Текст книги "Зверь"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Значит, довыступался Свистун, – ни то вопросительно, ни то утвердительно печально проговорил Кокарев.

– Значит, довыступался, – подтвердил я.

– Вот сучий потрох! Ведь говорил же я ему – бросай ты карты и всю эту канитель, давай к нам в автоколонну. Так, видите ли, ему не престижно было вкалывать. А теперь престижно лежать в деревянном костюмчике, да?

Но я решил не ввязываться в дискуссию о том, что в наше смутное время престижно, а что – нет. Это могло занять слишком много времени, а у меня с ним и так напряженка. Поэтому спросил:

– Когда ты видел Свистуна в последний раз?

– За день до поездки.

– Когда это было?

– Десять дней назад.

– Зачем он приходил?

– Уговаривал ломануть квартиру одного крутого. Заверял, что дело верное.

– Кто этот крутой?

– А хрен его знает. Какой-то торгаш. Свистун уверял, что у того в квартире денег не меряно.

– Где эта квартира?

– Где-то в районе Площади Калинмина. А более точно Свистун не говорил. Да мне и без разницы.

– И что ты ему ответил?

– Послал к такой матери. Чуть морду не набил.

– Как считаешь – почему Свистун взялся за старое?

– На нем висел карточный долг. Он слил какому-то заезжему фраеру большие бабки. Вот потому и надыбал эту квартиру – расчитывал сорвать большой куш, расплатиться с долгом и чтоб себе ещё кое-что осталось.

– Он мог один пойти на кражу?

– Конечно. У него не было иного выхода.

– Понятно. Ты Шкилета знаешь?

– А кто ж не знает этого побирушку.

– Когда его видел?

– Давно уже, где-то в начале июня в баре "У дяди Вани". Я вернулся из очередного рейса, ну и пошел вечером в бар жажду утолить. Там ко мне Шкилет и подсел, стал пива клянчить. Прилип побирушка, как банный лист к заднице. Пришлось купить. А потом он такое выдал, что я едва со смеху не помер. Шкилет тогда действительно сказал что-то очень смешное, так как при воспоминаниии об этом Кокарев громко рассмеялся, покрутил головой. – Это надо же такое придумать!

– А что такое?

– Да несерьезно это. Врал, сучара.

– И все же?

– Говорил, что скоро богатым станет. Будто его пригласили сниматься в кино, обещали за это тысячу баксов. Представляешь?!

– Что за кино?

– Говорил, что парнуха какая-то.

– Кто ему предложил сниматься?

– Да ты что, веришь всей этой бредятине?! – искренне удивился Кокарев.

– Миша, не буди во мне зверя. Кто здесь кого спрашивает? Повторяю вопрос: кто ему предложил сниматься?

– Говорил, что баба какая-то. Вернее, поначалу к нему в бане якобы пристал какой-то хлюст. Увидел его и говорит: "Хочешь хорошо заработать?" Ну, Шкилет само собой – кто, мол, не хочет. После бани этот хлюст повез его будто бы к этой самой бабе. Ну вот та и предложила сниматься в кино и обещала заплатить тысячу баксов.

– Он говорил кто она такая, как зовут?

– Нет. Сказал только, что очень красивая стерва. Как эта фото... Ну ещё на обложки фотографируется?

– Фотомодель?

– Во-во, она самая. Будто она у них там главная, всем заправляет.

– Они ездили к ней домой?

– Вот чего не знаю, гражданин начальник, того не знаю, – развел руками Кокарев. – Да я и слушал-то эту ахинею вроде анекдота... Хотя постой, Шкилет что-то такое говорил. Точно. Вроде они ездили на море на какой-то корабль.

– Он говорил название корабля?

– Нет, не говорил.

Записав показания Кокарева, я отправился в прокуратуру к Медунову, но его там не застал. Поехал в управление и доложил о результатах Рокотову. Он слушал молча, не перебивая, но когда я дошел до рассказа Кокарева о Шкилета, заметно взволновался, сказал:

– Опять эта кино-дива!

– А что такое?

И шеф рассказал об убийствах подростков и всем прочем. У меня аж скулы свело от злости к этим козлам. Определенно.

– Похоже, что Шкилет тоже участвовал в том кровавом спектакле, сказал я после его рассказа.

– Скорее всего, – кивнул Рокотов. – Завтра в десять Иванов проводит совещание по этому делу. Тебе быть обязательно.

– Хорошо.

Выйдя от шефа, нос к носу столкнулся со Светланой Козициной, то бишь Ивановой.

– Привет, Света! Ты что тут делаешь?

– Здравствуй, Дима! Странный вопрос. Я здесь работаю.

– Значит, вернулась в родные пенаты?

– Вернулась.

– С чем я искренне, от всей души поздравляю шефа и все наше управление.

А она так улыбалась, что можно было натурально ослепнуть и от её красоты, и от этой вот улыбки.

– Свет, ты хоть понимаешь – какая ты обалденная женщина?

– Если и не понимаю, то догадываюсь. А что?

– Догадываться – мало, надо твердо знать, что красота – страшная сила, косит нас, мужиков, хлеще "калашникова". А потому требут весьма осторожного обращения.

– Спасибо, Дима, за совет. Я обязательно это учту в будущем. А что это у тебя такой вид?

– Какой?

– Ошарашенный. Будто за тобой кто гнался.

– Да это все шеф, – вяло ответил. – Прямо не знаю, что делать.

– А что такое?

– Уговаривает на свое место. Три дня просто проходу не дает – переходи да переходи. Представляешь?!

– Ну-ну, – рассмеялась Светлана. – Ты, Дима, иди морочь голову своими байками Сереже Колесову. А мне не надо.

– Вредная ты, капитан, женщина. Откуда столько недоверия к товарищам по службе?

– Майор, подполковник. Майор.

– Поздравляю! Как растут люди! Ты, наверное, и в кадры уходила, чтобы организовать себе звание вне очереди.

Светлана сразу посмурнела, лицо окаменело, а взгляд стал, как у раненой птицы.

– Да, за этим и уходила. Ты, Дима, как всегда прав, – холодно ответила.

А я клял себя последними словами за бестактность. Язык мой – враг мой. Определенно. Ну что я за охламон такой! Почему сначала говорю, а уж потом думаю?! Козел! Она только-только стала забывать о своей неудачной беременности, а я вот он – вылез со своим языком, напомнил. Дураков не сеют, не пашут – сами родятся. Это определенно обо мне.

– Света, а ты знаешь, что твое имя произошло от слова "светлая".

– Ну и что?

– А то, что очень правильное тебе имя дали родители. Ты с моей Светланой, как два светлых пятна в нашей жуткой и мрачной действительности, как две путеводные звезды. Если бы не вы, мы бы давно сбились с пути, растеряли жизненные ориентиры. Определенно.

– Ну ты, Дима, даешь! – рассмеялась Светлана. – Совсем, как мой Сережа.

– Куда мне до твоего генерала.

– Не скажи. Вы очень похожи. Даже фразы одинаковые говорите.

– Это какие же?

– "Ни фига, блин, заявочки", "где-то по большому счету".

– Надо же! – удивился. – А я не замечал. Если так, то я польщен. Походить на твоего генерала не только приятно, но и во всех отношениях почетно.

– Это точно, – серьезно проговорила она. – Я это ему передам.

– И скажи еще, что Дима Беркутов пойдет за ним и в огонь, и в воду, и, если Родина прикажет, пройдет медные трубы.

– Обязательно скажу. До свидания, Дима!

И, дробно стуча каблуками, она гордо понесла свою ослепительную красоту остальному миру.

Каково сказано?! Могу я иногда этакое отчебучить! Еще как могу. Да, а как там поживает мой закадычный друг Сережа Колесов. Спасибо Светлане, что напомнила о нем. Давно я его не разыгрывал. Он, поди, уже истомился по моим приколам, заскучал. Нет, это явное упущение с моей стороны.

В кабинете я застал Рому Шилова, что-то усердно пишущего. Оторвавшись от бумаги, он сказал:

– Тут вас Колесов разыскивал.

Сколько я его не уговаривал обращаться ко мне на ты, но так и не убедил.

– А что ему надо?

– Не знаю. Говорит, что потерял вас.

– Ничего, сейчас он меня найдет. Он на всю жизнь запомнит, что разыскивать меня не только нежелательно, но и во всех отношениях опасно для здоровья.

Я подошел к висевшему на стене зеркалу, скорчил рожу своему отражению и наипротивнейшим писклявым голосом проговорил:

– Сергей Петрович. – Получилось очень похоже. Есть у нас в бухгалтерии такая пискля. Правда, фамилии её я не знаю. Но её и Колесов наверняка не знает.

– Чего это вы? – спросил Шилов с интересом за мной наблюдая.

– Это всего-навсего репетиция, Рома. Каждый актер перед выходом на сцену репетирует перед зеркалом отрывок из своего монолога. Понял?

– А при чем тут это? – не понял он.

– А сейчас начнется сам спектакль. Приготовься. – Я снял трубку, набрал номер и услышал знакомый и до боли родной голос:

– Колесов слушает.

– Сергей Петрович, вас беспокоит Астахова из бухгалтерии. Тут на вас пришел исполнительный лист, – пропищал я.

– Какой ещё исполнительный лист?! – в голосе моего друга слышалось не только недоумение, но и паника. Дело в том, что он патологически боится судебных органов.

– О взыскании с вас алиментов, – пропищал я. – Оказывается, у вас задолжность за три года.

– Да вы что?! – вне себя заорал Колесов. – Какие еще?... Вы там в своем уме?!

– Вы почему на меня кричите, Сергей Петрович?! – обиделся мой персонаж. – Я-то тут при чем. Вот исполнительный лист. Подпись, печать судебного пристава. Я просто хотела узнать – вы сразу погасите задолжность, или её высчитывать из заработной платы?

– Я сейчас, – сказал Колесов и положил трубку. Вскоре хлопнула дверь и послышались торопливые удаляющиеся шаги моего друга.

– Рома, приготовся ко второму акту. Сейчас будет самая кульминация. Да не оставайся сторонним наблюдателем, если Колесов начнет меня "убивать".

Шилов никакк не отреагировал на мои слова, сидел нахохлившийся, красный, сердитый. Похоже, что он сам не раз попадал в подобные ситуации. Они с Колесовым товарищи по несчастью. Потому-то он так за него переживает.

– Что с тобой, Рома? Язык проглотил?

– Зачем вы так?! – неодобрительно проговорил он. – Ведь Сергей Петрович обидется?

– Даже наверняка обидется, – согласился я. – Но не надолго. Он отходчивый.

– Вы, как Говоров. Но тот молодой. У него ещё ветер... А вы? Не понимаю я этого.

– Ничего, Рома, это не страшно. Подрастешь – поймешь.

В это время в коридоре послышался топот. Он стремительно приближался. И вот дверь нашего кабинета распахнулась и в него ворвался красный, как рак, и злой, как черт, Колесов. Увидев меня, с порога зарычал:

– Я так и знал! – подбежал к столу и принялся размахивать перед моим носом крепкими кулаками. – До каких пор ты меня будешь позорить перед всеми?!

– А что случилось, Сережа? – спросил я невинно. – С Людмилой что, или с шефом поссорился? Не бери в голову, все образуется.

– Ты что издеваешься?! Дурак! Ты мне звонил?

– Я пытался, но у тебя был занят телефон. А в чем дело?!

– Роман, – обратился Сергей за помощью к Шилову, – этот тип мне только-что звонил?

– Звонил, Сергей Петрович, – кивнул тот.

– В Спарте стукачей сбрасывали со скалы, – сказал я.

– Нет, ты чего добиваешься, а?! Чего добиваешься?! Хочешь, чтобы я тебе морду, да?! Я могу. Трепло!

– Ну что ты, Сережа, раскипятился, как самовар. Это же шутка. Пора бы уже привыкнуть к моим приколам.

– Вот они где, – Колесов похлопал по своей крутой шее, – твои приколы сидят.

– Э-э, ты это зря. На то и щука, чтоб карась не дремал. Без них ты давно заплесневел бы.

– Это надо же, как все перевернул! – удивился Сергей. – Оказывается, я ещё должен ему спасибо говорить.

– Ну, не обязательно. Я на этом не настаиваю.

– Нет, я все же скажу. Спасибо, благодетель, что выставил меня шутом гороховым! Теперь на меня долго ещё будут показывать пальцем, как на идиота, и рассказывать, как я искал в бухгалтерии испольнительный лист по алиментам. За все тебе искреннее спасибо и нижайший поклон. – Колесов демонстративно поклонился. Затем обратился к Шилову. – Роман Владимирович, ты видел ещё у кого такого друга?

– Видел, – понуро кивнул тот. – У меня точно такой же.

Я встал из-за стола, подошел к Колесову, обнял его за плечи. Он было пытался в раздражении сбросить мои руки, но я этого не позволил.

– Ты, Сережа, все слишком преувеличиваешь. Ты ведь прекрасно знаешь, как я тебя люблю. Наша дружба проверена не только временем, но и совместной бескомпромиссной борьбой за светлые идеалы человечества. Так стоит ли после всего этого так обижаться и так фонтанировать из-за очередной шутки твоего несерьезного друга?

– Трепач! – уже добродушно проговорил мой друг. – Я, наверное, никогда не дождусь когда ты повзрослеешь.

– И не надо, Сережа. Взрослые – они все бяки. Будущее принадлежит молодым.

– Ты хоть представляешь, как я выглядел в бухгалтерии, когда стал требовать у этой Астаховой... Кстати, она вовсе не Астахова, а Казанкина. Когда я стал требовать у неё показать мне исполнительный лист?

Неожиданно рассмеялся Шилов, громко, заливисто, как ребенок, чего с ним прежде никогда не бывало. Мы с Колесовым удивленно уставились на него.

– Я вдруг представил, – сказал Рома, смутившись.

– Никак не пойму, – недоуменно пожал плечами Колесов, – как тебе удаются твои приколы. Я ведь знаю тебя, как облупленного, но постоянно попадаю впросак.

– Это трудно объяснить, с этим надо родиться. Затем долголетние, упорные и систематические тренировки. И, как видишь, – результат на лицо. Теперь работники бухгалтерии неделю будут стоять на ушах и заниматься поисками исполнительного листа на подполковника Колесова.

– Дурак ты, Дима, и не лечишься.

– Это точно, – охотно согласился я. Мир был восстановлен.

Глава четырнадцатая: Иванов. Совещание.

Мне приснился странный сон. Будто стою я у родной прокуратуры жалкий, оборванный. А в ногах у меня перевернутая генеральская фуражка. И я, обращаясь к прохожим, несчастным голосом говорю:

– Подайте, граждане, бывшему государственному советнику юстиции на пропитание кто сколько может!

Мне до того стыдно, что готов провалиться сквозь землю, но понимаю, что иначе нельзя, я должен это делать. И, вдруг, вижу приближающегося Полякова. Хочу отвернуться, чтобы он меня не заметил, и не могу. А он ещё издали заметил меня. Довольный. Улыбается. Подходит.

– Здравствуйте, Сергей Иванович! – говорит. – Рад вас видеть и именно в таком виде. – И бросает в фуражку пачку стодолларовых купюр.

Завороженно смотрю на "зелененькие" и униженно говорю:

– Ну зачем вы, Антон Сергеевич, не нужно. – А сам рад-радешенек какое счастье привалило!

– От меня не убудет, – пренебрежительно махнул рукой Поляков. – А вы, если бы меня послушались, имели бы в тысячу, десятки тысяч раз больше.

– Это конечно, – киваю.

– Ну кто из нас оказался в конечном итоге прав? – спрашивает Поляков и весело смеется. Обводит вокруг руками, будто приглашает оглядеться. – Где же он – тот, кто все это создал? Наивный вы человек, Сергей Иванович! Удивляюсь я вам. Дожили до седин, а все ещё верите этим байкам. Все это создали мы! Это наш мир. Нам им и управлять.

– Это конечно. Извините! Глупым был, – отвечаю.

Полякову очень понравился мой ответ. Он дружески похлопал меня по плечу.

– Ну-ну. У вас ещё не все потеряно. Хотите у меня работать?

– А в качестве кого, простите?

– Какая вам разница. Хотя бы в качестве секретаря. Согласны?

– А что у вас за фирма?

– Преисподняя называетеся, – смеется Поляков. – Слышали о такой?

– Так ведь это же ад? – говорю, а у самого мурашки по спине забегали.

– А вы где сейчас живете?! В раю что ли?! – удивляется Поляков. – Люди уже давно живут в аду, не замечая этого.

И вдруг я отчетливо услышал цокот копыт по асфальту. Причем, рядом. Посмотрел вниз. И вместо дорогих импортных ботинок Полякова увидел копыта с серебряными шпорами. Жуть! Мистика! И мне стало по настоящему страшно.

Проснулся в холодном поту, и ещё долго лежал с закрытыми глазами, приходя в себя. Уф! Присниться же такое. Значит, прочно сидит в моем сознании Поляков, если даже ночью не дает покоя. А он прав – именно поляковы, умные, циничные, расчетливые пришли сейчас к власти. Но отчего я вел себя во сне так бездарно, та не по-мужски?! Странно. Возможно – устал. И эта подспудно копившаяся во мне усталость выскочила этаким слюнтяйством во сне? Возможно. Может быть прав Миша Краснов – уйти на пенсию, и гори все синим пламенем!

Слышу как к кровати подходит Светлана, наклоняется, целует меня в щеку, говорит:

– Просыпайся, соня, а то завтрак простынет.

И улетучиваются мои ночные страхи. И исчезает усталость. Нет, этому придурку Иванову положительно надо лечиться. Ага. Его любит такая замечательная женщина, а он на пенсию собрался.

"Сам дурак! – слышу рядом голос моего постоянного оппонента. – Привык все сваливать с больной головы на здоровую. Хорошо, блин, устроился. Это тебе надо лечиться, долго и основательно."

Но мне не хочется вступать с ним в дискуссию, – она может надолго затянуться. Потому, чтобы отвязаться, говорю неизменное в таких случаях: "Да пошел ты! Еще будут тут всякие меня учить", и делаю вид, что только-что проснулся, открываю глаза, потягиваюсь, говорю:

– Слава Богу, дома!

– Странно, а где же ты ещё можешь быть? – спрашивает Светлана.

– Ну мало ли. Пути Господни неисповедимы. Меня, к примеру, только-что приглашали работать секретарем в преисподнюю.

Светлана смеется.

– И что же ты? Согласился?

– Нет. Но обещал подумать.

– Выбрось это из головы. У нас и здесь дел хватает.

Я отмечаю в ней перемены к лучшему и радуюсь за нее. Три дня назад она мне сказала:

– Не могу я больше эти бумажки перебирать. Осточертело! – У неё был такой вид, что я сразу понял – возражать бесполезно. Лишь спросил:

– И что же ты надумала?

– Перехожу на оперативную работу. Я уже с Рокотовым переговорила.

– Могла бы и меня поставить в известность, – обиделся я.

– Вот, – поставила. Не могу я, Сережа, сидеть в кадрах, когда такое творится. Не могу. Ты должен меня понять.

Я её понимал и где-то по большому счету даже был рад её решению. После прошлогодней не удавшейся беременности что-то в ней угасло. Что тогда произошло? Даже врачи не могли сказать ничего вразумительного. Все развивалось нормально. Но когда пришло время рожать, ребенок родился мертвым. Для Светланы это был такой удар, что она долго не могла после него оправиться. Как она ждала своего первого ребенка, как к нему готовилась накупила ползунков и всего прочего. После этого она ещё больше привязалась к Верочке. Мне кажется, что её даже Катя так не любила. Во всяком случае, так не баловала, как Светлана. На все мои возражения и протесты отвечала: "На то они и дети, чтобы их баловать". Возможно, она права. Возможно, но... Но когда я вижу в палаточных городках беженцев из Чечни многочисленных детей с голодными глазами, вижу маленьких нищенок в проходах метро, беспризорников на вокзалах, в детских приемниках-распределителях, я невольно задаю вопрос: что с ними будет, когда они вырастут? То, что ничего хорошего – это определенно. Равнодушие и жестокость, с которыми они столкнулись в детстве, обязательно прорастут в их душах озлобленностью и неверием. И они непременно отомстят людям за все унижения и обиды, за обворованное детство. Обязательно. Как-то пару лет назад я шел по набережной. Мороз был за тридцать с ветром. И увидел, как прямо на земле, подстелив картонку, сидел цыганенок лет пяти-шести в рваном пальтишке. Сунув голые руки в рукава, он медленно покачивался взад-вперед, что-то слабо мычал, уже ни на что не реагируя. Из ноздрей свисали две зеленые сосульки. Перед ним лежала картонная коробка с несколькими мелкими монетами. Я подошел, тронул его за плечо: "Эй, малыш, ты чего тут сидишь? Ведь замерзнешь". Но он даже не вздрогнул, продолжая раскачиваться и тихо, но жутко подвывать. Он замерзал. Я растерялся и, не зная, что предпринять, огляделся по сторонам. И метрах в двадцати увидел молодую цыганку с грудным ребенком, завернутым в какое-то тряпье, сидящей также на земле. Я подошел к ней, спросил: "Это твой сын там сидит?" Она посмотрела на меня, потом в направлении сына, закивала: "Да-да". "Он же у тебя замерзает". "А-а", равнодушно махнула она рукой. Я достал все имеющиеся у меня деньги, что-то около трехсот рублей, протянул ей: "Вот возьми. Забирай сына и иди в метро. Поняла?" Она выхватила у меня деньги, вскочила, подбежала к сыну, схватила его под мышку, так как тот уже был не в состоянии самостоятельно идти, и поспешила к станции метро. И сейчас всякий раз, когда разговор заходит о детях, у меня перед глазами встает этот замерзающий на холодном ветру цыганенок. А мимо длинной вереницей идут и идут равнодушные люди. И твердый ком подкатывает под горло. А это дело об убийствах подростков? До какой дикости надо дойти, чтобы делать бизнес на крови детей? Это называется туши фонари. Ага.

Однако пора вставать. Сегодня назначил совещание по делу. Надо хоть немного подготовиться и причесать мысли.

В десять ноль ноль почти все были в сборе. Не было, как всегда, Беркутова. Хороший опер. Виртуоз! А вот дисциплина у него явно хромает, причем, на обе ноги. Демонстративно смотрю на часы, затем многозначительно – на Рокотова. Тот пожимает плечами и разводит руками, как бы говоря – тут я бессилен. В это время в дверь постучали. Она открылась и на пороге появился улыбающийся Беркутов.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, Дмитрий Константинович! – отвечаю я на его приветствие. – Вас что, опять "Мутант" подвел?

– "Мутант"? – недоуменно переспрашивает он. – А при чем тут "Мутант"? Он у меня как раз молодец. "Прискакал" одним из первых.

– Тогда отчего же вы "прискакали" последним?

– Требуется объяснить? – с нагловатой улыбкой спрашивает он. Отвечаю. Вчера мне Владимир Дмитриевич сказал про совещание, но не сказал где оно проводится. С половины десятого я, будто бедный роственник, торчал у двери кабинета Говорова и все удивлялся – почему никого нет? Пока не догадался заглянуть к вам, товарищ генерал.

Все рассмеялись. А этот супчик хоть бы хны. Стоит серьезный, сосредоточенный и предано смотрит на меня невинными глазками.

– Вот что они у тебя, Володя, хорошо научились, так это отрабатывать, – говорю я Рокотову.

– Учил бы его кто, – ворчит тот. – Этот тип с этим родился.

– Как же так, метр, – выступил на арену Говоров. – Я пять минут, как из кабинета. Почему же я вас не видел?

– И ты, Брут! – тяжко вздохнул Беркутов. Но тут же нашелся: – Я сам не понимаю, юноша, каким образом вы смогли меня не заметить. Впрочем, с того самого момента, как вас назначили "важняком", вы в упор никого, кроме начальства, не видите.

– Каков нахал! – возмутился Рокотов. – От всех отбрешится. Это надо уметь. Садись и слушай других – больше пользы будет.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – ответил Беркутов, прошел и сел рядом с Колесовым. Что-то шепнул ему на ухо. Тот покраснел, насупился, но ничего не ответил.

Я обвел взглядом присутствующих. Все свои. Сколько я с ними попортил нервов мафии. Нет, все-таки мы молодцы, есть что вспомнить. Да с такими парнями можно горы свернуть. Да и не только горы. Мы бы давно поставили все с головы на ноги, если бы нам не мешали шестерки из Генеральной прокуратуры и МВД во главе с их руководителями. Точно. Правильно говорит пословица: "Рыба гниет с головы". Оттяпать бы, фигуррально выражаясь, эти тухлые головы, глядишь и сохранили бы мы все остальное. А так все весьма и весьма проблематично. Именно эти козлы, верноподданнически выполняя заказ мафии, внедряют в сознание людей (и не безуспешно) махровую психологию частного собственника: "Своя рубашка ближе к телу", "Не подмажешь, не поедешь", "Красиво жить не запретишь", "Кто не рискует, тот не пьет шампанского", "Деньги не пахнут" и тэдэ и тэпэ. Но не на тех напали господа. Сколько раз вы удовлетворенно потирали ручки, считая, что дело сделано, и оказывались в дураках. Так будет и на этот раз. Ваш временный успех ещё ничего не значит, "цыплят по осени считают". Вот именно. Что-то меня потянуло на народный фольклор, будто беременную женщину – на солененькое. И вообще, давно пора переходить к делу.

– Итак, все в сборе, – констатировал. – Начнем пожалуй. Разрешите вам представить старшего следователя Новосибирской транспортной прокуратуры Ачимова Николая Сергеевича. Он будет работать в группе.

Ачимов встал, откашлялся и, смущаясь, проговорил:

– Очень приятно познакомиться! – И снова сел.

За то время, что мы не виделись, Ачимов крепко сдал, стал как бы меньше ростом, ссутулился, посерел лицом, стал каким-то жалким. А это уже плохой признак. Ага. А ведь прошло чуть больше трех лет. И этот синяк под глазом. Что-то в его жизни явно разладилось.

– А вы представтесь, пожалуйста, сами, – обратился я к молодцеватому парню в форме капитана.

Тот вскочил, отчеканил.

– Старший оперуполномоченный водной милиции Костин Валерий Сергеевич.

– Спасибо! Помощники нам очень нужны. Садитесь, Валерий Сергеевич. Старшим оперативно-следственной группы назначается следователь по особо важным делам Говоров Андрей Петрович. Я полагаю, что все вы с ним хорошо знакомы. Все вопросы решать с ним. Вам понятно – какой резонанс вызвало это дело в области и в стране? Оно на особом контроле в Генеральной прокуратуре. О нем каким-то образом прослышали и журналисты. Ко мне уже двое подкатывали с распросами. Предупреждаю – никаких контактов с прессой. А то эти борзописцы такого насочиняют, что мы потом замучимся отписываться. К тому же это будут лишние травмы родителям и близким потерпевших. Андрей Петрович, доложите, что установлено по делу.

Говоров толково и кратко рассказал фабулы обоих убийств, добытые по делу доказательства. В заключении сказал:

– Из сказанного напрашивается вывод: в том и другом случае действует одна и та же банда, руководителем которой является молодая красивая женщина. Поэтому принято решение об объединении обоих дел. Фоторобот женщины составлен по показаниям свидетеля Толкунова. – Андрей открыл папку дела, достал пачку фотографий и пустил её по кругу.

– Каковы, на твой взгляд, версии убийства? – спросил я.

– Главная и, на мой взгляд, наиболее вероятная – убийцы действительно снимали эти кровавые фильмы с целью их дальнейшей продажи. Говорят, что и у нас, и на Западе такие фильмы пользуются особым спросом и стоят очень дорого.

– Николай Сергеевич, – обратился я к Ачимову, – о команде "Орла" есть какие-то известия?

– Пока никаких, Сергей Иванович. Как в воду канули, – сокрушенно ответил он. – Похоже, что они настолько запуганы преступниками, что не скоро теперь объявятся.

– На их поиски брошены все силы, как нашей, так и транспортной милиции, – сказал Рокотов. – Размножены их фотографии и разоланы во все райотделы области. Полагаю, что их поимка – дело ближайшего времени.

– Хорошо бы. Они многое смогли бы прояснить по делу. – Я обвел взглядом присутствующих. – А может быть кто ответит мне на волнующий меня вопрос: отчего преступники действовали так дерзко, открыто и вызывающе? Даже не побоялись зафрактовать судно?

Мой вопрос повис в гробовом молчании. Я продолжил:

– У меня создается впечатление, что преступники не очень высокого мнения о нас с вами и бросают нам вызов. Или я не прав?

– Прав, Сережа, прав, – согласился со мной Рокотов. – Я тоже над этом думал, но пока не нашел вразумительного ответа. Скорее всего, мы имеем дело с гастролерами, которых уже давно след простыл в городе.

– Возможно, возможно, – задумчиво проговорил я. – Но зачем же так светиться? Ведь у каждого преступника есть чувство самосохранения. А у этих, похоже, оно напрочь отсутствует. Что-то во всем этом есть, а вот что именно – никак не соображу.

– Может быть они прибыли к нам из ближнего зарубежья? – высказал предположение Сергей Колесов.

– Не исключено, – согласился я. – А что нам скажет на это наш ас сыска подполковник Беркутов?

– Извините, Сергей Иванович, но подполковник Беркутов лишен слова, ответил он. – Как дисциплинированный офицер он не имеет права нарушить приказа начальства.

– Как старший по званию, я отменяю его приказ, – сказал я.

– Нет, вы из другого ведомства и не имеете такого права, – решительно возразил Беркутов. – Приказ может отменить лишь сам полковник.

– Ты чего тут комедию, понимаешь, ломаешь?! – вспылил Рокотов.

– Ничего я, товарищ полковник, не ломаю, – смиренно ответил Беркутов. – Недавно в присутствии многочисленных свидетелей вы сказали: садись и слушай других. Издал ли я после этого хоть звук? А вы знаете, чего это мне стоило. Но приказ есть приказ. Я не привык его обсуждать.

– Послушайте, подполковник, прекратите этот балаган! – рявкнул Рокотов.

Мой всегда сдержанный друг был сейчас вне себя. Я давно его таким не видел. Да, ему не позавидуешь – этот юморист кого хочешь выведет из терпения. Надо было срочно спасать ситуацию. Сказал:

– И все же, Володя, надо отменить приказ.

Он уставился на меня, будто баран – на новые ворота.

– Какой приказ?! Вы что, издеваетесь?!

– Формально он прав.

– Хорошо, говори, – сдался наконец Рокотов.

– Так вы, товарищ полковник, отменяете свой приказ или как? – все так же смиренно спросил Беркутов.

Нет, этот весельчак и балагур, всеобщий любимец Дима Беркутов вконец зарвался, совсем оборзел. Точно. Но любая ситуация, доведенная до абсурда, вдруг становиться нелепой и смешной. И уже сердится, а, тем более, обижаться становиться просто глупо. И Рокотов весело рассмеялся и сказал даже с нотками восхищения в голосе:

– Ну ты, Дмитрий Константинович, и гусь! Отменяю я свой приказ. Отменяю.

– Спасибо! – скромно поблагодарил подполковник, без тени улыбки, – В таком случае, я воспользуюсь предоставленным мне словом. Последние дни я занимался убийством бывшего квартирного вора Свистунова Виктора Сергеевича по кличке Свистун. По делу одним из главных свидетелей проходит Виталий Попов по кличке Шкилет. Все попытки найти его закончилсь безрезультатно. Он бесследно исчез примерно три недели назад, то-есть прямо перед убийством подростков Сунжикова и Субботиной. Вчера я встречался с другом Свистуна Михаилом Кокаревым и он рассказал мне довольно забавную историю. Примерно в то же время он встретил Шкилета в пивбаре "У дяди Вани", угостил его пивом. Тот ему похвастался, что скоро у него будет куча денег. В бане к Шкилету пристал какой-то хлюст, сказав, что есть возможность хорошо заработать и повез в Академгородок на Обское море. Там на корабле красивая блондинка предложила Шкилету сниматься в порнографическом фильме, пообещав за это тысячу долларов. Вскоре после этого Шкилет исчез. Вот такая вот грустная, но поучительная история.

– И чем же она поучительна? – спросил я.

– Ну как же. Еще Иисус наш Христос, этот помазанник Божий, нам завещал: "Довольствуйся тем. что имеешь. Не будь жаден". Вот жадность фраера и сгубила.

– Что-то я не слышал подобного высказывания Иисуса, – с сомнением проговорил я. – Так ты считаешь, что Попова убили?

– Более чем уверен. Зачем им тратиться на какого-то алкаша, да ещё оставлять в живых такого свидетеля. А нет человека – нет проблем.

– Скорее всего, ты прав. Более определенно я могу сказать, когда будет найдем труп Попова.

– Сделать это будет крайне трудно, если вообще возможно, – ответил Беркутов.

– Почему?

– Сейчас столько заброшенных карьеров, земляных выработок, недостроенных фундаментов, что спрятать труп да так, чтобы никогда не нашли, проще паренной репы. Одна надежда на преступников – лишь они знают место захоронения.