Текст книги "Будущий год"

Автор книги: Владимир Микушевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Око Денницы

Мало кто знает, что у нас в поселке есть улица Лонгина. Те, кто знают эту улицу, называют ее улицей Лонгина или Лонгина, а когда их спрашивают, кто такой Лонгин, говорят: какой-то военачальник или революционер. Улица Лонгина ведет из Софьина Сада на кладбище. На улице насчитывается несколько десятков домов. В основном, это дачи, пустующие в зимнее время. Дача номер 7 пустует уже много лет, и о ней ходят странные слухи.

Недавно эту дачу приобрел известный предприниматель Геннадий Симов. Однажды вечером он приехал взглянуть на свою покупку. С ним был его шофер и телохранитель. Машина осталась во дворе, а все трое бесследно исчезли.

Родные Геннадия Симова подняли тревогу. Делом об его исчезновении занялся следователь Анатолий Зайцев. Он заподозрил похищение, но не мог даже выдвинуть никакой версии. Геннадий Симов как в воду канул.

Толя Зайцев только руками разводил. Делать было нечего: пришлось обратиться к Игнатию Бирюкову. Правда, Игнатий был давно уже не Игнатий, а иеромонах Аверьян, но в совете и консультации старому другу никогда не отказывал, как и в те времена, когда он сам работал следователем.

От Аверьяна Анатолий Зайцев узнал: исчезновения случались на даче номер семь и раньше, еще до войны. Так в 1937 исчез хозяин дачи профессор Луцкий. Исчезновение профессора тогда никого не удивило бы, но исчезли и чекисты, приехавшие за ним. Невозможно было себе представить, чтобы они совершили побег вместе с арестованным. Начальство испугалось ответственности и предпочло замять дело. Но ситуация повторилась, когда приехали арестовывать наследницу профессора Антонину Духову. Антонина исчезла, но вместе с ней исчезли и те, кто за ней приехал. Можно было подумать, что они вошли в дом, но из дому так и не вышли. Во дворе стояла безлюдная машина. Такое случалось неоднократно. Случай с Геннадием Симовым ничем не отличался от предшествующих.

– И как ты все это объясняешь? – спросил Толя Зайцев.

– А ты зайди завтра на эту самую дачу, – посоветовал ему Аверьян. – Там как раз будет хозяйка. Она тебе все объяснит.

– Какая хозяйка?

– Хозяйка есть хозяйка. Да ты не стесняйся, зайди, гостем будешь.

Анатолий не мог понять, говорит ли Аверьян серьезно или шутит, но он привык считаться с мнением своего друга и продолжал считаться с ним теперь, когда тот носил духовное облачение. На другой день вечером Анатолий стоял у калитки дачи № 7 на улице Лонгина.

В окне виднелся огонек. Очевидно, это горела не электрическая лампочка, а свечка. Калитка была отперта, и Анатолий прошел по запущенному, когда-то роскошному саду, где цвели старые липы. Анатолий поднялся на крыльцо и постучал. Ему открыла дверь женщина, немолодая, но и не старая. Анатолий представился, «Софья Смарагдовна», – представилась в ответ женщина. Она пригласила его в гостиную и села в кресло напротив него. Анатолий увидел, что она светлая шатенка. При свечке казалось, что ее волосы обсыпаны липовым цветом.

Анатолий без обиняков спросил, что она знает об исчезновении Геннадия Симова. «Кое-что знаю, – кивнула в ответ женщина, – но наберитесь терпения. Начать придется издалека». Анатолий приготовился слушать, а женщина продолжала:

– Когда совершеннейший из ангелов Денница, или Люцифер, пал, он лишился своего третьего глаза. Не нужно думать, что глаз вытек. Он застыл, затвердел, и из него образовался огромный изумруд, или смарагд. Изумрудом завладели ангелы, оставшиеся верными Богу. Они выточили из этого смарагда Чашу, и вверили ее хранению Адама, пока тот был в раю, но когда Адам был изгнан из рая, Чаша там осталась, и за ней пришел третий сын Адама Сиф, от которого происходят люди. Сифу удалось вынести Чашу из рая.

Анатолий с недоумением смотрел на рассказчицу, а она говорила как ни в чем не бывало:

– Ной построил ковчег, чтобы сохранить Чашу во время потопа. Когда потоп миновал, Ной пил из нее на радостях первое в мире вино, и воспользовавшись его опьянением, Чашу похитил Хам. Потомки Хама унесли Чашу в Египет, где забыли ее истинное назначение. Перед тем как покинуть Египет, израильтяне выпрашивали у соседей золотые и серебряные сосуды, и среди этих сосудов оказалась Чаша. Она хранилась в Иерусалимском Храме, но тот, кто звался Денницей и Люцифером, дьявол, вновь попытался присвоить себе знак своего прежнего совершенства. Когда дьявол искушал Христа, предлагая Ему броситься с кровли Храма на землю, он соблазнял Богочеловека возможностью войти в Храм, вынести оттуда Чашу и отдать ее дьяволу. Тогда Сам Христос стал бы Антихристом, но Христос отверг искушение, изгнал из Храма торгующих, то есть служителей дьявола, и вынес оттуда Чашу, чтобы она не досталась дьяволу. Из этой Чаши пили апостолы на Тайной Вечере, Не исключено, что Иуда предал Христа, надеясь получить Чашу в награду. В эту Чашу Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа, когда бок Ему пронзил копьем римский центурион Лонгин. Вот мы с вами и находимся сейчас на улице Лонгина, то есть копья.

Анатолий вздрогнул. Софья Смарагдовна слегка понизила голос:

– После Вознесения Христова Чаша была перенесена в Европу, в древнюю Бретань, где Чаша получила наименование Грааль, что означает одновременно Сосуд, Книга и Кровь, которой пишется истинная Книга. И действительно, ангелы написали нечто на Чаше, почему она и называется также «Изумрудная Скрижаль». Эту ангельскую надпись можно перевести так: «Наверху, как внизу, внизу, как наверху – Чудо Единого». В Европе хранителями Чаши стали рыцари Храма, тамплиеры, а когда на них начались гонения, они спрятали Чашу в гробнице в предгорьях Пиренеев. В 17-м веке эту гробницу и эту местность изобразил Никола Пуссен на своей картине «Аркадские пастухи». На гробнице прочитывается латинская надпись: «Et in Arcadia ego» – «И в Аркадии я», что означает все то же Чудо Единого. Когда Пуссен писал свою картину, Чаша еще находилась в гробнице, но когда началась французская революция, граф Сен-Жермеи увез ее в Россию, чтобы Чашей не завладели дьявольские силы. Наполеон пошел на Россию войной, чтобы завладеть Чашей Грааля, но пепел сгоревшей Москвы скрыл ее. Знаете ли вы, что в Москве и теперь еще есть улица Изумрудная? На этой улице еще сохранился дом, где когда-то прятали Чашу.

Настал двадцатый век, последний век второго христианского тысячелетия и, быть может, последний век человечества, если дьяволу удастся вернуть себе свой третий глаз. Хранителями Грааля стали в двадцатом веке новые тамплиеры. Их объединил Московский Художественный театр. Теперь вы понимаете, почему три сестры взывают: «В Москву, в Москву»? Но твердыня Монсальвата, обитель Грааля, уже переместилась к тому времени в этот поселок, на эту дачу. Вот почему здесь бывали Чехов, Горький, Шаляпин. Они черпали творческие силы из Чаши Грааля. Все они собирались на этой даче и, откровенно говоря, собираются теперь.

Анатолия била мелкая дрожь. Софья Смарагдовна налила ему горячего чаю:

– После октябрьского переворота по всей России начались обыски и аресты. Они были не столь бессмысленны: искали Чашу. Аресты усилились в тридцать седьмом, когда возникла опасность, что Чашей завладеет Гитлер. Гитлер нарушил мирный договор и начал войну из-за Чаши. Немецкая разведка примерно знала, где Чаша находится, Посмотрите, сколько зажигательных бомб упало вокруг этой дачи. Рассчитывали, что дача загорится, оттуда первым делом вынесут Чашу и она попадет в нужные руки. Но дача не горела, а когда приходили арестовывать ее хозяев, они исчезали, но исчезали и те, кто за ними пришел.

– Куда же они деваются? – пролепетал Анатолий.

– Кто в рай, кто в ад, больше некуда, – ответила Софья Смарагдовна. Исчезновение было спасением для хранителей Чаши и погибелью для тех, кто на нее покусился.

– Значит, Чаше ничего не грозит? – спросил Анатолий. – Она сама за себя постоять может?

– Да, если Чаши коснется недостойный, он исчезнет. Сам дьявол не может завладеть Чашей, но ею может завладеть человек, на котором проклятие, – Антихрист. Если Чаша попадет ему в руки, он отдаст ее дьяволу, к Люциферу вернется его утраченное могущество, и тогда ни один человек на земле не спасется.

– А как это предотвратить?

– Никто вам не подскажет, кроме вашего сердца. Решайте сами. Но так или иначе с этой минуты вы тоже хранитель Чаши.

– Как? Она все еще здесь?

– А вы все еще не поняли? Да, на улице Лонгина в доме 7 хранится Чаша Грааля. Показать вам ее?

Анатолий увидел в полутемном углу комнаты старинный поставец. Софья Смарагдовна взяла со стола свечу и приготовилась распахнуть поставец, но Анатолий замахал руками:

– Нет, нет, что вы. Я вам и так верю. Возвращаясь домой по темным улицам, Анатолий Зайцев думал, не вверить ли дачу № 7 милицейскому надзору, но тут же ужаснулся собственной мысли: а что если тогда начнут исчезать милиционеры?

Школа двойников

Когда в государстве Сюр началась деконструкция, я был уже безработным. Я преподавал историю в школе, откуда меня уволили за пьянство. Одно время я преподавал историю в поездах, на базарах и на вокзалах, но меня арестовали и посадили на пять лет. В заключении я тоже преподавал историю на досуге, причем не только заключенным, но и начальникам. Пока я сидел, моя жена продала наш дом и уехала неизвестно куда, так что, выйдя из заключения, я оказался бомжем, но мне было не до того. Я увлекся борьбой с привилегиями. Эту борьбу провозгласил некто Орбис, отставной провинции советник. Верховным советником государства Сюр был тогда Лихаим, проводивший политику реформ. Население государства Сюр состояло из работников и советников. Вся власть принадлежала работникам, но подчинялись работники советникам. Раньше порядки были еще строже. Над государством Сюр стоял вождь, вождю подчинялись вожаки, а вожакам подчинялись работяги. Само название государства «сюр» означало «сверх», но фактически оно расшифровывается как «союз юрких». Лихаим предложил заменить название «Сюр» на «Сор» («Союз организованных»), и это предложение было поддержано большинством голосов. При Лихаиме население разделилось на лидеров и дилеров. Кроме них появились еще харизматики, среди которых быстро выделился Орбис. Лихаим сразу же предложил Орбису выбирать между должностью советника и миссией харизматика, Орбис предпочел должности миссию и не прогадал, так как в самом слове «миссия» угадывается Мессия, а кто же Мессия, если не харизматик? Осознав свою миссию харизматика, Орбис выступил против привилегий. Привилегии состояли в том, что советники ходили по потребности, а работники по нужде. Орбис потребовал, чтобы в государстве Сор допускалось только хождение по нужде. Харизматика Орбиса поддержали многие, в том числе и я. Впрочем, все бомжи поголовно были на стороне Орбиса, так как для них и хождение по нужде было высшим благополучием. Реформы Лихаима, в общем, сводились к тому чтобы ходить не по потребности и не по нужде, а по надобности, но ходили слухи, что сам-то Лихаим со всеми привилегированными продолжает ходить по потребности и популярность харизматика Орбиса необычайно возросла. Орбису противодействовали. Была предпринята попытка утопить его в отстойнике, но Орбис, в прошлом чемпион по плаванию, вышел на очередной митинг через канализационную трубу.

Однажды, когда я говорил в поддержку Орбиса на базаре, подъехала закрытая машина, и меня забрали. Я думал, что меня опять посадят, но оказался я не в тюрьме, а на даче, где ходят по потребности. Первый, кого я там увидел, был Орбис. Я подумал, что его тоже посадили, но сразу же увидел еще одного Орбиса, потом еще одного, потом еще, еще… Их было несколько десятков, и я один из них. Впрочем, на базарах меня часто принимали за Орбиса, который пошел в народ. Признаюсь, я не всегда отрицал это, в особенности, когда мне наливали. Теперь я был среди себе подобных, Нам сказали, что мы все участвуем в конкурсе на роль Орбиса в фильме «Идиллия». Потом выяснилось, что все мы зачислены в школу двойников. Дисциплина в школе была строжайшая. Мы не знали наших преподавателей по именам. Обращаться к ним полагалось «гражданин наставник» или «гражданин исправник». Исправник отличался от наставника тем, что везде, даже на пляже, носил с собой резиновую дубинку. Дубинка эта бьет очень больно. Нас тоже никогда не называли по именам. У каждого из нас был свой номер. Например, мой номер 13. Иначе меня и теперь не называют, когда я не при параде и не при народе. Когда меня называют «тринадцатый», я вздрагиваю, как от удара резиновой дубинки.

Занятия сводились к тому, что нас учили копировать Орбиса. Уже на первых занятиях я заметно выделялся среди других конкурсантов. Главная проблема со мной заключалась в том, что я не отличаюсь от Орбиса, когда я выпью, а когда я крепко выпью, то я и веду себя соответственно, так что без дубинки меня не утихомиришь. Однако развитие событий настолько ускорилось, что выбор наставников и исправников остановился на мне. Меня перевели в отдельную дачу на берегу моря. Дача называлась Софор. До меня на этой даче был изолирован двойник Лихаима. В результате был отстранен от власти сам Лихаим. Должность лидера была ликвидирована вместе с государством Сюр. Лихаима невзлюбили из-за того, что у его жены (кажется, ее звали Асира) были крайне неудачные двойники. Но, конечно, главной причиной был провал реформ. Никто не понимал, что значит ходить по надобности. Государство Сюр было окончательно переименовано в государство Сор. Харизматик Орбис провозгласил себя главарем Сора. С тех пор в государстве имеется главарь, главы и головы. При этом никому и в голову не приходит, что фактически главарь государства – я, тринадцатый, то есть первый.

А произошло нижеследующее. Придя к власти, Орбис немедленно заявил, что ляжет на рельсы, если кому-нибудь из голов не будет позволено ходить по нужде. Ручаюсь, что после этого Орбис на людях не появлялся. Не исключено, что он действительно лег на рельсы. С тех пор вместо него выступаю я, именно мне приписывают свод законов в одной фразе: «От каждого по потребности, каждому по нужде». В результате главы живут по потребности, а головы вымирают по нужде. При мне же государственным гимном было объявлено двустишие, сочиненное в свое время пролетарским поэтом по имени Яков Разиня:

 
Я позабыл свою нужду,
Предавшись вольному труду.
 

При этом вымирающие головы уверены, что я Орбис. Перемену в моей политической линии объясняют исключительно тем, что я перестал ходить по нужде, а хожу только по потребности.

Сам я озабочен только тем, сколько у меня двойников, и способны ли они заменить меня. Существенное значение при этом приобретает, конечно, голос. Еще на даче Софор наставники сказали, что мне нужно удалить гланды. Исправник в белом халате сделал мне небольшую операцию (дубинка оставалась и во время операции у него под рукой), и мой голос почти не отличается теперь от голоса Орбиса, хотя кое-кто среди голов и ломает голову над тем, почему голос у меня какой-то сдавленный. Это объясняют запоями, что действительно имеет место, но наших исправников тоже не следует недооценивать. Иногда во время телевизионного выступления я вздрагиваю. Многие головы и даже некоторые главы из низших думают, что у меня нервный тик. На самом деле, когда я отклоняюсь от заданного текста, меня сзади незаметно для зрителей ударяют резиновой дубинкой, и я сразу поправляюсь.

Но и у меня уже есть двойники. Если бы у меня их не было, я бы встревожился еще больше. Это значило бы, что от меня хотят отделаться, как от Лихаима. Не исключено, что среди моих двойников находится и сам Орбис Первый. Если это так, то, зная его характер харизматика, я могу предположить, что он рвется на мое место. Главная опасность заключается в том, что наставники в один прекрасный момент могут опять выпустить его вместо меня. Оснований для этого предостаточно. Головы вымирают с катастрофической быстротой. Что делать, если в ближайшем будущем останутся одни главы? Не выпустить ли Орбиса Первого, чтобы он снова разрешил ходить по нужде? Тогда мне одна дорога: назад в школу двойников. Физическое уничтожение мне не угрожает. Если у нас и дорожат кем-нибудь, то двойниками. Слишком дорого стоит подготовка полноценного двойника. Но если сейчас я получаю удар резиновой дубинки в среднем не чаще, чем раз в день, в школе двойников они посыплются на меня градом. Уж лучше было бы тогда как-нибудь исчезнуть, но я понимаю, что это невозможно. Прошли времена старцев федоров кузьмичей и царей-мучеников, чьи останки подделывают, чтобы их опознать. Вот почему я все чаще и чаще, когда возникает ситуация, непредусмотренная наставниками, повторяю: «Не царское это дело». Эта фраза принадлежит лично мне. Как-никак я историк по образованию, Помню, как в первый раз я получил за эту фразу полновесный удар резиновой дубинкой, но потом сами наставники стали сначала приписывать, а потом предписывать эту фразу мне. На нее вся надежда. Таков мой личный вклад в историю государства Сор. В будущем я могу получить больше или меньше ударов резиновой дубинкой. Других перспектив у меня нет. Правда, я утешаюсь мыслью, что мой прежний кумир великий харизматик Орбис Первый – всего только мой двойник. Но когда я выпиваю лишнее, мне приходит в голову, как будто я голова, а не главарь, крамольная мысль: что если Лихаим был прав и лучше ходить по надобности?

Лили

Виктор Артемьевич с удовольствием услышал в телефонной трубке знакомый голос, хотя знал, что разговор предстоит не совсем приятный.

– Как же, как же, Викентий Константинович, – откашлялся он. – Я в курсе, да вот беда: американцы заартачились; отказываются, вроде, от вашей Люли.

– Не Люли, а Лили, – поправил невидимый собеседник.

– Да, да, понимаю, – смущенно хмыкнул Виктор Артемьевич, – люля-кебаб и все такое… Но хрен редьки не слаще: совсем, было, купили, а теперь отказываются…

– От чего отказываются?

– Да от документации, от рекламации, от вашего изобретения, одним словом.

– И вовсе они не отказываются, Виктор Артемьевич. Они выдвигают встречные предложения.

«Уж кто всегда в курсе, так этот жох», – подумал Виктор Артемьевич, а вслух решительно парировал:

– Но они для нас неприемлемы, эти встречные предложения, нежизненны, как раньше говорили.

– Это почему же?

– Они предлагают наладить совместное производство Люлю на наших территориях.

– Лили! Ну и отлично. Что вас не устраивает?

– Налаживать негде.

– Как негде? Вы же закрываете Экспериментальный завод в Мочаловке. Чем закрывать, лучше переоборудуйте его под Лили. У людей будет работа, а у вас оборотные средства.

– Но у меня дача в Мочаловке.

– Продайте ее заблаговременно. Купите дачу по другой дороге.

– Значит, вы даже успокоить меня не пытаетесь?

– А вам нечего беспокоиться. Доллары есть доллары.

– Викентий Константинович! А воздух-то! Дышать ведь будет нечем от вашей Лили.

– А вы будете бить во все колокола, и американцам снова придется раскошелиться. В таких случаях они податливы. Особенно когда чувствуют себя виноватыми.

– Это же будет… что-то вроде подмосковного ада.

– Лучше экологический, чем экономический ад. А чтобы избежать худшего, возьмите к себе на работу сравнительно молодого специалиста, знающего к тому же Лили, так сказать, по себе.

– Кто же это?

– Любовь Платоновна, моя вторая жена. Она, кстати, сейчас не у дел. Американцев она возьмет на себя. Она же свободно говорит по-английски и по-французски.

– У нас у самих сокращение, но я подумаю.

– И думать нечего. Будем считать, что вы согласились. Не прогадаете.

Невидимый собеседник, не прощаясь, повесил трубку. В последних словах явственно слышалась угроза. «Лучше не связываться с ним, – подумал Виктор Артемьевич. – Он что-то знает. Всегда нос по ветру держал. А я в последнее время что-то и газеты не читаю».

Виктор Артемьевич взял со стола газету, раскрыл ее и не поверил своим глазам. Он снял очки, протер их, отложил в сторону, надел более сильные «рабочие» очки и вперился в заголовок. Да, в черной траурной рамке была напечатана фамилия Викентия Константиновича с его инициалами. Речь не могла идти об его однофамильце. Вне всякого сомнения, некролог был посвящен Викентию Константиновичу, известному химику, академику РАН, скончавшемуся в расцвете творческих сил. Но он только что, да, только что звонил Виктору Артемьевичу по телефону, Не слуховая же это галлюцинация? Или это звонил аферист какой-нибудь? Нечего сказать, положеньице. И посоветоваться не с кем, разве что с психиатром, но и это, пожалуй, преждевременно. А не лучше ли поступить так, как велит предполагаемый покойник? То есть позвонить этой самой Любови Платоновне? Осторожно выразить соболезнование, прозондировать почву, а там будь что будет. Виктор Артемьевич еще раз покосился на газету и набрал нужный номер.

Любовь Платоновна немедленно взяла трубку. Она откликнулась на осторожное соболезнование с приличной сдержанностью. Оказывается, Викентия Константиновича успели уже похоронить. Некролог в газете несколько запоздал. При других обстоятельствах Виктор Артемьевич повременил бы, руководствуясь непременным принципом: «Семь раз отмерь, один раз отрежь», но тут словно что-то подтолкнуло его: он решительно пригласил Любовь Платоновну на работу в свой отдел. Ожидаемого взрыва благодарности, естественного при растущей безработице, не последовало. Любовь Платоновна приняла приглашение как должное.

Не успел Виктор Артемьевич положить трубку, как телефон снова зазвонил. Коллега по тресту спрашивал, когда приступать к переоборудованию Экспериментального завода, словно дело это уже решенное. Виктор Артемьевич заикнулся, было, что повременить не худо бы, но коллега и слышать об этом не хотел. Подобные звонки продолжались весь вечер. Ближе к полуночи Виктор Артемьевич сам позвонил знакомому маклеру, поручив ему поскорее продать дачу в Мочаловке и приискать другую, желательно, где-нибудь под Новым Иерусалимом.

Под фамильярно доверительным названием «Лили» фигурировало среди заинтересованных лиц новое горючее, полученное под руководством Викентия Константиновича в его институте. Имя «Лили» возникло как-то сразу и к нему быстро привыкли, хотя непосвященных оно все еще озадачивало. На вопрос, почему именно «Лили», заместитель Викентия Константиновича однажды ответил: «Называют же тайфуны женскими именами: Леонора, Диана, Дженни, а Лили, если хотите, – энергетический тайфун!»

Работа над «Лили» началась лет двадцать назад, когда в условиях энергетического кризиса Запад начал поспешно разрабатывать новые, более экономичные виды топлива. Сектор Викентия Константиновича быстро включился в эту работу и неожиданно предложил свой, весьма эффективный вариант, произведший сенсацию. «Лили» казалась прямо-таки незаменимой для малолитражных двигателей. Она позволяла развивать фантастические скорости при минимальных затратах горючего. Но у «Лили» были и опасные свойства, ускользавшие, правда, от поверхностного наблюдателя. «Лили» отравляла воздух при использовании, а в особенности, при производстве. Неслучайно некоторые лаборанты прямо-таки влюбились в «Лили», хотя до нее сами не знали, что предрасположены к токсикомании. Промышленное производство «Лили» могло иметь страшные экологические последствия. Отравлен был бы не только воздух, но и осадки, что привело бы со временем к отравлению почв на больших площадях. Шептались и об онкологических заболеваниях. Выражение «экологический ад» не было просто полемическим поэтизмом. На экологических опасностях «Лили» особенно настаивали смежники, доказывавшие к тому же, что подобное малолитражное горючее окончательно собьет цены на нефть, а наша страна, крупнейший в мире экспортер нефти, заинтересована в чем угодно, только не в этом.

Однако испытания «Лили» были столь эффектны и в то же время эффективны, что западные фирмы старались заполучить техническую документацию любой ценой. Авторитет Викентия Константиновича в научном мире возрос настолько, что его перестали выпускать за границу и, даже говорят, держали под колпаком, опасаясь, как бы ученый не поддался какому-нибудь соблазну. Со временем наш экспорт нефти начал сокращаться. Интерес к «Лили» вспыхнул с новой силой, и кто знает, каких высот мирового признания достиг бы Викентий Константинович, если бы не умер так несвоевременно.

На следующий день Виктор Артемьевич имел несколько деловых свиданий. Он убедился: покойник звонил не ему одному. Викентий Константинович прямо-таки сидел на телефоне, обзванивая высокопоставленных работников. Покойник разговаривал по телефону с несколькими собеседниками одновременно. Мистификация при этом решительно исключалась. Голос покойника был уже записан, запись направлена на экспертизу компетентным органам, и те, сверив новую запись с прежними, официально подтвердили подлинность голоса, При этом Викентий Константинович звонил и зарубежным партнерам. Невозможно было не узнать характерного славянского акцента, с которым он говорил по-английски. Пребывание в загробном мире придавало его аргументам особую убедительность. Американцы прямо-таки сами просились в ловушку, которая их только и ждала. Имя «Лили» звучало у них в ушах, как завлекательное пение сирены.

План Викентия Константиновича был сногсшибательно прост. Американцам (сингапурцам, японцам, южным корейцам, смотря кто клюнет) предстояло наладить совместное производство «Лили» в России, а потом расплачиваться за экологический ад. Расплачиваться придется, так как после внедрения «Лили» от нее будет очень трудно, практически невозможно отказаться (эффективность, эффективность и еще раз эффективность!), а с другой стороны, экологические последствия не будут считаться с геополитическими границами и затронут весь мир, так что расплачиваться придется всем, а раскошеливаться самым богатым и промышленно развитым. Ничего не поделаешь, такова компенсация за технический прогресс. С помощью этой компенсации Новая Америка или нищая Россия (и то и другое по Блоку) будет латать дыры новорожденной рыночной экономики при некотором сокращении рождаемости и народонаселения (будем смотреть правде в глаза, господа!).

Через несколько дней ситуация в Мочаловке приобрела взрывоопасный характер. Немногочисленные, но радикально настроенные экологи столкнулись у проходной Экспериментального завода с толпой фанатичных сторонников «Лили», которым без нее в ближайшем будущем грозила безработица. Экологи несли плакаты с надписью: «Отстоим родные липы от Лилит, демона ночей». Их противники шли на них с плакатами: «„Лили“ спасет Россию». Даже не обошлось без потасовок Экологи вынуждены были отступить, но они не сдавались. Однако энергетики определенно брали верх. Чуть ли не все газеты вышли под шапкою: «Лили спасет Россию». Лили объединила консерваторов и либералов, партократов и демократов, космополитов и патриотов.

В газетах самых разных направлений появлялись статьи, посвященные Викентию Константиновичу. Подготавливалось собрание его научных трудов в пяти томах. Со дня на день должна была выйти в свет его краткая биография.

Интересно, что экологи тоже прикрывались авторитетом Викентия Константиновича. Утверждали, что в конце жизни он понял опасность «Лили» и уже писал статью, предостерегающую от ее дьявольского соблазна. Намекали на то, что Викентий Константинович умер при загадочных обстоятельствах. Да и не была ли вообще его смерть самоубийством? Или его устранили силы, заинтересованные в отравлении родной земли? Поговаривали, наконец, что Викентий Константинович жив, а вместо него был кремирован его ученик, смертельно обожженный при испытаниях «Лили» Викентий Константинович будто бы скрывается в одном из отдаленных монастырей и заявит о себе в свое время.

Между тем в газетах появлялись все новые высказывания Викентия Константиновича. Викентий Константинович пропагандировал свое детище и предостерегал от него. В тесном кругу посвященных продолжали рассказывать о телефонных звонках и разговорах с Викеитием Константиновичем. Его звонки, очевидно, не прекращались. Круг посвященных быстро расширялся. Викентий Константинович звонил уже и совершенно незнакомым, но влиятельным деятелям, то пропагандируя «Лили», то предостерегая от нее. Популярность «Лили» только возрастала, впрочем, от его предостережений. Постепенно «Лили» приобрела живописно-иконографический облик. Ее изображали в виде ангелоподобного существа с привлекательным женским личиком. Глядя на это личико, многие силились вспомнить, кого же она все-таки напоминает, и, не вспомнив, думали про себя, что они где-то встречали подобную женщину, по крайней мере, по телевизору видели.

Виктор Артемьевич не сомневался, впрочем, что «Лили» похожа на Любовь Платоновну. На кого же и быть ей похожей? Любовь Платоновна, действительно, оказалась незаменимой сотрудницей. Она составляла поистине неотразимые рекламные проспекты, посвященные «Лили». В ответ начинали поступать доллары, причем в непредвиденном изобилии. Любовь Платоновна с таинственным шармом принимала иностранных бизнесменов, называвших ее мисс «Лили», несмотря на ее бальзаковский возраст.

Однажды в кабинете Виктора Артемьевича снова зазвонил телефон. Виктор Артемьевич взял трубку и уже без особого волнения услышал голос Викентия Константиновича.

– А я, батенька, был о вас более высокого мнения, – огорошил его невидимый собеседник.

– Помилуйте, Викентий Константинович, я же из кожи вон лезу. Завод в Мочаловке, считайте, уже переоборудован под вашу «Лили» и, кстати сказать, в основном за счет иностранных инвесторов.

– Дачу-то новую где купили?

– Под Новым Иерусалимом.

– Вот и хорошо. Теперь пора подумать о хозяйке.

– Да я с дочкой замужней живу, Викентий Константинович.

– Живете? Звучит двусмысленно. Нет, нам с вами в наши годы при нашем социальном положении нельзя без молодой интеллигентной жены. Запомните: для преуспевающего бизнесмена жена – зеркало успеха.

– Да куда уж мне, Викентий Константинович! Поздно, вроде.

– Ничего не поздно. Я думал, вы сами догадаетесь, на ком вам жениться. Любовь Платоновна чем не невеста?

– Любовь Платоновна! А вы-то как же?

– Обо мне не беспокойтесь. Предоставьте мне беспокоиться о вас. Завтра вечерком купите цветы, бутылку легкого сухого вина и навестите ее.

Виктор Артемьевич не посмел ослушаться. На другой день вечером он сидел напротив Любови Платоновны в просторной квартире покойного академика. «А и вправду недурна, – думал он то ли о хозяйке, то ли о квартире.

– Только черт ее знает, о чем с ней разговаривать? Все о той же „Лили“, что ли». И вдруг его прорвало.

– Любовь Платоновна, а вам он часто звонит? – спросил Виктор Артемьевич ни к селу ни к городу.