Текст книги "Наследник"
Автор книги: Владимир Малыхин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Когда Маша и Виктор вошли в комнату, у нее предательски зарделись щеки и ёкнуло сердце.
Чтобы скрыть охватившее ее волнение под испытанной маской платонической школьной дружбы,
Зойка "дружески" бросилась ему на шею и покрыла его лицо веселыми товарищескими поцелуями...
Потом они сидели за столом и говорили обо всем и ни о чем. Виктор и Маша, не стесняясь
разглядывали друг друга, а когда их взгляды случайно встречались, улыбались, но глаз друг от друга
не отводили. Зойка понимала, что она лишняя и несколько раз порывалась уйти. Но Маша и Виктор
не отпускали ее, они боялись остаться наедине...
Виктор не решался спросить ее о ребенке. Маша сама пригласила его в соседнюю комнату и
подвела его к детской кроватке. В ней, безмятежно развалясь, спал круголицый рыжий мальчик.
Виктор долго стоял и смотрел на него. – Это Витька, – шепнула ему на ухо Маша, – он называет
меня запросто Машей. – Они на цыпочках вышли в столовую. Зойки в комнате не было. Виктор
вопросительно поглядел на Машу, она слабо улыбнулась и пожала плечами. Тогда он порывисто
обнял ее и начал целовать. Маша бессильно повисла у него на руках. Виктор отнес ее на тахту. . Они
очнулись от голоса маленького Витьки, когда в комнату уже вошло солнечное утро Нового года...
* * *
Виктор пришел домой в полдень. Анна Семеновна еще спала. Он не стал ее будить и тоже
завалился в постель. Он сейчас не хотел ни о чем думать, да и не думалось.
Он проспал целый день. Вечером за чаем спросил:
– Мам, ты не знаешь, куда запропастился наш бархатный мишка?
– Мишка-топтышка, который подарила тебе Катя? – спросила Анна Семеновна.
– Он самый, – кивнул головой Виктор. – Хороший был зверь.
Она, вспоминая, подняла глаза к потолку.
– Кажется, я видела это забавное существо в чулане. Посмотри там. Но зачем тебе?
– Да так, воспоминание... детства.
И Виктор направился в чулан. Вернулся он оттуда весь в пыли, держа в руках большого
плюшевого мишку с любознательными глазками-пуговками и курносым носом с черными кожаными
треугольничками ноздрей. Из мишки была выбита многолетняя пыль и Виктор водворил его на
прежнее место – старый пуфик в углу столовой, напротив своего дивана. Он повеселел и потрепал
мишке лохматое ухо:
– Восседай, как и раньше на своем законном месте, а то без тебя стало что-то скучновато.
Виктору вдруг показалось, что Мишка хитро улыбнулся и понимающе подмигнул ему правым
глазом. Несколько мгновений удивленный Виктор глядел на Мишку. Потом улыбнулся, приложил
палец к губам, подмигнул ему в ответ и стал допивать чай с Анной Семеновной.
* * *
На фронте бывали минуты, когда Виктор Дружинин мысленно пытался представить себе, каким
будет день Победы. И что он будет делать в тот великий День. Такие праздные мысли обычно
приходили к нему в долгие и томительные недели фронтового затишья. Он придумал несколько таких
сказочных дней. Один из них представлялся ему так. Наши войска подошли к Берлину. Начался
последний штурм. Его батарея ведет огонь на близких подступах к городу. Неожиданно на передний
край прибывает маршал Жуков. Проходя передними траншеями, маршал случайно попадает на НП
его батареи. Виктор докладывает ему обстановку, маршал хвалит за меткость огня и наблюдает за
ходом боя. Когда наконец над полуразрушенным Берлином поднимается белый флаг капитуляции,
Жуков достает из своего планшета большой блокнот и пишет донесение Верховному
Главнокомандующему о взятии фашистской столицы и о Победе. Потом он вручает это донесение
Виктору и приказывает ему лететь на личном самолете маршала в Москву и доставить донесение в
Кремль, самому Верховному. .
Через несколько часов полета гвардии старший лейтенант Дружинин уже вручает донесение
Сталину.
– Молодэц, – говорит ему Верховный со своим грузинским акцентом, – отныне Вы уже не
старший лейтенант, а майор. – И с этими словами он собственноручно прикрепляет к гимнастерке
Виктора орден Боевого Красного Знамени, самый любимый орден всех солдат и офицеров.
Счастливый и гордый гвардии майор Дружинин выбегает на Красную площадь. Весь город бурно
празднует Победу. Через Москворецкий мост молодой майор бежит к себе на Большую Ордынку.
Здесь тоже толпы ликующих людей танцуют и поют. Все уже знают, что он вестник Победы и
приветствуют его радостными возгласами и цветами. Из толпы выбегает счастливая Маша. Она
бросается ему на шею, он ведет ее к себе домой. Восторженная встреча дома. Виктор и Маша говорят
растроганным родителям о своем решении. Родители их обнимают и поздравляют. Начинается пир на
весь мир...
Правда, в этот сценарий Виктор, после последнего Машиного письма, внес существенную
поправку. Теперь из толпы выбегала уже не Маша, а какая-то пока неизвестная еще белокурая
красавица. Но всё остальное оставалось без изменений.
* * *
Весть о Победе ожидали давно. Но когда торжественно ликующий голос Юрия Левитана о ней
возвестил, зачитав приказ Верховного Главнокомандующего о безоговорочной капитуляции
фашистской Германии и о победном завершении Великой Отечественной войны, весть все-таки
ошеломила. В квартире Дружининых не смолкал телефон. Звонили родные, знакомые, соседи... Гулко
хлопали двери квартир, на лестничных площадках и в подъездах собирались жильцы. Они
целовались, смеялись, плакали. Радио уже разносило по улице, Москве, стране звуки праздничных
маршей и песен. На фасадах домов заалели красные флаги. Из некоторых раскрытых окон их дома
запели патефоны. Виктор подбежал к Анне Семеновне, обнял ее за талию и стал кружить, она
целовала его и смеялась, но в конце концов попросила пощады. Усадив ее на диван, Виктор от
полноты чувств попробовал даже походить по комнате на руках, но силенки прежней у него уже не
было, он свалился и начал было просто прыгать от радости, но вдруг услышал:
– Товарищ гвардии старший лейтенант. . может быть... Вы бы все-таки... позвонили Маше...
Виктор "от этих слов сразу пришел в себя. Оглянулся и увидел мать, которая сидела на диване и
смотрела на него с улыбкой. Он засмеялся:
– А, знаешь, мамуля... Ты гений!
Он схватил трубку телефона и стал звонить Маше, а Анна Семеновна подошла к портрету Георгия
Николаевича, сняла его со стены и унесла в свою комнату. Там она обтерла рамку портрета и стекло
рукавом своего халата, поцеловала, вынесла портрет обратно в столовую и повесила на место.
Виктор, разговаривая с Машей, все это заметил и, когда Анна Семеновна вышла на кухню, тихо
сказал Маше:
– Купи где-нибудь живые цветы... На Серпуховской площади бывают. . Маленький букетик.
Ладно? Зачем? Потом, потом, Машенька... Ты зайдешь к нам? Опять нет? Даже сегодня? Ну ладно,
тебя не переубедишь. Встречу гостей и прибегу. .
Скоро к Дружининым приехали гости. Было и радостно и грустно. Выпивали, вспоминали: пели,
смеялись и плакали. В середине дня Виктору позвонил Илья Боярский. Он пригласил его к себе.
– Ты должен быть сегодня у меня. Я был у тебя в первый день войны, а ты у меня должен быть в
последний! Понял? И обязательно с Машей!
Виктор ответил громко, чтобы слышали все гости:
– Я надеюсь, что мама и наши дорогие гости меня поймут и... отпустят. . – он окинул
вопрошающим взглядом всех сидящих за столом родственников. Они, в свою очередь, поглядели на
Анну Семеновну и, увидев, что она благосклонно улыбается, согласно закивали головами.
Виктор побежал к Маше. Она его ждала, в маленькой вазе голубел букетик подснежников. Он
некоторое время задумчиво смотрел на них. Ему вспомнился его первый бой под Ворошиловградом,
где он зачем-то укрыл такой же подснежник под почерневшую корку снега. – Нравится? – спросила
Маша.
– Еще бы! Спасибо... А теперь собирайся, поедем к Боярам. Они нас ждут.
– Я готова, но как же буктик? Я думала, что он для... Анны Семеновны...
И она вопросительно взглянула ему в глаза. Виктор улыбнулся:
– Но конечно же! Ты угадала.
Когда они вышли из квартиры и уже спускались по лестнице, он спросил:
– Маш, а где же Рыжик?
Она искоса быстро взглянула на него и незаметно вздохнула:
– Я его еще вчера отвела к маминой сестре.
Они быстро дошли до его дома.
– Я обожду здесь, – сказала Маша. – Ты сам... Я сейчас не хочу. . Потом когда-нибудь...
Виктор пожал плечами, вздохнул и побежал вручать букетик матери. В прихожей он протянул его
Анне Семеновне:
– Мам, это от нас тебе и... папе.
– А где же Маша? – спросил Анна Семеновна.
– Мы приедем потом... позже...
Анна Семеновна понимающе кивнула головой и прислонила подснежники к губам. Виктор быстро
поцеловал мать и выскочил за дверь. Анна Семеновна вошла в столовую и на глазах у всех приладила
букетик к портрету мужа. Все поднялись и выпили за его память.
* * *
Трамвай, непрерывно звеня и останавливаясь, долго тащился до Трубной площади. В Колобовский
переулок, где жили Боярские, они попали часа через два. Праздничный вечер был в разгаре. Вдруг
раздался салют. Все выскочили из-за стола и побежали к раскрытым окнам. На сверкающем небе
Москвы перекрещивались лучи мощных прожекторов, орудийные залпы сотрясали его, озаряя все
новыми многоцветными гроздьями фейерверков. Из окон противоположного дома незнакомые люди,
обращаясь к ним со словами привета, поднимали бокалы и символически чокались. Ширина узкого
переулка позволяла даже перебрасываться шутками. Неожиданно кто-то запел:
Любимый город может спать спокойно
И видеть сны, и зеленеть среди весны...
Песню подхватили. Следующий куплет пели уже вместе с соседним домом. А потом пел уже весь
переулок... Виктор пел вместе со всеми и вспоминал первую бомбежку Москвы и эту песню, которую
они тогда пели на чердаке школы под его гитару.
Илья воскликнул:
– Аида на Красную площадь! Там сейчас центр Мира!
Сначала они поднялись по бульвару на площадь Пушкина. Остановились у памятника. Пушкин
стоял, как и всегда, наклонив в раздумье свою кудрявую голову. У его ног лежали живые цветы. "Как
тогда, в первый день войны", – подумал Виктор. А кругом ликовала Победа. Молодой высокий и
стройный майор, показавшийся Виктору очень похожим на Блока, зажав в кулаке фуражку, громко
декламировал:
О, весна, без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Потом они всей компанией шли по улице Горького, где все кружилось и сверкало. На Красной
площади, у памятника Минину и Пожарскому всех их безжалостно распылила толпа.
– Держись за меня! – крикнул Виктор Маше.
Когда они с трудом выбрались из толпы, он, обняв ее плечи, сказал:
– А сейчас мы с тобой направимся в гости к Анне Семеновне. Она нас ждет не дождется.
Маша промолчала. У ворот его дома она остановилась и тихо проговорила:
– Нет, Витя... Я не могу. .
– Ты что, с ума сошла? – оторопел он.
– Я не готова...
– К чему ты не готова?! – крикнул он.
– К этой встрече...
Виктор схватил ее за руку:
– Но ведь это глупо! Это... это... у меня нет слов...
– Нет, нет, нет, – быстро проговорила Маша.
– Она вырвала руку и, быстро перейдя на другую сторону Большой Ордынки, побежала в сторону
Серпуховки.
Пораженный Виктор долго стоял, как вкопанный, и глядел ей вслед. Потом зло выругался, плюнул
и, опустив голову, побрел к своему подъезду.
Гости уже ушли. Анна Семеновна убирала со стола. Услышв звонок, она открыла дверь и, увидев
одного Виктора, спросила:
– А где же... Маша?
Он передернул плечами и криво ухмыльнулся:
– Они не пожелали... Они объявили, что... не готовы к этой встрече...
Анна Семеновна некоторое время молчала. Потом вздохнув, проговорила:
– Я так и думала... Но ничего, перемелется – мука будет. .
– Я не мельник, – буркнул Виктор. – Пусть делает как знает. . Мне мука не нужна...
За окнами сверкал фейерверк и гремели салюты. Москва праздновала Победу.
* * *
Возвращаясь однажды рано утром с работы домой, Виктор неторопливо шагал по еще сонным
замоскворецким улицам и переулкам. Дрожащие круги от уличных фонарей бледно освещали
тротуары, стены домов, дощатые заборы, золотую осеннюю листву на ветвях деревьев. Когда он
вышел на Малую Ордынку, все фонари вдруг разом погасли, но сразу же ярче засветились голубым,
желтым, розовым светом многие окна. Там люди собирались на службу, в школу, в магазин. Кто-то
завтракал, брился, пудрился, красил губки, укладывал тетрадки и учебники в школьный ранец или
портфель.
Под его ногами шуршали опавшие листья, из соседних дворов доносилось разноголосое
щебетанье проснувшихся птиц, широкая, розовая полоса зари постепенно гасила, похожие на лунные
брызги, уже неяркие звезды.
Вдруг Виктор услышал крик женщины. Она звала на помощь. Он прислушался. Крик доносился из
двора одного из соседних домов. Виктор бросился на крик, вбежал во двор ив дальнем углу увидел
двух парней, которые пытались то ли ограбить, то ли изнасиловать отбивавшуюся от них женщину.
Через несколько секунд он с криком "Гады! Подлецы! – уже наносил им удары. Он бил их не целясь,
куда попало: в затылки, спины, лица... От неожиданности они растерялись. Но это длилось недолго. И
вот уже Виктор ощутил сильные удары в грудь, потом в лицо. Ближайший к нему парень дыхнул на
него винным перегаром:
– Ты что? Псих?! Житуха надоела?!
Виктор схватил его "за грудки и, задыхаясь от ярости, зашептал:
– Бандюга! Сволочь! Стрелять вас... гадов!
Почувствовав, что кто-то пришел на помощь, растерзанная женщина вскочила со скамейки и
вцепившись руками в волосы одного из парней, закричала:
– Фашисты! Насильники!
С того мгновенья, когда Виктор набросился на парней, прошло не более двух-трех минут, а на
крики женщины и Виктора уже распахивались многие окна, где-то хлопнула дверь, послышались
голоса людей.
– Копченый! – хрипло крикнул своему дружку парень, которого схватил Виктор.
– Шухер! Обрываемся! – и блеснув сумасшедшим взглядом на Виктора, опять дыхнул
перегаром:
– Пусти, псих! А нет – порешу! Гад буду – порешу!
Но Виктор только крепче стиснул пальцы на лацканах его пиджака:
– Нет, бандюга, не уйдешь!
Парень резко рванулся в сторону и, сильно ударив Виктора в грудь, вырвался из его рук. Но
Виктор опять настиг его у забора. В тот же миг он почувствовал, как в его бок вонзилось длинное
огненное жало... Хватаясь руками за шершавые, занозистые доски забора, Виктор, теряя сознание,
медленно сполз на землю. Что-то, плача, кричала истерзанная женщина, во дворе уже появились
жильцы дома и прохожие, на улице раздался милицейский свисток.
* * *
Врачи долго боролись за жизнь Виктора Дружинина. Первое время у него днем и ночью дежурили
Анна Семеновна и Маша. Но Маша всегда спешила уйти пораньше, чтобы не встретить мать Виктора.
Маша убедила себя в том, что не имеет права смотреть ей в глаза. Анна Семеновна, понимая в
глубине сердца состояние Маши, все же не могла понять, откуда у нее такая душевная черствость к
ней, его матери. "Ведь бывают же моменты в жизни, когда все остальное должно уйти на задний план,
– думала она, – ведь именно такой момент и настал сейчас". Анна Семеновна была уверена, что
встреча у больничной койки Виктора опять сблизит их и все будет по-прежнему. Но Маша
продолжала ее избегать. Несколько раз у койки Виктора дежурила Зоя Кузнецова. Однажды она
пришла к Маше и попросила:
– Разреши мне подежурить ночью у него. Рука у меня счастливая и глаз хороший. Разреши. А?
Маша устало проговорила:
– Подежурь, Зойка. Сил моих больше нет. . Измоталась... Кстати, он о тебе спрашивал, где,
говорил, Кузнечик? Почему не прилетает?
После первого своего дежурства у койки Виктора Зоя стала регулярно подменять на дежурствах
Анну Семеновну и Машу. Однажды ночью Виктор открыл глаза и увидел ее.
– Это ты?! – слабо улыбнулся Виктор.
– Я, – кивнула она, сдерживая слезы.
Виктор протянул из-под одеяла руку и тихонько пожал пальцы Зои. Она незаметно смахнула слезу.
– Приходи...
– Приду, – сказала она и быстро проговорила: – Много раз еще приду. Пока не встанешь...
Виктора Дружинина выписали из больницы через два месяца.
* * *
Маша давно скрытно от всех вынашивала свою мечту. Она твердо решила уехать из Москвы
вместе со своим рыжим Витькой. Она панически боялась даже представить себе, что он когда-нибудь
узнает правду о своем рождении. А узнать он мог и от соседей, и от знакомых. Такое скрыть, живя в
этом доме, было невозможно. Но уехать сразу после Победы ей помешало трагическое происшествие
с Виктором. Маша считала невозможным уехать, пока он не встанет на ноги, хотя договор о работе
медсестрой на одной из строек Южного Урала уже лежал в ее сумочке. Спустя несколько дней после
возвращения Виктора из больницы, она с небольшим чемоданчиком и с маленьким Витькой однажды
ночью тихо ушла из дома. Только сунула под дверь Зойке конверт с коротким письмом, которое та
случайно обнаружила спустя сутки. В письмеце говорилось, что свою квартиру она забронировала, а
о том, куда уехала сообщит потом. Прочитав это письмо, Зойка сразу же позвонила Виктору. – Как
уехала?! Куда?! – не понял он. – Не знаю, – сквозь слезы, растерянно, говорила Зойка. – Ничего
не знаю. Голова идет кругом.
* * *
На следующий день, возвращаясь вечером с работы, Виктор зашел к Зое. Несмотря на то, что он
решил порвать всякие отношения с Машей, ему не давал покоя ее неожиданный поступок. "Ну
решила, допустим, со мной все покончить, – с обидой, в которой самолюбиво не хотел признаваться
самому себе, – думал он. – Но зачем же бежать из Москвы, да еще с маленьким пацаном?! Дура!
Невростеничка!"
Ему хотелось узнать у Зои какие-то подробности, какие именно, он и сам толком не знал.
Зоя только что пришла с работы, наскоро перекусила, принарядилась и припомадилась, собираясь
на свидание на Серпуховку. Там, под часами ее должен был ожидать директор из клуба,
пригласивший ее на только что вышедший "колоссальный", по его словам, английский фильм "Леди
Гамильтон".
Увидев Виктора, Зоя ахнула: – Господи помилуй! Разве можно так пугать одинокую и слабую
девушку? Хотя бы предупредил... С работы? – Да, – ответил Виктор, – но я на минутку. – Она
быстро накрыла стол, достала давным-давно начатую бутылку "Мадеры" и, усевшись напротив
Виктора, подперла ладонями щеки:
– Сначала поешь.
– Мне кажется, что ты куда-то собралась.
– Никуда я не спешу, а если и спешу – подождут, не велика беда.
Виктор опять наполнил рюмки и не чокаясь выпил один. Глухо промолвил:
– Предала еще раз...
Зоя нахмурилась:
– Не надо так говорить о ней! Она тебя любит! Это из-за Рыжика. Она боялась, что он когда-
нибудь узнает правду. .
– Следы решила замести? – ухмыльнулся Виктор, и налил себе еще рюмку.
Глаза Зои наполнились слезами:
– Витенька, ну не говори так, не надо... Ради бога... – она протянула через стол ладонь и
погладила руку Виктора. – Ты же добрый... не суди ее так безжалостно...
Виктор пожал ее небольшую крепкую ладонь:
– Ты, Зойка, всегда была всем нам верным другом. Ты, Кузнечик, молоток...
Она опустила глаза и проговорила:
– Спасибо на добром слове, Витя Дружинин, дождалась-таки. А я-то думала, так и утону в
житейском бурном море, никем не оцененная. Эх, Витя, Витя... Ну да ладно...
Виктор сказал:
– Десятого августа, в день твоего рождения, я приглашаю тебя на ужин в ресторан. Согласна?
Она удивленно вскинула брови:
– Неужели помнишь?!
– Как видишь...
Они помолчали. Вдруг Зоя тихо спросила:
– Вы бы поженились?
Виктор ответил не сразу, помял в пальцах папиросу, закурил и, глядя куда-то мимо Зои, сказал:
– Если бы да кабы, да во рту росли грибы...
И неожиданно для себя и для Зои поцеловал ее руку. Зоя проводила Виктора до парадной двери.
Когда вернулась в комнату, подбежала к окну и смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за
углом ближайшего переулка.
* * *
В большом и гулком зале ресторана "Метрополь" стоял монотонный гул. Между высоким
куполообразным зеркальным потолком, с которого свисали тяжелые позолоченные люстры, и
столиками с посетителями медленно плыли, похожие на перистые облака, длинные шлейфы
табачного дыма. Между столиками, ловко жонглируя подносами, сновали официанты в черных
фраках с галстуком-бабочкой. Высокая худая певица в длинном, похожем на рыбью чешую,
сверкающем платье, пела под музыку джаза:
"Утомленное солнце нежно с морем прощалось.
В этот час ты призналась, что нет любви...".
– Я здесь никогда не была, – шепнула Зоя Виктору.
– Ничего, Кузнечик, наше дело правое.
Они нашли свободный столик, уселись, и Виктор протянул Зое меню.
– Сегодня твой праздник, Зойка, выбирай.
– О, какой же Вы благородный, милый Маркиз. Я очень тронута.
Выбираая закуски, она, улыбаясь, говорила:
– Ты сегодня вообще какой-то не такой... В орденах, отважный...
Виктор смутился.
– В твой день захотелось быть при полном параде.
– Ну и хорошо, – весело сказала Зоя, – ты в таком виде мне еще больше нравишься. Русские
бабы во все времена любили гвардейцев, – и она весело рассмеялась.
Виктору всегда нравилось, как смеялась Зойка. Естественно и непринужденно, как смеются дети.
Им было хорошо. Они мало говорили в тот вечер, больше смотрели друг на друга, слушали джаз.
Виктор заказал "Темную ночь". Когда певица пропела: Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь
и поэтому, знаю, со мной ничего не случится" – на глазах Зои заблестели слезы. Несколько раз к их
столику подходили мужчины и, попросив разрешения у Виктора, приглашали ее на танец. Но она
отрицательно мотала своими белокурыми локонами.
– Нет, нет. Не умею!
Они извинялись, разочарованно разводили руками и удалялись.
– Да покружись ты с кем-нибудь. Ведь ты же в этом деле гроссмейстер, утоли их жгучую жажду,
– говорил Виктор. – А то еще подумают, что я ревнивый... купчик замоскворецкий, боюсь, что
белокурую красотку отобьют. .
Она не приняла его шутку:
– Пусть думают, что хотят. Мне наплевать. Мы с тобой станцуем перед уходом.
Виктор проводил Зою до дома и, прощаясь, спросил:
– Ты довольна?
– Очень, очень, – ответила она скороговоркой и тут же спросила: – Можно я тебя поцелую?
Не дожидаясь ответа, Зоя поцеловала его в щеку и скрылась в подъезде.
* * *
После этого вечера простота в их отношениях исчезла. Виктор стал стесняться лишний раз ей
позвонить. У нее тоже в отношениях к Виктору исчезла ее обычная непосредствоенность. Зою стало
мучить подступившее вдруг чувство предательства по отношению к Маше. "Но ведь я же ничего
такого не сделала, – успокаивала она себя. – Ну, сходили в ресторан, ну, чмокнула в щеку. Ну и что
с того? ".
* * *
Через несколько дней Зоя получила письмо от Маши. Это было страшное письмо. Маша писала,
что вскоре после приезда на место ее маленький сынишка заболел воспалением легких, все меры,
предпринимаемые врачами, оказались тщетными – мальчик умер. Дальше она писала, что оставаться
там она теперь не в состоянии и в самое ближайшее время вернется домой. "Что произойдет со мною
дальше, не знаю, – писала она, – но пока я не могу найти себе места. И если не сойду с ума, то это
будет большое чудо". Зоя прочитала письмо еще раз и, зажав ладошкой рот, чтобы не закричать от
ужаса, уткнулась лицом в подушку и зарыдала.
Всю ночь она не сомкнула глаз. Ее терзали противоречивые чувства. Она искренне страдала за
Машу, ей было безумно жалко маленького Рыжика, в то же время ее пугала мысль о том, что все это
может разрушить её счастье. "Как поступить? Когда показать Виктору это письмо? Завтра? Или
потом... потом. Но ведь это было бы подло, подло... Она вскакивала, не зажигая огня бродила по
комнате, подолгу сидела на диване, бессильно опустив растрепанную голову. Рассвет застал Зою у
окна. Она стояла босая, в ночной сорочке, накинув на плечи какую-то шаль. Ее лихорадило. Она
видела, как снег на крышах домов в лучах восходящего солнца постепенно становился бледно-
розовым, как тянувшиеся из труб к небу высокие, почти недвижимые дымы, тоже окрашивались в
розовый цвет. Над одной из крыш, тяжело взмахивая крыльями, медленно пролетала пара ворон. Зоя
машинально провожала их задумчивым взглядом. Удаляясь в сторону солнца, они из темных сначала
стали бледно-розовыми, потом алыми, потом вдруг ярко вспыхнули и пропали из виду, словно
воспламенились и сгорели в жарком мареве зари. Зоя поежилась, зябко передернула плечами,
бросилась в постель и, натянув на голову одеяло, стала согреваться собственным дыханьем.
Она позвонила Виктору домой очень рано, чтобы застать его дома до ухода на завод. – "А если
трубку возьмет его мать, что я ей скажу? – со страхом думала она. – Как объясню этот звонок?".
Но к телефону подошел сам Виктор.
– Ты извини меня за этот сумасшедший звонок, но я сейчас убегаю и позвонить тебе днем уже не
смогу, а мне очень-очень надо, чтобы ты сегодня после работы пришел ко мне, – выпалила она на
одном дыхании. Придешь? – Это очень серьезно, Витя. Ты понимаешь? Я жду!
Виктор положил трубку и с тревогой подумал: что могло произойти? Почему она так психует?
Из другой комнаты раздался голос проснувшейся от звонка Анны Семеновны:
– Витя, кто это в такую рань? Не случилось ли чего?
– Нет, нет, мама. Все в порядке. Этой мой коллега, сменный мастер. Уточнял кое-что...
* * *
После работы Виктор не пошел в свою вечернюю школу, а сразу же побежал к Зое. Она уже была
дома. Он увидел по-праздничному накрытый стол с вином и закусками. Заметив его удивленный
взгляд, Зоя, чтобы скрыть смущение, стала помогать ему снимать шинель, повторяя одно и то же:
– Так надо, так надо...
– Но в честь чего такой пир? И где ты все это раздобыла? – спрашивал Виктор, оглядывая
накрытый стол.
– Свет не без добрых людей, отоварили... – ответила Зоя, нервно смеясь и зябко прикрывая
оголенные плечи и руки пуховым платком.
Они сели за стол. Виктор видел, что Зоя старается скрыть волнение, внутренне напряжена, не было
ее обычной непосредственности. Виктор налил в рюмки вина и сказал:
– Ты, Кузнечик, сегодня какая-то не такая... Давай-ка выпьем по рюмке и поговорим по душам.
– Давай, – кивнула она головой.
Они выпили.
– Так что же все-таки случилось? – спросил Виктор. – Почему ты не в себе?
– Потом, Витя, потом... – говорила она, – подкладывая ему в тарелку еду.
Виктор внимательно вглядывался в ее глаза, но они были строги и сухи, он в них ничего не смог
прочесть. Зоя, выпив пару рюмок, порозовела, сбросила с плеч пуховый платок, завела патефон,
поставила пластинку "Темная ночь" и подошла к Виктору:
– Потанцуем.
Танцуя, она приклонила голову к его плечу и закрыла глаза. Когда пластинка была проиграна и
патефон смолк, она протянула руку к выключателю и, погасив свет, обвила руками шею Виктора. Он
вдохнул запах ее волос и плеч, ощутил прикосновение ее горячего тела, услышал ее тихий
прерывистый шепот:
– Это... должно... быть... Я... больше не... могу. .
Он стал целовать ее глаза, лицо, шею...
...Они лежали в постели. Ее голова покоилась на его плече. Вдруг Зоя приподнялась, оперлась на
локоть и глядя в глаза Виктору, сказала:
– А теперь я себя разоблачу. .
– Разоблачишь?! – удивленно спросил Виктор, гладя ее волосы. – Что это значит?
Она молча потянулась к тумбочке, достала письмо Маши, включила стоящую на тумбочке лампу и
протянула письмо Виктору.
– Вот! Читай и все поймешь, – а сама уткнулась носом в подушку и затихла.
Читая письмо, Виктор постепенно приподнимался на постели и окончил его читать уже сидя. Он
растерянно поглядел на Зою и прошептал:
– Какая дикая нелепость!
– Витя, что же теперь будет? – тихо спросила Зоя, смотря на него немигающими, полными слез,
глазами. – Если она узнает правду, я умру от стыда... – она закрыла ладонями лицо. – Но я... не
могла иначе... Я ведь... тоже... человек, а не... Кузнечик...
Виктор обнял рукой ее плечи и привлек к себе.
– Ты ни в чем не виновата. Ни в чем! – он помолчал и добавил: – Я, впрочем, тоже...
– Но я же не смогу теперь посмотреть ей в глаза, – проговорила Зоя.
Виктор повторил:
– Ты ни в чем перед ней не виновата. Она сама поставила точку. . Не терзай себя зазря.
Зоя посмотрела на него в упор:
– Ты теперь меня бросишь и вернешься к ней?
Виктор взял с тумбочки пачку "Беломора", закурил и, помолчав, сказал:
– Нет, Зоя. Но нам с тобой... надо будет временно уйти в подполье... Именно временно, пока ей
так... тяжело. Не надо сыпать соль на рану. .
Зоя некоторое время смотрела на Виктора, потом вскочила с постели, накинула на плечи халатик,
забилась в угол дивана и проговорила дрожащим голосом:
– Я никогда не буду подпольной... подстилкой... Если ты... предлагаешь мне такое.., значит ты
меня совсем не уважаешь... Я не какая-то... шлюха...
Виктор попытался ее успокоить:
– Ну что ты.., ты не так меня поняла... Я хотел сказать...
– Я тебя прекрасно поняла, – перебила его Зоя. Рыдая, она говорила: – Уходи... я... не хочу тебя
видеть... Уходи... Ты меня совсем не любишь...
Никакие слова не помогали. И он ушел. А Зоя подбежала к окну и, не вытирая слез, как и в
прошлый раз, смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол. В голове ее мелькнула мысль:
"Недаром тогда эти чертовы вороны пролетели мимо моих окон и вспыхнули алым пламенем...". Зоя
верила в приметы.
На следующий день Виктор Дружинин пришел к секретарю парткома завода.
– Я к Вам, Николай Николаевич, с большой просьбой.
– Здравствуй, Дружинин, – сказал секретарь, протягивая ему руку. – Садись. Я уже стал
думать, что ты совсем забыл ко мне дорогу. Как дома? Как учеба?
– Дома нормально, спасибо, – ответил Виктор. – Учеба тоже в норме. А дорогу к Вам я, как
видите, не позабыл...
– Слушаю тебя, – сказал секретарь.
– Месяц назад на партсобрании Вы объявили, что сибирскому филиалу завода нужны кадры. Они
там и сейчас нужны?
– Ну. . нужны, а ты что... решил туда поехать? – спросил секретарь, внимательно вглядываясь в
лицо Виктора.
– Да, – ответил Виктор.
Секретарь был из кадровых рабочих завода, он знал отца Виктора, знал его мать.
– Ты все все хорошо продумал? – спросил он. – Анна Семеновна поедет с тобой?
– Это пока мы не решили. Или со мной, или потом.
– А как с учебой?
– Переведусь в местную вечернюю школу. Мне ведь осталось всего ничего.
– А на какую работу хочешь?
– По специальности. Я ведь лекальщик имени Андреича... Кое-чему уже научился...
Секретарь с интересом поглядывая на Виктора, спросил:
– Скажи честно, что тебя толкнуло на этот шаг? Может быть дома что-нибудь произошло? Может
помощь какая нужна?
– Помощь нужна: – кивнул головой Виктор. – Но только в одном: удовлетворите просьбу.
Знаете, не зря ведь говорят, что нет худа без добра. Может быть, именно там я и найду свое добро...
Секретарь усмехнулся:
– Ты говоришь точь-в-точь как моя бабка, только она при таких словах еще и плюет через левое
плечо. Но "худо" значит все-таки есть?
– Есть, Николай Николаевич, есть. Но это сугубо личное и не для печати...
Секретарь поднялся, протянул Виктору руку:
