Текст книги "Город"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Знаю, – рассмеялся старичок. – Разрешите представиться: старший домовой тринадцатого микрорайона Сигизмунд Третий.

– Очень приятно, – поклонился домовому Орлов. – Я всегда думал, что вы лишь персонаж детских сказок.

– Ну отчего же, – обиделся домовой. – Нас лишь чуть меньше людей. Мы живем почти в каждом доме.

– И у меня есть домовой?

– Конечно. Очень приличный молодой домовой. Я хорошо знал его отца.

– Он что же, моего возраста?

– По нашим меркам, даже моложе. Ему всего четыреста лет.

– Сколько?! – Орлов от удивления поперхнулся воздухом и закашлялся. Отдышавшись, спросил: – А почему я его никогда не видел?

– Потому, что мы живем в другом измерении.

– Понятно, – кивнул Григорий. Гипотезы ученых о существовании других измерений он читал и считал это возможным. – Тогда отчего я вас сейчас вижу?

– Оттого, что здесь все поставлено с ног на голову. Вы, Григорий Александрович, видели где-нибудь город, где нечистая сила живет вместе с людьми?

– Честно признаться, нет. Но каким образом вы обо мне узнали?

– На заседаниии ГЧК.

– А что это такое?

– Городской чрезвычайный комитет, созданный специально для борьбы с вражеским шпионом, То-есть с вами, Григорий Александрович, – улыбнулся Сигизмунд Третий.

– И вы верите в эту чушь?

– Нет, конечно. Но этого хочет правитель Пантокрин. Поэтому все делают вид, что верят.

– Абсурд! Выходит, что вы служите этому негодяю? Но, насколько мне известно, домовые добрые... – Орлов запнулся. Никак не мог подобрать нужного слова. Сказать – "существа", Сигизмунд мог обидеться. Поэтому так и не докончил фразу.

Домовой сделал вид, что не заметил заминки Орлова.

– А вы полагаете, что спасая вас, я служу Пантокрину? – вопросом ответил он. – Дело в том, что в городе практически не осталось порядочных людей. Вот и приходится притворяться, чтобы выжить. Но мы, кажется, заболтались с вами. Неровен час сюда нагрянут люди Кулинашенского.

– Кто он такой?

– Начальник полиции. Вас надо срочно спрятать. Здесь у меня есть приличный подвал, о котором не знает даже нечистая сила. Пойдемте. Домовой вскочил и быстро засеменил вглубь подъезда. Григорий пошел следом. У дальней стены под лестницей находилась дверь. Рядом с ней стоял большой деревянный ящик. Домовой придвинул его к двери, ловко вскарабкался. достал из кармана комзола ключ, потряс им в воздухе, похвастался:

– Я его слямзил у слесарей-сантехников. Здесь находится их комната.

Из этого Орлов понял, что Сигизмунд уже не раз пользовался этим ключем. Будто в подтверждение, тот сказал:

– Здесь я не раз прятал рабочих от полиции.

– Хлюндявых? – решил уточнить Григорий.

– Стыдно, Григорий Александрович! – возмутился домовой. – Это обидное прозвище дали рабочим те, кто сам не привык работать и презирает любой труд.

– Извините!

Домовой вставил ключ в скважину замка и открыл дверь. По крутой лестнице они спустились в подвал и оказались в комнате по стенам которой проходило множество больших труб с вентилями, манометрами и градусниками. Затем они долго шли длинным узким проходом вдоль труб отопления, пока не уперлись в ещё одну дверь. Домовой достал ещё один ключ, открыл её, щелкнул выключателем. Вспыхнул яркий ровный свет люминесцентных ламп, осветивших небольшую, квадратов двенадцать, комнату. Здесь стоял старый обшарпанный диван, такой же допотопный шкаф и крашенная в голубой цвет тумбочка.

– Вот это ваше временное жилье, Григорий Александрович, – сказал домовой. – Располагайтесь.

– Вы сказали – временное? А что же будет потом?

– Оставаться здесь небезопасно. В поисках вас ищейки Кулинашенского перевернут вверх дном весь город. Поэтому, ночью я попытаюсь переправить вас к рабочим. Там вас искать не будут.

– Почему?

– Многие в городе считают, что они ненормальные. Только ненормальные могут работать. Верят, что мозг рабочих поражен страшным вирусом, заставляющим их это делать. Поэтому предпочитают с ними не общаться.

– А как же Агапкины?

– Куклявым это не грозит.

– Так они куклявые?! – удивился Орлов.

– Да, – кивнул головой Сигизмунд.

– Кстати, кто они такие – куклявые?

– Их создал выдающий ученый Березин. Я толком не знаю, как это ему удалось – это хранится в строгой тайне. Со временем Пантокрин мечтал заменить всех рабочих куклявыми. С ними меньше хлопот.

– У них один очень и очень существенный недостаток – если их сильно напугать, то они распадаются. Благодаря этому я и сбежал из автозака.

– Да, это так, – согласился домовой. – Но это лишь на короткое время. Затем они регенерируют.

– Вы хотите сказать – восстанавливаются?! – удивился Орлов.

– Вот именно.

– А что в таком случае станет с рабочими?

– Их превратят в рабочий скот. Березин, поняв замысел правителя, отошел от дел и стал обывателем.

– Да! Дела тут у вас! – покачал головой Григорий. – Послушайте, Сигизмунд, Может быть, вы лучше поможете мне выбраться из этого сумасшедшего города?

– Увы, но только это вряд ли возможно, – развел руками домовой, будто извиняясь за свои слова. – Правом беспрепятственного выхода из города обладает лишь нечистая сила, да агенты тайной полиции для сбора информации.

Орлов почувствовал, как внутри у него будто что оборвалось, стало холодно и страшно.

– Уж не хотите ли вы сказать, что я обречен всю оставшуююся жизнь здесь находиться?!

– Сожалею, но только это так, – печально вздохнул домовой.

– Ничего себе – обрадовали! Что же мне делать? Неужели ваш правитель так силен?

– Как человек – он ничего собой не представляет. Хитрый интриган – не более того. Мелкий. Злобный. Высокомерный. Завистливый. Сила его в том, что ему покровительствует нечистая сила. А с ней он могущественен.

– Но ведь есть же и добрая созидательная сила? Ну, я не знаю – ангелы там, архангелы?

– Есть, но они предпочитают сюда не заглядывать.

– Почему?

– Дело в том, что болото, где построен этот город, было зоной, вотчиной самого сатаны. Здесь накапливалась и распространялась по миру черная энергия зла. Мы домовые поначалу пытались как-то эту энергию нейтролизовать, но ничего не получилось. Теперь, чтобы выжить, мы вынуждены притворяться, что работаем на Пантокрина и его команду.

– Понятно, – кивнул Григорий. – Извините за нескромный вопрос – отчего у вас столь странное имя?

– Прежде и мои родители, и я жили на Востоке. Отсюда и имена такие. А когда возникли славянские племена, я и многие домовые по приказу Космоса перебрались сюда, а восточное имя так и осталось.

– Постойте, постойте! – взволновался Орлов. – Что означает – "когда возникли славянские племена"? Уж не хотите ли вы сказать, вы здесь с того самого момента?

– Именно это я и говорю, – рассмеялся Сигизмунд Третий.

– Фантастика! Сколько же вам лет?

– Две тысячи.

– Две тысячи?! Сколько же лет вы, домовые, живете?

– Видите ли, молодой человек, дело в том, что мы в некотором роде бессмертны.

– То, о чем вы говорите, похлеще этого ненормального города. Бессмертие! Это именно то, о чем мечтает человечество. Скажите, а в чем ваше основное, извините, предназначение?

– Создавать в человеческой семье атмосферу согласия, дружелюбия. Мы нейтрализуем черную энергию, которая неизбежно выделяется людьми в общении между собой. Поэтому, там где мы есть, семьи, как правило, не распадаются.

– А вы общаетесь между собой?

– Да, но только энергиями. Нам запрещено покидать дом.

– Как это – "энергиями"? – не понял Орлов. От услышанного у него голова шла кругом. Появилась даже мысль, что старичок просто-напросто его разыгрывает.

– По вашему – душами. Только в отличие от ваших душ, наши соеденены с разумом, поэтому мы можем общаться между собой.

– Невероятно! Значит вы можете общаться с любым домовым?

– Конечно. Но обычно мы общаемся с родственниками, друзьями. А их у нас много и разбросаны они по всему свету. Нас часто приглашают на торжества, на дни рождения, на похороны.

– Постойте, постойте, но вы ведь сами только-что...

– Сказал, что мы бессмертны? – перебил Григория Сигизмунд Третий.

– Да.

– Я сказал, что мы бессмертны физиологически. Это так. Но много домовых гибнет в борьбе с черной энергией.

– То-есть – с нечистой силой?

– Нет. Нечистая сила нам неопасна. Основную угрозу для нас представляют падшие души людей, живущих на пяти первых уровнях жизни.

– На первых пяти? А на каком уровне находимся мы?

– Здесь, Григорий Александрович, ничем не могу вас порадовать. К сожелению, вы находитесь пока-что на нулевом.

– Ничего себе, обрадовали. А сколько всего уровней?

– Восемнадцать.

– Значит, нам ещё шагать и шагать. Я правильно понимаю?

– Не совсем. То, на каком уровне жизни окажется человек, после его биологической жизни закладывается именно на нулевом уровне. Падшие души обречены находится на Земле. Остальные могут оказаться даже на семнадцатом уровне.

– А кто на восемнадцатом?

– Сам Создатель.

– По нашему – Бог?

– Нет. Бог возглавляет лишь с девятого по двенадцатый уровень.

– Так называемый, рай?

– Вот именно.

– А Создатель?

– Ему подчиняются все, но непосредственно он руководит с тринадцатого по семнадцатый уровнями.

– Значит, Сатана тоже ему подчиняется?

– Разумеется.

– Тогда, почему же он его терпит?

– Значит, так надо.

– Кому – надо?

– Космосу.

– Это трудно понять. Следовательно, и этот город нужен Космосу.

– И этот город, в том числе. Когда-нибудь, надеюсь, вы это поймете.

– А есть кто-нибудь выше Создателя?

Домовой опасливо, оглянулся и, понизив голос до шопота, проговорил:

– Об этом я не могу сказать. Я и так поведал вам слишком много.

– Чего же вы боитесь?! – удивился Орлов. – Ведь нас с вами никто не слышит.

– Вы, Григорий Александрович, слишком наивны и, прошу прощения, очень невежественны. Создатель знает не только о чем мы говорим, но даже о том, что мы думаем.

– Но это невероятно!

– Однако, смею утверждать, что это именно так. Нет ничего тайного, чтобы не стало явным. – Домовой посмотрел на наручные часы, забеспокоился: – Заговорился я с вами. Побегу, а то меня могут хватиться.

– Еще вопрос, – остановил его Григорий. – Вы сказали: "Когда возникли славянские племена". А когда они возникли?

– Около полутора тысяч лет назад.

– Я читал одну научную гипотезу, будто славянские племена вышли из Индии. Это так?

– Нет, это совсем не так.

– Тогда каким же образом они появились.

– Их создал Космос и расселил на ещё не обжитых человеком территориях. Русский народ – один из самых молодых народов на Земле.

– Фантастика! Но для чего Космосу понадобилось создавать новый народ, когда были другие народы?

– Чтобы противостоять козням дьявола.

– Шутите?!

– Нисколько. Ну, я побежал. Договорим после. Закрывайтесь.

И домовой исчез. А Григорий лег на диван и, глядя в грязный потолок с желтыми разводами, долго думал над услышанным. Его прагматичный ум отказывался поверить в услышанное только-что от домового. Но интуиция подсказывала, что все это правда. Каким же профаном и тупицей он был прежде, когда считал, что человек является чуть ли не центром Вселенной. Да что он, многие выдающиеся ученые утверждали, что Земля является единственной планетой, где существует разум. Хотя этот тезис Орлов всегда подтвергал сомнению. Если время и пространство бесконечны, то невероятно, что в бесконечно далеком времени где-то, как и на Земле, не возник разум. А оказывается люди лишь на нулевом уровне развития разума. Да, а где живут люди после свой жизни на Земле и что собой представляют? В следующий раз надо обязательно об этом спросить у домового. Теперь Григорий понимал, что он совсем не случайно попал в этот странный город-призрак, населенный нечистой силой. В жизни нет ничего случайного, все закономерно. Кому-то это было нужно. А может быть нужно в первую очередь ему самому. Вполне возможно. Но неужели же нет выхода из той ситуации, в которой он оказался? В шахматах такие ситуации называются патовыми. Нет, выход, если очень постараться, можно найти всегда. Честно.

И тут Орлов вспомнил о Тане. И забеспокоилось его сердце тревогой за любимую, застучало в груди, заболела душа. Как там Таня?! Что с ней?! И увидятся ли они когда?

8. Великая жертва Максима.

Зенит лета. Прокаленный терпкий воздух, духмяно пахнущий разнотравьем. Огромной ромашковый луг. А посреди него златокудрая девушка Оля. Его Оля. Его любимая, лучше и прекрасней которой не было на всем Божьем свете! На ней цветастый сарафан, а на голове венок из белых ромашек. Она звонко смеется. Просто так. От переизбытка сил. От полноты жизни. От того, что её стройное, гибкое тело живет в полной гармонии с её душой. Она наклоняется к нему, лежащему на траве. Ее голубые глаза становятся глубокими, почти бездонными. Тихо с придыханием говорит:

– Максим, поцелуй меня.

Ведь это было всего каких-то полтора года назад. А кажется, что прошла целая вечность. Даже не верится, что у него была обычная жизнь, как у всех прочих. Прошлое стало таким далеким, зыбким, нереальным. Да и было ли оно вообще?

Родился Максим в семье военного. Его отец – офицер спецназа, высокий, подтянутый, был веселым и мужественным человеком. Он погиб в Афганистане, когда Максиму исполнилось десять лет. А через год его красивая мама вышла замуж за товарища отца, тоже военного, и укатила с ним в Молдавию, оставив сына на попечение бабушек, которые во внуке души не чаяли. Первые два года мать приезжала в отпуск. Но потом родила двойню и поездки прекратились. Больше он никогда её не видел. В письмах она называла его "солнышком", "лапонькой", "заинькой", писала, что очень по нему скучает. Максим всегда испытывал чувство неловкости, даже стыда, когда их читал. Затем, письма стали приходить все реже и реже,

Его бабушка по отцу Вера Дмитриевна была заслуженной учительницей России, а бабушка по матери Варвара Сергеевна – ведущей актрисой драмтеатра. Обе они рано схоронили мужей, жили одиноко и всю свою нерастраченную любовь обернули на внука. Именно они привили ему высокие моральные принципы и жизненные ориентиры. "Человеку дана короткая жизнь, но память об отданной за благое дело жизни вечна", – говорила ему баба Варя. "Только человек, насыщенный верой в себя, осуществляет свою волю, прямо внедряя её в жизнь", – вторила ей баба Вера.

Максим был очень умным и толковым мальчиком, привык быть везде первым: сначала – в школе, а потом – в институте. Бабушки очень им гордились и прочили внуку великое будущее. В конце-концов они и его убедили, что так будет.

Олю он впервые увидел в зале ДК Железнодорожников во время КВНовской встречи между их Техническим университетом и Педагогическим. Оля болела за Педагогический. Она держала плакат, на котором было написано: "Браво!!!", и всякий раз после выступления своей команды, вскакивала, размахивала плакатом и кричала: "Браво!" Максим так и назвал её – "девушка "Браво". Оля ему очень понравилась, но он постеснялся к ней подойти и познакомиться.

Вскоре его приятель Сеня Бочкарев пригласил его на рыбалку с ночевкой, пообещав, что будет отличная компания. Максим согласился. Там, к великой своей радости, он вновь увидел Олю. Они познакомились и стали встречаться. До неё у Максима был кое-какой опыт общения с девушками. Но встречи эти ничего, кроме разочарования, ему не принесли. А Оля... О, Оля! Это было совсем другое. Где-то он услышал фразу, очень ему запомнившуюся: "Любовь это не тогда, когда он и она глядят друг на друга, а тогда, когда они глядят в одну сторону". Так вот, Максим с Олей глядели в одну сторону. А потом... Потом был и ромашковый луг, где он впервые её поцеловал, и признание в любви, и многое, многое другое. Максим понял, что он встретил ту, единственную девушку, замечательней которой он уже никогда и никого не встретит. Он был настолько счастлив и поглощен своей любовью, что на зимней сессии впервые получил две четверки – случай для него невиданный. щОни решили пожениться после окончании учебы.

Так бы, наверное, и случилось если бы не посетившие его Великие видения, предопределившие его дальнейшую судьбу. И он понял, что "не рожден для жизни праздной". У него иная, Великая миссия – донести слово Создателя до каждого человека на Земле. После долгих и тяжких размышлений, Максим понял, что должен пожертвовать своей любовью и сказал Оле, что им надо расстаться. Ее лицо до сих пор стоит у него перед глазами. Сколько в нем было боли, отчаяния, непонимания. Но он должен, обязан был это сделать.

9. Внеочередное заседание ГЧК.

Премьер Грязнов-Водкин слишком поспешил сообщить правителю о пленении супершпиона остального мира, а потому известие о его побеге было для него как гром среди ясного неба. Он рвал и метал. В любую минуту Пантокрин Великий мог пожелать лично побеседовать со шпионом. На его поиски были брошены все силы полиции, её штатние и внештатные агенты, стукачи обыватели и даже часть тюремных надзирателей. Перевернули буквально каждый дом, каждую квартиру, но шпион как сквозь землю провалился.

На следующий день рано утром премьер собрал членов ГЧК на внеочередное экстренное совещание, обвел всех тяжелым взглядом, спросил:

– Ну и кто из вас меня чем порадует?

Вопрос этот был встречен гнетущей тишиной. Он завис над головами собравшихся, будто дамоклов меч. Поникли головы, попрятались взгляды.

– Бездельники! Дармоеды! Соплижуи! – вне себя заорал Грязнов-Водкин, выкатывая глаза и брызжа слюной. – Только и знаете, что куклявок трахать, охламоны! – И разразился наипахабнейшей матерщиной. Члены ГЧК покорно ждали, когда премьер выдохнется. Наконец, спустив клокотавшую в нем злость, Грязнов-Водкин откинулся на спинку кресла, достал носовой платок, вытер взопревший лоб и уже устало, почти равнодушно сказал:

– А тебя, Кулинашенский, в бога, в душу, в мать, я, пожалуй, разжалую до рядовых охранников и пошлю сторожить хлюндявых. Больше будет толку. Совсем работать разучился.

– Обижаете, Петр Антонович! – обиженно воскликнул главный полицейский, благородно тряся двойным подбородком. – Я, можно сказать, верой и правдой...

– Молчать, мать твою! Разгильдяй! Курощуп хренов! – вновь заорал премьер и так грохнул по столу кулаком, что большая пепельница высоко подпрыгнула и, совершив сальто-мортале, высыпала содержимое на несчастного Кулинашенского. – Какой я тебе Петр Антонович?! Я для тебя господин премьер! Понял ты, хрен моржовый?!

– Понял, Пе..., господин премьер, – промямлил несчастный шеф тайной полиции, отряхивая с себя пепел и окурки.

– Понял, – смешно передразнил его премьер. – Это только надо было додуматься – доверить сопровождать шпиона двум куклявым!

– Ну кто же знал, что шпион окажется таким шустрым?

– На то ты и шеф полиции, чтобы все предвидеть. Самому надо было его сопровождать, а не доверяться этим куклам. А ты свою жирную задницу от кресла оторвать не можешь!

На этот раз Кулинашенский счел за лучшее промолчать.

Грязнов-Водкин вновь обвел лица собравшихся тяжелым взглядом.

– У кого есть какие предложения? Меня в любую минуту может вызвать Наисветлейший. Что я ему скажу? Что мы прошляпили шпиона? Вряд ли он этому обрадуется.

Не дождавшись ответа, премьер обратился к Сигизмунду Третьему:

– Что нам посоветует домовой?

Тот заелозил на стуле, откашлялся, смущенно сказал:

– Возможно, шпиона Весь остальной мир вывез вертолетом? – И было трудно понять – то ли это был ответ, то ли вопрос.

Грязнов-Водкин пренебрежительно махнул на него рукой.

– Дурак ты, Зигизмунд, и не лечишься. За все время общения с тобой я не разу не слышал от тебя здравой мысли. Каким вертолетом? О чем ты говоришь, дурья башка?! Воздушное пространство над городом охраняют демоны. А они, в отличие от вас, бездельников, на службе не спят. Спят они после работы с вашими женами. – Премьер громко рассмеялся, посчитав шутку удачной.

Рассмеялись и другие члены ГЧК. чтобы хоть как-то разрядить гнетущую атмосферу.

– А что скажет нам Касаткина? – обратился Грязнов-Водкин к председателю общества гомосексуалистов, по обыкновению "забыв" первую половину его фамилии.

Моисеев-Касаткина сделал вид, что не заметил подобного к себе обращения премьера, Ссориться с ним не входило в его планы. Не тот был момент. Поэтому сдержанно ответил:

– Я давал своим парням задание организовать помощь полиции, но, увы, мы также ничем не можем похвастаться.

– Парням?! – деланно удивился Грязнов-Водкин. Мстительный премьер не мог забыть и простить выходки главного гомосексуалиста на прошлом заседании ГЧК, поэтому сейчас не упустил возможности над ним поиздеваться. Он обвел присутствующих недоуменным взглядом, спросил озадаченно:

– Он сказал – парней?! Я не ослышался?

– Да-да, именно так он сказал, – подтвердил прокурор Василий Хитрый, подхалимски осклабившись.

– Нет, вы только посмотрите, что делается?! – принялся сокрушаться премьер-министр. – Какие-то педерасты уже именуют себя парнями?! Расплодились, крапивное семя! Управы на них никакой не стало!

– А кто же мы, по вашему? – обиженно и одновременно вызывающе спросил Моисеев-Касаткина.

– Черт-те что и сбоку бантик. Ошибка природы. Сукины вы дети! Вот кто вы такие. Вы также похожи на парней, как болотная квакша на царя зверей.

После издевательских слов премьера лицо председателя гомосексуалистов покрылось красными пятнами, глаза гневно засверкали и, уже не сдерживаясь, он саркастически проговорил:

– Не надо грязи, дядя! Что толку, что вы имеете четырех жен. Ведь трахают-то их все равно ваши телохранители.

В ответ раздался душераздирающий рев Грязнова-Водкина. Он схватил со стола пепельницу и запустил ею в Моисеева-Касаткину. Тот не успел уклониться и пепельница ударила его точно в лоб. Он вместе со стулом грохнулся на пол и визгливо завопил:

– Караул!! Убивают!!! – и совсем стал походить на худую бабу. Премьер был прав – у этих гомиков от мужиков осталось лишь одно обличие – не больше.

Отец Валаам истово крестился и повторял: "Свят! Свят!". Остальные члены ГЧК посмеивалсь, сожалея, что пепельница была пластмассовой, а не, к примеру, хрустальной.

В кабинет ворвались два дюжих куклявых охранника и, выпучив глаза, смотрели на премьер-министра – ждали указаний.

– Уберите это дерьмо, – приказал Грязнов-Водкин, указывая на председателя общества сексуальных меньшинств.

– Куда прикажите? – рявкнул старший из охранников.

– В карцер его, сукиного сына! На хлеб и воду. Чтобы научился уважать старших.

– Это вопиющие беззаконие! – вновь завизжал Моисеев-Касаткина. – Я буду жаловаться Наисветлейшему!

Охранники подхватили его под руки и выволокли из кабинета.

– Уф, даже атмосфера стала легче! – проговорил премьер-министр, откидываясь на спинку кресла. – Скоро никакого житья от этих гомиков не будет. Не понимаю, куда только церковь смотрит.

Отец Валаам заелозил на стуле, поправил очки, огладил козлиную бородку, откашлялся, в замешательстве проговорил:

– Но у отца нашего небесного Линитима Искусителя нет прямого запрета гомосексуализма. Кроме того, святые Озалий и Кентукий были в связи, так сказать.

– Вот это и плохо, – вздохнул Грязнов-Водкин. – Потому-то они и расплодились. Давно надо организовать крестовый поход против педерастов.

– Мы, господин премьер, думаем над законопроектом, – откликнулся прокурор.

– Вот это правильно, – одобрил тот. – Только долго думаете. Однако, перейдем к делу. Так что вы предложите мне доложить Наисветлейшему Пантокрину Великому?

– Да, совсем забыл, – хлопнул себя по лбу Кулинашенский. – Нюхач в десятом микрорайоне обнаружил подвал, где скрывался шпион.

Нюхачем в городе звали старого беса, бывшего когда-то в услужении у самого Сатаны, но списанного по случаю утраты зрения. Теперь он проживал в Остальном мире и, как мог, творил людям мелкие пакости. Он обладал исключительным нюхом, которому позавидовала бы любая овчарка.

– Ну и? – встрепенулся премьер.

– Мы обнаружили в этом подвале специально оборудованную комнату.

– Дальше, дальше что?

– К сожалению, дальше ноздри Нюхача были забиты нюхательным табаком и он потерял след.

– Это лишний раз говорит о мудрости и прозорливости нашего Несравненного правителя, – Грязнов-Водкин со значением воздел палец вверх. – У шпиона остального мира в городе оказались сообщники. Пока мы не раскроем заговор, мы не можем спать спокойно. Город в любую минуту может взлететь на воздух.

– Свят-свят! – в страхе прошептал отец Валаам, перекрестившись.

В это время в кабинет влетел первый телохранитель премьер-министра и заорал:

– Господин премьер, вас строчно вызывает правитель!

– Дождался! – тяжело вздохнул Грязнов-Водкин, вставая из-за стола. Ну, ежели что, то я с вас, сукины дети, с живых шкуру спущу и голыми в Африку пущу! – И премьер-министр потряс в воздухе увесистым кулаком, направляясь к двери.

10. Пантокрин сердится.

Правитель сидел за своим огромным письменным столом насупившись, будто сыч, и недобрым взглядом смотрел на вошедшего Грязнова-Водкина.

"Знает! – захолонуло у того в груди. – Какой-то козел исполнил свой патриотический долг – заложил".

– Ну и чего скажешь? – нарочито ласково, растягивая слова, спросил его Пантокрин.

– Неувязочка вышла, Наисветлейший! – упавшим голосом проговорил премьер, стараясь не встречаться взглядом с правителем. – Сбежал шпион по дороге. – И, помятуя, что повинную голову меч не сечет, низко склонил её.

– Это как жа тебя, Петечка, понимать?! – продолжал фарисействовать Пантокрин. – Шутишь ты, али как?!

Грязнов-Водкин прекрасно изучил своего правителя, знал, что последует за этим приторно-елейным тоном Наисветлейшего, и приготовился к самому худшему.

– Какие уж тут шутки! – тяжко вздохнул он.

– Та-а-ак! – протянул Пантокрин, грозно приподнимаясь из-за стола. Но тона не изменил: – А кто это давеча мне докладал, что шпион пойман и все такое?

– Поторопился малость, Наисветлейший. Извини!

Покорность премьер-министра действовала на правителя, как красная тряпка – на быка, – лишь все более возбуждала. И уже не в силах сдерживать клокотавшую в нем ярость, Пантокрин подбежал к премьеру и так звезданул его кулаком в лицо, что, уж на что тот был крепок, но и то не удержался на ногах – упал.

– Я тебе покажу извинения, сучий ты потрох! – заорал правитель города благим матом, топая ногами. В такие вот минуты он чувствовал себя особенно хорошо, ощущал прилив энергии, бодрости, будто молодел разом на добрый десяток лет, а то и на два. – Засунь эти извинения себе в задницу, охламон. Совсем работать, понимаете ли, разучился. На пенсию что ли собрался?

– Обижаете, Ваша Гениальность! – слезно проговорил Грязнов-Водкин, поднимаясь и вытирая носовым платком текшую из разбитой губы кровь. – Не заслужил я подобных слов.

– Молчать, негодяй! – пуще прежнего закричал правитель, брызжа слюной и выкатывая глаза. Вены на его старческой шее настолько вздулись от натуги, что, казалось, вот-вот лопнут. – Ты почему себе позволяешь, когда правитель?!... Пошто перебиваешь?! Я тебя в люди, можно сказать!... Приблизил, понимаете ли, и все такое. А ты – перебивать, засранец! – И правитель попытался вновь ударить премьера. Но тот был на чеку и вовремя уклонился от удара. Это привело Пантокрина в ещё большее бешенство.

– Это ты почему так?! – завопил он, схватил премьера за грудки и принялся трясти, будто грушу. – Если в течении двенадцати часов ты мне шпиона не найдешь, негодяй, разжалую. Будешь старшему бесу гальюн чистить. Понял ты, жирный боров?!

– А может шпиона кто того? – чуть слышно проговорил несчастный премьер-министр.

– Чего – того? – не понял Пантокрин.

– Может прирезал кто? Не мог он сквозь землю провалиться?

– В таком случае, где его труп?

– Ищем, Наисветлейший.

– Это был бы наихудший вариант, – проговорил Пантокрин, немного остывая и возвращаясь на место. – В этом случае мы не выявим его сообщников. А без этого не сможем спокойно спать. Будем все время чувствовать себя, как на вулкане или того хуже – на пороховой бочке.

– А может быть обратиться в к Всевидящему демону? – робко спросил Грязнов-Водкин.

– Хорошая идея, – одобрил правитель. – Только этот подлец уж слишком много берет. Боюсь, что у нас казны не хватит.

– Но ведь речь идет о национальной безопасности, Наисветлейший, раболепно проговорил премьер.

– Н-да, – почесал затылок правитель. – Ты, пожалуй, прав. Здесь никаких денег, ни того. – Он долго в задумчивости смотрел в пространство. Недовольно поморщился, будто у него болел зуб. Пожаловался: – Не люблю я с этими демонами общаться. Гнут из себя, понимаете ли, невесть что. Может, ты с ним поговоришь, а? Я скажу, как с ним связаться.

– Ну что вы, Наисветлейший, – возразил Грязнов-Водкин. – Какой же демон станет со мной разговаривать.

– Тоже верно, – согласился Пантокрин, тяжело вздохнув. – Придется самому... Ты вот что. Ты выйди пока. А то как бы не осерчал. Они, демоны, капризны до невозможности.

– Хорошо, Ваша Генеальность, – сказал премьер-министр. Встал и вышел из кабинета.

Пантокрин покосился по сторонам и стал быстро шептать заклинание вызова демона. Не успел он его ещё произнести, как увидел в кресле за столом, где только-что сидел сам, демона, а сам Пантокрин уже сидел на стуле за приставным столиком. Не нравились ему эти демонические штучки, но ничего не поделаешь, приходится мириться. Потому и сейчас он сделал вид, будто ничего особенного не произошло. Демон Фарух, который сейчас с недовольным видом восседал в кресле правителя, был так себе демоном, без портфеля, слонялся по задвокам Вселенной – контролировал нечистую силу, но обладал уникальными способностями ясновидения. От него невозможно было спрятаться. Он с высоты полета орла мог разглядеть иголку в стогу сена. Серьезно. Поэтому Пантокрин уже не раз обращался к нему за помощью.

– Ты, старый греховодник, мне всю обедню испортил, – недовольно проворчал демон. – Я едва у ведьмы Пантомимы всю её епархию не выиграл в картишки.

– Здравствуйте, Фарух! – почтительно поздоровался Пантокрин. – Но епархия вроде как у церковников?

– У них своя епархия, у нас – своя. Говори – зачем я тебе понадобился?

– Так найти кое-кого надо.

– "Шпиона" своего что ли потерял? – язвительно спросил демон.

– А вы откуда про шпиона знаете?! – очень удивился Пантокрин.

– Бархан рассказал какой ты здесь опять спектакль с этим "шпионом" организовал. Дрянной ты человечишко, Пантокрин. Все тебе надо с кем-то воевать. Неужто за свою жизнь ещё не навоевался?

– Бархан не любит меня, потому освещает события в невыгодном для меня свете, – пожаловался правитель.

– А кого он любит? – тут же согласился с ним демон. – Может лишь себя, да и то по великим праздникам. Как получил должность статс-секретаря, на нас, рядовых демонов, даже не смотрит, мы для него пустое место... Ну, да ладно. Что у тебя стряслось? "Шпион" пропал? Угадал?

– Угадали, – вздохнул правитель.

– Но это тебе будет стоить... – демон подвел глаза к потолку и после некоторого раздумья, выдал: – Сто тысяч.