Текст книги "Завтра начинается вчера.Трилогия"

Автор книги: Владимир Контровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 66 страниц)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ВОИНЫ И МАРОДЕРЫ

…Испытание победой может оказаться более трудным, чем испытание поражением. Когда вопрос стоит «илиили», жить или умереть, – и тебе, и твоей стране, – все остальное отходит на задний план и прячется в темных закоулках души человеческой, а когда хмель побед кружит головы, тутто и вылезает из тьмы на свет гаденькое и подленькое, до времени таившееся…

* * *

С комиссаром Дементьев вскоре нашел общий язык – Прошкин оказался неплохим мужиком. На гражданке он был инженеромстроителем и как политработник справлялся со своими обязанностями. Грыз его, правда, мелкий червячок самолюбия – хотелось ему быть не помполитом, а командиром дивизиона или хотя бы начальником штаба (потомуто и встретил он Дементьева не слишком ласково), но этому мешало отсутствие артиллерийского образования. Однако, как человек неглупый, он понимал, что уж ктото, а Павел не виноват в сложившемся положении вещей, и перестал смотреть на него как на врага народа. И поэтому Дементьев с чистой совестью попросил комиссара, когда тот с группой солдат собирался за трофеями, привезти для штаба писчую бумагу, коекакие канцелярские принадлежности и печатную машинку.

В результате боев на Сандомирском и Магнушевском плацдармах армия Катукова захватила огромные трофеи, в том числе и военные склады города Дембица, обеспечивавшие вермахт всем необходимым, от боеприпасов и горючего до сигарет и пипифакса. Об этих складах в Первой танковой ходили легенды, и число «полномочных представителей» от всех частей и соединений армии, желавших навестить Дембицкие склады, росло в геометрической прогрессии. И Прошкин во главе группы вооруженных «добровольцев» направился туда на полуторке, прихвати «для солидности» «катюшу» и машину с крупнокалиберным пулеметом ДШК.

Уехали они рано утром, рассчитывая вернуться через пару часов, но даже к полудню «трофейная экспедиция» еще не вернулась. Дементьев уже не на шутку беспокоился – мало ли что могло случиться, – когда нагруженные трофеями машины наконец прибыли. Однако особой радости на лицах «мародеров» капитан не заметил, не было среди них и доблестного замполита.

– Где комиссар? – насел Дементьев на командира взвода, участвовавшего в «налете», и тот, виновато переминаясь с ноги на ногу, не особо внятно доложил, что «товарищ майор остался на складах, приказав нам пробиваться с боем». Эта формулировка повергла Павла в шок – почему, с каким боем? – но тут, к счастью, появился и сам Прошкин. Его физиономия сияла как начищенный медный самовар, и весь облик политрука мог бы служить красочной иллюстрацией к известному высказыванию «Жизнь прекрасна и удивительна». И поведал он Дементьеву трагикомическую историю, достойную подвигов бравого солдата Швейка.

Оказалось, что попасть на территорию Дембицких складов не такто просто: она была обнесена высоченным забором, а возле единственных ворот уже стояла вооруженная охрана. Возле этих ворот собралась внушительная толпа «представителей», однако охрана никого не пропускала. Страсти понемногу накалялись; «эрэсники» тихо стояли в сторонке и наблюдали – давать залп реактивными минами по воротам Прошкин счел не самым разумным выходом из положения. Переговоры жаждущих «подтрофеить» с охраной кончились ничем, и тогда к воротам, взрыкивая двигателем, направился танк, номер которого был предусмотрительно прикрыт брезентом для сохранения инкогнито. Из приоткрывшегося башенного люка высунулась чумазая физиономия, перемазанная до полной невозможности узнавания, и на матерном русском потребовала немедленно открыть ворота во избежание нежелательных последствий. В ответ на эту эскападу охрана молча взяла автоматы наизготовку.

Чумазая голова скрылась в люке, но зашевелился ствол танковой пушки и уставился прямо на ворота. Автоматчики охраны заколебались и, не располагая противотанковыми средствами, подались в стороны: ребята в башнях слыли (и частенько были) «безбашенными парнями». А «тридцатьчетверка», развернув башню задом наперед, медленно наехала на ворота и выдавила их. Оборона была прорвана танками, и в прорыв пошла воодушевленная пехота. Чуть выждав, Прошкин со всей своей «зондеркомандой» подъехал к проломленным воротам и объяснил опешившей охране, что ему надо немедленно дать залп по прячущемуся в лесу противнику, а расчетная точка залпа находится здесь, на территории складов. Охрана ожидала чего угодно, но только не появления «катюши» со снарядами на направляющих, и беспрепятственно пропустила все три машины.

А внутри уже вовсю резвилась разгульная русская душа – зрелище напоминало то ли последний день Помпеи, то ли первый день свободы. Более хозяйственные волокли ящики и бутылки, а самые нетерпеливые уже праздновали. Спиртного на складах было море, причем в самой разнообразной упаковке. Бочки простреливали автоматными очередями, под струи вина и коньяка подставляли кружки и котелки, а то и просто ловили их ртом. На земле тут и там блестели ароматные лужи, вино стекало в подвалы – коегде его набралось по колено. Между складами бродили пьяные, некоторые из них пели песни – победители веселились.

Прошкин оказался на высоте, да и его бойцы считали, что праздновать лучше дома, в дивизионе, в спокойной обстановке. Выяснив расположение складов, «добытчики» быстро и оперативно загрузили свои машины ящиками со шнапсом, упаковками галет, коробками шоколада, банками консервов, мешками сахара; не забыли и канцелярский заказ начальника штаба. Операция завершилась, Прошкин скомандовал отход, и машины направились назад, к воротам. И вот тутто веселая комедия едва не превратилась в самую настоящую трагедию.

На территории Дембицких складов появился взбешенный генерал Попель, член Военного совета и самый главный политработник армии в сопровождении красномордых автоматчиков своей личной охраны. «Лучше бы это был батальон эсэсовцев» – такой была мысль, появившаяся в голове Прошкина, а затем его душа стремительно эвакуировалась в район пяток.

– Мародеры! Подлецы! Изменники Родины! – орал Попель на пьяных солдат, грозно потрясая маузером. Ощущения майора Прошкина нетрудно было понять – генерал не только потрясал своим любимым оружием, но и стрелял, причем не только в воздух.

Путь к отступлению был отрезан, однако боевой комиссар дивизиона «катюш» не растерялся – замечено, что в экстремальных ситуациях сообразительность резко обостряется (правда, не у всех). Оценив обстановку, он приказал командиру взвода отогнать машины на противоположный конец складов, затаиться и ждать дальнейшего развития ситуации. Если же, паче чаяния, ситуация будет развиваться в неблагоприятном направлении – выбираться любым способом, вплоть до подрыва стены. Подрывать стену было чем – на всех «катюшах» имелись ящики взрывчатки для самоподрыва при угрозе захвата машины противником. Это и имел в виду взводный, докладывая Дементьеву о получении приказа «прорываться с боем».

Машины быстро ретировались в заданном направлении, а Прошкин, улучив момент, вытащил из кобуры пистолет и с руганью набросился на мародерствующих солдат. Он тоже стрелял, но, в отличие от Попеля, исключительно в воздух.

Заметив майора, Попель, хорошо его знавший, спросил, поигрывая маузером:

– А ты что здесь делаешь?

– Да вот, – доложил Прошкин, поедая глазами начальство, – случайно здесь оказался. Смотрю – чистый грабеж идет, пришлось вмешаться.

– Правильно действуешь, – генерал одобрительно кивнул, – политработники всегда должны показывать пример в наведении порядка в армии.

Прошкин сопровождал Попеля еще минут тридцать, а потом незаметно отстал от его «карательного отряда» и без дальнейших приключений покинул Дембицкие склады. Его беспокоила судьба машин, но лихой комвзвода не подкачал: увидев, что автоматчики Попеля начали прочесывать территорию складов, он подорвал стену и через пролом успешно вывел вверенную ему часть из окружения.

Закончив свой рассказ, Прошкин выпил полкружки конька, добытого с таким трудом и риском для жизни, и признался:

– Знаешь, Павел Михайлович, а я ведь порядком струхнул. Узнай Попель, зачем я на самом деле там оказался, он бы меня расстрелял на месте, и глазом бы не моргнул.

– Это точно, – согласился Дементьев.

* * *

Павел нисколько не кривил душой – в данном случае не согласиться с Прошкиным было невозможно. Попель был фигурой одиозной – его боялись как огня. Он наводил порядок железной рукой, и в армии Катукова даже ходила поговорка: «Пробку на переправе могут разогнать только «мессершмитты» или генерал Попель». Николай Кириллович Попель не применял мат, кулаки или палку – считая эти аргументы недостойными настоящего политработника, он сразу хватался за маузер и не стеснялся пускать его в ход. Маленького роста, с большим крючковатым носом и округлым брюшком, генераллейтенант Попель ездил на открытом бронетранспортере с многочисленной охраной из отборных головорезов, и его заметная издалека генеральская папаха с красным верхом воспринималась в любой части Первой гвардейской танковой армии как сигнал приближающейся опасности.

Павла Дементьева уберег ангелхранитель от близкого знакомства с Попелем, хотя выступления главного комиссара армии перед солдатами и офицерами капитан слышал не раз. Однажды, после боев на Сандомирском плацдарме, Дементьев вел походную колонну дивизиона и вдруг почувствовал, как его легковую машину прижимает к обочине чтото массивное. Пришлось притормозить, а затем и вовсе остановиться. И мимо торжествующе прогромыхал бронетранспортер, над бортами которого круглыми шляпками грибов торчали каски автоматчиков, а над ними возвышались красноверхая папаха генерала Попеля и его знаменитый нос. Генерал повернулся в сторону машины Дементьева и погрозил ему кулаком – ты что, мол, не видишь, кто едет? – но Павел облегченно вздохнул: пронесло. А могло ведь и не пронести: Попель свято верил в постулат «Был бы человек, а вина на него найдется» – в тот самый постулат, который нанес столько вреда и армии, и всей стране и во время Великой Войны, и до нее, и после…

А после войны прошел слух, что главный блюститель порядка Первой гвардейской танковой армии погорел, да еще как: с огнем и вонючим дымом. Попель отправил в Москву несколько «студебеккеров», до отказа набитых трофейным барахлом. В одном из грузовиков находились бочки с бензином – якобы для заправки в пути. И оказались эти бочки с двойным дном, в котором запрятано было золото и драгоценности. Скорее всего, об этой контрабанде пограничники уже знали – стуканул какойнибудь «доброжелатель». Существовал приказ Сталина о досмотре имущества, отправляемого из Германии нашими генералами, и золото обнаружили. Как выкрутился «гроза мародеров» из этой пикантной ситуации, знали только Катуков и люди на самом верху, включая Поскребышева и самого Сталина. Генерала Попеля несколько раз вызывали в Кремль, и в конце концов уволили из армии, хотя это можно было назвать «дешево отделался».

Павел и верил, и не верил этим слухам: не хотел честный воин поверить в то, что комиссар такого высокого уровня (пусть даже самодур) способен на подобный поступок. Но спустя тридцать лет после Победы довелось ему встретиться с бывшим начальником тыла Первой гвардейской танковой Василием Фомичом Коньковым, который подтвердил слухи о праведных и грешных делах генерала Попеля и других воевод. И вспомнил тогда Дементьев слова генерала Попеля, сказанные им Прошкину на Дембицких складах «политработники всегда должны показывать пример в наведении порядка в армии».

«Навел порядок, ничего не скажешь» – с горечью подумал тогда Павел Михайлович.

* * *

…Великая Война беспощадно разворошила налаженный мирный быт многих стран Европы. Обломки этого быта усыпали улицы разрушенных городов и поля сражений, они валялись, никому уже не нужные, в пустых комнатах брошенных домов и лежали на мертвых телах людей, которым уже никогда ничего не потребуется. Это сладкое слово «трофеи» – то, за чем стоит только нагнуться, поднять и положить в карман. И нагибались, и поднимали – в конце концов, за что кровь проливали? Жизнь человеческая стоит не дороже снарядного осколка, так что тут говорить о какихто тряпках и безделушках? И росла жадность, и многие не в силах были ее обуздать…

Капитан Дементьев трофеями не увлекался, считая, что всякое хапанье, особенно у мертвых, ни к чему хорошему не приведет. Жило у него в душе какоето то ли суеверие (бог накажет!), то ли твердая убежденность, что дело это недоброе, и хотелось ему быть чистым и перед своей совестью, и перед мертвыми. И доводилось ему видеть, как грех ограбления мертвых тянет за собой гораздо более тяжкий грех убийства безоружного.

Единственное, к чему он не оставался равнодушным, это к оружию и автомашинам. Оружие тянуло его, как любого мужчинувоина, и не мог капитан Дементьев отказать себе в удовольствии взять в руки ухватистый «зауэр», сиротливо висевший на стене какогонибудь богатого дома, оставленного хозяевами, и пострелять из него (благо дичи в окрестных лесах, несмотря на войну, хватало).

А трофейные автомобили – это вообще была песня без слов. В Советском Союзе машины были редкостью, роскошью практически недоступной, а тут прекрасные немецкие «опели» и «мерседесы» стояли в гаражах в полной исправности, заводи да езжай. За годы войны Павел Дементьев научился водить все, от мотоцикла до танка, и не мог пройти мимо лакированных красавцев, только и ждущих уверенной руки шофера. Но если оружием (если не особо им размахивать) можно было пользоваться долго, то с шикарными авто этот номер не проходил. Личных легковых машин среднему командному составу иметь не полагалось, зоркий глаз начальства тут же фиксировал все колесные трофеи, и полковники отбирали лимузины у майоров и капитанов, чтобы в свою очередь уступить их генералам. Офицеры это знали, и потому пользовались попадавшимися на их пути автомобилями, словно краткой благосклонностью чужой женыкрасавицы: хоть одна ночь, да моя.

Уже будучи в Германии, сумел Дементьев объехать на кривой суровое армейское правило «кто старше, тот и прав». В одном из занятых его дивизионом немецких городков в гараже обнаружился роскошный «опелькадет». Крыша гаража рухнула, но очень удачно: упавшие балки образовали подобие шатра, и машина почти не пострадала. Ремонтники быстро выправили слегка помятое крыло, подкрасили трофей, и когда Павел вывел «опель» на прогулку, то не мог на него нарадоваться. «Ласточка, а не машина» – с восторгом думал он, выписывая круги по расположению части. Но радость его быстро пошла на убыль, как только капитан сообразил, что ездить на этой ласточке он будет до первого встреченного им большого чина. Решение пришло мгновенно.

Дементьев загнал красавца в ремонтный бокс и на глазах у изумленных рембатовцев от души прошелся молотком по его крыльям и корпусу, сиявшему черным лаком. Затем Павел вытащил пистолет и прострелил машину в нескольких местах – но аккуратно, чтобы не повредить внутреннюю отделку и не устроить сквозняк в салоне. И в довершении всего он собственноручно замазал блестящий черный лак краской мерзкого поносного цвета, предварительно смешанной с песком. Солдаты, наблюдавшие за вивисекцией, понимающе ухмыльнулись – ну, капитан, голова!

Так и ездил Дементьев на своей «АнтилопеГну» до самого конца войны – уродливая колымага не вызывала нездорового интереса у вышестоящего начальства. И лишь однажды комполка залез в «опель», оглядел богатую кожаную обивку и сказал: «А ты, братец, хитер. Ладно, езди – на твою «Золушку» никто не польстится».

* * *

Кровавое полотно войны соткано не только из боев, грохота взрывов, лязга гусениц, радости побед и похорон павших товарищей. Война – это жизнь среди смерти, и человек – существо, умеющие приспосабливаться ко всему, – привыкает к жизни на войне и живет, хотя ему же самому во времена мирные такая жизнь показалась бы невозможной.

Осенью сорок четвертого армия Катукова была выведена в резерв. Четыреста пятый дивизион «катюш» отдыхал в облитых золотом осенних листьев лесах под Немировым, на границе с Польшей, и после двухмесячных тяжелых боев жизнь эта казалась райской. Жизнь в дивизионе текла размеренно. Серьезных ЧП не было – так, мелочевка: ктото нарежется до чертиков, у когото с кемто возникнет конфликт изза женщины, ктото от усталости уснет на посту. Гиленков разбирался со всей это мелочевкой оперативно, не вынося сор из избы, – в большинстве своем солдаты и офицеры 405го гвардейского давно уже воевали вместе и хорошо знали друг друга. Пожалуй, наиболее примечательным нарушением за все это время была выходка расчета одной из «БМ»: бойцы умудрились залить запасной бензобак машины спиртом и почти постоянно пребывали в блаженном состоянии, пока комдив не дознался об источнике алкогольного изобилия и не покарал изобретателей. Общую идиллию несколько портил особист дивизиона Васька Селиверстов, тупой крестьянский парень, пьянь и стукач по призванию, но к нему Гиленков нашел индивидуальный подход. Он взял его на крючок, прочитав все донесения, который тот забыл по пьяному делу. С тех все донесения Васи в СМЕРШ шли через Гиленкова, а то и писались под его диктовку. Дементьев предлагал другу и вовсе избавиться от Селиверстова, доложив по начальству о пьяных безобразиях Василия, но Юра отверг этот дружеский совет.

– Вася уже не опасен, – сказал Гиленков, – он ходит на поводке. А вместо него могут прислать какуюнибудь темную лошадку, и что мы тогда с тобой делать будем?

– Резонно, – согласился Павел.

А леса вокруг кишели дичью. Зверья, особенно зайцев, за время войны тут развелось великое множество. На них никто не охотился – немцы запрещали местному населению иметь ружья, – и Гиленкову пришла мысль устроить ночную охоту. Ноги охотники решили не утруждать – стреляли с автомашины. Заяц, попавший в луч света от фар, бежит строго по прямой, не сворачивая, – легкая добыча. За одну ночь взяли несколько десятков зайчишек и отправили трофеи на солдатскую кухню.

Однако ночная стрельба вблизи расположения 1й танковой бригады встревожила ее комбрига, полковника Горелова. На совещании у командира корпуса он потребовал найти виновных и строго наказать. Егерям«эрэсникам» пришлось бы солоно, если бы Гиленков не сообразил пригласить на такую охоту генерала Дремова.

Но дело могло бы кончиться печально, если бы о браконьерской охоте узнал Катуков. Рано утром после одной такой вылазки в дивизион заявился начальник артиллерии армии генерал Фролов. Он прибыл с обычной проверкой и узрел многочисленные заячьи шкурки, развешенные на деревьях для просушки – в дивизионе нашелся свой мастерскорняк.

– Откуда трофеи? – поинтересовался Фролов.

– В части организована группа охотников, хороших стрелков, товарищ генерал! – тут же нашелся Гиленков. – Группа снабжает мясом солдатскую кухню. А шкурки выделываем – не пропадать же добру, товарищ генерал.

– Забота о солдатах – это хорошо, – одобрил генерал и с миром отбыл восвояси.

У Дементьева отлегло от сердца. Узнай Катуков, как именно охотились «эрэсники», он спустил бы шкуру и с Гиленкова, и с Дементьева примерно так же, как скорняк снимал ее с несчастных зайчишек. Командарм был заядлым охотником, возил с собой охотничье ружье и даже собаку, но свято чтил кодекс охотника и злостного браконьерства не терпел ни под каким видом.

…Осенью сорок четвертого жизнь казалась капитану Дементьеву почти мирной, но война стояла рядом, глядела в глаза и не давала о себе забыть. Коричневый Дракон пятился, отползал, тяжело дыша и раздувая свои бронированные бока, иссеченные ударами русских мечей, однако силы у него еще были. И Зверь отплевывался длинными струями пламени, бил когтистыми лапами и рычал. Рычание это походило уже на тоскливый предсмертный вой – Дракон чуял близкую свою погибель, – но Зверь не был бы Зверем, если бы, даже издыхая, он перестал бы убивать.

«Идите, и убейте его!» – звучало в сознании Павла, и он знал, что пойдет, пойдет до конца, что бы не ждало его впереди. А впереди – впереди была Германия.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. РЕЙД К ОДЕРУ

(зима 1944–1945 годов)

 
Мне отмщение, и Аз воздам!
Ветхий Завет, (Пятая книга Моисеева)
 

Новый Завет, (Послание к Римлянам апостола Павла)

Кулак, затянутый в латную перчатку танковой брони, сжимался. Двадцать пятого ноября сорок четвертого года Первая гвардейская танковая армия вышла из состава Первого Украинского фронта и вошла в состав Первого Белорусского фронта. В декабре сорок четвертого танковая армия Катукова перебазировалась под Люблин, а в январе сорок пятого сосредоточилась на Магнушевском плацдарме, полностью готовая к наступлению. Восьмому гвардейскому механизированному корпусу генерала Дремова была поставлена задача форсировать реку Пилицу, затем выйти к реке Бзура, в район ЛовичаКутно, далее наступать на Познань и выйти к Одеру.

Тринадцатого января дивизион переправился через Вислу – на этот раз переправа прошла спокойно, без надсадного воя «юнкерсов» над головой: фронт отодвинулся далеко на запад. По мосту сплошным потоком шли танки, автомашины, самоходные орудия – особенно много было самоходок, гораздо больше, чем раньше, во время предыдущих наступлений Первой танковой.

– Экая силища… – донеслось до слуха Дементьева.

– И слава богу! Больше техники – меньше потерь. Чай, не сорок первый год.

«Да, арифметика простая – солдатская» – подумал Павел.

К вечеру следующего дня, когда дивизион вышел на исходные позиции, из штаба корпуса вернулся майор Гиленков.

– Когда наступление? – был первый вопрос, который задал ему Дементьев.

– Завтра, капитан, завтра. Будем ломать «Восточный вал». Задача – выйти к Одеру. За первые четыре дня корпус должен пройти сто тридцать километров. Засиделисьзастоялись, теперь разомнемся!

Ночь перед наступлением – время особое. В воздухе висит нечто незримое, словно скапливается там грозовое электричество, готовое разрядиться рукотворной молнией, как только электроды – русские и немецкие войска – сойдутся.

Закончив с комдивом все неотложные дела, Дементьев отошел в сторону от боевых машин. Вокруг безмолвствовал зимний лес, на лапах елей лежали густые снежные шапки. В тишине, нарушаемой только шорохом дыхания, отчетливо было слышно шипение ракет, то и дело взлетавших над передним краем. «А завтра эту стеклянную тишину, – подумал Павел, – раздробит на осколки рев моторов и грохот орудий. Как нелепо устроено все в этом мире!».

Ночь прошла на удивление спокойно. Утром Павла разбудил Полеводин, успевший вскипятить чайник. Завтра оказался скудным – черный хлеб и банка тушенки.

– Так подъели все, что добыли на Дембицких складах, – чуть виновато объяснил ординарец, извлекая из заначки пачку трофейных галет.

Бивак уже шумел голосами, хлопали дверцы, урчали моторы. Гиленков, подтянутый, чисто выбритый и напряженный, как натянутая струна, садился в свою машину.

– Я на КП к Дремову. Связь как всегда – по радио. Морозец, – Юрий снял кожаную перчатку и потер кончик носа, – но денек у нас будет жарким. Ну, ни пуха, ни пера!

«Виллис» комдива рванул с места, взметнув крутящийся снежный вихрь, в который упало запоздалое дементьевское «К черту!».

А в восемь нольноль земля вздрогнула – тысячи орудийный стволов выплюнули огонь и сталь. Непрерывная обработка артиллерией и авиацией переднего края немецкой обороны продолжалась полтора часа, и «катюши» 405го дивизиона тоже спели свою партию в общем многоголосом хоре. Что оставалось на пресловутом «Восточном валу» после этого огненного шторма, Дементьев увидел собственными глазами, когда дивизион «РС» вошел в прорыв и двинулся на запад: земля, перепаханная вдоль и поперек, исковерканные танки, разбитые машины, перевернутые пушки и трупы, трупы, трупы – горы трупов.

Армия Чуйкова прорвала немецкую оборону и ушла вперед на десятьпятнадцать километров. Обгоняя пехоту, в прорыв устремился подвижный передовой отряд восьмого корпуса: танковая бригада полковника Темника, 400й полк самоходок подполковника Хватова, две зенитные батареи, саперный и понтонный батальоны – рек впереди хватало, – а за ними вытянулась походная колонна «катюш». Пехоты в отряде было мало – десант на броне, и все.

Ударный отряд двигался быстро – до ста километров в сутки, останавливаясь лишь для заправки горючим и пополнения боезапаса. Передовые отряды 8го и 11го корпусов не ввязывались в бои для занятия городов и деревень, обходили узлы сопротивления, оставляли на съедение идущим позади них частям огрызавшиеся группы противника. Танковый нож вонзался в незащищенное подкожное мясо Зверя, резал жилы коммуникаций и нервы линий связи, рвал артерии, по которым, натужно пульсируя, проталкивалась к фронту свежая кровь пополнений. Нож этот вызывал болевой шок паники, заставляя Дракона корчиться в страхе. Если гдето отряд натыкался на болееменее организованную оборону, которую нельзя было обойти, полковник Темник, избегая ненужных потерь и экономя время и силы, пускал в ход дивизион «РС». Дивизион стрелял с ювелирной точностью, после чего танки шли дальше по дымящимся развалинам, вминая в мерзлую землю обломки сожженной техники и обгорелые трупы немцев.

Подвижный передовой отряд выполнял поставленную задачу: достичь заданного рубежа, закрепиться там и держаться до подхода основных сил корпуса. В сорок пятом году русские войска хорошо научились воевать, оставив далеко позади учителей, не скупившихся в свое время брать со своих учеников щедрую плату кровью и жизнями.