Текст книги "Король живет в интернате"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– А я люблю. Я с бабушкой часто хожу в филармонию. Позавчера слушали концерт Мендельсона…

Андрей взглянул на стенные часы.

– Ого! Третий час. Мне пора.

На прощание Сева сказал: если у Андрея будут новые марки, пусть приходит к нему.

Отпирая замок, Андрей еще раз оглядел дверь – ни крючков, ни задвижек не было.

– До свидания, – сказал Сева. – Обязательно приходи! С дедушкой познакомлю.

Андрей понимал – на это надо бы веселым голосом ответить: «Обязательно приду!», но Сева до того приветливо улыбался ему, что у Андрея язык не повернулся так бессовестно солгать. Он лишь кивнул головой.

Дверь захлопнулась. Андрей стоял на лестнице, не решаясь идти вниз. Ему было нехорошо, нехорошо до тошноты. Да, это не чемодан доставить по адресу и даже не ловкая афера с мальчишками-футболистами. Тут дело серьезней. Куда серьезней. Что-то дальше будет?.. Может быть, свернуть в черный ход и удрать от Зубея? Но разве от него спрячешься? Все равно найдет, и тогда… Андрей вздохнул и, усталый, подавленный, пошел вниз.

Зубей нетерпеливо поджидал его на улице.

– Ну, как? – спросил он.

– В порядке, – сдержанно ответил Андрей.

– Оттиски?

– Вот. – Андрей вынул из кармана пластилин.

Зубей внимательно осмотрел отпечатки ключей и с восхищением сказал:

– Молодец, чертяка! Ты далеко пойдешь! – Завернув пластилин в носовой платок, он подмигнул: – Ну, по такому случаю завернем, малыш, в одно заветное местечко!

Догадавшись, о чем он говорит, Андрей нерешительно заметил:

– Мне же в интернат надо…

– Малыш! – Зубей хлопнул его по плечу. – Запомни, человек должен быть свободен и сам распоряжаться собой. К тому же еще ни один настоящий мужчина не отказывался от ста граммов. Поехали, малыш!

Говорил Зубей улыбаясь, но слова его звучали, как приказание.

Вскоре они сидели за столиком ближайшего ресторана, и Андрей вынужден был подробно рассказать о двери, о замках, о том, какие вещи видел в квартире, о чем они говорили с Севой. Услышав, что Сева часто ходит с бабушкой в филармонию, Зубей удовлетворенно сказал:

– Это нам может здорово пригодиться… Так, говоришь, шикарная обстановочка?

– Да. Рояль, картин много…

– О картинах знаю. Не товар. Старик сам рисует. Все знаю! – хвастливо сказал Зубей. – Так-то, малыш! Надо иметь глаза, надо уметь терпеливо слушать болтливых старушек, а главное – нужны мозги высокого качества! Отсюда – и полная информация. Все разыграем как по нотам. Чувствую: хороший кусочек отхватим! Мать-то парнишки певичкой была. И не какая-нибудь – известная. У нее, болтали старушки, и бриллиантики, и золотые вещички были. А старики, сам убедился, живут не бедно. Еще и дачку имеют. Поэтому барахлишко дочери, конечно, в сохранности и только нас с тобой дожидается…

Зубей все говорил и говорил. Андрей сидел неподвижно, смотрел на узкую тарелку, где среди светлых кружочков лука лежала селедочная голова. Мутный глаз ее был полуоткрыт. И Андрею, давно отвыкшему от слез, хотелось плакать.

Когда вышли из ресторана, Зубей остановил легковую машину и, открыв дверцу, сказал Андрею:

– Прошу, маэстро! Привыкай к красивой жизни!

Зубей был в отличном расположении духа. Развалясь на мягком сиденье, он всю дорогу мурлыкал какую-то песенку.

Во дворе, расставаясь с Андреем, сунул ему горсть мелких денег:

– Пока авансик. Обтяпаем все дельце – хорошую долю получишь… – Он помолчал минутку, пристально вглядываясь в лицо Андрея. – Да ты никак раскис, малыш?

Андрей молчал. Тогда, подойдя вплотную, Зубей свистящим шепотом спросил:

– Или что надумал? Смотри у меня! Не вздумай донести – мои дружки в тот же день тебя разыщут. Так-то, малыш. – И, похлопав Андрея по плечу, громко добавил: – Ну, пока! До скорой встречи!

Ты просто трус!

Собрание собранию рознь. Конечно, двоечникам нигде не рады. Однако можно и о них говорить спокойно, тихо. Пожурить слегка, взять обещание, что к такому-то сроку исправят плохие оценки, и все.

Это собрание было другим. Тон задала Светлана.

– Вы, наверно, на меня рассердитесь. Что ж, сердитесь. Но я все скажу. Всего несколько дней мы здесь, а уже столько видели плохого, что просто обидно за вас. Ребята, ведь мы пионеры, это значит – юные ленинцы. Вы поймите, слово-то какое – ленинцы! И вот представьте – вы только на минуту представьте, – к нам в класс входит Владимир Ильич. Скажите, порадовался бы он, глядя на нас?..

Светлану слушали открыв рты. А она, стоя у доски и сама волнуясь, то шагнет вперед, то отступит, то взглянет на Раису Павловну. И все, кажется, в Светлане жило, двигалось, возмущалось и радовалось вместе с ней. И тонкие, быстрые руки, и упругие косы. Острые кончики пионерского галстука и те вздрагивали. Андрей смотрел на Светлану, слушал, и ему не верилось, что тогда у березки она так горько плакала. Да уж плакала ли она – эта гордая, смелая девочка?

Вряд ли кто остался равнодушным после выступления Светланы. Леня Куликов, попросив слова, не вышел, а подбежал к доске. Минут пять он с жаром говорил о чести класса, говорил красиво, как профессор. В заключение предложил выпускать сатирическую газету, где стихами и прозой беспощадно критиковать лодырей и нарушителей порядка.

– Эй! – совсем войдя в азарт, крикнул Леня классу. – Берегитесь, лентяи, проныры! Будем клеймить вас оружием сатиры!

Ребята засмеялись, захлопали. А Раиса Павловна, весело округлив черные глаза, сказала:

– Да ты, Куликов, как настоящий поэт!

Митяй не улыбнулся. Он не любил, когда хвалили других.

Затем выступил Дима Расторгуев. Говорил толково, обстоятельно, обходясь без восклицательных знаков.

«На этом и кончат, – удовлетворенно подумал Митяй. – Сколько можно толочь об одном и том же!» Но нет, теперь Гусева (еще бы, тоже без пяти минут отличница!) захотела высказаться. И опять – срывающийся от волнения голос и всякие обидные слова по адресу двоечников. Под конец она предложила, чтобы самые неуспевающие ученики выступили сейчас и рассказали, как они дальше думают учиться.

– Дельное предложение, – одобрила Раиса Павловна и, садясь на последнюю свободную парту, добавила: – Дима, веди собрание.

Да, с уходом Черного, Касьянова и Лютиковой лагерь двоечников сильно ослабел. Правда, есть и похлеще двоечники, чем Шашаев, но Дима почему-то его первого назвал.

Митяй, не выходя из-за парты, буркнул:

– Ну, исправлю. Подумаешь, первый раз, что ли!

Дима нахмурился, но промолчал. Человек он был добродушный, покладистый. Ладно. Что возьмешь с этого Митяя? Однако поднялась Светлана и сказала:

– По-моему, это несерьезно. Ты, Шашаев, выйди, пожалуйста, к столу и объясни классу, как думаешь подтягиваться в учебе.

Митяй не тронулся с места.

– Мне и здесь неплохо.

Такой пренебрежительный тон даже Диму покоробил.

– Ты все-таки выйди, – миролюбиво посоветовал он.

– Не хочу.

Дима явно не знал, что делать. Беспомощно посмотрел на Раису Павловну. А та не спешила вмешиваться. Класс замер в настороженной тишине. Все ждали, чем это кончится, чья возьмет. И тут, будто подброшенный пружиной, вскочил Олег Шилов. Крикнул, сжав кулаки:

– Ты знаешь кто? Трус! Ты – просто трус! А выйти к столу мы тебя все равно заставим!

Шашаев от злости скрипнул зубами. Но в цыганском, смуглом лице Олега было столько решительности, что Митяй и в самом деле струсил. Чтобы скрыть это, он разыграл роль смертельно и незаслуженно оскорбленного человека.

– Я – трус?! – презрительно переспросил он. – Пожалуйста, могу выйти. Я к вашим услугам. Так что вы желаете от меня узнать?

Как ни валял Митяй дурака, а пришлось ему перед всеми держать ответ.

После Митяя никто из двоечников уже не ломался, не капризничал – выходили к столу, и хочешь не хочешь, а приходилось каяться в своих грехах, оправдываться, виновато чесать затылки, обещать исправиться.

Потом избирали старосту класса. Раиса Павловна предложила кандидатуру Олега, но ребята захотели избрать Диму Расторгуева. Он мог бы отказаться – ведь имел нагрузку, но Дима и не подумал возражать. Раиса Павловна сказала:

– Таким образом, от нашего класса в совете коллектива интерната будут двое: Расторгуев, как староста класса, и Светлана Пащенко, как председатель санитарной комиссии.

Затем избрали физорга, санитарную комиссию класса и редколлегию стенной газеты. Всем было ясно, что редактором должен стать Леня Куликов.

Собрание закончилось, но в классе остались Раиса Павловна, бывшие «ашки», Дима, Леня и Гусева. О чем они совещались и чем занимались до самого отбоя, никто не знал.

Об этом стало известно на другой день, когда ребята пришли на занятия в школу. Возле двери их класса на стене висел фанерный щит, оклеенный черной бумагой. В нижнем углу была изображена часть диска Земли. От нее, через весь черный простор Вселенной, усыпанной звездами, круто взмывала космическая трасса к Луне, нарисованной в противоположном углу щита. На ближних подступах к Луне неслась краснозвездная ракета. Под ней был реактивный самолет, еще ниже – легковой автомобиль, а на самой Земле, лишь приподняв голову, стояла обыкновенная черепаха.

К заветной цели космонавты – ученики седьмого «Б» – стремились на всех видах транспорта. Шестеро лучших учеников облюбовали места на ракете, четверо сидели на самолете, человек пять довольствовались автомобилем. Остальные расположились на широкой спине черепахи. Среди пассажиров этого тихохода Андрей разыскал и свою фамилию (подвел английский!). Там же, разумеется, расположился и Митяй.

По черному космосу белыми буквами были написаны стихи, сочиненные Леней:

Вымпел наш достиг Луны!

Наш – советский, красный!

Так помчимся же и мы

По космичным трассам!

Путь наш труден и далек.

Путь к познаньям, свету.

Так садись скорей, дружок,

В лунную ракету!

На переменках около лунной диаграммы не переставал толкаться народ. Приходили ученики других классов, даже с других этажей. Шум, смех. Андрей держался подальше от этого оживленного места. Что приятного смотреть, как сидишь на черепахе, и тем более слушать всякие ядовитые шуточки. А разъяренный Митяй ходил по коридору, нарочно задевал плечами встречных и на их сердитое «Чего толкаешься?» отвечал, стискивая кулаки:

– Я тебе поговорю! Высеку искры из глаз!

Слонялся Митяй в одиночестве, и не с кем ему было перемолвиться словечком, некому пожаловаться. Был дружок – Король, и тот изменил. С Толькой Лужковым стал дружбу водить. Ходят вместе, шепчутся по ночам.

Митяй преувеличивал. По ночам Толя и Андрей не шептались. Просто вчера вечером, когда легли спать, Толя, весь день ходивший грустный, сказал Андрею, что мать все лежит в больнице, чувствует себя плохо, плачет и говорит, что вряд ли встанет.

Андрей молча сочувствовал. Что он мог сказать, чем мог утешить Толю?.. Да и мысли его были далеко, далеко. Невеселые мысли, тягучие, как смола. Мысли о Зубее, о Севиной квартире на улице Конечной. О том, что его ждет впереди…

Предупреждение

До начала занятий оставалось минут пятнадцать, а двери слесарной мастерской были гостеприимно раскрыты.

Водрузив на крючковатый нос очки, Никанор Васильевич сидел на железном стуле и ел нарезанное аккуратными дольками яблоко.

В мастерскую один за другим входили ребята, с удовольствием здоровались со старым мастером и, отыскав среди других неоконченных молотков свои, показывали их учителю. Никанор Васильевич отставлял молоток едва не на вытянутую руку и давал оценку:

– Хорошо, Королев! Даже очень хорошо! Опиловка чистая, разметка сделана верно, по чертежу. Сейчас получишь сверло и начнешь обработку отверстия. Если и с этим так же справишься – отдам твой молоток на выставку.

– А у тебя, Шашаев, – неодобрительно покачивал головой учитель, – дело не идет, а, извиняюсь, плетется, как конь некормленый.

– Сталь такая попалась, – как всегда, начинал оправдываться Митяй.

– Не в стали, дружок, дело, а в лени, которая сидит у тебя на шее и даже ноги свесила – до того ей удобно.

О молотке Олега Шилова Никанор Васильевич произнес целую хвалебную речь. Олег мог бы немножко и загордиться, однако он выслушал похвалу спокойно, даже хмурясь. Отойдя к верстаку, он натянул нарукавники, но к работе не приступал. Чего-то ждал. Когда в мастерской собрались все ученики, Олег пошептался с Димой, и тот громко позвал:

– Ребята, идите сюда на минутку.

– Началось, – проворчал Митяй. – Не успели старостой выбрать, а уже командует!

– Ребята, – сказал Дима, – тут вот Олег хочет кое-что сообщить.

Насупившись, Олег произнес:

– Вот о чем хочу предупредить – чтобы по тумбочкам не шныряли. Слышали, вчера на линейке говорили – в шестом «Б» пропажа случилась? В прошлом году тоже было такое. Здорово кое-кого взгрели…

Леня Куликов, близоруко щуря большие глаза, заметил:

– Я считаю, в нашем классе это исключено. У меня с первого дня в тумбочке лежат два рубля и целы.

– За всех не ручайся, – сказал Олег. Посмотрев на Ивана Кравчука, стоявшего с опущенной головой, добавил: – Я об этом неспроста сказал. Полчаса назад застал в спальне вот его. – Олег кивнул на Кравчука. – Шарил в моей тумбочке.

– Ничего не шарил! – вспыхнув, ответил Иван. – Я же говорю, что только фотоаппарат хотел посмотреть. Какая светосила.

– Об этом мог и меня спросить. А по тумбочкам нечего шнырять.

Весь урок Иван работал не поднимая головы. Лишь изредка, разгибая уставшую спину, недобро взглядывал на Олега. В перерыв подошел к нему и сказал:

– Ты не думай, что я хотел аппарат взять или там объектив вывернуть. Слово чести.

– Что, может, фотографией интересуешься? – спросил Олег.

– Еще бы! У моего брата – «Зоркий-2». Я тоже фотографировал. И карточки сам проявлял.

– Ну, раз интересуешься, записывайся в фотокружок. Вместе будем ходить.

В какой кружок?

Разговор о всевозможных кружках шел не первый день. Но лишь сегодня официально объявили, в какие кружки производится запись, дни и часы их работы. Об этом сообщали по радио, об этом же извещало объявление в вестибюле школы.

Кружков было много – семнадцать. Глаза разбегались – в какой записаться. Тут были и хоровой кружок, и танцевальный, драматический, литературный, духовых инструментов, художественной гимнастики, математический, рисования, кружок «Умелые руки», фотолюбителей, авиамодельный. Даже любителей футбола не забыли. Для них организовали специальную секцию юных футболистов. Андрей охотно бы записался в эту секцию, но ведь туда, конечно, первым примчится Сенька. А быть с ним в одной секции – это совершенно невозможно.

Урок математики начался шумно. То ли обсуждение новости о кружках было тому причиной, то ли возбуждение после работы в мастерской, но учителю пришлось несколько раз делать классу замечание, требуя тишины. Особенно беспокойно вела себя голубоглазая Сонечка Маркина. Сначала кому-то подавала таинственные знаки, потом тихонько переговаривалась с соседкой по парте и наконец, обернувшись к Андрею, шепнула:

– Ты бы не хотел, Король, записаться в драматический кружок? По-моему, ты можешь прекрасно играть на сцене…

– Точно! – фыркнул Митяй. – Роль влюбленного в одну блондиночку с голубыми глазами.

– Дурак! – краснея, процедил сквозь зубы Андрей.

– Опять шум на задней парте! – сказал учитель.

Бойко постукивая мелком, Гусева решала на доске алгебраический пример, Андрей смотрел на ее торчавшие из-под волос уши и прикидывал в уме: «Может, и правда, записаться в какой-нибудь кружок? Но в какой?» Вспомнив, как ловко обвел вокруг пальца мальчишек с улицы Гастелло, подумал, что в драматическом кружке он бы, пожалуй, смог играть, но опять же – нельзя. Нельзя ему быть на виду. И особенно теперь, когда пришлось остричь длинные волосы. Ох, этот Сенька, Сенька!..

Оторвав клочок промокашки, Андрей написал: «Толик, какой кружок выбрал?» Через минуту Толя прислал ответ: «Умелые руки». И тебе советую». – «Правильно, – решил Андрей. – Туда и запишусь».

Митяй все видел. И как Андрей посылал записку, и что Толя ему ответил. «А меня и не подумал спросить». Митяй искоса взглянул на Андрея, и до того ему захотелось чем-нибудь обидеть своего недавнего приятеля, что даже носом засопел, как перед дракой.

Сонечка была настойчива в достижении своих целей. После звонка она вместе с Андреем вышла в коридор и быстро заговорила, то и дело поднимая на него голубые глаза и дотрагиваясь до его руки:

– Серьезно, почему бы тебе не записаться в драматический кружок? Я уверена – у тебя прекрасно получится. По-моему, у тебя есть призвание к сцене. Я не шучу, Король. Правда, записывайся. Вместе будем выступать. Вообще, мальчики в драматическом коллективе – это проблема. Почему-то не хотят идти. А девочки, наоборот, охотно идут. У нас даже Гусева хочет записаться. Представляешь, с таким ртом и ушами – на сцену. Фи!

Идя рядом с хорошенькой Сонечкой, Андрей немного смущался. Улыбаясь, слушал ее, поддакивал. Но так это продолжалось лишь до тех пор, пока не увидел Светлану, шедшую им навстречу. Оборвав Сонечку на полуслове, резко сказал:

– Пустой разговор затеяла. В артисты я вовсе не собираюсь. И вообще, спешу.

Не успел он отойти от огорченной Сонечки и десяти» шагов – новая неожиданная встреча. Прямо к нему решительной и деловой походкой направлялся черноглазый Сенька. Андрей резко свернул в сторону и, не поднимая глаз, не дыша, остановился. Нет, не им интересовался Сенька – прошел дальше. «Что ему нужно на этом этаже?» – со страхом подумал Андрей.

С Сенькой были две девочки с красными повязками на рукавах. Сенька и его спутницы подошли к группе семиклассников, и там завязался оживленный разговор. Андрей увидел, что в руках одной из девочек появился блокнот, и она что-то записывает. Андрей осторожно подошел к ребятам. Из разговора понял – пионерская разведка, собирают предложения о плане работы пионерской организации. Стоять рядом с Сенькой было рискованно: разговаривая, он беспрестанно вертел головой и каждую секунду мог заметить Андрея.

Отходя от них, Андрей невесело подумал: «Активный парнишка. Если докопается до меня – большие будут неприятности…»

Почему не пролезает стол?

В тот же день после обеда Маргарита Ефимовна сказала Андрею, что он ей нужен для небольшого разговора, и вместе с ним вышла из столовой. Сначала он не понял, чего она хочет от него. Оказывается, для спален приобретены карнизы и занавеси на окна. Занавеси красивые, и – хотя стоят недешево – она согласна с директором школы, не побоявшимся расходов. Ведь красота во всех ее проявлениях облагораживает детскую душу…

«Что ей надо?» – глядя на крохотные за выпуклыми стеклами очков глаза воспитательницы, подумал Андрей. Все оказалось очень просто: он рослый мальчик, и она хочет, чтобы он вбил в спальне гвозди для карнизов. Только и всего? Стоило для этого тратить такое количество слов!

– Вбить гвозди? Это в два счета, – согласился Андрей.

– Кого бы тебе дать в помощь? – вслух подумала; Маргарита Ефимовна. Увидев Митяя, выходившего из столовой, она позвала: – Шашаев, подойди, пожалуйста… – Ты не мог бы, Шашаев, помочь Королеву укрепить в спальне карнизы?

Лицо Митяя было недовольное, надутое. Андрей вспомнил о размолвке с ним и сказал:

– Не нужно никакой помощи. Экая работа!

– Хорошо, – согласилась Маргарита Ефимовна. – Я сама тебе помогу.

Порученное дело оказалось не столько трудным, как хлопотливым. В кладовой ему выдали карнизы и сказали: железных костылей для забивки в стену у них нет, надо получить в слесарной мастерской. Лестницу тоже дать не могут – взяли шестиклассники.

Андрей вернулся в спальню, сдвинул у окна кровати и в освободившееся место втащил стол, а на него поставил стул. Ничего, можно и без лестницы обойтись. Потом пошел в мастерскую, где четверо восьмиклассников под руководством Никанора Васильевича выполняли спецзаказ: точили деревянные пробки, гнули из толстой проволоки костыли, заостряли их и делали зубилом насечку, чтобы крепче держались.

Вручая Андрею костыли, Никанор Васильевич, разумеется, не забыл подробно проинструктировать Андрея, как действовать шлямбуром, как укреплять пробку…

– Да ясно, ясно, – нетерпеливо повторял Андрей. – Видел, как это делается…

– Головой не тряси, слушай, чему учат, – сердясь, сказал мастер. – Во всяком деле сноровка нужна и аккуратность. Это на носу заруби. А то прибьешь, извиняюсь, сикось-накось, так что добрые люди смеяться будут. Понял?

– Все понял, Никанор Васильевич!

– Ну, то-то. Иди.

В спальне Андрей взгромоздился на свое высотное сооружение, примерил карниз и уверенно принялся за работу. Не зря инструктировал его старый мастер: через двадцать минут костыли были крепко забиты в стену, и карниз ровно лег на свое место.

Маргарита Ефимовна, появившаяся с занавесями в руках, пришла в восторг от мастерства Андрея.

– Чудесно!

Повесив с помощью воспитательницы тюлевые занавеси на первом окне, Андрей начал было выдвигать стол, но тут, к немалому удивлению, обнаружил, что стол между кроватями не пролезает. Странно, кровати он больше не двигал, а стол теперь почему-то не пролезает. Может, без него кто-то заходил в спальню и двигал кровати?..

Но долго ломать голову над этим странным обстоятельством было некогда, потому что Маргарита Ефимовна сказала:

– Хорошо бы и у девочек повесить сегодня гардины. – Это она сказала таким жалобным тоном, что Андрею ничего не оставалось, как ответить:

– Можно и у девочек. Времени хватит.

Однако времени едва-едва хватило. Звонок на самоподготовку прозвенел как раз в ту минуту, когда Андрей вколачивал в деревянную пробку последний костыль. Поспешно закончив работу, он покинул спальню девочек и вышел во двор.

Посреди двора стоял завуч Владимир Семенович. Человек он был небольшого роста, с круглым животиком и голосом, похожим на крик рассерженного гуся. Редкий день не выходил завуч к пяти часам вот так во двор, чтобы лично проконтролировать, как учащиеся собираются на самоподготовку. Ребята боялись завуча, и если почему-либо опаздывали в школу, то старались прошмыгнуть в двери незаметно. Но редко кому это удавалось. Место для кругового обзора Владимир Семенович выбирал хитро. И как бы опоздавший ни мудрил, все равно его настигал резкий голос завуча:

– Па-ачему, па-ачему гуляете? Быстро в школу!

Других неприятностей от завуча нарушители школьного распорядка пока не знали, тем не менее встреч таких боялись как огня.

На этот раз Владимир Семенович, стоя посреди двора, был занят разговором с воспитательницей третьего класса, и Андрей, благополучно добравшийся почти до самых дверей школы, уже думал, что завуч не заметит его, но ошибся – в последний момент услышал за спиной:

– Па-ачему гуляешь, Королев? Быстро в школу!

Андрей опаздывал по уважительной причине и потому посчитал себя вправе обидеться: «Вот глазастый! Все видит!»

Обыскивать никого не будем!

Около семи часов вечера Леня Куликов, зашедший в спальню, чтобы взять и постирать воротничок, обнаружил: из его тумбочки исчезли те самые два рубля, о которых он утром говорил ребятам.

Простодушный и доверчивый Леня не хотел этому верить. Неужели он ошибался в ребятах? Неужели кто-то решился на такой подлый поступок? Сначала Леня сообщил о пропаже Диме, тот – Олегу, и не пробыло получаса, как об этом узнали и Маргарита Ефимовна, и старший воспитатель, и завуч.

Происшествие было из ряда вон выходящим. В спальню были срочно собраны все ее обитатели.

Кузовкин велел ребятам встать у двери. Строгий и подтянутый, в черном костюме, он несколько секунд испытующе смотрел на ребят. Затем, чеканя и отделяя каждое слово, сказал:

– Сегодня здесь, в спальне, произошло ЧП – украдены деньги. Проступок чрезвычайно серьезный. И я требую, чтобы виновный в этом сейчас же, немедленно – слышите, немедленно, признался. Только это смягчит его вину. Иначе будет хуже. Взявший деньги рано или поздно будет найден!

Кузовкин замолчал. Молчали и ребята. Никто вперед не выходил.

Маргарита Ефимовна, как громом пораженная известием о краже, сидела у стола, через каждые пять секунд вздыхала и, не в силах смотреть на ребят, печально покачивала головой. Весь ее вид как бы говорил: не могу поверить!

Завуч с интересом рассматривал учеников и постукивал пухлыми пальцами по столу.

Переждав с минуту, Кузовкин понял: первая атака отбита. Тогда он иным, мягким голосом заговорил о том, что самое лучшее в человеке – это скромность и честность. И тот, кто встал на путь даже малой лжи, даже мелких проступков, тот в конце концов может прийти к большому обману, преступлению.

Слушая его, Андрей все ниже опускал голову. Казалось, что старший воспитатель говорит о нем, Королеве. Но он же не брал чужих денег, не брал! И все-таки Андрей не мог поднять глаз.

– Пусть сегодняшний виновник кражи, – продолжал Кузовкин, – хорошенько осознает свой поступок, и если не сейчас, то завтра, послезавтра найдет в себе мужество во всем признаться.

Завуч, слушая старшего воспитателя и внимательно оглядывая мальчиков, согласно кивал головой.

– Кстати, – будто с треском расколов грецкий орех, спросил он, – ты почему, Королев, опоздал сегодня на самоподготовку?

Вопрос прозвучал неожиданно. Андрей растерялся.

– Я прибивал карнизы в спальне, – не поднимая глаз, не сразу ответил он.

И вдруг сильно покраснел, подумав, что его ответ прозвучал странно. В самом деле, он возился в спальне с карнизами, и в это же время украдены деньги. Это каждому покажется подозрительным. И что завуч хотел этим сказать?

Андрея выручила Маргарита Ефимовна. Она сказала, что это по ее просьбе Королев вешал гардины. Здесь повесил и в спальне у девочек. Хорошо справился с поручением.

– Прошу вас, Леонид Данилович, – добавила она, – отметить усердие Королева на школьной линейке.

– Все же это не повод для опозданий, – заметил Владимир Семенович. – Дела с успеваемостью у него неважные.

– Товарищ старший воспитатель, – вдруг послышался голос Митяя. – Как же это получается? Виноватый не признается, а подозрение, значит, на всех? Это и на меня и на любого другого могут подумать. Лучше – обыскать каждого. Сразу будет ясно, кто виноват.

– Обыскивать никого не будем! – ответил Кузовкин. – Виновный сам должен найти в себе мужество признаться.

– Но ведь он, может быть, совсем и не из нашей спальни, – жалобно сказал Леня. – Зашел кто-нибудь и взял…

– Мы это попытаемся выяснить, – проговорил Кузовкин. – А теперь можете идти.

В этот вечер после отбоя стояла непривычная, тягостная тишина. Никто не разговаривал, не шутил.

Многое передумал Андрей. И о своем знакомстве с Зубеем, и о ключах от Севиной квартиры, и о Сенькиных товарищах, которых он так подло обманул… Жалко ребятишек. Забавные. Уж так они радовались, что получат настоящую форму! Эх, если б он был знаменитым артистом или изобретателем и было бы у него много денег! Пошел бы тогда в магазин, купил двадцать три футбольные формы, упаковал в ящик и послал бы почтой на их имя. Можно еще и по мячу каждому. Вот бы здорово! Получают здоровенный ящик, от кого – неизвестно. Распаковывают, а там…

Мечты, мечты… Андрей неслышно вздыхал. И опять его охватывали тревожные думы. Не спится от них, прочь бежит сон. Где уж тут спать! Думал, думал Андрей, да вдруг как вскочит – сел на кровати. Так вот почему не пролезал стол! Ясно! Сдвигая кровати, он же загородил тумбочку Лени, и, чтобы попасть в нее, кому-то потребовалось отодвинуть кровать. Значит, пока Андрей ходил в мастерскую, кто-то побывал в спальне. Но кто?.. Нет, это не посторонний. Ведь только свои знали, что именно у Лени в тумбочке лежат деньги. Кто-то из своих. Кто же?..

Перед балом

Спал Андрей в ту ночь плохо. Проснулся еще до горна. За окном рассветало медленно, робко. По углам комнаты прятались тени. И опять у Андрея все мысли – о вчерашней краже. Приподняв от подушки голову, рассматривал спящих ребят. Который из них? Он спрашивал себя об этом не просто из любопытства. Вот проснутся сейчас ребята, и каждый тоже будет об этом думать, перебирать в уме своих товарищей. И как ни оправдывала его вчера воспитательница – больше всего подозрений падает на него. На их месте он бы и сам так думал. Правильно предлагал Митяй, чтобы обыскать всех. Может, и нашли бы пропавшие деньги.

В первые часы после подъема Андрей с особым вниманием следил за каждым словом и взглядом ребят. Хотел выяснить, как относятся к нему. Олег, обежавший, как всегда, четыре раза вокруг общежития, так сильно размахивал на зарядке руками, так энергично выполнял приседания, что Андрей подумал: «Этому все равно. Знай делает свое дело».

А староста спальни? Нет, Дима Расторгуев ничего не имел против Андрея. Выходя вместе с ним из спальни, сказал:

– А красиво с занавесями. Как дома.

Леня Куликов, умываясь в туалетной комнате, случайно встретился глазами с Андреем и тотчас опустил их. Это неприятно кольнуло Андрея.

Странно вел себя Иван Кравчук. Завтракая, он не поднимал головы, даже лица его невозможно было рассмотреть – до того низко наклонился над тарелкой. Неужели Иван? Однако надо быть последним глупцом, чтобы лезть в тумбочку, когда в этот день тебя уже застали за некрасивым делом. Но, может быть, как раз утром и взял? Тогда кто же отодвигал кровать? Абсолютно ничего не мог понять Андрей…

Девочки, разумеется, знали о случае в спальне мальчиков. Андрей готов был и от них ожидать тайных, косых взглядов. Но ничего подобного. Девочки были заняты своими важными делами. Правда, сначала Сонечка здорово напугала его. Остановив Андрея в столовой, она подняла пальчик и значительно сказала:

– А я что-то знаю о тебе… – Внутри у него будто все оборвалось. А Сонечка, плутовато кося на него глаза, продолжала: – Оказывается, ты можешь быть рыцарем. Ведь это ты повесил у нас гардины? Ага, смутился!

Андрей и сам почувствовал, что щеки его пылают.

Да, центром разговора у девочек был не случай в мальчишеской спальне. Это было сразу видно. Отодвинув недопитый стакан чаю и наклонясь к соседке, Светлана что-то рисовала на листке. Андрей расслышал ее слова: «Забираешь точно в талию, здесь проходишь потайным подшивочным швом…» А Гусева то подбирала своей подруге волосы на затылок, то надвигала их волной на лоб.

«Что это с ними? – подумал Андрей. – Будто на бал готовятся».

Так оно и было. Еще издали бросалось в глаза большое объявление:

СЕГОДНЯ ШКОЛЬНЫЙ БАЛ!

ИГРЫ, ПЕСНИ, ТАНЦЫ, ВИКТОРИНА!

ВЕСЕЛЫМ – ДВЕРИ НАСТЕЖЬ!

УГРЮМЫМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!

ЖДЕМ ВАС РОВНО В СЕМЬ ЧАСОВ!

Школьный бал, по мнению мальчиков, совсем не такое великое событие, каким оно представляется девочкам. Ну, придут, поиграют. Да, еще танцы. С девчонками, что ли? Любопытно… Но, в общем, волноваться не из-за чего.

Но бал есть бал, и готовиться к нему надо. Ради бала даже время самоподготовки передвинули на два часа раньше. Это не шутка, такого еще не было! А что значит готовиться? Надо и ботинки почистить, и выгладить брюки, пионерский галстук, и пришить свежий воротничок, и постричь ногти. Ребята, конечно, и не проявили бы тут большого рвения, не догадались бы, что и как делать, но это уж им подсказала Раиса Павловна. И не только подсказала. Она учила, как через влажную тряпку гладить брюки. А если у кого-то все же не получалось, сама бралась за утюг. Она заставила всех до такого блеска начистить ботинки, что ребята удивились – как новые стали! А ровно пришить воротничок? Это еще не каждому было по силам. И снова воспитательница показывала, разъясняла, над одним подшучивала: «Вилку лучше держишь, чем иголку», другого хвалила: «У тебя скоро девочки будут учиться шить!»