Текст книги "Обнаженная модель"

Автор книги: Владимир Артыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

Глава 9

Уютно устроившись в кресле самолета ИЛ-18, привычным движением застегнув ремни, я предался воспоминаниям, это всегда помогало мне коротать долгие часы перелета.

Вспомнилась мне осень шестьдесят второго года. Тогда на Cвердловской киностудиирежиссер Олег Николаевскийготовился к постановке художественной картины «След в океане». Ко мне, с просьбой, обратился режиссер фильма:

– Володя, ты сейчас в творческом простое, моя группа вылетает в экспедицию на Дальний Восток снимать уходящие объекты. Обстоятельства сложилась так, что я должен быть срочно в Москве на доработке сценария, меня ждут драматурги Борис Васильеви Кирилл Рапопорт, заодно переговорю с актерами Евгением Весникоми Юрием Дедовичем. Мой художник-постановщик Дима Кудрин еще не закончил работу на другой картине. Не мог бы ты принять участие в съемках на Сахалине, в качестве художника? Думаю, что тебе это будет интересно. Знаю, что ты у нас на студии работаешь ассистентом режиссера, но ведь ты по профессии художник, поэтому я к тебе и обращаюсь. Тем более, ты бывший моряк, а там, возможно, придется идти несколько суток на пароходе до острова Тюлений. Знаешь, где это?

– Знаю, на Тихом океане.

– Точно, географию знаешь.

– Я согласен, договоритесь с руководством студии.

– Уже договорился, поступай в распоряжение моего второго режиссера Бориса Урецкого, тем более что вы с ним большие друзья. Спасибо, до встречи в Свердловске, а я вылетаю завтра в Москву, а вы днями, на Сахалин.

Он пожал мне руку.

Второй режиссер Борис Урецкий, оператор Иван Артюхов, ассистент оператора Юрий Болдашев и я, отправились в далекую командировку к Тихому океану…

Приземлившись в Хабаровске, мы пересели на самолет местной авиалинии, который должен был нас доставить на остров Сахалин. Олег Николаевский поставил нам задачу выбрать натуру и снять уходящие объекты: пейзажи острова Тюлений, лежбище морских котиков, одним словом, все интересное и неожиданное, что могло бы пригодиться в фильме для фона актерских сцен, перебивочных планов и монтажа фильма. В главном городе острова Сахалин, Южно-Сахалинске, нас принял начальник Рыбтреста Альперович. Урецкий, вкратце рассказал ему сюжет будущего фильма и обратился к нему с просьбой предоставить нам рыболовный траулер для похода на остров Тюлений, и подкрепил свою просьбу всеми необходимыми официальными письмами и гарантией на оплату услуг. Прежде всего, Альперович предложил нам взять в группу специалиста по морским котикам из научно-исследовательского института, который будет сопровождать нашу группу на все время съемок лежбищ на побережье острова. Альперович объяснил:

– Морские котики очень пугливы и при малейшем неосторожном поведении человека, бросаются в воду и в панике могут подавить детенышей и поранить себя, а это совершенно исключено, потому что по международной конвенции, Россия обязана соблюдать правила заповедной зоны обитания котиков и оберегать уникальных животных, внесенных в Красную книгу. Над лежбищем морских котиков запрещено летать самолетам, проходить кораблям ближе десяти миль. Поэтому, на побережье острова вас доставят с корабля на шлюпке. Опытный капитан СРТ «Утес», Юрий Королев доставит и высадит вашу группу на остров. Он передовик производства, его судно награждено и удерживает уже второй год переходящее красное знамя отрасли. В группу войдет и представитель Рыбводнадзора, но присоединится к вам позже, в порту Корсаков.

Альперович сделал паузу, посмотрел на Урецкого, и уже перейдя на официальный тон, строго добавил:

– Продукты питания вам доставят в Корсакове со склада нашей береговой базы, включая спиртное, неизвестно, в каких погодных условиях вам придется работать на острове, уже конец сентября, сильные ветра, штормы, словом, водка для сугреву вам пригодится. Своими запасами спиртного делиться с командой корабля ни в коем случае нельзя. У нас в рейсах соблюдается сухой закон. Впрочем, капитан Королев держит свою команду строго.

В кабинет вошла крепкая молодая женщина очень высокого роста, русоволосая, с короткой прямой стрижкой и грубоватым обветренным лицом. На ней был одет темно-вишневый шерстяной свитер и спортивные брюки «финки», заправленные в вязаные носки, на ногах – видавшие виды кеды.

– Познакомьтесь, это – специалист по морским котикам Галина, ихтиолог, кандидат наук.

Урецкий представил ей киногруппу и поинтересовался отчеством Галины.

– Зовите меня просто: Галя, – жестко отрезала она.

Двумя черными «Волгами» нас привезли поздно вечером в порт Корсаков. В маленькой диспетчерской рыбного порта, перед микрофоном, сидела девушка. Она вызывала в прямой эфир капитана СРТ «Утес»:

– Капитан Королев у микрофона, слушаю тебя, Маша, – отозвался хрипловатый голос.

– Юра, по распоряжению Альперовича прими на борт киногруппу: пять мужчин и одну женщину.

– Приму с удовольствием, артистов обожаю. У меня, Маша, просьба: передай руководителю группы, чтобы захватили на борт пять флаконов одеколона, ты знаешь, ведь мы были два месяца в рейсе, только разгрузились, и команда стала похожа на робинзонов, одичала. Нам надо привести себя в порядок, побриться, чтобы встретить артистов в приличном виде. Заранее благодарю.

– Да, Юра, все поняла, передам. Конец связи.

Маша, доверительно обратилась к Урецкому:

– Надеюсь, вы поняли, какой одеколон для бритья просит капитан?

– Для группы я беру ящик «Столичной» и ящик «Перцовки», подскажите, что взять для капитана.

– Пять бутылок «Столичной», – тихо, почти шепотом, произнесла Маша, – Королев в долгу не останется. Надеюсь, это – между нами, у нас сухой закон, сами понимаете.

Просьбу капитана мы выполнили. Перед тем как погрузиться на катер, к нам присоединился молодой человек в штатском и представился:

– Здравствуйте, Константин, сотрудник Рыбводнадзора, прикомандирован к вам до конца экспедиции.

Матрос снял швартовый канат с кнехта, ногой оттолкнул катер от пирса, и лихо прыгнул на палубу. Взревели моторы, и катер, острым форштевнем разрезая черную воду, распустив белые усы пены, урча и отфыркиваясь, набирая скорость, пошел в кромешную тьму. Вскоре замерцали огоньки, рулевой кивнул в их сторону:

– Вот и ваш пароход показался.

Я посмотрел, но кроме мачтовых огней ничего не увидел. На рейде качка усилилась. Борт траулера возник неожиданно черной стеной, на нем тускло светились круглые иллюминаторы. От качки они то высоко взлетали, то погружались в черную бездну. Рулевой лихо развернулся правым бортом к судну, подойдя на минимальное расстояние так, чтобы мы могли перепрыгивать с борта катера на борт судна, когда палубы на мгновение оказывались рядом. Матросы траулера выбросили кранцы, чтобы смягчить удары нашего катера об их борт, и ловко подхватывали нас: в считанные минуты мы уже твердо стояли на палубе «Утеса». Для меня эта процедура не представляла большого труда, так как я еще не потерял навыки матроса Балтийского флота. Начался трудный процесс передачи на судно кофров с киноаппаратурой, ящиков с продуктами и фляг с пресной водой – месячный запас на шесть человек, так как на острове мы должны были оставаться в течение десяти суток, хотя нас и предупредили, что из-за метеоусловий наше пребывание может продлиться на неопределенный срок. Перегрузка шла трудно из-за сильной качки, но матросы справились с этим в считанные минуты. Громыхнула, лязгая металлом цепь, проползая в клюз. Взревела дизельная машина, дрожа всем корпусом, траулер набрал обороты и взял курс в открытый океан.

Капитан «Утеса» Юрий Королев, тридцатилетний, рослый, светловолосый красавец мужчина, улыбчивый, очень похожий на героя книги Джека Лондона, Мартина Идена, оказался гостеприимным хозяином. Старпом расквартировал нас по каютам, мне досталась койка второго яруса в самой корме. Часа через два, когда мы уже познакомились с командой и осмотрели корабль, капитан пригласил всю группу на ужин в свою каюту для более тесного знакомства. Он поинтересовался, как нас разместили.

Мы поблагодарили его, и только Галина с недоумением спросила:

– А где моя каюта? Где я буду спать?

– Вы будете в капитанской каюте, то есть у меня, я все равно на вахте, в рубке. Это как раз над моей каютой, этажом выше. – Он поднял голову и посмотрел на потолок.

Галине это явно понравилось, она удобно уселась на рундук, и лицо ее засветилось удовольствием. Вошел кок, поставил на стол большие куски жареной рыбы, морскую капусту и двух огромных в ярко красных шершавых панцирях дальневосточных крабов. Королев умело отломил клешню, откуда показалось белое, сочное мясо и протянул Галине.

– Угощайтесь, пожалуйста.

Капитан наливал гостям водку по треть стакана, себе же наполнял до краев, видимо бравируя перед гостьей. Он хотел показать ей свою морскую удаль и превосходство перед артистической интеллигенцией – было очевидно, что он принимал Галю за артистку, уж очень он хотел ей понравиться. Она же легкомысленно подыгрывала ему в этом, не открывая своей, очень далекой от искусства профессии. Кто мог подумать, какой непредсказуемой опасностью может обернуться эта игра. После третьего стакана его лицо побагровело. Мы забеспокоились и, сославшись на усталость, хотели разойтись по каютам. Капитан предложил на сон грядущий выпить по маленькой, сам же опрокинул еще один стакан. Заплетающимся языком сказал, выходя:

– Галя, вы устраивайтесь и ложитесь спать, а я поднимусь в рубку к рулевому. Шторм усиливается, встречный ветер крепчает, мы вышли в открытый океан.

Борис, Иван, Юра и я разбрелись по своим каютам, капитан довольно легко поднялся по трапу в рубку, несмотря на сильную качку и свое состояние. В каюте капитана, за ужином, не было только Константина, он вежливо отказался от приглашения. По коридору я добрался до кормы, сбросил сапоги и, не раздеваясь, запрыгнул на верхнюю койку. Корабль сильно качало, мысленно отметил: семь балов, не меньше. Было ощущение, что меня от морской воды отделяет тонкая обшивка металла, немного толще консервной банки. Это ощущение усиливало и то, что обшивка была ледяной, и мне приходилось постоянно поворачиваться с боку на бок, чтобы не закоченеть. Корма погружалась в глубину, рокот винта за бортом урчал низкими, басовыми тонами, сопротивляясь упругой морской воде. Килевая качка задавала ритм, то поднимая нос корабля, и тогда корма погружалась, глубоко уходя в воду, винт натружено хрипел, то опуская нос корабля в воду, и тогда винт, вырываясь из воды, звонко жужжал, напоминая звуки бытового вентилятора. Качка усиливалась. Под эту ритмичную, почти органную музыку, то на низких, то на высоких аккордах, я крепко заснул. На меня качка действовала как хорошее снотворное, я не страдал морской болезнью.

Проснулся я от тревожного голоса в репродукторе:

– Срочно пассажирам собраться в каюте старпома! Повторяю, срочно пассажирам…

Я спрыгнул с койки, натянул сапоги и вышел из каюты в узкий коридор. Качка была столь сильна, что мне пришлось идти, широко расставив ноги и балансируя, упираясь руками в стенки коридора. Войдя в каюту старпома, я увидел слабо мерцающий иллюминатор, рассвет только начинался. Взглянул на часы, было около восьми, за столиком, привинченном к борту, сидел Иван Артюхов, он поднялся, пожал мне руку, его лицо было бледно, губы сжаты, мне было трудно узнать в нем всегда улыбающегося оператора.

– Не понял, что-то не так? – спросил я. Иван тяжело вздохнул и отдернул полог, закрывающий койку.

Там я увидел сидящую в изодранной одежде Галину, она, обхватив руками колени, трясясь всем телом, с распухшим лицом в кровоподтеках и ссадинах, с заплывшим глазом, слипшимися волосами, посмотрела на меня, застонала и, жалобно всхлипывая, пыталась что-то сказать, но я ничего не понял из ее слов. Запекшийся рот не давал возможность говорить. Рукой дала знак, чтобы задвинули полог. У меня подступил комок к горлу:

– Что случилось? – с трудом выдавил я.

– Случилось, Володя! Капитан пытался изнасиловать нашу Галю.

Вот что мне удалось узнать из его путанного, но подробного рассказа. После того, как мы разошлись, капитан вернулся в каюту и бросился на Галю. Она так оттолкнула его ногами, что он выпал из каюты в коридор, сильно ударился о косяк двери, и на мгновение потерял сознание. Воспользовавшись этим, Галина выбежала из каюты, бросилась вверх по трапу в носовой части корабля, волны полностью накрывали палубу, ее опрокинуло, но она успела уцепиться за шпиль (механизм для поднятия якорь цепи), где и нашел ее Королев. Борьба продолжилась. Он оторвал руки Галины от шпиля и, барахтаясь на мокрой палубе, они скользили, ударяясь о выступающие комиксы люков, и другие металлические предметы. Подбежавшие матросы растащили их, ее в каюту старпома, где спал Артюхов, а его в капитанскую каюту. Вроде, Королев успокоился. Матросы ушли. Но через мгновение, обезумевший капитан стал искать ее и нашел в каюте старпома. Борьба продолжилась снова, и только пришедший на помощь старпом и матросы смогли оттащить его и запереть на ключ в капитанской каюте. Гале оказали первую помощь, смазав раны йодом и пытаясь успокоить. Но все было тщетно: она билась в судорогах, отталкивала всех, пыталась что-то говорить разбитым ртом, словом была не в себе.

– А где Уреций и Юра? – спросил я.

– Они, извини за выражение, блюют, каждый в своей каюте. Морская болезнь их достала. Урецкого выворачивает наизнанку, он совершенно недееспособен, ничего не соображает, я пытался ему объяснить обстановку, но он ничего не понял. Мой Юра также измотан качкой, он не только встать, но и головы поднять не может.

В этот момент вошел старпом, заглянул за полог, пытаясь сказать несколько успокаивающих фраз Гале, но быстро задернул штору, видимо, по ее требованию и сказал нам:

– Капитан заснул, надо принимать решение. Сейчас свяжусь по рации с Альперовичем, доложу обстановку, судно не может оставаться обезглавленным недалеко от пограничной зоны, да еще в такой шторм. В этот момент в каюту вошел Константин, из распахнувшейся полы штормовки я увидел пристегнутую к ремню кобуру с пистолетом. Неизвестно, какие функции выполнял этот молодой человек, но при появлении его в любой компании на борту судна, матросы замолкали и старались быстро разойтись. Еще в Южно-Сахалинске Альперович предупредил, что Константин – специалист широкого профиля, он необходим в походах к дальним берегам. Старпом встал ему навстречу и на вопрос, связался ли он с Альперовичем, ответил:

– Ждал вас, прошу подняться со мной в рубку.

Прошло немного времени. В каюту заглянули старпом и Костя и жестом пригласили выйти в коридор. Мы прошли в мою кормовую каюту. Константин плотно закрыл за собой дверь. Мы расселись: я, Иван и Константин на нижний рундук, а старпом на единственную банку, стоящую у столика. Он сказал:

– Только что, по рации, мы переговорили с Альперовичем. Доложили обстановку на судне. Альперович потребовал изменить курс и бросить якорь на рейде города Паранайска. К нам подойдет катер, на который надо высадить Галину и, теперь уже бывшего, капитана Королева. Галине окажут первую помощь и отправят поездом в Южно-Сахалинск. Королева арестуют, и тем же поездом, в наручниках, отправят туда же, где его встретят следователи прокуратуры. Моя задача уговорить Королева, когда он проснется и придет в себя, рассказать о случившемся, ведь он ничего не помнит. Какая жалость, он недавно только женился и у него грудной ребенок, что будет с женой, когда она узнает о случившемся. Ну, надо же, он подумал на Галю, что она артистка, а многие думают, что все артистки легкого поведения и вполне доступны. А теперь слушайте внимательно: когда он проспится и придет в себя, ему о случившемся расскажу я сам, вы ни словом не обмолвитесь, будто ничего не знаете. Я попытаюсь уговорить его вымолить прощение у Гали, предложить ей все, что в его силах и даже больше: деньги, курорт, лечение, словом все, что только возможно и не невозможно. Не знаю, удастся ли ему это, очень сомневаюсь, но он должен попробовать, от этого зависит его дальнейшая судьба. Блистательная карьера передового капитана, коммуниста бесславно закончилась, и если Галина не простит, то его ждет тюрьма, боюсь, что на длительный срок. Я ему скажу, что его срочно ждут с отчетами о предыдущем рейсе в Южно-Сахалинске, поэтому, временно исполнять обязанности капитана, возложено на меня.

«Утес» шел курсом на Поронайск. Шторм постепенно ослабевал, волнение не превышало четырех баллов. Королев сделал несколько попыток примирения с Галей, но она не захотела его слушать, тогда у него оставалась последняя надежда: уговорить ее во время поездки к Южно-Сахалинску в купе поезда. Он даже сказал старпому:

– Дорога длинная, может, удастся уговорить ее и простить меня, поеду с ней в одном купе. Расскажу ей, что у меня родился сын и что во всем виновата проклятая водка, я потерял контроль над собой. У меня на книжке есть сто тысяч рублей, отдам ей все, и куплю путевку в Крым или Сочи, ничего не пожалею. Искренне раскаиваюсь.

Во второй половине дня «Утес» бросил якорь на внешнем рейде Поронайска. Королев, тщательно выбритый, в белой рубашке с галстуком, в роскошном плаще «болонья», с папкой отчета в руке, очень грустный и сосредоточенный, стоял на палубе в ожидании прибытия катера. Галя не выходила из каюты. Матросы одели ее в куртку с капюшоном, которым она закрывала глаза, из разорванного свитера она соорудила нечто, похожее на шарф, закрыв им нижнюю часть лица. На ногах у нее были матросские сапоги. Вся команда с подавленным видом, молча, стояла поодаль, прощаясь со своим любимым капитаном навсегда. У некоторых из них наворачивались слезы. Подошел катер. На борт первой приняли Галю, передав ее в руки врача и медицинской сестры. Они скрылись в кубрике. Королев спрыгнул на палубу катера, кивком головы простился с командой и растерянно махнул рукой, в это время два матроса заломили ему руки назад и защелкнули наручники, и тут же затолкнули в открытый люк трюма. Катер, удалялся к берегу, на горизонте был хорошо виден небольшой город у подножья остроконечных сопок, покрытых сверкающим снегом. Мы смотрели на удалявшийся катер, пока он не скрылся из вида. Так закончилась несостоявшаяся экспедиция к острову Тюленей. Альперович потребовал возвращения в Корсаков, отменил высадку на остров, мотивируя это сложными метеоусловиями, связанными с приближением тайфуна. Было ли это правдой, или это был приказ сверху, так или иначе, мы возвращались обратно в Корсаков. Старпом, прощаясь с нами, сказал, что команда получила отпуска, а СРТ «Утес» становится в док на ремонт.

…Самолет шел на снижение. Под крылом синело ашхабадское озеро, окольцованное золотом барханов. Утопая в кресле, дремала Лейла, я смотрел на нее и думал, что для молодой актрисы окончилась работа над второй картиной, для меня – на двенадцатой… Какой ужас! Близится чертова дюжина! Ну, уж нет, на этот раз, баста, буду писать этюды, серьезно заниматься станковой живописью, или, просто отдыхать. В аэропорту меня встречали жена и дочь Вика. Они показали мне телеграмму: «Приглашаетесь на съемку…», – пробежал я глазами первую строчку.

Эту грустную историю, случившуюся в океане в далеком шестьдесят втором, я рассказал по прибытии в Свердловск, сидя в ресторане гостиницы «Большой Урал» за ужином, в компании актеров Ляли Шагаловой, Вали Владимировой, Павла Кадочникова. Они, внимательно выслушали рассказ, и Шагалова предложила мне обязательно опубликовать в печати этот интересный, хотя и ужасный случай. Владимирова поддержала ее. А Кадочников, задумчиво сказал:

– История удивительно захватывающая и поучительная, но будет ли рассказ опубликован, очень сомневаюсь. Я печатаюсь в журналах и хорошо знаю, что ни один редактор не рискнет показать образ молодого коммуниста, капитана передовика, который опустился до такого. Ты запиши это, кто знает, может, придет время, и рассказ опубликуют.

Ужин продолжался, как всегда, к Кадочникову подходили дамы, приглашая на танец, и как всегда, получая вежливый отказ.

Фильм «След в океане» не оставил следа в моей творческой биографии. По возвращении в Екатеринбург, вскоре я уехал на другую киностудию. Год работы в Свердловске подарил мне друзей, общение с которыми оставили в моих воспоминаниях яркую память.

Глава 10

В Москве, на Гоголевском бульваре, в старинном особняке пушкинской эпохи, где когда-то собирались декабристы, я в 1973 году получал членский билет Союза художников СССР.

На втором этаже особняка, в одном из кабинетов, дверь которого была отворена, в клубах табачного дыма за письменными столами сидели две дамы. Увидев меня, одна из них стала разгонять густой синий туман папкой, вторая – рукой, в пальцах которой была зажата сигарета. Два открытых окна, за которыми шумела зеленая листва, с трудом поглощали дым. Я поздоровался и спросил:

– Кто из вас Хламинская?

Седая, худощавая дама в очках, бархатным баритоном сказала:

– Я, Ася Зуйкова, а это – Маргарита Хламинская.

Она показала папкой на противоположный стол, за которым сидела молодая, очень красивая блондинка, больше похожая на кинозвезду, чем на искусствоведа.

Маргарита приветливо улыбнулась, и внимательно разглядывая меня, предложила присесть:

– Я вас таким и представляла, Владимир Артыков!

– Откуда вы меня знаете? По-моему, мы видимся впервые.

– А вот откуда.

Игриво ответила она, выдвигая ящик письменного стола, откуда достала красную книжечку, открыла ее, и длинным указательным пальцем ухоженных рук постучала по фотографии:

– Ведь это вы?

– Должен признаться, что это я.

– Ну, хорошо, поговорим потом, а сейчас я вас познакомлю с метром живописи, Таиром Теймуровичем Салаховым.

Мы прошли в овальный кабинет с камином, где мне официально был вручен членский билет с пожеланиями больших творческих свершений. Художника, хорошо знакомого по картинам о нефтяниках Каспия и великолепным портретам наших современников, я увидел впервые. Острый взгляд, приветливость, интеллигентная внешность, импозантность произвели на меня впечатление, которое не противоречило мощному искусству, созданному этим большим художником.

Начинался новый этап в моей жизни: теперь предстояло работать не только в кино и театре, но и в станковой живописи.

Не знаю, как сейчас, а в те годы вступить в Союз художниковбыло непросто. Участие в нескольких республиканских и всесоюзных выставках было обязательно, но и это не было гарантией быть принятым в Союз, так как творческий потенциал художника определяли члены правления Союза художников СССР. Они и выносили окончательный вердикт тайным голосованием. На тот период у меня уже было пять республиканских и четыре всесоюзных выставки, как живописными полотнами, так и эскизами декораций к художественным фильмам и театральным постановкам.

Моя творческая деятельность в эти годы была напряженной, и только молодость и физическая сила позволяли совмещать работу в кино, театре, участвовать большими тематическими картинами в центральных выставочных залах Москвы. Выставиться там было престижно, но чрезвычайно трудно. Между собой художники называли выставкомы экзекуцией, дорогой на эшафот. В длинных очередях за славой авторы нервничали, переживали, пронырливые же искали пути с «черного хода». Бывали случаи обмороков, истерик и даже сердечных приступов. Но, несмотря ни на что стать участником всесоюзной выставки хотелось всем. И каждый надеялся на чудо: вдруг повезет, и его работу оценят и примут, зная, что отбирали работы такие известные в искусстве имена как: Таир Салахов, Николай Ромадин, Евсей Моисеенко, Андрей Мыльников, Гелий Коржев, Олег Савостюк, Игорь Обросов, Николай Пономарев.

Первая моя многофигурная картина « Проводы» была экспонирована сначала на республиканской выставке в Ашхабаде, где была написана и приобретена с выставки министерством культуры республики. Ее отправили в Москву для участия во всесоюзной выставке «60 героических лет», проходившей в Манеже, в феврале 1978 года, где она успешно прошла выставком и была представлена в экспозиции.

В день вернисажа, в Манеже, отстояв длинную очередь в раздевалках, люди ручейками, с двух сторон, вливались в большой зал, где публика уже ожидала официального открытия выставки. Посредине вводного зала располагался обширный подиум, на котором играл симфонический оркестр и стоял микрофон.

Началось открытие выставки. Музыка затихла, на подиум поднялись чиновники от культуры, высшие офицеры, представители общественности, секретари правления Союза художников. К микрофону подошел председатель Союза художников Николай Пономарев и предоставил слово заместителю министра культуры СССР. После официальных речей и разрезания традиционной ленты, зрители заполнили выставочные залы, оркестр продолжил исполнение классической музыки: Глинка, Чайковский, Хачатурян.

Мы с Тамарой Логиновой, моим большим другом и поклонницей, были счастливы, увидев, как хорошо была повешена и освещена лучом направленного света моя картина «Проводы». Рядом висело огромное, монументальное полотно Николая Бута «Герои Аджимушкая». Около этой картины стоял мощного телосложения, высокого роста офицер с пагонами майора, оживленно беседуя с двумя военными моряками, показывая рукой на картину, что-то объясняя. Было понятно, что это автор. К нам с Тамарой стали подходить наши близкие знакомые, поздравлять меня с вернисажем: Муза Крепкогорскаяи Тамара Кокова.

Я спросил у Музы:

– Ты почему своего Юматована вернисаж не взяла?

– Жора с Женей Шутовымс утра крепко сидят у меня на кухне, им не до выставок, они уже навернисажились, – смеясь, ответила она.

Подошли и мои друзья: художник Михаил Ромадин с женой Витой Духиной, мы поздоровались.

– Ты что? Окончательно перешел в живописцы? – спросил Миша, внимательно разглядывая картину.

– Отдаться полностью живописи пока не получается. Я продолжаю работать в кино, тебе хорошо знакомо, как трудно совмещать все разом, ведь ты работаешь и в кино, и в книжной графике, пишешь картины.

– У тебя получилось, продолжай, старина!

В разговор вмешалась Вита:

– Мы недавно с Володей и Тамарой Логиновой работали на одном фильме.

Я понял, что она имеет в виду двухсерийную картину «Восход над Гангом», где они снялась в небольших ролях. Мы вспомнили других актеров, работавших с нами: Владимира Басова, Валентину Титову, Игоря Дмитриеваи, конечно, режиссера Латифа Файзиева.

Миша, взяв Виту под руку, сказал:

– Мы идем дальше, в раздел театра и кино, приходите и вы посмотреть на мои работы. Не прощаемся.

Когда морские офицеры ушли и Бут остался один, он подошел к нашей группе, поздоровался и представился:

– Николай Бут, автор картины «Герои Аджимушкая». Руководитель студии имени Грекова.

Он расцеловал дамам руки, заглядываясь на Тамару:

– Я хорошо знаю вас по ролям в фильмах, особенно мне запомнилась «Тревожная молодость». Там вы совсем юная, но мало изменились с тех пор.

Тамара засмеялась:

– Спасибо за комплимент, я уже давно не девочка, но это приятно слышать.

Бут повернулся к моей картине.

– Я думал, что ее написал наш «грековец», и очень удивился, прочитав незнакомую мне фамилию, ведь я как руководитель знаю всех свои студийцев. Очень интересное решение, тревожный колорит и острая композиция, мне нравится, поздравляю.

Мы подошли к его картине «Герои Аджимушкая». Тамара похвалила художника, а я добавил:

– Недавно в Ялте, на съемках фильма я имел честь посмотреть вашу персональную выставку в залах Ливадийского дворца. Особенно поразили меня образы молодых матросов и офицеров, написанных широко, прямо с натуры. И вот удача, сегодня познакомился с автором, да еще наши картины оказались рядом.

Решили отметить наше знакомство в кафе, на антресолях Манежа. На прощание мы обменялись визитными карточками.

Искусствовед Светлана Червонная писала о картине «Проводы»: «…Острое чувство тревоги, горечи, печали, с высоким мастерством выявлено средствами своеобразной панорамной живописи: в характере осеннего пейзажа, в состоянии светлого, но не солнечного дня, в ритмах линий, в красках, в соотношениях людских масс… Художник силой своего таланта поведал горькую правду о том времени, когда из черных репродукторов звучал скорбный голос диктора, сообщавший об оставленных врагу городах и селах…»

Годом раньше, в 1977 году, в преддверии праздника 60-летия Октября, я был прикомандирован в группу художников-постановщиков, которую возглавил Валерий Левинталь, для участия в концерте в Кремлевском Дворце Съездов. Мне выписали пропуск в КДС, куда я каждый день, с десяти утра и до пяти вечера, в течение сорока дней, приходил на репетиции и занимался своими художническими обязанностями. Главным режиссером-постановщиком грандиозного праздничного зрелища был Народный артист СССР Игорь Моисеев. Работать рядом с мастером такого масштаба мне довелось впервые, и я увидел весь творческий процесс изнутри. Подчинить своей воле тысячный коллектив артистов, начиная от балета, вокала, хора, музыкантов, драматических актеров, цирковых акробатов, танцовщиков ансамблей, приехавших из всех республик страны, было невероятно трудно. У каждого артиста свой характер, свой нрав, и справиться с этим мог только сильный человек, одержимый, обладающий высокой культурой и талантом. Художником-костюмером концерта была Нонна Федоровская, дочь знаменитого Федора Федоровского, много лет проработавшего в Большом театре, и создавшего художественное оформление оперных спектаклей, ставших классикой русского декорационного искусства: «Борис Годунов», «Князь Игорь», «Хаванщина», «Садко». Он же являлся и автором первых звезд на башнях Московского Кремля. Мне было радостно встретить здесь Нонну Федоровну, близкую подругу Тамары Логиновой, ставшей и моим другом. Мы часто бывали в гостях у Нонны Федоровны в знаменитом доме Большого театра, на улице Неждановой. В квартире витал дух подлинного искусства. Коллекция произведений могла бы украсить любой музей: эскизы ее отца, картины Константина Коровина, Бориса Кустодиева, Александра Головина, Михаила Врубеля, множество эскизов костюмов к оперным постановкам Большого театра, фотографии с дарственными надписями великих певцов: Дормидонта Михайлова, Лемешева, Козловского, Валерии Барсовой – одним словом, это было больше похоже на музей-квартиру. За чашкой чая Нонна Федоровна рассказывала много интересных историй, каждая из которых могла бы украсить мемуары об эпохе Большого театра. Федор Федоровский привел дочь в театр еще девочкой. Позже она стала поводырем слепнувшего отца, была у него ассистентом, вникая во все тонкости декорационного искусства, реквизита, костюмов и аксессуаров. Она рассказывала: