Текст книги "Зверь"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

В это время подъехал автофургон КамАЗ с водкой, и мы разгружали его до обеда.

– Все, шабаш, мужики! Обед! – объявил бригадир.

Утром Тома мне буквально навялила пирожки с мясои и рисом. Я отказывался, но она настояла. Сейчас, после физической работы, они оказались очень кстати. Я сел на ящик, достал из полиэтиленового пакета сверток с пирожками. Удивительно, но они ещё были теплыми. Стал есть. Вскоре на соседник ящик присел Василий, долго шарил по карманам, затем спросил:

– У тебя, Рома, сигаретки не найдется?

– Я не курю, – ответил.

– Что, никогда не курил?

– Нет. А зачем? Баловство это.

– Ну, ты титан! – почему-то очень удивился и восхитился Василий. – Сам откуда будешь?

– Из Барабинска.

– Да ну! – ещё больше удивился он. – И где же ты там вкалывал?

– В вагонном депо, осмотрщиком вагонов.

– Вон оно как, – разом посмурнел Василий. – Врешь ты, Рома. Я сам из Барабинска и всех мужиков там знаю.

Вот когда я удивился этой... Как ее? Прозорливости Беркутова и ещё больше его зауважал. Но хоть и был подготовлен к подобной ситуации, но в первый момент растерялся.

– Так я того... этого... С зоны я недавно слинял. А кто меня на работу возьмет с судимостью. Верно?

Моя неуверенность была замечена Василием.

– Я слушаю, – холодно проговорил он, сверля меня недоверчивым взглядом.

– Вот мне кореш и сварганил ксиву, чтоб без заморочек. Только ты это... Если кому, то башку откручу.

Угроза возымела действие. Подозрительность его разом растаяла. Он заелозил на ящике, испуганно огляделся по сторонам, повел жилистой шеей с острым кадыком, будто её свело судоргой.

– За кого ты меня, Рома, принимаешь. Что я не понимаю что ли. А за что сидел?

– Да так, одному козлу рога обломал. Слишком ботать любил о чем не положено, – сказал со значением. – Понял, Вася?

– Да, понял я, Рома. Понял. Будь спок!

Но я понимал, что слова не всегда приводят к желаемому результату. Нужен был наглядный пример. Иначе можно будет завалить всю операцию. Достал из кармана монету в пять рублей, зажал её пальцами, поднатужился и согнул пополам.

– Ну ты, блин, даешь! – восхитился Василий. – Титан! Где ж ты нагулял такую силищу? Железками занимался или как?

– Такой от природы. В нашем роду все такие. Так вот, Вася, если что, если кому сквозанешь, то с тобой то же будет.

– Рома! Могила! Бля буду! – клятвенно пообещал Василий и даже сложил руки лодочкой на груди.

Теперь я был уверен – о нашем разговоре он никому не скажет. Спросил:

– Слушай, Вася, а зачем к нам везут водку из Барнаула, когда у нас своей навалом?

– Ха! Из Барнаула! – хмыкнул он.

– Я ты хочешь сказать, что она не из Барнаула? Но я ведь собственными глазами видел наклейки?

– С их возможностями можно сварганить и коньяк "Наполеон" – не отличишь от настоящего.

– А кто они такие?

Василий понял, что сказал лишнее. Вновь заелозил на ящике, занервничал.

– Ты, Рома, не вникай в это. Не советую. Наше дело маленькое: бери больше, кидай дальше. Хоть ты и крутой парнишка. Но у них на каждую крутую задницу есть свой хрен с винтом. Против лома нет приема. Понял?

– Как не понять. Да мне это до фени, – ответил я, закрывая тему.

Похоже, что я вовремя здесь оказался. Очень вовремя. Еще, можно сказать, не успел начать, а уже получил такую ценную информацию.

После обеда мы загрузили несколько машин клиентов. К концу работы бригадир спросил меня:

– Деньги есть?

– Есть. А зачем?

– Ну ты, парень, даешь! – удивился он. – А кто обещал упоить нас в стельку?

– Ах, это... Я готов.

– В таком случае, дуй в конец склада. Там за перегородкой увидишь красивую бабу. Это Людмила Лисьева. Она тебе организует все как надо.

– Хорошо. Так я побежал?

– Постой. А закусон?

– Ах, да. Я как-то не того.

– Пойдешь во второй склад. Там есть магазин. Скажешь девчам, что ты от Панкратова-рыжего. Они мои запросы знают.

Лисьева оказалась действительно очень красивой девкой, грудастой, фигуристой. Оценивающе осмотрела меня, облизнула яркие полные губы, спросила, слегка картавя:

– Ты кто такой, парень? Новенький?

– Ага. В бригаде Панкратова. Обмыть это дело надо.

– Как звать?

– Романом.

– Красивое имя. Женатый?

– Ага. Только жена у меня это... в Барабинске пока.

– Подходяще, – подмигнула Людмила. – Дети есть?

– Нет пока. Не до этого.

– Баб любишь?

– А кто ж их... Люблю.

– А ты ничего, Рома. Приятный парень. Сколько, говоришь, бутылок надо?

– Пять.

– Всей бригадой будете пить?

– Ну.

– Тогда бери семь. Чтобы потом не покупать. Я этих кадров знаю. Им по бутылке мало.

– Тогда давай семь.

Она принесла семь бутылок водки "Столица Сибири", разом запотевшие, вновь подмигнула.

– Свежайшая. Только-что из холодильника. Настоящая, без подделки. Отравляйтесь на здоровье!

Похоже, здесь все все знают и даже не пытаются это скрыть. Все все знают, одна милиция не знает. Впрочем, и милиция может знать, но сознательно закрывать глаза. Не бескорыстно, конечно. Черт знает, что творится!

– Ты где, Рома, устроился? – спросила Людмила.

– У корефана пока остановился. А что?

– А то давай ко мне, – неожиданно предложила она.

– Ну, ты даешь! – растерялся я.

– А что, кровать у меня широкая, подушки, – она демонстративно потрогала свои большие груди, как бы взвешивая их, – мягкие. – Игриво рассмеялась.

– Ну, ты даешь! Я как-то не того... Надо подумать.

– Только скорее, Рома, думай. Я редко кому такое предлагаю. Обычно сами навяливаются.

– Ага. – Я составил бутылки в пакет и натурально сбежал.

Мы устроились на улице недалеко от склада в закутке за деревянным столом, столешница которого была отполирована костяшками домино. Денис Панкратов на правах тамады разлил первую бутылку водки по стаканам, поднял свой, сказал:

– Ну что, Рома, давай выпьем за то, чтоб тебе здесь хорошо жилось, чтоб хотелось и моглось!

Мужики рассмеялись. Выпили. Мне тоже пришлось выпить.

Когда они выпили по второй (я отказался, они не настаивали), к нам подошел Захарьян. Я его сразу узнал по описанию Беркутова.

– Привет честной компании! – приветствовал он нас. – Что празднуем?

– Да вот Рому прописываем, – ответил бригадир, кивнув на меня.

Захарьян сфотографировал меня цепким взглядом, сказал:

– Ну, ну. Только чтоб без шума, мужики.

– Будь спокоен, Тофик. Все будет в полном ажуре, – заверил его Панкратов. – Накатишь?

– Нет, я ж на дежурстве, – неуверено отказался Захарьян.

– Да что такому амбалу, как ты, будет со ста граммов, – сказал Денис, наливая почти полный стакан водки. – Дежурить станет веселее.

– Ну разве-что немного, – Захарьян взял стакан, обратился ко мне: Как звать?

– Романом.

– Будь здоров, Роман! – Он выпил водку одним глотком, закусил шматом колбасы. Спросил Панкратова: – Долго собираетесь здесь сидеть?

– Как масть пойдет, – подмигнул ему Денис.

Часа через полтора, когда мужики были уже в крепком подпитии, на территорию базы въехала белая "Вольво". Я видел, как Захарьян подбежал к машине, просунул голову в окно. Затем, открыл дверцу и сел на переднее сидение.

– Кто это? – спросил я бригадира, указывая на машину.

– Хозяин, – ответил он заплетающимся языком.

– Чей хозяин?

– Наш, естестев... Естественно.

– А эта... Как ее? Дунаева?

– Она – директор базы. А он – хозяин. Разницу секешь?

– А кто он такой?

Панкратов уставился на меня осоловелыми глазами, громко икнул.

– Ты чё, Рома, тупой? Я ж сказал – хозяин.

– Как его фамилия?

– А тебе зачем?

– Просто. Интересно.

– Завьялов Вадим Вадимымовиич. От, блин! Я кажется уже того... тяжелый.

– А чего это сторож к нему в машину?

– Какой сторож?

– Ну этот, который подходил?

– А-а, Тофик. В какую машину?

– К Завьялову.

– К Завьялову? – Панкратов долго тупо смотрел на меня, что-то соображая. – Ах, к Завьялову. А хрен его знает. Значит, у них дела какие-то. Вообще-то, Тофик он так, а сам крутой. Понял?

– Понял, – кивнул я.

В это время Захарьян вышел из машины, захлопнул дверцу. "Вольво" развернулась и выехала с территории базы.

"О чем они, интересно, говорили? Вот бы послушать", – подумал я. Но и то, что я узнал в этот первый день было очень даже много. Как бы мне поближе познакомиться с Захарьяном? Что бы такое придумать?

Глава тринадцатая: Иванов. Уравнение с двумя неизвест

ными.

Я ещё раз перечитал показания Северного. Полный мрак! Ничего не понимаю, хоть убей! Может быть у меня уже начинается старческое слабоумие? Не рановато ли в сорок три года? Ученые утверждают, что в этом возрасте самый пик формы. В смысле мышления. Да и во всем остальном, если верить Светлане (а ей можно и нужно верить) я ещё куда с добром. Так что рано записываться в старики. Тогда почему я до сих пор никак не могу понять поведение наших оппонентов, объяснить их поступки? Впервые встречаю дело, где все построено на сплошных алогизмах. На какой, прошу прощения, хрен шикарной блондинке режиссеру понадобился этот убогий официант и почему в первый же вечер знакомства она затащила его в свою постель? Абсурд! И так по всему делу. У меня такое впечатление, что кто-то умный и хитрый сознательно водит нас за нос, да ещё посмеивается при этом. Ага. Взять хотя бы с этим якобы ложным следом по убийству Свистунова. Хорошо, что Беркутов оказался таким сообразительным и быстро обнаружил обман. Обнаружить-то он обнаружил, но от этого не легче. Ведь именно абсурдность, нелепость ситуации выводит Зеленского из-под удара. Скажите, какой суд поверит в то, что Тугрик собственными руками обеспечивал следствию прямые доказательства против себя? То-то и оно. Очень хитроумно придумано. Далее, почему и блондинка, и инвалид так демонстративно выставляются для всеобщего обозрения в то время, как другие члены банды тщательно скрывают свои лица? Поначалу это их поведение навело меня на мысль, что и блондинку, и инвалида играет один и тот же человек, то ли бывший актер, то ли действующий. Сейчас же, в свете показаний капитана Барсукова и официанта Северного, пришлось расстаться с этой красивой версией. Тогда почему режиссеры так себя ведут? И почему при каждом новом знакомстве блондинка каждый раз называет новое имя? То она Сирена Игоревна, то Людмила Борисовна, то Елена Николаевна, а сейчас вот – Ирина Петровна. Похоже, она стремится ещё больше все запутать. Кроме того, я все больше склоняюсь к тому, что сперма, обнаруженная у ребят, – ещё одна попытка повести нас по ложному следу. Эксперт считает, что никакого изнасилования не было. Правда, учитывая гнилостные изменения, с полной уверенностью он это сказать не может. Допустим, что снимались не порнографические фильмы. Это лишь очередной ложный ход наших противников, чтобы завести следствие в тупик. Да, но тогда вообще теряется всякий смысл в действиях наших оппонентов. Для чего столько трупов? Ради какой такой цели? Глухо, как в танке. И все же что-то во всем этом есть, но что, что?

Такое впечатление, что у меня до того раскалились мозги, что напрочь отказывают в помощи и поддержке. Надо хоть немного отдохнуть, отвлечься.

Позвонил Рокотов, спросил:

– Ты свободен?

– Относительно, Володя. В этом мире все относительно, мой друг.

– Ясно. Сейчас подъеду.

Через двадцать минут он появился в моем кабинете. Решительный. Целеустремленный. В отличном настроении. Протянул для приветствия руку.

– Здравствуй, Сережа!

Я демонстративно спрятал руки за спину.

– Привет, Вова! Извини, что не подаю руки. У тебя столь решительный вид, что подозреваю ты пришел заниматься членовредительством и сделать из меня инвалида.

– Все прикалываешься? – проворчал Рокотов, садясь. – Генерал, а ведешь себя, как какой-нибудь ефрейтор.

– Все зависит от амбиций, Володя. Порой, ефрейторы куда страшнее генералов. Вспомни, что сотворил с миром бесноватый ефрейтор.

– Это точно, – согласился Рокотов.

– У меня создалось впечатление, что тебе не терпиться мне поведать что-то совершенно замечательное. Угадал?

– Угадал.

И Рокотов рассказал о том, что удалось раздобыть Малышу на оптовой базе "Южная". После его рассказа я сказал:

– Молодцы твои парни. Это уже кое-что. И что собираешься делать?

– Вот, пришел посоветоваться.

– И правильино сделал. Сколько же стоит КамАЗ "паленой" водки?

– Сумасшедшие деньги. Но я думаю, что это не первый и не последний КамАЗ. У них это дело поставлено на широкую ногу.

– Считаешь, что за этим стоит Завьялов?

– Уверен.

– Но этот след может быть также далек от нашего дела, как Земля от созвездия Скорпиона. Что может связывать владельца какой-то оптовой базы со съемками фильма?

– В нашем положении выбирать не приходится.

– Тоже верно, – согласился я. – Однако трогать пока базу рано – можем все дело на корню загубить. Надо осторожно, но основательно пощупать за жабры этого коммерсанта, узнать о нем по возможности все от дней настоящих до тех, когда он ещё под стол пешком ходил. Хотя, честно признаюсь, надежды на то, что это как-то поможет нам в раскрытии наших убийств у меня нет.

– Хорошо бы поставить его телефон на прослушивание.

– Это само-собой. Попробую взять у прокурора санкцию.

– А что сам не можешь? Ты же заместитель.

– Это, Володя, как в том анекдоте: "отец может, но бык лучше". Я пока выполняю функции следователя и не хочу их смешивать с прокурорскими, чтобы потом тот же козел Завьялов не обвинил меня в предвзятости. А что с Шиловым собираешься делать? По существу, он выполнил задание.

– Решили пока оставить, чтобы не вызвать не нужных подозрений.

– Как это – "решили"? Ты что, сам уже ничего не можешь, по каждому вопросу назначаешь плебисцит?

– Какой ты, Сережа, догадливый, – усмехнулся Рокотов.

– Давно записался в демократы?

– Я им родился.

– Что-то раньше я этого за тобой не замечал, а то давно бы сделал определенные оргвыводы. И что же вы ещё там "решили"?

– Беркутов предложил Шилову поближе познакомиться с Захарьяном и по возможности подружиться.

– Как вы намерены это сделать?

– Этот авантюрист предлагает для этого устроить "маленький мордобой".

– Ему, похоже, мало недавнего. Врочем, это ваши дела. Для меня важны результаты. В любом случае, Захарьян должен в конце-концов вывести нас на того, кто заказывал всю эту "музыку". Именно с ним я связываю надежды. Не знаю, сможет ли Малыш с ним подружиться, но только вы должны не спускать с него глаз.

– Его "ведут" опытные ребята.

Ночью, когда я уже лежал в постели и медленно погружался в сон, меня вдруг посетила свежая и весьма оригинальная мысль. Я даже вскочил от возбуждения.

– Что с тобой, Сережа? – спросила Светлана встревожено.

– Понимаешь, Света, мою бестолковку посетила счастливая мысль. А это для меня всегда праздник.

– Дурачок! – рассмеялась она. – И что же ты надумал, если не секрет?

– Я кажется близок к тому, чтобы ответить на все вопросы, мучившие меня последние дни.

– Я знала, что ты у меня самый умный.

Я снова лег и, убаюканный словами жены, тут же уснул.

Часть третья: Несостоявшийся гений.

Глава первая: Барков. Удар судьбы.

В зоопарке Наташа вела себя, как маленькая девочка, бегала от вольера к вольеру, от клетки к клетке, показывала на зверей пальцем, кричала: "Смотри! Смотри!", и громко смеялась. Немногочисленные посетители недоуменно оглядывались на красивую молодую женщину с огромным животом, пожимали плечами, удивляясь её странному поведению. Я, наблюдая за Наташей, от души посмеялся. Забылся страшный сон, ночные страхи. Мне было хорошо здесь. Впервые почувствовал необыкновенную легкость, покой, умиротворение. Верилось, что впереди будет все хорошо. Обязательно будет.

Но в машине, когда мы возвращались из зоопарка Наташе стало плохо, стала жаловаться на боли в животе, лицо побледнело, заострилось. Я предложил ехать в роддом, но она в страхе воскликнула:

– Нет, нет! Не надо! Это пройдет. У меня уже так было.

Дома она сразу же легла в кровать, укрылась с головой одеялом и на какое-то время затихла, как мне показалось, уснула. Но вскоре ей стало хуже. Она сбросила с себя одеяло, обхватила руками низ живота, принялась кататься по кровати и надсадно, жутко кричать:

– Ой, мамочка! Ой, не могу! Умираю!

Я страшно перепугался, позвонил в скорую.

– Алло, слушаю вас! – раздался бесстрастный женский голос.

И я поразился этой бесстрастности.

– Срочно приезжайте! Женщине плохо! – прокричал я.

– Что случилось?

– Не знаю. Возможно схватки. Но что-то ненормально. Такое впечатление, что она умирает.

– Ваш адрес? – Голос все также был бесстрастен, даже монотонен.

Я назвал адрес.

– Хорошо. Ждите. – И я услышал короткие гудки.

Пока ждал скорой помощи Наташе становилось все хуже и хуже. Она уже не кричала, а как-то совершенно жутко выла, будто раненый умирающий зверь, на лбу выступил крупный бисер пота.

– Господи! Как больно! Сделай что-нибудь! – обратилась она ко мне.

Я метался по комнате и не знал, что предпринять, чтобы хоть как-то облегчить её страдания. Сбегал на кухню принес стакан воды. Она с жадностью её выпила. Сказала чуть слышно, но твердо:

– Я умру.

– Ну что ты такое говоришь, Наташа! Все будет хорошо. Обязательно будет хорошо!

– Нет, я умру, – с непонятной убежденности, как давно для себя решенное, проговорила она. – Ты сообщи моим родителям и попроси у них за меня прощение.

– Прекрати! Сейчас же прекрати! – закричал я. Но она уже меня не слышала. Боль вновь набросилась на неё и принялась терзать, заглушая сознание. Наташа стала кричать и кататься по кровати. И тут я увидел на простыне кровь. И мне стало по настоящему страшно.

Наконец приехала скорая помощь. Наташу положили на носилки и унесли. Я вышел за врачами, сел в "Вольво" и поехал за машиной скорой помощи.

Я в полном оцепенении сидел в старом обшарпанном кресле в холле роддома, уставившись в одну точку. Я не знал, сколько прошло времени с того момента, как доставили Наташу. Во мне будто все омертвело. Оставалось лишь осознание того, что вот-вот произойдет что-то страшное, жуткое и это что-то напрочь перечеркнет все мои надежды, желания, всю мою жизнь. Это рок, удар судьбы. И я не могу и, главное, не хочу этому сопротивляться. Как холодно! Почему в больницах всегда такой сумасшедший холод? Наверное потому, что здесь слишком много отрицательной энергии. Наверное. Господи! о чем я думаю?! А о чем ещё думать? Глупо все устроено на этом свете. Невероятно глупо и совершенно бессмысленно. Сейчас бы выпить что-нибудь, согреться. Каким-то шестым чувством понял, что страшная минута стремительно приближается.

Открылась дверь напротив и из неё вышел высокий молодой мужчина в белом халате. Он направился ко мне. По его лицу я все понял. Нет!!! Это не может, не должно быть!!

– Весьма сожалею, – печальным голосом проговорил врач, разведя руками. – Мы были бессильны.

– Нет!! – прокричал я, вскакивая. – Кто?! Ребенок?!

– Ребенок уже был мертв. К сожалению, нам не удалось спасти и мать. У неё отрицательный резус фактор. К тому же вторая беременность.

– Как вторая? – опешил я.

– А вы этого не знали?! – удивился врач. – Первая также была неудачной, закончилась выкидышем на седьмом месяце. Ей ни в коем случае нельзя было иметь ребенка. Примите мое искреннее соболезнование.

Было такое ощущение, будто меня всего вытряхнули. Внутри остался лишь жуткий, колючий холод. Как же жить после этого?! И чем жить?! Я медленно опустился в кресло и заплакал.

Врач пошарил в кармане халата, достал какую-то маленькую таблетку, протянул мне.

– Возьмите. Это вам поможет.

– Не нужно. – Я отвел его руку.

– Извините! – проговорил врач и скрылся за дверью.

А я продолжал плакать. Даже не помню, когда плакал в последний раз. Такое впечатление, что такого со мной никогда прежде не было. Но слезы не приносили облегчения, нет. Они лишь усиливали гнетущую боль внутри и увеличивали холодную пустоту. Во мне была не просто пустота, а Торричеллиева пустота, вакуум. Я понимал, что должен встать и как можно быстрее покинуть этот холодный склеп, но был не в состоянии даже пошевелиться. Жалко ли мне было Наташу, ребенка? Нет, жалости не было. Наоборот, я испытывал к ней ненависть. Именно с ней я связывал все свои надежды. Мне нужна была красивая здоровая самка, способная родить красивого и здорового звереныша. А она меня обманула, скрыла то, что я только-что узнал от врача. С её смертью рухнули все надежды. Значит я не закончу свой фильм и никогда не избавлюсь от болезни. Ко мне до конца моих дней каждую ночь будет приходить ненавистный Туманов, смеяться надо мной и называть бездарем. Нет, я этого не вынесу! Почему?! За что мне такое испытание?! Это все Зверь! Это он мстит мне за то, что хотел рассказать о нем правду. Будь ты трижды проклят Зверь и все твое звериное племя! Впрочем, что это я. Ведь своим фильмом я как раз служил Зверю, хотел рассказать людям о бессмысленности ему сопротивляться. Но если это не Зверь, то кто меня так жестоко наказывает? Бог?! Ха-ха-ха! Не смешите меня! Его давно свиньи слопали, хрюкая и повизгивая от удовольствия. Есть один лишь Зверь, алчный, свирепый, ненасытный. Он устанавливает миропорядок и ревностно следит за его исполнением. Так за что же ты меня наказываешь, Зверь? Где, когда и в чем я допустил ошибку?

Я кажется начал говорить вслух. Ко мне подошла обеспокоенная медсестра, спросила с сочувствием:

– Вам нужна помощь?

– Нет-нет, спасибо! – ответил я, вставая. Ноги от долгого сидения настолько онемели, что едва не упал.

– Осторожно! – Медсестра подхватила меня под руку.

– Спасибо! Я сам, – ответил я, отстранив её, и направился к выходу.

На улице уже были сиреневые сумерки. По улицам бежали длинные вереницы машин. На тротуарах бестолково толкались многочисленные прохожие. Все выглядело нелепо, пошло, смешно. Я закурил, сел в "Вольво" и отправился домой.

Ночью меня вновь мучил страшный сон. Будто медленно брел по серой, унылой и безликой земле. Надо мной висело тяжелое серое небо. А перед глазами нескончаемым потоком тянулись серые, серые, серые лица. Это даже скорее были не лица, а какая-от серая однородная масса, тянувшаяся до бесконечности. И тут прозвучал ненавистный насмешливый голос:

– Унылая картина! Бездарность, бездарность, бездарность! Все с неё начинается и ею заканчивается. Бездари – их тьмы, и тьмы, и тьмы. Они проклятье небес, посланное за грехи наши. Они пожирают будущее, создавая мнимые ценности и придумывая ложные символы. Но нет ничего страшнее воинствующего бездаря, возомнившего себя мастером. И имя этому бездарю Барков!

– Нет!! – вскричал я в бешенстве. – Ты врешь, негодяй! Это ты бездарь, ничтожнейший режиссеришко! И я это тебе докажу! Обязательно докажу!

– Ха-ха-ха! – во всю потешался надо мной Туманов. – Хвастун! Ты только и можешь что хвастаться. Слова, слова, слова. Ха-ха-ха! Докажет он, видите ли! Ты даже фильм не можешь закончить. Сирый, убогий, жалкий бездарь!

"Господи! Когда же кончаться эти издевательства?!", – подумал я во сне и проснулся.

В окно уже заглядывал рассвет. Было удивительно тихо. Такое впечатление, будто в мире разом вымерли все звуки. И только в углу спальни ощущалось какое-то движение, либо дыхание. Там кто-то был. Я осторожно скосил глаза и увидел кого-то черного, безликого, сидящим в кресле.

– Ты кто? – шопотом спросил я и почувствовал как по спине пробежали мурашки страха.

– Я тот, кто тебе нужен, – ровным голосом ответил ночной гость.

– Зверь?

– Пусть будет так. Называй меня Зверем.

– Зачем ты пришел?

– Чтобы тебе помочь.

– В чем? У меня безвыходная ситуация.

– Безвыходных ситуаций не бывает.

– Почему ты её убил?

– Она мне никогда не нравилась.

– Но ведь ты же знал: она должна была завершить фильм?

– Нет, я знаю другое – это сделает более достойная актриса.

– Кто она?

– Она находится в соседней комнате.

– Людмила?

– Да.

– Но где я найду младенца?

– Ну, за этим, я думаю, дело не встанет, – сухо рассмеялся Зверь и исчез...

Я открыл глаза и зажмурился от ослепительного солнца. Вспомнил недавний разговор со Зверем. Я не знал, был ли он в действительности или тоже привиделся мне во сне, но Зверь подсказал мне выход из, казалось, тупиковой ситуации, и я был ему за это благодарен.

Осталось за малым – необходимо уговорить Людмилу. Плохо, что она знает финал фильма. Ничего, скажу. что изменил финал и в жертву Зверю принесу лишь младенца. Поверит. Должна поверить. Пообещаю, что после мы поженимся и навсегда уедем из этой страны на Канары или ещё куда. Можно даже подать заявление в ЗАГС. Это идея. Тогда она наверняка согласится. Младенец. С ним тоже не должно быть проблем. Дам задание Захарьяну и, считай, дело сделано. Он хоть из самых примитвнейших видов человекообразных, прост, как инфузория, но дело свое знает. Верный и надежный вассал. К тому же, обязан мне по гроб жизни. Познакомился я с ним два года назад. У меня в офисе работает уборщицей его мать тетя Клава. Однажды утром застал её всю в слезах. Поинтересовался: в чем дело? Она рассказала, что её единственного сына забрали в милицию за кражу и теперь его ожидает большой срок, так как он ранее уже был судим. Спросил: "Я могу чем-то помочь?" "Ой, я даже не знаю, как и сказать, – замялась она. – Следователь запросил большую сумму. У меня отродясь таких денег не было. И богатых родственников нет". "Какая сумма?" "Пятьдесят ты

сяч". "Пойдемте". Привел её в свой кабинет, открыл сейф, отсчитал пятьдесят тысяч. После освобождения устроил Захарьяна сторожем на оптовую базу. После этого он стал моим рабом, готовым выполнить любое поручение. И вообще, чем примитивнее человек, тем легче им управлять.

Так, что еще? Есть ещё прокуратура и милиция. Позавчера поздно вечером мне позвонил один из моих верных оруженосцев осветитель Павел Дроздов (все его зовут Дрозд) и сообщил, что в кафе был следователь Говоров со своим приятелем и что этот Говоров беседовал с директрисой.

– Что ему было нужно? – спросил я.

– Распрошивал про девочек и в частности – про Наташу.

– Откуда это тебе известно?

– Эта старая сучка рассказала.

– Послушай, Дрозд, выбирай выражения! – недовольно проговорил я. – Ты ведь знаешь, что я этого не люблю.

– Извини шеф, с языка сорвалось.

– О чем ещё они говорили?

– Он записал адрес Наташи, в смысле, её родителей, и подруги Наташи.

– Людмилы?

– Кажется. Подожи, у меня тут записано... Да, Людмила Нарусева.

Это сообщение меня озадачило. Я никак не мог понять: каким образом они вышли на кафе и на Наташу? О наших отношениях знают лишь мои парни да лучшая подруга Наташи Людмила Нарусева. Через Людмилу они выйдут и на меня. Этого ни в коем случае допустить нельзя. Я позвонил Захарьяну, назвал адрес Нарусевой и сказал, чтобы он срочно отправил Людмилу куда подальше.

– Может быть её того? Так надежнее, – предложил он.

– Нет, в этом нет необходимости. Просто, дай денег и отправь. Скажи, чтоб с полмесяца не появлялась в городе и никому ничего не сообщала. Деньги есть?

– Есть.

– Я потом возмещу с процентами.

– Хорошо, Вадим Вадимович. Сделаю в лучшем виде.

И все же я никак не мог понять: каким образом следователь вышел на кафе и Наташу? А то, что я не мог понять, меня беспокоило. Как видно, в прокуратуре и милиции не одни бездари работают. При воспоминании этого слова меня всего даже передернуло. До этого прокуратура и милиция меня мало беспокоили. Я столько понаставил им всевозможных ловушек, что не без основания читал – они наверняка в них запутаются. И вот они едва на меня не вышли. Хорошо, что в кафе оказались мои парни и я успел предпринять меры, а то бы наверняка вышли. А там недалеко и до всего остального. Наташу они не найдут. Она прописана у родителей, с которыми уже два года не поддерживает никакой связи. В их распоряжении есть ещё телевидение. Но им они обычно пользуются, когда исчерпаны другие меры. И все равно надо торопиться.

Вечером я съездил на оптовую базу и дал задание Захарьяну.

– Не волнуйтесь, Вадим Вадимович, все сделаю. Когда нужен будет малец.

– Дня через два.

– Хорошо. А я пока подсмотрю, где его можно того.

Итак, через неделю все должно кончится. Будет Зверю достойное жертвоприношение. За это он освободит меня от мук, изглодавших душу.

Глава вторая: Колесов. Операция "Мордобой".

На следующее утро я был на улице Селезневой у дома 32. На скамейке у третьего подъезда сидели три старушки и вели неспешную беседу.

– Здравствуйте! – поздоровался я

– Здравствуйте! – недружно ответили они, с любопытством меня рассматривая.

– Скажите, вы не видели Клавдию Павловну из сорок пятой квартиры? спросил я.

– Ну, я Клавдия Павловна, – настороженно отозвалась маленькая, сухонькая старушка. – А в чем дело?

– Мне необходимо с вами поговорить. Не могли бы мы куда-нибудь отойти.

– А что со мной говорить? Я ничего не знаю, – ответила она, боязливо оглядываясь на подруг.

– А кто вы такой будете, мил-человек?! – воинственно приосанилась высокая статная старушка.

Я достал служебное удостоверение, протянул им. Они долго сообща его рассматривали, даже несколько раз сверили фото с оригиналом. Высокая вернула удостоверение, спросила:

– Что же вас интересует, молодой человек?

– Об этом я хотел бы поговорить с Клавдией Павловной.

– Клава, пригласи товарища в квартиру, – сказала высокая. По всему, она у них была старшей. – Неудобно держать человека на улице.

– Да-да, это конечно, – проговорила та, проворно вскакивая. Пойдемте, пожалуйста!

Однокомнатная квартира Клавдии Павловны была обставлена старой, давно вышедшей из моды мебелью, но являла собой образец чистоты и уюта.

– Простите, читала, но совсем запамятовала ваше имя и отчество. Совсем стара стала – память, как решето.

– Сергей Петрович.

– Пройдемте, Сергей Петрович, на кухню. Там вам будет удобно. Я вас чаем угощу с черничным варением.

– Нет, спасибо, мне некогда.

– Никаких возражений, – категорично проговорила Клавдия Павловна. – Вы такого варенья никогда не ели.

Мы прошли на кухню. Я сел за стол. Хозяйка налила воды в большой эмалированный чайник, ключила электропечь, поставила чайник на конфорку и лишь после этого села за стол, сказала:

– Слушаю вас, Сергей Петрович.

– Клавдия Пвловна, вы видели недавних постояльцев сорок четвертой квартиры?

– Это кинщиков-то?

– Да.

– А как же мне их не видеть. Они тут такой трам-тарам устроили.

– Что вы имеете в виду?

– Шумели очень. Особенно этот инвалид. "Бездари! Кретины!" Я до сих пор по ночам вздрагиваю. Слава Богу, что быстро съехали.

– Как они выглядели?

– Молодые – кудлатые, бородатые и в черных очках, будто слепые. Ночь на дворе, а они все в очках. Очень они мне не понравились.

– А режиссер?

– Инвалид этот?

– Да.

– Этот ничего, обходительный. Меня все по имени, отчеству. "Извините, Клавдия Павловна, что доставляем вам беспокойство". Но тоже странный? Ой, чайник скипел! Я щас. – Она проворно вскочила, подошла к кухонному столу, достала пачку чая, насыпала в заварной чайник, залила кипятком, накрыла чайник вафельным полотенцем, похвасталась: – Индийский. Я его для дорогих гостей берегу, Сама-то пью всякую всячину. На мою пенсию больно-то не разбежишься. Верно?