Текст книги "Обнаженная модель"

Автор книги: Владимир Артыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Однажды, сидя у себя в номере и обсуждая с Латифом следующий съемочный день, услышали стук в дверь. Вбежал взволнованный директор картины, в левой руке он держал старомодный кожаный портфель, а правой вытирал платком пот с лица. Анвар протянул ему полстакана минеральной воды.

– Выпейте, шеф, – так мы звали нашего директора. Латиф вопросительно посмотрел на него.

– Я не знаю, что делать, эта индианка меня доконает. Я заранее купил ей обратный билет в Дели, согласно контракту. Завтра Коти должна улететь в Москву, а оттуда в Дели, и представьте себе, она мне только что заявила, что передумала лететь в Индию и требует от меня перезаказать билет из Москвы на Лондон. Видите ли, у ее английской подружки день рождения, вот и решила Коти лететь в Лондон, ей наплевать на наш контракт. Я ей говорю, что же вы мне раньше не сказали, неделю назад, когда я вам заказывал билет, а она мне отвечает, что тогда еще не знала о приглашении. Анвар, налей еще стаканчик минералки. Жара страшная, хуже, чем в Душанбе. Знала бы наша индийская кинозвезда, как у нас все это сложно: визы, паспорта, валюта. Что мне теперь делать, Латиф? Я же истратил валюту на билет в Дели, ведь каждая копейка на учете!

– Успокойся, шеф! Попробую позвонить в Госкино, посоветуюсь, как нам поступить в таком случае.

Латиф тут же дозвонился в Москву, в руководство Госкино. Мы все притихли в ожидании. После разговора он сказал грустно:

– Придется удовлетворять капиталистические замашки нашей зарубежной гостьи, так что выкручивайся, шеф, раскошеливайся, держи марку, ведь ты советский директор.

– А что сказали в руководстве Госкино? – дрожащим голосом спросил директор.

– Сказали, ужмитесь в расходах и исполните желание вашей индианки. Вот так прямо и сказали. Сами приглашали иностранку, сами и выкручивайтесь.

Директор глубоко вдохнул, схватился за голову, выпил еще минералки и ни слова не говоря, удалился в подавленном настроении.

– А теперь вернемся к планам работы на завтра, – сказал Латиф, беря в руки режиссерский сценарий.

История любви Виктора Соцкого и Коти Мирза продолжилась и после окончания съемок фильма. Через четыре года, в 1979 году я встретил его в Ленинграде, где принимал участие в съемках новой картины Латифа Файзиева « Служа отечеству». Виктор был приглашен на маленькую роль, видимо Латиф хотел материально помочь актеру, который долго находился в межкартинном простое. Мы обнялись и поцеловались, как старые добрые друзья. Я спросил о Мирче, о маме?

– С ними все в порядке.

– Ну, хорошо. Как сложились твои отношения с Коти? Вы поженились?

– Нет, я холост, как прежде, с Коти не получилось. Но она прилетала ко мне в Кишинев.

Виктор тяжело вздохнул и продолжил:

– Я принимал ее в нашем маленьком одноэтажном домике, где мы живем с мамой и братом. Мы с Мирчей занимаем одну комнатку, а в столовой спит мама. Окна дома выходят в палисадник в метре от земли. Вот в такие «хоромы» ко мне прилетела индийская кинозвезда. Мирча перешел в комнату к маме, а мы остались вдвоем. Жара, окно нараспашку и всю ночь за ними слышались шаги, которые то замирали, то возвращались обратно, и когда я выглядывал в окно, то там все время ходили два добрых молодца в штатском, они прислушивались и даже порой заглядывали в окно, как бы случайно. Видимо им было интересно знать, что делает советский киноартист и иностранка ночью, им очень хотелось услышать, о чем мы говорим. Они не знали, что мы с Коти не говорим на одном языке, они могли слышать только наши поцелуи и вздохи.

– Я представляю, какое разочарование они испытали, ведь поцелуи и вздохи к делу не пришьешь. А чем же кончилась вся эта история?

– Спустя некоторое время после ее отъезда меня вызвали на собеседование, пришлось описать подробно и поминутно ее пребывание у меня в гостях. Вскоре я был уволен из Кишиневского «Театра киноактера» по сокращению штатов. Следом под сокращение попал и Мирча. Так я стал советским безработным. Спасибо Латифу, поддержал меня, пригласил на эпизод в вашу картину.

Мы спустились в кафе «Дома кино» и продолжили разговор за чашкой кофе. Из распахнутых дверей соседней биллиардной доносились назойливые удары по шарам. Виктор сказал:

– Ты знаешь, Володя, обстановка у меня настолько невыносима, актерская карьера мне здесь не светит, поэтому надо заниматься чем-то другим.

– Витя, ты же прекрасный портной, элегантные брюки, которые ты мне пошил на картине «Восход над Гангом» я еще не сносил. Может быть, тебе серьезно заняться портняжным делом?

– Здесь не хочу, а там, за кордоном, я готов на любую работу.

Спустя несколько лет, в Москве в коридорах «Мосфильма» я увидел Мирча Соцкого. Мы обрадовались друг другу. Зашли в кафе в старом центральном корпусе, присели за столик.

– Мирча, как я рад тебя видеть. Сколько лет, сколько зим! Ты что, снимаешься здесь?

– Нет, Володя, приезжал на кинопробы, не прошел. – Он вздохнул. – С работой становится все трудней и трудней. Кто я? Тут такие таланты, как Володя Ивашовсидят без работы, – он махнул рукой. – Ну, а ты что делаешь?

– Монтирую свои две серии из тридцати, это на третьем этаже, в монтажной, заходи ко мне.

– А что за картина?

– Это тридцать серий публицистической картины «Праведный путь», о жизни мусульман на территории Советского Союза. Художественный руководитель и главный режиссер Юсуф Азизбаев, в ней я главный художник всех тридцати серий и автор-режиссер двух серий из тридцати. А всего на картине семнадцать режиссеров из разных республик. Сейчас заканчиваю монтаж, мне осталось еще подложить музыку и записать дикторский текст. Кстати, сегодня у меня ночная смена, пригласил читать на запись своего давнего друга, актера Виктора Филлипова. Стихи будет читать Нина Крачковская.

– Это та, полненькая, комедийная?

– Нет, наоборот – тоненькая. А полненькая Наталья, когда-то вышла замуж за брата тоненькой, за звукооператора Володю и взяла его фамилию. Так что теперь в кино две Крачковские: Нина и Наталья. Когда-то Нина успешно снималась, а сейчас в основном работает в дубляжном цехе. Сегодня ночью я их буду записывать, если у тебя будет время, приходи. После записи мы с Витей Филлиповым обязательно обмоем нашу с ним встречу, последний раз мы с ним работали на картине «Тайна предков». Так что жду тебя.

– Спасибо, Володя, не смогу, я сегодня возвращаюсь в Кишинев.

Мы помолчали.

– Какой тесный мир – кино. В комнате, где я работаю, почти все свои фильмы монтировал Владимир Басов.

– Надо же, какое совпадение, наш Басов из «Восхода над Гангом».

– Да, представь себе! Это рассказала мне монтажница Зина. Она на «Мосфильм» пришла еще в 1945 году, девочкой военных лет поступила в ФЗО при киностудии, из соседней деревни Потылиха, это было здесь в районе «Мосфильма». Представляешь, сколько тысяч километров кинопленки прошло через ее руки! Сейчас она на пенсии и подрабатывает по приглашению.

– А кто оператор в твоих сериях?

– Оператор у меня очень хороший, мне повезло. Он с центральной студии документальных фильмов, та, что в Лиховом переулке, Юрий Голубев. Это ас! Почти всю картину снял с рук. Стоит ему только сказать в чем суть кадра, как он тут же схватывает на лету и снимает, как будто видит моими глазами. Я тебе больше скажу, нам удалось снять эпизод ритуального мусульманского обрезания мальчика. Я с трудом уговорил муллу и отца малыша, чтобы позволили снять подробно весь процесс посвящения в ислам. Нам разрешили это сделать, но не в комнате, где все это будет происходить. Ничего, мы приспособились снять через открытое окно. Получилось классно! Ты понимаешь, насколько это редкий эпизод! Я его целиком вставил в картину. Что мы все говорим о моих делах, ты лучше расскажи про Виктора, где он и что с ним?

– Нет, Виктор не женился на Коти. Но, все-таки, осуществил свою мечту и уехал в Англию, занимается бизнесом. Живет, как белый человек, не то, что мы, пашем как негры.

Мы засмеялись. С тех пор я больше не видел Мирчу и ничего не слышал о Викторе Соцком.

Продолжилась моя дружба с Тамарой Логиновой. Она приехала на съемку в Ялту.

Мы решили жить вместе. Приближался бархатный сезон, туристов становилось все больше, жить в гостинице по тем временам нам было нельзя, мы были не расписаны, и по советским законам жить в одном номере нам категорически воспрещалось. Латиф предложил нам остановиться в Рыбачьем поселке у своих знакомых. Мы согласились, несмотря на отдаленность от места съемок. Сложности были в том, что на работу в Ялту и обратно мне надо было добираться на прибрежном теплоходе. На дорогу только в один конец уходило около двух часов. В шесть часов утра я отправлялся в Ялту, и где-то в шесть, семь часов вечера теплоход швартовался к причалу Рыбачьего, где меня всегда встречала Тамара. Мы хорошо устроились в доме председателя поселкового совета, симпатичного душевного, мощного человека, бывшего фронтовика Великой отечественной войны, и его жены, учительницы местной школы, и двух их детей, школьников младших классов. В этом доме частенько отдыхала актерская семья Василия Лановогои Ирины Купченкос детьми. Они уже уехали, и мы заняли две комнаты в доме с крошечным садиком, где росли три персиковые дерева. Плоды крымских персиков гораздо крупнее среднеазиатских, но менее сладкие. Урожай на деревьях был такой мощный, что листвы почти не было видно, крона сплошь представляла собой огромный оранжевый шар. Он буквально горел на солнце.

Место было исключительное, поселок располагался на краю высокого обрыва, открывая вид на бесконечную ширь Черного моря, у подошвы крутой горы тянулась полоса пляжа, куда вела деревянная извилистая лестница. Спускаться с нее было одно удовольствие, но подниматься обратно в самую жару было подлинной пыткой.

Когда у меня появилось несколько свободных дней, и Тамара также была не занята, я дозвонился до своего давнего друга Станислава Чижа, жившего в Севастополе. В далеком пятьдесят втором мы с ним поступали в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище барона А. Л. Штиглица. Также вместе покинули его через два года, став моряками. Он – Черноморского флота, я – Балтийского. Дружба наша на этом не оборвалась. Она возобновилась, когда мы вновь вернулись в искусство. Я стал к мольберту, а Чиж к скульптурному станку, я писал красками, а он лепил в глине, я снимал кино и писал большие тематические живописные картины, а он ставил монументы и памятники. К этому времени он достиг большой популярности в Крыму. Создал и установил замечательные памятники комсомольцам, морякам подводникам, героям Великой отечественной войны, выдающимся флотоводцам, участвовал в восстановлении и реставрации знаменитой Севастопольской панорамы. Я раньше уже бывал у него в мастерской, жил в его квартире, а Чиж приезжал ко мне в Ашхабад. А сейчас, находясь в Крыму, не увидеть своего друга было бы непростительно. Я позвонил ему в Севастополь, трубку взял Чиж и тут же узнал меня по голосу.

– Стах, привет, – с волнением прокричал я.

– Вовчик, дорогой, ты откуда звонишь? Из Москвы или Ашхабада?

– Не угадал, я в твоем Крыму, в поселке Рыбачий. Работаю на фильме, у меня есть три-четыре свободных дня, хорошо бы повидаться.

– Слушай меня внимательно, друже! Никуда не двигайся, я сейчас завожу машину, выезжаю к тебе в Рыбачий. Несколько часов мне придется быть в дороге.

– Ничего, подожду.

Он приехал ни один, а со своей женой Светой, окончившей одесскую консерваторию, когда Чиж еще служил матросом. Они поженились, и у них родились две девочки Яна и Олеся. Мы их встретили, я познакомил Стаха и Свету с Тамарой. Конечно, они сразу же узнали Тамару Логинову и были счастливы, что я дружу с такой известной актрисой. Мы посидели с хозяевами дома, выпили крымского вина, пообедали. Нам в дорогу дали персиков, бутыль домашнего виноградного вина и мы двинулись в сторону Севастополя. Пока длилась эта поездка, Чиж заезжал в санатории и дома отдыха, где его хорошо знали. Ворота здравниц открывались сразу же, как только видели известного скульптора за рулем, нас радушно встречали. Чиж объяснял мне:

– Вовчик, здесь в санатории я поставил памятник военным медикам, а в следующем доме отдыха памятник морякам, поэтому не удивляйся их гостеприимству, я свой человек в Крыму.

На всем пути до Севастополя мы еще не раз увидели его скульптуры. В санатории, где мы сделали привал, при виде Логиновой у персонала и отдыхающих откуда-то сразу же появлялись открытки с ее изображением, и она щедро раздавала автографы. Нам накрывали стол, мы пили чай, разговаривали и потом ехали дальше. По дороге Чиж рассказывал о местных достопримечательностях, показывал красивые пейзажи. Мы проехали мимо Ласточкиного гнезда, вдоль горного хребта Ай-Петри, одним словом панорамные пейзажи Крыма открывали нам все новые и новые красоты. Так, разговаривая, мы приехали в Севастополь. Тамара с восхищением рассматривала мастерскую скульптора Чижа, где на постаментах стояли неоконченные работы, обернутые мокрыми холстами, были и завершенные скульптуры в гипсе, бронзе и мраморе. На стене, среди множества нарисованных карандашом и акварелью шаржей на своих товарищей она увидела одну фотографию с изображением двух молоденьких студентов художественного училища. Это были мы со Стахом. Тамара посмотрела на меня.

– У меня есть такая же фотография и много других, где мы с Чижом, – сказал я.

– Узнаете меня с Вовчиком на этой фотографии, Тамара? – Спросил Чиж, глядя на нее.

– Конечно! – Улыбнулась она.

Чиж устроил нам хорошую прогулку по Севастополю и показал много своих работ, установленных в городе. Мне они были знакомы, а Тамара восхищалась «Монументу мужеству, стойкости верности комсомольской». Чиж рассказал, что это был его первый памятник, установленный в городе.

– Это отлито в бронзе? Удивительно, что в таком влажном климате, на берегу моря за столько лет он сохранил матовый бронзовый оттенок. Это удивительно красиво!

– Нет, Тамара, это не бронза. Памятник был сдан в короткий срок, я спешил к дате, у нас же все подводят к громким датам и мероприятиям, для его отливки выбрал новый материал – органическое стекло. У него большие преимущества перед бронзой: прежде всего, он очень стоек к капризам погоды, не боится ни снега, ни дождя, ни солнца, а при литье обладает хорошей текучестью и пластичностью. Это вечный материал.

На севастопольском мемориальном кладбище мы осмотрели надгробье командующему Черноморского флота Октябрьскому, горельеф головы адмирала, вырубленный Чижом в цельном гранитном камне. Это был внушительный монумент, а не обычное надгробие. Мастер довел его до выразительного звучания с глубоким психологическим портретным сходством.

– Я выполнил волю покойного. Семья обратилась ко мне с просьбой сделать памятник ушедшему флотоводцу. Я взялся за эту работу с чувством глубокой благодарности к адмиралу. Он очень помогал мне как во время службы на флоте, так и после демобилизации. Благодаря этому человеку я получил мастерскую и первые заказы, да и вообще остался в Севастополе, и ни разу не пожалел об этом.

– Да, Стах, все твои чувства как нельзя лучше переданы в памятнике адмиралу.

В июне 2008 года мне позвонили дочери Станислава Чижа и сообщили печальную новость о смерти отца. Мы с моей женой, Риммой Николаевной Исаковой, выразили им свои глубокие соболезнования. Они сказали, что принято решение Черноморского флота и мэрии города Севастополя превратить мастерскую скульптора Станислава Александровича Чижа в его мемориальный музей. Я пообещал прислать им наши с Чижом фотографии студенческой поры, а также новую книгу московского искусствоведа Юрия Нехорошева «Художники-шестидесятники», как только она будет завершена и выйдет из печати. В книге будут страницы, посвященные творчеству Станислава Чижа под названием «О героях черноморцах», также там будет его портрет и две репродукции работ: «Монумент мужеству, стойкости, верности комсомольской» и станковой скульптуры «Тревога», динамично бегущих по боевой тревоге двух матросов. Перелистывая эту книгу, вышедшую в 2009 году, я увидел статью обо мне и подумал, как символично и не случайно мы попали в одну книгу вместе: наша дружба, продолжавшаяся пятьдесят шесть лет, завершилась в жизни, но продолжается в искусстве. Яна, дочь С. А. Чижа, тоже стала художником, работает в театре Черноморского флота, периодически приезжает в Москву, бывает в нашей мастерской. Дочки оказались достойными памяти своего отца, это их стараниями сохранилось здание мастерской Чижа, а не отдано на откуп коммерческим структурам, за что я им очень благодарен. Думаю, что признательны им и жители Севастополя.

Чиж мечтал и даже договорился с Севастопольским музеем, что мы с женой сделаем у них персональную выставку. Я получил даже письмо от директора музея с приглашением устроить выставку в такой-то срок с предоставлением двух залов в Севастопольской картинной галерее. Украина самостоятельное государство. Отправка картин, их возврат, прохождение таможни – взвалить на плечи своего друга, занятого серьезной работой, мы сочли неудобным, когда он был еще жив. Теперь, когда его не стало, осуществить нашу выставку в Севастополе для нас потеряло всякий смысл. Весной 2008 года он заканчивал монумент Екатерины II. Здоровье его к тому времени было подорвано, он перенес тяжелую операцию, но несмотря ни на что, завершил работу над монументом, выполненным в бронзе на гранитном постаменте, и установленный в центре русского города Севастополя, основанного высочайшим указом императрицы. Мы с женой обещали приехать на торжественное открытие этого памятника, и тогда подробно обговорить проведение нашей выставки. Но судьба распорядилась иначе. Скульптор не дожил до светлого дня открытия монумента совсем немного. Он ушел из жизни, оставив после себя десятки прекрасных монументов в Севастополе, на территории Крыма, а также в городах России. Почетный гражданин Севастополя, Народный художник Украины Станислав Александрович Чиж, ушел из жизни, ушел один из близких и родных мне друзей.

Глава 17

Отсняв материал в Ялте, наша группа перебралась на Кавказ. Снимали в Сухуми и его окрестностях. Сначала мы решили снять эпизод охоты на тигра английских разведчиков – отца и сына Маллисонов, роли которых исполняли Игорь Дмитриев и Александр Борушной. Для съемок сцен с тигром была приглашена известная дрессировщица Маргарита Назарова. Мне она запомнилась по знаменитой комедии « Полосатый рейс», в ней она сыграла роль буфетчицы на судне «Евгений Онегин». До этого ни я, ни Анвар, ни даже Латиф, пригласивший Назарову на фильм, не были знакомы с ней лично. Всем нам было интересно увидеть, как женщина войдет в клетку к тигру и останется с ним один на один.

Сцены охоты мы снимали целую неделю. Для этих сложных и опасных съемок было выбрано место вдали от жилых домов, на большой косе, уходящей в море и поросшей густыми зарослями кустарника и бамбука. Примерно двадцать соток этой косы огородили тонкой прочной стальной сеткой, внутри которой поставили две клетки, одна просторная, для тигра, была замаскирована щитом из камыша, вторая, поменьше – для кинооператора. В нужный момент по команде режиссера Маргарита открывала клетку, выпускала в вольер тигра и начинала злить хищника особыми приемами дрессировщика. Она, щелкая хлыстом, заставляла вставать зверя на задние лапы, выпускать когти и рычать, оскалив клыки, и горе тому, кто посмел бы встать на пути полосатого хищника. И только Маргарита своим мастерством и силой воли подчиняла себе всю природную ярость зверя, и он поддавался ей, отчаянно сопротивляясь. Подготовив хищника к съемкам, Маргарита отходила в сторонку, а оператор успевал за это время снять тигра крупным и средним планом, его оскалившуюся пасть, глаза хищника в момент яростного возбуждения. Так, метр за метром, с большими трудностями продолжалась съемка, пока режиссер по мегафону не объявлял:

– Стоп! Съемка окончена! Всем спасибо!

Маргарита загоняла зверя в клетку, а группа покидала съемочную площадку.

Каждый раз перед тем, как войти в свою операторскую клетку, Анвар обнимал меня, и притворно плачущим голосом говорил:

– Прощай, друг! Если что случится со мной, передай моей жене, что я пал смертью храбрых, прямо на съемочной площадке.

На что я отвечал, подыгрывая ему:

– Обязательно передам, дорогой друг, пусть Надя порадуется.

В группе смеялись. Но оператору было не до смеха. После съемок Анвар выходил из клетки весь мокрый до нитки, не от жары, а от напряжения. Он протягивал мне слегка дрожащую руку, в которую я вставлял полстакана абхазской чачи, приговаривая:

– Выпей наркомовские сто грамм, ведь ты вернулся с передовой, а мы отсиживались за сеткой вольера в глубоком тылу.

Анвар опрокидывал стакан и каждый раз говорил:

– Латиф! Последний раз я вошел в клетку. Если эту зверскую съемку будем продолжать дальше, ищи себе другого оператора!

– Хорошо, я подумаю, – невозмутимо отвечал Латиф.

Отдельно, за вольером, в камышах, снимали Игоря Дмитриева, стреляющего из английского ружья. Потом, когда все смонтировали, на экране получился эффектный, вполне убедительный эпизод охоты на тигра.

Стояла чудная августовская погода и все свободное от съемок время мы проводили на море. Обычно наша компания состояла из Вали Титовой, Тамары Логиновой, Виты Духиной с собакой Филлипом и Маргаритой Назаровой, а из мужчин, кроме меня, были Анвар, Игорь Дмитриев, Виктор Соцки. Мы облюбовали место на берегу моря в небольшой бухте, где с двух сторон располагались огромные глыбы скальных нагромождений. Все переодевались прямо на берегу, сбрасывая верхнюю одежду, и только Маргарита, придя с нами на море, уходила дальше за скалы, там раздевалась и уже оттуда подплывала к нашей группе, из воды была видна только ее голова в резиновой шапочке, из которой выглядывало привлекательное лицо дрессировщицы и мокрые локоны светлых волос.

Между собой мужчины удивлялись, почему Маргарита переодевается за скалами, а не как остальные наши дамы, здесь же, на пляже.

Анвар заметил:

– Интересно бы посмотреть на ее фигурку в купальнике.

В разговор вмешался Игорь Дмитриев:

– Действительно, здесь какая то тайна. Мы уже третий раз купаемся все вместе, и до сих пор видим ее только в море.

Я сказал на это:

– Завтра, когда будем готовить вольер к очередной съемке, я прямо спрошу ее, почему она так делает. Скажу ей, что мужчины заинтригованы.

На следующий день, придя к вольеру, увидел Маргариту с тазиком, наполненным большими кусками свежего мяса, она направлялась кормить тигра.

Увидев меня, сказала:

– У нашего полосатого артиста обеденный перерыв.

Я спросил ее:

– После кормления усатого-полосатого пойдешь с нами купаться?

– Пойду.

– Тогда у меня к тебе есть один деликатный вопрос. Если не хочешь, можешь не отвечать.

– Да, Володенька, слушаю тебя, хотя заранее предполагаю, о чем ты спросишь.

– Так что ты мне ответишь на незаданный вопрос?

Из клетки доносилось рычание зверя, почувствовавшего запах свежего мяса. Маргарита поставила тазик на траву, осмотрелась вокруг и отвернувшись от меня, сбросила блузку, и я увидел глубокие зажившие рубцы, оставленные острыми когтями мощных зверей на ее спине.

– Теперь ты понял, Володенька, что мне есть, что скрывать. Это издержки моей профессии, и я не хочу портить настроение своим друзьям. Но об этом ты, надеюсь, никому не скажешь?

Она снова набросила кофточку.

– Иду, иду, полосатый котик, – громко сказала она, подняла тазик и направилась кормить тигра.

То, что я увидел, меня потрясло. И только сейчас, когда ее не стало, я могу это рассказать. Люди должны знать, какой ценой достается та радость, какую несет артист зрителю. Маргарита уехала. Вольер разобрали, тигра отправили обратно в цирк, а мы еще долго вспоминали эту бесстрашную женщину. Так для всех и осталось тайной ее переодевания за скалами. Народная артистка РСФСР Маргарита Назарова ушла из жизни в октябре 2005 года, в Нижнем Новгороде. Я узнал об этом из телевизионных новостей. Горько и обидно, что такие уникальные артисты заканчивают свой путь в одиночестве, в забвении и нищете.

В сухумский порт согласно расписанию подходил круизный белоснежный Лайнер «Армения». На палубе толпились иностранные туристы, они что-то кричали, жестикулировали руками, показывали пальцами на пирс, некоторые направляли окуляры биноклей и объективы фото– и видеокамер на порт. Нам было видно, что на корабле происходит замешательство, оттуда были слышны крики, по-английски:

– Индия! Бомбей!

А в это время на пирсе происходило следующее. Фасад здания порта Сухуми мною было декорировано под индийский морской вокзал. На нем хорошо была видна огромная вывеска, написанная на английском языке: «BOMBAY». Также, по-английски и хинди были развешены вывески, указатели, красочные рекламные щиты. Стояли высокие осветительные торшеры времен двадцатых годов, огромные слоновые пальмы шевелили на ветру веером лохматых крон. По пирсу сновали рикши, в их колясках вальяжно восседали английские военные с сигарами во рту и в пробковых шлемах на головах. Носильщики в чалмах несли поклажи на спинах, важно шествовали роскошно одетые европейские дамы с детьми, укрываясь от зноя разноцветными зонтиками. Полисмены с дубинками в руках и пистолетами в белых кобурах, расставив ноги, зорко следили за порядком.

К пирсу подъезжали сверкающие никелем и лаком европейские авто. Звуки клаксонов заглушали говор разноязыкой толпы. Кричали, размахивая свежими газетами, полуголые мальчишки, были видны лотошники, продающие фрукты, воду, освежающие напитки, фруктовое мороженое. В красивых ярких сари стояли продавщицы цветов и сувениров, продавались живые обезьянки в клетках и экзотические ярко окрашенные птицы, издававшие гортанные звуки. Смуглые, бородатые мужчины в разноцветных чалмах, длинных домотканых рубахах и широких штанах, медленно шли по улице, перебирая пальцами четки. Все бурлило, все было наполнено жизнью большого порта времен двадцатых годов.

Над кораблем, из капитанской рубки, прогремел голос в мегафон, сначала на английском, а следом на русском языке. Громко разнеслось:

– Наш лайнер прибывает в порт столицы Абхазии Сухуми. Прошу не волноваться! Это не Бомбей! Успокойтесь, идут киносъемки. Подготовьтесь к спуску на пирс. За воротами порта вас ждут автобусы, в которых вы продолжите знакомство с красотами Абхазии. Через четыре часа вас доставят на борт лайнера «Армения». Счастливо отдохнуть!

Толпа туристов на борту дружно аплодировала и посылала нашей киногруппе воздушные поцелуи и крики «Браво!» Вскоре они спустились вниз по трапу, расселись в комфортабельные интуристские автобусы и уехали. За время их четырехчасового отсутствия мы успели натянуть на поручни трапа широкую ленту с корабельной надписью «LONDON». На борт поднялись актеры в костюмах и гриме, а также массовка, изображающая европейских пассажиров и матросов в английской форме. Когда все эпизоды, связанные с круизным лайнером были сняты, режиссер объявил перерыв, а капитан «Армении» пригласил постановочную группу и артистов в кают-компанию.

Сидя за изыскано накрытым столом, на котором были виски, бренди и армянский коньяк, Латиф Файзиев представил капитану киногруппу. Завязалась беседа. Капитан, не сводя глаз с Вали Титовой, рассказал, как киношники ловко провели его, старого морского волка.

– Когда мое судно подходило к пирсу, я услышал крики пассажиров и увидел волнение туристов на палубе. Они показывали руками на берег и кричали: – Бомбей! Индия! – Я на секунду отвлекся от швартовки судна, а это очень сложный маневр, взглянул на мгновение за борт и обомлел, увидев огромную вывеску «БОМБЕЙ». В недоумении я посмотрел на пирс, на котором были толпы в индийских одеждах, и даже бегали рикши. Увидел кинокамеру, и понял – снимается кино. Меня разобрал гомерический смех, а тут такой ответственный момент – швартовка судна, да и туристов успокоить надо, вот я им и сказал в мегафон, что идут съемки фильма. А то бы они и в самом деле подумали, что вместо Абхазии моя «Армения» в Бомбее якорь бросила. Здорово вы все это устроили! Я ходил в Бомбей, конечно, теперь там не так, как было раньше, но очень похоже.

Латиф ответил:

– В нашей картине действие происходит в двадцатые годы. Но если даже вас, такого опытного капитана заставили поверить, пусть даже на мгновение, что это – Бомбей, то здесь надо отдать должное нашему художнику, это его заслуга. Вот он, познакомьтесь.

Капитан пожал мне руку. Латиф продолжил:

– А когда вы посмотрите фильм на экране и поверите, что это настоящий индийский порт, то это будет уже заслуга и нашего оператора.

Капитан протянул руку Анвару. Потом пили за актеров и нашего режиссера.

Расстались, когда автобусы с туристами вернулись на борт теплохода «Армения».