Текст книги "Зверь"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– А кого-нибудь из его постоянных клеентов ты знаешь?

– Одного знаю. Он барменом в "Центральном" ресторане работает. Рыжий такой мордоворот, полный. – Спохватившись, что сказал лишнее, Саша занервничал. – Только ты, Андрей, не выдавай меня. Иначе мне хана. Гомики не любят, когда их засвечивают.

– Будь спокоен Саша, не выдам, – заверил я его. – А как зовут этого бармена?

– Павлом.

– А Игорь случайно не называл своей фамилии?

– Называл, но я её забыл.

– Постарайся вспомнить.

– Ага. Интересная такая... Ново... Ново... Вспомнил! – радостно воскликнул, – Новосельцев – его фамилия.

Это была удача! Из тех, что не часто выпадают на долю следователя. Факт. Я достал из кармана ещё одну сотенную.

– Держи. Заслужил. Спасибо тебе, Саша! А теперь можешь быть свободным. Удачи тебе!

– А как же это... – растерянно пробормотал он, беря деньги.

– Неужели же, Саша, я похож на одного из твоих клеентов.

– Откуда я знаю. У них же на лбу не написано, кто они такие. Ну, если так, то спасибо! – сказал он и покинул машину.

Мне же престояло ещё встретиться с барменом Павлом. Я был убежден, что и на этот раз мне повезет. Удача не ходит в одиночку. Как сказал бы Дима Беркутов – если уж покатило, то это надолго.

Глава десятая: Беркутов. Совсем маленький мордобой.

– Ты чего ищешь? – спросила Светлана. И её голос напоминал дальние раскаты грома, предвещающие приближение грозы. У меня даже мурашки по спине заходили. Страшно, аж жуть!

– А в чем дело, Светочка?! Ты спрашиваешь таким тоном, будто я тебе давно что-то должен и все забываю вернуть. В твоем голосе больше подозрения, чем веры. В чем дело, Светочка? Ведь ещё вчера ты уверяла, что любишь, что жить без меня не можешь. Так что же случилось сегодня? Чем бедный мент опять перед тобой провинился? И когда ты настоящая – была вчера или сейчас? Мне это очень важно знать, любимая. От этого, можно сказать, зависит вся моя дальнейшая жизнь. Ты ведь знаешь, что без тебя мне нет места среди живых.

– Ну, замолол! – вздохнула жена.

– Опять ты, Света, нарываешься и все обидеть норовишь. Если ты что ко мне имеешь, то скажи, не носи в себе. Врачи говорят, что это вредно для здоровья.

– Я спросила – что ты ищешь? – В голосе её вновь зазвучал булат, который носил на поясе блистательный абрек Руслан Татиев, похитивший Светлану в позапрошлом году.

– Свои вещи, вестимо. Или я уже лишен и этого права в собственном доме? Если это так, то ты, Светочка, не права. Нельзя лишать мужа элементарных прав. Это не гуманно и где-то по большому счету бесчеловечно.

– Что конкретно?

– Конкретно – старую джинсуху. Ты знаешь, Света, чем отличается сыщик от всех прочих сограждан? Не знаешь? Нет? Сыщик никогда не может найти своих вещей.

– Та-а-ак, опять цирк начинается. – Ее сегодняшнее настроение не был способен растопить и прометеевский огонь. Определенно.

– Ты это о чем, Светочка? Какой цирк? Ты что, в цирк собралась? А с кем мы девочек оставим?

– Я говорю о твоем цирке, артист. Горбатого могила исправит. Это точно. Что опять задумал?

– Да ничего особенного, честное слово! Просто мы с Ромой Шиловым решили сходить в пивбар, попить пива. Вот и все.

– А зачем тебе понадобился старый джинсовый костюм? На кого ты в нем будешь похож? Сейчас таких даже бомжи не носят.

– Бомжи не носят, а интеллигентные люди – за милую душу.

– Так то интеллигентные.

– Ну и заноза же ты, Светка! – "возмутился" я. – За что обижаешь? За то, что люблю тебя без памяти, готов жизнь отдать, за это?

Лицо Светланы неожиданно сморщилось, скуксилось.

– Боюсь я за тебя, Димочка! – жалобно проговорила она и расплакалась. – Ты на работу уходишь, а я места себе не нахожу. Знаешь, скольких седых волос мне стоило твое похищение прошлым летом. Если бы знал, то не спрашивал.

Нет, что там не говори, а счастливый я, елки, человек. Определенно. Кому ещё так здорово повезло с женой? Уверен – другого такого не найти на всем постсоветском пространстве, а то и дальше.

Я подошел к Светлане, обнял за плечи, прижал к груди, поцеловал в мокрую и соленую от слез щеку.

– Успокойся, родная! Ничего со мной не случится. Ты ведь знаешь, что я заговоренный. Если мы с тобой ушли от хитрого Татиева, то что со мной может произойти в родном городе, где каждый дом встанет на мою защиту.

– А ты забыл, как был ранен в плечо в родном подъезде? – напомнила она мне прошлогодний случай.

– Эка неведаль – в плечо. Я в раннем детстве ранен в голову и то ничего – живу.

– Дурачок! – рассмеялась она сквозь слезы. – С тобой совершенно невозможно говорить серьезно.

– И не надо. Я терпеть не могу серьезных, потому, как все мерзости на Земле придумывают именно они.

– И все же, колись – для чего тебе понадобился старый джинсовый костюм? – вернулась Светлана к прежней теме разговора, насухо вытерая подолом халата свои прекрасные глаза.

– Мне надо побывать с пивбаре "У дяди Вани", кое с кем встретиться и потолковать насчет картошки дров поджарить. А поскольку в этом баре могут находиться мои бывшие клиенты, то мне необходимо внести кое-какие коррективы в свою внешность. Для этого мне и понадобилась старая джинсуха. Теперь понятно?

– Теперь понятно. – Светлана полезла в кладовую и уже через мгновение извлекла из неё темный полиэтиленовый пакет. – Держи свою джинсуху. Дура, что не выбросила. Думала, что сгодится для какой-нибудь работы.

– А это что, не работа?

Из соседней комнаты вышла Настя и, серьезно глядя на меня, спросила:

– Папа, ты научишь меня стрелять из нагана?

– А в чем дело, доча?

– Антон хвастался, что умеет стрелять из нагана. А я не умею.

– Обязательно научу. Как только вырастишь, я буду брать тебя с собой в тир – будешь сдавать за папку зачет по стрельбе. А то я уже отчаялся его когда-нибудь сдать. Договорились?

– Договорились, – все так же серьезно ответила Настя и ушла к себе.

– А кто такой этот Антон? – спросил я Светлану.

– Мальчик из соседнего дома – очередной объект обожания нашей дочери.

– Слушай, в кого она такая влюбчивая? Мне кажется, что она уже перебрала всех соседских мальчиков.

– В отца своего алкоголика. Тот за каждой юбкой готов был бежать без оглядки.

– Вот дурак! – искренне удивился я. – Имея в родовом гнезде прекрасного лебедя, он ещё мог пялиться на общипанных куриц. Потому-то он и плохо кончил.

– Вот именно, – согласилась со мной Светлана.

– Однако, мне пора собираться. – Я вытряхнул из пакета джинсовый костюм, отыскал в шифоньере в жуткую красно-зеленую клетку рубаху, которой я пугал клиентов ещё в сыскном бюро, облачился во все это и сразу стал походить на вокзального бомжа со стажем. У меня даже взгляд изменился стал циничным и наглым. Но это ещё было не все. Вставил в ноздри по деревянному колесику от Светланиных бус, и мой длинный нос теперь напоминал огромный хищный клюв орлана белохвоста. В довершение наклеил пышные усы аля Д,Артаньян. Придирчиво оглядел себя в зеркало. Хорош! От одного вида этого типа можно прийти в священный трепет и отдать последние сбережения. Определенно.

– Ну и как я тебе?! – торжественно проговорил, поворачиваясь к Светлане.

Та, глядя на меня, едва со смеху не померла. По её реакции я убедился, что в пивбаре "У дяди Вани" я буду принят за своего.

– А может тебе синяк ещё сделать под глазом? – сказала Светлана. – У меня есть грим.

– Нет, это лишнее. – небрежно бросил я и, процеловав на прощание жену и дочек, вышел из квартиры.

На улице было жарко и душно. Утомленное солнце тихо с небом прощалось. С роковой неотвратимостью на город надвигалась пора флибустьеров и авантюристов, то-есть тех, кто "честно жить не хочет". Одного из этих персонажей мне было суждено сегодня сыграть.

На стоянке перед домом меня ждал испытанный друг "Мутант". Сосед Толян и на это раз не подвел, – "Мутант" вновь отмечал свою третью или четвертую молодость. Поэтому, стоило мне завести мотор и лишь дотронуться до педали газа, как он так рванул с места, что едва не выбросил меня из "седла".

– Но-но, приятель, поосторожней! – возмутился я. – Не в твои годы совершать подобные рывки. Помни о больном карбюраторе и расшатанной коробке передач.

Но он, подлец, и ухом не повел. Пер вперед так, будто это был для него "последний и решительный бой". И тут я понял причину его бессовестного и безответственного поведения – впереди плавно покачивала великолепными бедрами блондинка "Вольво". Эти прекрасные иномарки – давняя страсть моего друга. Он безошибочно находил их в любой толпе машин. И я смерился. Когда "Мутант" находится в состоянии любовного угара, бороться с ним бесполезно.

В пивбар я решил взять Рому Шилова. После Москвы этот сын тайги обрел несвойственную ему до этого уверенность и мог в одиночку разогнать стадо подгулявших, а потому ищущих подвигов "козлов". Правда, это не прибавило ему красноречия. Но туда, куда мы сегодня направлялись, красноречие было не нужно. Там ценили силу. А один только вид Ромы вызывал уважение и желание ему понравиться. Определенно.

У подъезда Шилова не было. Зная о его дисциплинированности, понял, что случилось непредвиденное. Решил провести глубокую разведку и разобраться в ситуации на месте.

Дверь мне открыла жена Романа Тамара, но, увидев мою образину, в страхе отпрянула назад.

– Да я это, я – Дима Беркутов, – поспешил её успокоить, входя в квартиру. – Здравствуй, Тома!

– Здравствуй! – Тамара скептически меня оглядела. В её взгляде все ещё сквозило сомнение – тот ли перед ней человек, кем он только-что назвался? Ну и видок у тебя.

– Главное, что б человек был хороший.

– Это конечно, – согласилась она. – А что это у тебя с носом?

– Вчера, дурак, решил поработать на ринге с шефом. И вот итог – меня перестала узнавать даже собственная жена. А где ты прячешь нашего героя, всеобщего любимца Рому Шилова?

– Там он, – махнула она рукой в сторону двери в большую комнату. Переживает. А усы-то у тебя! Неужто настоящие?! – продолжала она удивляться моей внешности.

– Здесь все настоящее. Другого не держим, – небрежно ответил я и направился к двери.

Шилова я нашел сидящим на диване. Вид у него был понурый и глубоко несчастный.

– В чем дело, Рома? Что случилось? Что заставило тебя нарушить данное слово?

– А-а! – махнул он рукой. – Я ей сказал, что вы... А она... Спросите лучше у нее.

– Тамара, что он пытался только-что сказать, но так и не сказал?

Она влюбленно смотрела на своего великана мужа и, казалось, не слышала моего вопроса. Наконец, проговорила:

– Да я ничего особенного и не сказала. Просто, когда он стал напяливать на себя старое трико и эту рваную куртку, заметила, что человек в любой ситуации должен выглядеть прилично. А он обиделся и закомплексовал.

– И была глубоко не права, – решил я поддержать Шилова. – К оперу нельзя подходить с обычными мерками. Порой он должен быть и дон Кихотом, и Санчо Пансо, и, если того потребуют обстоятельства, Росинантом одновременно.

– Сказала она! – завозникал Роман. – А как ты сказала?! Ты оскорбительно сказала!

– Тебе показалось, – возразила Тамара.

– Ничего не показалось. Ты даже губы презрительно... У меня ещё пока глаза на месте.

А я смотрел на них и умилялся. Славные ребята! Как они должно быть счастливы, что позволяют себе ссориться по таким пустякам.

– Дурачок! – ласково проговорила Тамара, подошла к мужу, обняла его голову, прижала к себе. – Какой ты ещё ребенок!

– Кончайте эти сантименты, ребята. Рома, нам пора на работу.

В пивбаре "У дяди Вани" я никогда прежде не был, но предполагал, что здесь увижу. Но реальность даже превзошла мои ожидания. Большой зал с низкими потолками буквально плавал в слостых облаках табачного дыма. Пол грязный и заплеванный. Стойко пахло перегаром и вяленой рыбой. В левой половине зала слышался дружный хохот довольно большой компании – травили анекдоты. Справа вероятно бывший шахтер с бывшей шахты сильно и красиво пел: "А молодого коногона несут с разбитой головой". Напротив какой-то хмырь предлагал другому хмырю выйти поговорить, но тот отказывался:

– А чё я там не видел? Если чё надо, здесь говори.

Вдохнув отравленного воздуха, Шилов надолго закашлялся.

– Побыстрее адаптируйся, Рома, к здешней атмосфере. Вполне возможно, что нам с тобой предстоит прожить в ней не один час.

Отдышавшись, он смущенно проговорил:

– Да я ничего. Это так что-то... Нормально.

Я внимательно оглядел зал. Того, кого искал, я нашел в компании поющего "шахтера". Оба сидели с хмурыми лицами, мусолили кружки, с тоской и сожалением глядя, как уменьшается пиво.

– Рома, за мной! – скомандовал я и направился к столику.

– Что такие квелые мужики? – спросил я, садясь за столик. – Как сказал классик – жизнь стала лучше, жить стало веселей. А классики всегда правы.

"Шахтер" прекратил пение, так и недорассказав о несчастной судьбе безвременно погибшего коногона, и оба уставились на меня. В их глазах бродила лютая, как синдром похмелья, злоба.

– А ты чё, такой веселый, да? – хмуро сказал Тятя и злобно сплюнул на пол.

– А ты чё, такой некультурный, да? – передразнил я. – Расхаркался, что верблюд. Смотреть противно! – Я скорчил презрительную мину.

Полное лицо Тяти пошло красными пятнами, а черные глаза стали непредсказуемыми. Он ничего не понимал в происходящем. Мало того, что какие-то незнакомые жлобы без спроса влезли в их компанию, так ещё и, блин, оскорбляют?!

– Ты это на кого, сучара?! – зашипел он, будто очковая змея, привстав. – Да я тебя щас по стенке размажу!

– Малыш, – обратился я к Шилову, – популярно объясни дяде, кто в этом доме хозяин.

Тот молча подошел к Тяте, положил свои ручки ему на плечи и так жиманул, так прижал к стулу, что тот разом присмерел, поняв, что его сто двадцать килограммов жира и требухи ничего в сравнении со ста килограммами стальных мускулов Малыша. И, обращаясь к Шилову, обиженно проговорил:

– А чё он тут, в натуре, права начал качать, кипеш поднял?!

– Ну, во-первых, кипеш поднял ни я, а ты. А я садился за ваш стол с открытым сердцем и добрыми намерениями. Вижу – грустят мужики. Не иначе им "финансы поют романсы". Дай, думаю. угощу их пивом. Во-вторых, из всех человеческих пороков я главным образом ненавижу два – хмаства и невежества. Словом, сильно ты меня, корешок, разочаровал и даже где-то по большому счету расстроил.

– А ты это... Правда, хотел нам поставить? – с великим сомнением, но проблесками надежды спросил Тятя.

– Опять обижаешь. Разве я похож на дешевого фраера, кто бессовестно врет?

– Похож, – откровенно признался Тятя. – В таком случае, неувязачка вышла. Извини!

– Принимается. Вот ведь можешь быть человеком, если захочешь. Малыш, обратился я к Шилову, – принеси нам четыре пива.

– Ага. Я сейчас, – ответил он и направился к стойке.

– Ни хрена себе, "малыш", – усмехнулся Тятя, с уважением глядя в спину удаляющегося Романа. – Он мне чуть руки к шутам не вырвал.

– Тебя как звать? – спросил я его.

– Тятя.

– Кликуха?

– Ну.

– А имя-то у тебя, Тятя, есть?

– Есть. Шурой меня зовут.

В милицейской картотеке он значится, как Конев Александр Семенович.

– А меня Димой. – Я повернулся к певцу. – А ты "шахтер" разговаривать умеешь? Или только поешь?

– Да пошел ты, – огрызнулся тот. – Что ты тут из себя?... Какой я тебе еще?

– Шахтерскую песню вон пел.

– Ну и что? Если ты, к примеру, про летунов будешь петь, то ты уже летчик. Так что ли?

– Да успокойся, Гундявый, – проговорил Тятя. – Чё ты раздергался? Кореш добра нам желает, а ты дергаешься.

Ё-маё! Южанин Валентин Владимирович по кличке Гундявый собственной персоной. "На ловца и зверь бежит". Кажется, нам сегодня здорово покатило. Определенно.

– А ты заткнись! – заорал Гундявый на своего приятеля. – Будет он мне тут ещё права качать. Козел!

По всему, в воровской иерархии Гундявый стоял гораздо выше Тяти. Но это пусть они разбираются между собой. Верно? А мой персонаж не мог пройти мимо подобного хамства, не высказав своего к нему отношения. Определенно.

Я грохнул по столу кулаком и заорал громче пожарной сирены:

– А ну закрой пасть, сученок, не отравляй атмосферу! Ты что, "в законе", что позволяешь базлать при "авторитетатах"? Не слышу бодрого ответа.

Гундявый оказался трусом и здорово струхнул. Поняв, что может нарваться на крупные неприятности, растерянно проговорил:

– Нет, но...

– Я тебе, сявка, могу устроить такой кардибалет при свечах, что будешь считать за счастье задницу мне целовать. Усек?

– Усек, – кивнул Гундявый, прядя от страха ушами. Униженно промямлил, пряча глаза: – Извини!

Вернулся Роман, выставил на стол кружки, спросил:

– Есть проблемы, босс?

– Мы уже, похоже, во всем разобрались, Малыш. – Я взял кружку, поднял. – Предлагаю выпить за знакомство! Кстати, как тебя зовут? – спросил я Гундявого.

– Валентином, – пробурчал тот, виляя глазками, будто собака – хвостом. А в блеклых глазах было что-то темное, нехорошее, противное. С этим типом нужно держать ухо востро. Определенно.

Стали пить пиво.

– Мужики, вы сегодня здесь Свистуна случайно не видели? – спросил я как бы между прочим.

Тятя и Гундявый переглянулись, насторожились.

– А зачем он тебе нужен? – поинтересовался более словоохотливый Тятя.

– Да он мне, козел, долг до сих пор не вернул.

– Какой долг?

– Карточный.

– А ты что, картежник что ли? – недоверчиво спросил Тятя, скептически глядя на мою джинсуху.

– Что, непохож?

– Непохож, – кивнул он. – Картежники – те ли ещё фраера.

– Это у меня имидж такой.

– Каво? – не понял Тятя.

– Имидж, Шура, имидж. Чтобы легче обувать крутых. Но как говорится "имидж – ничто, жажда – все", – проговорил я допив пиво. – А потому предлагаю повторить. Малыш, действуй.

– Ага, я сейчас. – Шилов забрал пустые кружки и ушел.

– Так как насчет Свистуна, мужики? – напомнил я.

– А ты ничего не знаешь? – вопросом ответил Тятя.

– Что я должен знать?

– Его на медни пришили.

– Гонишь?! – "не поверил" я.

– Да чтоб я сдох! – обиделся Тятя моему недоверию.

– Стало быть допрыгался козел, довыступался. Кто же мне теперь вернет бабки?

– Сгорели твои бабки синим пламенем, – рассмеялся Тятя. По всему, ему сейчас было очень хорошо от одной лишь мысли, что кому-то плохо. – И большие бабки?

– Тебе, Шурик, такие и не снились. И кто же его замочил?

– Никто ничего не знает, – развел руками Конев.

– Когда же это случилось?

– Говорят, что прошлой ночью в квартире одной шалавы, – ответил Тятя.

Однако, информация у них на уровне. Определенно.

– Так может из-за ревности кто? – высказал я "предположение".

– Может и из-за ревности, – пожал плечами Тятя.

Вовремя моего диалога с Тятей Гундявый неодобрительно сопел, кряхтел, делал этак глазками, будто намеревался что-то сказать, но все не решался. Словом, вел себя самым наипаскуднейшим образом.

– Что-то ты больно любопытный? – наконец разродился он вопросом, воровато оглядываясь – не притащил ли я сюда ещё кого?

Его поведение мне откровенно не нравилось. Он старался как мог оправдать свою неблагозвучную кличку. Его отвратное поведение говорило за то, что этот затюканный жизненными обстоятельствами, безденежьем и старыми долгами прохиндей многое знает об обстоятельствах смерти Свистунова. Определенно. В мою задачу входило – вытянуть из него эту информацию.

– Если бы ты, Гундявый, (я решил, что своим поведением он потерял право называться человеческим именем) лишился стольких тугриков, то ты бы сейчас волосы рвал на этой самой от отчаяния и возмущения.

– Ну-ну, – многозначительно ухмыльнулся он.

Вернулся Роман с пивом, поставил кружки на стол.

– Малыш, нашего клиента пришили.

Роман сделал глаза по чайному блюдцу, очень натурально растерялся:

– А что же теперь делать, босс?!

– Спроси что-нибудь полегче.

– А как же эти... деньги? Как?

– Плакали наши денежки, Малыш. Да ты не грусти, относись к жизни философски – "если звезды зажигаются – значит это кому-то нужно". Верно?

– Какие звезды? – лицо у Шилова было таким, будто его только-что ударили об забор. Молоток! Хорошо справляется с ролью мальчиша-плохиша сила есть, ума не надо.

– Это я, так сказать, фигурально выразился. А применительно к нашему случаю можно сказать – никогда не жалей о потерянном, тем более, о бабках. Мой старый кореш Женя Горбачев любил повторять: "Деньги – навоз, сегодня нет, а завтра – воз". И был где-то по большому счету прав.

– Так-то оно так, но жалко, – почесал затылок Роман.

– Жалко у пчелки, Малыш, – проговорил я назидательно. – Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. Заруби это себе на носу, "сынок", и тогда вырастишь настоящим крутым мужиком. – Вновь обратился к Тяте и Гундявому: – Мужики, где мне можно купить приличный тесак?

– Нож что ли? – решил уточнить Тятя.

– Ну да. Желательно охотничий. – Говоря это, я прекрасно осознавал, что рискую. Но риск – благородное дело, особенно в нашей работе. Решил играть в открытую, проверить своих новых "друзей" на вшивость.

Как я и предполагал, после моего вопроса Гуднявый засопел ещё более громко и мерзко, изираясь вокруг. Тятя же по-прежнему был доверчив как младенец и открыт всему свету.

– Гундявый, – обратился он к приятелю, – помнишь ты на медни показывал мне нож? Может, продашь мужикам?

– Какой еще... Дурак! – вспылил и очень заволновался тот. – Ботало! Язык бы тебе... Укоротить бы чуток.

– Да ты чё?! – очень удивился тот его реакции. – Чего я такого сказал? Ведь это же свои кореша.

– Ну-ну, – вновь многозначительно ухмыльнулся Гундявый, глядя по сторонам крапленым взглядом. Засуетился. – Пойду, отолью чуток. – Встал из-за стола и по-стариковски маленькими шажками засеменил куда-то за стойку бармена.

– Что это с ним? – спросил я Тятю озадаченно, глядя вслед хилой удаляющейся фигуре.

– Не бери в голову, – пренебрежительно махнул тот рукой. – Гундявый он и есть – Гундявый.

Но я не разделял его беспечности. Нет. Интуиция мне подсказывала, что Гундявый не просто так смылся, а с очень серьезными намерениями. Своей интуиции я привык доверять. Она, как верная жена, ещё не разу мне не изменяла. Потому стал готовиться к любым неожиданностям. Они не заставили себя долго ждать. Минут через пять Гундявый появился в сопровождении двух амбалов не менее полутора центнеров каждый. На их не обезображенных интеллектом лицах по мере приближения к нам все более вызревало что-то темное, нехорошее. И я понял – мордобоя не избежать.

Один из амбалов, более массивный и свирепый, по хозяйски подошел к нам, допил пиво Гундявого, скорчив при этом мину, будто проглотил хину, и, зависнув над столом, будто стервятник над падалью, злобно прорычал:

– И хто здеся, значица, любопытный?!

Я сделал вид, что не только не слышал вопроса, но и в упор не видел самого амбала. Сидел и медленно тянул пиво.

– Вот он, – услужливо проговорил Гундявый и ткнул в мою сторону пальцем.

– Ты хто такой, земеля? – теперь уже нарочито ласково проговорил "стервятник", обращаясь конкретно ко мне и ослепляя золотой фиксой. – Чего тебе от наших мужиков надо? Почему мешаешь им культурно отдыхать?

– Так это же мент, Свист! – радосто и возбужденно проговорил второй амбал. – Бля буду, мент! Усы, паскуда, нацепил и думал, что мы его не узнаем. – Его огромный нос-ладья задергался, будто почувствовал приближение навигации.

Его внешность мне и впрямь показалась знакомой. Когда-то давно наши линии жизни на короткое время пересекались. Определенно. Попытался вспомнить – где и когда? Но вспомнить не смог. Посмотрел на Романа. Лицо его было по-дауновски спокойным и безмятежным. И это вселило уверенность.

– Ходют тут разные, – проворчал я. И, подняв глаза на фиксатого, спросил: – Чего тебе надобно, сирый? С такой харей вкалывать надо или воровать, а не побираться да пиво по столам сшибать.

От подобного нахальства фиксатого явно заклинило. Жирное его лицо вызрело до ярко-малиновой спелости. Он лупил на меня зенки, силился понять – что же происходит? Но ничего не получалось. По его твердому убеждению, я от одного только его вида должен был натрухать в штаны и молить о прощении. А вместо этого я имею наглость над ним издеваться. Его огромная лапища нашарила на столе кружку и та вмиг из предмета дружеского застолья превратилась в грозное оружие.

– Ты это кому, сука?! – наконец выдохнул он. – На кого?! Да ты меня... Да я тебе! – И стал медленно поднимать кружку.

Но воспользоваться ею до конца не смог. Рома стремительно вскочил, перехватил его руку и с силой дернул на себя, подставив бедро. И огромная туша мастодонта, совершив красивейшее и изящнейшее по исполнению сальто-мортале всей своей массой обрушилась на стол. Тот не выдержал тяжести, ножки его разогнулись, он распластался на полу и стал походить на здоровущую черепаху. Только вместо черепашьей головы была ревущая, будто изюбр во время гона, голова фиксатого. Малыш наклонился и локтем ударил бугая в позвоничник чуть ниже шеи. Рев сразу перешел в бессвязное бормотание, означавшее, что фиксатый потерял всякий интерес к происходящему.

Приятель Свиста, мой давний клиент, которого я так и не вспомнил, следил за происходящим с открытым ртом и никак не мог врубиться – что же, в натуре, произошло, почему кореш лежит на полу, как последний фраер и все такое?

Малыш повернулся к нему и спросил:

– Ты тоже хочешь?

– Не, не хочу, – откровенно признался тот, трусливо прядя ушами и отступая.

– Тогда пошел вон.

– Ага. Понял, – подхалимски осклабился тот и, повернувшись, позорно бежал с поля боя.

А Гундявый мучился переживаниями, будто согрешившая монашка угрызением совести, смотрел на Малыша, как кролик – на удава, понимая, что ничего хорошего ему от того ждать не приходится. Он хотел было последовать примеру моего бывшего клиента, но его подвели ноги, напрочь отказав слушаться. И теперь он стоял жалкий, гнусный, противный, как живой памятник-назидание всем стукачам на свете, и обреченно ждал своей участи.

– А что с этим делать, босс? – спросил Роман, кивнув на Гундявого.

– Бери с собой, Малыш. Он нам ещё понадобится, – ответил я, вставая. Повернулся к Тяте. – Извини, Шурик, за порушенный вечер. Но, видит Бог, ни мы в этом виноваты.

– Да кто ж знал, в натуре, – ответил тот ошарашенно, будто извиняясь за случившееся.

– Впредь будешь более разборчив в выборе знакомств.

– Это конечно, – согласился Тятя.

– Ну, будь здоров и не кашляй!

– Покедова.

Шилов сграбастал Гундявого, сунул его под мышку и направлися к выходу. Тот, не оказывал ни малейшего сопротивления. Я направился вслед за ними, сопровождаемый хмурыми, злобными, одобрительными, снисходительными и прочими взглядами завсегдатаев бара.

Роман бросил Гундявого, будто баласт, на заднее сидение "Мутанта", сел рядом. Я завел мотор и мы медленно покатили в сторону Оби. Выехав на Большевистскую, направил своего "динозавра" прочь из города. Минуты через три раздался жалкий, обеспокоенный голос Гундявого:

– Что вы хотите со мной сделать?

– Как что?! – очень я "удивился" самой постановки подобного вопроса. Башку открутим и в Обь. По-моему – это будет справедливо. Как ты считаешь, Малыш?

– Очень даже справедливо, босс.

– Нет-нет, вы этого не можете! – жалобно захныкал Гундявый.

– Еще как можем. Такова участь всех стукачей и предателей. А ты считаешь, что за свое паскудство заслуживаешь иной участи? Если это так, то спешу заверить – ты глубоко ошибаешься и Малыш очень скоро тебе это докажет.

– Не надо, прошу вас! – захлюпал носом наш "герой", давясь соплями. У меня мама... Она этого не переживет!

– Мама! – передразнил я его. – Ты никак нас разжалобить хочешь? Не выйдет. Что же ты, негодник, о маме не вспомнил, когда закладывал нас этим плохишам? Нет, за все отвечать надо. Иначе в мире будет такой бардак, что ни приведи Господи. Я правильно говорю, Малыш?

– Точняк, босс! – радостно подтвердил Шилов. – Да я ему, гаду, сейчас башку откручу. Тут и делов-то. – Он потянулся ручищами к шее Гундявого.

– Не надо! – благим матом заорал тот и забился в истерике. – Простите меня! Я больше не буду!

После небольшой паузы, во время которой Роман уже обхватил голову несчастного Гундявого пальцами, будто стальным обручем и был готов "исполнить" справделивый приговор, я его остановил.

– Погоди чуток, Малыш. Не отнимай у него права на последнее слово. И что же ты нам скажешь, Гуднявый, прежде чем покинуть этот бренный мир? Стыдно ли тебе за свое паскудство?

– Стыдно! – обливаясь горючими слезами, совсем упавшим голосом проговорил он, отчаявшись разжалобить наши каменные сердца.

– И тебя жжет позор?

– Жжет, – кивнул он. И сделал последнюю попытку: – Простите меня, кореша, а?!

– Это хорошо, что жжет. Значит и в тебе осталось ещё что-то человеческое. Поэтому не могу отказать тебе в последнем шансе надежды.

– Спасибо! – униженно поблагодарил Гундявый и верноподданнически добавил: – Я все, что могу. Все, что прикажите. Падлой буду! Верьте мне, кореша!

– Поживем – увидим, – философски изрек я. – Ты должен честно и прямодушно рассказать нам все, что нас интересует. Иначе... Ох, Валя, я даже боюсь подумать, что может быть иначе.

– Я готов, – тут же заявил Гундявый и даже перестал плакать.

Я понял, что клиент дозрел окончательно и пора приниматься за дело, ради которого собственно и был сооружен весь этот минитеатр. Остановил "Мутанта", нажал на кнопку встроенного в приборную доску диктофона.

– Итак, первый вопрос: о каком ноже говорил Тятя?

– Ну, был у меня. Я ему показывал.

– Что за нож? Как он выглядел?

– Здоровый такой тесак. Охотничий. Красивый.

– С наборной ручкой из цветной пластмассы?

– Ну.

Я достал фотографию ножа, показал её Гундявому.

– Такой?

– Точно! – удивился он. – Тот самый.

– Где ты его взял?

– У Шкилета за бутылку купил.

– Виталия Попова?

– Ну.

– Когда?

– Да с месяц тому назад. А может и больше. Он, сволота, в запое был. Вот нож и того, за бутылку.

– Что ты с этим ножом сделал?

Лицо Гундявого напряглось, стало землистым, нехорошим.

– Потерял я его, в натуре, – глухо проговорил он, отводя взгляд.

Он беспадонно врал. Это было видно невооруженным взглядом. Да он и не пытался этого скрыть.

– Ты что же, скотина, нам лапшу на уши вешаешь?! – "возмутился" я. За кого нас держишь? За дешевых фраеров? Не возбуждай Мылыша. Он этого не любит. Верно, Малыш?

– Да я ему, суке, пасть порву! – взревел Шилов громче пожарной сирены и угрожающи оскалил зубы.

Гундявый вновь крупно затрясся тщедушным телом, заплакал, заскулил виновато, будто щенок наделавший лужу в коридоре, и, давась слезами и соплями, жалобно проговорил:

– Пожалейте, корешки! Меня ж за это пришьют, в натуре!

Моя интуиция сделала стойку, словно спаниель, почуявшая знакомый запах. И я понял, что сейчас услышу ответ на главный вопрос.

– Этот нож ты отдал Тугрику? – неожиданно для себя спросил я.

– А откуда ты... – вновь удивился Гундявый и даже на какое-то время перестал плакать. Но потом заревел пуще прежнего. Смотреть на него было неприятно, даже противно.