Текст книги "Обнаженная модель"

Автор книги: Владимир Артыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

– Хорошо, Лариса, после толкучки поедем ко мне домой, я познакомлю тебя с женой и дочерью Викой, они ждут тебя, – предложил я.

– Спасибо, Володя. Я хочу побыть с тобой вдвоем, и приглашаю в ресторан отеля, где уже заказала столик. Мы посидим и наговоримся вдоволь, ведь мы так давно не виделись. До встречи, – сказала Лариса.

– Нам есть, что рассказать друг другу, – ответил я.

На следующий день я немного опоздал на заседание, нашел свободный стул, и оказался сидящим спиной к стеклянной стене, выходившей во двор. Вдруг художники оживились.

– Смотри, известная киноартистка прижалась лицом к стеклу, видно, кого-то ищет, – зашептались они, пытаясь вспомнить фамилию актрисы.

Изат Клычевулыбнулся:

– Ну, кого еще может искать киноартистка. Это нашего Володю хотят видеть.

Я встал и, извинившись, вышел.

Мы обнялись и расцеловались с Ларисой. Художники прильнули к стеклу, с любопытством наблюдая нашу встречу.

– Лариса, не удивляйся, не каждый день нашим художникам удается живьем увидеть кинозвезду.

Лариса послала им воздушный поцелуй, приветливо улыбнулась и помахала рукой. За стеклом художники дружно ответили ей аплодисментами.

– Если твои планы не изменились, едем на толкучку, – предложил я.

– Да, едем. Мне так нравится в Ашхабаде. Здесь такие зеленые улицы, так много солнца, а я так люблю его. Ребенком пережила блокаду в Ленинграде, с тех пор обожаю тепло, – сказала Лариса, щурясь на яркое солнце.

Попав на базар, мы бродили по рядам, среди выложенных на земле ковров, паласов, кошм, каракулевых шкурок. Потом зашли в ряды женских украшений. Здесь мы задержались надолго. Лариса с наслаждением перебирала украшения, приценивалась, торговалась. В конце концов, она купила несколько старинных серебряных украшений с сердоликом, причем совершенно недорого. Насладившись красотой народного искусства, мы завернули в ряды, торгующие едой, где продавали зелень, катыки весеннее туркменское лакомство – испеченные в тандырена саксаульных углях большие треугольники со шпинатом, или сманак, как его называют в Средней Азии. Прямо на земле сидела старуха, рядом с ней стоял шерстяной мешок, в котором размещался целлофановый пакет с горячими лепешками – сманак. Лариса предложила:

– Давай съедим по лепешке, я обожаю пироги с зеленью, особенно народные, испеченные в тандыре. Это такое наслаждение.

Я купил лепешки, и Лариса с удовольствием ела их, они были горячие и сочные. Она, облизывала пальцы, по которым стекал сок сманака. Было видно, что Лариса наслаждается этой бесхитростной крестьянской едой.

– Обожаю, в Москве таких лепешек не поешь.

Старуха протянула засаленное вафельное полотенце, которым Лариса вытерла руки.

– Сахбол, джаночка, сахбол, джаночка, – приговаривала старуха, проводя ладонями по своему лицу, не касаясь его, как положено при молитве.

Перед тем, как покинуть базар, Лариса внимательно оглядела меня, повернув несколько раз в разные стороны, рассматривая.

– Стой здесь, не уходи, я быстро вернусь, – и Лариса растворилась в толпе.

Вскоре она вернулась, держа в руках два прозрачных целлофановых пакета с мужскими рубашками синего цвета.

– Володя, это польские, роскошные рубахи, в Москве их не найдешь. Одна для мужа, он тоже Володя, а вторая – для тебя. У вас абсолютно одинаковые размеры. Это мой тебе подарок, – и протянула мне пакет.

– Спасибо, Лариса, – ответил я.

– Ну, а теперь едем в отель, нас ждет обед в ресторане, – напомнила Лариса.

– Хорошо, сначала я отвезу тебя в гостиницу, потом поставлю машину и приду в ресторан. Это рядом с моим домом.

Когда я вошел в ресторан, то глазами стал искать ее среди большого количества посетителей, было время обеда. Лариса сидела около окна за отдельным столиком. Увидев меня, махнула рукой. Я сел напротив Ларисы. На столе уже стояла бутылка шампанского, запотевший графинчик с водкой, черная икра, бастурма, красные помидоры, зелень, и туркменские лепешки.

– Володя, на горячее я заказала плов, его подадут позже. А сейчас выпьем за нашу встречу, мне повезло, что ты оказался в Ашхабаде, – сказала Лариса.

– Помнишь наш буфет в общаге, в котором кроме кефира, винегрета, трески под маринадом и горячих сарделек с тушеной капустой больше ничего не продавалось.

– Конечно, помню, Лариса, но жигулевское пиво было всегда, а сардельки были настоящие, говяжьи и очень вкусные, – ответил я.

– Володя, однажды мы ужинали, а вы с ребятами пили пиво, и ты пригласил меня в вашу компанию. Я подсела к вам и тоже выпила стаканчик. А за соседним столом сидел африканец Эмиль с режиссерского, очень черный, всегда в белоснежной рубашке, дорогом костюме, такой важный. Когда он поступил в институт, ему отвели отдельную комнату в общаге. Так он, как говорили студенты, потребовал у ректора Грошева дать еще одну комнату для слуги. Так этот Эмиль сидел за соседним столом в одиночестве и ел сардельки, запивая пивом. В буфете было всегда включено радио, и мы вдруг услышали: «Передаем сообщение ТАСС. В космос вывели советский корабль с Юрием Алексеевичем Гагаринымна борту!»

Все повскакали из-за столов, стали обниматься, пожимать друг другу руки, целоваться, крича: «Ура! Гагарин!» – и только Эмиль продолжал молча сидеть, спокойно доедая свою сардельку.

Коля Губенкоподскочил к нему, хлопнул по плечу со словами: «Эмиль, ты понимаешь! Советский человек в космосе! Юрий Гагарин! Первый космонавт Земли!»

Эмиль раздраженно стряхнул руку Коли со своего плеча и сказал: «Фантазия!» – и пренебрежительно махнув рукой, продолжал доедать свой ужин.

– Конечно, этот случай я хорошо помню, – ответил я. Мы были счастливы, когда шли в колоннах студентов на Красную площадь, распевая патриотические песни, чтобы увидеть и поприветствовать Юрия Гагарина, первого космонавта планеты.

Я предложил выпить за нашу встречу и за блистательную актрису Ларису Лужину.

Мы просидели в ресторане до самой ночи. Во время перерыва, когда зал опустел, к нам подсели директор, шеф повар и официантки, одни женщины. Они придвинули еще один столик, поставив на него бутылку советского шампанского и два цыпленка табака на скворчащей сковородке со словами:

– Это презент от нашего заведения.

Персонал не отрывал глаз от Ларисы, они с восхищением смотрели на нее и засыпали бесконечными вопросами, на которые она вежливо и терпеливо отвечала:

– Да, замужем, сейчас у меня муж Володя, сценарист. Да, сын – Павел Шувалов, от второго брака, его отец кинооператор Валерий Шувалов. Да, сейчас снимаюсь, но у нас, актеров, не принято рассказывать о работе, пока фильм не выйдет на экран. С Володей Артыковым мы давние друзья, он тоже работает в кино.

После окончания перерыва ресторан вновь заполнился народом. Руководитель оркестра объявил:

– В нашем ресторане находится известная киноартистка Лариса Лужина! Давайте поаплодируем ей.

В зале зашумели, раздались аплодисменты. Вертя головами, посетители отыскивали Ларису. Она встала, улыбнулась всем и кивком головы ответила на приветствие. Потом села и, опустив голову, тихо сказала:

– Володя, как мне это все надоело! Одно и тоже повторяется в каждом городе.

– Наш оркестр посылает Ларисе Анатольевне музыкальный привет, – и руководитель оркестра прижал к губам трубу, раздалась танцевальная музыка и к нашему столу потянулись мужчины, желающие потанцевать с кинозвездой. Лариса вежливо отказывала им, и мы протанцевали вдвоем до самого закрытия. Я проводил ее в номер и на прощание сказал:

– Тебе надо выспаться. Рано утром ты летишь на Каспий в Красноводск, где начнутся твои встречи со зрителями.

– Когда я вернусь в Ашхабад, мы, надеюсь, увидимся? – спросила Лариса.

– Нет, к сожалению, я улетаю на выбор натуры в Сухуми.

Глава 33

Как и обещала Зоя, в аэропорту меня встретила директор сериала Лариса Элкснис и отвезла в гостиницу «Салют», в конце Ленинского проспекта.

– Володя, вечером поедем к Азизбаеву. К твоему приезду Юсуф готовит узбекский плов, у него же познакомишься с Юрой Голубевым, твоим будущим оператором. Я заключу с ним договор, только если ты найдешь с ним общий язык и вы придете к взаимопониманию.

– Лариса, у меня к тебе вопрос. Свой фильм я буду монтировать сам? Или надо сдавать отснятый материал в общий котел?

– Ты все будешь делать сам. И, снимать, и монтировать, и озвучивать и даже подбирать диктора на свое усмотрение. Словом, ты обязан сдать готовый, законченный фильм, который Иосиф вставит в сериал, также как и прочие короткометражки, отснятые другими режиссерами. К тому же, ты как художник-постановщик всего фильма, придумаешь и осуществишь изобразительный ряд стыковок всех тридцати серий, а также заглавный титр «Праведный путь» и концовку. Поэтому, как только отснимешь материал и привезешь в Москву, я подготовлю на «Мосфильме» монтажную. Заранее могу сказать, что работать будешь с Люсей Баториной, она много лет была монтажером в картинах Владимира Басова, а с ним ты был хорошо знаком. Люся не только мастер своего дела, но и приветливый, обаятельный человек. Думаю, у вас найдутся общие темы для разговоров, и я уверена, что вы сработаетесь.

Вскоре мы с Юрой Голубевым вылетели в Ашхабад. Самой сложной сценой в моем сценарии было ритуальное мусульманское обрезание. Перебрав в памяти все виденные мною документальные фильмы на эту тему, я не мог вспомнить ни одного кадра, где бы на экране было запечатлено само мгновение усечения крайней плоти – знака покорности Аллаху. Прежде всего, надо было найти сам объект праздника, и договориться, чтобы родители позволили снять весь процесс обрезания. Я взял на ашхабадской киностудии толкового администратора, хорошо знающего туркменский язык, и вскоре он свел меня с муллой, которому предстояло совершить этот священный мусульманский обряд в семье, живущей на окраине города. Байрам привел меня в дом муллы, в его большой двор с тенистым садом. Мулла предложил нам присесть на широкий топчан, покрытый ковром. Юноша, видимо, внук муллы, развернул перед нами сачак с еще теплым чуреком и поставил блюдо с восточными сладостями, печеньем, леденцами, курагой, кишмишем, фисташками, и каждому – по фарфоровому чайничку зеленого чая и пиале. По туркменскому обычаю подается столько чайничков чая, сколько гостей, каждому персонально. У узбеков и таджиков принято ставить один большой чайник на всех, а гостеприимный хозяин наливает каждому гостю пиалу, подавая чай правой рукой, а левую прижимая к груди.

Мулла присел с нами на топчан, прочитал небольшую молитву, разломил лепешку, дал каждому по ломтику и по-туркменски спросил:

– Что привело в мой дом уважаемых гостей? – перевел на русский язык Байрам.

– Уважаемый яшули, – сказал я по-русски, – сейчас снимается фильм о мусульманах Туркмении. Я режиссер только двух серий большого тридцатисерийного фильма, в котором рассказывается о жизни мусульман Советского Союза. Мне очень бы хотелось снять обряд обрезания мальчика. Этот фильм будет показан во многих странах мира, прежде всего в тех, которые исповедуют ислам. Одним из главных спонсоров этого фильма является Саудовская Аравия. Художественный руководитель и режиссер-постановщик мусульманин Иосиф Азизбаев. Сейчас он в Москве, к нему будут поступать готовые короткометражки, снятые в регионах нашей страны, где есть большие мусульманские диаспоры.

Я дал знак Байраму, чтобы он перевел мои слова уважаемому мулле.

– Переводить не надо, мы поговорим на русском, – без всякого акцента сказал мулла и неторопливо стал задавать мне вопросы.

– О чем будущий фильм я понял и считаю, что это очень важное и нужное дело. Особенно сейчас, когда исповедование любой религии в нашей стране стало свободным и не преследуется властями. Мне хотелось бы узнать, в вашем фильме ислам будет подан с положительной стороны? Поймут ли зрители верность учения ислама, исполнения его праведных обрядов? Или вы поставите под сомнение нашу веру?

– Уважаемый мулла, – ответил я, – уже одно название фильма «Праведный путь» заключает в себе ответ – праведный, значит священный, правильный.

– Тогда я благословляю ваше начинание, – мулла прикоснулся кончиками пальцев к лицу, прошептал слова молитвы, и, проведя ладонями ниже подбородка, произнес:

– Аминь.

Мулла, обращаясь к Байраму, по-туркменски подробно рассказал, где и когда будет ближайшее обрезание, что он поговорит с родителями ребенка, чтобы они не препятствовали проведению съемок, и обещал помочь в этом очень сложном вопросе.

В назначенный день мы приехали в дом на окраине города, небольшой двор которого был украшен гирляндами из лепестков роз. Это был дом восточной архитектуры с высокими окнами, подоконники которых были почти на уровне земли, здесь их почему-то называют «персидскими». Такие окна позволяют домочадцам, сидящим в комнате на полу видеть все, что происходит во дворе. В глубине двора у казанов возились мужчины, они разжигали огонь в мангалах. Подвешенная на крюк туша барана была уже освежевана, и стоящий рядом мужчина в белом фартуке держал в руках оселоки точил об него большой кухонный нож. Женщины, сидя на корточках, перебирали в тазиках рис, мыли помидоры и зелень, на досках резали желтую морковь. Во дворе было множество гостей в нарядных национальных праздничных одеждах с детьми. Мальчики в белых вышитых рубашках и тюбетейках, а девочки постарше с косичками, перекинутыми вперед, в которые были вплетены серебряные украшения с бусинками красных, зеленых и синих камушков. Девочки угощали конфетами и леденцами многочисленную детвору. Царило праздничное настроение.

Нам разрешили снимать героя праздника через открытое окно комнаты, самим же оставаться стоять во дворе с камерой.

На полу комнаты был расстелен ковер, поверх него, на стеганых одеяльцах лежал на простыне подготовленный к обряду мальчик лет трех-четырех. Перед ним сидел отец, он поглаживал сына по голове и что-то тихо говорил ребенку, успокаивая его. Вокруг мальчика были разложены подарки – игрушки, шоколадки, конфеты. Ребенок куксился, хныкал, было видно, что он боится предстоящего обряда. У его ног расположился мулла, рядом лежали на чистом полотенце две палочки размером с авторучку, маленькая дощечка, раскрытая опасная бритва и пиала серого порошка, похожего на древесную золу. Мулла тихонечко читал молитву, сидя на кошмескрестив ноги, на его коленях лежал раскрытый томик Корана, в который он иногда заглядывал. Мулла сидел, слегка покачиваясь в такт читаемой молитвы и периодически проводя ладонями вдоль своего лица.

Во дворе неожиданно наступила тишина. Мужчины, возившиеся у казанов, приостановили свою работу, женщины замерли, дети прекратили игры и притихли. Оператор взял в руки камеру «Конвас», плечом прижался к раме открытого окна, поймал в кадр лежащего мальчика и муллу, продолжавшего читать молитву. Кивком головы я дал знак оператору включить мотор. Услышав жужжание камеры, мальчик повернул лицо в сторону окна, и оператор взял в кадр крупный план его широко раскрытых заплаканных удивленных глаз, и в этот момент мулла резко резанул лезвием по кусочку кожицы, прижатой отцом двумя палочками к дощечке. Оператор мгновенно отреагировал, успев перейти от крупного плана глаз ребенка к рукам муллы и захватить мгновение обрезания. Мальчик пронзительно вскрикнул и начал громко плакать, но его плач заглушили восторженные крики детей и взрослых. Бахшиударил по струнам дутара, а пожилая полная женщина застучала кулачком в бубен. Все пожимали друг другу руки и обнимались.

По моей команде оператор перевел объектив «Конваса» на ликующих гостей, двигаясь с камерой в руках, выхватывая самые интересные выразительные планы. Девочки постарше кидали в воздух конфеты, печенье; малыши старались поймать их на лету, они прыгали в такт музыки, а взрослые женщины танцевали, плавно изгибая руки и улыбаясь. В праздничном шуме детский плач маленького мусульманина растворился в общем гомоне торжества. Я поблагодарил муллу и родителей мальчика, что они пошли нам навстречу и разрешили снять такое важное в их жизни событие. Родители ребенка пригласили нас на той, но мы, сославшись на занятость, распрощались.

Я был счастлив, что нам удалось сделать эти уникальные кадры, которые я так тщательно выписал в сценарии, но не надеялся, что удастся их отснять. Я вновь и вновь пытался вспомнить, в какой документальной ленте показано это событие, но не находил ответа. Я с благодарностью обнял Юру Голубева:

– Дай Бог, чтобы у нас все обошлось без брака, а мне удачно смонтировать материал.

– Пойдем где-нибудь выпьем, – предложил Юра, – как жаль, что в такой знаменательный день у мусульман не принято выпивать, – было видно, что напряжение от столь ответственной работы давало себя знать, ведь вся съемка была проведена с рук, и, видимо, от этого Юру слегка трясло.

– Голубев! Поедем лучше ко мне домой, выпьем по рюмочке, пообедаем, кажется, сегодня у Маи голубцы. Тебе надо отдохнуть и расслабиться. Тем более что завтра лететь в Ташауз, откуда машиной поедем снимать знаменитые средневековые памятники Куня-Ургенча.

Только теперь, вернувшись в Москву, я с некоторым опозданием смог выполнить поручение Рената Исмаиловаи передать Лене Филатовуфотографию и книжку стихов с автографом автора. Мы встретились на «Мосфильме», где Филатов озвучивал свою картину «Сукины дети». Была уже теплая погода, и мы посидели на скамейке в скверике у производственного корпуса. Я рассказал о житье Рената в Ашхабаде, о сложной обстановке в театре, о том, что Ренат успел выпустить актерский курс русского отделения института дипломным спектаклем «Ограбление в полночь», что его преподавательская карьера на этом закончилась, хотя он продолжал оставаться главным режиссером.

– Да, сейчас везде сложности. Видимо художником спектакля был ты?

– Ренат пригласил меня, и я не мог отказать своему старому другу, несмотря на занятость. В то время я работал над живописными картинами для Российского посольства.

– Володя, ты что из-за меня специально приехал на «Мосфильм», чтобы передать весточку Рената? – спросил Леня.

– Нет, я здесь монтирую короткометражку в монтажном цехе на третьем этаже. Будет свободное время, заходи к Баториной, я там, – ответил я.

– Не могу, я сейчас в сильной запарке, заканчиваю озвучку своих «Сукиных детей», осталось несколько колец. Кстати, если есть желание, ты можешь посмотреть готовые куски прямо сейчас. Вот закончу картину тогда посидим у меня дома. Вы же были с Ренатом у меня на Таганке, – напомнил мне Леня.

– Да, мы тогда хорошо посидели. Вспоминали с твоей женой Нинойо ее работе в Душанбе, на фильме «Белый рояль». Как поклонники Шацкой буквально не давали ей прохода. Во время съемок на улицах таджикской столицы останавливался транспорт, сбегались толпы людей, чтобы посмотреть живьем на московскую красавицу, длинноногую блондинку Нину Шацкую. Однажды, возвращаясь на киностудию после съемок в открытой операторской машине, она увидела, что за ними гонится молоковоз. Водитель операторской машины прибавил газу, молоковоз не отставал, и на одном из поворотов цистерна с молоком опрокинулась и разбилась, из нее хлынуло молоко, и по арыкам потекли молочные реки, – вспомнил я, – а какие замечательные артисты снимались с ней в этом фильме: молоденький красавец Руслан Ахметов, Фрунзик Мкртчян, Алексей Смирнов. А какой композитор! Успехом мюзикл во многом обязан Александру Зацепину. Актеры поют голосами Аиды Ведищевой, Муслима Магомаева.

– Ты не помнишь кто автор сценария и режиссер?

– Сценарий москвича Тимура Зульфикарова, режиссер Мукадас Махмудов, с которым мне довелось работать на картине «Когда остановилась мельница».

Филатова позвали в тон-зал, и мы пошли посмотреть озвученный кусочек фильма на выданье «Сукины дети».

На «Мосфильм», к Люсе Баториной поступало огромное количество материала по всем сериям картины. Мы вчерне разобрали с ней мой отснятый материал. После этого я перешел в соседнюю комнату, чтобы завершить монтаж фильма по Туркмении. Так как Баторина была занята с худруком Иосифом Азизбаевым, Лариса Элкснис договорилась с пенсионеркой-монтажницей Зинаидой поработать со мной. На «Мосфильме» ее любили и ласково называли Зинуля. Она уже давно была на пенсии, и ее периодически приглашали в цех, давая возможность подработать. В минуту отдыха мы разговорились, и я поведал ей о том, что во время войны, осенью 1943 года, мне довелось побывать на «Мосфильме», когда заканчивали съемки картины «Кутузов». Мой родной дядя Шура, брат моей мамы, будучи командиром полка, принимал участие в массовых съемках этого фильма вместе со своими солдатами. Их полк после тяжелых боев был отправлен на пополнение и кратковременную передышку в Москву. После окопной жизни и беспрерывных атак попасть в Москву, на «Мосфильм», жить в теплых палатках, да еще сниматься в кино, было для них большим подарком. Однажды дядя Шура привез меня на «Мосфильм», когда снимали эпизоды Бородинской битвы. Тогда же полковые портные за одну ночь сшили мне военную форму, и я даже переночевал в палатке дяди Шуры.

– Ну, надо же, Володя, – радостно воскликнула Зинуля, – ведь я родилась и жила здесь недалеко в деревне Потылиха. «Мосфильм», расширяясь, давно поглотил нашу деревню, а тогда, в конце войны, меня и девчонок, еще неокончивших семилетку, пригласили на кинофабрику, в ФЗУ, готовить из нас монтажниц. Учеба там была большой помощью для мамы, ведь нас кормили, одевали в униформу, и я даже получала рабочую карточку и каждый день стакан молока за вредное производство.

– Да, Зинуля, шла война, а уже готовили кадры для будущих фильмов, значит, верили в победу, – сказал я.

– Да, так с тех давних пор я и сижу за монтажным столом, через мои руки прошли тысячи и тысячи километров кинопленки. Так что мы с тобой, Володя, – засмеялась она, – начинали знакомство с кинофабрикой почти одновременно, а работать вместе пришлось только сейчас, полвека спустя.

Зина работала быстро, уверенно и буквально схватывала на лету тот образный строй, который я мысленно выстраивал и объяснял ей суть каждого отснятого эпизода.

Через неделю я убедился, что имею дело не просто с опытной монтажницей, а талантливым режиссером-монтажером.

– Зинуля, ты просто асс в своем деле! Мне не понятно, почему ты, столько лет проработав на «Мосфильме», так и не стала режиссером-монтажером? Ты просто делаешь чудеса, – удивленно спросил я Зину.

– Кому нужно мое мастерство, – с грустью сказала Зина, – сейчас главное – образование, а талантливая я или нет – на это никто не смотрит. Для начальства и отдела кадров мое поколение, хлебнувшее войну и послевоенные голодные годы, когда большинство москвичей выживало только огородами, и сидело на картошке, как были девочками из ФЗУ, так и остались. А эти девочки отдали лучшие годы «Мосфильму». Теперь я – монтажница на пенсии, а ты же видишь, как ко мне за советом заглядывают монтажеры высшей категории. Но мне приятно, что наши известные режиссеры старались взять меня в свою группу.

Во время разговора дверь открылась, миловидная девушка показалась на пороге и торопливо сказала:

– Теть Зин, в нашем монтажном цехе разыгрываются два импортных бюстгальтера. Я отлучусь ненадолго, и если меня будут спрашивать, скажите, что скоро буду.

– Желаю тебе выиграть лифчик, – пожелала ей Зина, – а что еще разыгрывается?

– Для ветеранов ВОВ бутылка «Столичной» и две бутылки Жигулевского пива, – сказала она, и исчезла также неожиданно, как и появилась.

Обедать я ходил в столовую, в цокольной части главного корпуса «Мосфильма». Ценники на блюда менялись ежедневно, стремительно вырастая. Несмотря на большую зарплату, деньги мгновенно таяли, а блюда становились все скуднее и дороже. Творческие буфеты, где раньше всегда было шумно, где можно было выпить рюмочку коньяку, бокал вина, съесть слоеный пирожок с чашечкой кофе, где всегда толпились актеры, режиссеры, операторы, художники, смазливые девушки из массовки, приходившие поглазеть на известных актеров и показать себя режиссерам в надежде понравиться и получить приглашение, начали стремительно пустеть. На некоторых этажах творческие буфеты вообще закрылись, и только кафе на первом этаже главного корпуса еще продолжало работать. Я частенько сидел там за коньяком и чашкой кофе в обществе Бориса Бланка, художника и режиссера. Иногда к нам подсаживался художник-постановщик Валентин Коновалов, когда приходил в кассу «Мосфильма» получать свои потиражные за нашумевшую картину «Интердевочка»режиссера Петра Тодоровского.

– Сегодня я получил очередную выплату, – улыбаясь, сказал Валентин, – мне повезло, что Тодоровский пробил в Госкино возможность снять «Итердевочку» по европейской системе оплаты, где основная творческая группа получает не только единовременное постановочное вознаграждение, но и потиражные по мере того как картина идет в прокате. Чем больше сборы, тем солиднее отчисления создателям фильма, а не только автору сценария и композитору, как у нас принято, – усмехнулся Коновалов.

Говоря это, он отстегнул два замка у видавшего виды кожаного портфеля, зажав его между ног. Незаметно, под столом, не вынимая рук из портфеля, он ухитрился наполнить фужеры водкой из бутылки, подмигнул нам, приговаривая:

– Запьем «Столичной» – всегда приличной! Предлагаю выпить за моего друга Петю Тодоровского, который спасает сейчас «Итердевочкой» нас, безработных и безденежных.

– На то она и «Интердевочка», чтобы деньги зарабатывать, – сострил Боря Бланк, и все засмеялись.

Был уже поздний вечер, а я все еще продолжал работать за монтажным столом. В дверь без стука вошла директор фильма Элкснис.

– Володя, привет, на какое число тебе брать билет в Ленинград? Я должна сообщить на «Ленфильм», чтобы тебе забронировали номер в гостинице «Московская».

– Через пару дней я готов выехать, – ответил я.

– Тогда я выдам тебе зарплату досрочно, прямо сейчас, если ты не возражаешь, – предложила Лариса.

– Конечно, не возражаю, раз мне через два дня выезжать, в Питере у меня много друзей, и без денег мне там делать нечего, а на командировочные, сама знаешь, не разгуляешься, – согласился я.

– Я кассира отпустила, и выдам тебе деньги прямо сейчас сотенными купюрами, новенькими, хрустящими, – с этими словами она отсчитала увесистую пачку банкнот, и попросила расписаться в ведомости.

Уходя, Лариса сказала:

– Утром я занесу в монтажную билеты и командировочные. Для тебя и твоей ассистентки Светы. Предупреди ее, чтобы она была с утра на работе, я ее днем не вижу и, чем она занята, не знаю. Создается впечатление, что она работает только в ночную смену, – с раздражением сказала Лариса.

Когда я поздним вечером вернулся в квартиру на улицу Гурьянова, которую снимала для меня Элкснис, я включил телевизор и услышал сообщение:

– Сегодня 22 января 1991 года Указом Президента СССР Михаила Горбачева изъяты из обращения и обмена 50– и 100-рублевые купюры.

Эта новость повергло меня в глубокое уныние. Я взял в руки пачку сторублевок и тупо глядел на них, думая, что мне теперь с ними делать, и на какие деньги я поеду в Ленинград. От этого меня разобрал гомерический смех, я подумал о том, как ловко Лариса выдала мне зарплату раньше срока да еще одними сторублевыми бумажками, в прямом смысле этого слова, теперь уже точно бумажными. Только раздавшийся телефонный звонок привел меня в чувство. Это звонила Зина, которая была рядом со мной за монтажным столом и видела, как Элкснис выдавала мне зарплату одними сотенными купюрами.

– Володя, вы смотрите телевизор? Да? Я советую вам пойти на ближайший железнодорожный вокзал, накупите билетов в разных кассах на пригородный поезд, чтобы вам дали сдачи мелкими купюрами с ваших сторублевок. Времени до двенадцати ночи осталось мало, торопитесь. Желаю успеха, действуйте.

Я быстро накинул куртку, рассовал по карманам деньги и выскочил на улицу. До ближайшей платформы Текстильщики на автобусе надо было ехать пять остановок.

Не дождавшись его стал голосовать, поймал частную машину. Когда я вбежал на перрон, то увидел толпу, осаждавшую окошки касс. Милиционеры стояли в сторонке, не пытаясь чем-то помочь толпе в ее безумии. Вскоре окошки касс закрылись, в них погас свет, и я понял, что мне пора уходить. Милиционеры стали освобождать платформу, говоря:

– Расходитесь, кассы закрыты, билеты все проданы.

Я вышел на площадь, поймал частника и поехал к себе, расплатившись с шофером последними мелкими купюрами, к счастью, оказавшимися у меня в кармане. Возле дома я вытащил пачку сотенных и швырнул ее вверх, наблюдая в свете уличного фонаря, как легкая метель засасывает их в темную подворотню.