Текст книги "Наследник"

Автор книги: Владимир Малыхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

зайти.

– Проходите, проходите, – говорил Виктор, пропуская их в квартиру.

– Он еще дома?

– Дома, дома! – громко подтвердил Дружинин, узнав соседей, – заходите, заходите!

Арменак Макарович и Татьяна Михайловна зашли в столовую, вид у них был растерянный.

Георгий Николаевич усадил их на диван, сам присел рядом на стул.

– Извините за вторжение, – сказал Арменак Макарович, – но мы за советом.

– Да, да, – закивала головой Татьяна Михайловна, – именно только за советом. Мы не знаем,

как поступить...

– Нашу лабораторию, – сказал Арменак Макарович – распустили, нам выдали деньги вперед,

но... я же не могу. . сидеть сложа руки... в такое время. Вот мы и решили с Вами... посоветоваться.

– Да, да, – опять закивала головой Татьяна Михайловна. – Арменак Макарович, схватил за руку

Дружинина, – почему все так обернулось?! Как же так, Георгий Николаевич? Как же так?!

Дружинин, слушая их, задумчиво потирал подбородок и вдруг встал и решительно сказал:

– Москву они, Арменак Макарович, не возьмут, кишка тонка! А Вы поедете с моим заводом в

эвакуацию. Согласны?

Супруги растерянно переглянулись.

– Да, да, – сказал Дружинин, – без всяких... Работу Вам, Арменак Макарович, мы там найдем.

А тут сейчас Вам делать нечего. Через полчаса пришлю за Вами полуторку, грузите самое

необходимое – и на Ярославский вокзал. Там наш эшелон.

– Но... – проговорил Арменак Макарович.

– Никаких "но", – перебил его Дружинин. – На вокзал и точка!

Супруги опять растерянно переглянулись. Татьяна Михайловна спросила:

– А Гургенчик?

– А что Гургенчик? – переспросил Дружинин, – и Гургенчика для порядка возьмем. Кстати, где

он?

– Я здесь! – раздался голос Гургена. – Но я никуда не поеду!

Все повернулись в его сторону. Он стоял рядом с Виктором.

– Они должны ехать, а я останусь здесь!

Арменак Макарович вскочил с дивана:

– Что значит "останусь здесь?!", Что это значит?!

Дружинин подошел к Гургену:

– Давай выйдем на минуту.

Они вышли на кухню. Георгий Николаевич сказал:

– Гурген, будь благоразумен. Их сейчас нельзя оставлять одних, ты же видишь в каком они

состоянии.

– Но я... жду повестку из военкомата, – проговорил тихо Гурген, они об этом не знают.

– А я знаю – сказал Дружинин, – но ты должен сейчас поехать с ними, дорога долгая и трудная,

им нужна будет твоя помощь. А там, там я тебе помогу. . Обещаю!

К ним подошел Виктор.

– Но ведь он остается, – кивнул в сторону Виктора Гурген.

– Пока да, – сказал Дружинин, – но он-то остается с матерью.

– Надо ехать, Гурген, – сказал Виктор, – куда им одним? Ты же видишь. А когда довезешь их до

места, отец поможет тебе уехать. Да, пап?

– Помогу. Я понимаю, вы хотели бы вместе. Но... война, брат, диктует свои законы.

Гурген опустил голову.

– Ну, договорились? – нетерпеливо спросил Дружинин.

– Ладно, – вздохнул Гурген, – пусть будет по-вашему. Но клянусь тобой, – повернулся он к

Виктору, – я тебя найду!

– Ну вот и договорились, – облегченно вздохнул Дружинин. – А ты, – обратился он к Виктору,

– помоги им собраться. Я скоро пришлю полуторку, – и он вышел в столовую.

Арменак Макарович и Татьяна Михайловна о чем-то взволнованно негромко спорили, но, увидев

Дружинина, замолчали и посмотрели на него с тревогой и надеждой.

– Все в порядке! – сказал он, – Гурген едет с Вами. Собирайте вещи, ребята Вам помогут.

Встретимся на вокзале, водитель знает номер пути и состав. Мой вагон третий, там и располагайтесь.

Он повернулся к Виктору:

– Ну, сынок, а с тобой давай попрощаемся еще раз! Они обнялись и трижды поцеловались.

Татьяна Михайловна всхлипнула.

– Пиши, – глухо проговорил Дружинин, – а если передумаешь,.. – бронь тебе обеспечена...

Он окинул прощальным взглядом комнату, глубоко вздохнул, надвинул на лоб кепку и вышел из

квартиры.

* * *

Через несколько дней с оборонительных работ вернулась Анна Семеновна. Она стала уговаривать

сына поехать вместе с ней к отцу и там продолжить работу на заводе. Виктор упорствовал, она

настаивала. Доводы ее были такие: будем все вместе, а в такое время это очень и очень важно. Что же

касается работы, то там ее будет не меньше. Кроме того, – говорила она, – Георгию Николаевичу

необходим какой-то домашний очаг. Иначе он при своем круглосуточном бодрствовании долго не

протянет. Я ему там очень нужна.

Виктор понял, что больше морочить голову матери он не вправе и рассказал ей все, как есть.

– Меня должны скоро призвать Ну как же я могу уехать? Написал заявление в военкомат с

просьбой призвать в армию, а сам уехал. Ну подумай, мам, как это будет выглядеть! Написал и

сбежал...

Анна Семеновна долго молча смотрела на сына, потом ушла в другую комнату и прилегла на

постель. Виктор почувствовал через открытую дверь запах валерианки. Он подошел к ее постели:

– Мам, я не мог поступить иначе.

Помолчав, она негромко сказала:

– Набрось на меня плед и растопи печурку. Я постараюсь уснуть.

Виктор поглядел на нее с благодарностью. Он понял, что одержал победу.

Утром Анна Семеновна сказала Виктору:

– Сегодня же иду на наш завод и подаю заявление о приеме на работу. Будем работать вместе до

твоей мобилизации. Они меня не могут не взять, я все же жена их директора. А к папе я поеду, когда

провожу тебя

– Но это может быть не очень скоро, мама. – осторожно сказал Виктор.

– Дай-то бог, – вздохнула она.

– Но... он велел сделать наоборот, он сказал, чтобы я тебя посадил в вагон. А ты ведь сама

говорила о том, что очень нужна папе там... – не очень уверенно произнес он.

– Да, говорила, ну и что? – нервно сказала Анна Семеновна. – Но я пока и тебе здесь нужна не

меньше.

Виктор вздохнул, он понимал состояние матери.

* * *

Виктор знал, что отец и райвоенком – старые приятели, что когда-то, в двадцатых годах, они

вместе где-то работали. Он помнил, что однажды, в какой-то праздник, военком со своей женой даже

был у Дружининных в гостях. И Виктор решил пойти к райвоенкому, попытать счастье. Райвоенком

его принял в тот же день. – Ну-с, с чем пожаловал, дружок? Еще одно заявление принес? —

улыбнулся полковник. Торопясь и волнуясь, Виктор рассказал ему все начистоту.

– Призовите меня, пожалуйста, пораньше, товарищ полковник, – попросил он. – Отцу там, в

Сибири, мать вот так нужна, – провел он пальцем по горлу, – а она не хочет уезжать, пока меня не

призовут.

Полковник, пряча улыбку, сказал:

– Ты, дружок, очень заботливый сын. Вижу, вижу. . и сочувствую. Но призовем мы тебя, когда

придет срок. Раньше никак не можем, годками ты пока не вышел. Понял? А что касаемо моего друга,

а твоего отца, Георгия Николаевича, то он был у меня перед отъездом и полностью одобрил решение

райвоенкомата насчет твоей персоны... Так что придется чуток обождать, – полковник положил руку

ему на плечо: – А теперь, Дружок, иди. У меня дел... не переделать.

Виктор вышел из райвоенкомата злой, как черт. Шел домой и в сердцах думал: "Бездушный

бюрократ и буквоед. Из-за таких, как он, буквоедов мы и драпаем".

* * *

Утро шестнадцатого октября выдалось хмурое и холодное. Сквозь сон Виктор услышал какой-то

стук, проснулся, протер глаза, прислушался. Стук повторился, кто-то стучал в окно. "Буржуйка за

ночь остыла, и в нетопленной квартире было холодно, вылезать из-под одеяла не хотелось. Но в окно

продолжали стучать. Он, чертыхаясь, накинул на себя одеяло и подошел к окну. Стучала их соседка

по дому, богомольная старушка Марья Николаевна. Виктор приоткрыл окно:

– Что Вам, тетя Марья?

– Проснись, касатик, – пугливо заговорила старушка. – И Аннушку разбуди. Немец-то совсем

близко.

– Как?! – не понял Виктор. – Где это " близко? Кто Вам сказал?

– Да уж, никак, к Воробьевым горам подошел... Буди матушку-то... – и она, крестясь, отошла от

окна.

– С кем это ты там разговариваешь? – раздался из соседней комнаты голос Анны Семеновны.

– Да это бабка Марья... Ты еще поспи, а я сейчас... – крикнул Виктор, быстро одеваясь. – Я

сейчас!

С этими словами он выскочил из квартиры.

У подъезда он увидел знакомую трехтонку, на которой работал их сосед, пожилой шофер Данилыч.

Сам Данилыч, его жена и обе дочки бегом выносили из подъезда чемоданы, узлы и бросали их за борт

машины.

– Куда это вы так спешите? – спросил Виктор с усмешкой. – Подарки для фронта грузите?

– Ладно, ладно, – мрачно сказал Данилыч. – Остряк-самоучка.

Он бросил узел в машину и повернулся к Виктору:

– Ты лучше вот что... Зови-ка Анну Семеновну, возьмите кое-какое барахлишко и айда с нами.

Может еще проскочим...

Виктор наконец понял: произошло что-то непредвиденное. Значит, бабка Марья не врет?! У него

тревожно забилось сердце, не спрашивая больше ни о чем, он выбежал на Большую Ордынку.

По небу быстро плыли крутые свинцовые облака. Под ними с громким карканьем кружились стаи

ворон, которые в бесчисленном множестве издавна гнездились в густых ветвях старого парка бывшей

Марфо-Марьинской обители, расположенной через улицу. Виктор увидел необычную картину. Мимо

ворот, где он стоял, группами и в одиночку шли возбужденные люди с котомками за плечами,

некоторые катили тележки с вещами, велосипеды с узлами и чемоданами, привязанными к рамам и

багажникам. Такого Виктор не ожидал. Его охватил испуг. Но тут же мелькнула спасительная мысль:

"Надо сбегать на Пятницкую, поглядеть, как там. Не может же быть, чтоб везде так...".

На Пятницкой было почти безлюдно. Он увидел там закрытые магазины, киоски и палатки . Через

большие окна двух продмагов какие-то люди вытаскивали ящики с товарами. А толпящиеся

неподалеку у подъезда жильцы не обращали на это никакого внимания.

– "Где же милиция?! – лихорадочно думал Виктор. – Где военные патрули?! Куда все

подевались?!

Его распирали гнев, обида и стыд за все, что он сегодня видел. Сжав кулаки, он побежал обратно

домой. Там ожидала мать, он должен был быть сейчас рядом с ней. Пробегая мимо домоуправления,

он увидел во дворе большой костер и дворника Ахмеда-голубятника, бросающего туда пухлые папки

с бумагами. Виктор приостановился и крикнул:

– Зачем жжешь, Ахмед?!

– Приказ выполняем! – крикнул в ответ дворник. – Все жгут! И милиция! И райсовет!

Он повернулся к Виктору и обнажил в смуглой насмешливой гримасе крупные неровные зубы:

– Все жгут и мы жжем, Витька Маркиз. Нам татарам один хрен...

Виктор хотел крикнуть в ответ что-то очень злое, обидное, оскорбительное. Но от волнения не

нашел слов. Сдерживая подступившие к горлу рыдания, он побежал к своему дому.

Анну Семеновну он увидел у ворот. Виду нее был строгий и решительный. Полную фигуру плотно

облегал туго перетянутый кожаным ремнем плащ, слегка надвинутый на висок синий берет

напоминал матросскую бескозырку.

Она протянула Виктору его пальто и кепку:

– Одевайся, сегодня холодно! Мы сейчас же пойдем к нам на завод. Никаких немцев на

Воробьевых горах нет и никогда не будет. Это – домыслы бабки Марьи. Идем!

Виктор с нескрываемым любопытством смотрел на мать, ее решительность придавала ему силы.

– Мам, ты – гигант! – попытался улыбнуться Виктор.

Она взяла его за руку:

– Пошли!

На Серпуховской площади стояло несколько пустых трамваев. Аптека на углу была на замке, возле

продуктового магазина бесплатно раздавали колбасу, консервы и что-то еще.

– Может и нам здесь отовариться, – неуверенно сказал Виктор, – ведь дома-то шаром покати...

– Не говори глупостей! – строго оборвала его Анна Семеновна, – это ведь, черт знает что.

Можно подумать, что кое-кто уже махнул на все рукой... Безобразие! Жалкие паникеры! – она

схватила Виктора за руку: – Мне противно видеть это зрелище! Пошли отсюда быстрее!

В последние дни и в это утро Виктора мучила мысль о том, почему молчит Сталин, почему он не

обращается к людям, не объяснит, что происходит и что нужно делать.

– Как ты думаешь, – обратился он к матери, еле поспевая за ней, – почему товарищ Сталин до

сих пор не выступает по радио? Ведь все это ждут?

– Не знаю, не знаю, – отрывисто, на ходу проговорила Анна Семеновна, ему видней, он ведь...

гений!

Виктор с нескрываемым удивлением взглянул на нее:

– Мам, ты что?!

Вместо ответа она еще крепче сжала его руку:

– А ты не задавай глупых вопросов! Прибавим лучше шагу!

* * *

В проходной завода они увидели толпу работниц, которые слушали военного, стоявшего на

подножке грузовика.

– Кто это? – спросил Виктору ближайшей женщины.

– Да это наш, – ответила она, – Степка Гущин. Токарем был, теперь артиллерийский старшина.

За снарядами к нам приезжает.

Старшина, потрясая сжатым кулаком, продолжал свою речь.

– Так что будьте спокойны и не психуйте! Фрицам Москву сроду не видать! Мало каши ели!

Ясно?!

– Люди говорят, что Гитлер нас окружил, – крикнула одна из женщин, – как быть-то?!

– Говорят, что кур доят! – крикнул старшина.

– А почему все бегут?! – спросила другая.

– Те бегуны, у кого штаны полны! – весело крикнул старшина, – баба с воза – кобыле легче!

– Ишь, какой герой нашелся! – зашумели женщины. – Ты, Степка, насчет нашего пола не

очень! – Лучше скажи, когда немца погоните?!

Старшина поднял руки, успокаивая женщин:

– Ладно, ладно! Я же в шутку про бабу. . Надо же понимать! Давайте за работу, бабоньки!

Грузите побыстрее гостинцы для фрицев и, как говорится, смерть немецким оккупантам!

К грузовику подошел бывший начальник сборочного цеха, оставшийся здесь за главного, встал на

подножку рядом со старшиной и крикнул:

– Сейчас машину подадут к заготовочному, там и загружайте! Мы поможем!

Грузовик въехал на территорию завода, за ним шумной толпой заспешили женщины. Анна

Семеновна и Виктор пошли за ними.

– Я им помогу, – сказал Виктор, – и в цех к Андреичу!

– Он тоже остался? – спросила Анна Семеновна и, не дожидаясь ответа, твердо сказала: – Я

тоже иду им помогать. А потом пойду к этому новому начальнику. И пусть он меня немедленно

оформляет на любую тяжелую работу. Я не хуже других...

* * *

Дул холодный октябрьский ветер, над Москвой тяжело нависли свинцовые тучи. Кое-где они

заслонили собой, похожие на толстые сигары, аэростаты ПВО. Девушки-зенитчицы слезящимися

глазами внимательно оглядывали в бинокли неуютное хмурое небо. Улицы города были пустынны,

дома с окнами, кое-как заклеенными бумажными полосками, чем-то напоминали наспех

перевязанного раненого...

По площадям и переулкам опустевшего Кремля шуршали хрупкие от инея осенние листья,

подгоняемые вечными кремлевскими сквозняками. Старый полуседой ворон, тяжело взмахивая

лохматыми крыльями, перелетел с Успенского собора на крышу здания Совнаркома и уселся там на

карнизе, зло покосившись на двух охранников желтым глазом Ивана Грозного.

В тот вечер, 19 октября, Сталин созвал в Кремле экстренное расширенное заседание

Государственного Комитета Обороны. Он был бледен и немногословен, обвел тяжелым взглядом лица

присутствующих и коротко сказал:

– Положение на фронте всем известно. Будем защищать Москву?

Ответом было гробовое молчание. Молотов, нахмурясь, протирал пенсне, Калинин пощипывал

клин бородки, остальные тоже молчали. Не дождавшись ответа, Сталин обратился к Молотову:

– Твое мнение?

– Защищать! – сказал Молотов, надевая пенсне и преданно глядя в лицо Сталину.

– Михал Иваныч?

– Защищать! – кивнул головой Калинин, – обязательно защищать! – повторил он, прихлопнув

ладонью по столу.

Сталин опросил всех присутствующих, в том числе и приглашенных на это заседание

А.С.Щербакова и В.П.Пронина [А.С.Щербаков в то время – секретарь МГК и МК ВКП(б), секретарь

ЦК; В.П.Пронин – Председатель Моссовета]. Все высказались за то, что Москву надо защищать.

– Хорошо, – сказал Сталин, – я другого ответа не ожидал. Маленков предложил Проект

Постановления ГКО по этому вопросу. – Он бросил взгляд на Маленкова, – но этот Проект не

годится. Я предлагаю новый текст Постановления ГКО.

И, прохаживаясь по ковровой дорожке кабинета стал диктовать:

– Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100 – 200 километров от

Москвы поручена командующему Западным фронтом, генералу товарищу Жукову.

Сталин помолчал и продолжил:

– В городе с 20 октября вводится осадное положение. Нарушителей порядка предписывается

отдавать под суд военного трибунала, – он опять помолчал, потом, сделав рукой наотмашь короткий

энергичный жест, закончил:

– А провокаторов, шпионов и агентов врага – расстреливать на месте.

Окинув присутствующих быстрым прищуренным взглядом, спросил:

– Согласны?

Ответы были:

– Да! Конечно!

– Как всегда коротко и ясно!

– Исторический документ!

– Хорошо, – кивнул, головой Сталин, – Постановление ГКО принимается. Отныне Москва на

осадном положении. Надо, чтобы она стала для врага неприступной крепостью. Думаю, это всем

ясно. Заседание окончено.

С этими словами он подошел к аппарату прямой связи "ВЧ" и начал вызывать командующих

военными округами, тыловых районов страны.

* * *

Выскочив утром из подъезда, Виктор увидел на стене дома незнакомую белую афишку, подбежал и

быстро прочитал. Начиналась она словами: "Сим объявляется... Эти непривычные для его глаз и

слуха слова тут же почему-то, мысленно перенесли его в Петроград первых дней Революции. Они ему

чем-то напоминали слог первых революционных приказов и декретов. А слова о том, что

провокаторов, шпионов и прочих агентов врага нужно расстреливать на месте, привели его в восторг.

Именно такие слова он давно хотел услышать по радио или прочитать в газете. – Давно пора! —

радостно подумал он. И ему вдруг вспомнились слова песенки из кинофильма "Человек с ружьем", в

которой рассказывалось о том, как оборонялся от врагов революционный Петроград:

Черные силы метутся,

Ветер нам дует в лицо.

За счастье народное бьются

Отряды рабочих бойцов.

Насвистывая мотив песенки, он бодро и весело зашагал к заводу.

* * *

Скоро Москва стала военным лагерем. Доты, дзоты, противотанковые рвы и ежи, заграждения из

колючей проволоки опоясали и перекрыли не только ближние подступы к столице, но и многие ее

площади, улицы и перекрестки. Зенитные батареи глубже зарылись в землю, на крышах многих

домов зорко насторожились спаренные зенитные пулеметы, по улицам цокали подковами

кавалерийские патрули. Круглосуточно работали оставленные в городе цеха заводов, фабрик,

мастерские. А со стен домов, с телеграфных столбов, заборов, рекламных щитов, цехов и заводских

проходных – черным по белому: "Сим объявляется...".

* * *

О ноябрьском параде на Красной площади Виктор услышал в своем цехе по радио. Все кто

работал, собрались у репродуктора и, затаив дыхание, слушали все, что происходило на площади.

Слыханное ли дело! Москва в осаде, а товарищ Сталин так спокойно и уверенно говорит о разгроме

немцев и грядущей победе! Потом начался парад. Виктор слушал марши и перед его глазами, как в

детстве в библиотеке у дяди Яна, проходили мимо ленинского мавзолея шеренги красноармейцев с

винтовками наперевес, давая клятву отстоять Москву от фашистов. Только теперь они давали клятву

не одному Ленину, но и товарищу Сталину, который, вопреки всяким дурацким слухам, не только не

уехал из Москвы, но и сам назначил и принимает этот парад. И вот короткий парад окончен. Сводный

оркестр под звуки марша "Прощание славянки" покидает площадь. С минуту никто не проронил ни

слова. Потом кто-то крикнул: – Да здравствует товарищ Сталин! – Все зааплодировали. Когда

аплодисменты затихли, вдруг раздался тенорок Андреича:

Слушай, рабочий, война началася,

Кончай свое дело, в поход собирайся!

Смело мы в бой пойдем за власть Советов,

И как один умрем в борьбе за это!

Поначалу все от неожиданности несколько растерялись, но тут же пришли в себя и опять шумно

зааплодировали. А старый мастер, стараясь перекричать овацию в свой адрес, скомандовал: —

Хватит! Хватит! Наши винтовки нынче – станки! Включайте рубильники и к бою, сынки!

На следующее утро Виктор написал еще одно, третье письмо, на имя райвоенкома. В заявлении он

писал: "Уважаемый товарищ полковник! Я опять вынужден отвлечь Вас от важных дел. Но после

парада на Красной площади, с которого они все, наверное, пошли на передовую, я не могу больше

ждать. Если и на это мое заявление ответа не будет, я поступлю по-своему".

* * *

Прошло две недели, но повестки из военкомата все не было. "Что же делать? – думал Виктор. —

Неужели опять идти на поклон к этому полковнику? Но ведь он может запросто и за дверь выставить,

от такого формалиста все можно ожидать. А может плюнуть на эту чертову повестку и обойтись без

нее?..". Но, обдумывая последствия этого шага, решил, что этого делать нельзя. Во-первых, он не мог

быть таким безжалостным к матери, во-вторых, он нарушил бы договоренность с отцом, а в-третьих,

его могли бы на заводе посчитать дезертиром трудового фронта... Нет, так поступить он не мог. Надо

было ждать и надеяться. И он решил ждать своего часа.

* * *

В последнее время москвичи, слушая утреннюю сводку Совинформбюро, всякий раз ожидали

услышать наконец сообщение о том, о чем они так давно мечтали услышать – о победе под Москвой.

Ведь они теперь каждый день видели, как через город к фронту шли все новые и новые войска —

пехота, артиллерия, "Катюши". Вся Москва была полна слухов о том, что на фронт уже прибыли и

продолжали прибывать дивизии сибиряков и кавалерийские корпуса, говорили и о том, что под

Москвой появилось много новых истребительных авиаполков бесстрашных сталинских соколов...

Говорили, что сам Сталин ездил на передовую, осматривал вместе с Жуковым позиции и сам

определил направления наших главных ударов. В общем, все с нетерпением ожидали чрезвычайного

сообщения.

* * *

...Рано утром 6 декабря Виктор проснулся от глухого далекого гула. "Началось!" – радостно

подумал он и, вскочив со своего дивана, в одних трусах вбежал в комнату, где спала мать.

– Ма! Началось! Ура!

Но она уже тоже не спала, лежала с широко открытыми глазами, чутко прислушиваясь к далекой

артиллерийской канонаде.

– Слышу, слышу! Наконец-то! Слава богу!

* * *

Потом была долгожданная сводка Совинформбюро о начале контрнаступления наших войск под

Москвой, шумный, со слезами на глазах, радостный митинг в цехе, где старый мастер Андреич, после

окончания митинга, бросив на пол кепку, прошелся по кругу вприсядку.

Скоро в сводках замелькали названия освобожденных от немцев городов – Солнечногорск, Истра,

Клин, Калуга, Калинин...

– Боже мой! – восклицала Анна Семеновна, – неужели они их занимали! Читаю и глазам своим

не верю!

* * *

Заводские мастерские, где работал Виктор, давно превратились в маленький завод. Там теперь не

только изготовляли рубашки для снарядов и мин, но производили также сборку и ремонт различной

боевой техники. Лекальщику Дружинину был присвоен четвертый разряд и мастер Андреич стал

называть его своим наследником. Анна Семеновна с октября тоже здесь работала в должности

табельщицы, но была очень недовольна своей должностью и обзывала ее непонятным для всех

иностранным словом – синекура. – Зачем сегодня нужна какая-то табельщица-надсмотрщица! —

сетовала она. – Все и так работают не за страх, а за совесть. А эта дурацкая доска с номерками

только унижает людей! – Она даже написала об этом в одном из писем Георгию Николаевичу. В

своем ответном письме он пожурил ее за это и назвал карасем-идеалистом. Анна Семеновна очень

огорчилась такому ответу мужа и даже однажды пожаловалась Маше, которая в последнее время

частенько забегала к ним по вечерам и стала для Анны Семеновны другом дома и желанным гостем.

* * *

Однажды поздней январской ночью Виктор проснулся от звука чьих-то осторожных шагов. Он

приоткрыл сонный глаз и увидел... отца! Виктор зажмурился, помотал головой, прогоняя сонное

видение, натянул на голову одеяло. Но видение не собиралось никуда пропадать. Оно продолжало

свою осторожную поступь по квартире. Виктор насторожился: "Что за черт! – подумал он , – и в

самом деле кто-то вышагивает. .".

Он сбросил с себя одеяло, вскочил на ноги и опять увидел отца, который распаковывал в прихожей

свой чемодан. И веря и не веря своим глазам, Виктор громко крикнул:

– Ма! Отец приехал! – и бросился в прихожую.

Следом за ним, набросив впопыхах на плечи легкий ночной халатик, вбежала туда полусонная

Анна Семеновна. С возгласом: "Это ты?!" она повисла у него на шее. Бурная встреча продолжалась и

в столовой. Когда жена и сын угомонились, Георгий Николаевич рассказал о том, что вчера его

неожиданно вызвал нарком и что он прилетел на самолете командующего округом. По какому

вопросу вызвали он не знает, но предполагает, что дело важное, иначе не стали бы срывать с места.

– Все выяснится завтра, а пока угощайте чаем, медок я вам в подарочек все же успел прихватить.

Они проговорили до рассвета за морковным московским чаем и вкуснейшим сибирским медком.

Рано утром Анна Семеновна заспешила на завод, а Георгий Николаевич – в Наркомат. Виктор сказал,

что ему надо идти в ночь и он еще пару часиков вздремнет.

– Очень хорошо, – сказал Георгий Николаевич. – а ты, Анюта, сегодня отпросись, скажи, что я

неожиданно с неба свалился.

– А это удобно? – спросила она.

– Удобно, удобно. Впрочем, я им сам из Наркомата позвоню, а если удастся, то и заеду к ним.

Значит, договорились? – спросил он с порога. – После совещания я в любом случае появлюсь дома.

* * *

Войдя в кабинет наркома, Дружинин увидел его стоящим за столом. Он разговаривал по телефону,

а рядом в креслах сидели два знакомых директора и не спускали глаз с наркома, внимательно

прислушиваясь к разговору. Никто из них не заметил вошедшего Дружинина. Он понял, что им

сейчас не до него и, осторожно ступая, присел на стул рядом. Закончив разговор, нарком осторожно

положил трубку кремлевской "вертушки" и некоторое время молчал, сосредоточенно смотря перед

собой. Потом очнулся и обвел глазами присутствующих:

– Вам все ясно? Я не зря вас вызвал, через час нас примет товарищ Сталин.

– А что конкретно будет интересовать товарища Сталина? – спросил один из директоров.

– А полегче вопрос ты бы не мог мне задать? – в тон ему спросил нарком и добавил: – Речь, по-

видимому, пойдет о последнем спецзадании. Но нужно быть готовыми к любому его вопросу.

– Но ведь в этом деле не все зависит от нас, – сказал Дружинин. – Не мешало бы подтолкнуть

"хозяйство" Устинова.

– Частицу "но", Георгий Николаевич, забудьте здесь и не вздумайте произносить там. Никаких

"но" для нас не существует, если речь идет о задании ГКО. А там, у товарища Сталина, думайте, что

говорите и наперед батьки в пекло не лезьте... Иногда лучше промолчать. В случае чего, я помогу. .

Трудности есть, но жаловаться нам не к лицу. Ясно?

– Понятно!

– Вопрос ясен!

– Будем на высоте! – в три голоса ответили директора.

Все они были очень взволнованны предстоящей встречей и отлично понимали, что и самого

наркома надо подбодрить.

– И никаких бумаг! – предупредил он. – Все должно быть здесь, – и он постучал пальцем по

лбу.

В Кремль они поехали на машине наркома. В дороге никто не проронил ни слова, каждый старался

представить себе, что их там ожидает. Нарком имел постоянный пропуск в Кремль, остальным

пропуска были заказаны заранее. Дружинин давно здесь не бывал и потому, проходя по территории

Кремля до здания Совнаркома, внимательно приглядывался: "Все, как и до войны, – с

удовлетворением подумал он, – также державен и величествен, а коммуфляжи на стенах и асфальте

и краска на куполах делают его лишь суровей и сосредоточенней".

Он вдруг поймал себя на мысли, что Кремль сейчас похож на русского богатыря в боевом шлеме и

стальной кольчуге, готового к жестокой битве с чужеземным захватчиком...

Но вот они уже поднимаются по широкой полукруглой мраморной лестнице Совнаркома на второй

этаж и предъявляют в очередной раз пропуска дежурным офицерам службы госбезопасности. После

тщательного осмотра пропусков их пропускают в длинный коридор, ведущий в святая святых Кремля

– помещения, где обитает товарищ Сталин. Кабинет-приемная Александра Поскребышева,

многолетнего помощника Генсека, недавно возведенного в генералы, был обставлен в строгом

кремлевском стиле – стены облицованы под дуб, массивный стол под зеленым сукном, коричневые

кожаные кресла возле него и стулья вдоль стен, обитые кожей такого же цвета. Поскребышев, не

вставая с кресла, поздоровался, взглянул на часы и сказал, что придется немного обождать. Вскоре из

кабинета Сталина появился чем-то озабоченный Каганович, облаченный в мундир железнодорожного

наркома. Слегка кивнув головой в сторону присутствующих, он быстро прошел мимо и вышел из

комнаты. Поскребышев поднялся из-за стола и пригласил следовать за ним. В смежной комнате, где

располагалась личная охрана Сталина, вошедших зорко «обшарили» глазами, поинтересовались, нет

ли у них, случайно, какого-либо оружия, а одного из директоров вежливо попросили не утруждать

себя лишней ношей и оставить у них свою папку-планшет. Услышав это, министр строго посмотрел

на виновника и укоризненно покачал головой:

– Я же предупреждал... Черт знает что...

Только после этого генерал охраны приоткрыл первую и вторую массивные двери кабинета

Сталина. Они увидели Сталина, стоящего у стола и читающего какую-то бумагу. Бросив взгляд на

вошедших, он кивнул им головой, то ли здороваясь, то ли приглашая войти. Пройдя пару шагов от

двери, нарком остановился и сделал рукой знак остальным остановиться рядом и пристроиться к

нему. Тем временем, Сталин закончил чтение, отложил бумагу, неслышно ступая по высокому ворсу

алой ковровой дорожки, неторопливо вышел на середину кабинета и без всяких предисловий

обратился к наркому:

– Как обстоит дело с выпуском новой продукции и как его можно ускорить?

– Изготовление первой опытной партии, товарищ Сталин, идет полным ходом и по

утвержденному графику, – ответил нарком. – Что же касается нового срока... – он нахмурил лоб и

сдвинул брови, подыскивая нужные слова, – то здесь надо все подсчитать. Сию минуту я не

рискую...

– А что скажете Вы? – Сталин перевел взгляд на директора завода, стоящего по правую руку от

наркома.

Директор расправил плечи и с воодушевлением ответил:

– Дорогой товарищ Сталин! Всенародный лозунг: "За Родину! За ... (Дружинин мгновенно

покрылся краской: "Неужели скажет "За Сталина"?!) – Победу!" для нас также священен, как и для

бойцов Красной Армии! Конечно мы выполним Ваше ...

Дружинин вытер платком взмокший лоб. Сталин поморщился и перебил его:

– Зачем говорить лозунги?! Я лозунги сам умею говорить!

И обратился к Дружинину:

– А что скажите Вы, товарищ Дружинин? Скажите свое мнение пока Ваш нарком размышляет.

Он погладил ус и сощурил глаза:

– Ваш нарком хороший человек, но Ваш нарком хитрый человек. Вы знаете, о чем он сейчас

думает? Он думает о том, как бы не продешевить... – Сталин взглянул на наркома, выдержал паузу и

опять обратился к Дружинину: – Так что Вы мне скажете на сей счет?