой-постой, а ты ничего не путаешь? Не должно здесь быть никаких электричек.

– Ну как же нет, когда есть! – возмутился парнишка недоверию Григория. – Вот по этой дороге, – он указал рукой, – через полкилометра будет станция. Сколько сейчас времени?

Орлов посмотрел на часы.

– Половина седьмого.

– Ровно через час будет электричка.

– Спасибо тебе. Ну, будь здоров, Григорий Соколов! Удачи тебе на рыбалке!

– Спасибо. До свидания!

Парнишка повернулся и споро зашагал своей дорогой.

Григорий недоуменно пожал плечами. Электричка? Гм. Похоже, город этот, как блуждающий форвард, появляется то в одном , то в другом месте. Может быть они сейчас вообще где-нибудь в Подмосковье? Ничего, Орлов очень надеялся, за время его пребывание в городе-призраке Россия ещё не распалась окончательно. А если так, то они с Таней доберутся и до дома.

В толпе Григорий заметил Кулинашенского. Он обнимал стройную смуглую и красивую женщину за плечи. Рядом стояли их дети – девочка и мальчик. Вероятно почувствовав на себе взгляд Орлова, бывший шеф полиции повернул голову, разулыбался, подошел.

– Со свободой вас, Григорий Александрович!

– Спасибо. А вас вроде поздравлять не с чем. Вы больше потеряли, чем приобрели.

– Зря вы так, Григорий Александрович! – обиделся Кулинашенский – Мы с женой очень даже рады, что все так кончилось. Очень! Я всю жизнь мечтал кроликов разводить. Вот и предоставилась такая возможнеость.

– А где же Пантокрин и вся его команда?

– Их город не отпустил.

– Как так – не отпустил?

– Очень просто. Они побежали было, а он не отпустил, сковал их тела и баста.

– Так, вероятно, и должно было случиться. Нечистой силе нужны лакеи. Все справедливо.

– Да, – согласился Кулинашенский. – Меня бы ждала та же участь, если бы я не помог вам. Это меня и спасло.

– Григорий Александрович!!! – услышал, вдруг, Орлов за спиной могучий рев.

Обернулся. На него на всех порах как два тяжелогрузных локомотива летели Толя и Коля. Их лица ещё можно попробовать "вырубить топором", описать же их невозможно. Столько в них было щенячей радости и восторга.

– Григорий Александрович, вы видите?! – воскликнул Толя, отанавливаясь перед нами, как вкопанный.

– Гришуня! Друг! – заорал более эмоциональный Коля и бросился к Орлову обниматься. – Ты видишь?! Видишь?!!

– Ну, вы. ребята, даете! – Григорий был поражен ни менее их. – Это значит...

– Мы снова стали людьми! – рассмеялся счастливый Коля.

– Положим, чтобы ими стать нам с тобой ещё предстоит потрудиться, возразил умный Толя. – Кстати, мы не одни, Григорий Александрович. Все кто нам помогал тоже здесь.

– Я очень рад за вас, ребята! Поздравляю!

– Спасибо! – ответили они одновременно.

– Невероятно! – воскликнул Кулинашенский. – Чтобы куклявые?!... Нет, в это невозможно поверить.

– Все правильно, Василий Петрович, – возразил Орлов. – Эти славные ребята уже давно стали людьми. А вот Пантокрин и вся его свора – самые настоящие куклявые. Потому-то город их и не отпустил.

– Гриша, а можно мне поцеловать руку Тане? – смущаясь проговорил Коля. – Я давно об этом мечтал. Но когда был куклявым, не решился об этом попросить.

– А что ты меня спрашиваешь? У неё самой и спроси.

– Можно, можно, Коля, – ответила Танюша, улыбаясь. Она подошла к Коле, а затем и к Толе и троекратно рацеловала каждого в щеки. – Спасибо вам за все! Вы замечательные ребята!

Коля был на седьмом небе от счастья.

– Теперь я неделю умываться не буду, – сказал он.

И тут Орлов увидел метрах в двадцати Максима в сопровождении своих помощников. Строгие, целеустремленные, сосредоточенные, они молча пробирались сквозь толпу.

– Я сейчас вернусь, – сказал Григорий Тане и направился навстречу Максиму. Орлов не мог сказать – почему, но ему чем-то нравился этот молодой проповедник. Может быть своей убежденностью и желанием сделать добро людям? Может быть.

– Здравствуй, Макс!

Максим остановился, внимательно и серьезно посмотрел на Григория. Сильный встречный ветер развивал его длинные шелковистые кудри.

– Здравствуйте, брат Григорий! Все это, – он махнул рукой в сторону уже почти утонувшего в болоте города, – ваших рук дело?

– Частично и моих. А ты что, не одобряешь?

– Ну, отчего же, – в замешательстве пробормотал Максим. – Люди рады. Жаль только, что не успел дописать книгу.