Текст книги "Наследник"
Автор книги: Владимир Малыхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
к "Объединенному центру" и считает его честным человеком и преданным партии большевиком:
– Это чья-то роковая ошибка или клевета, уверен – он скоро будет на свободе, – сказал он
наркому.
Нарком помолчал, потом хмуро произнес:
– Я тоже ему верил, но... ты ведь знаешь, как они... научились маскироваться... Выбрось свои
сомнения, в таких делах нельзя давать волю чувствам. Органы знают, что делают. Принимай завод!
Стране нужны снаряды, а не разговоры в пользу бедных... – он поднялся с кресла и протянул
Дружинину руку: – Завтра получишь приказ по наркомату. Желаю успеха! – Нарком не знал, что
через полгода его постигнет та же участь...
* * *
В августе тридцать шестого Дружининых потрясла еще одна трагическая весть – были
арестованы супруги Нодели.
...Это произошло поздно ночью. Услышав звонок в прихожей, Роза Марковна Нодель проснулась,
взглянула на будильник, удивленно пожала плечами, накинула на себя халат и пошла открывать дверь.
В прихожую вошли трое военных, за ними неуверенно топтались испуганные управдом и две соседки
по квартире. Роза Марковна изумленно подняла брови: – Вам кого?! В чем дело, товарищи?! —
Военный с двумя шпалами в петлицах гимнастерки, не отвечая, вошел в комнату, за ним вошли два
лейтенанта. Управдом и соседки не решаясь войти, остались в прихожей.
– Понятые, войдите! – приказал майор. – Вы гражданка Нодель? – обратился он к Розе
Марковне.
– Я! – громко ответила она, – но в чем, собственно, дело?
– А где Ваш супруг? – опять не отвечая на ее вопрос спросил майор.
– Я здесь! – громко, как в строю, крикнул Нодель. – Я здесь! – повторил он также громко. Но
мне непонятно, почему Вы здесь?
Майор молча предъявил ему и Розе Марковне ордера на обыск и арест. Нодели по очереди
прочитали ордера, растерянно поглядели друг на друга. Исаак Миронович сел на стул и, обхватив
голову руками, стал что-то шептать сам себе. Роза Марковна взорвалась:
– Это безобразие и беззаконие! Вы не имеет никаких оснований это делать! Я буду жаловаться
самому Ягоде! Вы слышите? Самому Вашему наркому! Вы меня слышите?!
– Это Ваше дело, – равнодушно произнес майор и приказал приступить к обыску.
Роза Марковна, прижав руку к сердцу, опустилась на стул рядом с мужем. В дверях смежной
комнаты стоял полуодетый, бледный, с горящими глазами Робеспьер. Обыск производили оба
лейтенанта. Они вытаскивали из комода и шкафа вещи и, осмотрев их, бросали на пол. Потом
перешли к книгам. Когда один из них бросил на пол очередную книгу, на обложке которой Роза
Марковна увидела слова "Н.Ильин", она гневно воскликнула; – Как Вы смеете так варварски
обращаться с книгой Ленина! Немедленно поднимите! – Лейтенант бросил взгляд на книгу, потом на
Розу Марковну и молча продолжил свое дело. – Вы ведете себя, как царские жандармы! —
задыхаясь, крикнула она. Исаак Миронович сжал рукой ее кисть, прошептал:
– Не надо, Роза... это бесполезно... – Она отдернула руку, закрыла ладонями лицо и зарыдала.
Обыск продолжался несколько часов. Когда Ноделей уводили, майор спросил:
– Вашего сына отвезти в детский приемник или есть опекуны?
– Какой еще приемник! – крикнули они почти в один голос. – Мы завтра же будем дома! —
твердо сказала Роза Марковна, нервно застегивая пальто на все пуговицы.
– У нас, в конце концов, советская власть, а не... царский режим. Никаких приемников! Наш сын
останется дома и будет ждать своих родителей. Ему недолго придется ждать!
Из прихожей, где все еще стояли растерянные понятые, вышла пожилая соседка и, задыхаясь от
волнения, проговорила:
– Пожалуйста, товарищ начальник, не надо... Робика увозить. Он останется ... пока ... у меня.
Он ... хороший и воспитанный мальчик.
Майор строго взглянул на нее и вынул блокнот:
– Ваша фамилия?
– А зачем... моя фамилия? – испуганно спросила женщина. – Я – Прохорова, меня здесь все
знают.
– Для протокола, – не глядя на нее, сказал майор и записал фамилию.
К соседке бросилась Роза Марковна, схватила ее за руки:
– Спасибо, родная Варя! Извините меня за все прошлое. Я была неправа... Поберегите Робика!
Мы скоро вернемся. Мы очень скоро вернемся. Уверяю Вас! У меня здесь есть какие-то деньги,
возьмите, – протянула она женщине маленькое портмоне, – третье все. Вы – истинный и добрый
друг!
Майор перехватил портмоне, внимательно осмотрел его, пересчитал деньги и только тогда передал
женщине. В эту минуту к родителям подбежал Робеспьер. Он стал по очереди обнимать их и со
слезами на глазах, глотая от волнения слова, говорил:
– Я знаю... Вы скоро вернетесь... обязательно... я... буду ждать... Я напишу самому товарище
Сталину. Не плачь, мама...
Нодели, мешая друг другу, судорожно гладили Робика по голове, плечам, прижимали к груди.
Майор и один из лейтенантов с трудом оторвали их от сына и вытолкнули в коридор. Квартиру
заперли и опечатали двумя большими сургучными печатями.
* * *
Виктор не хотел верить в арест дяди Марата и тети Розы. "Ведь они же настоящие большевики,
бывшие подпольщики, – лихорадочно думал он, – это же честнейшие люди! Как же так? Надо
пожаловаться дяде Яну, он в НКВД занимает большой пост и обязательно поможет!". Соседка
Ноделей со слезами на глазах рассказала Виктору, как было тогда ночью, сказала, что Робик жил у нее
всего несколько дней, а когда кто-то в школьной раздевалке нарисовал на спине его пальто
фашистский знак, он подрался, прибежал домой и заявил, что больше в школу не пойдет. – А вчера
куда-то вечером ушел и больше не возвращался. Что делать, Витенька? – плача говорила соседка. —
Куда заявить? – Виктор слушал соседку, дрожа от волнения. Его самого охватил страх за мать, отца,
за себя. Когда дома он рассказал все родителям, Анна Семеновна заплакала, а Георгий Николаевич,
нахмурившись, долго молчал, потом глухо сказал: – Черт знает что! – Пап, а если позвонить дяде
Яну? – сказал Виктор, – он ведь, наверное, может помочь? – Звонил, когда арестовали директора
завода, – неохотно отретил Георгий Николаевич, – он сказал, что это не телефонный разговор и
обещал к нам заехать. Год прошел, а он все едет. . – Георгий, – вступилась за брата Анна
Семеновна, – зачем ты так? Ты ведь знаешь, какая у него адская работа, он же домой приезжает под
утро... – Знаю, знаю, – пробормотал Дружинин, – но выкроить часок мог бы, поговорить ведь есть
о чем.., – и он, хлопнув дверью, ушел курить на кухню.
* * *
Старший брат Анны Семеновны был старый член партии, он прошел царские тюрьмы и ссылку,
несколько лет работал в Секретариате Совнаркома и оттуда был направлен в орсаны ВЧК. В середине
тридцатых годов он занимал крупный пост в Наркомате внутренних дел. Жил он на улице
Мархлевского в трехэтажном сером особняке, огороженном высоким каменным забором, выходящим
задним двором на Малую Лубянку. В этом особняке жили несколько семей высшего руководящего
состава НКВД, в том числе, нарком Ягода. В стене забора была железная дверца с " глазком ", а рядом
– кнопка звонка. На звонок из дома выходил дежурный вахтер, глядел в "глазок", открывал тяжёлую
дверцу и только потом впускал посетителя в небольшой дворик, засаженный молодыми елочками и
березками. От забора к парадной вращающейся застекленной двери вела узкая бетонная дорожка.
Виктор любил бывать в гостях у дяди Яна. Его мальчишеское воображение завораживал и этот
таинственный особняк, в который пропускали с такой строгостью, и вся обстановка трехкомнатной
дядиной квартиры, отличительной чертой которой было обилие книг. Вдоль стен столовой и гостиной
высились до потолка книжные полки. Корешки книг – светлые, синие, коричневые, рисованные и
тисненные серебром и золотом – представлялись Виктору шеренгами королевских мушкетеров и
гвардейцев кардинала, когортами римских легионеров и гладиаторов Спартака, буденновскими
конниками и смелыми "красными дьяволятами". Он часами копался в этих книгах.
В отдельном книжном шкафу стояли шеренги строгих красно-черных корешков собрания
сочинений В.И.Ленина. Виктор смотрел на них и ему виделись стройные колонны суровых
красноармейцев с винтовками наперевес, проходящие сквозь снежную пургу четким строем мимо
Ленинского мавзолея. На полках этого книжного шкафа было выставлено почетное оружие с
золотыми монограммами – награды дяди Яна от Коллегии ВЧК – ОПТУ и ВЦИКа СССР. Но
Виктор, не желая себе в этом признаться, мечтал лишний раз побывать у дяди Яна в гостях и по
другой причине. Его очень привлекали еще и вкуснейшие "кремлевские" сосиски с белоснежным
хлебом, которыми он лакомился с огромным удовольствием и которых и в помине не было дома и в
магазинах.
Однажды дядя подарил ему книжку поэта Иосифа Уткина "Рыжий Мотеле". Вручая книжку,
улыбнулся: – Мой друг, Владимир Владимирович Маяковский по поводу этой поэмы однажды
сказал такой экспромт:
Живет себе Мотеле в «Гранд-Отеле»
В номере с видом на закат.
И если обо что-нибудь думает Мотеле,
То это за русского языка...
А знаешь, почему он так сказал?
– Нет, – ответил Виктор.
– Почему?
Дядя Ян потрепал его по голове:
– Этим он хотел сказать, что надо хорошо знать русский язык. У тебя по русскому какая отметка?
– Хор", – сказал Витька.
– Ну, значит, ты знаешь русский язык лучше, чем рыжий Мотеле, – засмеялся он.
У дяди Яна был узкопленочный киноаппарат, заряженный лентами специальной хроники, его
иногда прокручивали для гостей. Виктор с интересом смотрел кадры строительства Днепрогэса,
Турксиба, московского метро, праздничных парадов на Красной площади. С особым интересом
Виктор смотрел иностранную хронику. Там он впервые увидел кричавших с трибуны и яростно
жестикулирующих Гитлера и Муссолини.
Иногда Виктор проводил летние каникулы на даче у дяди Яна. Дача находилась, примерно, в
сорока километрах от Москвы по Можайскому шоссе, а вся прилегающая местность считалась
запретной зоной. Рядом, через небольшой лесок, высилось обнесенное кирпичной стеной, похожее на
маленький замок, старинное имение "Зубалово I". Виктор знал, что там живут Микоян, Гамарник,
семья Дзержинского и кто-то еще. Здесь же неподалеку была дача самого Сталина "Зубалово 2".
Когда Виктор рассказал об этом ребятам в школе, они поначалу не поверили, но, зная, что Виктор
трепаться не любит, посоветовались и дали наказ передать при случае товарищу Сталину, от них
горячий привет. Виктор пообещал и даже сочинил приветственную речь. Для того, чтобы
выполнить свое обещание, но несколько раз подолгу бродил в лесу вокруг Сталинской дачи, надеясь
на встречу. Эти прогулки закончились для него неожиданно. Однажды из-за деревьев появились двое
военных. Они схватили Виктора за руки, обыскали. – Ты чего здесь постоянно бродишь?! – спросил
один из них. – Грибы собираю, – ответил Виктор, – а что?, – а где корзинка? – А я так... в
карманы. – Пойдем с нами! – приказал военный. Его отвели в комендатуру дачи и стали строго
допрашивать, кто он и откуда. Потом они позвонили на дачу дяди и проверили его ответы. Выпуская
его за ворота, майор предупредил: – Ты, парень, больше не маячь возле дачи. Собирай грибы в
другом лесу. А то всякое может случиться... У нас здесь ребята меткие...
Вечером тетя Валя, жена дяди, спросила Виктора:
– Зачем ты все время бродишь вокруг дачи "Зубалово 2", разве тебе мало грибов в нашем лесу?
Виктор по-честному рассказал ей о своем обещании, которое дал школьным друзьям. Она пожала
плечами:
– Надо давать разумные обещания, а это твое обещание не разумно, да и не выполнимо.
– Почему? – спросил Витька, – почему не выполнимо?
– Потому что Иосиф Виссарионович давным-давно живет на другой даче, а здесь живут только
его дети – Василий и Светлана. Но если бы даже он там жил... твой замысел – это нелепая
мальчишеская выходка. Ты ведь уже не маленький, тебе одиннадцать лет, неужели ты не понимаешь,
что можно делать и чего делать нельзя?! – Витька, опустив голову, молча слушал теткин "разнос" и
вдруг поднял голову и спросил:
– А где это?
– Что? – не поняла она. – Ну,... эта... другая дача? – Она испуганно подняла брови:
– Уж не собираешься ли ты отправиться туда за грибами?! – Витька промолчал. – Имей в виду,
– тетя погрозила ему пальцем, – если о твоих похождениях узнает дядя, он будет очень недоволен и
тебе здорово влетит. Выбрось эту глупость из головы! Ты мне обещаешь? – Ладно, – вздохнул
Витька, – только Вы, тетя, неправы, все знают ведь, что товарищ Сталин – друг детей. – Ну вот и
хорошо, – облегченно вздохнула она, – надеюсь, ты не нарушишь своего слова. А если нарушишь, у
тебя могут быть большие неприятности. Ты меня понял?
– Понял, – неохотно сказал Витька, – только не очень.
– И тем не менее, ты сдержишь свое слово, не так ли?
– Ладно, – пробормотал Витька, – сдержу.
* * *
В выходные дни на дачу часто приезжали известные писатели и поэты. Виктор видел там Леонида
Леонова, Владимира Лидина, Александра Жарова. Однажды его познакомили с толстым, очень
серьезным мальчиком в коротких штанах и матроске. Его за руку держала мама, невысокая полная
женщина в ярком, очень открытом, шелковом платье и в белой шляпке с красным цветком. Мальчик
держал под мышкой скрипку в футляре. Знакомясь с Виктором, он протянул ему руку и
отрекомендовался:
– Буся! – и тут же спросил: – А ты?
После обеда все присутствующие, затаив дыхание, слушали его игру. Играл он виртуозно. —
Маленький Паганини, только очень толстый, – шепнула Виктору двоюродная сестра, дочка дяди.
Потом все поздравляли Бусину маму с сыном-вундеркиндом... Она с большим достоинством
принимала поздравления, заявив, что ее сын, Буся Гольдштейн, бог даст, станет когда-нибудь не хуже
их великого земляка маэстро Столярского. – Аза этих добрых людей,
– поклонилась она в сторону хозяев дома, – которые помогли нам переехать аж в саму Москву, я
буду молиться всю свою жизнь. Чтоб я так жила. Да, Буся? Ты слышал, что я сказала? – спросила
она сына.
– Да, мама, – ответил Буся, – я слышал, что ты сказала.
Хозяйка дома подошла к Бусе и вручила ему большой сверток: – Это тебе, Буся, от нас подарок,
– сказала она, – белый брючный костюм, в котором ты будешь выступать на концертах. Желаю тебе
блестящих успехов, – и она поцеловала его в лоб. Буся взял сверток и шаркнул ножкой: – Примите
мое спасибо. У нас в Одессе все очень любят белые брюки. Да, мама? – Да, Бусенька; – кивнула она
головой, – и тебе они будут очень даже к месту. Мадам сделали тебе очень благородный подарок. —
Присутствующие смущенно заулыбались, а сама "мадам", чтобы смягчить возникшую неловкость,
сказала, что она очень ценит одесский юмор и поспешила пригласить всех к чаю.
... Во время ночной грозы молния угодила в высокую сосну возле гаража и расщепила ее пополам.
У Виктора родилась идея смастерить на гараже громоотвод. Рано утром в выходной день, когда все
еще спали, он залез на крышу гаража и стал осуществлять свою идею. Вдруг он услышал знакомый
ему уже голос только что приехавшего в гости к дяде Михаила Кольцова.
– Алло, милейший! Что это ты там на верхотуре колдуешь?
– Громоотвод ставлю, – крикнул Виктор. Кольцов закинул голову, понаблюдал за Виктором и
громко засмеялся:
– Да ты второй Вениамин Франклин, милейший!
– Почему? – не понял Виктор.
– Как это почему?! – удивился Кольцов, – ты до сих пор не знаешь, что именно он изобрел
громоотвод?! Это невозможно! Не наговаривай, пожалуйста, на себя.
– Но я, в самом деле, не знал, – признался Виктор.
– Как?! – не унимался Кольцов, – и ты не знаешь, что сказал по этому поводу великий Тюрго?!
Виктор слышал от взрослых, что этот "очкарик" – великий эрудит и ему в этом нет равных,
поэтому молча продолжал возиться с громоотводом, ожидая, что он скажет дальше.
– Так знай, – продолжал Кольцов, что великий Тюрго сказал о Франклине так: "Он вырвал
молнию у неба и скипетр у тиранов!". Ты стоишь на верном пути, мой друг!
– А кто такой этот Тюрго? – спросил Виктор.
Кольцов блеснул очками, засмеялся: – О великом Жаке Тюрго – в следующий раз, и стал
загонять в гараж свой пыльный "Форд".
В тот день он много рассказывал о своих поездках и встречах в Англии, Венгрии и Германии, о
том, как ему удалось посетить в тюрьме знаменитого немецкого революционера Макса Тельца,
осужденного по ложному обвинению в убийстве какого-то помещика, рассказывал о книге
воспоминаний этого легендарного вождя немецких партизан, которая была издана в Москве. Потом
Виктор услышал о том, как борются английские горняки за свои права и как их передают какие-то
реформаторы и социал-предатели. Говорил он очень живо и остроумно, иногда даже в лицах... В
конце своего вдохновенного монолога он воскликнул:
– Старик Руссо очень мудро заметил, что гражданское мужество встречается в нашей жизни куда
реже, чем мужество воинское. За идею, братцы, надо драться не только на поле боя, но и в нашей
буче, боевой и кипучей... – Он помолчал и грустно покачал головой: – Мы тоже в этом грешны. Ох,
как грешны. – Вдруг он вздрогнул, посмотрел на часы и вскочил с кресла:
– Ого-го! Извините, друзья хорошие, но я здорово зарапортовался. А ведь мне сегодня ночью
дежурить в редакции. "Правда" – превыше всего!
Кольцов стал торопливо прощаться, пожимая всем руки:
– Оревуар! Ауф-ви-дерзейн! Адьос!
Виктор решил проводить его до машины. Они вместе добежали до гаража, Кольцов сел за руль,
опустил ветровое стекло и протянул руку:
– До свидания,
достопочтенный Витька Франклинович. Сооружай свои громоотводы и вырывай скипетрыу
тиранов! В следующий раз я обязательно расскажу тебе о своем друге старике Тюрго. Будь здоров и
не кашляй...
* * *
Вскоре Михаил Кольцов .уехал в Испанию и Виктору больше никогда не довелось увидеть
полюбившегося ему дядю Мишу. .
* * *
Георгий Николаевич Дружинин уже полтора года был директором завода. Он был поглощен
работой. Целые дни, а нередко и выходные, проводил на заводе. Это отвлекало его от тягостных
мыслей. Аресты не только продолжались, но приобретали еще более массовый характер. "Когда же
окончится эта страшная вакханалия? – мучительно думал Дружинин, – ведь если Сталин поставил
перед собой цель – любой ценой уничтожить своих потенциальных соперников, то он уже достиг ее.
Троцкого изгнал, Зиновьева и Каменева уничтожил, Бухарина и Рыкова вывел из Политбюро и ЦК.
Чего же он теперь добивается?
Размышляя о том, что происходит, Дружинин пришел к выводу о том, что массовый Ленинский
призыв в партию двадцать четвертого года на деле оказался той питательной почвой, на которой,
вопреки Ленинскому завещанию, состоялся теперешний Сталин и его режим. Дружинин был живым
свидетелем того, как Сталин хитро, умело и расчетливо разгромил по очереди "левых" и "правых",
причем, ихже собственными руками. А затем, не менее расчетливо, заменил их сторонников в центре
и на местах своими выдвиженцами из числа молодых коммунистов Ленинского призыва, мало
искушенных в политике.
Он вспомнил свой давнишний разговор с одним рабочим, членом партии Ленинского призыва: —
Все эти оппозиционеры – одного поля ягодки, – сказал рабочий со злостью, – или сынки дворян,
или бывшие студенты. – Но ведь и Владимир Ильич был из дворян, – сказал тогда ему Дружинин,
– да и не он один, а многие видные революционеры вышли из дворянского сословия. – Ты Ильича
не трожь, – нахмурился рабочий, а другие – гнилая интеллигенция. Вот товарищ Сталин – другое
дело, он наш, сам из народа, его отец сапожником был. Потому он и стоит так за рабочий класс и
трудовое крестьянство.
* * *
Дружинин потерял надежду на встречу с Яном: "Не хочет встречаться, – думал он, – понимает,
что закидаю вопросами, которые мучают не только меня...". Но однажды, летней ночью тридцать
седьмого Ян приехал.
Они были знакомы много лет, с декабря двадцать второго года. Ян пришел тогда со своей
семнадцатилетней сестрой Аней на новогодний вечер в Военную Академию Красной Армии, где
двадцатитрехлетний Георгий Дружинин учился на втором курсе. Красивая черноволосая девушка с
длинной пышной косой и застенчивой улыбкой сразу покорила сердце бравого слушателя. А после
того, как они легко и весело пропорхнули вальсом, он твердо решил немедленно просить у ее брата
руки юной красавицы, что и сделал с присущей командиру Красной Армии решимостью тут же, на
новогоднем балу. Брат ее рассмеялся, сказал, что готов поверить в любовь с первого взгляда, но для
начала пригласил его заходить к ним в гостиницу "Метрополь". Георгий Дружинин стал частым
гостем у них в "Метрополе", который назывался тогда "Вторым Домом Советов" и служил временным
пристанищем для многих семей сотрудников Совнаркома.
* * *
... Открыв дверь и увидев Яна, Георгий радостно воскликнул:
– Ян?! Неужели приехал?! Я-то грешный подумал, что ты позабыл наш адрес.
Снимая фуражку и габардиновый плащ, Ян негромко сказал:
– Извини за поздний визит. . И не надо никого будить, пусть спят, я ненадолго...
– Тогда давай обоснуемся на кухне, – вполголоса предложил Георгий.
Ян утвердительно кивнул. На кухне они уселись за стол и некоторое время молча разглядывали
друг друга.
– А ты стал почти седой, – проговорил Георгий.
– Да и ты не очень помолодел, – сказал Ян и положил руку на его плечо.
– Выпьем по рюмке за встречу? – спросил Георгий.
Ян отрицательно покачал головой.
– Ты же знаешь...
– Тогда чаю.
– Чаю давай и покрепче.
Чай пили вприкуску. Ян сказал:
– Крепкий. Кто заваривал, Аня?
– Ян, не томи душу, – не выдержал Георгий, – объясни, ради всего святого, что происходит?
Новый Термидор?
Ян помолчал, отпил несколько глотков:
– Отвечу тебе на это словами Сталина. Помнишь его беседу с немцем Эмилем Людвигом? —
Георгий кивнул головой. – На вопрос, можно ли провести параллель между его деятельностью и
реформами Петра, он ответил, что всякие исторические параллели сомнительны, а данная —
бессмысленна.
– Тогда, в чем же дело? Неужели вся старая ленинская гвардия... Скажи честно как коммунист
коммунисту!
Ян медленно сказал:
– Что касается звания коммуниста, то я всегда считал и говорил, что в нашей чекистской работе
надо быть прежде всего коммунистом, а уж потом чекистом. К сожалению, – он развел руками, —
многие мои коллеги из Коллегии, извини за каламбур, думали и думают по-другому. .
Георгий молча слушал, опасаясь прервать его откровенность. Он отлично знал, что на служебные
темы Ян никогда не распространялся. Но сейчас, Георгий это почувствовал, он был настроен на
откровенный разговор. Поэтому Георгий, затаив дыхание, ловил каждое его слово.
– И в этом, – продолжал Ян, как бы рассуждая с самим собой, – наша беда.
– Беда органов? – осторожно спросил Георгий.
– Теперь уже не только органов, – нахмурился Ян.
Они надолго замолчали, отпивая небольшими глотками остывший чай.
– Ты знаешь, что меня понизили в должности и назначили начальником областного управления?
– спросил Ян.
Георгий посмотрел на него широко раскрытыми изумленными глазами:
– Как? Когда? Почему?!
– Недавно, – ответил Ян, – и это коснулось не только меня... Вчера приехал в Москву по
вызову Ежова.
– Но какие мотивы?! – не унимался Георгий.
– Лестницу, как известно, начинают мести сверху, – проговорил Ян.
– Но какие мотивы?!
– Мотивы знает только Он...
– Кто, Ежов? – тихо спросил Георгий.
– Да нет, – поморщившись, махнул рукой Ян. – Он – калиф на час... Меня и еще нескольких
товарищей пригласили на Политбюро, где по предложению якобы Ежова было принято решение
перевести нас из центрального аппарата на периферию. Сталин сказал, что это мера вынужденная и
временная. – Как вы знаете, – сказал он, – многие официозы продажной буржуазной печати
обвиняют нас в якобы незаконных арестах. Они являются не только рупором реакционных
правительств, но и подпевалами обер-шпиона Троцкого, который гавнит нашу партию, отлично
понимая при этом, что мы боремся за чистоту ее ленинских рядов. Поэтому, – сказал он, – решение
Политбюро о вашем временном переводе на периферию обезоружит продажных писак из лагеря
контрреволюционных правительств и Четвертого троцкистского Интернационала, всяких Сувориных,
Рут-Фишеров, Масловых и других, им подобных. С другой стороны, – продолжал Сталин, – это
значительно укрепит позиции наших друзей в Коминтерне, облегчит им пропаганду идей марксизма-
ленинизма. – Он пожелал нам успехов на новой работе и добавил, что Политбюро в этом не
сомневается. – Вот тебе мотивы. Но, как известно, спелые яблоки срывают с яблони не для того,
чтобы потом опять привязать к веткам. Их съедают. . – Ян вздохнул: – Поздно, очень поздно я это
понял...
Неожиданная новость в первые минуты неприятно поразила Георгия, он, слушая Яна, вдруг с
надеждой подумал: "Черт возьми, а может это и есть начало тех перемен, которые все мы так ждем!
Может быть я ошибался, обвиняя во всем Сталина? Может, это произвол НКВД? " – И он решил
задать главный вопрос: – Извини, Ян, но неужели все происходило и происходит без его ведома? Как
же в таком случае... – Ян резко перебил его: – Прекрати! Не будь карасем-идеалистом! – помолчав,
глухо проговорил: – Впрочем, все мы были такими карасями, – он отодвинул недопитый стакан
остывшего чая и надолго задумался. Георгий тоже молчал, с нетерпением ожидая продолжения этой
неожиданной для него исповеди. Наконец, Ян провел по лбу ладонью: – Однажды Менжинский
сказал нам: – Имейте в виду, что у ЧК один хозяин – партия, а не кто-либо другой... Сказать-то
сказал, но... и сама партия тогда уже привыкла думать, что истина глаголит только одними устами...
– Первый тур политической игры тогда уже был Им выигран. – Ян поднял голову и посмотрел на
Георгия, их взгляды встретились. Да, именно так! – кивнул он головой.
– Настал второй, в котором главную роль должны сыграть вот эти вещи, – он указал на
чекистский значок у себя на груди, изображающий щит и меч. Вот тебе и весь Термидор! – Георгий
не находил слов, он был смущен и подавлен словами Яна. Он ожидал от разговора с ним чего угодно,
но не такого. Ян поднял голову, увидел растерянное лицо Георгия, положил руку ему на плечо и
устало произнес: – Да, все именно так! И ты должен это знать... – Георгий прошептал: – Аты? Что
решил ты? – Ян тяжело поднялся: – Ладно, Георгий, мне пора... – Георгий тоже поднялся: —
Оставайся; куда тебе в такой час? – Нет, заеду к матери в Лялин переулок... Я ее не видел сто лет. . —
Но как ты сейчас туда доберешься? – Во дворе – дежурная машина, не думал, что мы с тобой так
разговоримся... – Они вышли в прихожую, Георгий подал ему плащ.
– Останься. – нет, нет.
– Тогда я тебя провожу до машины.
– Не надо, – нахмурился Ян.
– Ну что ты, в самом деле, как это "не надо"? Обязательно провожу.
– Я тебя очень прошу – не провожай, – сказал Ян.
– Попрощаемся здесь.
Георгий удивленно посмотрел на него:
– Но почему?
– Послушай меня, не надо.
Георгий пожал плечами. Ян невесело усмехнулся:
– Не надо...
– Георгий еще раз пожал плечами, не понимая или не желая его понимать.
Ян протянул ему руку:
– Желаю тебе твердости духа! И, чтобы не случилось, будь всегда самим собой. Именно этого не
хватило мне. Поцелуй Аню и моего друга Витьку. Прощай.
Георгий взял его руку в свою большую ладонь, притянул к себе и они молча надолго крепко
обнялись. Когда за Яном захлопнулась дверь, Георгий некоторое время стоял в прихожей, не спуская с
двери задумчивых глаз, словно хотел увидеть завтрашний день Яна...
Войдя в столовую, он увидел сидящих на диване полуодетых Анну Семеновну и Виктора. Он
сделал большие глаза:
– Вы не спите?!
– Как видишь, – сказала Анна Семеновна.
– Думаешь, мы не знаем, кто у нас был? Знаем! Да, Витя?
– Да, – сказал Виктор. – Дядя Ян.
– Но мы поняли, что вам хотелось поговорить наедине, да, Витя? И поэтому решили вам не
мешать. Мы надеемся, что ты оценишь наш такт. А теперь рассказывай! – Георгий Николаевич
невольно улыбнулся: – Ну и ну. . Значит вы и не думали спать? А мы-то думали... Ну и молодцы... —
Ладно, ладно, нам не нужны комплименты, – перебила его Анна Семеновна, – рассказывай!
Георгий Николаевич посмотрел на часы: – Ого! Расскажу, но не сейчас... Сейчас давайте спать, мне
завтра рано на завод, а Виктору в школу.
– Но это не честно, – сказал Виктор, – мы ведь специально ждали...
Анна Семеновна хотела поддержать Виктора, но заметив, что Георгий Николаевич ей подморгнул,
сказала:
– Ну ладно, на этот раз послушаемся. Время и в самом деле не для разговора. Укладывайся, Витя.
Утро вечера мудренее.
– Ну вот так-то лучше, – сказал Георгий Николаевич.
– Вы-то сегодня пошепчетесь, – недовольно проговорил Виктор, – а мне – до завтра...
В спальне Анна Семеновна спросила:
– С Яном что-то случилось?
Георгий Николаевич положил руку ей на плечо:
– Пока нет, но все может быть. Больше, дорогая, ничего сказать не могу. Сам ни черта не знаю.
Сейчас он поехал к вашей матери в Лялин. Думаю, что нам надо быть готовыми ко всему. – Анна
Семеновна прижалась к его груди и тихо спросила: – Ко всему, ко всему?! – Он погладил ее волосы
и вздохнул: – Сама видишь, что вокруг. . – Она всхлипнула.
– Не надо, Анечка... Давай спать, ты ведь сама сказала, что утро вечера мудренее.
– Кто втерся в чин лисой, тот в чине волком будет, – вдруг прошептала Анна Семеновна. – Ты о
ком? – не понял Георгий Николаевич. – О нем самом, который Ежов, – тихо проговорила она, —
он мне напоминает Махно, такой же недомерок и глаза зверские, если б еще волосы до плеч – был
бы вылитый... – Да что Ежов! – тоже шепотом сказал Георгий Николаевич, – это калиф на час, —
повторил он словаЯна. – Ложись, Аннушка, ты вся дрожишь, – сказал Георгий Николаевич. – У
меня и у самого голова – кругом. Давай спать.
В ту ночь никто их них не уснул. Анна Семеновна с тревогой думала о том, что ей сказал Георгий.
Виктор, которого удивил и насторожил необычный ночной приезд дяди и его долгий разговор с отцом
старался догадаться о чем они секретничали. Думая об этом, он, почему-то, вспомнил плакат "Ежовые
рукавицы", который недавно повесили в школьном зале. На том плакате был изображен новый нарком
внутренних дел, схвативший мертвой хваткой своими ежовыми рукавицами целую "волчью стаю"
врагов народа. Один из них, в пенсне и с бородкой, был вылитый дядя Марат. .
Георгий Николаевич, вспоминая подробности разговора с Яном, видел перед собой его
проваленные, воспаленные глаза и бледное лицо с пульсирующей жилкой на правом виске. "Не
наложил бы он, грешный, на себя руки – подумал Георгий Николаевич. Поначалу эта мысль
испугала. Но она уже не ускользала из сознания. И чем дольше он об этом думал, тем больше стал
находить оправданий такому исходу. Под утро, измученный своими мыслями, чуствуя глухие и
частые удары сердца, он окончательно утвердился в своем решении: "Я бы понял Яна! Да, я бы его
понял...".
* * *
Но предчувствия обманули Дружинина. Он не учел оперативной хватки "Ежовых рукавиц". Яна
