Текст книги "Завтра начинается вчера.Трилогия"

Автор книги: Владимир Контровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 66 страниц)

* * *

Прусские каре атаковали Большой Шпиц – центр армии Салтыкова. Граф послал туда подкрепления – Азовский и Низовский полки, стоявшие на склоне Юденберга, побежали к Большому Шпицу, тарахтя на бегу амуницией.

Пруссаки шли все так же – безукоризненно ровно, быстро и неумолимо: военная машина короля Фридриха работа без сбоев – пока.

«Машина, тупая, бездушная машина, помилуй бог! – думал сухощавый подполковник, состоявший при штабе Салтыкова, наблюдая за механической поступью прусских шеренг. – Солдат идет, как заведенный, не ведая, куда и зачем он идет. В голове у него одна забота – как бы линию соблюсти. А как только этот строй рассыплется на кочках да в кустиках, тутто им и конец. Эх, дали бы мне хотя бы полк, я бы всю эту прусскую позитуру – в кашу! Нет, нужно всю нашу армию переделать, и тогда…».

Пруссаки шли вперед, привыкшие к тому, что неприятель не выдерживал одного вида их слитного строя, не обращавшего внимания на выпадавших из него убитых и раненых и надвигавшегося с неудержимостью морской волны, и бежал при звуках их воинственного гимна: «Ich bin ja, Herr, in deiner Macht!»[8]8
  Господи, я в твоей власти! (нем.).
  


[Закрыть] Но этот противник – русские – оказался иным.

Сломав строй, гренадеры Фридриха начали карабкаться вверх по крутым склонам Большого Шпица. И тут среди визга ядер и треска ружейной пальбы прокатилось русское «ура!» – азовцы и низовцы бросились в штыки. И хваленая прусская пехота дрогнула и побежала, забыв и про строй, и про жалованье.

Атака в центре была отбита, но на правом крыле исход боя был еще далеко не ясен – кирасиры прусского короля охватывали фланг Новгородского полка. Новгородцы били по ним из ружей; несколько всадников, сверкая на солнце медью кирас, грузно рухнули наземь вместе со своими лошадьми, однако конная лавина домчалась. Вороные кони встали на дыбы на гребне Большого Шпица, и засверкали палаши – кирасиры рубили русских пехотинцев. Новгородцы попятились, и воспрянувшая духом прусская пехота, не сумевшая забраться на гору в лоб, тут же кинулась из Кунгрунда в брешь, образовавшуюся в русских рядах.

«Что это? – подумал сухощавый подполковник. – Неужели поражение?».

Но тут снова разнеслось дружное «ура» – по неширокой площадке Большого Шпица во весь опор мчалась союзная конница, и яркие ментики австрийских гусар перемешались с васильковыми кафтанами русских драгун.

– Свершилось невозможное, – генерал Фермор весело улыбнулся, – граф Румянцов и генерал Лаудон всего с тремя слабыми полками опрокинули кирасир короля!

– Истинно так, – подтвердил генералпоручик Вильбуа, – смотрите, пруссаки бегут!

Граф Салтыков молча перекрестился.

Ни пехоты, ни конницы неприятельской на Большом Шпице уже не было. По всему склону горы рассыпались вороные кони кирасир и гренадеры, отступавшие к болотистой лощине Кунгрунда.

И тогда король Фридрих выложил свою последнюю, козырную карту – он бросил на Большой Шпиц конницу Зейдлица, лучшую конницу мира.

* * *

День клонился к вечеру, а Василий Воднев так и не побывал еще в бою: апшеронцы, прикрывавшие большую батарею Румянцова, не сходили с места. Когда на гору заскочили прусские кирасиры, апшеронцы и псковичи подались было вперед, но неприятеля погнали и без их помощи.

Водневу было страшно. Он тискал в руках фузею, и исподтишка посматривал на своих товарищей – а ну как кто заметит его робость и поднимет на смех молодого рекрута?

После того, как атака пруссаков на Большой Шпиц была отбита с большим уроном для неприятеля, на горе появился со свитой главнокомандующий граф Салтыков.

– Победа за нами, ребятушки! – прокричал он, размахивая шляпой. – Бежит пруссак!

Апшеронцы оживились и повеселели – отбитая яростная атака противника подняла настроение, упавшее после разгрома пруссаками левого крыла русской армии и занятия ими Мюльберга. Но до победы было еще далеко, и Водневу вскоре пришлось в этом убедиться.

Изза кунерсдофских огородов, где еще совсем недавно молодые мушкатеры копали диковинный овощ картофель и варили его в котелках, показалась конница – в глазах у Васи зарябило от разноцветия мундиров и пестроты лошадиных мастей. По ней ударила русская артиллерия, и тут же нарядные кавалеристы на рысях ринулась вперед, в узкие проходы между кунерсдорфскими прудами.

Русские ядра нещадно косили великолепную конницу Зейдлица. Проходы между прудами заваливались трупами людей и лошадей, но сотни и сотни гусар и драгун миновали их благополучно и уже выстраивались, готовясь к атаке. И понеслись на Большой Шпиц три линии прусской кавалерии.

– Оправляй замки, кремни! – услышал Воднев. – К стрельбе готовсь! Пали!

Василий стрелял, как учили – целясь в грудь коня, – быстро, в семнадцать приемов, заряжал. Конница приближалась, блестели на солнце клинки сабель и палашей. «Доскачут или нет? – стучало сердце в груди молодого солдата. – Доскачут или нет?».

Еще залп. Еще раз большая батарея метнула навстречу пруссакам картечь из всех своих единорогов. А затем над кунерсдорфскими полями в третий раз за этот день раздалось громкое «ура». Воднев поспешно зарядил фузею, но стрелять уже не было нужды: конница Зейдлица в беспорядке мчалась обратно, преследуемая по пятам кавалерией союзников.

«Ну, таперича нарубят капусты» – подумал Василий.

* * *

Сражение переломилось. Потрепанная конница Зейдлица откатилась, а гренадеры Фридриха, занявшие Мюльберг, стояли там, не имея ни сил, ни желания снова идти вперед. Салтыков перебрасывал в центр полки правого крыла – Большой Шпиц кишел войсками. Снизу, изза кустов Кунгрунда, вяло постреливали пруссаки, крепко получившие по носу и усвоившие этот урок. Король проигрывал свою партию – ход был за русскими.

Солнце потихоньку сползало к западу, и надо было чтото решать – не стоять же всю ночь в сотне шагов друг от друга. Но Салтыков медлил, твердо помня одну из основных догм линейной тактики: заняв удобную позицию, не сходи с нее. Лаудон и Румянцов советовали наступать, Вильбуа отмалчивался. Князь Голицын своего слова сказать уже не мог – он был тяжко ранен в бою за Мюльберг.

– Что будем делать, Вилим Вилимович? – обратился Салтыков к Фермору. – Вечереет уже, а…

Речь командующего заглушили крики «ура» – солдаты Первого гренадерского полка, долго и нудно перестреливавшиеся с пруссаками, засевшими в Кунгрунде, не выдержали и бросились в штыки. Следом за ними кинулся в атаку Вологодский полк.

– Вперед! – Салтыков махнул рукой. – Ну, так тому и быть! Александр Васильевич, голубчик, – сказал он, обернувшись к штабным офицерам и найдя среди них сухощавого подполковника, – известите Апшеронский полк, пусть поддержат вологодцев атакою.

– Слушаюс, ваше сиятельство!

«Эка встрепенулся, – подумал Салтыков, провожая подполковника взглядом, – ровно кречет охотничий…».

* * *

Когда вологодцы ринулись на пруссаков, апшеронцы зашевелилисьзаволновались. Чутье солдатское, обостренное многочасовым боем, подсказывало им – вотвот, и они тоже бросятся на врага. Полк напоминал кучу пересушенной соломы, ждущей только искры, чтоб вспыхнуть ярким огнемпламенем.

«Не бежит, а летит, ровно птица хищная, – подумал Воднев, заметив стремительного худощавого подполковника и узнав в нем того самого офицера, который так удивлял своим поведением апшеронцев при постройке большой батареи. – Ну, будет сейчас дело…»

«Куда ему с таким брюхом на пруссаков!» – подумал на бегу подполковник, глядя на тучного полкового командира, восседавшего на барабане и поднявшегося с него только при появлении штабофицера. И тогда он выхватил шпагу, вскинул ее высоко, поймав острием ярко сверкнувший солнечный зайчик, и выкрикнул звенящепронзительно:

– За мной, ребята!

Ответом ему было дружное «ура» и слитный топот сотен солдатских ног.

…Над его головой пели пули, а он бежал вниз по склону Большого Шпица, бежал легко и стремительно, и на бледных щеках его горел румянец боевого азарта. Подполковнику не было страшно – есть, как ни странно, люди, созданные для войны и не находящие себе места в жизни мирной. И был этот бой боевым крещением человека, вся дальнейшая жизнь которого прошла в походах и победных битвах…

– Ваше высокоблагородие, да бросьте вы этот вертел! – услышал он за спиной. – На нем курей жарить, а не на пруссака с ним идтить! Пропадете вы с ним ни за грош – возьмите лучше ружье!

– Спасибо, братец, – подполковник сунул шпагу в ножны и принял тяжелую фузею со штыком, поданную ему старым капралом. – Вперед, ребята!

А впереди лязгало, хряскало, вопило истошно – вологодцы схлестнулись с солдатами короля Фридриха. Прусские гренадеры, рослые и плотные, отбивались отчаянно, но русские мушкатеры, распаленные боем, словно лихой кулачной дракой, настырно лезли на них со всех сторон.

Подполковник с разбегу перепрыгнул кочку, увенчанную невысоким кустиком, и тут же увидел перед собой черную фигуру пруссака – на голову выше него. «Велика фигура, да дура» – успел подумать Суворов, ловко всаживая штык в прусский мундир. Гренадер грузно завалился, выворачивая из рук подполковника фузею. Суворов чуть повернулся и перехватил ружье, торопясь вытащить штык, застрявший в теле поверженного врага, и заметил краем глаза черную тень, метнувшуюся изза кустов. Саженного роста прусский гренадер летел на него черным вороном, выставив вперед острое жало штыка.

«Конец!» – молнией вспыхнуло в сознании.

Но пруссак, не добежав до подполковника всего пару шагов, вдруг словно споткнулся и повалился лицом вниз, а на его месте появился совсем еще молодой русский мушкатер, деловито выдернувший штык из гренадерской спины.

…Это была победа. Одни пруссаки бежали вниз, к тем прудам, через которые они шли утром; другие, спасаясь от русских штыков, лезли на Мельничную гору. Мюльберг кишел черными мундирами, но это была уже не армия, а толпа. Русская картечь рвала эту толпу, и пруссаки не выдержали и побежали вниз, к болотистым берегам Гюнера, оставляя позиции, взятые ими еще днем. Русские сидели на плечах бегущего неприятеля – эндшпиль оказался совсем не таким, на который рассчитывал «Фридрих дер Гроссе».

«Непобедимая» прусская армия рассеялась, как дым под сильным порывом ветра – ветра с востока, – оставив под Кунерсдорфом сто семьдесят пушек, двадцать шесть знамен и шляпу короля. Поражение было полным: армия перестала существовать, и король, передав под начало генерала Финка жалкие три тысячи солдат, оставшихся от былых сорока восьми тысяч, написал в Берлин: «Я передаю ему армию, которая не в силах бороться с русскими. Все потеряно, спасайте двор и архивы!».

…Первого августа тысяча семьсот пятьдесят девятого года мушкатерапшеронец Василий Воднев еще не знал имени спасенного им офицера в чине полполковника. Это имя – Александр Васильевич Суворов – он узнал позже, сражаясь под началом этого человека при Козлуджи, Фокшанах, Рымнике, Измаиле, Треббии, Нови. И не знал Василий Воднев, что сражаться он будет еще долгих сорок лет, и что смерть свою встретит на скользкой тропе альпийского перевала СенГотард – оступится и сорвется в каменную пропасть. И еще не знал Василий, крестьянский сын, – и не мог знать, – что через без малого двести лет он – точнее, не совсем он, – вернется под Кунерсдорф, и будет глядеть на его поля и холмы, пораженный ощущением уже виденного когдато.

* * *

– О чем задумался, Вася? – повторил Дементьев.

– Виноват, товарищ капитан, – Полеводин поправил на плече автомат и сдвинул на затылок шапку. – Чертовщина какаято померещилась – пушки старинные, конница, солдаты в треуголках… И бывает же такое – вроде как выпил, хотя вроде и не пил.

– Бывает, – согласился Павел.

И усмехнулся.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ПОТРЕВОЖЕННЫЙ МУРАВЕЙНИК

 
Войну заказывали? Получите, и распишитесь!
 

П. М. Демидов

…Несмотря на туманную дымку, город хорошо просматривался с высот восточного берега Одера – до него было не больше двухтрех километров. Город Франкфурт, крупный промышленный центр, жил своей обычной жизнью, словно не замечая войны, которая уже стояла у самого его порога, – по улицам двигались трамваи, шли люди, работали магазины, дымили трубы заводов. Город еще не знал, что с противоположного берега Одера на него смотрят в бинокли трое русских офицеров: полковник Темник, майор Гиленков и капитан Дементьев.

«О штурме Франкфурта, понятное дело, не может быть речи, – думал Павел, – у нас простонапросто не хватит сил ни взять, ни удержать такой большой город. И войск здесь у немцев наверняка не взвод, не рота и не батальон, и даже не полк, а поболе. А у нас горючее на исходе, да и боеприпасов кот наплакал. Свою задачу мы выполнили – до Одера дошли, плацдарм захватили. Дело за малым – дождаться подхода главных сил корпуса. Только вот, похоже, это малое дело может оказаться совсем не простым…».

Ночь с первого на второе февраля прошла спокойно – немцы, по всей вероятности, еще не знали о прорыве русских танков к восточному берегу Одера. Но полковник Темник не постеснялся заявить им о своем прибытии: разведка доложила, что поблизости обнаружен немецкий аэродром, и командир передового отряда направил туда танки. Танкисты сожгли несколько самолетов; немцы всполошились и пустили в ход артиллерию, которой оказалось много – батальон Бочковского потерял два танка.

Отряд занял круговую оборону – было ясно, что теперь противник навалится со всех сторон. И рассчитывать – во всяком случае, в ближайшие суткидвое, – приходилось только на собственные силы: корпус Дремова шел к Одеру, но его продвижение задерживали бои с немецкими «блуждающими котлами», в изобилии возникшими в результате стремительного прорыва армии Катукова. Рассеянные и разрозненные, но вооруженные группы отступавших немцев доставляли немало хлопот, нападая на колонны машин, штабы, тыловые части. Их не успели еще повыловить, и Дремову то и дело приходилось снаряжать «пожарные команды» для «гашения» очагов сопротивления и уничтожения тех, кто все еще пытался вести войну «до победного конца».

Темник, тем не менее, не бездействовал и помышлял не только о глухой обороне. Он решил прижечь пятки франкфуртским бюргерам и для этого вызвал к себе «эрэсников».

– Сколько залпов ты можешь дать по городу? – отрывисто спросил он у Гиленкова.

– Не больше трех, товарищ полковник. Один залп мы всегда оставляем про запас, на самый крайний случай.

– Да я не собираюсь разносить весь город по камушкам, – пояснил командир отряда. – Можем мы пальнуть так, чтобы они забегали, как ошпаренные? Панику хочу организовать: здравствуйте, немцы, война пришла к вам! Соображаешь?

– Это можно, – ответил майор, поняв, что от него требуется. – И для этого не нужно трех залпов, хватит и одного, только не сосредоточенного, а рассеянного – по всей площади города. Каждая машина будет бить по своему квадрату, а не весь дивизион по одной цели. А если еще поставить взрыватели пятьдесят на пятьдесят – у половины снарядов на фугасное действие, у остальных – на осколочное, – то эффект будет впечатляющим.

– Вот и отлично, – обрадовался Темник, – это нам и надо! Готовь установки, майор, – сыграем немцам на «сталинском органе»[9]9
  «Сталинский орган» – так называли немцы установки «РС» («катюши»).
  


[Закрыть] концерт по заявкам!

Вернувшись в дивизион, Гиленков с Дементьевым засели за карту и прикинули, по каким квадратам нанести удар – с тем, чтобы накрыть возможно большую часть Франкфурта и в то же время зацепить наиболее аппетитные (с военной точки зрения) цели. Дементьев быстро подготовил исходные данные и вывел установки на огневую позицию. Руководить стрельбой комдив решил сам, и Павел понимал друга: на его месте он поступил бы точно так же. Наведение «бээмок» не заняло много времени, и по взмаху руки Гиленкова реактивные мины огненной стаей сорвались с направляющих и с воинственным курлыканьем понеслись к цели.

Когдато в детстве маленький Павел видел, что происходит в муравейнике, если его разворошить веточкой, и запомнил шуршащий шелест тысяч потревоженных муравьиных ног. Чтото похожее он увидел и сейчас: в городе протяжно завыли сирены, загудели гудки заводов и фабрик, на улицах суетливо заметались машины и люди.

«Вы бомбили наши города, – думал Дементьев, глядя на столбы огня и черного дыма, вставшие в разных частях Франкфурта, – а теперь наши снаряды рвутся на ваших улицах. Как, нравится? Вы хотели войны – вы ее получили, с доставкой на дом!».

После залпа они с Гиленковым еще немного постояли на берегу Одера, и Юрий, задумчиво глядя на растревоженный, сердитый город, сказал:

– А вот теперь, Паша, начнется для нас самое опасное и трудное – второе отделение концерта по заявкам. И если к вечеру не подойдет подмога, нам придется кисло. Ну что ж, будем держаться. И дай нам, боже, силы и удачи, чтобы благополучно выбраться из этой западни, куда мы влезли всеми четырьмя лапами, и остаться в живых…

* * *

Гиленков не ошибся: немцы начали стягивать на правый берег Одера значительные силы, чтобы ликвидировать плацдарм, захваченный отрядом Темника, – срыть трамплин для прыжка русского медведя за Одер. На передовой подвижный отряд обрушились части 5го горнострелкового корпуса СС, не успевшего занять оборону в «панцерверке» Мезеритцкого укрепрайона и теперь пытавшегося наверстать упущенное у Кунерсдорфа, сборная солянка из остатков растрепанных пехотных и танковых дивизий, рота власовцев и туркестанский батальон. Дрались отчаянно, в бою участвовали все – и штабы, и даже санчасть. Расстреляв весь боезапас, танкисты открывали люки и забрасывали наседавших эсэсовцев гранатами. Дивизион «РС» несколько раз отбивал атаки, сметая атакующих прямой наводкой и засыпая поля Кунерсдорфа их обгорелыми трупами.

К середине дня ожесточенность боя возросла. В воздухе появилась немецкая авиация (от чего солдаты Темника успели уже отвыкнуть), началась бомбежка. Гиленков убрал «БМ» в ближайший лес и приказал их замаскировать: снаряды кончались, у «катюш» оставался только неприкосновенный запас – один залп минами, уже подвешенными на направляющих. Держались до вечера, и продержались – к вечеру бой стал стихать. Оборона устояла, однако опытные русские офицеры, прошедшие всю войну, понимали: еще на один такой бой сил уже не хватит. Понимал это и полковник Темник.

– Еще сутки мы, может, и продержимся, – угрюмо сказал он, собрав всех офицеров, – отбиваясь из последних сил. Но нам нужны солярка, бензин и снаряды, которых взять негде – и так уже ездим на трофейном горючем, а немецкие снаряды к нашим пушкам не походят. Мы полуокружены, и если до утра не выберемся из этого мешка, окружение станет полным, и тогда…

Он не договорил – все и так прекрасно знали, что будет тогда. Главные силы корпуса все не показывались, а собственные силы отряды были на исходе.

– Значит, так, – подытожил командир отряда, – ищем слабое место, прореху в мешке, через которую можно выскользнуть. Отправляем разведку.

В ночь на пятое февраля на разведку направилась группа старшего лейтенанта Ухова. Вернулась она только под утро и сообщила, что обнаружила небольшую лощину, не занятую немцами, и что по этой лощине вполне смогут пройти и танки, и колесные машины.

– Выступаем немедленно, пока не рассвело, – распорядился Темник. – Первыми пойдут колесные машины и артиллерия, за ними танки и самоходки подполковника Хватова. Прикрывать отход будет батальон капитана Бочковского.

Шли в полной темноте, не включая фар, и прошли уже половину пути, когда немцы, услышав в ночи шум моторов, спохватились и открыли артиллерийский огонь. Они стреляли наугад, вслепую, пока не причиняя вреда, однако с рассветом их огонь стал прицельным, и тяжелее всего пришлось самоходчикам, замыкавшим прорывающуюся колонну. В машину Хватова попал тяжелый снаряд, и подполковник погиб – сгорел вместе со всем экипажем.

Но еще солонее пришлось батальону Бочковского, прикрывавшему отход. У Володи осталось всего тринадцать танков из тридцати, с которыми он начал рейд к Одеру, и только полроты пехотинцевдесантников. Когда отряд Темника уже выходил из опасной зоны, теряя под жестоким огнем немецкой артиллерии концевые машины, Бочковский понял, что ему этот огненный коридор не пройти. Он развернулся в противоположном направлении, введя в заблуждение и немцев, и самого Темника, выскочил на шоссе, идущее вдоль Одера, отмахал по нему километров двадцать и еще раз резко свернул в сторону. Смелых удача любит – расшибая последними снарядами кидавшиеся на него «пантеры» и сметая заградительные отряды немцев, батальон на последних каплях горючего вырвался из окружения.

За этот бой Владимира Бочковского представили ко второй Золотой Звезде Героя, но, как это часто случается, по иронии судьбы (а точнее – по прихоти начальства) он получил орден Суворова II степени. «Заслужил одну награду – дали другую. А могли бы и вообще ничего не дать» – философски заметил по этому поводу Юра Гиленков, и был абсолютно прав.

Раздосадованный противник преследовал отряд Темника, но тут наконецто подошли части восьмого механизированного корпуса генерала Дремова. Двадцатая и двадцать первая мехбригады во встречном бою отбросили немцев – потрепанный передовой отряд вздохнул с облегчением.

Поле битвы под Кунерсдорфом вновь, как и двести лет назад, осталось за русскими. Шляпу короля, правда, на поле этом не нашли, зато на танковом полигоне близ Кунерсдорфа танкисты Дремова захватили вражескую новинку: сверхтяжелый танк «мышонок».[10]10
  В 1944 году немцы разработали сверхтяжелый танк Maus («Мышонок»). Весил этот танк 180 тонн, был вооружен двумя пушками калибра 128 мм и 75 мм и 7,62мм пулеметом и хорошо защищен двухсотмиллиметровой броней. Управлял этим монстром экипаж из 6 человек. Танк мог проходить водоемы по дну, но скорость у него была всего 25 км/час. Немцы успели сделать всего два гигантских танка.
  Военный инженер Рыков рассказывал, как доставлялся «Мышонок» в Кубинку. Башня, ходовая часть, трансмиссия и другие части были погружены на железнодорожные платформы. Рыкову вручили специальные документы, и с каждой крупной железнодорожной станции он докладывал лично маршалу Жукову о прохождении эшелона. Прежде всего Maus привлек наших конструкторов и военных оригинальными техническими решениями и, конечно, танк имел ценность как необычный военный трофей (сейчас он единственный в мире). Есть версия, что эти машины создавались специально как подвижные орудия для охраны бункера Гитлера. Амбициозный проект не состоялся: русские солдаты изловили «мышонка» – «сверхтанк» в Берлине так и не появился.
  


[Закрыть]

– Дожили немцы, – пошутил ктото из офицеров, узнав название этого чудовища, – тигры и прочее зверье им не помогли, так они теперь грызунов решили мобилизовать.

Танковый прорыв к Одеру был успешно завершен. Восьмой гвардейский мехкорпус выполнил поставленную задачу, и в середине февраля началась его переброска на север, в район Ландсберга, против группы армий «Висла», засевшей за Померанским валом.

Но Павлу не суждено было отправиться под Ландсберг: семнадцатого февраля сорок пятого года пришел письменный приказ «об откомандировании капитана Дементьева П.М. в распоряжение отдела кадров». Сдав дела своему помощнику, обнявшись с Гиленковым, крепко, от души, пожав руку Прошкину и распрощавшись с другими офицерами дивизиона, он выехал в штаб артиллерии фронта, где получил назначение на должность командира дивизиона в сорок первый гвардейский отдельный минометный полк «РС», входивший в группу ГМЧ (гвардейских минометных частей) Первого Белорусского фронта.