Текст книги "Король живет в интернате"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Фимка побледнел.

– Ну, знаешь!..

– Что – знаешь? – прищурился Король.

– А то, что не мешай и уходи! И убери ногу!

– А мне так удобно, – издевательским тоном сказал Король.

Фимка взорвался. Стиснув кулаки, крикнул ему в лицо:

– У! Дурак! Еще и водкой от него несет!

– Что?! – угрожающе проговорил Король и вдруг со всего размаху ударил снизу ногой, по шахматной доске. Доска с грохотом отлетела метра на три, фигуры еще дальше.

Фимка вскочил. Губы его дрожали.

– Что ты наделал! – взвизгнул он, замахнулся, но не успел ударить: Король толкнул его в грудь. Фимка окончательно рассвирепел и бросился на Короля. Однако в ту же секунду получил такой удар, что зашатался и рухнул на землю. Из носа у него закапала кровь. Фимка размазал ее кулаком по лицу, всхлипнул и вынул носовой платок.

– Негодяй! – с ненавистью выговорил он и, зажимая нос платком, поднял шахматную доску. Вадик, с опаской поглядывая на Андрея, принялся собирать фигуры.

Андрей постоял, посмотрел на них и, вполне удовлетворенный, отправился домой.

Король врать не любит!

Как только он вошел в комнату, Ирина Федоровна спросила:

– Ты что же не обедал? Салат утром приготовила – стоит. Борщ – стоит.

– Да я перекусил, – быстро проходя в комнату, кинул Андрей.

– Где это ты успел?

– Ну… с ребятами, в общем…

Она подозрительно взглянула на него, но не стала допытываться. Только спросила: будет он сейчас есть?

– Ага, поем, – с готовностью сказал Андрей, хотя есть ему совсем не хотелось. Помыв руки, он сунулся было на кухню, чтобы самому налить себе борща, но вовремя спохватился: вдруг в тесной кухоньке мать услышит запах водки.

После обеда, чтобы не торчать дома, Андрей вызвался сходить за Нинкой в детский сад.

Нинка ему обрадовалась: изо всех сил обхватила ручонками, ногами и повисла на нем.

– Нам сегодня малину с молоком давали! – затараторила она. – А еще мы рисовали дом. Я нарисовала такой красивый, что лучше всех! А еще нарисовала тетю с зонтиком и синий дождь. А Елена Ивановна сказала, что синие дожди не бывают. А я сказала – бывают. Ведь правда бывают?..

Нинка болтала без умолку. Новостей у нее был целый ворох.

Курносенькая, в коротком сиреневом платьице, со смешными бантиками на голове, она не выпускала руки Андрея и через каждые три шага подпрыгивала на одной ножке. Поглядывая на нее, Андрей не мог удержаться от улыбки. Забавная эта Нинка!

– А малина вкусная-превкусная! – снова похвастала Нинка. – Я бы две тарелки съела!

– Подумаешь, малина! Я могу такими вещами угостить, что тебе и во сне не снились.

– Правда? – Нинка открыла рот и даже остановилась.

– Король врать не любит! – важно сказал Андрей. – Пошли!

Они свернули за угол и скоро очутились на шумной, многолюдной улице. В гастрономе Андрей подвел Нинку к стеклянной, выгнутой витрине кондитерского отдела, где было выставлено великое множество лакомых вещей, и сказал, как настоящий король:

– Выбирай!

Это совсем не легко было сделать. Нинка долго ходила вдоль витрины, не зная, что выбрать. И эти конфеты красивые, и те, а вон те – еще лучше. Потом все-таки решилась. Несмело показала пальчиком: вот эти.

– «Тузики»? – Андрей посмотрел на цену, и у него зачесался затылок. Но он все же сказал: – Что ж, можно и этих.

Через минуту в руках у Нинки лежали пять одинаковых великолепных конфет.

На улице Нинка начала честно делить конфеты; две – ей, две – Андрею, а последнюю пополам.

– Чего уж там! Бери три.

Нинка ела конфеты, и на лице ее было написано такое блаженство, что Король совсем расщедрился и купил ей эскимо.

Счастье улыбалось Нинке. Съесть три вкусные-превкусные конфеты, получить мороженое, обмазанное сверху шоколадом! Ну разве можно не любить Андрея – такого доброго и такого богатого! Закрыв от блаженства глаза, Нинка лизнула холодный шоколад и спросила:

– А где ты взял столько денег? Клад нашел?

Андрею не понравился вопрос.

– Много будешь знать – скоро состаришься!

Оставив на палочке половинку мороженого, Нинка сказала, что отнесет это маме. Андрей рассердился:

– Доедай сама. Нечего домой таскать. И вообще, матери не болтай, что угощал тебя.

– Почему? – простодушно удивилась Нинка.

– Не твоего ума дело!

Настроение у Андрея испортилось, он словно предчувствовал те неприятности, что ожидали его дома.

Едва он переступил порог, как без слов понял: что-то случилось. Лицо матери было покрыто красными пятнами. Седеющие на висках волосы выбились из-под ситцевой косынки. Обычно спокойные, серые глаза смотрели сердито.

– Ну, иди, иди сюда, сыночек. Покажись, – сказала она, отходя в глубь комнаты.

– Ну, чего? – буркнул Андрей, лихорадочно соображая, что бы это все могло значить.

– А то, дорогой сыночек, – возвышая голос, проговорила Ирина Федоровна, – что сейчас здесь были отец и мать Жердева и устроили скандал на весь дом. Ну, скажи, за что ты мальчика в кровь избил? Что он тебе плохого сделал? Хотели в милицию идти, в суд подавать. Сколько я унижений и позора приняла, пока не упросила их все миром кончить. Ну, что же, Андрюша, такое делается? Кем ты растешь? Ладно уж, меня ни во что не ставишь. Я с этим смирилась. Но зачем перед людьми-то позоришь! Пятый десяток доживаю – никто плохого слова не сказал. А тут, пожалуйста, – хулигана вырастила!.. А ну-ка, – Ирина Федоровна быстро подошла к Андрею, взяла его за плечи. – Батюшки! Так и есть! Водкой пахнет. А я-то не верила. Не может, говорю, такого быть…

Андрей отпрянул, грубо сказал:

– Какая водка? Выдумают тоже! Выпил стакан пива, а разговоров!

– Да водка или пиво – все равно, Андрюша. Ведь только пятнадцать лет тебе. А что дальше-то будет? Что?..

Ирина Федоровна всхлипнула:

– Боже, что же дальше-то будет? Нет у меня сил справиться с тобой. Одна надежда осталась – в интернат определить. Может, там человеком сделают…

Андрей почти не обратил внимания на ее слова об интернате. Только и подумал: «Какой там интернат! Выдумает тоже!» Сев в углу на диван, Андрей читал книжку. Чтобы не мешать Нинке спать, прикрыл старенький абажур настольной лампы газетой. На своем диване он улегся лишь в первом часу ночи, после того как мать, тихонько вздыхавшая на кровати, наконец заснула.

Смотри, что я нашла!

Об интернате Андрей снова услышал на следующее же утро. Он еще крепко спал, когда Нинка, собираясь в детский сад, принялась разыскивать пропавшую ленточку для волос. Одна ленточка была на месте, а другая – исчезла, будто сквозь землю провалилась или ее петушок – золотой гребешок унес. Нинка и под кроватью смотрела, и за шкафом, даже в кастрюлю заглянула – нет ленты. А может быть, на том стуле она, под одеждой Андрюши? Нинка и рубаху перетряхнула, и брюки – нет ленты. Ленты нет, а зато смотрит – беленькая коробка из кармана выглянула. Нинка вытащила коробку. Какая красивая! Черный конь с человечком скачет, синие горы.

– Мама! – побежала она в кухню. – Смотри, что я нашла! У Андрюши в кармане!

Ирина Федоровна всплеснула руками: этого еще не хватало! Папиросы! Да какие дорогие!

– У Андрюши много денег. Он, наверно, клад нашел. Вчера «Тузики» мне покупал. И еще эскимо!

Час от часу не легче. Никогда Ирина Федоровна не рылась в карманах сына, а тут пришлось. Что это? Сколько денег! Не задумываясь, принялась тормошить Андрея. Он открыл глаза.

– Что это такое? – показывая деньги и коробку папирос, грозно спросила Ирина Федоровна. – Откуда у тебя? Говори!

Андрей, плохо соображая со сна, не нашелся сразу, что ответить. Невнятно забормотал:

– Откуда, откуда… Оттуда…

– Ты что – украл, ограбил?.. Андрюша, да отвечай же мне! – В голосе матери был такой испуг, что Андрей окончательно пришел в себя.

– Чего украл? Чего? Это и не мои вовсе. Просто подержать дали…

– Кто дал?

– Ну, кто, кто… Ты не знаешь этого человека…

– Ой, Андрюша, врешь. По глазам вижу.

– Ничего не вру. Не мои это. Говорю, подержать дали. На сегодня. Видишь, папиросы даже не распечатаны.

– Ну, смотри, Андрей! – твердо сказала Ирина Федоровна. – Если что такое узнаю – сама в милицию заявлю. А в школу-интернат сегодня же пойду. Нет больше моих сил…

После ухода матери и Нинки Андрей уже не спал. Ругал себя последними словами: ну, как он не догадался спрятать деньги и папиросы! И насчет интерната – лезли в голову невеселые мысли. Неужели и правда придется жить в интернате?

И ничего не поделаешь: хоть и неродная, а все-таки мать. Захочет отдать в интернат – и отдаст.

Угощайся, Андрюша, абрикосами

Одеваясь, завтракая, Андрей нет-нет, да и выглядывал в окно. Однако на балконе никого не было. Лишь около десяти часов знакомо стукнула балконная дверь, Андрей тотчас выглянул в окно. Скосив глаза, он увидел: Евгения Константиновна в шелковом нарядном халатике поливает цветы. Андрей принялся с преувеличенным вниманием разглядывать двор, улицу, машины, и наконец услышал долгожданное: «Доброе утро, Андрюша!» Ему сделалось так весело, что губы сами собой расползлись в улыбке, и он радостно сказал:

– Здравствуйте!

– Утро какое! Прелесть!

– Ага!

– Андрюша, ты не можешь зайти ко мне? На минутку. Я чемодан сейчас посмотрела – у него почему-то замок не работает. Зайди, пожалуйста.

– Хорошо, – обрадовался Андрей.

В кухне, над умывальником, висело зеркало с отбитым уголком. Андрей аккуратно зачесал назад волосы, внимательно рассмотрел себя. Лоб высокий, брови черные, только нос как у солдата Ивана Бровкина из кинофильма. Ничего, сойдет. «В общем, парень как парень!» – вспомнив слова Зубея, подумал Андрей. Захватив клещи, молоток и отвертку, он вышел из квартиры.

На его короткий звонок послышался стук каблучков, и в открывшейся двери появилась Евгения Константиновна.

– О, да ты со своими орудиями производства! – улыбнулась она.

На широкой тахте лежал открытый пустой чемодан. Евгения Константиновна показала на замочек справа.

– Вот этот. Язычок залез, а обратно не выскакивает. Что там случилось? Я не понимаю. Вы, мужчины, в этом лучше разбираетесь.

Польщенный, что его, совсем как взрослого, назвали мужчиной, Андрей баском проговорил:

– Посмотрим.

Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы безошибочно определить.

– Замок в порядке. Только заржавел немного. Смазать – и все. – Он сходил домой, принес в пипетке машинного масла, и вскоре замок действовал как новенький.

– Вот спасибо! – обрадовалась Евгения Константиновна. – А то завтра ехать, а чемодан не годится.

– Вы уезжаете? – с грустью спросил он.

– Да, в Ялту. К морю. Ах, море, море!

– Вы одна едете?

– Пока одна. Прелесть! Свободна, как птица! Павел Кондратьевич недели на две задержится. Дела у него. К тому же на днях должна приехать его мать. Вероятно, порядочная музейная древность. Семьдесят два года. Представляю, что за развалина. Пусть уж без меня тут принимает, хозяйничает…

Последние слова Евгения Константиновна проговорила из другой комнаты. Через минуту она снова появилась, но не в халате, а в голубом открытом платье. Встав перед зеркалом, спросила:

– Как тебе нравится мое новое платье? Верно, хорошее?

Андрей с восторгом смотрел на нее. Маленькая, тонкая, в красных туфельках с каблучками, как гвоздики, она была похожа на картинку из журнала мод, что лежал на столе, возле вазы с желтыми абрикосами.

– Красивое, – не скрывая восхищения, произнес Андрей и, решившись, добавил: – Вы вообще очень красивая.

– Правда? – так и расцвела Евгения Константиновна чудесной улыбкой. – Что ж, спасибо. Приятно слышать… Угощайся, Андрюша, абрикосами. – Она повернулась чуть боком, вскинула голову и положила руки на пояс. – Очень удачное вышло платье. Наконец-то вышло то, что я хотела… Да, – вдруг сказала она, – что это у вас вчера за шум такой был?

Андрей смутился, помрачнел…

– С Фимкой мы подрались… А отец и мать его уж сразу пришли жаловаться.

– Ну, Андрюша, – с укором сказала Евгения Константиновна, поправляя локоны, – зачем же драться? Это некрасиво…

Вот какой она человек: вроде бы и ругает его, а ему все равно приятно. Андрей сидел на тахте, застеленной ковром, ел сочные абрикосы, и так ему было хорошо – до вечера бы не уходил. Да, жалко будет переезжать в интернат, расставаться с Евгенией Константиновной.

– А вы когда вернетесь? – спросил он.

– Видимо, месяца через полтора. Сейчас на юге чудесно!

– Значит, меня здесь уже не будет, – грустно сказал он.

– Это почему же?

– Мать хочет, чтобы я в интернат поступил.

Евгения Константиновна даже отвернулась от зеркала.

– Как в интернат?

– Ну, чтобы совсем, значит, жил там.

Она подняла плечи:

– Ну, нет, этого я решительно не в состоянии понять. Не имея достаточных средств к существованию, взять на воспитание ребенка, лишить его радостного детства, а затем спихнуть куда-то, спихнуть в чужие руки! Нет! Не понимаю таких женщин!

Другим часы покупают…

Сначала все шло хорошо. Ирина Федоровна побывала в школе-интернате, разузнала, что нужно. Она уже отдала заявление, документы. Оставалось только получить в поликлинике нужные справки. И вот тут-то, неизвестно почему, Андрей встал на дыбы. Ирина Федоровна не могла понять, в чем дело. Еще вчера он спокойно слушал об интернате, а тут вдруг уперся: «Не пойду, и все! Мне и дома неплохо».

Напрасно она уговаривала его и объясняла, что там хорошо и весело, что интернат находится в живописном месте города – в конце улицы Тургенева. Что там есть сад и пруд, заканчивается строительство нового общежития. Что по субботам, с вечера, он будет приходить на все воскресенье домой. Ничто на Андрея не действовало – не пойду, и все!

– Почему ты не хочешь? Почему? – настойчиво допытывалась она.

И он вдруг брякнул:

– Конечно! Рада спихнуть меня…

Она ужаснулась, крикнула не помня себя:

– Да ты что говоришь, свиненок! Соображай!..

А он совсем разошелся:

– И вообще, нечего было брать меня! Другие бы взяли. Может, и отец и мать были бы. А то, действительно, радостное детство! Другим часы покупают, велосипеды, а мне что?.. Теперь рада спихнуть…

На такие слова и не ответишь, не скажешь ничего. Ирина Федоровна отвернулась, слезы застилали ей глаза. За весь вечер больше не сказала Андрею ни слова, не посмотрела в его сторону. Ночью долго не могла заснуть, плакала.

На другой день было воскресенье. И снова она ходила как в воду опущенная. Работа валилась из рук. Если бы не Нинка, не спускавшая с нее испуганного, жалобного взгляда, она бы, наверно, и днем плакала.

Андрей с утра ушел из дому. Сначала решил было зайти к Зубею, посоветоваться, но Васек – десятилетний братишка Зубея, всегда почему-то сердитый и хмурый, с большой, как у взрослого, головой – сказал, что ни брата, ни матери нет дома. Что делать? Из дружков тоже не к кому пойти. Поразъезжались, кто – в лагерь, кто – в деревню… Скука. И тогда просто так, без цели, чтобы только не думать о стычке с матерью, Андрей не спеша побрел вниз по улице, к площади. Там было много магазинов, кинотеатр «Звезда». Он ходил по магазинам, глазел на мотороллеры и телевизоры, пил газированную воду. Потом отправился смотреть новую кинокартину. Фильм не очень понравился: разговоры, поучения…

Было около двух часов дня. Душно. Жарко. Над головой – злое солнце. Асфальт под ногами – мягкий, податливый. Андрей решил поехать к реке – искупаться. На трамвайной остановке пусто. Чтобы не жариться на солнце, он встал в тень под дерево. Один трамвай прошел, другой, а «шестерка», которой он дожидался, все не показывалась. Еще подъехал трамвай. Снова не тот. На маршрутной дощечке переднего вагона Андрей неожиданно для себя прочитал: «Пос. Куцево – ул. Тургенева». «Это где интернат, – сразу вспомнил Андрей. – Проехаться, что ли, посмотреть?..» Трамвай тронулся. Уже на ходу Андрей вскочил на подножку.

Пассажиров в вагоне было немного, и Андрей без помехи уселся у открытого окна. Минут через пятнадцать замелькали незнакомые места. Здесь Андрею не приходилось бывать. Он с любопытством смотрел по сторонам. Начиналась окраина города. Мелькали одноэтажные дома, с палисадниками, калитками. Проехали мимо какого-то завода – длинные кирпичные корпуса, кирпичный, нескончаемый забор. За ним – десятка три больших жилых зданий. И снова за яблонями и вишнями – домишки, пожухлые лужайки, куры, гуси… Все. Дальше пути нет. Конечная остановка.

Брось папиросу!

Метрах в трехстах от трамвайной линии Андрей увидел серое трехэтажное здание, а чуть в стороне от него – другое, строящееся, еще с пустыми квадратиками окон. Андрей догадался: интернат. Он и направился туда.

От тихой, зеленой улочки обширную территорию интерната отделяла красивая железная изгородь. Вдоль этой изгороди пролегала укатанная дорога со следами известкового раствора и въевшейся кирпичной пыли. Следы сворачивали в распахнутые широкие ворота. Там дорога шла дальше, мимо серого здания, сада и каких-то приземистых строений, на небольшую горку, где строилось второе здание. Несмотря на воскресный день, работа на стройке шла полным ходом. Слышались голоса и стук молотков; с машины сгружали связки паркетных дощечек. Точно большущий глобус, медленно, с глухим шумом вращалось железное тело бетономешалки. Внезапно натужно взревел мотор бульдозера и будто проглотил все другие звуки.

Андрей раздумывал – не зайти ли ему в ворота, когда увидел трех девчонок, деловито шагавших со стройки к первому зданию. Он сразу понял, что это девчонки, хотя по одежде их можно было скорее принять за взрослых работниц: синие брюки, коричневые кофточки и косынки были густо заляпаны мелом.

«Тоже рабочие! – пренебрежительно усмехнулся Андрей. – А важничают, носы кверху!»

Он ловко сплюнул сквозь зубы и достал подаренную Зубеем коробку «Казбека». Закурил не сразу. Рассматривая прищуренными глазами девчонок, солидно постучал папиросой по коробке, стряхивая табак, и лишь после этого полез в карман за спичками.

Только скрылись в дверях девчонки, только он затянулся горьковатым дымом, как заметил мальчишку, бежавшего от сада по направлению к воротам. «Держи!» – перекрывая шум бульдозера, крикнул мальчишка. Андрей осмотрелся кругом: кого держать? И вдруг из ворот выскочил белый, как ком снега, кролик. Он посидел секунды две, пошевелил ушами и лениво запрыгал по траве вдоль забора в сторону Андрея. Сунув папиросу в зубы, Андрей шагнул беглецу наперерез и, словно вратарь на пробитый ему угловой мяч, кинулся на белый комок.

В руках Короля пленник вел себя спокойно – не брыкался, не старался вырваться. Сложив на спине уши, смотрел на Андрея кроткими красными глазами.

Подбежал мальчишка – толстенький, наголо стриженный. Забирая у Андрея кролика, ласково залопотал:

– Ну и глупышок ты. Убежать вздумав. А зачем, скажи, пожалуйста, убегать? Разве я тебя не кормлю? Разве плохо ухаживаю?..

Приговаривая так, поглаживая кролика по мягкой спинке, мальчишка, даже не взглянув на Андрея, двинулся к воротам. Такая черная неблагодарность оскорбила Короля.

– Милорд, – сказал он, – вам не кажется, что вы забыли что-то сделать?

Мальчишка остановился. Открыв рот, ошалело уставился на Андрея. А тот с убийственной вежливостью продолжал:

– Болельщики, понимающие толк в футболе, наградили бы меня за подобный бросок бурей аплодисментов.

– А-а, – догадался мальчишка, и на его лице расплылась улыбка. – Забыл сказать «спасибо», да?

– Вот именно, – выпустив тонкую струйку дыма, наставительно произнес Король. – Милорд, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Когда вконец удивленный мальчуган подошел к нему, Андрей продолжал:

– Присядем. – Потом, показав рукой на ближнее здание, спросил: – Что это за дивный дворец?

Мальчуган хмыкнул и сказал:

– Это наша школа-интернат № 3.

– А там что за дворец воздвигается?

– Общежитие.

– Подробнее.

Мальчишка охотно рассказал: раньше, то есть в прошлом учебном году, здесь жили и учились в одном помещении. А теперь, когда построят общежитие, то в первом здании они будут только учиться, а во втором – жить. Поэтому в нынешнем году в интернат примут еще новых ребят. Общежитие начали строить ранней весной, но работы еще много. Строители даже по выходным дням теперь работают. За общежитием делают столовую, ее отсюда не видно. Еще строят мастерские и гараж. А около сада – низенькие такие помещения – это свинарник, птичник и кролеферма.

– На кролеферме, – с гордостью сообщил мальчуган, – сейчас шестьдесят восемь кроликов, а к зиме больше ста будет. Обязательно будет! Раз мы с Борисом обещали, то вырастим!

– А что это за фигура – Борис? – спросил Андрей.

Его собеседник дернул круглым плечом: странный, мол, человек – не знает Бориса!

– Борис – заведующий. А я заместитель заведующего кролефермой.

– Кто, кто? Заместитель заведующего?.. Ха-ха-ха! Ну, уморил!

– Ничего нет смешного! – Мальчуган надул губы.

– Да ты не пузырись, – продолжая смеяться, подмигнул Андрей. – Ведь ты знаешь, что сердиться тебе опасно.

– Почему?

– В два счета можешь лопнуть. Такой толстячок!

Покраснев от обиды, мальчуган хотел подняться – уйти, но Андрей не пустил его.

– Так ты, – сказал он, приподнимая за уши кролика, – их командир? Так… А ну, поглядим, что у тебя за солдаты. – И он подул дымом в мордочку животного. Кролику это не понравилось: закрутил носом, дернул головкой. – Ясно, – заключил Андрей, – на нос слабоват. А на уши? – Вобрав нижнюю губу под зубы, он пронзительно свистнул.

Перепуганный кролик так рванулся, что едва не выпрыгнув из рук своего хозяина. Мальчишка вскочил на ноги, сердито крикнул:

– Большой, а дурак! – И уже на ходу пригрозил: – Вот скажу сейчас, тогда узнаешь!

– Ой-ой, не надо! – притворно испуганным голосом попросил Король. – Пожалуйста, не говори. А то я ужасно боюсь! У меня от страха дрожат коленки.

А мальчишка и в самом деле кому-то закричал:

– Пащенко!

Король посмотрел – кому это он кричит? Вроде никого. Только вон те три замазанные девчонки опять на стройку шагают. Одна из них оглянулась. Остановилась. Подружки ее пошли дальше. Мальчишка с кроликом подбежал к ней и что-то стал говорить, часто оглядываясь и показывая в сторону Андрея. И когда девчонка быстро зашагала к воротам, Король совсем развеселился. «Ну и потеха! – подумал он. – Цирк бесплатный!»

Обхватив колени руками, Король неподвижно сидел на траве. Он был весь поглощен чрезвычайно интересным занятием: вытянув трубочкой губы, старался выпустить дым ровным колечком. Девочка вышла из ворот и, смело подступив к Королю, потребовала ответа:

– Ты кто такой? Зачем обижаешь нашего воспитанника?

Король, казалось, не слышал ее. Выпустив колечко дыма, следил, как оно, бледнея и увеличиваясь, уплывало вдаль. Затем пускал новое колечко. В продолговатых карих глазах девчонки сверкнули огоньки.

– Шута из себя не разыгрывай! Брось папиросу!

И тогда Король медленно повернул к ней голову. Внимательно осмотрел густо заляпанные мелом сатиновые брюки и кофточку с закатанными по локоть рукавами, ее сердито-решительное, узкое, в бледных, чуть заметных веснушках лицо. Тонкие, напрягшиеся ноздри, бороздка поперек выпуклого лба – все это не предвещало ничего хорошего.

– Сейчас же брось папиросу! – повторила она.

– Вы что-то сказали, леди? – не спеша вкладывая папиросу в угол рта, спросил Король.

Глаза ее сузились. В тот же миг перед его лицом мелькнула рука, и выхваченная из губ папироса полетела в траву.

– Но, но! Осторожней на поворотах! – пружинисто поднимаясь, угрожающе сказал Король.

Девчонка не испугалась. Втаптывая каблуком папиросу, спокойно проговорила:

– Вот так, молодой человек. И советую убираться отсюда. – Повернувшись, она сказала мальчишке с кроликом на руках: – Идем, Петя. Больше он тебя не тронет.

Петя пошел было за ней, но вдруг оглянулся и такую скорчил своему обидчику рожицу, что Андрей, как ни был обескуражен случившимся, едва не рассмеялся. Нет, на этого толстячка разозлиться было невозможно. Подмигивая, Андрей поманил его пальцем. Петя выжидательно остановился по ту сторону ограды: чего, мол, еще ему надо? Андрей подошел к изгороди и кивнул на удалявшуюся девчонку:

– Что это за начальница?

– Вовсе не начальница.

– Да не сердись. Уж пошутить нельзя… А кто же она такая, если не начальница?

– Бригадир малярной бригады.

Андрей не поверил:

– Так она же девчонка!

– Ну и что! Светлана уже в седьмой класс будет ходить!

– В седьмой… – протянул Андрей. – Интересно…

Всю обратную дорогу он так же сидел в вагоне у открытого окошка, так же глядел на пробегавшую мимо улицу, но теперь она почему-то мало занимала его. Когда трамвай подъехал к площади, Андрей поднялся с места и с усмешкой подумал о заляпанной мелом девчонке: «Ну и ловкачка! И моргнуть не успел…»

Подходя к дому и взбираясь по лестнице на четвертый этаж, Андрей все больше и больше мрачнел. Уже подняв руку, чтобы постучать в дверь, подумал о матери: хотя бы отругала, что ли. И то бы легче было. А то опять будет молчать и дуться.

Он не ошибся. Ирина Федоровна, открыв дверь, даже не взглянула на него. Молча разогрела борщ, молча подала на стол и ушла на кухню. Андрей несколько минут сидел, не дотрагиваясь до еды. Затем вздохнул, подошел к двери и хмуро произнес:

– Ну, а какие там нужны справки? В поликлинике-то?

Ирина Федоровна не обрадовалась, не повернула к нему головы.

– Я, Андрюша, тебя не заставляю, – сказала тихо. – Не хочешь идти – твоя воля.

Но от этого спокойного тона Андрей вспылил:

– Не хочешь, как хочешь! – Он зло передразнил мать и срывающимся голосом крикнул: – Да уж в интернате, конечно, не сладко будет, только все равно лучше, чем дома!

На мгновение он осекся, увидев, как побледнела Ирина Федоровна, но, сгоряча сам уже поверив в то, что говорит, убежденно повторил:

– Конечно, лучше, чем дома!

Что такое филателия?

Дни мелькали незаметно. Это удивляло Андрея: так долго тянется каждый день, что вроде и конца ему не будет, а не успел оглянуться – неделя прошла, вторая. Уже давно сданы в школу-интернат справки и документы, уже началась вторая половина августа.

Зубея с того памятного дня Андрей видел всего один раз. Именно видел – поговорить не удалось. Что это за разговор, если и минутки не постояли! А поговорить следовало. Напрасно не вызвался он проводить Зубея, когда тот сказал на прощание: «Ну, бывай. Спешу». Надо было проводить его. А то загадал такую загадку, что до сих пор Андрей пожимает плечами. Увидел его тогда Зубей и вместо «Здорово! Как живешь?» огорошил вопросом:

– Знаешь, что такое филателия?

Как же, Андрей слышал такое слово. Слышал… Только… Минуточку, что оно обозначает?..

– Это… – сказал он неуверенно, – где оркестр играет. Ну, концерты…

По тонкой, презрительно оттопырившейся губе Зубея понял: сморозил глупость.

– Нет, постой. Это, кажется, где продают марки…

– М-да, – задумчиво протянул Зубей. – А такие вещи, между прочим, полезно знать. Очень полезно… Ну, бывай. Спешу.

Эх, надо было проводить Зубея. А он растерялся тогда, не догадался этого сделать. А теперь вот ломай голову – зачем спрашивал о филателии? Да что толку – сколько ни гадай, сам, без Зубея, ничего не придумаешь. А к Зубею без дела лучше не соваться.

В конце концов Андрей рассудил: когда-нибудь все это выяснится, и почти перестал думать о загадочном вопросе Зубея. А пока, скучая и бездельничая, потихоньку убивал время: ходил в кино, на футбол, ездил купаться.

В квартире соседей

В общем, все-таки скучновато было. Самые закадычные дружки еще не возвратились, Евгении Константиновны тоже нет. Лежит где-нибудь на берегу моря, загорает и, конечно, не вспоминает о нем.

А он вспоминает. И часто. И не только вспоминает. Сегодня вот даже говорил, о ней. Слышала бы она в своей Ялте, как он расхваливал ее! Разговор этот был у него со старушкой – матерью инженера Роговина. Приехала бабушка совсем недавно. Андрей узнал об этом так. Вышел вчера на лестничную площадку и увидел: медная пластинка на соседней двери сияет золотом. Буквы «П. К. Роговин», обычно едва различимые на потускневшей меди, выделяются ярко, празднично.

А выглянул сегодня утром в окно – опять обрадовался. На листьях цветов капельки воды светятся; плетеное кресло, чисто вымытое, стоит как новенькое. А вскоре и старушку увидел. Она вышла на балкон и принялась колотить плетеной палкой по коврику. Кругленькая, румяная, проворная, старушка понравилась Андрею. Захотелось сказать ей что-нибудь приятное.

– Здравствуйте, бабушка! – без всяких дипломатических подходов выпалил он, чуть не по пояс высунувшись из окна.

– И тебе того же, касатик! – певучим голосом охотно отозвалась старушка и тут же предупредила с опаской: – А ты, касатик, поберегись. Чай, не курица – полетишь вниз, крыльями не замашешь.

– Ничего.

– «Ничего» и бычок говорил, как повели его на бойню. Ан и шкуру сняли.

– А вы, бабушка, уже приехали? – спросил Андрей, очень довольный, что старушка такая веселая, разговорчивая и совсем не похожа на музейную древность, как предсказывала Евгения Константиновна.

– Да как видишь, приехала. Это собраться тяжело, а приехать легче легкого. Сел в вагончик, да и нет больше твоей заботушки: покачивает да потряхивает, будто дите малое в люльке.

– А мне Евгения Константиновна говорила о вас! – не без гордости сообщил Андрей.

– Ай, удивилась старушка. – Так ты знаешь Евгению?

– Конечно! Мы всегда здороваемся, разговариваем. Я бываю у нее.

– Ай, ай! – снова удивилась старушка и отложила коврик в сторону, до того заинтересовалась словами Андрея. – А я вот не застала ее. На курорты уехала… А тебя, касатик, как звать-величать-то?.. Андреем, говоришь? Хорошее имя. А ты бы, Андреюшка, не зашел ко мне? Заодно бы и ковер с дивана помог на балкон вынести. Пыли в нем много. Выбить надо.

– Зачем выбивать, – заметил Андрей. – У Евгении Константиновны пылесос есть.

– Нет, я уж по старинке. С этой машиной адской не управишься. Тут Павлуша показывал мне. Да ну ее! Не хочу. Воет, будто зверь. Подойти страшно.

Андрей снисходительно засмеялся.

Войдя в комнату Евгении Константиновны, где все было так знакомо и мило ему, он включил пылесос и принялся водить щеткой по ковру, показывая, как это быстро и просто делается. Бабушка тоже попробовала. Ничего, получилось.

– Ну, добро, – сказала она, убедившись, что не такой уж он и страшный, этот пылесос. – Только ты пока уйми его, Андреюшка, – попросила она.

Когда он выключил мотор, бабушка усадила Андрея на тахту и сама устроилась рядышком. И тут произошел этот серьезный, обстоятельный разговор. Бабушка (звали ее Прасковья Ульяновна) опять повторила, что приехать, мол, не задача, а вот трудно было собраться. До этого она жила у дочери. Не сказать, чтобы там плохо было: кормили, поили, не обижали. Одно неудобно – тесно. Квартирка небольшая, а всех, с детьми, не считая ее, – шестеро. Да и устала она. Хоть и не заставляли, а все же помочь надо, не сидеть же сложа руки. И стирала, и убирала, и за детишками присматривала. А годы ее – не малые. Прежней силы не стало, в сердце перебои, спину ломит. Известно: на старого и немощи валятся. Совсем умаялась и решила тогда посмотреть на житье-бытье сына. Давно собиралась проведать, да все было недосуг.