Текст книги "Гость из будущего. Том 2 (СИ)"
Автор книги: Влад Порошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
– Спокойно, Феллини, мы тоже хотим спать, у нас тоже завтра пятница, – хохотнул Леонов и вторым голосом заорал «Гоп со смыком»:
Сколько бы я, братцы, не сидел,
Не было минуты, чтоб не пел, – хулиганистым актёрам принялись подпевать Гурчено и Добронравова:
Заложу я руки в брюки и пою романс со скуки,
Что же, братцы, делать, столько дел⁈
– Что же, братцы, с вами делать? – всплеснул я руками. – Можно же петь как-то душевней что ли, потише? Что вы орёте как бригада пьяных грузчиков?
– А мы и есть пьяные грузчики! – захохотала Людмила Гурченко. – Если я неправедно живу – попаду я к черту на Луну…
– Признаюсь тебе как родному, – шепнул Евгений Леонов, – пообещай, что снимешь нас всех в своём новом кине, тогда и перестанем хулиганить.
– Станислав Юлианович, дай-ка мне бандуру, – проворчал я и отнял гитару практически силой у актёра, который несколько лет назад играл Поддубного. – Песня режиссёрская, печально-завиральная, – объявил я в наступившей тишине и заорал как ненормальный, тренькая на трёх блатных аккордах:
Режиссёр, как на параде,
Не жалеет голоса,
Весь к утру в губной помаде,
Даже ниже пояса!
– Если Госкино выдаст моей короткометражке прокатное удостоверение, – немного отдышавшись, сказал я, – то я торжественно обещаю, что всех вас сниму в следующем своём кине! Только не надо больше петь про гоп со смыком, умоляю.
– Да уж, – протянула Людмила Гурченко, – сдать кино в прокат дорогого стоит. Три года назад я снялась в «Человеке ниоткуда». Когда его смотрели своей компанией, так же смеялись как сегодня на студии. А в результате фильм до сих пор на полке валяется. И Эльдар Александрович Рязанов чуть инфаркт не получил.
– Нужно было дать кому следует, и не было б проблем, – буркнула Елена Добронравова.
– Ты, мать, на что намекаешь? – округлила глаза Гурченко.
– На взятку она намекает, на взятку, – вступился за коллегу Станислав Чекан.
– Это всё ерунда, – похлопал меня по плечу Леонов, – Феллини у нас счастливчик. Я это первый почувствовал. Ха-ха. Всё будет тип-топ! Ха-ха. Вот увидите.
Глава 3
В субботу 20-го июня я и директор «Ленфильма» Илья Киселёв прибыли в бывший московский особняк нефтяного магната Лианозова в Малый Гнездниковский переулок. Именно здесь теперь располагалось всесильное Госкино, и здесь подчас решалась судьба каждой кинокартины снятой в СССР. Но такое положение дел было не всегда. До 1961 года кинематографисты непосредственно подчинялись Министерству культуры. Однако двум отважным режиссёрам Ивану Пырьеву и Михаилу Рому удалось какими-то невероятным способом вырваться из цепких лап Екатерины Фурцевой и создать свою независимую организацию – Союз кинематографистов.
Но недолго мучился киношник в высоковольтных проводах. В 1962 году фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича» объявили идеологически вредным и кинематографическую вольницу прихлопнули одним мощным приказом от 1963 года, в котором говорилось, что с этого дня советским кино управлять будут исключительно чиновники. И хоть Госкино формально осталось независимым от Минкульта, но негласно Екатерина Фурцева могла легко наложить вето на любое произведение советских киноделов.
Кстати, в 90-х годах опальный фильм Хуциева я совершенно спокойно посмотрел на видео. Как сейчас помню финальную речь главного героя: «Я отношусь серьезно к революции, к песне „Интернационал“, к солдатам, и живым и погибшим, к пацану, который растет у моего друга, и к картошке, которой мы спасались в голодное время».
«Алло, Минкульт, где там идеологическая вредность? – подумал я, удобно устроившись в кресле маленького и уютного просмотрового кинозала Госкино. – Если „Застава Ильича“ – это антисоветский фильм, то я – марсианский шпион, рептилоид, загримированный под человека разумного. Просто нужно было Пырьеву и Рому перекрыть кислород, вот и докопались до телеграфного столба».
– Волнуешься? – спросил меня Илья Николаевич, когда я возмущённо заёрзал на кресле.
– Есть немного, особенно чешутся кулаки, – прошептал я.
– Тогда сиди и молчи, – испуганно прошипел директор «Ленфильма», когда с небольшим опозданием в зал вошли трое серьёзных мужчин.
Кто из них кто я догадался интуитивно. Самым важным чиновником со скучным лицом в очках был знамо дело председатель всей мощнейшей госструктуры Алексей Романов. Следом за ним семенил круглолицый с кустистыми бровями товарищ без очков – первый заместитель Владимир Баскаков. Последним вошёл в помещение, высокий и худой, ещё один зам. Романова Владимир Головня. Бывший фронтовой кинооператор, заведовал сейчас кинопрокатом всего огромного Советского союза. Именно на Головню, который преподавал экономику кинопроизводства во ВГИКе и отвечал за выполнение важнейшего финансового плана, и была моя основная надежда. Я думал, что его опытный взгляд запросто распознает коммерческий потенциал моей короткометражки.
– Включайте кино, у нас сегодня мало времени, – вяло махнул рукой киномеханику председатель Алексей Романов, при этом удостоив меня и Илью Николаевича такого взгляда, что я почувствовал себя бесправным гастарбайтером из средней Азии перед очень важным начальником.
* * *
«Бессодержательная, никчёмная, балаганная и безыдейная галиматья, не отвечающая высокому призванию советского искусства, – повторял я про себя эпитеты, которыми „наградили“ мою работу чиновники из Госкино, когда спустя час в обществе Ильи Николаевича брёл в направлении ГУМа. – А почему главный герой фильма – вор? Почему ваш Фёдор не сеет, не пашет, не получает высшего или среднего профессионального образования? Какой пример он подаёт подрастающему поколению? Вы лучше снимите короткометражку про комсомольца-строителя, который после трудовой вахты работает дружинником на танцплощадке и скручивает опасного преступника. Вот тогда и будем разговаривать».
– Чего раскис? – засмеялся директор «Ленфильма», когда мы шагали по Тверской улице, неожиданно попав в плотный людской поток.
«Лето – пора отпусков, – зло подумал я, когда какой-то раззява с пакетами наступил мне на ногу. – Наверное, тут больше половины людей – приезжие, которые бегут сейчас смотреть Красную площадь, Кремль, мавзолей, собор Василия Блаженного. А потом они же, выполнив культурную программу, с чистым сердцем бросятся за покупками в ГУМ. Всё видел, всё посмотрел, всё по списку купил. Жене – серьги, сыну – солдатиков, дочке – куклу, любовнице – духи».
– А ты думал, тебя с цветами встретят? – попытался подбодрить меня Илья Николаевич, своей лапищей беспардонно взлохматив мою причёску. – Скажи спасибо, что твою киноленту не приказали утилизировать. Положили на полку, уже хорошо, потому что с полки кино всегда можно достать.
– Может быть, стоит кому-нибудь дать на лапу? – спросил я, похлопав себя по карману, где грела душу вчерашняя зарплата. – Деньги имеются.
– Ладно, подумаем, кому дать, – захихикал Илья Киселёв. – Давай, Феллини, прибавим шаг, а то мне до отъезда надо ещё кое-куда забежать.
– А что вы хотите найти в ГУМе? – поинтересовался я, когда мы вместе с толпой вышли на Манежную площадь.
– Жене – серьги, сыну – солдатиков, дочери обещал купить грампластинку со сказками, – ответил директор киностудии.
Я хотел тут же спросить: «а любовнице?», но вовремя прикусил язык, ибо заглядывать к чужим людям под одеяло – это признак плохого воспитания. Затем мы быстро проследовали мимо красивого здания из красного кирпича, где размещался Государственный исторический музей, и моему взору открылась знаменитая Красная площадь. Сразу же со всех сторон послышались мегафонные голоса «зазывал», которые приглашали совершить увлекательную экскурсию по Москве. И к толпам «диких зевак», которые хаотично бежали по своим делам, добавились организованные группки людей, которые слушали экскурсоводов.
– Всё равно, это какая-то тупость, – брякнул я, устав от плохих мыслей в своей голове. – В Голливуде если режиссёр снял удачное кино, на которое валом пошёл народ, то он мгновенно получает новую работу. А у нас почему-то надо непременно поползать на коленях, поунижаться, помучиться, дать взятку. Почему мы обязательно должны жить по принципу, чтоб жизнь мёдом не казалась?
– Потише, милиция кругом, – прошипел Илья Николаевич. – И кстати, с чего ты решил, что снял что-то путное?
– А вы значит, про вчерашний скандал в кафе ничего не слышали?
– Некогда было, – проворчал Киселёв.
– Значит, стою я вчера в очереди за кружечкой кофе. И народ вокруг весёлый, расслабленный и возбуждённый от того, что в кассе выдали деньжата. Как вдруг подбегает ко мне Иосиф Ефимович Хейфиц и начинает реветь, грубо выражаясь по матери. У меня уши просто повяли. Потом оказалось, что товарища режиссёра не пустили в просмотровый кинозал, заставили его, бедолагу, полминуты потерпеть в коридоре, потому что там по шестому разу крутили мою фильму.
– Для кого? – рыкнул директор.
– Для простых рядовых сотрудников киностудии и их многочисленных родственников, – хмыкнул я, когда мы подошли к ГУМу и людей, которые вползали в этот торговый муравейник, стало ещё больше. – Сработало сарафанное радио, Илья Николаевич, картина уже пошла в народ.
– Безобразие, – пробурчал он и, схватив меня за рукав пиджака, потащил в главный магазин страны.
А в ГУМе по трём линиям и трём этажам неслась необузданная людская лава, которая шумела, гудела и иногда смачно материлась. Кроме того люди стояли в длиннющих очередях. Кстати, самые пронырливые бегали из очереди в очередь, занимая места сразу в нескольких подобных самоорганизованных человеческих группах. А ещё с мостика третьего этажа я заметил презабавный большой плакат, который гласил, что телевизоров в 1965 году будет произведено в 4,6 раза больше, чем в 1958. «Идиотизм, – буркнул я себе под нос, – вы ещё напишите: на сколько их будет больше произведено, чем до 1913 года».
– Чёрт, – вдруг выругался разочарованный директор киностудии, выскочив из магазина грампластинок, – выбросили какой-то дефицит и к прилавку просто не пробиться.
– Учитесь, Илья Николаевич, как надо работать, пока я жив, – усмехнулся я и, вынув из внутреннего кармана синюю корочку «Ленфильма», сам ринулся в магазин. – Спокойно, товарищи! – заголосил я, нагло расталкивая людей и размахивая корочками. – Работает московская милиция, будем изымать контрабандный товар! Свидетелей попрошу не расходиться! После изъятия контрафакта придётся проехаться с нами на Петровку 38, это много времени не займёт!
– Сколько? – поинтересовался какой-то мужичок, обвешанный сумками.
– Часа два-три, – буркнул я.
– Может быть, пять! – крикнул из-за моей спины товарищ Киселёв, также размахивая синей корочкой.
И людское столпотворение мгновенно стало рассасываться в разные стороны. Желающих провести пять драгоценных субботних часов в милиции не было практически ни одного.
– Правильно, так их спекулянтов! – пискнул лишь один какой-то дядя, который полез к прилавку вместе с нами. – Разворовали страну! Сталина на вас не хватает!
Однако ретивого гражданина дёрнула за плечо какая-то мощная и крупная женщина и за шиворот без лишних разговоров вытащила в коридор. А когда примерно через полминуты я и Илья Николаевич добрались до пластинок, моя нижняя челюсть медленно опустилась вниз, потому что на полке в самом центре стоял новенький миньон фирмы «Мелодия» с песнями из кинофильма «Зайчик».
– Это что за Дунька Распердяева? – пролепетал директор киностудии. – Я спрашиваю, что это такое⁈ – рявкнул Илья Николаевич.
– Пластинки, – буркнул я.
– Я вижу, что не мартеновская печь! – заорал он. – Я говорю, это что такое⁈ Как это называется⁈
– Спокойно, товарищи милиционеры, у нас все документы в порядке, – перепугалась продавщица музыкального отдела. – Эту партию пластинок привезли только сегодня утром, песни из кинокомедии «Зайчик». Кстати, практически всё уже раскупили. Я и сама себе одну взяла.
– Ясно, – козырнул я, приложив руку к пустой голове. – Ошибочка вышла, гражданочка, извините. Нам просигнализировали, что здесь продаётся «Битлз», музыка, которая растлевает нашу прогрессивную молодёжь. Кстати, дайте одну пластинку «Зайчика» на экспертизу, и выпишите счёт, чтобы всё было по закону.
– И мне дайте на экспертизу вон ту пластинку со сказками, – пробормотал Илья Николаевич, держась за сердце.
* * *
Примерно к пяти часам дня я, весело насвистывая «Королеву красоты», наконец-то добрался до училища имени Бориса Щукина. Можно было прийти и на два часа раньше, но, во-первых, с товарищем Киселёвым мы съездили в редакцию газеты «Известия», где наш директор переговорил с Алексеем Аджубеем. И Аджубей, зять первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва, уверил, что если в моей короткометражке нет идеологической диверсии, то обязательно поможет выпустить её в прокат. Кстати, мне по этому поводу вспомнилась старинная поговорка: «Не имей сто друзей, а женись как Аджубей». Хотя близость к первому лицу государства скоро главному редактору «Известий» выйдет боком. Зато появится новая народная мудрость: «Не имей сто баранов, а женись как Чурбанов».
А во-вторых, я не хотел дергать Нонну перед её отчётным спектаклем. Ещё вчера вечером во время телефонного разговора было понятно, что актриса находится на каком-то ненормальном взводе. «Ничего страшного, – думал я, поднявшись по бетонным ступенькам и войдя в прохладное фойе учебного заведения, основанного ещё при Николае Втором кровавом. – Сейчас подарю цветы, обниму, успокою, вручу дебютную пластинку, и всё будет тип-топ. И вообще, подумаешь отчётный спектакль? Вышел на сцену, гаркнул в зал: „кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста“, ушёл за кулисы, получил зачёт и можно готовиться к товарищескому застолью. Зачем ради смешной оценки трепать себе нервы?».
– Куда? – остановила меня бдительная бабушка на проходной.
– На спектакль.
– К кому? – прицепилась бабуля.
– Курс Анатолия Борисова, – буркнул я, мысленно добавив, что вроде не на экзамене, чего зря цепляться?
– Проходи, – разблокировала вертушку вахтёрша.
Мне почему-то сразу захотелось чуть-чуть поскандалить, но я мирно прошёл внутрь здания. В коридорах «Щуки» между тем оказалась так же многолюдно, как в ГУМе. Ибо посмотреть студенческие спектакли спешили друзья и знакомые юных актёров, много было здесь и приглашённых лиц из других театральных учебных заведений. Кстати, в коридоре при входе в Большой зал я сначала столкнулся с Андроном Кончаловским и Никитой Михалковым, здороваться с которыми не стал. А потом буквально налетел на ещё двух будущих звёзд кино, на Олега Видова и Савелия Крамарова. Савелий Викторович, увидев меня, гордо отвернул голову в противоположную сторону. После съёмок в Ленинграде мы не очень хорошо расстались, актёр всё ещё дулся на меня за финальную сцену в ресторане «Нева», когда я ему выкрутил руку.
– Здорова, – поздоровался я с Крамаровым, – Нонна пригласила?
– Если знаешь, то чего спрашиваешь? – Савелий нехотя сунул мне свою ладошку для рукопожатия.
– Кстати, можешь поздравить, сегодня сдали в Госкино нашу киноленту, – соврал я. – Сам председатель госкинохи, товарищ Романов, хохотал как ненормальный. Пришлось вызвать врача, чтобы сбить кровяное давление.
– Уже сдали? – опешил Крамаров, очень смешно сведя два зрачка к переносице.
– Почти, осталось кое-какие бумажки подписать, и будет тебе премия, будет гонорар, – хохотнул я, хлопнув Савелия по плечу.
– Кстати, познакомься – мой друг Олег, учится во ВГИКе, – сказал Савелий Крамаров, кивнув на высокого светло-русого парня. – Между прочим, недавно снялся у Басова в «Метели».
– Знаю-знаю, наслышан, – я пожал руку Олегу Видову, одетому в модную рубашку. – Там ещё снялись Валентина Титова и Гера Мартынюк, так?
– Да, только премьеру всё откладывают, – пролепетал актёр, который в 80-е годы так же как и Савелий Крамаров уедет в США. – Обещали показать картину в начале года, а всё нет и нет.
– После праздника великого Октября и прочих торжественных перемен покажут, – улыбнулся я.
– А у меня, между прочим, рука до сих пор болит, – напомнил о себе Крамаров. – И кто-то мне обещал роль Джеймс Бонда?
– Будет тебе роль лучше Бонда, – хохотнул я. – Сам председатель Госкино меня сегодня уговорил осенью снять детектив про будни работников милиции. А потом, зимой, я такой проект закручу – весь мир ахнет. Пока не имею права разглашать.
Тут в коридоре прозвенел первый звонок, и народ стройными рядами стал заходить в зал.
– А может и для меня роль найдётся? – придержал меня за руку Олег Видов. – Я кроме «Метели» сыграл ещё в нескольких эпизодах. И тут ещё на киностудии Горького со мной сделали кинопробы для сказки.
– Найдётся-найдётся, – кивнул я, – скоро работы будет много.
Я хотел было двинуться следом за последними, вошедшими в зал, зрителями, как меня вдруг придержал уже за другую руку Савелий Викторович.
– Подожди, – сказал он, – это чего получается? Осенью ты снимаешь детектив, а где в нём роль для меня?
– Ты же только-только на краже погорел, какая тебе роль? – возразил я, и тут прозвенел второй звонок. – Отсидишь одну серию, тогда поговорим.
– А меня выпустили по УДО, за хорошее поведение, – вцепился в мою руку как клещ Савелий Викторович.
– Сава не на…
Я хотел сказать: «не наглей», как вдруг в дальнем конце коридора раздался истошный женский вопль: «Помогите!». И мы все втроём разом повернули головы ту сторону, где показалась женская фигура, которая неслась прямо на нас.
– Этюд, наверное, репетируют, – пролепетал Крамаров.
– Спасите! – опять завопила девушка, в которой я разглядел младшую сестру Марианны Вертинской Анастасию, а следом за ней, размахивая кухонным ножом, летел какой-то безумный парень.
– Очень натурально играют, – добавил Видов.
– Что-то тут не то, – буркнул я и бросился на помощь.
Расстояние между мной, Вертинской младшей и каким-то психом растаяло за считанные секунды. Анастасия мгновенно юркнула за мою спину, а я выставил перед собой букет цветов, который сжал в левой руке. Безумные глаза психованного парня, бешено вращались, и не предвещали для меня ничего хорошего.
Глава 4
– Мужик! Мужик! – заголосил я, отмахиваясь от ножа букетом цветов. – Давай спокойно покурим, выпьем вина, я угощаю, и поговорим!
– Отойди, зарежу! – прорычал сумасшедший молодой человек с грязными всклокоченными чёрными волосами. – Сначала её зарежу, а потом себя!
При этом псих сделал два резких выпада и махнул ножом перед моими глазами. «Сука!» – выругался я про себя, сначала резко отскочив назад, а затем, атаковав безумца цветами, которые полоснули его по щеке. Кстати, букет был завёрнут в бумагу и состоял из нескольких роз и какой-то зелени, поэтому у придурка на лице появилась первая кровавая царапина.
– Наверное, надо вызвать милицию? – испуганно пролепетала Анастасия Вертинская, обращаясь к Савелию Крамарову и Олегу Видову.
– Убью! – рявкнул псих и снова попытался меня достать кухонным ножом.
И я, сделав ещё один шаг назад, заорал:
– Погоди-погоди! Давай наоборот! Сначала ты зарежешь себя, а потом Вертинскую! От перемены мест слагаемых сумма не меняется! Тебе в школе об этом разве не рассказывали⁈
Псих замер на какое-то мгновенье, вспомнив школу и учителя математики, а я резко пошёл в атаку, размахивая букетом колючих цветов. И придурок с ножом, не ожидая такой наглости, попятился назад.
– Получи! – изо всех сил заорал я и бросил букет в безумную рожу психованного молодого человека.
Психованный парень как-то нелепо пригнулся, прижав к телу обе руки. И в этот момент я, разорвав дистанцию, выбросил стремительную троечку. Сначала моя правая рука шибанула по кулаку, который сжимал нож, затем левым прямым я шлепнул по носу, и мой правый боковой опустился точно в подбородок. Нож из руки идиота вылетел, а сам, ненормальный поклонник Анастасии Вертинской, грохнулся на задницу. И только в этот момент я почувствовал, как больно защипало моё левое предплечье. По всей видимости, этот мудак всё же успел зацепить меня лезвием ножа. Поэтому от накатившей злости я врезал с ноги по башке придурка словно по футбольному мячу. Псих жалобно ойкнул и, разбросав руки в разные стороны, без сознания растянулся на полу училища имени Бориса Щукина.
– Вот теперь вызывайте милицию, – тяжело дыша, пролепетал я и, вытащив носовой платок, зажал кровоточащую рану на наружной стороне левого предплечья.
– Я сейчас позвоню с вахты, – пискнула Анастасия Вертинская и тут же побежала на проходную.
– Сильно он тебя? – выйдя из оцепенения, спросил Крамаров.
– Мелочи, но зелёнка и бинт мне не помешают, – пробурчал я и, пошевелив пальцами, с облегчением убедился, что мышцы и сухожилия не задеты.
– Ну, ты даёшь, сработал как в кино, – присвистнул Видов.
– Кстати, хорошая идея, в следующий фильм обязательно вставлю драку с букетом цветов, – хохотнул я.
– Вот падла, нехороший человек, – высказался Савелий Крамаров, легонько пнув по ноге, отдыхающего в обмороке психа. – И куда только бабушка на вахте смотрит? А если бы он кого-нибудь зарезал? Что тогда?
– Одним словом – редиска, – буркнул я.
* * *
К счастью вечер этого длинного и суетного дня, я встретил без нервных потрясений. Наряд милиции, который приехал через полчаса, быстро разобрался – кто здесь преступник, кто потерпевшая, а кто ненормальный рыцарь Дон Кихот, которому не следовало лезть с голыми руками на нож. По милицейской логике, мы должны были спрятаться в какой-нибудь учебной аудитории и ждать спасительного прихода людей в форме.
«Ты хоть понимаешь, парень, что если бы ты превысил пределы допустимой самообороны, то сам бы загремел в тюрьму?» – сказал мне товарищ старший лейтенант. «Есть такое понимание, – кивнул я. – Только и вы, товарищ милиционер, объясните мне: почему при проклятом царизме этого ненормального бандита можно было бы спокойно и безнаказанно убить, а при советской власти я перед этим разбойником вдруг оказался беспомощен? Почему я должен думать, как бы не проломить ему голову, когда он угрожает жизни моим друзьям и другим законопослушным гражданам?». «Если хочешь поспорить, можем забрать в отделение», – недовольно пробурчал милиционер, закончив небольшую дискуссию.
Когда же милиция уехала, составив протоколы и проведя прочие формальные следственные мероприятия, отчётный спектакль курса, который возглавлял Анатолий Борисов, уже закончился. Так я и не увидел, как на сцене играет свою роль красавица Нонна Новосядлова. И хоть постановку по тургеневскому роману «Накануне» зрители встретили более чем тепло, почему-то за кулисами Нонна собой была крайне недовольна.
– Всё ужасно, всё ужасно, – шептала она, нервно теребя в руках кисет 19-го века.
– Ерунда, всё было великолепно, – приобнял я любимую актрису. – Лично мне всё понравилось. Если бы театральная общественность присуждала премию за лучшую тургеневскую девушку, то она бы, несомненно, была твоей.
– А почему я тебя не видела в зале? – Нонна посмотрела на меня огромными глазами, в которых читалось недоверие.
– Так мест не было, – тут же соврал я. – Я стоял у входа, у самого края. Я тебе так скажу, мне от дверей смотреть привычней всего. Сцену видно – это раз, зрителей – это два.
– Говорят, милиция в училище приезжала, ты ничего такого не слышал?
– И правильно, что приезжала, – хмыкнул я, – а то у вас тут проходной двор. Мало ли что? Кстати, у меня для тебя подарок.
Я вынул из внутреннего кармана пиджака миньон, который во время поединка с психом не пострадал. А вот цветы пришлось выбросить в мусорную корзину. Какой был смысл от букета, когда от него осталась одна зелень и обёрточная бумага? И тут кукольное личико Нонны наконец-то озарила широкая белозубая улыбка.
– Это же я! – взвизгнула девушка, увидев своё фото на конверте пластинки.
И она уже готова была броситься мне на шею, но тут за кулисы вбежали сёстры Вертинские, сверкая огромными глазищами. Кстати, старшая Марианна, пока сумасшедший поклонник носился с ножом за младшей сестричкой, тоже участвовала в спектакле и видеть безобразной драки не могла, но услышав рассказ Анастасии, расчувствовалась и кинулась мне на шею вперёд моей девушки.
– Если бы Настю порезали, то мама бы этого не перенесла, – буквально зарыдала Вертинская старшая.
– Не поняла? – топнула ножкой Нонна.
– Ты что, ничего не знаешь⁈ – возбуждённо вскрикнула Анастасия. – Ты бы видела, как твой ленинградец сейчас дрался! Этот придурок с ножом, с такой хлеборезкой, на него: «ха!», а твой цветами тоже: «ха!». Потом тах, бах, бац, здорово! – заголосила младшая Вертинская, встав в позу, как на занятии по сценическому фехтованию, и стала размахивать почему-то правой рукой, когда в реальности я отбивался левой.
– Умоляю девушки, больше никому не слова, – смущённо пролепетал я, но тут появились актёры Видов и Крамаров.
– О! Ха-ха! Вот он наш герой! – заорал Савелий на всё закулисье. – Люди, это дело надо отметить! Делай раз! – актёр распахнул пиджак и из двух внутренних карманов выглянули две бутылки красного вина, а из карманов брюк две бутылки водки. – Делай два! – скомандовал он, и уже Олег Видов приподнял авоську с целым десятком бутылок лимонада. – Это для трезвенников, – прокомментировал детский напиток непьющий Крамаров.
– И три для прекрасных дам, – галантно произнёс светловолосый красавчик Видов, показав из-за спины букет белых роз.
– Мерси, – захихикала Анастасия Вертинская, взяв одну розочку себе.
– А вы слышали, что у нас в коридоре какой-то супермен побил двух хулиганов с ножами? – спросил, появившись в нашем закутке, актёр Евгений Стеблов. – Правда-правда, пока мы играли спектакль, там кто-то дрался.
– Это дрались из-за меня, – гордо произнесла Анастасия Вертинская. – Кстати, а что мы здесь стоим? На втором этаже в аудитории уже стол накрыт.
– Годится! – загоготал Крамаров. – Пошли!
«Ну, всё, через пару часов хулиганов уже станет трое, число ножей также увеличится до трёх штук, и милиционеров будет не меньше трёх с одной собакой», – тяжело вздохнул я.
* * *
Гуляли студенты «Щуки» с истинно студенческим размахом. Водку, вино, пиво и лимонад будущие звёзды кино и театра закусывали плавлеными сырками, килькой в томатном соусе, хлебом, на который мазали горчицу, и конфетами. Надо сказать, что компания собралась примерно в человек сорок. В аудитории праздновали окончание учебного года и студенты на курс моложе и так называемые «вечерники».
А какие мелькали лица: Николай Бурляев, Борис Хмельницкий, Александр Пороховщиков, Евгений Стеблов, Никита Михалков, Андрон Кончаловский. Кстати, братья активно ухаживали за сёстрами Вертинскими. Каким-то макаром в компанию затесался и Лев Прыгунов. Он с кем-то из студентов водил дружбу и тоже был на отчётном спектакле. Кстати, женская половина по звёздности не уступала мужской: Валентина Малявина, Наталья Селезнёва, Любовь Корнева, Татьяна Егорова, Галина Яцкина, Марианна и Анастасия Вертинские и моя красавица Нонна Новосядлова.
– Слушай, а правду говорят, что ты сейчас троих уделал? – вдруг спросил меня Пороховщиков, высокий, физически мощный и широкоплечий парень, который в будущем будет исполнять роли боксёров, штангистов, следователей и прочих волевых и сильных людей.
В этот момент врубили магнитофон и начались танцы под западную запрещённую музыку, и студенты разделились на несколько небольших групп по интересам. Кто-то пошёл танцевать под медленную композицию, кто-то продолжил выпивать дальше. Кстати, Крамаров и Видов пригласили сестёр Вертинских, уведя их из компании Михалкова и Кончаловского.
– Сплетни, – поморщился я. – А ты сейчас у кого снимаешься?
– Как бы тебе это получше сказать? – криво усмехнулся будущий народный артист России. – Мебельщиком я работаю в театре Вахтангова.
– Правда⁈ Тогда пиши свой номер телефона, будет тебе работа по специальности, – я вынул записную книжку с карандашом и протянул их актёру.
– А что за фильм?
– Я надеюсь, детектив, – недовольно буркнул я. – Сейчас в Госкино решается мой вопрос. Но в любом случае, я смогут твою кандидатуру порекомендовать другому режиссёру. Сам директор «Ленфильма» со мной за руку здоровается.
– Правда, порекомендуешь? – опешил актёр, который в будущем блестяще отыграет множество замечательных ролей.
– Мой Феллини почти никогда не врёт, – захихикала Нонна. – Только иногда слишком много фантазирует. Вот смотри, – девушка протянула Пороховщикову пластинку, – на одной стороне я пою песню вместе с Хилем, а на другой моя сольная композиция. И всё благодаря ему, – актриса приобняла меня за руку и положила голову на моё плечо.
И вдруг Никита Михалков и его старший брат Андрон Кончаловский на пустом месте устроили скандал. Будущим метрам отечественного кино не понравилось, как Савелий Крамаров в танце обнимает Марианну Вертинскую, а Олег Видов Анастасию. Парни начали кричать, толкаться, доказывать свою правоту.
– Чёрт, – выругался я и поспешил к месту разборок, ведь мне как всегда было больше всех надо. – Что случилось⁈ – рявкнул я. – Объясняем быстро, коротко, без эмоций, из-за чего сыр-бор? Давайте не будем портить праздник!
– О, вы посмотрите, ленинградский держиморда прибежал, – криво усмехнулся Никита, 19-летний высокий и худой паренёк. – Кто ты такой? Я узнавал: ты работаешь простым ассистентом у Максима Перепелицы! Ты – четвёртый гриб во втором составе! Понял кто ты?
– Размахивать кулаками не советую, будут большие неприятности, – поддакнул младшему брату Андрон, который к своим 26-и годам уже снял одну короткометражку и написал несколько сценариев.
– Знаю вашего знаменитого папу, наслышан, – кивнул я, еле задерживаюсь, чтобы не сломать чью-нибудь челюсть и свою карьеру. – А ещё я в архиве читал секретный документ про вашего дядю, где он служил и какие песни сочинял. Будем продолжать неприятный разговор?
После моих слов братья Михалковы заметно сникли. Им было неловко признавать, что их родственник служил в СС и сочинил гимн танковой дивизии «Великая Германия», когда у большинства ребят отцы и деды погибли на фронте, защищая Родину. История про то, как Михаил Михалков оказался на службе у немцев, была тёмная. Был ли он разведчиком или просто испугался, попав в плен, неизвестно, однако Андрон почему-то предусмотрительно взял фамилию матери.
– В самом деле, ерунда какая-то, – захохотал Кончаловский. – Праздник ведь, давайте веселиться!
– Верно! Давай музыку, даёшь шейк, твист и рок-н-рол! – обрадовался я, так как мне проблемы с семейством Михалковых были ни к чему.
В моей голове уже копилось множество интереснейших задумок, которые могли советский кинематограф вывести на мировой уровень, чтобы наше кино от разовых побед на международных фестивалях для избранной публики перешло к широкой международной популярности. И распыляться на борьбу с Михалковыми было глупо и непозволительно. У них своя жизнь, со своими скелетами в шкафу, у меня своя.
