Текст книги "Король живет в интернате"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Разговоры о Митяе обычно кончались одним: а здорово старший воспитатель разоблачил его!

– Психологический расчет! Митяй же в первый раз тогда предложил: давайте обыск устроим. А видит, обыска не делают. Он и осмелел. А старший понял. Психология – великое дело!

– При чем тут психология? Просто побывал у его тетки, поговорил с соседями, и все стало ясно. И зима сейчас, снег. Куда спрячешь? В носок.

– Ну пусть так. Все равно, ловко его на чистую воду вывел! Как настоящий Шерлок Холмс!

– Вот теперь Шашай зубищами скрипит на старшего!

– Еще бы! Сто лет будет злиться…

Так бы оно, наверно, и было, если бы о Шашаеве забыли, не думали, не волновались. В тот же день, когда приключилась эта неприятная история и когда все ребята в интернате уже крепко спали, в кабинете Сергея Ивановича еще долго горел свет. Здесь говорили, спорили, думали, вспоминали советы Макаренко, отвергали одно и предлагали другое. А через три дня к Шашаеву после ужина подошел Леонид Данилович и попросил его подняться с ним на третий этаж, в комнату дежурного воспитателя.

Понуро шагая вслед за сухощавой, подтянутой фигурой Кузовкина, Митяй с неприязненным чувством думал: «Воспитывать будет. Мало того, что на весь интернат опозорил, теперь и нотации его слушай!»

Поначалу предположения. Митяя как будто оправдались. Кузовкин усадил его на стул, а сам, как всегда гладко выбритый, в черном, безукоризненно выглаженном костюме, несколько раз прошелся по комнате и наконец спросил:

– Ну, как дальше жить будем?

Митяй шевельнул плечом, вздохнул:

– Обыкновенно.

– То есть как обыкновенно? Как и раньше?

– Нет, с этим… ну… – Митяй отвел в сторону глаза. – Чтобы, значит, чужое брать, с этим – конец. Я же слово дал.

– И это все?

– А чего еще?

– Мы бы хотели от тебя большего. – Кузовкин еще раз измерил шагами комнату. Остановился. – Мы бы хотели, чтобы ты стал настоящим интернатовцем. Не плелся бы в хвосте по успеваемости, участвовал бы в общественной работе, не отлынивал от обязанностей. Ну и увлекся бы каким-то полезным делом. Почему ты ни в какой кружок не ходишь?

И снова нечего было ответить Митяю. «Так и знал, – с тоской подумал он. – Теперь замучает». Но дальше началось непонятное. Глядя в окно, Кузовкин неожиданно спросил:

– Скажи-ка, Митя, отчего молодые яблони белят весной? – И засмеялся: – Или вы этого еще не проходили на уроке?

– Я и так знаю, – сказал Митяй. – Чтобы вредители их не попортили и солнце не обжигало.

И когда уже ответил, то удивился: «Чего это старший вдруг о яблонях спросил?» А тот опять хитро прищурился:

– И знаешь, как с гусеницей бороться?

И это Митяю было известно: недаром в селе жил и каждое дерево в саду по сто раз излазил! Что же, если старшего это интересует, он может объяснить.

Когда Митяй кончил рассказывать, Кузовкин с уважением произнес:

– Молодец, разбираешься!

Трудно было в эту минуту удержаться Митяю, чтобы не подумать с самодовольным видом: «Будьте уверены, кое-что в этом соображаем!» Про себя-то он так и сказал, но вслух – ни слова. Промолчал.

– Есть у меня деловое предложение, – проговорил Кузовкин. – Хотим весной пионерский сад заложить. Не был за интернатом? Какой там склон холма – прекрасное место! Гектара на два-три можно заложить сад. Но для того чтобы построить дом, что еще нужно, кроме кирпича? Как по-твоему?

– Цемент, – подумав, сказал Митяй. – Доски. Железо на крышу.

– А еще? Что самое главное?

– Еще план дома нужен.

– Вот, в самую точку попал! – воскликнул Кузовкин и опустился на другой стул, рядом с Шашаевым. – Да, прежде всего нужен план. Так и с садом. Прежде чем сажать деревья, нужно спланировать сад, вымерить, определить – сколько и какого потребуется посадочного материала. За этим я и пригласил тебя. Хотим поручить эту ответственную работу тебе.

Кузовкин замолчал, с интересом наблюдая, какое впечатление произвели его слова на воспитанника. Однако вместо удивления, радости или недоверия, как он ожидал, на лицо Шашаева набежала тень озабоченности.

– А почему обязательно мне?

В голосе Митяя слышалось такое недовольство, что настала очередь удивиться Кузовкину. «Даже гордость и достоинство уснули в нем», – с горечью подумал воспитатель. Как можно спокойнее он сказал:

– Почему тебе хотим поручить? Да потому, что ты в этом деле разбираешься, знаешь, как дерево посадить, как ухаживать за ним. Почитаешь еще книжонки кое-какие. И я думаю, справишься. Справишься! – уверенно добавил Кузовкин. – Это большое дело, когда человек любит и понимает дерево.

Но взять Митяя было не так-то легко.

– Учительница биологии, наверно, получше разбирается, – сказал он.

– Алла Аркадьевна занята оборудованием биологического кабинета. У нее очень много работы.

А Митяй все не сдавался.

– Ну и что же, зато у нее там целый кружок. Пусть они и меряют сад, планируют. Конечно! Зачем же тогда кружок? Только на бумаге, значит? А как трудная работа – и нет их…

Толстые губы Митяя медленно и презрительно шевелились, рыжие брови, наоборот, оставались неподвижными и насупленными. На него неприятно было смотреть. Сердясь, Кузовкин быстро поднялся и заходил по комнате.

– Вот что, Шашаев! Я вижу, ты не хочешь понимать простых вещей. Так слушай! Если желаешь заслужить доверие товарищей, их уважение, то кончай с прежней жизнью! Помаленьку, полегоньку, моя хата с краю – так не пойдет! Потому и даем тебе возможность проявить себя на большом деле…

Он еще говорил о радости быть в коллективе, о том, как обогащается жизнь человека, когда он живет общими интересами, но Митяя слова воспитателя как будто совсем не трогали. Его лобастая, упрямо склоненная голова, казалось, говорила: «Доверие! Уважение! Жил без них, и еще проживу!»

Исчерпав запас доводов, Кузовкин сказал:

– А насчет нашего предложения подумай. Серьезно подумай. Большое дело доверяем.

– Ладно, подумаю, – буркнул Митяй и, обождав секунду, спросил: – Можно идти?

– Да. Больше не задерживаю.

И в этот вечер долго горел свет в кабинете директора. Среди многих забот нашлось время подумать и о Шашаеве – что дальше делать с ним?

– Что-то я не верю в этот эксперимент с садом, – говорил Кузовкин. – Представляете, Сергей Иванович, хотя бы любопытство шевельнулось в нем. Ничего! Все хорошее в душе Шашаева спит. Да и есть ли это хорошее?

– Есть! – убежденно сказал директор. – Ведь расплакался тогда, искренне расплакался. И сколько о себе рассказал! А ведь за язык не тянули. Какого вы мнения, Раиса Павловна?

Воспитательница с улыбкой взглянула на сумрачное лицо Кузовкина.

– Мне кажется, Леонид Данилович слишком спешит увидеть всходы. Но они будут. Надо ждать. Даже на камне растет трава.

Даже на камне растет трава

Это Раиса Павловна сказала, что на камне растет трава? Да где она видела? Прошла неделя и – хоть бы травинка! Митяй стал еще более угрюмым и молчаливым. Он по-прежнему не желал записываться ни в какой кружок, сторонился ребят и по-прежнему вздыхал, когда надо было взять в руки щетку или тряпку.

Но… Да, было маленькое «но». Такое маленькое, что пока его никто не мог заметить.

Каждый вечер соседи Митяя по койке – Андрей и Толя – после отбоя еще несколько минут шептались о всяких технических премудростях. Теперь Андрей считался «мастером на все руки». На выставке лучших работ красовался и его молоток, он уже заканчивал третью модель для физического кабинета. Толя продолжал работать над радиоуправляемым катером. Друзьям было о чем посоветоваться.

И вот, слушая их озабоченное перешептывание, Митяй не спешил, как бывало раньше, повернуться к ним спиной, а смотрел в темный потолок и думал. Думал о том, что если бы захотел, то утер бы нос и Андрею, и Толе, и всем другим ребятам. Спланировать на двух гектарах сад – это не какую-то там штуковину припаять! Но он за славой не гонится. Зачем? Лишние хлопоты, беготня, обязанности. Проживет и без этого.

И так во всем. Начнут кого-то хвалить, а Митяй лишь губы кривит. Со стороны кажется, что сердится, – ничуть нет. Это он усмехается: «Подумаешь, герой! Подвиг совершил! Расхваливают! Да если бы я захотел…» Или поведут на классном собрании речь о том, что вот теперь ребята стали жить дружнее, подтянулись в дежурствах, завоевали первенство по настольному теннису – это все хорошо, однако есть еще отдельные ученики… И среди этих «отдельных», как обычно, называют Шашаева, Маркину… А Митяй на это никак не реагирует, только снова повторяет про себя: «Да если бы я захотел…»

Но всему приходит конец. На уроке физкультуры, прыгая через «козла», Митяй крепко засел на его крутой кожаной спине. В зале дружно рассмеялись. Учитель улыбнулся:

– Ну и ленивый – прыгать разучился! – И добавил: – С такими бицепсами и грудью – мировые рекорды штурмовать, а ты… Давай-ка помогу, а то и не слезешь. – Учитель протянул обескураженному Митяю руку. Но Митяй не принял руки. Соскочил на пол и, красный, насупленный, пошел в конец шеренги.

Ай-ай, конфуз! Неужели и сейчас спрячется за спасительными словами «Если бы я захотел…»? Нет, на этот раз не вспомнил о них. По-настоящему обиделся. Чуть не до крови закусил губу. Подумал зло: «Смеетесь! Ну, ладно, обождите!»

Наконец-то проняло Митяя. Да и сколько можно терпеть: «Ты неспособный, ленивый, ты хуже всех!» Что он – каменный?

А тут еще Кузовкин повстречался во дворе. Преградил дорогу.

– Ух, какой жаркий! Будто лето ему. – И спросил, застегивая пуговицу на его пальто: – Что с садом надумал? Время не ждет. Берешься?

Опустив глаза, Митяй коротко кивнул.

– Вот и молодец! – обрадовался воспитатель. – Заходи вечерком, потолкуем.

А ребята будто нарочно, чтобы он не передумал, в который раз начинали вспоминать:

– Ну и потеха! Как ты козлика оседлал!..

Чтобы никого не видеть и не слышать, Митяй, едва дождавшись конца обеда, вышел на улицу. Было холодно. Гудя вверху телеграфными проводами, со стороны леса дул острый холодный ветер. Переметал по гладкой дороге мелкий, точно манная крупа, снег, укладывая его вдоль заборов длинными косами. Впереди Митяя прыгал серый тонконогий воробей – искал пропитания. Он очень хотел есть и надеялся на удачу. Но укатанная дорога была пуста, гола. Воробей прыгал и прыгал.

Гудели, стонали провода. Ветер забирался под воротник. Митяю сделалось до слез жалко себя. Почему они смеются? Что он – не как все? Просто такая жизнь у него. Попробовали бы сами…

Озябший воробей что-то нашел. Клюнул раз, другой, покосился на Митяя и, схватив добычу, полетел домой. Митяй проводил его взглядом и вдруг вспомнил, себя совсем маленьким. Ему было пять лет. Один раз, он чуть не заблудился в пургу. И отошел-то недалеко от дома. Он тогда страшно испугался. Ветер выл, точно стая волков; снег валил такой густой, что кругом не было ничего видно. Митя сбился с дороги и не знал, куда идти. Хотел кричать, а ветер будто ватой забивал рот. Он думал, что умрет или замерзнет. Его нашел Барин. Черный и лохматый, он вихрем налетел на него, вмиг облизал лицо и залился радостным лаем. Дома Митю уложили на теплую печку, напоили сладким и пахучим чаем. А потом мама держала его руку в своей и долго рассказывала сказку…

А теперь, если с ним что случится, никому и дела не будет, никто о нем и не вспомнит… Но тут же другой, внутренний голос перебил:

– Неправда! А разве Кузовкин и Раиса Павловна не думают обо мне? Думают.

– Ну и что! Нужна мне их забота! – фыркнул сам на себя Митяй. – И без них не пропаду. Вот план сада сделаю – посмотрим, что вы все запоете!

Обогнув территорию интерната, Митяй увидел пустынный пологий склон холма. Деревья не росли на нем, лишь кое-где торчали из снега голые кусты. Внизу холм огибала лента шоссе. Вот как раз по шоссе и можно сажать. Ого, садище будет! Митяй прикинул на глаз, перемножил в уме цифры. Деревьев пятьсот – шестьсот. Еще хорошо бы крыжовник посадить, красную смородину…

Начинало смеркаться. Митяй побрел обратно. Ребятам он, конечно, ничего говорить не станет. Будет себе потихоньку желать свое дело. А когда все будет готово – пусть поахают.

Без большой охоты отправился он вечером к Кузовкину. Но когда воспитатель вынул из ящика стола коленкоровую папку с красными завязками и подал ее Митяю, у того вдруг на мгновение вспыхнули глаза. На папке был приклеен квадратик бумаги, на нем четко выделено: «Генеральный план пионерского сада».

Подчеркивая значительность минуты, Кузовкин торжественно сказал:

– Все материалы будешь хранить здесь. Первым долгом сходи в областную библиотеку и подыщи литературу. Вопрос не из легких. Сад на юго-западном склоне холма. Много солнца. Нужно выяснить, какие лучше сажать деревья. Яблони или груши, вишни или черешни…

– Черешни ни к чему, – заметил Митяй. – Пользы в них мало, сладкая водичка.

– Вот как? А я и не знал. Затем надо посчитать, сколько заготовить удобрений, каких? Все должно быть продумано. Сад это, как дом, не на год-два, а на десятки лет. План сада нанеси на бумагу, укажи, где и что сажать. Потом обсудим на расширенном совете, наметим сроки, распределим обязанности. Вот еще десятиметровая рулетка тебе. Без нее не обойдешься… Ну, – весело спросил Кузовкин, – не боишься? Справишься?

Митяй озадаченно почесал в затылке. Что и говорить – работенки хватит.

– Ничего, – положив руку ему на плечо, успокоил воспитатель. – Я тебе помогу. Завтра вместе пойдем…

Никому не показывал Митяй свою коленкоровую папку, никому ни о чем не рассказывал, однако через несколько дней ребятам все стало известно. Когда Митяй понял это, он вытащил из тумбочки папку, но не стал ее показывать и хвастаться. Просто, уже больше не таясь, он деловито расхаживал с ней по интернату и, кажется, совсем не желал замечать почтительных взглядов тех, кому удавалось прочесть на ней четкие буквы: «Генеральный план…» В свободное время Митяй читал толстую книгу по садоводству или делал в тетрадке какие-то подсчеты. В своем поведении он мало изменился. Но теперь его замкнутость и молчание даже нравились ребятам. Нос кверху не дерет. Правильно!

Незадолго до Нового года состоялось заседание совета пионерской дружины. На нем Варя Гусева, избранная председателем совета отряда седьмого «Б», отчитывалась о работе отряда за вторую четверть. В числе пассивных вновь оказались Маркина и еще два-три человека. Шашаев на этот раз в «пассив» не попал. Все ж таки растет на камне трава!

Карнавал

Сонечку Маркину тоже пытались увлечь делом, но из этого ничего не получилось. Гусева два дня безуспешно уговаривала ее вернуться в драматический кружок. Сонечка не согласилась. А Светлана, как-то разговорившись с Соней о любимых артистах кино, долго рассматривала ее коллекцию фотографий киноактеров.

– Посмотри, какое оригинальное платье. – Света держала в руке портрет итальянской киноактрисы.

– Очень оригинальное, – сказала Сонечка.

И тогда Света предложила:

– Приходи к нам в кружок. Скоро моделирование начнем. Так интересно!

Сонечка вяло улыбнулась:

– Интересно? Не нахожу. Этим шитьем я сыта по горло на уроках труда.

– Но ты же хочешь стать артисткой?

– Хочу.

– Тогда это пригодится тебе.

– Мне? – У Сонечки в голубых глазах запрыгали смешинки. – Ошибаешься. Для этого существуют художники и всякие ассистенты по костюмам, гриму. Артистка должна играть, а не шить.

– Ну, знаешь!.. – Светлана кинула за спину косу. От негодования лицо ее покраснело, даже бледные веснушки вдруг пропали на нем. – Это в тебе барство сидит! Слушать обидно.

– Не слушай.

– Нет, все-таки не понимаю, как можно не хотеть научиться шить! Через неделю новогодний маскарад, а ты, значит, без костюма останешься?

– Не волнуйся. Мне мама шьет. Получше ваших будет.

Ничего нельзя было поделать с Соней. На маскарадный вечер, явно желая затмить других, она действительно пришла в новом голубом платье, усыпанном серебряными звездами, с бесчисленными оборочками, фонариками и громадным бантом на груди. Золотистые волосы распущены до плеч, а на глазах, чуть-чуть скрывая лицо, надеты розовые бумажные очки.

Но затмить было нелегко. В празднично убранном актовом зале, с большущей, сверкающей посредине елкой, важно расхаживали рыцари в доспехах, сновали черные испанки, порхали бабочки. Блестя прозрачными колпаками на головах, важно шествовали покорители космоса, а жители Марса и Венеры поражали костюмами немыслимых расцветок. В картонных, пахнувших клеем масках бродили по залу медведи, львы и бегемоты.

Тут же, возле огромной елки, выступали интернатовские артисты. То малыши, наряженные зайцами, исполняли веселый танец. То двумя цепочками – в белых коротких юбочках и шапочках с бомбошками – выбегали к елке быстроногие девочки. Замирали, потом раскачиваясь в такт вальса и взмахивая шарами-снежинками на тонких палочках, плавно, на носочках, окружали елку и тоже танцевали. То вдруг звонкоголосые затейники кричали, чтобы все брались за руки. И тогда по залу, в три-четыре круга, водили хоровод и пели:

Мы убрали нашу елку,

Огоньки на ней зажгли,

Поглядели – и запели,

И плясать вокруг пошли.

Потом все, на ком были маскарадные костюмы, проходили цепочкой мимо бородатого Деда Мороза, и он время от времени указывал на кого-либо рукой в красной рукавице. Отобранные счастливчики стояли кучкой в сторонке – ожидали заслуженной награды за лучшие маскарадные костюмы.

Среди отобранных оказалась и Сонечка.

Весь ее вид говорил: «Смотрите, мой костюм лучше всех!»

И действительно. Дед Мороз, взяв из корзинки прозрачный мешочек с конфетами, подошел к Сонечке. Но вдруг какая-то девочка из толпы громко сказала:

– А ей мама шила платье.

Дед Мороз, уперев суковатый посох в пол, строго посмотрел на Соню:

– Это верно? Ты не сама шила?

В длинных прорезях розовой маски растерянно заморгали голубые Сонечкины глаза.

– Да, это моя мама…

Длинная белая борода Деда Мороза замоталась из стороны в сторону. Послышался хриплый старческий голос:

– У тебя чудесное платье. Но награды ты не получишь. Я награждаю только умелых и трудолюбивых.

Сонечка закусила губы и, наклонив голову, поспешила скрыться в толпе.

…А веселье все продолжалось. Музыка, хороводы, смех, песни. Да, оставаться в этот вечер угрюмым или даже просто невеселым было невозможно. Во-первых, Новый год, затем – елка, карнавал, подарки и наконец – каникулы!

Каникулы

Каникул, как и везде, как и во все времена, ожидали с великим нетерпением. А пришли они, эти долгожданные дни отдыха, наступила пора почти на две недели расстаться – и у многих отчего-то слегка заныло в груди. Четыре месяца, и каждый день вместе. Общие печали, радости, волнения, общая работа, пионерские сборы. Привыкли, сдружились. В седьмом «Б» так решили: жалко расставаться? И не надо! Выход предложила Варя Гусева, председатель совета отряда:

– Давайте вместе проводить время. Сходим в кино, в цирк. Ведь мы же – пионерский отряд.

– Правильно! – одобрили ребята.

– Предлагаю еще вылазку на лыжах, – сказал Олег.

И это одобрили. Условились о дне первой встречи. Конечно, дело добровольное. Кто не хочет, может не приходить.

Услышав о решении ребят, Раиса Павловна обрадовалась.

– В цирк бы и я не отказалась, – весело намекнула она. – Примете в компанию?

Все, и особенно девочки, пришли в восторг. Конечно, примут!

– А на лыжах с нами пойдете?

– На лыжах? Да я уже лет десять не каталась. Боюсь. И лыж у меня нет.

– Я могу вам принести, – вызвался Лерчик. – У сестры возьму.

– Идемте, Раиса Павловна! – дружно просили девочки.

– Хорошо! – смеясь, согласилась она. – Разобью нос – вы будете за мной ухаживать!

Вот и получилось, что за все каникулы Андрей почти и дома не посидел, лишь вечерами появлялся.

Если бы только с ребятами встречаться, в кино да цирк ходить, – времени бы, конечно, на все хватило. Но ведь кроме этого ему, по просьбе Сергея Ивановича, приходилось целыми днями возиться с Ромкой. Правда, делал он это с охотой, даже с удовольствием. Домой к Ромке являлся по утрам. Пока Лев Васильевич и Лидия Петровна были на работе, они с Ромкой (тому в квартире своего нового отца тоже многое было в диковинку) с истинным наслаждением рассматривали богатую коллекцию старинных монет, листали комплекты журналов, откуда Андрей читал Ромке всякие забавные рассказы о животных и птицах. Ромка очень любил такие рассказы.

В четвертом часу возвращался из больницы Лев Васильевич, где работал врачом. Он вешал в передней пальто, шапку и, открыв дверь в комнату, говорил с порога, потирая озябшие руки:

– Ну-с, должен я вам сказать – морозец даже очень сердитый. – После этого здоровался с Андреем за руку, со вниманием расспрашивал, чем они тут занимались, и вдруг, словно бы только сейчас вспомнив, неумело подмаргивал Ромке: – Какую-то вкусную вещь купил к чаю!

Ромка стремглав кидался в переднюю и приносил в пергаментной бумаге половинку шоколадного, аппетитного торта.

– Полагаю, мама нас не очень заругает, если скушаем по маленькому кусочку!

– Да нет! Совсем не заругает! Она добрая! – горячо уверял Ромка, крутя от возбуждения носом.

Лев Васильевич отрезал всем по кусочку торта и, уже обращаясь к Андрею, интригующего произносил:

– А тебя еще хочу угостить любопытным дебютиком. Не посчитай за труд – расставь фигуры.

Час-полтора они сражались за шахматной доской. Когда же в передней раздавалось два коротких, словно торопливых звонка, Лев Васильевич оставлял игру и спешил к двери.

Андрей украдкой, с любопытством и каким-то неясным волнением наблюдал, как радостно суетился этот большой, ласковый человек – помогал жене снять пальто и ботинки, спрашивал – не замерзла ли, все ли благополучно на работе. Затем, держа ее за локоть, входил с ней в комнату и торжественно объявлял:

– А вот и наша мама!

Лидия Петровна, не привыкшая к такому обращению, смущалась. Ее розовые с холода щеки расцветали ямочками, розовели еще больше, и было видно, что ей приятно, хорошо и что она счастлива.

Потом Андрея заставляли сесть к столу – обедать. И опять он не переставал смотреть, как Лев Васильевич ухаживает за женой, как все лицо его светится сдержанной, тихой радостью.

Шагая затем к дому, Андрей размышлял о том, какие разные на свете люди. Взять Льва Васильевича и Зубея. Даже сравнить невозможно. «Хорошо, если бы мне никогда-никогда не пришлось больше встретиться с ним», – со страхом думал Андрей о Зубее.

Приглашение

В последние дни каникул морозы ослабли, еще навалило снегу, и не пойти на лыжах просто никак было нельзя. Договорились, что вылазку устроят в пятницу. Накануне смотрели кино, потом всей компанией ходили по белому городу, забрели в безлюдный, молчаливый парк, где на скамейках ровными пуховиками лежал снег. Дурачились, смеялись, играли в снежки. Расставаться не хотелось. Но зимний день короток. В парке сгущались тени. Гусева сказала: пора по домам. Сбор – завтра в одиннадцать часов, здесь, в парке. А Лерчик пусть сегодня же сходит к Раисе Павловне и узнает – в ботинках она пойдет или в валенках. Снимет мерку и подгонит крепления лыж.

– Будет исполнено, товарищ отрядный! – весело ответил Лерчик.

Когда выходили из парка, Света подула на летевшую снежинку и сказала шедшему рядом Андрею:

– Заходи утром за мной. Хорошо?

Он не совсем понял, растерянно спросил:

– К тебе? Домой?

– Конечно. – Она взглянула на него и улыбнулась карими, лукавыми глазами. – Посмотришь крепления моих лыж. Я в этом году еще не каталась. Может, рассохлись за лето.

Ладно, – тихо сказал он.

– Часам к десяти. Дом ты знаешь, а квартира – пять.

Дом он знал. Прошлый раз, возвращаясь из цирка, они до самого ее дома шли вместе. Он еще тогда пошутил: «Нам почти по пути». Это «почти» было в пять-шесть кварталов. Крюк изрядный. Только он почему-то показался Андрею совсем не таким большим. Однако громадная разница: вроде бы случайно пройти мимо ее дома или зайти в дом. Андрей еще ни к одной девочке никогда не приходил. И вот… А удобно ли это? Андрей ворочался на диване, вспоминал ее лицо – бледные веснушки возле прямого, тонкого носа, лукавые глаза – и боялся поверить, что она хочет с ним дружить. Зачем? Нет, это не нужно и… как можно? Если бы она знала о нем…

Проснулся Андрей рано. Ирина Федоровна еще не вставала. Десять раз он говорил себе, что не пойдет к Светлане, и все же пошел. В конце концов, это ничего не значит. Разве он ей не школьный товарищ! И крепления надо проверить. Эти девчонки никогда толком не могут все проверить и подремонтировать! А попробуй-ка, свяжи на морозе лыжный ремень!

Оставалось пройти полтораста-двести метров до ее дома, а на больших уличных часах стрелки показывали только двадцать минут десятого. Андрей потолкался в продовольственном магазине, постоял под часами. Стоять было холодно. Лыжный костюм и фуфайка хороши для быстрой ходьбы, а долго стоять в них не очень весело. Да и врут всегда эти уличные часы. Даже фельетон об этом читал в газете. Положив на плечо связанные лыжи, Андрей зашагал к дому Светланы, храбро поднялся на второй этаж и постучал.

Света была еще не готова. Она встретила его на пороге с распущенной косой, в синем с цветочками халатике и тапочках на босу ногу.

– Ой, так рано? – сказала она.

– Разве нет десяти? – краснея, удивился Андрей. – Знаешь, эти уличные часы!.. Не разберешь. На одних больше, на других меньше, третьи вовсе стоят. Не читала фельетона, как у одного гражданина сто бед приключилось из-за этих часов?..

Он говорил торопливо, не глядя на девочку. Поставил в углу лыжи, сиял шапку и, подталкиваемый Светой, вошел в комнату. Очень простая обстановка. Две кровати, уже аккуратно застеленные, простые, железные, без никеля и шариков. Стол с рябенькой клеенкой. Длинное зеркало без рамы. Фикус в голубой кадке. Возле фикуса стояла на табуретке худенькая девочка и вытирала тряпкой листья.

– Это моя сестренка – Люся, – сказала Света.

– Здравствуйте! – улыбнулась сверху Люся, и Андрей поразился – до чего похожа на Светлану! И косы точно такие же.

– А это Виталька, – кивнула Светлана на дверь, откуда на минутку выглянул мальчик. – Входи, Виталька. С Королем познакомлю.

Виталька, круглолицый, сбитый крепко и плотно, оказался человеком предприимчивым и знающим, несмотря на свои одиннадцать лет. Он сообщил, где можно купить хорошую лыжную мазь. Потом принялся советовать, куда им пойти кататься.

– Жаль, что мы на каток с ребятами уговорились, показал бы места! Ух, знаю, где кататься! Такой трамплин – голову сломаешь!

– Спасибо! Нам головы еще пригодятся! – заплетая косу, перебила Света болтливого Витальку. – Лучше принеси, пожалуйста, мои лыжи. Посмотрим крепления.

По единодушному мнению обоих мужчин, крепления нуждались в ремонте.

– Без шила и крепкой нитки не обойтись, – заключил Андрей.

– Это надо у папы. Он у нас главный сапожник, – сказала Светлана и, приоткрыв другую дверь, осторожно спросила: – Папа, ты еще не спишь?.. Дай, пожалуйста, шило и нитки.

Через минуту вошел среднего роста человек в серой чистой рубахе. Узкое лицо, русые волосы, те же карие, как у дочерей, глаза.

– Доброе утро, – приветливо и как-то удивительно хорошо сказал он. – Ремонтом решили заняться?

– На всякий случай, – сказал Андрей. – Лучше сейчас все поправить.

– Это правильно. Вот – шило, нитки.

Было видно, что Светланиному отцу нравится хозяйственность Андрея. Он с уважением оглядел его ладную фигуру. Широкие плечи, крепкие руки. На такого можно положиться!

– Вы уж, молодой человек, пожалуйста, возьмите шефство над Светочкой, – сказал он. – Она у меня отчаянная. С любой горы готова лететь. А вдруг – камень, пенек. Надо смотреть…

– Папочка, может быть, мне и на ровном месте нельзя кататься? – она сказала это без обиды, смеясь. Но он не принял шутки и так же серьезно добавил:

– Во всяком случае прошу тебя – будь осторожна.

Он ушел, а вслед за ним – и Светлана, переодеваться.

Орудуя шилом, Андрей подумал о Светланином отце: «Заботливый. А как они все похожи!»

В синей байковой куртке и брюках, в синей вязаной шапочке и таких же варежках (сама вязала), Светлана до того нравилась Андрею, что он боялся на нее смотреть.

– Хороший у тебя отец, – желая сделать ей приятное, проговорил он, когда они вышли на улицу.

– Да, очень хороший, – просто сказала она. – Устал, бедный. Только что с электростанции пришел, с ночного дежурства.

– Ты здорово похожа на него. А где же ваша мама? – Не обратив внимания на молчание Светы, он спросил: – На дневной смене, наверное?

– Наша мама умерла, – опустив голову, тихо сказала Света.

– Умерла!.. – с волнением и раскаянием повторил Андрей. – А как же вы теперь?

– У нас бабушка есть. Хорошая! Меня в интернат не пускала. Но я сама захотела. Трудно ведь – пять человек. А зарплата у папы не такая уж большая. Я и решила: Люся и Виталик маленькие, пусть дома растут, а я каждую субботу буду приходить из интерната и помогать бабушке – шить, стирать, полы мыть. Я все умею! И Виталька помогает. Вот даже сейчас сидит у окна и дежурит – когда бабушка будет с базара идти, он сбежит вниз и корзину поможет нести.

Видно, Света с удовольствием рассказывала о своей семье. Но вдруг голос ее снова упал, она вздохнула.

– Только вот мамы нету… – И глянула на Андрея странно взрослыми, серьезными глазами. – Тебе ведь хорошо с мамой? Даже по карточке видно: она у тебя тихая, славная, добрая. Правда?

– Очень добрая, – так же серьезно ответил Андрей.

А ты изменился

Напрасно Виталька хвастался, что знает отличные места, – кататься по длинному спуску к реке и склонам широкого оврага было тоже очень хорошо. Золотистое солнце в пелене белесого неба, искристый снег, пушистый иней на ветках, ребята, ветром летящие с крутых гор, – от всего этого и на душе становилось светлей. Давно не смеялась так Раиса Павловна, давно не дышалось ей так легко. До того разошлась, что и самой захотелось съехать с горы. Но встала на самом краю, посмотрела вниз – и голова закружилась.

– Ой, девочки, не могу.

– Не бойтесь! – подзадорила Варя Гусева. – Смотрите, как я! – Она оттолкнулась палками и понеслась. Только кончики шарфика трепещут на ветру.

А снизу мальчики кричат:

– Раиса Павловна! Будем ловить!

Эх, была не была! Сделала шаг вперед, наклонилась и – хочешь не хочешь – поздно, понесло! Быстрей, быстрей! В лицо – упругий ветер. Хорошо! Только бы не упасть! И не успела об этом подумать – как очутилась в сугробе. А к ней уже бежали:

– Раиса Павловна! Раиса Павловна!

Подбежали, подняли.

– Ушиблись? Не больно?

И тут же видят ее улыбку:

– Жива, мальчики.

– Ох, мы испугались! Вы рано разогнулись, оттого и потеряли равновесие…

У каждого нашлась куча советов. Окружили, улыбаются. Светлана и Гусева отряхивают снег. Лерчик побежал за укатившейся лыжей, Андрей подает варежку. Олег, привстав на колено, щелкает затвором фотоаппарата.

– А хорошо, – говорит Раиса Павловна. – Попробую еще раз!