Текст книги "Зверь"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Мы вошли в подъезд.

– У тебя оружие есть? – спросил я Игоря.

– Ага. Есть, – отчего-то шепотом ответил он.

– Приготовь. Может понадобиться.

– Ага. – Неупокоев достал из наплечной кобуры "макаров", снял с предохранителя, передернул затвор. Доложил: – Я готов, товарищ подполковник.

– В таком случае, вперед, гардемарины! – проговорил я торжественно и стал медленно подниматься на четвертый этаж. Игорь двинулся за мной.

Квартира, в которой я надеялся застать Тугрика, принадлежала его матери Марии Ильиничне. Несчастная судьба у этой женщины. Муж, горький пьяница, сгорел от водки, оставив её с двумя малолетними сыновьями. Тянула женщина жилы, ростила сыновей. А когда они выросли, принесли ей новые беды. Старший Борис был натуральным придурком и теперь не вылазил из дурдома, младший, Семен, – из тюряги. Да, ей не позавидуешь. Определенно.

Остановившись перед дверью квартиры, обитой черным, вышеркавшимся от времени дермантином, я достал из кобуры пистолет, осторожно постучал, прислушался. Услышал шаркающие старческие шаги, затем раздался голос хозяйки:

– Кто там?

– Вам телеграмма. Откройте, – сказал я.

– Какая еще, – проворчала недовольно Мария Ильинична, открывая дверь. Увидев меня и узнав, охнула, побледнела и, прижав старческие натруженные руки к груди, тихо проговорила: – Чего он опять сделал?!

– Здравствуй, тетя Маша! Ты не волнуйся. Думаю, что на этот раз все обойдется. Просто у меня к нему есть разговор. Он дома?

– Дома. – Она махнула рукой в сторону двери, ведущей в большую комнату. – С рыжей своей.

– С Клавкой?

– Ну а с кем же еще.

Я подошел к двери, приложил к ней ухо, прислушался. Тишина. Спят голубки. Натрахались, а теперь отсыхают. Что ж, тем лучше. Не скажу, что их пробуждение будет приятным, но то, что неожиданным – это точно. Я распахнул дверь и заорал благим матом:

– Подъем!

Спавший с краю дивана-кровати Тугрик вскочил, ошалело уставился на меня совершенно безумными глазами. Решив, что ему сниться кошмар в виде улыбающегося мента, энергично протер глаза кулаками. Но ведение не исчезло. Поняв, что все это ему не снится, он повел могучими плечами и взревел громче пожарной сирены и страшнее трубного крика бизона в брачный период:

– Какого х.. тебе тут надо, мент поганый!

А его "мавр"... Ё-маё! Картина не для слабонервных. Это же милицейская дубина, а не человеческий орган. Он у него что, постоянно "готов к труду и обороне"? Скорее всего он буйствует с "голодухи" после восьмилетнего воздержания.

– А ну прекрати лается, кобелина! – строго сказал я. – И прикрой свое безобразие. Ты же не на уроке анатомии.

– Да пошел ты! – огрызнулся Семен и направился к двери, но на его пути решительно и неприклонно встал мой младший товарищ. Тугрик остановился. Человеком он был ученым и понимал, что любое физическое насилие над ментом может быть разценено, как сопротивление. А за это ему корячился срок, и срок, с учетом его "безупречной" биографии, немалый. Он оглянулся на меня и нерешительно спросил:

– Чё, отлить нельзя что ли?

– Ну за кого ты нас, Сеня, принимаешь? Мы ж не инквизиторы какие-нибудь, а простые российские менты. Игорек пропусти человека по нужде.

– Здравствуйте, Дмитрий Константинович! – Из-под одеяла показалась круглая физиономия Мани-мани с всклокоченными химкой рыжими космами.

– Здравствуй, Клавдия! Дождалась своего ненаглядного?

– Ох, дождалась, Дмитрий Константинович! Прям даже не верится. А вы что, опять по наши души? Когда только от вас покой будет.

– Что-то ты Мани-мани больно говорливая стала. Не к добру это. Вставай, у нас к вам обоим разговор есть.

– А я чё? Я не чё, – забеспокоилась Поливанова. – Если Сенька опять что натворил, с него и спрашивайте. А я ничего не знаю.

– Ну-ну, знаем мы эти сказочки про белого бычка. Ты и прошлый раз ничего не знала.

– И прошлый раз не знала. За что вы меня обижаете, Дмитрий Константинович?! Чего я вам такого плохого сделала?! – запричитала Мани-мани.

– Кончай базар, Клава, – насмешливо проговорил я. – Ты ведь прекрасно знаешь, что меня этим не разжалобишь. Вставай.

– Отвернитесь, пожалуйста! – кокетливо проговорила она.

Я отвернулся, подошел к Игорю, прошептал ему на ухо:

– Возьмешь с этой шалавы объяснение. Главное – нас с тобой интересует прошедшая ночь.

– Понял, – кивнул он.

– Дмитрий Константинович, а мне можно в ванну? – спросила Поливанова. Теперь на ней было красивое цветастое платье с глубоким вырезом. За эти восемь лет она здорово сдала, постарела, располнела, но все ещё оставалась миловидной и аппетитной бабенкой.

– Можно, Клава, можно, – разрешил я. – Потом расскажешь этому молодому человеку все, что его будет интересовать.

– Хорошо, Дмитрий Константинович.

Мани-мани с Игорем ушли. Вернулся Зеленский. Теперь на тем было линялое, пузырившееся на коленях трико и клетчатая рубаха. Настроен он уже был миролюбиво. Покрутил головой, усмехнулся:

– Ну ты, в натуре, даешь! Так забазлал, что я от страха едва в окно не сиганул. У нас в армии старшина роты такие концерты откалывал. Ну.

– А ты в армии служил?

– Служил. С нее-то все и началось.

– В каком смысле?

– Врезал одному козлу капитану по морде и схлопотал два года дисбата. Ну и покатилось все в тартарары.

– Как это случилось?

– На танцах в солдатском клубе этот козел стал приставать к моей девушке. Я ему и так, и эдак – не понимает. Ну и не сдержался. А, что вспоминать! – махнул Семен рукой. – Ты-то зачем опять заявился?

– Разговор серьезный имеется.

– Да чистый я, начальник. Бля буду, чистый!

– Верю я тебе, Сеня. Но, похоже, кто-то на тебя имеет большой зуб.

– Не надо ля-ля, начальник, – зло рассмеялся Тугрик. – Туфта это. Фуфло. Знаю я ваши ментовские приемчики. Не на того напал. Понял?

– Дурак ты, Тугрик, и не лечишься. Я тебе когда-нибудь лапшу на уши вешал?

– Да вроде нет. Так с тех пор сколько воды утекло. Со временем люди меняются.

– Люди-то меняются – это верно, – согласился я. – Только ты не меняешься. Как был пеньком, так пеньком и остался.

– Почто оскорбляешь, начальник?! – обиделся Тугрик.

Теперь я был на все сто уверен, что Зеленский не совершал убийства. Есть у нас такое понятие, как улики поведения. Так вот, эти самые улики поведения Семена полностью подтверждали мою версию – кто-то пытается пустить нас по ложному следу. Определенно. И этот кто-то имеет веские основания подставить именно Тугрика. А это уже кое-что. И я решил играть в открытую. Спросил напрямую:

– А ты знаешь, что твоего бывшего подельника Свистуна убили?

– Ври больше! – вновь не поверил Тугрик. Однако глаза его обеспокоенно забегали.

– Нет, я так не могу работать! Сеня, откуда такое недоверие к родной ментовке?

– Я его вчера вечером видел живого и здорового. Этот хорек ещё нас переживет.

– Когда это было?

– Чего? – не понял Зеленский.

– Когда и где ты его видел, дубина?

– Где, где. Дома конечно.

– Он к тебе приходил?

– Да нет, у него дома. Я к нему вчера раза три заходил, но никак не мог застать. Уже часов в десять вечера застал.

– А зачем он тебе понадобился?

– Когда вы меня в прошлый раз взяли, то Свистун мне был должен десять "лимонов".

– В смысле – миллионов?

– Ну да, – кивнул Тугрик. – Тогда деньги другие были. Вернувшись с зоны, я ему напомнил о должке, сказал, чтобы вернул десять штук.

– В смысле – тысяч?

– Ну да. Он клятвенно обещал, что вернет. А потом, паскуда, стал от меня бегать. Ну вот я и пришел потолковать насчет картошки дров поджарить.

– Он был один?

– Один. Как уведел меня, козел, страшно напугался, затрясься весь и стал божиться, что завтра же отдаст все деньги с процентами.

– Где он расчитывал достать деньги?

– Я без понятия. Он только сказал, что появился классный "бычок", которого "доить не передоить".

– Первый раз слышу, что быков стали доить.

– Так сказал Свистун. Я за что купил, за то и продаю.

– И что было дальше?

– Я ему пообещал, что если он и сегодня не отдаст долг, то я ему башку откручу. Он вновь меня заверил, что отдаст все с процентами. Достал бутылку водки и мы выпили. А потом я ушел. Вот и все.

– Всю бутылку выпили.

Тугрик усмехнулся, самодовольно как профессионал проговорил:

– Да мне бутылка, что слону – дробина. Я бутылкой опохмеляюсь. Правда, сам Свистун пил мало, говорил, что у него свидание с какой-то бабой.

– Когда ты от него ушел?

– Я на часы не смотрел. Но примерно в одиннадцать или в половине двенадцатого. А что?

– А то, что твоего дружка сегодня ночью у той самой бабы зарезали.

– Правда что ли?! – Сквозь землистый лагерный "загар" Тугрика явственно проступила бледность. Он, наконец, понял, что я вовсе не шучу. Так вот ты почему ко мне, начальник. Считаешь, что это я – Свистуна.

– Нет, я так не считаю. Но кто-то очень хочет, чтобы я именно так считал.

– Не понял?

– У тебя был охотничий нож с наборной ручкой из цветной пластмассы?

– Ты что меня за вахлаха какого-нибудь держишь, начальник?! возмутился Зеленский. – Это ж для меня верная статья!

– Тогда где, когда и у кого ты видел такой нож?

– Да никогда я не... – начал было Тугрик, но тут же осекся. – Хотя потой. С наборной, говоришь, ручкой?

– Да.

– Три дня назад я видел такой нож у Шкилета на квартире.

– Кто он такой?

– Сосед мой Виталий Попов.

– Он живет в этом же доме?

– А то в каком же. В сорок восьмой квартире.

– Чем он занимается?

– А хрен его знает, – пожал плечами Зеленский. – Ворует, наверное. Чем он ещё может заниматься. Но так, по мелочи. Неавторитетный вор. Среди братвы ходят слухи, что он вам стучит. Поэтому с ним никто не связывается.

– Как же ты у него оказался?

– Три дня назад утром подкараулил он меня у подъезда, затащил к себе, сказав, что есть интересное предложение. Ну я и зашел. Неудобно было отказывать. А у него на столе бутылка. Шкилет принялся нарезать колбасу, огурчики там, помидорчики и все такое, а мне дал охотний нож с наборной ручкой и попросил открыть банку консервов. Я ему ещё сказал, – зачем, мол, такой нож портить? А он ответил, что ничего с ним не случится, что нож из рессорной стали. Ну я и открыл им банку. Неужто Шкилет Свистуна? Чтобы такой доходяга? Что-то мало в это верится.

– Поживем – увидим, – дипломатично ответил я. Мои предположения полностью подтвердились. Теперь и к гадалке ходить не надо – эксперты обнаружат на ноже отпечатки пальцев именно Зеленского. Грубо работаеют господа "мокрушники". Грубо и где-то по большому счету нагло. Но ничего, ещё не вечер, мы ещё сыграем вам "цыганочку с выходом", вытащим на белый свет ваши поганые рожи. Это я вам клятвенно обещаю.

Но как показали дальнейшие события, я был также далек от истины, как бином Ньютона – от палочки Коха. Определенно.

– Зачем же он тебя прозвал? Лишь затем, чтобы выпить?

– Нет конечно. Когда выпили, стал предлагать обчистить одну богатую квартиру. Убеждал, что дело верное. Но я отказался.

Я записал показания Зеленского. В комнату вошел Игорь и протянул мне лист, исписанный мелким, убористым почерком. Я мельком ознакомился с объяснением Поливановой. Она подтверждала, что Тугрик пришел вчера домой около двенадцати часов ночи и больше никуда не уходил.

Уже собираясь уходить, я спросил Зеленского:

– Слушай, Сеня, а ты знал, что прошлый раз тебя сдал Свистун?

Он набычился, покраснел, сжал пудовые кулаки, на широких скулах заходили желваки. Проговорил с присвистом:

– Вот козел! Так ему, суке, и надо! Собаке – собачья смерть!

Решил съездить на квартиру Свистунова. Там были сущие Содом и Гоморра. Кто-то здесь навел капитальный шмон. Все было перевернуто вверх-дном. Что-то искали. Что? Судя по тому, что перерыты все вещи, что-то небольшое и компактное. Возможно деньги. Ничего, разберемся.

Глава пятая: Ачимов. Клуб юных моряков.

Много чего видел я за свою долгую следственную практику, но жестокое убийство подростков Вадима Сунжикова и Наташи Субботиной потрясло меня до глубины души. Правда. Даже стал плохо спать по ночам – мучили кошмары. У кого могла подняться рука на детей? Сейчас много говорят о милосердии, всепрощении, объявили даже мораторий на применение смертной казни. Но только как можно такое прощать? И разве тот, кто это сделал заслуживает жизни? Однако, преступника ещё надо было найти. Вот именно. А сделать это будет непросто. Совсем непросто.

Вадим и Наташа отдыхали в лагере "Клуб юных моряков". И я решил начать именно с него и на прокурорской "Волге" отправился в лагерь. "Клуб юных моряков" располагался в сосновом бору на берегу небольшой бухты, примыкающей к шлюзу, и представлял собой довольно печальное зрелище. На небольшом пятачке, огороженном тонкими жердями от каких-то двухэтажных строений, больших железных ангаров, стояла старая армейская палатка, длинный деревянный стол, а под навесом топилась железная печь, возле которой хлопотали две девочки лет по тринадцать. В двадцати метрах от палатка на обрывистом берегу располагалось корабельное стомиллиметровое орудие. Воспитанники клуба были одеты в синюю парусиновую робу, какую носят на подводных лодках.

У проходящего мимо подростка спросил:

– Мне нужен ваш директор. Как его найти?

– Командир, – поправил меня паренек .

Я разглядел на погонах мальчика две выцветшие от времени лычки.

– Так точно, товарищ младший сержант, командира.

– Я старшина второй статьи, – высокомерно ответил паренек. – Сейчас его позову. – И направился к палатке.

Минуты через три из палатки вышел пожилой сухощавый мужчина в точно такой же как у ребят форме, но на погонах у него было по две больших звезды. "Капитан второго ранга", – вспомнил я флотские вонские звания. Мужчина подошел, спросил:

– Вы хотели меня видеть?

– Да. Я из транспортной прокуратуры. – я достал из кармана служебное удостоверение, протянул мужчине. – Расследую дело по убийству ваших вопитанников Вадима Сунжикова и Наташи Субботиной.

Командир клуба ознакомился с удостоверением, вернул, преставился:

– Толстов Олег Павлович. Вы хотите со мной поговорить?

– С вами и вашими воспитанниками. За этим, собственно, и приехал.

– В таком случае, пройдемте в палатку. Там будет удобнее.

В палатке был флотский порядок. Дощатый пол выкрашен в ярко-голубой цвет. В дальнем углу стоял большой макет парусника и корабельный штурвал, медные части которого парадно блестели. Толстов указал рукой на внушительных размеров двухтумбовый письменный стол, сказал:

– Располагайтесь, Николай Сергеевич, за моим столом. Командуйте.

Я сел за стол, раскрыл "дипломат", достал из него несколько бланков протокола допроса свидетеля, спросил:

– Давно существует ваш клуб. Олег Павлович?

– Четыре года. Ровно четыре года назад я вышел в отставку и поселился в академгородке, где после смерти моей мамы осталась квартира. Без дела сидеть не хотелось. К тому же видел, что многие подростки предоставлены сами себе, особенно летом. Вот я и предложил районному начальству организовать "Клуб юных моряков". Идею мою охотно поддержали, обещали всяческую поддержку вплоть до стационарных зданий. Однако, вы сами могли только-что убедиться – какова эта поддержка. Держимся на голом интузиазме. Хожу по миру с протянутой рукой.

– Как давно Вадим и Наташа были членами вашего клуба?

– Юнгами, – поправил Ачимова Толстов. – Второй год. Очень хорошие были ребята. Но примерно за неделю до их... до их исчезновения с ними происходило что-то странное.

– Странное?

– Ну не то, чтобы... Видите ли, они всегда были очень дисциплинированными, а тут вдруг ушли в самоволку.

– Каким образом это случилось?

– Когда они ушли, точно сказать не могу. Обнаружил я их отсутствие перед обедом. Никто из ребят ничего сказать не мог. Я серьезно обеспокоился, хотел даже звонить в милицию.

– Долго их не было?

– Вернулись они лишь к вечерней поверке.

– Когда вы её проводите?

– В одиннадцать перед отбоем.

– И как же они объяснили свое отсутствие?

– Сказали, что гуляли. У них возраст такой. Первая любовь и все такое. Бывает. Поэтому я решил их не наказывать, лишь строго предупредил. Но на слудующий день история повторилась. На вечерней поверке я объявил им по три наряда вне очереди и отправил работать на камбуз.

Не очень знакомый с морской терминологией, я решил уточнить:

– Куда, простите?

– На кухню. Но через пару дней они вновь исчезли и... – Толстов тяжело вздохнул. – И теперь уже навсегда. Одного не пойму: почему они так упорно скрывали – куда ходили и чем занимались? У меня с ребятами сложились довольно доверительные отношения. А тут – ни в какую. Странно все это.

– И никому из ребят они ничего не говорили?

– Лучшая подруга Наташи Светлана Борзунова говорила мне после их исчезновения, что Наташа под большим секретом сообщила, что вместе с Вадимом снимается в каком-то фильме. Но, откровенно говоря, я этому не поверил, посчитал просто девичьими фантазиями.

– Отчего?

– Ну во-первых, если бы такие съемки производились, то здесь, на побережье, об этом бы знали. Во-вторых, допустим, что Вадима и Наташу все же пригласили сниматься в кино. В таком случае, отчего режиссер не обратился ко мне и попросил освободить ребят на период съемок, зачем заставил ребят идти на нарушение дисциплины? И, наконец, в-третьих, для чего съемки нужно было окутывать такой тайной? Прямо какие-то тайны мадридского двора. Вот поэтому к сообщению Светланы я отнесся весьма скептически.

– Борзунова говорила ещё что-то об этих съемках?

– Я её об этом не расспрашивал. Вам лучше побеседовать с ней самой.

– Это конечно, – кивнул я. Записал показания Толстова. Тот прочел, расписался.

– А теперь, Олег Павлович, я хотел бы поговорить со Светланой.

– Я сейчас её приглашу. – Толстов встал и вышел из палатки.

Минут через пять раздался робкий девичий голос:

– Разрешите?

– Да-да, входите, – громко ответил я.

В палатке появилась маленькая, хрупкая девочка. На вид ей можно было дать не больше двенадцати лет. Ее большие темно-карие глаза смотрели на меня вопросительно и тревожно.

– Здравствуйте! Меня прислал Олег Павлович, – чуть слышно проговорила она, остановившись у порога.

– Здравствуйте, Света! Проходите пожалуйста, присаживайтесь, – Я указал на стул.

Борзунова прошла к столу, села на краешек стула, поблагодарила:

– Спасибо!

– Света, Олег Павлович говорил, что вы с Наташей были подругами. Это так?

– Да, – кивнула она. – Мы с ней учимся в одном классе... Ой, извините! Учились. – Глаза девочки наполнились слезами. – А потом вместе пришли в клуб.

– А какие были отношения у Наташи с Вадимом?

– Хорошие. Он ей нравился. Вадим был очень умным, начитанным. Ей с ним было интересно.

– Они были раньше знакомы?

– Нет-нет, – замотала головой Светлана. – Они здесь познакомились.

– Наташа тебе говорила, что вместе с Вадимом снимается в кино?

– Да.

– Расскажи об этом поподробнее.

– Когда Олег Павлович объявил им три наряда вне очереди, то я утром вызвалась помогать Наташе на кухне. Там я её снова спросила – где они были? До этого она мне говорила, что не может этого сказать, так как дала слово. На этот раз она огляделась по сторонам и шепотом спросила: "Поклянись, что никому не расскажешь?" Я ответила: "Клянусь!" И тогда она сказала, что вместе с Вадимом снимается в кино, но только об этом пока никто не должен знать. Я спросила: "Почему?" Она ответила, что так сказал режиссер.

– А кто режиссер, она говорила?

– Да. Это женщина, очень красивая блондинка.

– Может быть она называла её имя, фамилию?

– Да. Имя и отчество. Подождите, сейчас попытаюсь вспомнить... Ее звали Людмилой Борисовной. Точно. Наташа была от неё в восторге, говорила, что она очень умная и ласковая.

– О чем был фильм?

– О первой любви юноши и девушки. Наташа говорила, что они с Вадимом даже целовались.

– Что она ещё говорила?

– Это все.

– Говорила, где снимается фильм?

– Нет. Больше она ничего не говорила.

– А кто она такая – этот режиссер? Откуда приехала?

– Ой, извините! – смутилась девочка. – Наташа сказала, что режиссер и её помощники приехали из Москвы.

После ухода Борзуновой я попытался проанализировать услышанное и выдвинуть возможные версии случившегося. От этого многое зависело – смогу ли я раскрыть это зверское убийство. Главное, чтобы хоть одна из версий привела к преступнику. В то, что Наташа и Вадим были приглажены московским режиссером на съемки фильма, я, как и Толстов, мало верил, можно даже сказать – совсем не верил. Иначе незачем было окружать съемки такой тайной. Скорее всего, группа отдыхающих негодяев, имеющая видеокамеру, решила поразвлечься и заморочила подросткам голову. В процессе так называемых "съемок" кто-то из них изнасиловал девочку и мальчика и, чтобы скрыть преступление, убили, а трупы утопили в море. Да, но для чего нужно было наносить мальчику восемнадцать ножевых ранений, а девочке вырезать на груди крест? Это какой-то изощренный садизм. Только человек с больной психикой мог сделать такое. Скорее всего, убийство подростков совершено вечером в пятницу девятого июня, а затем ночью избавились от трупов. Здесь зона отдыха и в пятницу было много народа. Кто-нибудь обязательно видел, как катер или теплоход ночью выходили в море. Да и самих потерпевших тоже кто-то обязательно видел, возможно даже видел куда они ходили. Необходимо срочно размножить их фотографии и дать задание оперативникам попытаться найти свидетелей.

Глава шестая: Говоров. Существенный факт.

После детального изучения материалов дела у меня возникло множество вопросов. Причем, процесс шел по нарастающей – чем больше углублялся в дело, тем больше возникало вопросов. Кто, к примеру, мне ответит – отчего труп мальчика оказался так далеко от Новосибирска? То, что он не житель Бердска – это однозначно. Бердск – не такой большой город, и если бы он был его жителем, то давно был бы установлен. Впрочем, он вряд ли был и новосибирцем. Его рисованный портрет был неоднократно показан по местному телевидению, но никто из зрителей не позвонил ни на студию, ни в милицию. Среди пропавших без вести его в милицейской картотеке также не было. Откуда же он взялся? Можно было бы предположить, что мальчик отдыхал в одном из детских лагерей, которых здесь видимо-невидимо. Но труп обнаружен в мае, когда ни один лагерь ещё не работал. Да и там сразу же выявили бы исчезновение мальчика. Опросы работников Речкуновского санатория и дома отдыха "Сосновский" также не дали результатов. При вскрытии экспертом в прямой кишке убитого была обнаружена сперма первой группы крови. Однако никаких телесных повреждений, указывающих бы, что с мальчиком был совершен насильственный акт, не выявлено. О чем это может свидетельствовать? О том, что половой акт был добровольным? Выходит, что так. Впрочем, здесь могло иметь место психологическое насилие. Решил переговорить с экспертом. Как же его фамилия?... В акте значится: "Эксперт областного бюро судебных эеспертиз Крапоткин В.С." Позвонил в бюро,

– Алло. Слушаю вас, – раздался мелодичный голос секретарши.

– Добрый день! Вас беспокоит следователь облпрокуратуры Говоров Андрей Петрович. Я хотел бы переговорить с вашим экспертом Крапоткиным. Кстати, как его имя, отчество?

– Виктор Семенович. Хорошо, я сейчас приглашу его к телефону.

Минуты через три в трубке раздался зычный бас:

– Крапоткин слушает.

Я представился, уточнил:

– Виктор Семенович, это вы производили вскрытие трупа неустановленного мальчика лет двенадцати, обнаруженного на берегу Берди?

– Было такое дело, – подтвердил эксперт. – Вам, Андрей Петрович, что-нибудь непонятно?

– Потому и звоню. Следователь, расследовавший до меня дело, пришел к выводу, что имел место насильственный половой акт, но в вашем заключении, кроме множественных ножевых ранений, я не нашел других следов насилия.

– Все правильно. Их не было и не должно было быть.

– О чем это может свидетельствовать?

– О том, что все было по обоюдному согласию. Я более чем в этом уверен.

– Откуда подобная уверенность?

– Я не стал отражать это в акте, посчитал несущественным, но только у мальчика напрочь отсутствовала слизистая в конце прямой кишки.

– И что это может означать?

– То, что мужеложством он занимался часто и регулярно. Вполне возможно, что этим он зарабатывал себе на жизнь.

По голосу я представил эксперта этаким огромным, упитанным, розовощеким бодрячком, очень довольным жизнью и очень благополучным. В груди у меня закопошилось что-то темное и нехорошее. Едва сдержался, чтобы не сказать все, что я о нем думаю. Вряд ли он уже в состоянии что-либо понять. Лишь холодно проговорил:

– Странные у вас понятия о существенном, Виктор Семенович. И потом, кто дал вам право решать, что является существенным, а что – нет? – и положил трубку, решив, что после окончания расследования обязательно напишу представление заведующему бюро на этого самовлюбленного нарцисса. Обязательно. Ведь именно по его вине следствие проделало столько работы, а по существу топталось на месте. А следователь тоже хорош. Рэс ипса лёквитур (дело говорит само за себя). Вот именно.

Если эксперт окажется прав (а лично я в этом нисколько не сомневался), то это значительно сужает зону поиска.

Позвонил Сереже Колесову и узнал от него, что гомосексуалисты избрали одним из мест своих свиданий и знакомств Первомайский сквер.

– Куда же смотрит наша доблестная милиция? – спросил я. – Или её уже не волнует моральный облик своих соотечественников? Весьма печально, но очень на то похоже. Факт. Со своейственной мне откровенностью вынужден констатировать, что в последнее время все больше склоняюсь к тому, что её перестал волновать даже моральный облик своих сотрудников.

Но Колесов понимал все буквально и тут же завелся:

– А что мы можем?! Мы что ли убрали статью из кодекса? Формально они ничего не нарушают – сексуальная свобода. Только тронь попробуй. Вони на всю губернию будет.

– Экие вы лихие ребята. Привыкли, понимаете ли, все решать с кондачка, кавалерийским наскоком и исключительно силовыми методами. А как же метод убеждения, Сережа? Ведь тебя же в институте учили, что убеждением можно достичь гораздо больших результатов. Ты пробовал объяснить этим заблудшим овенам, что путь их сексуальной ориентации ведет в некуда, чреват моральными издержками до полной деградации личности. Ты хоть попытался рассказать им об учении нашего выдающегося философа Федорова о космизме человека?

– Какого еще?... Ты что, прикалываешься?

– Стыдно, господин подполковник! Я был о вас лучшего мнения. Об этом знает каждый школьник.

– Вот завыступал! – возмутился Колесов. – Ты почему ко мне с этим? Я занимаюсь убийствами, а никаким-нибудь. В гробу бы я их видел этих педерастов. Если бы была моя воля, то я бы построил резервацию где-нибудь за Полярным кругом и всех их туда согнал – пусть себе там милуются, не отравляют атмосферу.

– Дремучий человек ты, Сергей Петрович, и мысли у тебя дремучие. А ты думаешь, случайно Бог бодливой корове рог не дал? Отнюдь. Кстати, как поживает наш знаменитый сыщик Дмитрий Беркутов – гроза олигархов и молоденьких вдов? Все также весел, оптимистичен и словоохотлив?

– Вы друг друга стоите, – проворчал Колесов. – Прошлой ночью убили одного нашего старого знакомого Свистуна. Он работает по этому убийству.

– В каком смысле – свистуна?

– Кликуха у него такая.

– В таком случае, передавай Беркутову привет. Скажи – звонил, мол, Говоров, желал здоровья, жизни полной и осмысленной. А то последнее ему часто не удается.

– Обязательно передам. Пока, Андрюша, – положил трубку.

Экие они в милиции нетерпеливые и невоспитанные – никогда не выслушают до конца. А ведь я мог ещё много чего полезного ему рассказать.

Итак, Первомайский сквер. Что ж, тем лучше, ближе будет добираться до дома. Догадливый читатель вероятно уже понял, что я решил тряхнуть стариной и поближе познакомиться с зыбким, я бы даже сказал, иллюзорным миром гомосексуалистов, сменой половой ориентации пытающихся уйти от мрачной действительности. Наивные люди!

Глава седьмая: Беркутов. Встреча с агентом.

Из квартиры Свистуна мы с Игорем прямиком двинули в сорок восьмую квартиру к Виталию Попову с очень "симпатичной" кликухой Шкилет. Вот, блин, работа! Даже пожрать некогда. А ведь я обещал Светлане приехать домой обедать. Как только она все это терпит? Нет, что ни говори, а жены российских оперов – особая порода женщин. Их терпению, выдержке и самообладанию можно позавидовать. Они – наш надежный тыл, главный резерв командования. Определенно. Без них мы бы давно либо спились, либо шизанулись. Точняком. Когда-нибудь благодарное человечество отольет в бронзе величественный памятник наподобие Родине-Матери на Малаховом кургане жене российского опера. Я даже вижу, каким он будет – стройная женщина, очень похожая на мою Светлану, прекрасная как утренняя звезда, верная как овчарка Мухтар и надежная как автомат "калашникова". А у ног её на коленях стоит благодарный опер, как две капли воды похожий на Диму Беркутова, задолбанный начальством, униженный заработной платой, затюканный жизненными обстоятельствами, представленный пишущей братией этаким бодрячком без царя в голове, который если что хорошо и умеет делать, так это бить по мордам почтенную публику. Но не надо, господа, сочувствовать нашим женам и, тем более, их жалеть. Не надо. Им можно лишь позавидовать. Ведь они любят не каких-то особей мужского пола, удобных как встроенная мебель, а настоящих крутых мужиков. А в чем разница между первыми и вторыми знают только они. Так-то вот.

Попова дома не оказалось. Его жена долго не хотела нам открывать дверь, все требовала доказать, что мы действительно из милции. Понадобилось проявить все свою выдержку и терпение, чтобы не взорваться.

– Гражданка Попова, – очень вежливо говорил я, – как же я это вам докажу при закрытой двери? Вот мое служебное удостоверение. Если вы обладаете способностью видеть через дверь, то можете в нем прочесть, что я являюсь оперуполномеченным по особо важным делам управления уголовного розыска.

Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась. В образовавшейся щели появился подозрительный глаз.

– Покажите удостоверение, – потребовала Попова.

Я показал. Дверь распахнулась.

– Входите, – обреченно сказала Попова. Это была женщина неопределенного возраста с желтым болезненным лицом, маленькая и тощая, будто вяленная вобла. На ней был надет старый, замызганный халат. Да и квартира, честно говоря, мало напоминала человеческое жилье. Грязная, с пожелтевшими и облупившимися обоями, завалена пустыми бутылками, каким-то тряпьем и прочим хламом. Пещера неандертальца по сравнению с ней выглядела бы предпочтительней. Вот, блин, живут же люди! Вот и верь после этого классику, что "человек – это звучит гордо". Попова была явно встревожена нашим визитом.

– Что он ещё натворил? – спросила она.

– Кто? – сделал я вид, что не понял о ком она спрашивает.