Текст книги "Гость из будущего. Том 2 (СИ)"
Автор книги: Влад Порошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– А ваш муж часто бывает у вас на работе? – очень спокойно произнесла Нонна-Анастасия и взяла в руки семейную фотографию гражданки Сурковой.
– Не помню, может быть пару раз и бывал. Вы подозреваете моего мужа⁈ – тут же буквально взорвалась Гурченко-Суркова. – Вы там совсем с ума сошли? Он – серьезный человек! Он занимается научной работой!
– Ясно, – вновь очень спокойно сказала «следачка» Абдулова. – В таком случае, ваш муж вне подозрения. Вычёркиваем.
И Нонна-Анастасия поставила фотографию на место. После чего на экране появился злосчастный 14-ый зал музея, где Анна Сергеевна Казанцева, переодетая под иностранку, стоя практически неподвижно, рассматривала картину Карла Брюллова «Распятие». Мимо неё прошли две организованные группы туристов, затем несколько других посетителей музея. А старшая сестра Казановы, сделав пару шагов назад, вновь вернулась на прежнее место.
А тем временем самый красивый в СССР следователь прокуратуры заглянул в реставрационную мастерскую. К своему удивлению Нонна-Анастасия застала реставратора Дьячкова, которого играл Георгий Штиль, около мольберта. Перед съёмками на холсте наш декоратор стремительно набросал с десяток ярких цветовых пятен, и лишь потом кисточку в руки взял актёр Штиль.
– Любопытное полотно, – пролепетала «следачка» Абдулова.
– Замечательная работа, – задумчиво с видом большого знатока живописи поддакнул реставратор Дьячков. – Правда, не все понимают и принимают такой вид живописи. Но я вас уверяю, за импрессионизмом будущее.
– Вы полагаете? – немного опешила девушка из «органов».
– Уверен, – утвердительно кивнул Штиль-Дьячков и пару раз мазнул кистью наугад. – Такое искусство развивает в зрителе воображение, импрессионизм заставляет ум человека работать. Вот что вы сейчас видите на холсте?
– Ээээ, кошка играет с котёнком, – так же наугад произнесла Нонна-Анастасия.
– Кхе, это натюрморт, – неожиданно обиделся реставратор.
– Очень может быть. В музее поговаривают, что у вас есть денежные долги, – «следачка» перевела взгляд с картины на гражданина Дьячкова, который пока по делу проходил свидетелем.
– Сто рублей – разве это деньги? Мелочи жизни, ха-ха! – весело хохотнул Штиль-Дьячков. – Легко пришли, легко ушли.
– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, так? – поддела его «следачка», впервые согнав улыбку с лица неунывающего реставратора.
И вновь на экране появилась Марианна Вертинская, которая всё в том же 14-ом зале медленно прохаживалась около картины Карла Брюллова. И одна из смотрительниц музея стала на неё очень подозрительно посматривать. Камера крупным планом выхватила лицо Анны Сергеевны, и та еле заметно одними уголками губ улыбнулась.
Курилку Русского музея, мы без долгих дополнительных разговоров решили снимать в самой настоящей реальной курилке этого заведения. Сначала в кадре мелькнула открытая форточка, затем сигаретный дымок, и лишь потом, стоя около подоконника, появились Анастасия Абдулова и научный сотрудник музея Маргарита Фомичёва, которую играла Анастасия Вертинская. Обе барышни держали в своих красивых пальцах сигареты «Столичные», правда произведённые на Ленинградской табачной фабрике, и безбожно дымили.
– Всё никак не соберусь бросить, – пожаловалась Вертинская-Фомичёва. – Режиссёр меня постоянно за это дело ругает, а я его кормлю «завтраками», хы-хы.
– Какой ещё режиссёр? Здесь в музее? – удивилась Нонна-Анастасия.
– Нет, конечно, хы-хы, – хохотнула младшая из сестёр Вертинская. – Я играю в любительском театре. Мы сейчас ставим шикарную пьесу румынского писателя Михаила Себастьяна «Безымянная звезда». У меня там роль Моны, светской львицы из Бухареста, которая случайно застряла в маленьком провинциальном городке, хы-хы. А музейная работа – это, наверное, не моё.
– Понимаю, родители настояли? – спросила «следачка», выпустив дым изо рта.
– Почему-то некоторым папам и мамам кажется, что они лучше нас знают, как нам правильно строить свою жизнь, – эту часть диалога сняли, взяв лицо Анастасии Вертинской крупным планом. – А что касается картины, то мы все здесь уже подозреваем друг друга. Ведь без сообщника среди сотрудников музея её украсть было бы просто невозможно.
Затем место для местных музейных курильщиков вновь показали общим планом, чтобы в кадре появился археолог Павел Гурьев, в исполнении актёра Алексея Кожевникова. Гурьев с улыбкой на губах буквально вбежал в курилку и встал как вкопанный.
– Здрасте, – пролепетал он, покосившись на следователя прокуратуры.
– Здравствуй, Паша, – поздоровалась с коллегой Маргарита Фомичёва, – ты что-то хотел спросить?
– Вспомнил, потом спрошу, – буркнул археолог и, пулей вылетев из кадра что-то по дороге уронил, чем вызвал улыбки на лицах девушек и тихий короткий смешок.
– А вас тут все бояться, – заметила Вертинская-Фомичёва.
– Я бы предпочла, чтоб меня уважали, – проворчала Нонна-Анастасия. – Кстати, где у вас можно пообедать?
– В соседнем корпусе есть хорошая столовая.
После этих слов мимо картин прошла ещё одна группа туристов. И вдруг кто-то очень осторожно и аккуратно выглянул из-за мраморной скульптуры на стоящую перед картиной Карла Брюллова Анну Казанцеву. Этот фрагмент был снят так называемой субъективной камерой, поэтому зритель временно посмотрел на окружающий мир глазами преступника. И тут же действие перенеслось в обычную ленинградскую столовую, где за одним столом обедали реставратор Геннадий Маслов, в исполнении Евгения Леонова, и экскурсовод Майя Добрынина, которую играла актриса Елена Добронравова.
– Хочу вам сказать, дорогая Мая Андреевна, что мне предлагают место главного инженера на одесской мебельной фабрике, – с воодушевлением сообщил Леонов-Маслов, помешивая ложкой в тарелке суп.
– Поздравляю, – с равнодушием пробурчала Добрынина.
– Давай бросим всё и уедем, – с жаром зашептал влюблённый реставратор. – Я чувствую, Мая, что эта история с украденной картиной для кого-то плохо закончится. И даже если никто из наших не будет причастен, то поползут нехорошие слухи.
– Уезжай, я тебя не держу, – так же холодно ответила Мая Добрынина, намазав ножом кусок масла на кусок хлеба. – У меня тётка в Ленинграде больная. На кого я её брошу?
– Здравствуйте, извините, можно к вам? – неожиданно для музейщиков к столику с подносом, где стоял компот и макароны с котлетой, подошла «следачка» из прокуратуры.
– Присаживайтесь, – недовольно проворчал Леонов-Маслов.
– Как продвигается следствие? – улыбнулась Майя Добрынина. – Нашли иностранного туриста, которого я описала?
– Работаем, Мая Андреевна, работаем, – ушла от прямого ответа Анастасия Абдулова. – Вот приехала проверять ваши запасники. Поверьте, никуда преступник от нас не денется. Куда же вы, товарищ Маслов? – спросила «следачка», когда реставратор внезапно встал из-за стола.
– Я сыт, приятного аппетита, – буркнул Геннадий Маслов и понёс недоеденный суп в мойку.
– Вы обмолвились, что у вас тётя больна, – невозмутимо произнесла Нонна-Анастасия, разрезав ножом котлету. – У меня есть замечательный знакомый врач-терапевт, могу дать его координаты.
– Спасибо, я этот вопрос решу как-нибудь сама, – хмыкнула героиня Елены Добронравовой.
На этом просмотр смонтированного в черновом качестве материала закончился. Свет в просмотровом зале включился. А я, приподнявшись с первого ряда и развернувшись к зрителям, среди которых были только актёры и члены нашей съёмочной группы, задал немой вопрос: «ну, как?».
– Отличное кино, Феллини! – рявкнул главный оператор Дмитрий Месхиев. – Никого не слушай. Народ валом повалит в кинотеатры! Я за это ручаюсь!
– Отлично! Здорово! Так держать! – стали выкрикивать зрители со своих мест то тут то там.
– Только у меня остался один вопрос? – почему-то встала и как в школе подняла руку актриса Людмила Гурченко. – Кто всё-таки преступник? Пока что-то ничего не понятно. Неужели мой киношный муж?
И гомонящий разными голосами просмотровый зал тут же притих.
– Теперь, когда осталось два съёмочных дня, скрывать преступника не имеет смысла. Картину украл вот этот персонаж, – сказал я и указал рукой в центр кинозала.
Глава 24
По сценарию муж директрисы Русского музея работал слесарем в НИИ. Я специально не стал уточнять адрес этого заведения, чтобы случайно не бросить ненужную тень на нужный плетень, и чтобы потом не понеслась коричневая субстанция по трубам. Так как в нашей советской державе таких институтов нагородили почти 6 тысяч штук, а младших научных сотрудников, словно кроликов в соответствующем заповеднике, расплодили под целый миллион.
Была ли от этого польза? Безусловно, да! Ибо из НИИшной среды вышел конкурс целинной песни, КВН, туристические слёты, сплавы и скалолазание, а ещё талантливые писатели фантасты, юмористы, поэты и первые советские рокеры. А кто по осени горбатился на картофельных полях, спасая урожай, пока граждане колхозники дегустировали самогон? Они – младшие научные сотрудники. И если бы Борис Пастернак тусовался бы с этой публикой, то он непременно бы написал примерно так:
Не спи, не спи, наука,
Нам скоро на турслёт.
Забудем слово – скука!
Кто слямзил мой отчёт?
– Ну что, Феллини, мы сегодня снимать будем или как? – подёргал меня за локоть главный оператор Дмитрий Месхиев, пока я задумчиво рассматривал крупнейшее административное здание в СССР, где одновременно располагались НИИ радиоэлектроники и Дом Советов.
Семиэтажный центральный корпус этого наиболее яркого представителя сталинского ампира обрамляли 14 мощнейших колонн, а на самом верху, на карнизе, был выполнен здоровенный барельеф, где можно было рассмотреть маленькие фигурки колхозников, рабочих и красноармейцев. Ну а вместо античного акротерия был установлен герб советского союза размером с двухэтажный дом.
– Мы сегодня снимать будем или что? – повторил свой вопрос Месхиев.
– Эх, снять бы первый план с коптера, – пробурчал я. – Представь горизонтальная панорама с герба на входную группу. Эффектно, чёрт возьми.
– С чего снять? – проплетал главный оператор.
– Со специального маленького вертолётика, – замялся я. – Я слышал, что в штатах уже такую штуковину разрабатывают. Ладно, где наши герои? Где Ларин, Волков и Казанова? Где Пороховщиков, Стеблов и Видов? Где муж директрисы?
– Да вон они, курят красавчики, – кивнул Дмитрий Давыдович в сторону нашего киносъемочного автобуса.
Кстати, сегодня решили обойтись без палатки и без больших осветительных приборов. Сцену слежки за мужем директрисы по моим прикидкам лучше всего было снять с рук, и по возможности скрытой камерой, чтобы придать немного документальности разворачивающегося на экране детектива. На роль мужа взяли актёра из массовки, который более-менее соответствовал имеющемуся рисунку. Этому актёру приклеили усы по форме шеврон, и одели в обычный среднестатистический костюм. Так как муж директрисы должен был слиться с толпой обычных инженеров и служащих, которые спешат по своим делам и не подозревают, что идёт съёмка фильма.
– Послушай, а как этим вертолётиком управлять и кто будет наводить фокус? – задумчиво пробормотал главный оператор.
– Есть многое на свете, друг Давыдыч, что и не снилось нашим мудрецам, – хохотнул я. – Всё, давай работать. Первый план делаем из машины. Волков смотрит на рисунок и на людей, выходящих из дверей института.
* * *
Этот фрагмент будущего детективного кино, который в сценарии обозначался всего одним предложением: «Волков, Ларин и Казанцев следят за мужем директрисы», мы снимали почти четыре часа. Сначала Слава Волков проехался на машине за нашим так называемым объектом наблюдения, который вышел из дверей института.
Затем на перекрёстке Волкова сменил Володя Казанцев. В ожидании мужа директрисы Казанова стоял у стенда с газетами, которые сейчас в 60-е заменяли и «Твиттер», и «Телеграм» одновременно. А когда мужчина проследовал мимо сыщика, тот «сел ему на хвост» и, держась в четырёх метрах от объекта наблюдения, проводил его до автобусной остановки.
На самой же остановке к слежке подключился Андрей Ларин. Сначала он, попросил у Казановы закурить, как будто они до этого не были знакомы, а потом встал в трёх метрах от нашего подозреваемого. Кстати, Ларин за мужем директрисы влез и в переполненный автобус, следующий в сторону Московского вокзала. А старший лейтенант Казанцев дождался служебного автомобиля и уже в компании лейтенанта Волкова поехал следом. Далее, по Невскому проспекту, за мужчиной с наклеенными усами вновь принялся следить Слава Волков.
Как мы только не изгалялись, снимая этот эпизод со слежкой. Какие-то планы главный оператор делал прямо из окна автомобиля, что-то было снято из нашего киносъемочного автобуса прямо из открытых дверей. Где-то камеру прятали в кусты, а небольшую сценку на автобусной остановке сработали таким образом: трое человек главного оператора прикрывают, а он украдкой снимает.
И только в «Летнем саду» всё уже было подготовлено для нормального съёмочного процесса: территория была огорожена, массовка проинформирована, что камеру бояться и пялиться в неё не надо, и в довершении всего большущие светильники уже были выставлены и подключены к электропитанию.
Далее по моей команде безымянный муж директрисы музея прошёлся по аллее и, миновав несколько мраморных статуй полуголых греческих женщин, уселся на длинную садовую скамейку. По переднему плану прошагала парочка молодых влюблённых, затем мамаша прокатила коляску с ребёнком и камера, сделав длинную резкую горизонтальную панораму, поймала в кадр ещё одну скамейку, где сидел странный гражданин с газетой.
– Стоп! Снято! Меняем ракурс! – скомандовал я. – Давыдыч, сними, как через дырку в газете за подозреваемым следит капитан Ларин.
– А потом? – проворчал Дмитрий Месхиев, которому не всегда нравилось, что я иногда слишком категорично ему указываю, куда поставить камеру.
– Затем рядом с Лариным присаживается наш Казанова, но уже без пиджака, в одной рубашке, и в кепочке, натянутой на глаза. Присел, закурил. Куда пошли перекуривать⁈ – заголосил я, так как техники, услышав знакомое слово, разом развернулись и двинулись в укромный уголок парка. – Впереди всё самое интересное! Собрались!
– А давай я всю эту сценку сниму с рук, одним планом, – предложил Месхиев. – А рваные панорамы ты потом на монтаже вырежешь.
– Мне нравится ход твоих мыслей! – похвалил я главного оператора. – Сам хотел предложить. Всё! Работаем! Ра-бо-та-ем!
* * *
«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги», – думал я, сидя этим вечером в монтажке, где вместе с Раисой Кондратовной, двоюродной сестрой старухи Шапокляк, монтировал отснятый материал. Бок моего бедного тела ныл, локоть левой руки болел, а на скуле начинал зацветать небольшой, но неприятный синяк.
– Да уж, под знатный дождичек вы угодили, – захихикала дальняя родственница самой вредной старушки в СССР.
– Как шарахнул на самом интересном месте, словно из брандспойта, – простонал я, потерев больной локоть. – Включайте с этого места, где красавчик Казанова присел к хмурому и неприветливому Ларину. Посмотрим ещё раз, что у нас получилось.
– А мне, между прочим, ваш Андрюша Ларин больше нравится, этот белобрысый, сразу видно серьёзный мужчина, – хохотнула Раиса Кондратовна и включила плёнку, заряженную в звукомонтажный стол.
И в маленьком экранчике я увидел, как белобрысый Володя Казанцев подсел на скамейку к Андрею Ларину, который читал газету. Однако старший лейтенант Казанцев даже не успел закурить, так как его товарищ и коллега быстро прошептал:
– Ты видел? Он что-то прилепил к днищу скамейки.
– Видел, – буркнул Казанова.
И на следующем кадре камера мне показала, как муж директрисы направился на выход из «Летнего сада». А затем, выждав несколько секунд, Ларин и Казанцев устремились к тому самому месту, где сидел этот усатый мужчина.
– Это что такое? – тихо прошептал Казанова, когда в руках Андрея Ларина оказалась маленькая цилиндрическая коробочка.
– Диафильм «Приключение Буратино», – хмыкнул капитан Ларин.
– Шутишь? – криво усмехнулся Володя Казанцев.
– Да какие шутки? – проворчал Андрей Ларин и быстро прилепил цилиндрическую коробочку кна место. – Отошли, быстро, – прошипел он.
– Хочешь сказать, что это шпионская закладка? – спросил Казанова, когда они вдвоём вновь вернулись на свою скамейку.
– Наверное, негативы какой-то документации и сейчас за ними пожалует заказчик, – ответил Ларин, расправив газету.
– А если он уже здесь?
– Тогда не пожалует. Облажались мы с тобой, Казанова, – пробормотал капитан Ларин и снова стал наблюдать за противоположной скамейкой через дырку в газете.
– Ушёл гад, затерялся в толпе, – запыхавшись, произнёс Слава Волков, усевшись рядом с Андреем Лариным.
– Ты вот что, Славка, дуй к телефону-автомату и звони подполковнику Петренко, – скомандовал старший по званию. – Пусть подключаются смежники. Это дело как раз по их специализации.
– Какие ещё смежники? – опешил Волков.
– Да теперь уже никакие, – медленно пробормотал капитан Ларин, так как на скамейку, которая была под наблюдением присел странный тип в чёрных очках.
И этим странным типом был не кто иной, как я сам. А почему бы и нет? Рязанов любил играть в эпизодах, Гайдай иногда снимался в своём же кино. К тому же лучше меня, гостя из будущего, никто в СССР не изобразит иностранного шпиона. «Забавно», – подумал я, когда увидел сам себя в маленьком экранчике звукомонтажного стола.
А потом началась погоня, и полил сильнейший ленинградский дождь. Сначала я, в роли иностранного шпиона, лихо перескочил через скамейку и бросился улепётывать от Ларина и Казанцева, петляя между деревьев. Огромные дождевые капли заливали моё лицо, и может быть благодаря дождю я бы и ушёл от преследования, но такой поворот сюжета не вписывался в сценарий, к тому же на маленькой полянке мне под ноги бросился младший лейтенант Волков. И я знатно растянулся, рухнув прямо в лужу.
Однако мне резко удалось вскочить на ноги и провёсти красивую «вертушку», которой я отправил в кусты лейтенанта Казанцева. А затем прямым ударом ногой в грудь отбросил от себя, набежавшего капитана Ларина. Но пока я возился с этими парнями, мне на спину напрыгнул Евгений Стеблов, исполнитель роли Славы Волкова. После чего, перелетев через мою голову, с громким криком в ту же самую лужу улетел и он.
А потом прямо на объектив кинокамеры Шура Пороховщиков провёл свою коронную боксёрскую двоечку, лево-правой. Поэтому после следующей склейки я красиво шмякнулся отлетев к стволу ветвистого клёна. И тут же на меня сверху метнулся Олег Видов, который играл Казанову. Но я чисто автоматически успел выставить правую ногу и очень чувствительно пробил нашему замечательному актёру прямо в живот. Даже в этом маленьком экранчике было заметно, как Олегу больно. А дальше я опять вскочил в стойку, но капитан Ларин провёл эффектный апперкот, после которого шпион, в моём лице, рухнув в мокрую траву, затих.
– Нормально, – пробурчал я, досмотрев этот эпизод до конца.
– А хорошо они тебя помяли, Феллини, – захихикала Роза Кондратовна, остановив плёнку.
– Я их тоже, – улыбнулся я и тут же схватился за больной бок.
* * *
На следующий день, перед утренней сменой, где нам требовалось отснять вчерашнюю коротенькую сцену в отделении милиции, я медленно прогуливался по павильонным декорациям. Техники и осветители, как всегда весело переругиваясь, тянули кабеля и устанавливали осветительные приборы. Главный оператор Дмитрий Месхиев проверял плавность перемещения тележки долли по рельсам, а актёры всё ещё были на гриме.
«Быстро время пролетело, – подумал я, потирая ушибленное плечо. – Словно жизнь в миниатюре. Сначала зарождение идеи, затем мучительное воплощение её в реальность с нервотрёпкой и профессиональным выгоранием. И наконец, демонтаж, отработанных декораций, чтобы освободить место под софитами для других творцов. Остановка конечная, автобус дальше не идёт».
– Привет, Феллини, – неожиданно передо мной появилась Анастасия Вертинская.
– Здравствуй, – кивнул я. – Если тебе срочно нужно в Москву, то обратись к дяде Йосе. Он у нас билетами заведует. И вообще, сегодня последний съёмочный день, потом банкет, затем привет.
– Знаю, – буркнула актриса. – Я просто хотела поговорить.
– Согласен, каюсь, роль получилась небольшая, не для твоего огромного таланта, но пойми и ты…
– Я это уже поняла, – усмехнулась Анастасия. – У тебя своя муза, поэтому на главные женские роли претендовать глупо. Мне всё время не даёт покоя одна мысль, как ты мог знать, что нужно надеть Наташке Селезнёвой, чтобы её Гайдай утвердил на роль Лиды?
– Если я скажу правду, ты всё равно не поверишь, – хитро улыбнулся я. – Да и какая теперь разница?
– А вдруг поверю, хы-хы?
– Чтобы заглянуть в будущее нужно налить воду в таз, поставить свечку и настроиться на нужную волну, – протараторил я. – Так звучит достоверно?
– Ну, допустим, – посерьёзнела девушка. – А ведь ты не случайно приехал в нашу «Щуку». И ты не случайно спас меня от сумасшедшего поклонника с ножом.
– Нет, вот нож мне приписывать не надо, – отмахнулся я. – Я – человек мирный. С ножом вышло всё совершенно случайно. Хочешь спросить, знаю ли я твоё будущее?
– Да, – кивнула Анастасия, потупив глаза.
– С твоим серьёзным и ответственным отношение к делу, с врождённым талантом и красотой, ты будешь много сниматься в кино, и играть в театре. В этом самом, как его? – я почесал затылок, – в «Современнике». Только курить нужно бросать, а то голос огрубеет.
– А что в личной жизни? – заулыбалась актриса, услышав про «Современник».
– И личная жизнь у тебя тоже будет интересная и насыщенная, но бОльшего сказать не могу. Меня этот аспект, кто с кем и где, никогда не интересовал.
– А Марианнке-то сказал, чтоб она с Кончаловским не встречалась! – схватила она меня за рукав, заметив, что я уже хочу побыстрее закончить неприятный разговор и переместиться на съёмочную площадку.
– Потому что по Кончаловскому издалека видно, что он – «ходок», – буркнул я и чуть ли не трусцой посеменил туда, где уже разогревались большущие ДИГи.
* * *
– Ха-ха-ха! – громко и выразительно загоготал подполковник Юрий Саныч Петренко, после того как перед его лицом Анечка хлопнула киношной хлопушкой, заработала камера и стал писаться звук. – Хороши, нечего сказать! Красавцы!
Исполнитель роли подполковника Леонид Быков обвёл взглядом Олега Видова, Евгения Стеблова и Шуру Пороховщикова. У каждого актёра на лице были нарисованные живописные синяки и ссадины.
– Почему сразу красавцы, я протестую, – пискнул Стеблов-Волков.
– Чисто же сработали, товарищ подполковник? – возмутился Видов-Казанцев. – Или вы думаете, что он бы смежникам бока не намял.
– Шустрый парень, я это ответственно подтверждаю, – поддакнул Пороховщиков-Ларин.
– Ха-ха-ха! – снова захохотал Быков-Петренко и, смахнув слезинки, которые иногда выскакивают при сильной эмоциональной встряске, произнёс, – муж директрисы Русского музея, ха-ха, полторы недели назад, ха-ха, сбрил усы. Ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха! – разом загоготали и оперативники, тыча пальцами, друг в друга.
– А где тогда был настоящий муж? – поинтересовался Казанова.
– Настоящий муж всё ещё на работе, ха-ха, – отмахнулся подполковник Петренко. – У них там аврал. Установку какую-то монтируют.
– Значит, повезло, – пророкотал капитан Ларин. – Но, между прочим, везёт тому, кто везёт.
– Постойте, а кто же тогда украл картину? – вдруг перестал гоготать лейтенант Волков.
– По моим скромным расчётам, мы это узнаем через несколько минут, – ответил Юрий Саныч Петренко, посмотрев на свои наручные часы.
И в этот момент, словно по команде дверь отварилась, и в неё вошли Анастасия Абдулова и Анна Казанцева.
– Что скажете, барышни? – тут же спросил их товарищ подполковник.
– Я, пожалуй, промолчу, – буркнула Нонна-Анастасия. – Пусть лучше расскажет Анна Сергеевна.
– Эту записку мне кто-то бросил прямо под ноги, когда я выходила из музея, – произнесла Вертинская-Казанцева и, вынув из сумочки сложенный вчетверо клочок бумаги, протянула его подполковнику Петренко.
Однако, чтобы посмотреть на эту странную записочку к начальнику отделения милиции разом подошли Волков, Казанцев и Ларин.
– Почему надпись сделана по-английски? – пролепетал Петренко. – Ах, да.
– Там сказано, что завтра в тринадцать ноль-ноль меня будут ждать на Аничковом мосту, – пояснила содержимое записки Анна Казанцева. – Деньги, 10 тысяч долларов, я должна иметь при себе.
– Неплохо, – присвистнул Слава Волков.
– Вот, братцы сыщики, что и требовалось доказать, – с деловым видом произнёс Быков-Петренко.
– Стоп! Снято! Молодцы! – захлопал я в ладоши. – Сейчас, пока погода хорошая, едем на Аничков мост, и здесь же вечером в павильоне доснимем финал. Потом запланирован небольшой дружеский фуршет.
– А что будет завтра? – спросил кто-то из съёмочной группы.
И я хотел было ответить, что завтра мы все разъедимся, кто куда, разойдёмся по разным киношным проектам, но за моей спиной неожиданно появился директор киностудии Илья Николаевич и проворчал:
– Завтра, 30-го июля, сюда приедет товарищ Толстиков Василий Сергеевич. И я надеюсь, нам есть, что показать товарищу первому секретарю Ленинградского обкома КПСС?
– А 31-го нельзя? – хмыкнул я.
– Можно, но нельзя! – рявкнул директор «Ленфильма». – Ты учти, Феллини, если что-то пойдёт не так, то я-то выкручусь, а вот тебе в нашем кино больше не работать. И такую я тебе характеристику состряпаю, просто загляденье.
– В том смысле, что можно будет смотреть и жмуриться? – съязвил я.
– Можно даже совсем зажмуриться, ха-ха, – Илья Киселёв выдавил из себя небольшой смешок, который не вызвал даже улыбок на лицах актёров. – Товарищ Толстиков, это тебе не Дунька Распердяева. Понял, Феллини? А то я смотрю, ты у меня совсем звезду поймал.
– Кстати, о звезде, – криво усмехнулся я и резко заголосил древнюю народную частушку:
С неба звёздочка упала
Прямо к милому в штаны.
Ничего, что всё сгорело —
Лишь бы не было войны!
– Паяц, – обиженно пробурчал напоследок директор киностудии, а когда он покинул съёмочный павильон, все мои коллеги просто легли со смеху.
* * *
Зря меня директор Илья Киселёв пугал товарищем Толстиковым. Первый секретарь нашего обкома приехал на студию в прекрасном расположении духа. Перед просмотром, он ещё раз похвалил меня за короткометражку с Савелием Крамаровым. И вообще почти весь фильм с лица Василия Сергеевича не сходила беззаботная немного детская улыбка.
А вот лично мне было нехорошо. Ведь всю ночь, не смыкая глаз, мне пришлось монтировать оставшиеся эпизоды детектива, и по чуть-чуть переделывать старые. И я сейчас себя ловил на таком неприятном ощущении, что ещё немного и мой организм сам собой отключится и провалится в сон. «Неделю буду отдыхать, минимум, – думал я, украдкой поглядывая на товарища первого секретаря. – Потом ещё пару дней поваляюсь в кровати, а уже потом займусь озвучанием картины. На работу со звуком уйдёт почти месяц, не меньше».
– Хорошо дерутся, чертяги, – не удержался Василий Толстиков, когда на экране пошёл эпизод задержания банды Кумарина. – Ловко.
– Это каскадёры Саши Массарского, – шепнул ему на ухо Илья Николаевич.
– А жаль, что Паганини убили, – буркнул Толстиков. – И песню он пел хорошую, душевную. Что за актёр?
– Виктор Высоцкий, молодой начинающий артист из Москвы, – тут же ответил Илья Киселёв.
– Замечательная у нас подрастает смена, – хохотнул Василий Сергеевич. – А это кто такой белобрысый? Казанова?
– Шура Видов, тоже из Москвы, – прокашлялся Илья Николаевич. – Дебютант.
– Ну, Волкова-то я знаю, это парень из «Я иду, шагаю по Москве», хороший актёр, – зашептал Толстиков, пока на экране шла сцена выслеживания шпиона. – А кто играет капитана Ларина?
– Этот самый, Олег Пороховщиков, тоже первая роль на экране, – уверено буркнул директор нашей киностудии.
– Вот, сволочь, шпион недобитый, – пролепетал первый секретарь, когда началась погоня за мной, шпионом из недружественных стран. – Взять его ребята, взять! – Толстиков шарахнул кулаком по подлокотнику и гаркнул на весь просмотровый кинозал, – ломай его, сынки!
«Виктор Высоцкий, Шура Видов и Олег Пороховщиков, – усмехнулся я про себя. – Ничего-ничего, вот выйдет фильм на экраны, как толпы поклонниц начнут писать письма на киностудию, тогда вы, Илья Николаевич, наизусть запомните, как кого зовут. Ещё и детям станете рассказывать, с кем довелось поработать».
– Так кто же всё-таки преступник? – не вытерпел Василий Толстиков, когда началась сцена задержания на Аничковом мосту.
Так как этот эпизод был снят субъективной камерой, другими словами объектив кинокамеры временно стал глазами этого самого преступника. И сначала он увидел, как у перил моста стоит в одиночестве Марианна Вертинская. Затем похититель картины сделал несколько шагов в направлении этой псевдо иностранки. И вдруг с одной стороны моста навстречу преступнику вышел подполковник Петренко и капитан Ларин. Камера резко развернулась в противоположную сторону. Однако и за спиной похитителя оказались сотрудники милиции – лейтенант Волков и старший лейтенант Казанцев, которые преграждали путь к отступлению.
– Никогда бы не подумал, что именно вы украли картину, – произнёс подполковник Петренко, когда действие перенеслось в отделение милиции.
И камера, наконец, наехала на лицо преступника, которым неожиданно для товарища первого секретаря оказалась экскурсовод Майя Добрынина, в исполнении Елены Добронравовой. Товарищ Толстиков даже ойкнул от неожиданности.
– Давайте угадаю, – продолжил свой монолог Быков-Петренко. – Вы вырезали холст из рамы, когда выходили за пирожками и термосом с кофе. Затем…
– А затем, Майя Андреевна, сунула холст в тубус и выбросила его в форточку, которая постоянно открыта в курилке музея, – продолжила следователь прокуратуры Анастасия Абдулова. – Поэтому когда сотрудники музея, работавшие над новой экспозицией, пошли домой, у Майи Андреевны в руках ничего кроме сумочки и не оказалось.
– Кхе, – кашлянул подполковник Петренко. – Да, наверное. А кто оставил следы на лестнице пожарного выхода?
– Я знаю! – пискнул лейтенант Волков. – Следы были оставлены за два дня до кражи, чтобы мы подумали, что преступление совершил кто-то со стороны.
– И этим кем-то должен был стать муж вашей директрисы, – сказал Володя Казанцев. – Только вы не знали, что он сбрил усы. Кстати, вы здорово придумали попасться на глаза сотрудникам пэпээс, которые примерно в одно и то же время ходят по одному и тому же маршруту. Вы спустя полчаса вернулись к музею, подняли тубус с картиной, надели плащ, шляпу и наклеили усы. Только как вы изменили голос?
– Мне курить нельзя, – буркнула экскурсовод Добрынина. – У меня даже после одной затяжки голос начинает сипеть.
