Текст книги "Наследник"
Автор книги: Владимир Малыхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
поднялся высокий столб темно-серого дыма.
– Это вам за Робика, гады, – прошептал Виктор.
– Молодец, артиллерия! – весело сказал командир роты, – в самое яблочко угодил!
* * *
Когда Робик Нодель, после драки в школе в тридцать шестом убежал из осиротевшего отчего дома
ему было тринадцать лет. Кое-как он добрался до города Витебска, где на окраине жила младшая
сестра его матери тетя Берта, которую все родственники ласково величали "Большой Бертой" по
причине ее веса и мощного телосложения. Муж ее Герасим Лукич, бывший помком-полка в Первой
Конной Армии, потерял на гражданской войне ногу и теперь служил начальником охраны завода, при
котором они и жили в маленьком уютном домике с небольшим садом и огородом. Тетя Берта в годы
гражданской войны была политбойцом в том кавполку, там они и сошлись, как говаривал Герасим, "на
почве любви и единой пролетарской идеологии". Детей у них никогда не было и этот факт нередко
служил причиной добродушных подтруниваний в их адрес со стороны родных и близких знакомых. В
таких случаях супруги Апанасенки (такова была их фамилия) разыгрывали с некоторыми вариациями
одну и туже сценку. Герасим Лукич, покручивая "буденновский" ус, говорил:
– На галопе не поспишь и детей не больно-то наделаешь! Верно я формулирую этот вопрос,
Берточка?
На что она, закуривая свой любимый "Прибой" и загадочно улыбнувшись, отвечала:
– Что касается до меня, то ни галоп, ни даже рысь меня не смущали и не смущают. . Скажи уж
честно, Герасим, нашим дорогим родственникам, по-большевистски: – Укатали Сивку крутые
горки...
Все родственники и знакомые любили и уважали этих добрых людей, и они им отвечали тем же.
Нодели, несмотря на то, что были очень тяжелы на подъем, несколько раз приезжали в полном
составе к ним в Витебск и всегда были радушно и тепло там приняты. Робик тоже очень любил тетю
Берту и дядю Герасима и потому в свой трудный час решил любыми путями добраться именно к ним.
Когда он, голодный и холодный, появился на пороге их дома, тетя Берта, удивленная его
неожиданным появлением и пораженная видом Робика, с возгласом "Что случилось?!" бросилась к
нему с распростертыми объятиями.
Когда обласканный, умытый и накормленный Робик рассказал ей, что случилось, она долго
смотрела на него широко раскрытыми, безумными глазами, не в силах пошевельнуться и вымолвить
слово. Когда пришел с работы: Герасим Лукич и увидел Робика и убитую горем жену, он все сразу
понял, подошел к Робику, молча обнял его и крепко прижал к груди. И Робик, впервые за все это
время разрыдался. Потом они втроем проговорили почти всю ночь о том, как могло такое случиться и
что можно предпринять в дальнейшей судьбе Робика. – Я напишу Буденному, – говорил Герасим
Лукич, – Сэмэн Михайлович должен меня помнить, он мне орден лично вручал в боевом строю...
Берта Марковна устало посмотрела на него заплаканными библейскими глазами и тихо сказала:
– Если твой Сэмэн мог голосовать за убийство Тухачевского, то что ты от него можешь хотеть?
– А ты, – обратилась она к Робику, – с этого дня будешь нашим сыном. Ты меня понял? И
фамилию будешь иметь нашу. Пока... Розочка и Исаак... не вернутся к нам. Ты со мной согласен,
Герасим?
– Само собой, – проговорил Герасим Лукич, – только так и никаких гвоздей, – пристукнул он
кулаком по столу. – Усыновим, и все тут!
– И не надо тебе об этом никому писать, – сказала Берта Марковна Робику. – Ты меня понял?
Уехал и все! И концы в воду! С волками жить, по-волчьи выть. А те, кто все это творят, пусть горят
гаром, им это так не пройдет, чтоб я так жила...
Герасим Лукич крякнул, поднялся из-за стола, походил по комнате и сказал:
– Тогда напишу Климу Ворошилову!
* * *
Они усыновили Робика и он стал Робеспьером Апанасенко.
Когда началась война и немцы подошли к Витебску Герасим Лукич и Берта Марковна вместе с
Робиком, которому уже было почти семнадцать, собрались уйти в партизаны. Но все обернулось по-
другому. Когда через город уходили на восток отступающие разрозненные группы наших войск,
Герасим Лукич, поразмыслив, сказал жене:
– А может быть правильней будет пристроить его к нашим? Пусть идет с ними... Там его и оденут
и обуют, и накормят. . армия есть армия. Мы-то с тобой ко всему приучены и в лесах, и в болотах не
пропадем.
Берта Марковна задумалась над словами мужа, взвешивая все "за" и "против. Она подумала, что не
имеет морального права решать судьбу Робика и уводить его на неведомые ей самой партизанские
тропы. Такое право по ее убеждению могла иметь только ее несчастная и незабвенная сестра
Розочка... И она с болью в сердце согласилась расстаться с Робиком. В тот же день Герасим Лукич
остановил на улице тачанку, на которой сидел с забинтованной головой раненый капитан,
представился ему и стал просить забрать с собой в тыл его семнадцатилетнего сынка.
– Вы считаете, что мы идем в тыл? – устало усмехнулся капитан пыльными, треснувшими
губами, – мы, дорогой товарищ, идем, как говорится, из огня в полымя... Но уж если Вы, бывший
буденновец, так упорно меня просите.... что ж... пусть пристраивается в хвост нашей драп-колонны и,
вздохнув, капитан опять усмехнулся, как бы в укор самому себе, потом он достал из планшетки
блокнот и записал в него нового бойца – Робеспьера Апанасенко.
– Почему такое имя? – удивился капитан.
– Назван так в честь героя Французской революции, – вздохнул, словно оправдываясь, Герасим
Лукич; – раньше было так модно.
– Все они трепачи и соглашатели, – зло проговорил капитан, – предали нас Гитлеру, мать их
так... Но-о... пошел! – толкнул он в спину ездового и, козырнув Герасиму Лукичу, откинулся на
спинку сиденья тачанки.
Уговорить Робика уйти в тыл с проходящей колонной оказалось для Герасима и Берты делом более
трудным, чем уговорить капитана. Но в конце концов их общие усилия, заклинания и слезы тети
сломили его упорство. Герасим Лукич долго хромал рядом с ним в толпе бойцов, среди тачанок,
кухонь и санитарных кибиток. Цыганский табор, – с болью в сердце подумал Герасим Лукич. – Как
же мы дошли до жизни такой!
Прощаясь с Робиком, он обнял его, крепко поцеловал и, сдерживая слезы, отвернулся. Прихромал
к своему дому, где на пороге ждала его заплаканная Берта Марковна.
* * *
Робик Апанасенко удачно "прописался" в том стрелковом батальоне и прошел с ним все огни и
воды первых недель войны. В Смоленске их армия в июле была окружена немцами, но ожесточенно
дралась в окружении. В одном из боев Робик был легко ранен в ногу и после короткого лечения в
полевом медсанбате попал оттуда в другую, соседнюю часть. И здесь начались его мытарства. Робика
не взлюбил командир взвода, молодой парень родом с Кубани. Началось с того, что он сразу же, в
день появления Робика в его взводе, спросил:
– А почему у Вас, товарищ боец, с Вашей еврейской внешностью такая фамилия? Вы ведь, как
говорится, "казак из Палестины"?
Уязвленный его вопросом, Робик ответил, что он родом из Москвы, и не из Палестины и если
товарищу лейтенанту не нравится его фамилия, то он помочь ему в этом никак не может. Лейтенант
рассмеялся и сказал, что это он так, к слову, что у нас по сталинской конституции все нации равны.
Но он и потом при случае награждал Робика разными кличками: доктор Коган, Лева из Могилева и
другими. Робик кипел гневом, но терпел. Однажды, когда лейтенант спросил его:
– Скажите, Апанасенко, а почему все евреи троцкисты?
Робик разъярился не на шутку, влепил ему звонкуюю пощечину и неожиданно для самого себя
крикнул срывающимся голосом:
– Я... вызываю Вас... на дуэль! И можете быть уверены, что об этом никто не узнает!
– Ах, на дуэль! – вскричал ошарашенный от неожиданности взбешенный лейтенант, – я тебе...
покажу. . дуэль... Лева из Могилева! Ты у меня... заплатишь за это.., и он стал дрожащими пальцами
расстегивать кобуру нагана.
Но он не успел ее расстегнуть. Его сбил с ног сильный удар прикладом винтовки. Лейтенант попал
в медсанбат, а боец Робик Апанасенко, урожденный Нодель, угодил в штрафную роту.
* * *
Вернувшись на свой НП, Виктор рассказал капитану Крутокопу о том, что произошло.
– Но это был точно он! – волнуясь, говорил Виктор, – я и сейчас вижу его искаженное болью
лицо... Ничего не могу понять... какая-то страшная загадка...
– А за что же он мог попасть в штафную? – спросил Крутокоп.
Виктор пожал плечами:
– Если б я знал...
– Ладно, – хмуро заговорил капитан, – давай помянем того бойца... В любом случае... он...
герой...
Когда они выпили, Крутокоп сказал:
– Не кисни, брат, этим не поможешь.
– Знаешь, – задумчиво сказал Виктор, – я до сих пор не боялся смерти, не думал о ней, честное
слово! Не мог себе представить, что меня и вдруг убьют. . витал в облаках. – Он помолчал и, что-то
вспомнив, ухмыльнулся: – Несмышленышем был...
Крутокоп внимательно поглядел на Виктора, потом хлопнул себя по лбу:
– У меня на сей счет есть кое-что в моем студенческом Толмуде!
Он взял полевую сумку и, порывшись в ней, достал толстую, видавшую виды тетрадь в
коленкоровой обложке.
– Сейчас... я тебе найду, – говорил он, перелистывая страницы, – сейчас... найду. "Смелость,
Смелость, еще раз Смелость!" Это Дантон, но я не об этом... Сейчас... сейчас... А... вот, нашел!
Слушай! А.С.Пушкин, из "Путешествия в Арзрум": "Он почувствовал необходимость рассчитаться
единожды навсегда со своею молодостью и круто повернуть свою жизнь". – Крутокоп захлопнул
тетрадку: – Прямо тебе в лоб! Прямой наводкой, а? Классик есть классик, никуда не денешься, а?
Виктор понимал, что капитан хочет помочь ему побороть тоску и был за это ему благодарен.
– А теперь давай по глотку за нашу Победу, – сказал Крутокоп, опять доставая флягу.
О "своем" немце Виктор не рассказал ему, посчитав, что это может показаться мальчишеским
бахвальством. Но Крутокоп узнал об этом на другой же день по "солдатскому телеграфу".
* * *
Долгое противостояние закончилось неожиданно. В конце мая их дивизия стала постепенно
смещаться вдоль линии фронта на юг, ненадолго задерживаясь на временных боевых рубежах. В
начале июня лейтенанту Дружинину было присвоено очередное воинское звание – старший
лейтенант, а приказом по полку он был зачислен в список гвардейской части. Капитан Крутокоп
заявил, что во все времена зачисление в русскую гвардию "спрыскивалось" шампанским. Старшина
батареи в своих "подвалах" шампанского не держал, но зато имел более крепкие напитки. Был
задушевный разговор. Потом они негромко спели песню "Спят курганы темные" из кинофильма
"Большая жизнь" о донецких шахтерах. Впереди был Донбасс... В августе дивизия заняла позиции в
среднем течении реки Миус.
Изучая передний край, Виктор видел ряды проволочных заграждений, засекал огневые точки, доты
и дзоты. А справа грозно возвышался огромный конусообразный курган – Саур-Могила. Мрачный
его вид и название навевали мысли о чем-то скифском, об озаренной огнем пожарищ грозной сечи с
конским храпом, ржаньем и звоном щитов и мечей.
Их батарея окопалась метрах в двухстах от берега. Справа и слева от нее заняли огневые позиции
десятки других батарей. На участке прорыва был создан плотный фронт артиллерии. На каждый
километр немецких позиций было нацелено 120 орудий.
За сутки до наступления Крутокоп сказал:
– Слушай, друг ситный, когда же ты, наконец, попросишь у меня рекомендацию?
Виктор понял о чем он и быстро взглянул на него:
– А что, разве пора?
– Пора! – сказал Крутокоп. – Пора!
Он расстегнул полевую сумку и вынул из нее уже написанную им рекомендацию. В ней он
рекомендовал гвардии старшего лейтенанта Дружинина кандидатом в члены ВКП/б/. Капитан
поставил на рекомендации дату и протянул ее Виктору:
– Держи! Вручаю! Отныне ты мой единокровный, понял?!
– Понял, – тихо ответил Виктор и пожал руку Крутокопу.
* * *
Атака началась 18 августа. Артиллерийские выстрелы слились в сплошной и мощный гром. На том
берегу Миуса поднялась высокая бурая стена из земли и дыма, местами она озарялась языками яркого
пламени. Над головами с ревом проносились звенья штурмовиков. Пороховой дым слезил глаза, на
зубах хрустела земля, в ушах звенело. Но сердце Виктора радостно билось, он испытывал гордость:
– Вот оно Возмездие! – думал он. – Получайте, гады!
Когда артогонь был перенесен в глубь немецкой обороны, по наведенным понтонам через Миус
пошли танки и пехота, потом двинулась артиллерия. Понтонная переправа была зыбкой и узкой, она
то и дело погружалась в воду. Капитан Крутокоп стоял на подножке своего переднего "Студебеккера".
Вокруг свистели и шипели осколки. Многие пехотинцы попрыгали в воду и стали добираться на тот
берег вплавь и вброд. Батарее удалось проскочить через переправу без потерь.
В это время справа оскалилась огненными вспышками и покрылась белыми, похожими на пену,
дымами грозная Саур-Могила. Она стала похожа на гигантскую вздыбленную к небу бурлящую
океанскую волну, готовую обрушиться и поглотить под собой все, что копошилось там, внизу у ее
подножья
– людей, орудия, танки, автомашины... Но дело уже было сделано. Танки вошли в прорыв, пехота
и артиллерия двигались за ними. Огонь немцев стал затихать. Нещадно палило солнце, людей
одолевала жажда. Неожиданно в двух километрах от места прорыва колонну батареи атаковали
появившиеся из глубокой балки четыре немецких танка. Орудия быстро развернули на прямую
наводку. Завязался встречный бой. Был подбит головной танк, но через несколько секунд вражеским
снарядом был убит командир первого огневого взвода, друг и ровесник Виктора, и тяжело ранены
двое его бойцов – наводчик и заряжающий. Виктор находился в нескольких метрах от этого орудия.
Он бросился к нему, сам зарядил и стал ловить в крестовину панорамы ближайший танк. Поймал и
выстрелил. Танк вздрогнул и неуклюже повернулся, подставив Виктору свой левый бок с крестом на
борту. В гусеницу попал, – подумал Виктор. – Порядок. Сейчас я его доканаю" – и он быстро стал
наводить орудие в крест на борту. Но Виктор не успел выстрелить. В борт танка всадил снаряд кто-то
другой... Виктор аж плюнул с досады, но все же дернул за рычаг затвора и тоже попал в цель. Бой
продолжался. Орудия били и с той и с другой стороны, в расположении батареи рвались вражеские
снаряды. Капитан Крутокоп, стоя на одном колене в центре огневой позиции, смотрел в бинокль и
руководил артогнем, одна щека его была в крови, у лежавшего рядом автомата приклад был
расщеплен осколком. На батарее появились еще убитые и раненые, было подбито одно орудие. Но
контратака немцев была этбита. На поле боя дымились три танка, четвертый, огрызаясь короткими
пулеметными очередями, уполз в балку. Жара уже спала, опускалась роса, лоди валились с ног от
усталости, гимнастерки на их спинах и под мышками покрылись белыми соляными пятнами. В это
время пришел приказ прекратить преследование противника и закрепиться на временных рубежах.
Многие скинули сапоги, гимнастерки и портянки сушили на бортах автомашин и на снарядных
ящиках. Повар насильно, с уговорами, заполнял котел-си жирной кашей. Есть никто не хотел, всех
мучила страшная жажда. Неожиданно разнеслась радостная весть: солдаты нашли в соседней балке
родник! Все бросились туда, упали в траву и припадали к роднику, глубоко погружая в ледяную
серебряную струю разгоряченные лица. И пили, пили... До ломоты в губах и висках. Потом набирали
воду в котелки и ладони, лили ее себе на головы и шеи, фыркая и дурачась. Крутокоп, подставив
спину и шею под котелок с ледяной водой, повизгивал и приговаривал: – ох – хо – хо! На войне и
водица божий дар!
Обессиленно засыпая в кузове груженного снарядными ящиками "Стубебеккера", Виктор слышал
нескончаемый комариный гул и далекий глухой лязг. Но приподнять голову и узнать в чем дело, у
него уже не было сил. Утром узнал: ночью в прорыв прошел гвардейский механизированный корпус.
* * *
На другой день члены партбюро полка, которое заседало накоротке в тени полусгоревшего сарая,
принимали Виктора Дружинина кандидатом в члены партии.
Только что затих бой. Все еще были напряжены и взвинчены. Лишних вопросов не задавали.
Говорили коротко о боевых задачах. Виктор Дружинин был единогласно принят кандидатом в члены
ВКП/б/. Когда ему предоставили слово, он поблагодарил за доверие и сказал:
– Мой отец тоже вступил в партию в Донбассе, – Виктор подумал, что его "историческая
справка" внесет некоторую разрядку, оживление. Но получилось не так, как он предполагал.
Худощавый пожилой майор с рыжей бородкой сельского учителя, внимательно выслушав Виктора,
поднял палец и очень серьезно произнес:
– Факт характерный. Напишите-ка сами об этом заметку в дивизионную газету. Сын идет по
стопам отца коммуниста. Поучительный пример!
– Что Вы! – смутился Виктор, совершенно не ожидая такого оборота дела. – Это я же к слову. .
Майор хотел было продолжить свою речь, но ему помешали разрывы снарядов вблизи сарая.
* * *
Немцы яростно контратаковали. Им удалось выйти на фланг дивизии, а потом и на ее тылы.
Положение осложнилось. Прервалась телефонная связь, прекратился подвоз боеприпасов и
продовольствия. Над головами целый день висели всевидящие корректировщики – "Рамы". Группы
"юнкерсов" бомбили скопления войск, "мессеры" на бреющем полете охотились даже за одиночными
целями.
Однажды такой "охотник" привязался к группе, состоящей из Крутокопа, Виктора, разведчика и
двух связистов, которые шли по полю, к небольшой высотке – своему новому НП. Вдруг кто-то из
них крикнул: "Воздух". Все бросились в траву и залегли. "Мессер" пронесся на бреющем, поливая
поле длинными пулеметными очередями. Капитан Крутокоп вскочил и, скомандовав "За мной!",
побежал к высотке. Но "охотник" не пожелал оставлять их в покое, он опять, поливая пулями, с ревом
пронесся над их головами. Все опять бросились в траву. Виктор лежал и думал: А может быть все это
сон? Может, я сейчас проснусь у себя дома, на диване..." – он крепко зажмурил глаза, надеясь
раскрыть их в другом мире... Но увидел... капитана Крутокопа, который стоял рядом с ним и,
стряхивая с колен землю, зло приговаривал:
– Много я видел хамства, но такого... такого я подлецу Адольфу никогда не прощу!
В этот миг где-то рядом грохнул сильный разрыв и ярко вспыхнуло пламя. Перевернулось голубое
небо, погасло солнце. Дальше была тишина и плавное, невесомое падение...
* * *
Виктор был ранен в бедро и руку. Незадолго До выписки из фронтового госпиталя он получил
письмо от товарищей по батарее. В письме сообщалось, что во время атаки "мессера" когда Виктор
был ранен, гвардии капитан Крутокоп был убит наповал, Виктор был потрясен этой вестью, он
искренне и глубоко уважал своего командира. Долго не хотелось верить Виктору в гибель капитана
Крутокопа. Сообщали ему в письме и о том, что он награжден орденом Красной Звезды. А спустя
месяц ему переслали из батареи еще письмо.
Это было письмо Маши. Заканчивалось оно так: "Я пишу тебе суровую правду. Я не сберегла нашу
любовь. Прости "Письмо поразило Виктора, он перечитал его много раз. Постепенно ревность,
злость, чувство оскорбленного самолюбия вытеснили все другие чувства. Он ответил ей коротким
письмом: Марии Тумановой! Отвечаю словами поэта – и с ухмылкой написал:
И мне в скитаньях и походах
Пришлось лукавить и хитрить,
И мне случалось мимоходом
Случайных девочек любить.
Но как он страшен посвист старый,
Как от мечтаний далека
Ухмылка наглая гусара,
Гусара наглая рука...
Подумал и дописал: Наше дело правое, Победа будет за нами! Гв. ст. лейтенант В.Дружинин.
* * *
Когда Маша поняла, что беременна, первое, что пришло ей в голову, была мысль сделать аборт. Но,
во-первых, аборты в то время были запрещены, во-вторых, она панически боялась этой операции, а,
в-третьих, а может быть и прежде всего, она считала аборты убийством. Ее одолевали сомнения,
угрызения совести, страх. А время шло, и в ней постепенно стало просыпаться материнское чувство.
Она стала думать о существе, которое может. . нет, нет, не может, а должно, – думала она, —
появиться на свет. Она не станет убийцей, убийцей ребенка... Ее ребенка! А как же Виктор? Но ведь
он все решил, все написал в своем последнем письме... Маша была уже не в силах таить все в себе. С
кем же поделиться? Кому излить душу? С Зойкой? С мамой? О, как же трудно, как ужасно ей трудно
сейчас! У нее не было сил. И она рассказала все Зойке.
– Аборт! – безапелляционно заявила Зойка. – Я все устрою. Это пустяк!
– А ты разве делала? – испуганно спросила Маша.
– Делать не делала, но знаю. Не будешь же ты рожать от. . этого рыжего...
– О, Зойка! Какая ты бездушная. Ну причем здесь он? Ребенок мой! Понимаешь, мой и только
мой!
– Твой-то он твой, но ведь и он... этот рыжий... тоже ведь...
– Какая же ты, Зойка, бестактная, – проговорила Маша, утирая слезы. – Если нет мужа, то
ребенок принадлежит матери! Только своей матери...
Долгими бессонными ночами Маша думала о своей судьбе, думала она об этом и на работе, и на
дежурстве в госпитале. Поглядев на себя повнимательней в зеркало, она испугалась. Лицо осунулось,
побледнело, глаза ввалились и стали похожи на глаза какой-то знаменитой грешницы, которую она
видела в Третьяковке на какой-то знаменитой картине...
Однажды, уходя в ночную смену, мать, как бы между прочим, сказала:
– Не убивайся и не терзайся! Я все знаю.
Маша испуганно на нее посмотрела.
– Да, да, все знаю! – повторила мать. – Этого надо было ожидать... Но раз так, значит так!
Ничего не поделаешь, будем рожать!
Маша зарыдала и бросилась на шею матери. В голове мелькнула догадка: "Зойка сказала.
Молодец".
* * *
В декабре сорок третьего гвардии старший лейтенант Дружинин был выписан из госпиталя и
направлен в распоряжение штаба 4-го Украинского фронта, который располагался в Мелитополе.
Штабной майор говорил:
– Вы гвардеец и желаете, естественно, попасть в гвардию. Я все понимаю. Но не огорчайтесь.
Есть все основания полагать, что славная артдивизия, в которую Вас назначаем, в самое ближайшее
время станет гвардейской.
Виктор ответил майору, что очень хотел вернуться в свою родную дивизию, но, коль скоро она на
другом фронте, – то ему в таком случае не так уж и важно, в какую часть он попадет.
– Вы абсолютно правы, гвардии старший лейтенант. Ведь гвардейцами становятся в боях. Что же
касается денежного довольствия, то... не за деньги воюем. Не так ли?
Виктор даже и не думал о "гвардейской надбавке" и слова майора его обидели.
– Извините, товарищ майор, – сказал он, – но зачем Вы так? Разве я давал повод?
– Ну, ну, ну. . Молодо-зелено. Не надо обижаться, голубчик. Дело ведь житейское. И я обязан был
Вам напомнить...
В тот же день на попутном грузовике Виктор добрался до штаба своей новой дивизии. А утром с
приказом в кармане уже прибыл в распоряжение артполка, куда был назначен командиром батареи.
Полк понес большие потери в предыдущих боях и находился на отдыхе и пополнении. Командир
полка, молодой подполковник, выслушав рапорт гвардии старшего лейтенанта Дружинина, подробно
расспросил его об учебе и прошлой службе, потом коротко рассказал о боевом пути полка.
* * *
Снег скрипел под ногами и сверкал в лучах восходящего солнца, слепил глаза. Деревянный сруб
колодца, покрытый слоистым льдом и сосульками, тоже сверкал на солнце и был похож на кряжистый
алмазный пень. Над трубами занесенных снегом приземистых хат вытянулись длинные белые дымы.
Виктору почудилось, что это вовсе и не хаты, а тяжело груженые корабли, с трудом пробивающие
себе путь сквозь сугробы снежного океана. Он бы, пожалуй, не очень удивился, если бы в этот
момент навстречу ему вышел белый медведь...
Но вместо белого медведя навстречу ему от колодца шел старик в рыжем, по колено, тулупчике, на
голове его красовалась военная фуражка с красным околышем. Он сильно покачивался под тяжестью
коромысла, на котором плескались два ведра воды. Подойдя к Виктору, он приложил руку к фуражке
и сказал тонким голоском:
– Здравия желаю, товарищ командир.
– Здорово, дедушка Щукарь, – ответил Виктор, улыбаясь своей шутке. – А где тут начальство
живет?
Старик остановился, неспеша поставил ведра на снег, повернулся к Виктору и заморгал:
– Хто, хтоя?! Виктор засмеялся:
– Я назвал Вас дедушкой Щукарем, не слыхали о таком?
Старик собрал на лице пучки хитрых мелких морщинок и запищал:
– Об нем-то? Как не слыхать! Очень даже наслышаны. То ж мой кровный сродственник. – На
этот раз, от неожиданного ответа, заморгал Виктор.
– Он, стало быть, Щукарем зовется, – продолжал дед, – а я – Пискарем. У меня голос тонкий.
А курить у Вас не найдется? – спросил дед.
– Найдется, – улыбнулся Виктор. – Старик ему понравился. – Где же тут, дедушка,
начальство-то живет?
– Так то ж майор, товарищ Сапрохин?
– Вот, вот. Точно, он самый.
– Он на постое в доме, что у школы. – Виктор помог деду водрузить на плечи коромысло с
ведрами и поддержал его для сохранения равновесия, когда тяжелые ведра качнули деда к забору.
– А тебе удача будет, сынок, – подмигнул он Виктору, – две полных цибарки повстречал.
– Да еще и с дедом Пискарем познакомился, – подмигнул ему Виктор. – Дед рассмеялся
тонким смехом: – Я шутковать тоже большой любитель. У нас ведь род шутейный. Ну, бывай здоров,
служивый. Бог даст встретимся.
* * *
Мазаная, крытая соломой хата возле школы, которую указал дед, ничем не отличалась от
остальных. Она была такая же приземистая и облупленная. На кольях заваленки сушились
опрокинутые пустые чугунки и крынки. На лавке маленького крыльца грелся большой рыжий кот. Он,
блаженно мурлыча, вздрагивал пушистым хвостом. Только провод полевого телефона, протянутый
через приоткрытую форточку, выдавал присутствие здесь высокого начальства.
Виктор вошел в сенцы и постучал в дверь. Ее приоткрыл немолодой солдат с аккуратно
подбритыми усами и в расстегнутой дубленой безрукавке поверх гимнастерки и валенках. Лицо его
выражало интерес и в то же время нетерпение, отвлеченного от важного дела человека. В руке он
держал большой кухонный нож. Виктор понял, что это ординарец и ему захотелось подшутить.
Сдерживая улыбку, он посмотрел сначала на солдата, потом на его нож, чуть-чуть помедлил и
официальным тоном произнес:
– Мне нужен майор Сапрохин. Но я, кажется, не туда попал?..
– Никак нет! Туда! – громко сказал солдат и стал по стойке "смирно".
Причем кухонный нож он опустил к полу, как кавалерийскую шашку. Виктор не выдержал и
рассмеялся.
В комнате за столом сидел военный. Он вышел из-за стола, застегнул верхнюю пуговицу
гимнастерки и подошел к Виктору. Увидев майорские погоны, Виктор понял, что перед ним майор
Сапрохин. Ему было на вид лет под сорок. Это был лысеющий блондин среднего роста, с
приподнятыми плечами и узко посаженными глазами. Он внимательно посмотрел на Виктора и
протянул руку:
Командир дивизиона, майор Сапрохин.
Виктор пожал ему руку, назвал себя. Потом вынул из планшетки нужные документы.
Просматривая их, майор сказал, что знает о Викторе от командира полка. Виктор понял, что
подполковник уже звонил сюда по телефону.
Он усадил Виктора за стол завтракать.
Виктора мучали сомнения: "Сумею ли быть на высоте? Как встретят меня солдаты?" Он поделился
с майором своими сомнениями. Майор задумчиво проговорил:
– Да, ты моложе всех своих солдат. Но это не страшно. Главное – пусть они в тебя поверят.
Помнишь, Пушкин написал: "Полковник наш рожден был хватом, гроза врагу, отец солдатам". Так
кажется?
– Это Лермонтов, – улыбнулся Виктор.
– Неважно! – махнул рукой майор, – какая разница! Оба классики. – Майор приказал кому-то
по телефону построить третью батарею. – Постройте возле школы, технику тоже! Новый комбат
прибыл. Ах, же знаете?! Откуда же?! А-а... ясно!
– Через пятнадцать минут будем! – Майор повернулся к Виктору: – Они уже знают, что приехал
старший лейтенант. . с чемоданом. Вот ей богу. .
Виктор засмеялся:
– Мне по дороге встретился лишь один старичок-с-ноготок, да еще рыжий кот. .
– Этого вполнe достаточно для самой точной информации, – улыбнулся майор. – Старичок
мужчина весьма проницательный. Ну, пошли к твоим чудо-богатырям, – поднялся он и добавил: —
Ты будешь принимать их, а они тебя... Учти!
Виктор шел на трудный экзамен. Понимая его состояние, майор не нарушал молчания.
* * *
Весь личный состав батареи, человек около сорока, был построен в две шеренги, а напротив
стояли два семидесятишестимиллиметровых орудия и два тягача "НАТИ-5".
Это было все, что осталось от батареи. "Не густо", – подумал Виктор.
Офицеры вышли к середине строя, майор поздоровался с батареей и подал команду "вольно". —
Виктор видел, как солдаты "едят" его глазами. А майор, тем временем, говорил, что представляет
батарейцам их нового командира, что новый командир родом москвич, служил до ранения в
гвардейской дивизии, воевал под Ворошиловградом и участвовал в прорыве обороны немцев на
Миусс. Командир дивизиона выражал уверенность, что батарея, свято чтя память о геройски
погибших товарищах, под началом нового командира приумножит свою боевую славу.
– Ну, а теперь, – обратился он к Виктору, – принимайте батарею, товарищ гвардии старший
лейтенант, а я буду ждать Вас в штабе.
Виктор стал обходить строй. Он осматривал на выборку личное оружие – автоматы и карабины,
– приглядываясь в то же время к солдатской обувке и одежке. Окончив осмотр, стал спрашивать
солдат, какие имеются у них жалобы, пожелания, вопросы. Все делал, как положено по уставу. .
Переждав самую малость, Виктор приступил к выполнению задуманного им плана. Вызвал из
строя командиров взводов, объяснил им условия занятий. Когда они встали в строй, Виктор
скомандовал:
– Первый взвод, к орудиям! Второй взвод, по машинам! Старшина, на кухню! Чтоб обед был к
сроку!
От неожиданности последовало некоторое замешательство. Но вот уже первый взвод бежит к
орудиям, а второй – к тягачам. Взвод управления и хозвзвод он пока не трогал. Тягачи со вторым
взводом рванулись с места и на полной скорости помчались к южной, наиболее отдаленной окраине
села. Началась задуманная игра.
Команды его выполнялись довольно быстро и правильно. Игра продолжалась около часа. Когда
тягачи и орудия были поставлены на линейку, а батарейцы собрались вокруг него, Виктор разрешил
"перекур".
Все были возбуждены, слышались шутки, смех, разбор своих действий. Он видел, что все
поглядывают на него и ждут его оценки. Построив батарею и поблагодарив за умелые действия,
Виктор спросил:
– А запевалы у нас имеются?
Солдаты заулыбались. Кто-то крикнул:
– Спиваем добре!
Виктор приказал командиру первого взвода отвести батарею на обед. Вскоре до него донеслись
слова песни:
Эх, махорочка, махорка,
Породнились мы с тобой.
Вдаль глядят дозоры зорко.
