Текст книги "Обнаженная модель"

Автор книги: Владимир Артыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

– Опоздай еще немного, и было бы уже поздно.

Почти месяц я пролежал после операции. Вернулся в Ашхабад совершенно опустошенным. Теперь я все время проводил у постели больной мамы, которая лежала в больнице с переломом шейки бедра, сменяя дежурство Сони, Майи, Вики и Аи – первой, самой старшей внучки моей мамы, дочери Жени и Баки Кербабаева.

Мама сломала шейку бедра, когда лежала в больнице с инфарктом. Как-то ночью она решила самостоятельно встать с кровати и упала. Она стала совершенно беспомощной, и мы ухаживали за ней, аккуратно поворачивали ее, стараясь спасти от пролежней, меняли постельное белье и все то, что необходимо при полной беспомощности девяностолетней женщины. Мама ушла из жизни ровно через пять лет после смерти отца, также на 90-м году. Ее похоронили в семейном некрополе рядом с мужем и дочерью, Женей Кербабаевой.

От всего пережитого я был очень ослаб и заболел тяжелой формой пневмонии, которая никак не поддавалась лечению. Пролежав больше месяца в больнице, я был готов на все, лишь бы поправиться и встать на ноги. Теперь меня навещали и дежурили у кровати Майя, Вика и Соня. В больнице главврач испытала на мне новое американское лекарство, спросив, конечно, моего согласия. Она сказала:

– Мне подарили это лекарство американские врачи. Это новый очень сильный антибиотик, его применяют в военных госпиталях Штатов. Я еще никому не пользовала это лекарство, берегу для себя.

И произошло чудо: уже на третий день приема этого препарата мне стало лучше, а через десять дней меня выписали из больницы. Я настолько ослаб, что шел, качаясь из стороны в сторону, смеясь, что иду, словно по палубе своего тральщика. Костюмы висели на мне как на вешалке. Первое время я не мог сосредоточиться ни на чем, не говоря уже о работе. Сидел в мастерской и часами тупо смотрел на чистый белый квадрат холста, но сил что-то делать не было. Душа рвалась, а тело не позволяло.

Шел развал советской империи. Закупки картин государством прекратились, о договорах и речи не могло быть, каждый художник выживал, как мог. Я написал для больницы, по просьбе главврача, две большие картины, которые и до сих пор украшают стены холла. Естественно, оплата за эти работы была чисто символической, да еще галопировала инфляция. Но я был доволен и этим мизерным гонораром.

Как-то, ко мне в мастерскую зашел Иззат Клычев, академик, Народный художник СССР.

– Здравствуй, Володя, я рад, что ты поправился, ты так долго болел. Я пришел предложить тебе один заказ – написать картины для очень солидного учреждения.

– Спасибо, Иззат, я действительно готов взяться за любую работу.

– Хочу порадовать, что это чисто творческий заказ, и в наше время грех отказываться от такого предложения. Да и тебе пора прийти в себя после всего, что ты пережил. Ну, раз ты согласен, то завтра в десять часов утра к тебе придет заказчик. Жди высокого гостя. Это российский посол в Туркмении Вадим Георгиевич Черепов.

– Ничего себе, – сказал я, – вот так просто, посол России придет ко мне в мастерскую?

– Не придет, конечно, а приедет, и даже не один, а с супругой. Ты приберись немного, приведи себя в порядок. Для начала я зайду вместе с ними, познакомлю, а потом оставлю вас. Дальше вы уж сами договаривайтесь.

К назначенному времени мы с Иззатом Назаровичем вышли встретить гостей. К подъезду дома художников подкатил черный лимузин с российским флажком. Из машины вышли посол и его супруга. Иззат представил меня им, и мы прошли по коридору в мою мастерскую, в которой я накануне прибрался и накрыл стол, поставив фрукты, шампанское и бутылочку коньяка. Гости осмотрелись. Вадим Георгиевич оказался человеком общительным, рассказал, что до Туркмении работал в посольстве Индии, поэтому жара ему привычна, она его не пугает. В отличие от большой влажности воздуха в Индии, здесь ему легче дышится, поскольку воздух сухой, жара не так чувствуется и климат гораздо лучше. Мы выпили коньячку, Иззат отказался, сославшись на здоровье, попрощался и ушел. Вадим Георгиевич начал рассказывать о семье:

– Наталья Григорьевна, моя супруга, в некотором роде художница, она увлекается фотографией, и уже успела снять несколько удачных туркменских пейзажей. В Индии она также много снимала и сделала персональную выставку своих фото, мечтает и здесь выставиться. Она очень любит снимать дикорастущие цветы, кустарники, выхватывая крупным планом детали экзотических растений. Она даже ухитрилась снять куст верблюжьей колючки во время цветения, а также саксаул, перевитые ветки которого похожи на абстрактную скульптуру из дерева.

– Неужели, Вадим, – удивилась Наталья Григорьевна, – ты видишь в моих работах авангард? Мне так понравилось в Туркмении, что я уже сделала, на мой взгляд, несколько удачных кадров. Надеюсь показать их на моей персональной выставке. Наша дочь, она живет в Москве, профессиональный художник, занимается ландшафтным дизайном и очень любит свою работу.

Наталья Григорьевна стала внимательно смотреть на картины, развешенные на стенах, а мы с Вадимом Георгиевичем продолжили разговор:

– Теперь, когда Туркменистан стал самостоятельным государством, и российскому посольству выделили прекрасное здание, мне бы хотелось украсить залы и кабинеты посольства картинами, – сказал он.

– Да, это здание мне хорошо знакомо, мне приходилось бывать в нем. Когда-то его построили специально к визиту в Туркмению лидера Индии Джавахарлала Неру. Позже, в нем жил Никита Сергеевич Хрущев со своей свитой, когда посетил Туркмению. После его визита этот дом ашхабадцы так и называют – «дом Хрущева».

Вадим Георгиевич заговорил о том, какие картины он хотел бы видеть на стенах посольства:

– Надо оформить интерьеры так, чтобы это было на уровне посольства России в Туркменистане. Зал приемов украсить картинами, в которых отражалась бы тема дружественных исторических связей Туркменистана и России. Иззат Назарович подарил мне альбом «Художники Туркменистана». Я внимательно рассмотрел его, и мне понравились ваши работы. Если вы не возражаете, мы заключим с вами договор на создание четырех картин для зала приемов, а также в мой кабинет, и столовую. Я понимаю, что написать столько произведений в короткий срок – большая нагрузка для художника, это займет много времени, поэтому предлагаю сначала написать картины для зала приемов, а в дальнейшем – для кабинета и столовой. Художник Дурды Байрамов уже пишет два натюрморта, но нужен еще один. Байрамов говорил о вас очень хорошо, сказал, что вы любите писать картины на историческую тему, а также пейзажи и натюрморты. Картины для кабинета и столовой подождут, сначала надо решить вопрос в залом приемов. Это – главное место в посольстве. Я не хочу навязывать вам тематику картин, вы сами обдумайте и решите, что вам хотелось бы написать.

– Мне близка тема дружественных связей наших народов. Вы, по-видимому, обратили внимание, когда смотрели альбом, что, большинство моих работ именно об этом. Я предлагаю написать картину о первой миссии двух российских кораблей, прибывших к Каспийским берегам Туркмении под командованием Федора Ивановича Соймонова. Это XVIII век. Экспедицию снарядил сам Петр Великий для создания точной географической карты всего побережья Каспия. Как видите, это сугубо мирный визит. Надо сказать, что Соймонов трижды бросал якорь у туркменских берегов, и до сих пор в районе Красноводскаесть бухта его имени.

Вадим Георгиевич с восторгом встретил мое предложение:

– Владимир, вы озвучили то, о чем я думал. А что вы собираетесь написать для столовой и кабинета, я бы хотел узнать сейчас, чтобы заранее обговорить сумму всего гонорара.

– Для кабинета – пейзаж Ленинграда. Наталья Григорьевна успела рассказать, что вы коренной ленинградец. А я учился там и служил на Балтике. Так что Питер хорошо знаю, а вам будет приятно сидеть в кабинете и любоваться видами Невы и Адмиралтейства.

Вадим Георгиевич одобрительно улыбнулся. А я продолжал:

– Вторую картину надо связать с эпохой Петра Великого. Российский император принимает на петербургской верфи первого народного посла Ходжа Непеса и передает ему свиток с грамотой о покровительстве Российской империей прикаспийским туркменам.

– Мне известен этот факт, – сказал Вадим Георгиевич, – но он отражен в исторической литературе по-разному, и в нем присутствует немало вымысла. Тем не менее, Ходжа Непес действительно встречался с Петром Великим, это факт.

Вадим Георгиевич, предлагаю вам сюжет третьей картины:

– В XIX веке русский генерал Столетовосновал на Каспии Красноводск и был первым генерал-губернатором этого приморского города. Предлагаю изобразить в картине Столетова, беседующего с ханом прикаспийских туркмен на фоне моря, где идет русский фрегат под белыми парусами и Андреевским флагом. Думаю, что тема третьей картины подойдет для зала приемов.

– Подходит, мне нравится, – сказал посол, – и мы подняли рюмочки с коньяком.

– Я думаю, Вадим Георгиевич, натюрморты для столовой должны быть написаны рукой одного художника, моего друга Дурды Байрамова, он прекрасный колорист, и его работы украсят столовую посольства.

– Согласен, Владимир. А теперь давай перейдем на – «ты», – предложил посол и поднял рюмку.

– Хорошо, Вадим, – я тоже поднял рюмку.

Наталья Григорьевна, смеясь, подняла свой бокал с шампанским и сказала:

– Я тоже присоединяюсь, Володя, зовите меня, просто, Натальей.

Мы содвинули бокалы. Заказ я выполнил, картины украсили интерьер Российского посольства в Туркменистане.

Работа для посольства оказалось переломным моментом в жизненной полосе моих больших потерь, болезней и горестей. Началось душевное выздоровление. А вскоре я получил приглашение на тридцати серийный публицистический фильм «Праведный путь».

Глава 31

Я не мог еще до конца оправиться после пережитых страданий и находился в подвешенном состоянии. Наташа Тедженова, жена скульптора Джума Дурды достала мне заказ для банка на две картины. Прежде она работала на киностудии звукооператором, и я иногда приглашал ее на запись киножурнала «Советский Туркменистан», когда мне поручали быть режиссером очередного выпуска. Начавшаяся перестройка привела к большому сокращению штатов на киностудии, но она нашла себя в новом интересном деле, став дилером, помогая художникам находить заказы на картины и скульптуры.

Однажды рано утром меня разбудила Мая, сказав, что из Москвы звонит режиссер Азизбаев. Я взял трубку:

– Привет, Иосиф. Что случилось? У нас еще только шесть утра.

– Володя, здравствуй, извини, что разбудил тебя. Я звоню по срочному делу.

– Слушаю, Иос.

– Говорю вкратце. На киностудии АКВОзапускается многосерийная картина под названием «Праведный путь» о мусульманах Советского Союза.

– Я понял, что запускается очередной сериал, а что такое АКВО впервые слышу.

– Неудивительно. Студия отпочковалась недавно от Мосфильма и стала самостоятельным хозрасчетным объединением под названием «Континент». Возглавляет кинокомпанию Владимир Коваленко.

– Спасибо, что познакомил с новой студией, буду знать. С Володей Коваленко и его братом Юройя знаком. Передай им привет. Ну, и что дальше?

– Володя, твой покорный слуга утвержден художественным руководителем всех тридцати серий фильма, то есть режиссером-постановщиком всего сериала. Я приглашаю тебя принять участие в создании этой эпопеи в качестве главного художника всех серий, кроме того, еще и автором, режиссером в двух сериях из тридцати. Эти две серии будут о мусульманах Туркмении. Кроме тебя будет еще четырнадцать режиссеров от каждого региона нашей страны. Только, пожалуйста, поторопись, заказчик строго ограничил время, а тебе еще предстоит написать сценарий к своим двум сериям и сделать эскизы комбинированных кадров всего сериала. Если ты согласен, в ближайшие три дня жду тебя в Москве.

– Иос, прими мои поздравления с запуском фильма. Конечно, я согласен, и постараюсь завтра же вылететь.

– Спасибо, Володя, я был уверен, что ты не откажешь старому другу. Сообщи рейс, я тебя встречу. Мои телефоны ты знаешь.

Перед тем, как улететь в Москву я заскочил в русский театр, чтобы попрощаться с друзьями, прежде всего с Ренатом Исмаиловым.

– Володя, как хорошо, что ты пришел. У меня к тебе есть маленькое поручение. Дело в том, что родители Лёни Филатовапохоронены в Ашхабаде. Год назад, когда я был в Москве, Лёня дал мне деньги на памятник для родителей, я его просьбу выполнил.

С этими словами Ренат протянул мне фотографию с изображением двух вертикальных надгробных плит из мраморной крошки с высеченными золотом именами. Потом достал из ящика письменного стола два томика своих стихов.

– Только что получил тираж из типографии. Передай один экземпляр Лёне Филатову, второй – для тебя. Оба томика с моим автографом. Записки для Лёни не будет, я ему уже отправил почтой подробное письмо. Расскажешь о нашем житье бытие в период перестройки, со всеми подробностями. Нам тяжело, думаю, и им не легче.

Не успев прилететь в Москву и отметить нашу встречу с Азизбаевым, как второй режиссер фильма Зоя Шведова, она же по совместительству супруга Иосифа, тут же заявила:

– Володя, не расслабляйся, мы с тобой завтра вылетаем в Душанбе. Там ты напишешь сценарий к своим двум сериям, там же и заключим с тобой договор.

– Зоя, а почему в Душанбе, разве нельзя сделать это в Москве? Зачем мотаться в такую даль?

– Пока ты будешь писать сценарий, я закончу свои дела, поскольку еще числюсь на Таджикской студии и мне надо отчитаться за предыдущую картину, на которой я была директором. Надо подчистить финансовые хвосты. На студии можно быстро отпечатать сценарий, который ты напишешь, и получишь гонорар за него. Мне еще надо договориться по поводу кинотехники для нашего фильма, там ее можно заказать гораздо дешевле, чем в Москве, а также пригласить работников второго звена. Я должна уладить свои личные дела, связанные с переездом в Россию. Володя, у тебя в Душанбе столько друзей, представь, какая это будет встреча! Ты же отработал на студии с десяток фильмов.

– Если быть точным, то восемь, а это с десяток лет. Я возьму оператором для своих серий Анварчика Мансуроваили Витю Мирзояна, кто из них окажется свободным, – уточнил я.

– Думаю, что сейчас там все в простое, – усмехнулась Зоя, – но я уже позаботилась о твоих двух сериях. Оператора берем москвича с Центральной студии документальных фильмовЮру Голубева. Мы летим в Душанбе ненадолго, только улажу дела и возьму расчет на таджикской киностудии. Возможно, мы и в Москву вернемся вместе.

Прилетев в Душанбе, мы сразу направились на киностудию. От некогда роскошного сада, утопавшего в зелени платанов, фруктовых деревьев, раскидистых финиковых пальм, журчащих арыков, цветущего розария, беседок, увитых виноградными лозами, я увидел полное запустение. Часть вековых платанов была вырублена, ухоженные дорожки усыпаны окурками и мусором, арыки пересохли. Само здание управления киностудии обветшало, штукатурка местами осыпалась, некогда сверкающие стекла окон заколочены кусками фанеры и ржавого железа. Светильники частично разбиты, и из них торчали пустые патроны. Я стоял в оцепенении, пока не увидел женщину, идущую в мою сторону и широко улыбающуюся. Яркое пятно ее фигуры явно не вписывалось в окружающее унылое пространство. Эта женщина произвела на меня впечатление манекенщицы, идущей по подиуму. Ее платье с глубоким вырезом обтягивало фигуру, каштановые волосы сверкали серебряными всполохами под седину. Полные губы выкрашены перламутровой фиолетовой помадой с блесками, а большие карие глаза обрамляли густо накрашенные длинные загнутые ресницы. Шею украшали большие сплетенные нити жемчуга, на запястьях рук – увесистые браслеты, длинные пальцы унизаны перстнями.

– Что, не узнал меня, Артыков? – Сказала она, одарив меня голливудской, белозубой улыбкой.

– Рита Касымова! Как не узнать первую красавицу и первую женщину-режиссера «Таджикфильма».

– Ошибаешься, Володенька, я уже не работаю на студии «Таджикфильм», все, я теперь на «Беларусьфильме».

Мы обнялись. Рассказав ей о цели своего кратковременного приезда в Душанбе, спросил:

– Рита, тогда что в Душанбе делает минчанка?

– Продаю мамину квартиру и на эти деньги куплю себе жилье в Минске. Меня неплохо приняли в Белоруссии, в ближайшее время я запускаюсь в подготовительный период игровой картины. Извини, мне пора, у меня много дел, да и у тебя тоже. Надеюсь, до отъезда еще увидимся.

Мой приезд обмыли в операторском цехе. Анвар Мансуров накрыл стол, пришли режиссеры Анвар Тураев, Сухбат Хамидов, художник Хусейн Бакаев, ассистент режиссера Алик Мирзалиев. Набралось порядочно народу. В самый разгар мужского застолья пришла Зоя Шведова:

– Мальчики, я забираю Артыкова, ему надо писать сценарий.

Все стали приглашать Зою к столу, разделить трапезу:

– Зоя, если не выпьешь рюмочку, Володю не отпустим.

Анвар Мансуров предложил тост:

– Зоя, давай выпьем за тех, кто не с нами, за твоего мужа Иосифа.

Все дружно подняли стаканы, и Зое пришлось выпить с нами.

Мы поднялись на второй этаж, Зоя открыла дверь в крошечную редакторскую комнату с одним окошком и маленьким письменным столом, на котором стоял телефон, лежала стопка писчей бумаги и набор ручек в стакане.

– Зоя, мне эта комнатка очень знакома, за этим столом сидел мой друг, бывший матрос тихоокеанского флота, а позже киновед и редактор, Сайфи Джурабаев. Правда, тогда мы за этим столом частенько сидели не со стопкой бумаг, а за рюмочкой чая, – вздохнул я, – а где он сейчас?

– Он и директор студии Хамидов теперь работают на телевидении. Все я про вас знаю, – сказала Зоя, – и про Сайфуло и про ваши посиделки. А теперь займись делом, садись писать, я тебя закрываю на ключ, на стук никому не отвечай, иначе дружки не дадут работать. Через каждый час буду заходить к тебе, забирать готовые листки сценария и отдавать печатать на машинку. А теперь, за работу.

Зоя ушла, закрыв дверь на ключ. Углубившись в работу над сценарием, я не заметил, как Зоя забрала первую стопку готового сценария, сказав:

– Через час зайду еще.

Когда она появилась с уже отпечатанной на машинке рукописью, прошло пять часов.

– Володя, молодец, не только мне, но и Гале, нашему очень требовательному редактору понравился твой сценарий. Она жаждет поближе познакомиться с тобой, и просила передать, что на завтра приглашает нас к себе домой в гости. Между прочим, живет Галя одна. Если засидимся, ты можешь остаться ночевать у нее, чтобы утром рано уехать прямо в аэропорт. Билет я уже купила. Ты полетишь один, а я еще несколько дней побуду в Душанбе.

– А кто меня в Москве встретит? – спросил я.

– Здесь тебя проводит Галя, а в Москве встретит директор нашего фильма Лариса Элкснис. Передаю тебя из одних женских рук в другие.

– Да, как в сказке, одна фея провожает, другая встречает.

– Поставь в конце сценария свой автограф и бегом в кассу за гонораром, там тебя уже ждут. Потом обязательно заскочи в соседнюю комнату, я тебя познакомлю с Галей, она тебе понравится, красивая женщина, брюнетка с голубыми глазами. Вечером мы соберемся у нее.

Улетая из Душанбе, поднявшись на трап самолета, я оглянулся на старенький аэропорт, который столько раз встречал и провожал меня. Я с грустью почувствовал, что никогда больше не прилечу в этот солнечный город, не встречу больше своих гостеприимных друзей, относившихся ко мне как родному. Я подумал, что большой кусок моей творческой жизни остался здесь навсегда.

Глава 32

Сидя в самолете, летящем рейсом Душанбе-Москва, по своей давней привычке, которая помогает скоротать время, я предался воспоминаниям. В памяти всплыло, что мне не раз пришлось сталкиваться с творческими объединениями, работа в которых не принесла мне ничего хорошего. А не ждет ли меня опять разочарование в объединении «АКТЕР КИНО».

На московской киностудии им. М. Горькогорешением Госкино СССРв 1989 году было создано экспериментальное творческо-производственное объединение «АКТЕР КИНО». Художественным руководителем объединения стал народный артист СССР, Герой Социалистического Труда Вячеслав Тихонов. Генеральным директором назначили известного киноартиста Юрия Чекулаева. Он то и пригласил меня войти в штат этого объединения:

– Володя, в нашем «АКТЕР КИНО» собрались отличные ребята. Мы уже сняли первую картину с названием «Живая мишень». Там отработали три Саши – Пороховщиков, Абдулов, Фатюшин, а также Игорь Кваша. Фильм получился. Не хотел бы ты поработать с нами? Твои друзья, оператор Володя Архангельскийи художник Валентин Коновалов, хорошо отзывались о тебе. Я сказал им, что тоже давно знаком с тобой, и даже работал в одной съемочной группе фильма «Ураган в долине», где мы и подружились. Если ты не возражаешь, я переговорю с Тихоновым. Я знаю, что ты свободный художник и работаешь только по приглашению, но времена переменились, и возможность войти в штат это своеобразная гарантия быть востребованным в наше трудное время. Если ты получишь интересное, выгодное для себя предложение со стороны, ради Бога, ты можешь отработать на любой студии, оставаясь у нас в штате. Заранее могу сказать, что Слава Тихонов возражать против твоей кандидатуры не будет. Сейчас запускаем в производство новую картину, где в главной роли Анечка Тихонова, дочь Славы. Она не только хорошая актриса, но и разбирается в производственных делах, со временем, думаю, из нее получится толковый продюсер. Если ты согласен поработать у нас, то сразу поедем в Ялту на выбор натуры. Заодно, пока вода теплая отснимем эпизод купания Ани в море.

Так я вошел в объединение «АКТЕР КИНО». Узнав об этом, Володя Архангельский тут же сказал:

– Надо это дело обмыть. Я только что встретил в коридоре главного корпуса Лешу Чардынина, он мне сказал, что ему из Риги прислали увесистый брикет копченых миног. Ты пробовал их?

– Нет, вот когда я служил матросом на Балтийском флоте, тогда ел угрей. Эстонские рыбаки подходили к нашему тральщику на шлюпках, интендант корабля обменивал говяжью тушенку, и макароны на угрей, свежих, только что выловленных. Кок на камбузе жарил их на противне в собственном соку, это было объедение. А спирт, который получали наши водолазы, для промывания шланг-сигнала был очень кстати, – вспомнил я.

– Нет, жареный толстый угорь – это одно, а копченые миноги похожи на тоненькие черные змейки – совсем другое. Я ел и то и другое. Трудно сказать, что вкуснее, но надо попробовать. Пойдем к Лехе. Заодно обмоем твое назначение, – сказал Архангельский.

– Хорошо, Володя, но не могу же я идти с пустыми руками обмывать собственное назначение, сначала сбегаю в магазин, – ответил я.

Мы купили бутылку, закуски и пошли к Чардынину.

Постучали в дверь операторской кабины с табличкой на двери «Оператор А. Чардынин», расположенной на первом этаже. Алексей обрадовался нашему приходу. Он открыл шкафчик, и, просунув руку за стопку с коробками кинопленки, вытащил бутылку « Столичной».

– Заначка пригодилась, – улыбнулся Алексей.

– Артыков теперь в штате у Тихонова, так что есть повод выпить, – сказал Архангельский, потирая руки.

Леша посмотрел на меня:

– Надоели свободные хлеба? Решил стать штатным художником, рискованное это дело. А я мечтаю нигде не состоять. Все равно, поздравляю тебя, Володя, – и он пожал мне руку.

Он начал разворачивать большой целлофановый брикет, в котором лежали спрессованные черные змейки миног, источавшие божественный запах домашнего копчения. Архангельский в это время нарезал крупными ломтями большой батон белого хлеба, следом откупорил бутылки жигулевского пива, ловко орудуя тыльной стороной ножа. Потом разлил по стаканам водку.

– За нового члена объединения «АКТЕР КИНО», – произнес Чардынин, и мы сдвинули стаканы.

Начался оживленный разговор, пошли воспоминания и, как всегда бывает в мужской компании, стали говорить о женщинах. Я знал, что Леша Чардынин был мужем Ларисы Лужиной, они поженились сразу после окончания ВГИКа. Их брак продлился несколько лет. К тому времени Лариса уже снялась в таких популярных фильмах как «На семи ветрах», «Тишина», «Большая руда», «Вертикаль», и стала признанной актрисой, ее приглашали сниматься и за рубеж.

Потягивая пиво и наслаждаясь изысканным вкусом миног, мне вспомнилось, как я еще студентом познакомился с Ларисой Лужиной.

В музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина у меня проходили занятия по рисунку и живописи. Я выбрал себе местечко у входа в Итальянский дворик и писал этюд, в композицию которого входили: кусок красного гранитного пола, в котором отражалась беломраморная cтатуя Давида, сама скульптура, донателловская конная статуя Гаттамелата и кусок мраморной лестницы, ведущей на второй этаж. Напротив меня, расположившись на маленьком раскладном стульчике прямо у ног Давида, писал этюд мой однокурсник Ваня Тартынский, Это был мой последний сеанс в Итальянском дворике, поскольку я считал эту работу уже законченной. Преподаватель живописи Сергей Михайлович Каманин, обходя студентов, посмотрел и на мой этюд через дырочку своего кулачка, сделал два шага назад, вновь приблизился к этюду, широко развел руками и сказал:

– Ну что ж, цветисто. Мазок пластичный, хватит, а то замусолишь, завтра начинай новый этюд в Фаюмском зале, – погрозил пальцем, тряхнув головой, отбросил седую прядь со лба и добавил:

– Не опаздывай, а то взяли за моду, приходить на полчаса позже преподавателя, не годиться, – как всегда слегка окая, сделал замечание Каманин и направился к Тартынскому.

После слов Каманина я стал складывать кисти в этюдник. Вдруг я заметил, что Ваня Тартынский украдкой подает мне знаки, жестикулируя рукой и давая понять, что за моей спиной кто-то стоит. Я слегка покосился и увидел красивые женские ноги. Подняв взгляд выше, увидел девушку, которая приветливо улыбнулась и сказала:

– Извините, пожалуйста, я наблюдала за вашей работой, я сейчас отойду.

Я поднялся, пораженный ее красотой:

– На сегодня я свою работу закончил и если вы не возражаете, мы можем погулять по залам. Могу быть вашим гидом. Этот музей я знаю с детства.

– Лариса, – она подала руку.

– Володя, – сказал я, слегка пожав теплую ладонь девушки.

Потом я подошел к Ване с просьбой, чтобы он захватил мой этюдник и холст, когда будет уходить. Наш художнический скарб хранился тут же в музее, в отведенной для нас комнатке. Мы с Ларисой прошли по залу французских импрессионистов, где она долго стояла около ренуаровской актрисы Самари.

– Я тоже мечтаю стать профессиональной актрисой, – сказала она.

– Завтра я уезжаю, а на днях у меня были кинопробы у режиссера Лукована студии Горького. Увы, меня не утвердили. Но сегодня утром я случайно встретилась с режиссером Герасимовымв коридоре студии. Он остановил меня и спросил, кто я и откуда, что делаю на студии. Я подробно ему рассказала, что не прошла на роль и уезжаю домой в Таллин.

– Я так мечтала сниматься в кино, но не получилось, – сказала я Герасимову.

– Я уже набрал актерский курс этого года, – ответил он, – но зимняя сессия после первого семестра покажет, кто на что способен. Возможно, будет отсев, и тогда я жду вас, и, если на моем курсе места освободятся, я заберу вас к себе, – твердо сказал Сергей Аполлинариевич.

– Я подумала, что маститый режиссер просто успокаивает меня, но мне было приятно его внимание, – вздохнула Лариса.

– Такой мастер, как Герасимов, шутить не будет, у тебя есть шанс, ты должна обязательно зимой приехать и пройти у него пробу, – с уверенностью сказал я.

– Володя, ты так считаешь?

– Да! Очевидно, что ты ему понравилась, а это уже девяносто девять процентов успеха. Я тебе советую обязательно приехать. Все будет хорошо, ты прелесть, такие девушки большая редкость, – восторженно произнес я.

Выйдя из музея, мы долго гуляли по Москве. Я рассказал, что матросом служил в Таллине, и ее город мне хорошо знаком, что наш корабль стоял в Минной гавани, иногда – в Купеческой, а на танцы мы ходили в Мари клуб, во дворец кондитерской фабрики «Калев», где моряки-балтийцы были шефами и дружили с работницами.

– Ну надо же, я работала на этой кондитерской фабрике, с тех пор терпеть не могу зефир и прочую пастилу, – засмеялась она, – я тоже бегала на танцы в этот клуб.

– Лариса, к сожалению, я тебя тогда не встретил, иначе такую красивую девушку я бы непременно запомнил.

Прогуляв по Москве до позднего вечера, мы с удовольствием выпили мутный кофе в бумажных стаканчиках и съели бутерброды с засохшим сыром в буфете Рижского вокзала.

Я посадил Ларису на поезд Москва-Таллин, увозивший ее домой, и еще долго стоял на перроне.

Лариса Лужина приехала в Москву зимой и была зачислена на курс Сергея Аполлинариевича Герасимова во ВГИК. Наша дружба продолжилась, хотя виделись мы очень редко, Лариса сразу была востребована в кинематографе и подолгу отлучалась в киноэкспедициях.

Прошло много лет. Я работал в своей ашхабадской мастерской. На мольберте стоял большой холст, который я готовил к республиканской выставке. В дверь постучали, и на пороге показалась запыхавшаяся секретарша Союза художников.

– Володя, пойдемте быстрее в Правление, вам звонит кинорежиссер Нарлиев, он ждет у телефона.

Мы пересекли двор и вошли в здание Союза художников, находившийся на первом этаже выставочного зала.

– Алло, здравствуй, Хаджа. Что случилось?

– Привет, Володя. Как хорошо, что ты в Ашхабаде! Приехала очаровательная киноартистка, ее пригласили в Туркмению для встречи со зрителями. Это по линии Бюро пропаганды советского киноискусства. Я предложил ей показать достопримечательности города, естественно, предоставив свою «Волгу». И знаешь, что эта очаровательная, всеми нами любимая артистка ответила мне на это: «Изо всех достопримечательностей Ашхабада мне хотелось бы повидать Володю Артыкова, моего давнего друга.»

– И кто же эта очаровательная артистка, интересующаяся мною, – спрашиваю я Нарлиева.

– Лариса Лужина, – отвечает он.

– Дай, пожалуйста, ей трубку, Ходжа, если она рядом, – попросил я.

– Здравствуй, Володя, – раздался знакомый голос.

– Здравствуй, Ларочка, с приездом. Конечно, мы встретимся. Когда и куда за тобой заехать? – спросил я.

– Я сама приеду, мне любезно предоставили машину и шофера. Завтра с утра я заеду за тобой. Ты где будешь? – спросила Лариса.

– Завтра в десять у нас собирается секция живописи Союза художников. Ты подъезжай туда и подходи прямо к стеклянной стене дома. Я обязательно должен хотя бы показаться на заседании. Как только я увижу тебя, тут же выйду. Машину отпусти, будем ездить на моей, – добавил я.

– Очень хорошо. Ты сможешь показать мне знаменитую ашхабадскую толкучку? Я мечтаю побывать там, потому что наслышана о ней от наших актрис театра киноактера.