Текст книги "Сигналы Вселенной. Планета трех солнц"

Автор книги: Владимир Бабула

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Он кивнул в знак согласия.

– Ну, в этом мы с вами похожи. Теперь я тоже мысленно часто бываю дома. Знаете, пока человек где-то на Земле, он не грустит так, потому что знает, что может в любой момент быстро вернуться. Но здесь… Пока ты дома, все кажется обычным. А если человек от дома далеко… Вспоминаю одно стихотворение, которое я учила еще в школе. Надеюсь, вы не будете сердиться, если продекламирую вам отрывок из него…

Много прошел я стран и дорог,

Прекрасных, щедрых – пускай.

Но сердцу милее всего и дороже,

Судетский родимый мой край.

Там небо синеет чудесным рассветом,

Средь снежных, суровых вершин.

Потоки и речки – веселые птицы,

Щебечут в прохладе долин.

Весною проснулись поля и дубравы.

Цветы улыбаются мне.

И гордая песня, звенящая счастьем,

Летит по родной стороне.

Она замолчала. Повернулась к иллюминатору, скрывая лицо. Влажными глазами смотрела на Землю, которая уже превратилась в ярко сияющую звезду.

– Чьи это стихи? – спросил Северсон, чтобы продолжить прерванную беседу.

– Нашего чешского поэта Иржи Гавела. Он написал их в тяжелые времена борьбы за мир и безопасность нашего отечества. Поэтому свою «Песню о родном крае» он закончил так:

Льется чудесная светлая песня,

Над нашей любимой страной.

Но если беда вдруг нагрянет,

Мы снова выйдем на бой.

Мы удаляемся от дома и не увидим его много лет, но в одном мы более счастливы, чем было поколение Иржи Гавела: можем лететь со спокойным сердцем, зная, что наше отечество и вся планета уже живут в мире…

– Посмотрим, что у нас нового, – предложил Северсон и включил телевизор.

Передавали репортаж о победоносном окончании обводнения Сахары.

Там, где несколько лет назад была пустыня, теперь зеленели пальмовые рощи, а над ними в небе реяли флаги всех народов мира. Люди торжествовали. Негр обнимался с американцем, русский с англичанином, чех с немцем. В центре красочной клумбы улыбался большой портрет Жолио-Кюри, который еще в 1953 году предсказал обводнение Сахары. Он сказал тогда, что человечество могло бы оросить Сахару на те средства, которые за один-единственный месяц тратит на подготовку войны.

Репортаж закончен. Начинаются вести Всемирного информационного и телевизионного центра.

– …Академик Сырцов предложил сегодня президиуму Всемирной Академии наук детально разработанный проект управления погодой… Если удастся его осуществить, мы сможем не только предупреждать стихийные бедствия, но и создавать самые благоприятные климатические условия на всем земном шаре. Проект опирается на победу над Арктикой и новые открытия в области атомной физики…

Демонстрируется несколько кадров с места работы академика Гарингера. По последним сообщениям, ему удалось продолжить скважину в глубь Земли до 305 километров. Исследования глубинных слоев подтвердили предположе-

ние советских ученых: недра Земли, несомненно, сложены не из железа, а из каменистого вещества…

Затем – обзор сообщений, которые передавались в течение дня.

– …Исследовательская группа Бергера обнаружила во льдах вблизи Северного полюса трех мертвых людей. После изучения первых снимков можно предположить, что среди них есть и Амундсен…

Северсон вскочил. Широко раскрытыми глазами он смотрел на экран. К сожалению, на мутных фотографиях невозможно было различить детали.

* * *

«Главный повар» звездолета Алена Свозилова и ее временный помощник Северсон священнодействуют в кухне, синтезируя необходимые питательные вещества. Это нелегкая работа, она требует сосредоточенности и внимательности. И все же Северсон время от времени поглядывает в иллюминатор на небольшой шарик, окруженный тонким кольцом: это Сатурн, к которому приближается «Луч».

– Сатурн… – говорит он задумчиво. – Жаль, что мы не пролетели также мимо Марса и Юпитера…

– Не вижу в этом никакой беды! – засмеялась Алена. – Навратил умышленно выбрал такое время для старта, чтобы обойти эти планеты. Сейчас они на противоположной стороне системы, за Солнцем, и это хорошо. Мы должны были бы изрядно поманеврировать, чтобы преодолеть их гравитацию, а она довольно мощная, особенно у Юпитера… Вы ничего не потеряли, Лейф. Юпитер вообще неинтересен: он состоит из жидкого вещества немногим плотнее воды и окутан непригодной для дыхания атмосферой. Марс – интереснее, на нем даже существует жизнь. Но что вы увидели бы издалека? А у нас на «Луче» есть копия документального фильма, привезенного с Марса советской экспедицией. Если хотите, мы просмотрим его сегодня после работы.

Северсона не пришлось уговаривать дважды. Сразу же после обеда они с Аленой пошли в проекционную и включили аппаратуру.

Засиял экран. Побежали титры; кратко показано путешествие в межпланетном пространстве. И вот уже ракетоплан приземляется на заснеженной равнине чужой планеты.

Небо над ней не голубое, как на Земле, а розоватое. Из ракетоплана выходят ученые в скафандрах – ведь воздух на Марсе слишком разряжен и непригоден для дыхания человека.

Микроскопический снимок снежинок. Они имеют форму звездочек, как и наши, но строение их не такое сложное.

Под тоненьким слоем снега прячутся растения, напоминающие лишайники.

Группа ученых отправляется исследовать окрестности. За низким холмом перед ними открывается удивительный пейзаж: густая поросль кустарника. С волнением ученые исследуют растения. Их стволы пористы, покрыты отверстиями. На концах кривых ветвей раскрываются веера зелено-голубых тычинок; видимо, они выполняют функцию листьев.

Новый кадр: ракетоплан стоит среди талого снега, сквозь который прорываются тысячи мелких ручейков. Снег исчезает на глазах.

Из темного мокрого грунта быстро вырастают низкие растения. У них нет стволов, листьев и цветов, как у наших растений. Это скорее шарики, нанизанные на причудливо изогнутые проволочки.

Живут ли здесь животные? Да, и даже такой странной жизнью, что на Земле не найдешь ничего похожего. Некоторые напоминают длинноногих пауков, другие – богомолов… Опасны ли они для наших ученых? Нисколько, потому что эти животные являются, собственно, ходячими растениями. Они имеют такой же зелено-голубой цвет, как и растения, а это свидетельствует о наличии хлорофилла в их организме. При ближайшем изучении было установлено, что они, так же как и растения, получают энергию непосредственно от солнца, а материал на построение своего тела берут из почвы… Почему растения здесь ходячие? Со сменой времени года и появлением снега эти существа отступают в более теплые зоны планеты…

Но в тот раз Северсону так и не удалось досмотреть фильм до конца: примчался Вроцлавский и, не объясняя, в чем дело, позвал друзей в обсерваторию межзвездного корабля. Там уже собрались все члены экипажа.

– Ну, друзья, а сейчас, прошу, взгляните! – Вроцлавский включил астротелевизор и показал на экран.

Картина в самом деле была ошеломляющая: на черном, глубоком фоне неба ярким красным светом полыхал Сатурн. Еще несколько минут назад он сиял спокойно и тускло, а сейчас на нем бурлило пламя.

Что было причиной такого необычного освещения плотной завесы облаков над планетой?

Вроцлавский включил астрорадиолокатор, и через несколько секунд на экране появилась захватывающая картина: поверхность планеты будто разорвалась в тысячах мест. Из глубин Сатурна вырывались, поднимаясь вверх, бесчисленные пряди огня.

– Вулканы… – тихо сказал Вроцлавский. – И еще какие вулканы! Таких, видимо, Земля не знала и в самую бурную свою эпоху!

По приказу Навратила почти все члены экипажа приступили к изучению вулканической деятельности Сатурна. Но звездолет уже удалялся от этой планеты; Сатурн уменьшался в отдалении.

«Луч» пересек орбиту Урана и Нептуна так, что ученые не видели их вблизи. Только на самой границе Солнечной системы встретились с последней планетой, Плутоном. Он проплывал в извечной тьме, словно забытый всеми сирота.

Едва ли не каждого из членов экипажа «Луча» эта встреча взволновала, заставила задуматься, загрустить: ведь корабль выходит в межзвездное пространство. Но если другие могли побороть подсознательное беспокойство, у Дитриксона оно постепенно превращалось в настоящий страх.

Точки звезд в темноте – и более ничего. Солнце, то Солнце, которое утром заглядывало к тебе в окно, сияние которого дарило жизнь, давно уже потеряло свою зеленоватую корону. Теперь оно светит не ярче Венеры на земном небе, его свет летит в эту часть Солнечной системы более пяти часов!… Землю же отсюда не увидишь, даже если обладать зрением орла. Она затерялась где-то в бесконечной Вселенной… Куда же, куда летит корабль?! Вот уже позади и Плутон. Впереди, на миллиарды километров – пустота.

Внезапно весь звездолет вздрогнул. Нет, то не был страх, пробежавший по телу межзвездного гиганта. Наоборот, то было свидетельство огромной отваги его обитателей: были включены дополнительные двигатели, чтобы увеличить скорость. Теперь уже нет никаких преград. Итак, вперед, наперегонки со светом! Недаром корабль носит название «Луч»!

Лежа на кровати в своей крохотной каюте, Дитриксон пытался заснуть. Он хотел проспать самые тяжелые минуты полета, разлуку с Солнечной системой. Но сон все не приходил. Нервы напряглись до предела; уши прислушивались к каждому звуку. Как там?… Что там?…

Вдруг постель под Дитриксоном дернулась назад; ремни, которыми он был привязан к кровати, сжали ему грудную клетку. Взрывы реакторов смолкли, наступила тишина.

«Что случилось?… Повреждена атомная электростанция?» Дитриксон вскочил, нащупал выключатель, щелкнул… Нет, электрическая сеть цела. Почему же не работают двигатели?… Может, вышли из строя реакторы?

По кораблю прокатился глухой грохот; Дитриксона швырнуло вперед.

«Ну, все в порядке!» – вздохнул он с облегчением. Но радость его длилась недолго: реакторы замолчали снова.

Страшно перепуганный, Дитриксон судорожно ухватился за ремни и закрыл глаза. Ему казалось, что межзвездный корабль падает, – падает в бездонную темную пропасть безграничной Вселенной.

Реакторы еще несколько раз заработали, но то были только отдельные взрывы с неправильными интервалами.

– Конец… конец… – шептал Дитриксон, схватившись за голову. – Зачем?… Куда?… Во имя чего?… Проклятие!

Глава XXIV
Черный бродяга

Академик Хотенков с сияющим лицом вошел в кабинет президента Всемирной Академии наук.

– У вас родился сын? – пошутил президент.

– Да, прекрасный черноволосый сын, товарищ президент! – подхватил с улыбкой Хотенков. – Парнишка хоть куда!

– В таком случае от всего сердца поздравляю вас!

– Сын у меня родился, но… – Хотенков прищурил глаза и вздохнул. – Но, сказать правду, он не мой…

– Интересно! А чей же он тогда?

– С таким же успехом мог бы быть и вашим.

– Вы шутите? – заморгал глазами президент. Правда, он чувствовал подвох: Хотенков любит отпустить какую-нибудь шутку. Но на сей раз у него был очень серьезный вид.

– Действительно, вы тоже виноваты, что сын не мой! – так же серьезно продолжал академик. – Поясню вам позднее… Пожалуйста, скажите-ка мне, – сказал он, показывая на большую схему Солнечной системы. – Как вы думаете, эта карта – верна?

– Надеюсь, что да. Иначе бы мы ее здесь не повесили.

– Несмотря на это, позволю себе утверждать, что она – ошибается.

– Этого не может быть. Схема много раз проверена тщательными наблюдениями… Вы сегодня говорите одними загадками. Не интригуйте, а лучше говорите прямо, что у вас на уме.

– Ладно. Тогда вернемся к моему новорожденному. Хотите видеть его фотографии?… – Хотенков достал из кармана несколько снимков и положил их на стол, нарочно перевернув.

Президент осторожно перевернул их и озадаченно замер. Однако сразу же засмеялся:

– Это хорошо, это хорошо! Говорите – сын?… – через минуту он стал серьезным. – Вы открыли еще один спутник Плутона?

– Это не спутник, а планета.

– Итак, дочь!… Погодите, что это вы говорите? Только сейчас понял… Планета?… В нашей Солнечной системе?… Ведь минуту назад вы утверждали, что карта ошибочна?

– Да, я это утверждал. А доказательство того, что я прав, лежит перед вами.

– Итак, десятая планета?… Невероятно!… Как она могла так долго прятаться от наших совершенных приборов?… Может, вы хотите сказать, что мы, обнаружив планеты возле Сириуса, были настолько слепы, что не сумели разглядеть Черного бродягу, этого безбилетного пассажира, который скрывался буквально на расстоянии вытянутой руки?

– Черный бродяга! Да, хорошо сказано. Вы попали прямо в яблочко! – засмеялся Хотенков. – Только что открытую планету так и следует назвать.

– Кто же ее открыл?

– Трудно сказать. Их было много: Молодинова, Вроцлавский, Мадараш, Навратил…

– Экипаж «Луча»!… Это изумительно! Дважды мы облетели Солнечную систему – и ничего… Прошу вас, не интригуйте меня больше, рассказывайте все, что знаете.

– Пока немного. Я получил сообщение от «Луча» десять минут назад, и пока еще неполное. Оно летело к нам приблизительно шесть часов – значит, около семи часов назад «Луч» встретил космическое тело, что чуть не привело к катастрофе. Черный бродяга не случайно получил свое имя. Планета, в прямом смысле слова, черная. Абсолютно лишена атмосферы, как наша Луна, и примерно такая же по размеру. Ее поверхность имеет удивительное свойство, которое скрывало планету от зорких глаз астрономов. Она поглощает солнечный свет. Наверное, содержит большой процент углерода и, скорее всего, покрыта пылью. Поэтому не удивительно, что этот Черный бродяга так долго прятался от нас.

– Я не удивляюсь, что его не обнаружили наши обсерватории на Земле и Луне, но как могло получиться, что его не нашли даже наши исследовательские экспедиции? И почему его не выдали гравитационные силы?

– И на этот вопрос экипаж «Луча» дал нам ответ. Черный бродяга удален от орбиты Плутона почти на два световых часа. Когда наша первая экспедиция пересекла орбиту Плутона, десятая планета, видимо, находилась на противоположной стороне Солнечной системы. Подобное произошло и во время второй экспедиции. Что же касается гравитационных сил, то они, из-за незначительных размеров Черного бродяги, слишком малы, чтобы оказывать какое-либо влияние на движение Плутона.

Президент Академии снова внимательно рассмотрел снимки десятой планеты:

– Значит, нужно сердечно приветствовать нового соседа и исправить наши несовершенные карты… – сказал он задумчиво. – Жаль, что мы не знаем его лучше. Возможно, он нам расскажет что-нибудь про тайну, которой окутано возникновение нашей Солнечной системы. Наконец, не следует исключать гипотезу, что он и является тем недостающим звеном в «менделеевской таблице» астрономов, которое даст нам возможность точно определить законы движения и внутреннего строения небесных тел. Если бы мы разработали такую же таблицу, как химики, достаточно было бы обнаружить у какого-нибудь светила хотя бы три планеты, и тогда для остальных мы могли бы с абсолютной уверенностью оставить свободные окошки, где были бы точно определены вес, скорость вращения и состав неизвестных планет. Ничего не могу с собой поделать, – меня то и дело преследует мысль, что Солнечная система и атом имеют много общего.

– Вы хотите сказать, что наша Земля является обычным электроном в каком-то гигантском атоме? – улыбнулся Хотенков.

– Этого я не говорю. Но нельзя забывать и того, что изучение звездных систем уже много раз открывало нам глаза именно в области атомной физики.

* * *

Десятая планета заставила экипаж «Луча» существенно изменить план путешествия. После такой неприятной встречи пришлось увеличивать скорость полета намного медленнее, чем планировалось раньше. Вскоре оказалось, что осторожность была вполне оправдана: несколькими днями позже «Луч» встретился с очередным жителем Вселенной. В полном одиночестве он скитался в бесконечном пространстве. Однако на сей раз это была не планета, а блуждающая комета. Она появилась совершенно неожиданно. Ее легкое, почти нематериальное тело засверкало на звездном небе голубоватым сиянием и исчезло из поля зрения, не оставив после себя никаких следов.

Астрорадиолокаторы и астротелевизоры непрерывно ощупывали пространство перед кораблем. Их сообщения были такими же короткими, как и отметки астрогравиметра: «Путь свободен!»

Атомные реакторы включились на полную мощность. Скорость полета все время нарастала, а вместе с тем сообщения с Земли запаздывали все сильнее.

– Пусть я буду первой телегой на Млечном Пути, если мое терпение скоро не лопнет от этой скорости света! – горячился инженер Фратев. – Что ни делай, а этих проклятущих триста тысяч километров в секунду не перепрыгнешь. Свихнуться можно! Радиоволны ползут, как улитки.

В нашей Солнечной системе это еще терпимо, но куда с ними теперь?… Поздороваешься с приятелем с Альфы Центавра: «Приветик!» – А потом жди больше восьми лет, пока услышишь его: «Мое почтение!» Что же будет, когда мы заглянем на противоположную сторону Галактики?… Только через сто лет узнаешь, что у тебя родился сын! Хорошо еще, что мы научились продлевать человеку жизнь, иначе о столетнем юбилее младенца и не узнал бы!

По странной случайности Фратеву ответил не Навратил, который уже открыл рот, чтобы что-то сказать, а передатчик с Земли:

– Важное сообщение для «Луча»… Важное сообщение для «Луча»… – несколько раз повторил диктор. – Сообщаем, что братиславский ученый, доктор Заяц, изобретатель астрогравиметра, известил Всемирную Академию наук о попытке осуществить новый способ связи с помощью гравитационного поля. Поскольку гравитация распространяется намного быстрее, чем свет, это означало бы, что так же ускорится космическая связь. Просим один из астрогравиметров «Луча» постоянно держать направленным в сторону Земли и регулярно следить за его контрольными записями. В случае, если предположение ученого подтвердится, наше первое сообщение с помощью гравитации вышлем телеграфными знаками.

Эта новость вызвала бурную радость у экипажа «Луча». Да и не удивительно: любая радиограмма с Земли на Проксиму сейчас путешествует более четырех лет; кому же не хочется, чтобы новости поступали быстрее?

Но радость длилась недолго. Гравитационный передатчик оставался только мечтой. А радиосвязь с Землей все больше затруднялась: в соответствии с увеличением скорости необходимо было непрерывно менять частоту, иначе сигналы не воспринимались бы совсем. Опоздание радиограмм стало уже чувствительным. Очень угнетало путешественников явление, которое хоть и предсказывалось, но все равно было необычным: чем быстрее мчался «Луч» во Вселенной, тем сильнее менялся вид звезд перед кораблем и за ним. Их желтый свет постепенно превращался в оранжевый, потом в красный, темно-фиолетовый. Они сияли все слабее, пока наконец не погасли совсем. Наше Солнце спряталось за черной пеленой, сквозь которую не могло проникнуть человеческое зрение.

Грустно было расставаться с желтой звездочкой, что давала жизнь всей Земле. Она исчезла в темноте вместе с обрамлявшим ее созвездием Андромеды. И цель путешествия – Альфа и Проксима Центавра – утонула в темноте. Только созвездия, видимые в боковых иллюминаторах великана, продолжали весело сиять на небе.

Но там, где человеческий глаз оказывался бессильным, помогла наука. Навратил с Цагеном и Чан-су еще перед вылетом «Луча» сконструировал специальные демодуляторы, делавшие свет видимым.

Внешне это были довольно простые инструменты: две трубки, напоминающие бинокль, прикрепленный к ним крошечный полупроводниковый усилитель и эластичные обручи, которыми ученые закрепляли прибор на голове, чтобы не держать его руками. Такими же устройствами были оснащены и телескопы обсерватории и все другие аппараты, чья работа зависела от света. Экипаж межзвездного корабля не имел права потерять ориентацию ни на мгновение.

Прошло несколько дней, а астронавты все еще не могли привыкнуть к мертвому покою, наступившему после того, как замолчали реакторы. Так же трудно привыкали и к двум большим черным дырам на небе впереди и позади «Луча». Поэтому все чаще после работы экипаж собирался в клубе, чтобы развеять тоску и усталость.

Здесь ученые превращались в артистов. Из Навратила получился неплохой пианист, из Мадараша – виртуоз скрипке и цимбалов. Сначала их исполнение было не очень совершенным: руки в пространстве, лишенном силы тяжести, не хотели слушаться; первые попытки с цимбалами были просто смехотворны. Но прошло немного времени, и в зале раздались зажигательный чардаш и очаровательная полька.

Вскоре Вроцлавский похвастался своими новыми стихами, Цаген – кантатой в честь планеты Икс, а Грубер – фантастическими рисунками. Шайнер очень жалел, что не может рисовать акварелью.

– А вы попробуйте! – коварно предложил Навратил.

– Ладно, попробую, на смех всем, – согласился Шайнер и пошел в свою комнату.

Он вернулся с большой палитрой и несколькими кистями. Открыл выпуклую бутылку и резким движением выплеснул из нее немного воды. Вода сразу же приобрела форму шара и поплыла в воздухе, словно мыльный пузырь.

Как только новоиспеченный художник прикоснулся к ней, она растеклась по всей поверхности кисти и быстро поползла на руку. Пока кисть совершала путь от краски до бумаги, ее щетина стала абсолютно сухой.

– Прошу, не смейтесь! – шутливо сердился Шайнер. – Я еще что-нибудь придумаю и нарисую вам столько акварелей, что и рады не будете!

Песни, смех, шутки, задушевные разговоры о Земле… Все стремились как можно ближе познакомиться друг с другом. Путешествие длинное и далекое, и потому теснее нужно объединить коллектив, крепче должна быть дружба.

– Мне кажется, Ватсон словно избегает нас… – заметила как-то Алена. – За все время полета я только один раз видела его здесь.

– Действительно, вы правы, Алена, – согласился Навратил. – Теперь я припоминаю, что он не приходит в клуб. Когда я хотел поговорить с ним в свободное время, то всегда находил его или в кабинете, или в обсерватории, где он молча наблюдал за работой другой смены.

– Может, он неисправимый отшельник? – предположила Алена.

– Дело не в этом, – возразил Северсон. – Кто был большим отшельником, чем я когда-то? Особенно после пробуждения. А теперь одиночество, наверное, свело бы меня с ума. Разве может существовать на свете человек, который в этой бесконечной ночи не затосковал бы по людскому обществу?… Как подумаю, что вот сейчас я бы летел здесь совсем один, то даже вздрагиваю от ужаса.

– Ваша правда, Лейф! – задумчиво сказал Навратил. – Почему же тогда он нас избегает?… Возможно, не может забыть наши былые споры? Или не доверяет нам?

– Возможно, опасается, что мы не доверяем ему! – резко сказал Северсон.

Навратил удивленно посмотрел на него:

– Вы так думаете? Как ему вообще может прийти в голову нечто подобное? Но если так… Нет, я поговорю с ним и прямо спрошу, почему он нас избегает.

Через двадцать четыре часа Навратил пришел в клуб в глубокой задумчивости.

– Не знаю, что и сказать, – медленно произнес он. – Представьте себе, как и обещал, я навестил Ватсона, но прежде чем я успел заговорить, он встретил меня словами: «Знаю, зачем вы ко мне пришли. Хотите спросить, почему я не хожу развлекаться в клуб? Правда?» Представляете, как он меня удивил. Тогда я говорю: «Да, я не понимаю вашей любви к одиночеству. Одна наша моравская пословица гласит: «Где труба, там и печь, где люди, там и веселье, и разговоры». На английском языке, правда, не рифмуется, но это все-таки остается правдой. Когда-то у нас в селе любили поболтать возле печи, особенно зимой. Хозяйки во время беседы пряли или драли перья. Каждый вечер собирались старые и молодые, и поверьте, в тяжелые времена им становилось веселее. Одиночество, дорогой Ватсон, вредит…» Говорю ему всевозможные слова, пытаюсь воздействовать на чувства, взываю к логике, но он только покачивает головой, улыбается и молчит. «Не бойтесь, я вовсе не думаю, что после наших споров вы мне не доверяете!» – произносит он вдруг. «Тысяча туманностей! – говорю я себе. – Этот человек не то ясновидящий, не то читает наши мысли!…» – «Что вы!» – отвечаю я, а сам все еще удивляюсь. А он дает мне понять, что не хочет дальше разговаривать на эту тему. «Не сердитесь, но я пока не могу вам сказать, почему не хожу в клуб!» – сказал он мне на прощание… Теперь придется поломать себе голову над тем, что он там задумал…

– Чудак! – сочувственно улыбнулась Алена. – Видимо, у него слишком болезненное самолюбие.