Текст книги "Король живет в интернате"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Полегче, ребята! – строго говорил мастер. – Этак можно и внутренности у него порвать. А станок, – как и человек, ласку да подход уважает.

Недели через две Андрей уже без наблюдения мастера работал на токарном станке. Он научился затачивать резцы, по искре определяя твердость стали. А какое это было изумительное чувство, когда он впервые выточил простенькую деталь для физического прибора! Красивая и блестящая, она лежала у него на темной, масляной ладони, и ласковое тепло ее он ощущал не только рукой, но и сердцем.

Не один Андрей испытал тогда это волнующее чувство власти над металлом. У станков трудились Дима, Толя, Олег, Светлана, Лерчик Орешкин. Да и не только они. Даже Леня Куликов – совсем, казалось бы, не подходящий для подобной работы человек – и тот выучился работать на фрезерном станке. И еще как выучился! Сверкающая фреза, послушная его худенькой руке, урча и всхрапывая, вгрызалась в неподатливую сталь с такой яростью, что мелкая стружка, летевшая из-под фрезы, была горяча, как огонь.

Умение работать на станках пригодилось. В мастерские, а также ребятам кружка «Умелые руки», поступало все больше и больше заказов. Мастерили приборы для физического и химического кабинетов, делали полки, вешалки, табуретки, точили городки, ручки для молотков. Разве все перечислишь! Приходит, например, Петя (теперь он уже не замзавом был, а самим товарищем заведующим), приходит и такое задание дает: изготовить тридцать клеток! И возразить ему невозможно – растет кроличья семья! А недавно явился староста и режиссер драмкружка, этакий взлохмаченный и очень самоуверенный человек из седьмого «А». Он потребовал: сделайте дом!

– Настоящий дом? – изумились ребята.

– Настоящий нам ни к чему! – не счел нужным улыбнуться режиссер. – Дом вот такой, в метр высоты. Для кума Тыквы. Поэтому дверь делайте пошире. И чтобы крыша была, стены, окошко. Впрочем, пол и заднюю стену можете не делать, – милостиво разрешил он.

И ему отказать нельзя. Драматический кружок уже не одну неделю репетирует пьесу «Приключения Чиполлино».

Даже Иван Акимович покачал головой, удивляясь такому заказу.

– Раз надо – сделаем, – сказал он.

А Митяй, который тоже пришел сюда – не столько работать, сколько потолкаться среди ребят, – спросил:

– А места в первом ряду будут обеспечены?

– Посмотрим, как справитесь с заказом, – важно ответил режиссер.

Я им докажу!

Наказа Сергея Ивановича о шефстве над Ромкой Андрей не забывал. Он решил занять шалуна каким-нибудь делом.

– Слушай, – с самым серьезным видом сказал Андрей Ромке. – Хочешь, будем делать с тобой космическую ракету?

– Космическую ракету? – замирая, повторил Ромка. – Настоящую?

– Настоящую! – улыбаясь, подтвердил Королев. – Да еще такую, чтобы не сгорела в плотных слоях атмосферы, а опускалась на парашюте на землю. Идет?

О, еще бы! Ромка смотрел на Андрея влюбленными глазами. Он готов был идти за ним куда угодно, делать все, что скажет шеф.

На токарном станке Андрей выточил из деревянного чурбака корпус ракеты и высверлил в нем углубление для стрелы – так, как он видел в «Пионерской правде». Затем они с Ромкой отпилили носовую часть ракеты, выдолбили в ней место для парашюта, закрепили его гвоздиком, а чтобы головка ракеты могла откидываться, скрепили ее с корпусом петелькой и снабдили проволочным противовесом с грузиком.

Ромка два дня не отходил от шефа. Он и столярный клей варил, и чистил шкуркой крылья стабилизатора, и тяжи привязывал к парашюту. А сколько ему пришлось потрудиться, чтобы отыскать космических пассажиров! Было уже холодно, жучки спрятались глубоко в землю, и Ромка целый час без устали орудовал лопатой. Жучков посадили в маленькую кабину и закрыли их там кусочком отмытой фотопленки.

– Они все будут видеть! – радовался Ромка. – Ведь окошко прозрачное!

Из длинной палки вырезали лук, который заменял реактивный двигатель, туго стянули его концы бечевкой и отправились на площадку – испытывать космический снаряд.

Ракета действовала безотказно. Взлетев метров на тридцать – сорок, она переворачивалась, и в ту же секунду над ней вспыхивал красный купол парашюта. Ромка кричал и визжал от восторга. Он и сам пробовал запускать ракету. Получалось не так хорошо, но Андрей успокоил Ромку:

– Ничего, натренируешься – до Луны долетит!

Скоро на площадку, где они запускали ракету, сбежалось много ребят. Среди них Андрей вдруг увидел черноглазого Сеньку.

– Ну, ты сам тут осваивай! – быстро отдав Ромке лук и ракету, сказал Андрей и поспешил уйти.

По берегу пруда ходила Сонечка и будто разговаривала сама с собой. То вдруг останавливалась и поднимала руки, то вскидывала голову, потом шла дальше.

«Репетирует», – догадался Андрей.

– Слушай, звезда экрана, – подойдя к Сонечке, спросил он, – чего это ваш режиссер прибегал в мастерскую? Дом велел строить. Для какого-то кума Тыквы.

– Ай! Не спрашивай меня ни о чем! – замахала руками Сонечка и тут же принялась жаловаться: – Я вообще не понимаю, почему они выбрали эту пьесу. Какая-то сказка. Ходят и говорят огородные чучела: Тыква, Редиска, Горошек, синьор Помидор, солдат Лимошка! Фи! Будто нельзя было выбрать порядочную пьесу! И представляешь – самое возмутительное: меня осчастливили ролью Редиски! Какая-то деревенская девчонка! «Я охотно вам помогу. И моя тачка тоже!» Это самый длинный ее монолог. Во всей пьесе появляется лишь два-три раза. «Может быть, – сказала я, – вы мне предложите роль пса Мастино, чтобы я прыгала по сцене и лаяла, как настоящая дворняжка!» Я им категорически сказала: или мне дают другую роль, или я ухожу из кружка. И знаешь, они мне заявили: кроме роли Вишенки, ничего нет. «Но Вишенка же мальчик! – сказала я. – Дайте мне роль Землянички». – «Земляничку, – говорят, – будет играть Гусева». Король, ты представляешь, почти центральную роль отдать Гусевой! Но я им докажу! Я даже Вишенку так сыграю, что они ахнут! И еще пожалеют, что не дали мне главную роль! Хорошо, я буду мальчиком! Король, – подбоченясь, топнула Сонечка ножкой, – скажи, могу я сыграть мальчика?

Андрей поднял широкие, темные брови:

– Что за вопрос! Ты кого угодно сыграешь!

– Да! Я докажу! Они поймут, с кем имеют дело!

Личным примером

Ракету Ромка делал с удовольствием. А вот заправлять кровать, мыться и чистить зубы категорически не желал. Сначала Андрей пробовал ругать подшефного, однако Ромка не очень-то прислушивался к его словам. А то и вовсе не хотел слушать. Махнет рукой и – бежать со всех ног. Андрей сердился еще больше. Кричал, стыдил, а с Ромки это как с гуся вода. Андрей совсем растерялся. И наверняка краснеть бы ему перед директором, да выручил его… сам Ромка.

Стал однажды Андрей ругать своего подшефного, а этот в ответ:

– Говоришь уши мыть, а сам не моешь! Вот тут-то Андрей по-настоящему и понял, какое трудное задание дал ему Сергей Иванович. Желаешь кого-то научить хорошему, – сам будь хорошим. И нравится не нравится, а пришлось Андрею смотреть за собой. Хоть и трудно было на первых порах, другого ему ничего не оставалось, как воспитывать мальчугана личным примером.

И действительно, дело тогда быстро пошло на лад.

Каждое утро после зарядки Андрей в одну минуту заправлял постель и спешил в спальню первоклассников к своему подшефному.

Вертун и непоседа Ромка в это время обычно стоял с опущенными руками возле кровати и обескураженно смотрел на смятое одеяло и простыню.

– Ну, чего ты? – спрашивал Андрей. – Руки, что ли, пришиты к рубахе? Ну-ка, подними руки. Нет, не пришиты. За чем же остановка? Начинай. Складывай одеяло… Простыню расстели. Так… Теперь заверни ее, натяни ровненько… Подушку поправь…

Когда общими усилиями кровать оказывалась застеленной, Андрей весело спрашивал:

– Вооружение готово? Полотенце, мыло, зубная щетка – ничего не забыл?

В умывальной комнате он заставлял Ромку снять; рубашку и командовал:

– Набирай в руку воды! Лей на себя. Да осторожно, не на штаны лей!.. Вот так, так… Крепче три. И воды не жалей!..

Чтобы Ромка мог видеть, как это делается, Андрей обильно плескал себе на грудь, бока и руки воду, энергично растирался и приговаривал:

– Эх, водичка! Давай, Ромка, смелей! Не бойся воды. От нее здоровей будешь. Вот скажи, если дерево не поливать, что с ним сделается?

– Засохнет.

– Правильно! Вот и поливай себя каждый день – вырастешь с дерево.

Ромка хохотал:

– А где жить буду?

– Специальный дом тебе выстроят. До неба. Хочешь вырасти до неба?

– Угу! – отвечал Ромка и так яростно тер лицо, что казалось, сотрет со щеки родимое пятнышко.

Глядя на Андрея, Ромка вынужден был и зубы чистить, и мыть шею, уши. Но все это делалось под шуточки, подмигивания, и Ромка ничуть не тяготился опекой своего шефа.

Позавтракав, дежурные из седьмого «Б» оставались в столовой. В этом месяце на их обязанности было следить здесь за чистотой, собирать со столов, мыть посуду. Ромка и тут вертелся возле Андрея. Пока тот подметал, он сдвигал стулья, чтобы его шеф мог вымести под столом, а потом снова в порядке расставлял их.

Это время Андрей считал удобным для словесных поучений.

– Воспитательница говорила – опять Валю дергал за косы.

– Всего два раза.

– А зачем?

– Пусть язык не показывает!

– Подумаешь, обидели! И ты бы язык показал. А еще лучше – не обращал бы внимания. Она же девочка, ее и простить можно. А двойку по чистописанию получил?

– Получил, – вздыхал Ромка.

– Видишь! За косы девочек хватать – мастер, а палочку в тетради ровно провести лень!

– Это все «цы». С этой «цы» у меня беда. Учительница говорит, хвостик маленький делайте, как у зайчика, а у меня выходит большой, как у лисы или белки. Ведь у белки тоже хвостик кругленький.

– Ты сказки про хвостики не рассказывай! – обрывал Андрей. – Лучше скажи, почему не стараешься? Из-за такой чепухи двойки получаешь! Думаешь, матери приятно это? Заботится о тебе, беспокоится, а на тебя двойки цепляются, как глупые караси на крючок. Через неделю у тебя именины, гости придут, мать, дядя Лева. Чем их порадуешь? Вот сегодня при мне напишешь страницу этих самых «цы»!

– Целую страницу? – испугался Ромка.

– Ну, ладно, – говорил Андрей, – так и быть, напишешь две страницы.

Ромка, сбитый с толку, открывал рот, моргал, потом начинал хитро улыбаться.

– А ты тоже в это время уроки будешь делать? Тогда и я с тобой. У-у! Я так выучу эту «цы» писать, что лучше всех будет! Учительница сразу пятерку поставит! А когда мамка придет на именины, покажу тетрадку и скажу: «Давай шоколадку!» И дядя Лева пусть дает. Раз он мне отец – пусть дает!

– Чудилка! Ты не для матери, не для отца учишься, а для себя. И нечего выпрашивать шоколадку. Раз именины – значит, подарок тебе обеспечен!

Слово Ромка сдержал. Правда, не пятерку получил по чистописанию, а четверку, но и этой отметкой он страшно гордился.

Разговор равных

День рождения воспитанников отмечался 30 числа каждого месяца. На этот раз именинников оказалось больше двадцати человек. Чистые, аккуратно одетые, они сидели за отдельным праздничным столом, на виду у всех, и воистину чувствовали себя именинниками. Тут были представители всех возрастов. И самые маленькие, вроде Ромки, и самые большие – двое восьмиклассников. Из седьмого «Б» за именинным столом сидели трое: Гусева, Дима Расторгуев и Леня Куликов.

Леня Куликов считал себя стопроцентным именинником. Это потому, что он родился не пятого, не десятого, не пятнадцатого или какого другого числа, а именно в этот день – тридцатого ноября. По этому случаю Леня был в ударе. Беспрестанно шутил, смеялся и даже продекламировал свое стихотворение. В нем он благодарил учителей, воспитателей, обещал, что ребята оправдают их надежды – вырастут настоящими людьми. Стихотворение Леня закончил так:

И до последних дней заката,

Пусть хоть на Марсе будем жить,

Родные стены интерната

Нам все равно не позабыть!

Лене аплодировали и директор, и учителя, и воспитатели, и гости, и все ребята. Андрей, сидя вместе с ребятами за другим столом, не без гордости подумал: «Вот какие в нашем классе!»

Виновникам торжества желали хорошо учиться быть здоровыми и дожить до тысячи лет. Специально, для них умелые кулинары из шестого «А» испекли именинный пирог. Под звуки марша его внесли на украшенных розовой бумагой носилках. Носилки покоились на плечах четырех бравых, румяных поваров в белых колпаках, передниках и с поварешками за поясом.

Затем родители преподносили своим счастливым сынкам и дочкам подарки. Ромка получил от матери и дяди Левы не шоколадку, а целую коробку конфет. Он не стал, как другие именинники, томиться долгим ожиданием – в одну минуту развязал шелковую ленточку и раскрыл коробку. И хотя он был так сыт, что не мог доесть своего куска именинного пирога, для конфет нашлось место. Одну за другой он отправил их несколько штук в рот, затем вскочил со стула и помчался к столу своего шефа.

– Во, сладкие! Ух! Бери! Шоколад!

Андрей смутился:

– Зачем? Тебе же подарили.

– Бери! – рассердился Ромка.

– Ладно, – взяв конфету, поспешно проговорил Андрей. – А теперь иди на место. Соскочил, неизвестно чего!

Сергей Иванович, видевший все это, улыбнулся. Он подошел к матери Ромы, очень молодой, круглолицей, в нарядном сиреневом платье, и высокому статному мужчине с внимательным взглядом темных, спокойных, глаз.

– Вон тот молодой человек, – сказал директор, – к которому сейчас подбегал Рома, – это шеф его, Королев. Иначе говоря, наставник, старший товарищ. Хорошо справляется. Рома к нему очень привязан.

– Он просто без ума от него! – счастливо улыбаясь, так, что на щеках и подбородке появились веселые ямочки, сказала молодая женщина. – Дома только и слышно от Ромы: Король! Король! И знаете, лучше стал. В прошлое воскресенье в квартире помогал убирать, четверку по чистописанию принес.

– Да, – поддержал Сергей Иванович, – мальчик меняется на глазах. Мы очень довольны работой Королева.

– Простите, – звучным, приятным голосом произнес Лев Васильевич, обращаясь к директору, – мы, то есть я и Лидия Петровна, хотели бы поговорить с Королевым. Вы не возражаете?

– Пожалуйста!

– Благодарю вас.

Направляясь к столу, где сидел Королев, Сергей Иванович с удовольствием подумал о новом отце Ромы: «Очень приятный и положительный человек. Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы Андрей и домой к Роме приходил. Тем более что скоро новогодние каникулы».

Андрей только кончил пить чай с ватрушкой, когда ему на плечо легла чья-то рука. Он удивился – за его спиной стоял директор интерната.

– Выйди на минуточку, – попросил Сергей Иванович.

Еще пуще удивился Андрей, услышав о том, чтобы после чая он никуда не уходил, – с ним хотят побеседовать родители Ромы.

– Да что со мной беседовать? – испугался Андрей. – Пусть лучше поговорят с воспитательницей. Она больше знает.

– С ней они, конечно, поговорят. Но и ты кое-что интересное можешь сообщить. Как, например, приучаешь Рому к порядку. Объяснишь, отчего он тебя слушается. Ведь слушается?

– Слушается.

– Вот и расскажи Льву Васильевичу. Сам должен понимать, как это важно для него. Так смотри, я на тебя надеюсь, – крепко взяв Андрея за плечи, заключил Сергей Иванович.

Как после этих слов директора было не взволноваться, не почувствовать ответственности за своего маленького беспокойного подшефного!

Долго будет помнить Андрей тот разговор. Они беседовали в конце коридора. Лидия Петровна слушала и смотрела на Андрея с таким уважением, словно он был если и не самим директором интерната, то по крайней мере его заместителем. Андрей говорил серьезно, обстоятельно (сам не подозревал, что может так говорить!), и Лев Васильевич слушал его тоже очень внимательно, не перебивал и время от времени произносил: «Я вот еще хочу о чем посоветоваться…» На прощание Лев Васильевич благодарно пожал Андрею руку.

– Выпадет в субботу или воскресенье свободный час – милости прошу к нам. Верно, Лидуша? – обернулся он к жене.

– Ой, да конечно! – сказала она. – В любое время…

По лестнице на второй этаж Андрей поднимался не спеша, походкой взрослого, немало пожившего на свете человека. Разведя руки, он остановил мчавшегося сверху во весь дух мальчишку. Спросил строго:

– Что, вторую голову про запас купил?

– А? – Мальчишка непонимающе разинул рот.

– Сбавь, говорю, скорость. И береги эту штуковину! – Андрей тронул рукой его лоб. – Понял?

– Ага! – обрадовался тот. – Понял!

А в коридоре на него чуть не наехал лихой всадник – Венька Кусков, отчаянный озорник и забияка. «Скакал» Венька на своем однокласснике, который и слабее был, и ростом меньше. Раньше Андрей равнодушно проходил мимо таких вещей, а тут возмутился – схватил Веньку за шиворот и сдернул на пол.

– Еще такое увижу – к старшему воспитателю отведу! Все понял?

Венька только засопел, как паровоз, но огрызнуться не осмелился.

В эти минуты Андрей казался себе большим, сильным, добрым и справедливым.

Премьера

Зима словно нарочно дожидалась, когда будет сорван последний ноябрьский листок календаря. Если до этого и выпадал снежок, то лежал день-два. Потом вдруг налетал теплый, влажный ветер, и снег превращался в серую кашицу, таял. Во дворе становилось так неприятно, мокро, грязь так прилипала к подметкам, что ребята, занятые кладкой низеньких стен теплицы, старались ступать по разбросанным обломкам кирпича.

Зато с начала декабря зима полновластной хозяйкой вступила в свои права. Надежно и, кажется, надолго укутала землю белым, пушистым ковром, а чтобы бесшабашные мальчики не забывали надевать шапки, велела морозу больно щипать их за уши.

Стены теплицы закончили до морозов, а вот узкий и длинный ров для газовой трубы прорыть не успели. Но ребята решили – не отступать! Да и осталось каких-нибудь пятнадцать – двадцать метров. «Сделаем!» – объявила пионерская дружина. И делали! Долбили мерзлую землю кирками, лопатами – метр за метром продвигались вперед.

Больше часа работал Андрей. Вспотели под шапкой волосы, ныли плечи и спина, а он все бил и бил тяжелым ломом по твердой, словно камень, земле.

– Андрей! – подойдя к работавшим, строго сказал Леонид Данилович. – Я же тебе говорил – довольно! Ну-ка, марш отдыхать! – И, похлопав рукавицами, уже с улыбкой добавил: – Иди, иди, вон как замучился. Дай-ка ломик – погреюсь немножко…

Приятно отдохнуть после тяжелой работы! Андрей сидел в пионерской комнате и читал журнал «Техника – молодежи», когда музыка, передававшаяся по радио, смолкла и знакомый голос девочки-диктора объявил:

– А сейчас, ребята, послушайте очередной репортаж наших постоянных корреспондентов Нытика-Сомневалкина и Оптимистиковой. Репортаж из цикла «С магнитофоном по кружкам».

Андрей отложил журнал. Эти репортажи ребята слушали всегда с интересом.

– Итак, – бодрым голосом начала Оптимистикова, – куда же нам отправиться? Я думаю, начнем знакомство с нашего замечательного духового оркестра.

– Эге! – недовольно ответил Нытик-Сомневалкин. – Охота была тащиться на третий этаж! Тебе-то хорошо, а я магнитофон несу. А знаешь, сколько в нем весу? Десять пудов!

– Ничего, зато услышим чудесную музыку!

– Как же, услышим! Они, поди, еще и нот не выучили.

– Ты ошибся! Слышишь, какая доносится прелестная музыка!

– Вот так прелестная! Коровы в стаде и то лучше мычат.

– Приготовь магнитофон! – распорядилась Оптимистикова. – Мы не будем им мешать, а только приоткроем дверь и запишем эту волшебную мелодию.

По радио зазвучал вальс «Дунайские волны». «Это и Олег там дует в трубу», – засмеялся про себя Андрей.

– Ах! – воскликнула Оптимистикова. – Закрой скорее дверь! А то я до утра не смогу остановиться! Меня будто на крыльях несет эта музыка! Как прекрасно играют!..

– Ну, а теперь куда пойдем? – хмуро спросил ее компаньон. – В этот, что ли, кружок пойдем… Как его?.. Шью-порю?

– Ты все на свете перепутал! – сказала Оптимистикова. – Не «шью-порю», а «Комбинат красоты»! Ты бы видел, какие там шьют вещи! Бежим!

– Ишь, бежим! А магнитофон? Потащила бы сама эту махину! В ней – двадцать пудов!

– Ах, стоит ли такому геркулесу говорить о подобных пустяках!

В пионерской комнате засмеялись. Ребята знали, что Нытик-Сомневалкин – это Костя Шкуркин из седьмого «А» – худенький, слабосильный парнишка в очках.

– А вот и «Комбинат красоты»! – радостно сказала Оптимистикова. – Видишь, над дверью плакат?

– Ничего не вижу.

– Ах, еще не успели повесить. Ничего, скоро здесь будет висеть плакат: «Приходите сюда учиться!».

– Мучиться? Правильно! Тут помучаются с нашими неумешками.

– О, замолкни, неисправимый нытик! Известно ли тебе, что изумительные мастерицы этого замечательного комбината будут демонстрировать свои образцы одежды на школьном празднике юных швей?

– А на этот праздник можно прийти с подушкой?

– Зачем тебе подушка?

– Чтобы хорошенько выспаться!

– Ах ты, лентяй! Бери лучше магнитофон! Я открываю дверь! Обрати внимание, как все увлечены работой! Как стучат машинки! А взгляни, какие чудесные вещи создаются руками мастериц! Приготовь магнитофон! Сейчас мы пригласим выступить одну из них. Вот, будьте добры, не можете ли вы на секунду оторваться от работы и сказать нашим радиослушателям несколько слов?

– Я охотно скажу, – услышал Андрей голос Светланы. – В нашем кружке занимается тридцать восемь человек. Мы шьем платья, халаты, рубашки, передники, нарукавники. После зимних каникул состоится демонстрация наших изделий. Мы, конечно, готовимся к ней и, конечно, волнуемся. Но я думаю, краснеть нам не придется.

– О, благодарю вас! – сказала Оптимистикова. – Мы желаем вам большого, громадного, космического успеха!

– Уф! Все, – отдуваясь, проговорил Нытик-Сомневалкин.

– Как все! Разве ты не желаешь взглянуть на будущих Щепкиных и Улановых? Мчимся туда!

– Не жела-а-аю!

– Ну, Нытик, ну, Сомневалкин, ну, миленький! Скорее! Мы можем опоздать!.. Вот, так и есть – никого. Сцена пуста. Ой, кто-то сидит. Смотри, лохматый, как настоящий режиссер… Скажите пожалуйста, вы не имеете отношения к драматическому коллективу?

– Я главный режиссер! Что вам угодно? Это было сказано таким важным тоном, что и сама Оптимистикова стушевалась.

– Вы бы не могли сказать, как идут дела с новой пьесой? Скоро ребята смогут увидеть ее?

– Премьера готова – следите за афишами!

Все, кто был в пионерской комнате, хохотали. Старшая пионервожатая даже вытирала платочком глаза.

Действительно, на другой день в вестибюле школы появилась громадная, раскрашенная афиша. Она извещала о том, что завтра состоится премьера спектакля «Приключения Чиполлино» по сказке итальянского поэта Джанни Родари.

К назначенному часу актовый зал был набит до отказа. Хотя Андрей и строил дом для кума Тыквы, место ему досталось в последнем ряду. После третьего звонка свет в зале потух, и спектакль начался.

По сцене ходили и разговаривали ребята, наряженные тыквой, виноградом, помидором, горошком. Все сидящие в зале без труда узнавали в них своих товарищей. Они видели, что дом, в который, кряхтя, влезал толстый кум Тыква, совсем не настоящий дом. И знали, что синьор Помидор, топавший ногами и кричавший на кума Тыкву, никакой не синьор, а восьмиклассник Витя Боков – очень безобидный и добрый человек. А злая графиня Вишня – девочка Настя из седьмого «А». Но уж такова сила искусства: видели это ребята, знали, а как, однако, волновались и сочувствовали попавшим в беду Тыкве, Груше и мастеру Винограду! Как ненавидели графиню Вишню! Они от души смеялись над глупыми и трусливыми бароном Апельсином и герцогом Мандарином. А как гордились смелым и находчивым Чиполлино!

На этом спектакле случилось то, чего Андрей никак не ожидал. Сонечка, собиравшаяся затмить остальных артистов, провалилась. Мальчик Вишенка, которого она играла, не был похож на самого себя. Когда он, прищурив глаза, говорил надменным голосом: «Здравствуйте, синьоры! Я не имею чести быть знакомым с вами…», то к этому красивенькому мальчику с пышным воротником и книгой в руке никто не испытывал симпатии. И не верилось, что он – сирота, хороший и добрый. Соня держалась натянуто, делала и говорила все так, будто любовалась собой и ни на минуту не забывала, что находится на сцене.

А Гусева, кажется, и не думала, как она выглядит со сцены, С листьями землянички на голове, в передничке, с подносом в руках, она, точно ветер, носилась туда и сюда, торопливо сыпала свои «Слушаюсь!», «Сию минутку!» и до того нравилась ребятам, что никто не замечал ни ее большого рта, ни торчавших ушей. По общему признанию, Гусева играла лучше всех.

Сонечка после спектакля дня три ни с кем не разговаривала. И лишь потом как-то сказала Андрею безразличным голосом:

– Говорят, я неважно сыграла. Возможно. Но та роль была совсем не для меня. Я сделала глупость, что согласилась на нее. И вообще ухожу из кружка. Да и руководитель такой. Я с ним не сработаюсь.

ЧП

Андрей стоял за токарным станком и вытачивал заготовки для болтиков, когда услышал за спиной взволнованный голос Димы Расторгуева:

– Король! Быстро!

Андрей обернулся. Дима – всегда спокойный, неторопливый Дима – бежал через всю мастерскую прямо» к нему. На Диме не было ни шапки, ни пальто.

– Что такое? – испугался Андрей.

– Идем скорей!

– Зачем? Куда?

– Потом расскажу! – Но, видимо, не мог удержаться, привстав на цыпочки, зашептал в самое ухо: – ЧП. У Лерчика деньги украли. Старший сказал, чтобы немедленно шли в класс. Бежим! Уже все, наверно, собрались.

Выключив станок, Андрей набросил на плечи пальто и вместе с Димой выскочил из мастерской.

По дороге Дима рассказывал:

– Целых тринадцать рублей украли! Ему мать дала, чтобы за интернат уплатил. А у него украли. Плачет.

– Когда это случилось?

– Говорят, сегодня. В книге лежали, а книга – в тумбочке. Вчера отдать не успел, а сейчас посмотрел – нет денег. Кинга на месте, а деньги пропали…

Когда Дима и Андрей вошли в класс, там уже все рыли в сборе. Ребята сидели притихшие, не разговаривали, пугливо посматривали на Кузовкина, который, заложив руки за спину, шагал от окна к двери и обратно.

Лерчик Орешкин сидел на своем месте. Глаза у него были красные, заплаканные.

– Ну, – спросил воспитатель, – все собрались?

– Теперь все, – сказал Дима. – Королев в мастерской был.

Кузовкин подошел к столу, оперся о него руками.

Мальчики, все шестнадцать человек, с застывшими в тревоге и ожидании лицами, сидели перед ним. Леонид Данилович молчал, внимательно вглядываясь в лица. Но не во все лица. Он уже достаточно знал о каждом из ребят, чтобы подозревать в краже всех.

– Так что? – наконец проговорил Кузовкин. – Будем выступать, произносить гневные речи? А виноватый будет сидеть среди нас и думать про себя: «Поговорите. Я терпеливый». Как в басне Крылова: «А Васька слушает да ест». Так, что ли?

На партах настороженно молчали.

– А может быть, нам, действительно, как предлагал тогда Шашаев, поискать у каждого в карманах? Митя, как ты считаешь?

Митяй медлил с ответом всего какую-то секунду, не больше:

– Конечно, Леонид Данилович. Обыскать, и все. Чтобы не думали на каждого.

– Согласен. Так, может, с тебя и начнем? – неожиданно проговорил Кузовкин и направился к последней парте. – Не возражаешь?

Ребятам показалось, что Митяй опять на секунду, всего на секунду, задержался с ответом. Но их подозрение тотчас рассеялось, когда он спокойным и равнодушным голосом сказал:

– Как хотите. С меня так с меня.

Сказав это, он полез в карман брюк, достал носовой платок, расческу и для пущей убедительности вывернул карман наружу. В других карманах у него оказались двадцатикопеечная монета, кусочек бечевки, синенький, использованный билет в кино, шарик, пробка. Все эти вещи, такие обыкновенные, безобидные, он не спеша раскладывал на парте, и ребятам было немножко неудобно за воспитателя, который подвергает их товарища этому унизительному обыску. И самому Кузовкину это было неприятно. Чтобы как-то разрядить неловкую, тягостную тишину, он спросил:

– А пробку-то зачем? Откуда она?

Митяй почесал рыжий затылок и охотно сказал:

– На улице валялась. Я и взял. Для поплавка пригодится. Может, в нашем пруду рыба заведется…

Ребята заулыбались и с облегчением подумали: «Напрасно старший подозревает Митяя».

Однако воспитатель почему-то медлил.

– Ну, а еще? – спросил он.

– Что еще? – Митяй посерьезнел. – У меня карманов больше нет. Все.

– А в ботинках?

– Что в ботинках?

– Что у тебя, спрашиваю, в ботинках? – сердясь, сказал Кузовкин.

– Ничего нет. – Митяй развел руками. – Ноги в ботинках.

– Шашаев! – резко сказал воспитатель. – Сними ботинки!

Нагнувшись, Митяй долго развязывал шнурок. Стаскивая с ноги ботинок, обиженно проговорил:

– Вот, смотрите. Пожалуйста.

– Сними второй!

– Пожалуйста. – И Митяй протянул воспитателю второй ботинок. При этом у него был такой обиженный и несчастный вид, что ребятам вконец стало жалко Митяя.

Кузовкин нагнулся и вдруг громко сказал:

– А это что? – Сдернув с ноги Митяя носок, повторил: – Что это такое, спрашиваю? – и поднял руку.

Все ахнули: в руке воспитатель держал синенькую пятирублевку.

– Орешкин, сколько у тебя было денег?

– Тринадцать рублей, – едва слышно ответил Лерчик.

– Правильно, – пересчитав деньги, сказал Кузовкин.

Вечером состоялось срочное заседание совета пионерской дружины и совета коллектива. Было единогласно решено – из пионеров Шашаева исключить. А в интернате после долгих и жарких споров его все же оставили. Во-первых, снова выступил директор и сказал, что для дружного коллектива интерната будет делом чести – вывести Шашаева на правильную дорогу. Во-вторых, просто пожалели Митяя. Он при всех по-настоящему раскаялся, стал рассказывать о своей жизни. Нелегкая оказалась она у него. Жил когда-то в пригородном селе с отцом и матерью. Имели свой дом, сад. Отец страшно пил, с матерью не ладил. С малых лет только и слышал Митя ссоры да брань. Но обо всем забывал он и почти не появлялся дома, когда наступала весна, зацветали яблони и вишни. И спал в саду, в маленьком шалашике, в обнимку с Барином – дворовым псом. Мать рано умерла, а отец продал дом, переселился в город к сестре, но скоро окончательно спился и умер. У тетки Митяю пришлось не сладко. Она была жадная и злая. Кормила его впроголодь, одевала в тряпье. Тогда-то вечно голодный Митяй и научился воровать. Таскал на базаре у зазевавшихся торговок зелень и яйца, спекулировал билетами в кино. Для дворовых мальчишек он стал настоящей грозой и не лупил только тех, кто аккуратно выплачивал ему дань деньгами и бутербродами.

Вот какую невеселую историю рассказал ребятам Митяй. И еще он признался, что прежняя кража в спальне была тоже совершена им.

Когда все спят

Еще не один день велись разговоры о Митяе. Ребята нередко спорили: правильно ли, что его оставил» в интернате? По мнению некоторых, он еще легко отделался, и это не послужит для него настоящим уроком, – и дальше будет красть. Им возражали: чепуха! Теперь его знают, он у всех на виду. О воровстве и речи не может быть. А что толку выгнать? Ну, будет учиться в обычной школе. Отсидит уроки – и ушел. И никто не знает: где он, с кем.