Текст книги "Гость из будущего. Том 2 (СИ)"
Автор книги: Влад Порошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Гость из будущего. Том 2
Глава 1
«Пить надо меньше, меньше надо пить, будешь трезвым и красивым, будут женщины любить», – бубнил я про себя, лёжа на диванчике в кабинете нашей киногруппы, который находился на четвёртом этаже главного корпуса «Ленфильма». Рядом хлопотала заботливая ассистентка режиссёра Любочка, прикладывая к моему лбу мокрое и холодное полотенце. Чуть поодаль решали, что делать с моим нетрезвым телом, главный режиссёр кинокомедии «Зайчик» Леонид Фёдорович Быков и директор той же кинокартины дядя Йося Шурухт. Причём оба почти беспрерывно курили. Кстати, эта пагубная привычка 60-х годов испортит многим представителям советского кино голос, легкие и подсократит творческую жизнь.
А вообще в этот 1964 год я из будущего «зашёл в гости» совершенно случайно. Как сейчас помню, сидел в кинотеатре и готовился созерцать «Аватар: Путь воды», и пока на экране мелькала реклама мне, старому и больному пенсионеру, стало плохо. Потом началась какая-то чепуха с перемещением во времени и пространстве, и вдруг я уже не пенсионер, а сильный и молодой человек. И сижу не в современном кинотеатре, а в стареньком ленинградском общежитие киностудии «Ленфильм». И теперь моё имя – Ян Игоревич Нахамчук, к которому прицепилось громкое киношное прозвище – Феллини. А ещё у меня алкогольная непереносимость, скорее всего, приобретённая после антинаучного переноса во времени и пространстве. Кстати, сигаретный дым я тоже не очень хорошо перевариваю.
– Откройте окно, дышать нечем, – простонал я.
– Лежи, лежи, – шикнула на меня Любочка, – не шевелись.
– А давай сдадим его в психушку? – предложил дядя Йося, не обращая внимания на мою вполне законную просьбу. – У меня есть знакомый врач, так он нашему «гению кино» за 25 рублей легко выпишет справку о частичной шизофрении головного мозга.
– Хорошая идея, – закивал головой Леонид Быков. – У нас ведь сегодня четверг 18 июня? Значит завтра уже зарплата, то есть деньги на подкуп эскулапа найдутся.
– Ну, конечно, все кругом нормальные, только я – дурак? – проворчал я. – 25 рублей за справку, обалдели что ли? Этот ваш психиатр случайно сам не сошёл с ума? Насколько я помню, у нас в стране медицинское обслуживание осуществляется бесплатно.
– Да, 25 рублей – это многовато, – поддержала меня ассистентка Любочка.
– Ты мне лучше скажи, придурок, зачем ты бросил коробку с киноплёнкой в голову директора киностудии⁈ – накинулся на меня Иосиф Шурухт, почувствовав, что я уже немного пришёл в себя. – Что тебе Илья Николаевич плохого сделал?
– Воды, – простонал я и закрыл глаза, чтобы не отвечать на неудобный вопрос.
Во-первых, металлическую коробку с кинокартиной в голову товарища Киселёва я не бросал, это наглая клевета. Я метился в настольную лампу, которая почти не пострадала. Ну, может быть, чуть-чуть поцарапалась при падении на пол. Во-вторых, я и сам теперь не понимал, как такое могло произойти? Возможно, на мою нервную систему повлияла бессонная ночь, во время которой я монтировал дебютный короткометражный фильм. А в-третьих, Илья Николаевич, надо сказать прямо, сам повёл себя не совсем красиво. Сначала дал мне добро на самостоятельную работу, а затем «включил дурака», дескать я не это имел ввиду. Как будто мне 24 года, как будто я – простой зелёный пацан. А ведь я уже прожил жизнь, и отлично знаю, как грамотно запудриваются мозги.
На этих невесёлых мыслях Любочка поднесла к моим губам стакан воды, и я приоткрыл один глаз, чтобы живительная влага не расплескалась мимо рта. Однако дядя Йося, заметив этот жест, вдруг побагровел, замахал руками, как курица-наседка и «закудахтал»:
– Ты на него, Лёня, только глянь, он над нами ещё и издевается! Вставай, обалдуй! Пойдём к директору прощенье выпрашивать. Если потребуется, встанешь на колени. А ещё лучше, как только войдём в кабинет, так сразу падай на ковёр и кайся. Илья Николаевич – человек отходчивый, может быть простит.
– Хорошо, согласен на временную шизофрению, – закряхтел я и, очень медленно приподнявшись, зафиксировал своё тело в сидячем положении. – Предлагаю такой план будущей операции по реабилитации: как только войдём в кабинет Ильи Николаевича, я сразу прыгну на четыре конечности, завою, зарычу и брошусь кусать директора киностудии за ноги, за руки и вообще за всё то, до чего дотянутся мои зубы.
– Кретин, – обиделся дядя Йося Шурухт.
– Может быть и кретин, но не дурак и подхалим, – пробурчал я и схватился за голову, почувствовав как она кружится и куда-то всё время летит, а ещё нечто незримое громко заухало прямо в мозговых извилинах.
«Пить надо меньше, меньше надо пить, будешь трезвым и красивым, будут женщины любить», – снова запел я про себя, чтобы головные боли немного утихли.
– Бедный, – сказала Любочка и посмотрела на меня, словно сестра милосердия. – Давай я тебе сделаю кофе?
– Правильно, Люба, сделай ему кофеёк! – рявкнул дядя Йося. – Только добавь туда крысиного яда, чтобы наш дорогой Феллини долго не мучился и не расшатывал наши нервные клетки. Ты же, идиот, всех нас подставил!
Шурух махнул на меня рукой, отошёл к приоткрытому окну и закурил по ещё одной сигарете с молчаливым и задумчивым Леонидом Фёдоровичем Быковым. Дядя Йося – невысокий и немного склонный к полноте мужчина, своим длинным и горбатым носом чем-то смутно напоминал режиссёра Марка Захарова, киноактёра Зиновия Герда и нашего американского коллегу Стивена Спилберга. Правда, он не имел соответствующих творческих способностей, зато легко заводил полезные деловые связи. Именно с его подачи на следующей неделе фирма «Мелодия» должна была выбросить на прилавки магазинов миньон с песнями как бы моего сочинения. И продажи пластинок сулили неплохой заработок, что для меня голодранца было архи важно. А как я отблагодарил дядю Йосю? Заявился к директору киностудии и устроил скандал почти на ровном месте. Одним словом – идиот.
– Ладно, пошли каяться, – брякнул я и встал с дивана.
Однако пол перед моими хмельными глазами тут же зашатался как палуба корабля в непогоду, но уже через несколько секунд качка сменилась на вполне приемлемый штиль.
– Молодец, – обрадовался Шурухт и затушил недокуренную сигарету.
– Но, – я поднял указательный палец вверх, – руку целовать не буду и на колени тоже не встану. Скажу, что, находясь в состоянии аффекта, заметил в глянцевом отражении плафона лампы призрак проклятого капитализма. Поэтому тут же бросил в него единственную дорогую сердцу вещь, которая оказалась под рукой, то есть коробку с собственным кинофильмом.
На последних словах я громко шмыгнул носом и смахнул невидимую слезинку со скулы. И дядя Йося, догадавшись, что со мной нормальной каши не сваришь, произнёс:
– Ладно, как только зайдём в кабинет Ильи Николаевича, молчи, словно рыба на льду, говорить буду я. А ты будешь молчать, кивать и соглашаться.
– Отличная идея, – улыбнулся Леонид Быков и пожал руку моему очень дальнему родственнику.
– Что вы ещё придумали? – неожиданно спросил сам Илья Николаевич, который очень тихо открыл дверь кабинета и теперь, стоя на пороге, внимательно разглядывал всю нашу маленькую компанию заговорщиков.
– Призрак капитализма бродит по Европе, – пролепетал я и добавил про себя: «А вас, товарищ Киселёв, разве стучаться в детстве не учили?».
– Что? – скривил недовольное лицо Илья Николаевич, который держал в руках коробку с моей короткометражкой.
– Я говорю, что у нас плановая политинформация, – уже по привычке соврал я, – обсуждаем, чем ответить Голливуду на их провокационный фильм «В джазе только девушки». Товарищ Шурухт, например, предложил снять «В джазе только слесаря». Сюжет такой: бригада слесарей выезжает на природу и джазит, то есть играет джаз. И заодно, под песни и пляски, помогает органам госбезопасности обезвредить очень опасного шпиона, Остина Пауэрса. Ну, ведь бред же?
– Почему? – вдруг заинтересовался директор киностудии Киселёв.
И так же неожиданно директору строчкой из Маяковского ответил Леонид Быков:
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы ноктюрн сыграть могли бы
на флейте водопроводных труб?
– Вот именно! – выкрикнул я. – «В оркестре только слесаря»! Вот чем мы ответим разнузданному и распущенному Голливуду.
– Очень смешно, – пролепетал Илья Николаевич, – и я бы даже вам поаплодировал, но у меня руки заняты, – он показал коробку с кинофильмом и добавил, – через полтора часа всем быть в просмотровом кинозале, будем разговаривать. А с тебя, Феллини, я вычту из зарплаты за разбитую лампу.
– В том смысле, что за лампочку накаливания? – спросил я для уточнения.
– Кхе, посмотрим, – крякнул директор киностудии.
* * *
Удивительное дело как иногда бывает переменчива судьба. Ещё четыре часа назад я посыпал голову пеплом, а теперь: во-первых – почти протрезвел, во-вторых – уже никто не вынуждает увольняться по собственному желанию, а в-третьих – появился зверский аппетит. «Осталось только дотянуть до завтрашней зарплаты», – подумал я, пересчитав оставшийся в наличие рубль с мелочью, когда стоял в очереди столовой. Кстати, зал нашей киношной столовки примыкал вплотную к кафе, из-за чего запах готовящихся блюд часто долетал до людей, которые просто зашли выпить чашечку кофе и рюмочку коньяка.
Да уж, съёмка короткометражного кино знатно подкосила мою финансовую состоятельность. Я раскошелился на авиабилеты и гостиницу, дал взятку, чтобы мои отснятые плёнки проявили и напечатали с них копии раньше остальных режиссёров, оплатил ночную работу монтажёру Костику, занёс деньги в цех комбинированных съёмок, где мне нарисовали начальные и конечные титры. И наконец, приплатил двум звукорежиссёрам на самой площадке и в студии озвучания.
«Триста рублей как корова языком слизала, – пробухтел я про себя, отдав последнюю наличность за тарелку супа, макароны и компот. – А с другой стороны, если бы я не полез напролом, то ещё года три бегал бы у разных режиссёров на побегушках. Писал бы сценарные заявки и сценарии, получал бы отказы и складывал их в стол. А сейчас у меня есть свой готовый 10-минутный фильм с говорящим названием „Так не бывает“. И директор „Ленфильма“ Илья Николаевич, судя по выражению его лица, это кино посмотрел, а это уже большой плюс к карьерному росту. Кстати, что у нас написано про карьеру в моральном кодексе строителя коммунизма? – задал я риторический вопрос, присев за свободный столик. – Что-то нехорошее про непримиримую борьбу с этим пережитком капитализма? А кто из членов ЦК не делал карьеру всеми правдами и неправдами? Кто из первых лиц государства не бегал, не унижался и не пресмыкался, карабкаясь к власти?».
– У вас не занято? – вдруг прервал мои размышления хрипловатый голос, который принадлежал актёру Евгению Павловичу Леонову.
На киностудии в эти дни ударными темпами шёл монтаж и озвучка кинофильма «Донская повесть», где Леонов снялся в роли красноармейца Якова. Однако с будущей легендой советского кинематографа я столкнулся нос к носу впервые, поэтому немного растерявшись, пробормотал:
– У нас в стране всё общее, только заводы принадлежат рабочим и земля крестьянам, а стул в столовой, если пустует, значит свободен.
– А я вас знаю, – захихикал актёр, поставив поднос на мой столик. – Вы – Феллини. Поговаривают, что вы директору киностудии пробили голову, – прошептал Леонов, протерев салфеточкой ложку и вилку.
От этих слов я застыл с открытым ртом и, не донеся ложку с супом до конечного пункта назначения, одними глазами посмотрел по сторонам. «Ну как я мог пробить голову товарищу Киселёву, если он десять минут назад бегал по коридорам „Ленфильма“ живой, здоровый и без кровоточащей повязки на лбу?» – пронеслось в моей голове.
– А ещё рассказывают, что вы у каких-то бандитов в карты выиграли нашу советскую актрису, – шепнул Евгений Павлович. – И потом этим, боксом, положили всех на лопатки. Говорят, что раскидали не меньше десяти человек, хи-хи. Но это ещё не всё, мне тут по секрету сказали, что вы сняли и смонтировали целый фильм за один день. Врут, наверное, так не бывает. – Евгений Леонов снова захихикал.
– Короткометражку я действительно сделал за один день, – пробурчал я, – а всё остальное – это сплетни в виде версий.
– Интересно было бы посмотреть, – чуть не захохотал актёр, но увидев моё серьёзное лицо, крякнул и сосредоточился на супе.
Я тоже усиленно заработал ложкой, чувствуя, как мою спину сверлят взглядом многие посетители столовой. От чего у меня внезапно стал пропадать аппетит. «Если сейчас ещё кто-нибудь спросит про то, как я пробил голову директору киностудии или поинтересуется количеством раскиданных мною хулиганов, то я не знаю что сделаю», – зло подумал я и «прикончил» суп за считанные секунды.
– Познакомься, Людочка, это наша местная достопримечательность, наш местный Феллини, – гордо произнёс режиссёр «Полосатого рейса» и «Донской повести» Владимир Фетин, который подошёл к нашему с Евгением Леоновым столу в обществе очень высокорослой актрисы Людмилы Чурсиной. – Говорят, что снял и сделал кино за один день. Интересно, что за абракадабра из этого получилась?
– Не совсем за один, – недовольно буркнул я. – Ещё день я потратил на сценарий и подробные раскадровки.
– А почему вас зовут Феллини? – улыбнулась актриса, которая сыграла в «Донской повести» Дарью, и которая скоро выйдет замуж за режиссёра Фетина. – Он ваш отец? Хи-хи.
– Я, как и все, сын своего отца, – ответил я, еле сдерживаясь, чтобы не зарычать, и, отодвинув в сторону недоеденные макароны, встал, залпом выпил компот и громко на всю столовую произнёс, – товарищи, пользуясь случаем, ровно через час приглашаю всех в просмотровый кинозал на свою кинопремьеру! Вы увидите кино, сделанное за один день. Спасибо за внимание! Приятного аппетита, – кивнул я Леонову, Чурсиной и режиссёру Фетину, после чего с гордо поднятой головой покинул наш киношный пункт общественного питания.
– Я приду, любопытно будет посмотреть, – хохотнул Евгений Леонов мне вслед.
* * *
Просмотровый кинозал «Ленфильма» находился на третьем этаже главного корпуса и вмещал в себя не больше сотни человек. Но сегодня народу в помещение набилось почти в два раза больше. Кроме нашей съёмочной группы, сюда зарулили: «Рабочий посёлок», «Донская повесть» и «Государственный преступник». Хорошо хоть коллеги кинодеятели не пожаловали на премьеру в полном составе, а иначе пришлось бы сидеть на головах.
– Что за Дунька Распердяева? – удивлённо пролепетал директор киностудии Илья Николаевич, появившись в кинозале одним из последних.
– Это фокус-группа, товарищ Киселёв, – отрапортовал я, встретив директора у самого входа. – Прогрессивный метод, опробованный в Голливуде на этапе постпродакшена.
– Знаю, что-то такое читал, – важно кивнул Илья Николаевич и, пройдя на оставленное ему место в самом центре первого ряда, отдал команду киномеханику, чтобы тот начал показ моего фильма.
Я же так и остался около входной двери. Во-первых, здесь было больше кислорода. Во-вторых, вглубь кинозала всё равно протиснуться уже не представлялось возможным. А в-третьих, меня разбирало любопытство – как встретят малознакомые люди мой «киношедевр». Лично я, пока монтировал фильм, посмотрел его несколько десятков раз, и объективно оценивать качество получившейся киноленты не мог. Наконец погас свет и приятным, успокаивающим нервы, звуком затрещал кинопроектор.
Глава 2
«Гоп со смыком – это буду я, братцы, посмотрите на меня, – напел я про себя, когда на экране по длинному и узкому коридору конвоир, в исполнении артиста Алексея Кожевникова, повёл вора Федю Косого, в исполнении Савелия Крамарова, а за кадром зазвучал мотив этой старинной блатной песни. – Ремеслом я выбрал кражу, из тюрьмы я не вылажу, и тюрьма скучает без меня».
Затем на экране пошли начальные титры: автор сценария, режиссёр, роли исполняли и наконец, выплыло название самого фильма – «Так не бывает». Я искоса посмотрел в кинозал и отсвет от горящей на экране картинки выхватил лица зрителей, которые ютились на первых четырёх рядах. Как встретит мою короткометражку остальной народ, мне оставалось только гадать и слушать. Кстати, коллеги по киношному ремеслу первый раз громко проявили себя, когда конвоир подвёл Федю Косого к тюремной камере.
– Заходи-заходи, как и обещал, двухместный номер со всеми удобствами, – сказал охранник, а Федя, скорчив недовольное лицо, стал возмущаться:
– Чё сюда что ли? В клетку? Ну, вы даёте. Да я только неделю назад как из санатория выписался!
На этих словах вплотную к решётке подошёл дядя Лёша Смирнов и так мощно отыграл лицом, изобразив на нём крайнюю степень возмущения и одновременно детское любопытство, что зрители, не выдержав, дружно захохотали. Кстати, и второй взрыв гогота не заставил себя долго ждать.
– Иду значит, смотрю, а навстречу идёт… – произнёс Федя Косой, сидя уже на нарах напротив своего сокамерника.
– Участковый? – спросил дядя Лёша Смирнов, чем снова привёл в восторг собравшуюся публику, которая почти весь дальнейший диалог двух нарушителей закона встретила на ура.
А техники, которые также как и я, смотрели фильм, стоя в проходе, ржали, вообще не переставая, после каждого слова главных героев: «Иностранка? Ха-ха-ха. Инвалидка что ли? Ха-ха-ха. Сам ты – инвалид. Это памятник без рук, а она с руками! Ха-ха-ха». А мой армейский дружок, Генка Петров, согнувшись пополам, выдавливал из себя короткие звуки похожие на всхлипы: «хе, хе, хе, хе».
– Красивая девчонка, – шепнул кто-то из техников, когда на экране появилась актриса Нонна Новосядлова, с которой Савелий Крамаров встретился около комиссионного магазина.
– А браслетик со змейкой и одним изумрудным глазком, тоже у вас? – спросила девушка, удивлённо похлопав огромными ресницами.
– И браслет тоже у меня. Хи-хи-хи! – хохотнул Косой.
– Ты что на овощной базе работаешь? – в следующем кадре спросил Федю Косого дядя Лёша Смирнов, когда действие резко перенеслось в тюремную камеру.
– Сам ты – овощебаза, – ответил Савелий Крамаров, чем вновь довёл всех зрителей до истерического гогота.
– Хи, хи, хи, не могу, – трясся рядом со мной Генка Петров.
Даже, державшийся до поры до времени, директор киностудии Илья Николаевич, поддавшись общему настроению, громко загоготал. Лично я, на всё экранное действие взирал, лишь немного улыбаясь, так как каждую фразу знал наизусть. И чувствовал я себя в эти мгновенья поваром, который больше не может смотреть на еду. Наконец герои моей короткометражки оказались в ресторане «Нева», куда Федю Косого пригласила сотрудница милиции Зина, в исполнении актрисы Нонны Новосядловой.
– Маэстро, я неделю назад из командировки приехал в отпуск, сыграй нашу, пионерлагерную. Ха-ха! – издал короткий смешок Федя Косой, сунул десять рублей в раструб саксофона и начался дикий танец.
С этим эпизодом на монтаже я промучился больше всего, потому что делал очень короткие монтажные склейки. Вот в кадре появилось на крупном плане комичное лицо Крамарова, затем замелькали ноги киноактёра, выделывающие что-то среднее между твистом и рок-н-ролом. Потом на четыре секунды я показал музыкантов и Эдуарда Хиля, певшего: «вода-вода, кругом вода». Следом пошёл танцпол ресторана общим планом. И в этот момент, за отжигающим в танце Федей Косым, совершенно случайно попали в кадр посторонние посетители, которые были немного навеселе и тоже решили поразвлечься. А чего стесняться? Подумаешь, снимается какое-то кино. Я их специально не вырезал, с выпивохами эпизод получился гораздо смешнее.
Следующим кадром я пристыковал крупное лицо красавицы Нонны, которая, сидя за столом, смотрела на всё это танцевальное безобразие и загадочно улыбалась. А дальше, отыграв один куплет и припев, барабанщик на ударных выдал барабанную сбивку: «Ту-ту-ту, бац!». И довольный собой и немного уставший, Федя Косой плюхнулся за столик, где его уже поджидал официант, в исполнении Леонида Быкова.
– 144 рубля? – удивлённо вскрикнул Крамаров-Косой, увидев принесённый счёт. – Откуда взялись такие цены, дядя? Что это за цифры такие подозрительные?
– Довожу до вашего сведения, молодой человек, что 144 – это статья УК РСФСР, – усмехнулся Быков.
– Вы обвиняетесь в краже вещей гражданки Никаноровой, – Нонна показала Феде красные корочки, в которые Крамаров буквально упёрся взглядом.
В этот момент в кинозале народ как-то резко перестал улыбаться. Но когда Федя Косой, кинувшись наутёк, выбежал из кадра, а затем через секунду его кто-то силой вернул в согнутом виде обратно, зрители вновь громко захохотали. Ведь лицо Савелия Викторовича мало того что было удивлённым и смешным, в его глазах застыл страх, обида и внезапная растерянность.
– Спокойно, гражданин Косой, здесь кругом наши люди, – произнёс Леонид Быков и кивнул музыкантам головой.
– Гениальный актёр, – кто-то громко пробурчал в зале.
А Эдуард Хиль и его музыкальная группа на сцене запели: «Наша служба и опасна и трудна и на первый взгляд как будто не видна». И хоть музыкальный фрагмент продлился всего один куплет, я отметил про себя, что внимание зрителей вновь пошло на спад. Зато когда на экране появились, сидящие в тюрьме актёры Смирнов и Крамаров, народ вновь захихикал.
– Враньё. Так не бывает, – протянул дядя Лёша Смирнов.
– Какое враньё? Век воли не видать! – возразил Крамаров под оглушительный хохот собравшихся на просмотр моих коллег.
«Всё! Кина не будет. Электричество кончилось», – буркнул я про себя, когда появился финальный титр: «Конец». В зале включили свет. Директор киностудии «Ленфильм», товарищ Киселёв, с вопросительным видом обвёл задние ряды, как бы спрашивая: «ну, как вам эта ерунда, сделанная на коленке за один день?». И тут кто-то с самой галёрки гаркнул:
– Включай по второму разу! Что-то как-то пока не понятно!
– Правильно! – поддержали этого товарища техники, которые рядом со мной ржали весь фильм, и часть слов главных героев элементарно не слышали.
– Слушай, Феллини, это что-то с чем-то, – зашептал, пожимая мне руку, мой армейский дружок Генка. – Признаюсь честно, не ожидал.
– Да, Геннадий, кино – это тебе не мелочь по карманам тырить, – хохотнул я и вышел из просмотрового кинозала в коридор, потому что мне всё стало окончательно ясно: «если простые техники мою работу оценили по высшему разряду, значит, короткометражка без сомнений пойдёт в широкие народные массы».
Вдруг следом из дверей кинозала показался директор «Ленфильма» Илья Николаевич Киселёв. Невысокий, полненький, кучерявый 50-летний мужчина, который пять лет отсидел в «Каргопольлаге», глянул на меня как на «неведому зверушку». «Понимаю, я бы тоже сильно удивился, если бы молодой парень без профильного образования за один день снял такую вещицу», – подумалось мне.
– Что же мне с тобой делать, Феллини? – пролепетал он, почесав свой мощный затылок.
– Если можно – выпишите премию, если нет, то дайте «засраку», то есть заслуженного работника культуры, – коротко и внятно ответил я.
– Нет такого звания, как твой «засрака», – проворчал Илья Николаевич. – В субботу вместе поедем в Москву, покажем твою фильму и будем думать дальше, как нам жить?
– Кому покажем?
– Дуньке Распердяевой! Идиот! – психанул директор. – Все фильмы снятые в СССР сдаются в Госкино. Оформим твою «Такнебывайку» как сюжет из киножурнала «Фитиль». Если картину примут для кинопроката, то будет тебе и премия, и гонорары актёрам. Гоп со смыком – это буду я… тьфу, привязалась гадость, – отмахнулся от меня Илья Николаевич и пошёл на второй этаж в свой собственный кабинет, а в просмотровом кинотеатре, где кино запустили по второму разу, вновь раздался весёлый и дружный гогот.
* * *
Гулянка по поводу моей дебютной короткометражной ленты на четвёртом этаже главного корпуса «Ленфильма» шла уже второй час. В кабинете съёмочной группы кинокомедии «Зайчик» было душно, тесно, накурено, а алкоголь в виде дешёвого вина и портвейна разливался по кружкам с необычайной щедростью, часто переливаясь за ободок. В углу трещал проигрыватель с маленькой пластинкой фирмы «Мелодия», которую дядя Йося Шурухт привёз из Москвы.
«Выпросил, стоя на коленях», – несколько раз похвастался он, показывая обложку, где был коллективный снимок актёров «Зайчика», ибо песни на виниловых дорожках были именно из этой ещё не снятой картины. На одной её стороне заливался Эдуард Хиль, исполняя «Королеву красоты». Далее шла замечательная и красивая песня «Любовь настала» в исполнении Хиля и Нонны Новосядловой. А на обороте красавица Нонна пела уже сольно легкую и беззаботную вещь «День на двоих», и завершала крохотный музыкальный марафон «Любовь настала» в одном инструментальном исполнении.
– Эта пластиночка скоро будет звучать из каждого открытого окна! – периодически, когда разливался алкоголь, возбуждённо выкрикивал дядя Йося. – Выпросил стоя на коленях!
– Есть к чему стремиться, – подмигивал я собравшемуся народу. – Следующая пластинка должна зазвучать из каждого утюга!
– Товарищи, какая замечательная идея – утюг с динамиками! Давайте за это выпьем! – радовался как ребёнок дядя Йося Шурухт, мысленно подсчитывая будущую прибыль.
Кстати именно он проспонсировал сегодняшнюю творческую пьянку, взяв небольшую сумму на мелкие расходы из бюджета комедии «Зайчик». Мои же карманы в этот прекрасный ленинградский вечер были до невозможности пусты. И я даже хотел было с данного сабантуя аккуратно соскочить. Но, во-первых, в меня мёртвой хваткой вцепился Евгений Леонов, который заявил, что ничего не желает знать и требует отметить удачный режиссёрский дебют «накрытой поляной».
Во-вторых, с другой стороны насели актёры и актрисы из «Рабочего посёлка»: Гурченко, Доронина, Добронравова, Виктор Авдюшко. А когда мою руку сжал Станислав Чекан, сыгравший в 1957 году Ивана Поддубного в фильме «Борец и клоун», то я понял, что деваться некуда: либо проставлюсь, либо вывихнут кисть, либо перестанут уважать. Пришлось «накрывать поляну». Хотя стоило признать, гуляли мы интеллигентно: много пели, рассказывали анекдоты и травили актёрские байки, а танцы начались уже тогда, когда коллеги по киношному ремеслу как следует подогрелись вином и портвейном.
По переулкам бродит лето,
Солнце льется прямо с крыш,
В потоке солнечного света
У киоска ты стоишь, – звучал из колонок оперный баритон Эдуарда Хиля.
– Не ожидала, что ты, кроме того, что боксёр, врун и хвастун, ещё и интересный режиссёр, и автор песенник, – хмыкнула Елена Добронравова, которая в отличие от коллег не бросилась отплясывать под заводной ритм песни.
– К сожалению, на этом мои таланты исчерпываются, – улыбнулся я. – Топориком работать не умею, лобзиком не выпиливаю, на швейной машинке строчить не могу, крестиком не вышиваю.
– Всё ради этой своей девчонки стараешься? – актриса кивнула на обложку миньона, где шире всех улыбалась Нонна Новосядлова.
– Кино, Елена Борисовна, это занятие интимное. Поэтому каждый режиссёр собирает свою команду актёров, и ищет свою главную актрису. Кстати, скажу по секрету, в Голливуде творится то же самое безобразие, такой же семейный подряд.
– Меня-то в свою команду возьмёшь? – насупилась Елена Добронравова.
– Считай, что яркая роль второго плана уже твоя, – хохотнул я и бросил короткий взгляд на круглые настенные часы, где стрелки показывали ровно десять ноль-ноль.
На проигрывателе закончилась «Королева красоты» и после короткой паузы разлилась по кабинету красивая мелодия следующей медленной композиции. Народ по обоюдному согласию стал разбиваться на танцующие парочки. Елена Борисовна также попыталась меня вытащить на медлячок, но я подбежал к проигрывателю и безжалостно приподнял головку звукоснимателя.
– Уууу, – разом завозмущались танцующие люди.
– Товарищи дорогие, прошу всего тридцать секунд тишины! – крикнул я. – У меня важный разговор с Москвой.
– Ноннке своей собрался звонить, – хмыкнула ассистентка Любочка.
Я же, не теряя ни единого мгновения, действительно набрал номер коммунальной квартиры, где проживала Нонна Новосядлова. В этот момент часть гостей сабантуя деликатно вышло покурить в коридор, но остались и те, кому интересно было послушать чужой любовный разговор. А актёр Евгений Леонов вообще подошёл почти вплотную.
– Алло, – раздался знакомый голос из Москвы.
– Привет с берегов Невы! – захохотал я.
– От нас тоже передай привет, – подсказал Леонов. – Скажи, что нам понравилось ваше кино.
– Евгений Палыч, ну? – возмутился я и спросил Нонну, – как идут репетиции к отчётному спектаклю?
– Плохо, – захныкала на том конце провода актриса. – Роль не получается.
– Роль не получается, плачет, – объявил я всем гостям, которые притихли, словно по радио передавали важное правительственное сообщение.
– Скажи, чтоб глубже погружалась в образ, – подсказал Леонов. – Дай я сам скажу. – Евгений Палыч вырвал трубку и заголосил на весь кабинет, – копай глубже, девочка! Подумай о том, кто твои папа, мама, бабушки, дедушки. Вспомни детство золотое!
– Деревянные игрушки, прибитые к полу, – подсказал я.
– Игрушки к полу! – выкрикнул в трубку Леонов и все кто был в кабинете, дружно захохотали.
И в этот момент трубку перехватил я:
– Нонна, никого не слушай! Вы же Тургенева ставите? Значит, тебе и играть-то ничего не надо, будь сама собой, обычной тургеневской девушкой! А если тебе кто-то из зависти что-то нашептал, наплюй и забудь! Поняла?
– Поняла, – всхлипнула московская актриса. – Ты в субботу на спектакль приедешь?
– Считай, что я уже приехал! – крикнул я, потому что связь была отвратительная. – На счёт три целуем трубку!
– И от нас её тоже поцелуй, – подсказал Евгений Леонов, из-за чего я отвлёкся и на том конце провода раньше времени послышались короткие гудки.
– Евгений Палыч, ну как же так? – я развёл руки в стороны.
– Молодец, уважаю, – буркнул он и загорланил на весь кабинет, – давайте танцевать! Эх, хорошо-то как братцы! Королева кра-со-тыыы!
* * *
Примерно в половину двенадцатого после танцев и песен под гитару гости стали медленно расходиться по домам и гостиницам. Кого-то лично я сам усадил в такси, так к алкоголю даже не притронулся и был сейчас в прекрасной физической форме, в отличие от некоторых. Но нашлись и те товарищи, которые из-за врождённого упрямства решил добираться до гостиницы, находящейся на Адмиралтейском острове, на метро или вообще на своих двоих. Ведь на улице было светло как днём, да и температура держалась в районе 20 градусов Цельсия.
– Решено! – заявил будущий Винни-Пух советского союза, – идём в «Асторию» пешком! Прямо через Неву.
– Гулять – так гулять! – поддержали его последние гости моего импровизированного праздника: Людмила Гурченко, Елена Добронравова и Станислав Чекан.
Кстати Чекан прихватил на студии дежурную гитару и теперь, перекинув ремешок инструмента через плечо, громко горланил «Гоп со смыком» на весь Кировский проспект, которому после перестройки вернут прежнее название – Каменноостровский. Я, конечно, попытался как-то урезонить, разгулявшихся артистов, сказал им, что народ хочет спать, завтра трудовая пятница.
