Текст книги "Гость из будущего. Том 2 (СИ)"
Автор книги: Влад Порошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Глава 14
– Лиза, включай плёнку, – выдохнул я, когда прибежал в монтажку от нервного и раздражительного директора киностудии. – Совсем нет у нашего Ильи Николаевича чувства юмора, которое вызывает здоровый человеческий смех. Я ему говорю: «Готовь отдельную полку под женщину с веслом от американской киноакадемии и подставку под золотой пальмовый куст».
– А он? – улыбнулась ассистентка монтажёра.
– А он как с цепи сорвался: «гав-гав-гав, гав-гав-гав». Вынь да положь ему золотого каннского тигрёнка. В нем, дескать, больше золота. Что, Раиса Кондратовна домой ушла? – спросил я, развалившись в кресле.
– Да, её рабочий день закончился, – кивнула девушка и нажала кнопку пуск.
– Ладно, смотрим, и тоже по домам.
Я тут же вперился глазами в маленький экран звукомонтажного стола и почти моментально выбросил из головы перебранку с Ильёй Николаевичем. Ибо конфликт забудется, а кино останется.
А на экране тем временем камера показала на фоне православных икон и деревянных идолов из «Калевалы» подполковника Петренко, капитана Ларина, следователя прокуратуры Абдулову и лейтенанта Волкова, который с недовольным видом делал записи в протокол допроса. И первым свидетелем по делу о краже картины предстала директриса музея товарищ Суркова. Исполнительницу этой роли Людмилу Гурченко поставили на фон иконы Богоматери и немного испортили причёску, чтобы зритель почувствовал, на каком нервном взводе находится её героиня.
– Наталья Даниловна, – произнёс Быков-Петренко, – скажите, за то время как готовилась эта экспозиция, кто покидал помещение, скажем так, в одиночестве?
– Вы думаете, что картину украл кто-то из нас? – взволнованно дыша, прошептала директриса.
– Мы пока вообще ничего не думаем. Мы просто собираем всю касающуюся этого дела информацию, – с металлом в голосе пророкотал подполковник. – Поймите, время дорого, Наталья Даниловна.
– Кто покидал? – задумчиво пробормотала Гурченко-Суркова, – два наших реставратора постоянно курсировали между этим залом и хранилищем. И вдвоём, и по одному, они переносили вот эти скульптуры.
Камера крупно наехала на деревянный лик бога громовержца Укко.
– Потом я выходила из помещения, – сказала директриса. – Мне нужно было позвонить домой, мужу.
– Дозвонились? – неожиданно спросил капитан Ларин.
– Нет, он ещё сам не вернулся с работы, – буркнула Суркова. – Не понимаю, какое это имеет отношение к делу⁈ Мой муж сотрудник НИИ! У нас дети!
– А кто ещё покидал зал? – спросила «следачка» из прокуратуры Анастасия Абдулова.
– Старший научный сотрудник, товарищ Гурьев, ходил звонить по делам, – пожала плечами директриса. – Экскурсовод, товарищ Добрынина, один раз принесла для всех пирожки и термос с кофе. Я ещё раз повторяю, вы не там ищите, мои люди не виноваты!
Затем на экране мелькнуло деревянное лицо Вяйнямейнена, который поймал щуку. И тут же встык на фоне иконы Спаса Вседержителя появился реставратор Геннадий Маслов, в исполнении Евгения Леонова.
– Если думаете, что я взял картину, то зря, – Леонов-Маслов посмотрел на сотрудников милиции исподлобья. – Я за всю свою жизнь чужой вещи не тронул! Вот этими самыми руками слесарил, плотничал, столярил, мебель старинную восстанавливал. Всю голодную послевоенную юность сестрёнок своих младших кормил! Да я бы самолично этого вора удавил, как гадину.
– Геннадий Маркович, а кто ещё из музейных работников знал, что на время работы над новой экспозицией будет отключена сигнализация? – спросил капитан Ларин.
– Да все знали, – хмыкнул реставратор Маслов. – У нас на год вперёд расписан план мероприятий. Что касается этой выставки, то её вписали в план месяц назад. И вот ещё что, никто из наших взять картину не мог. Не такой у нас коллектив. У нас несколько научных работников, пишут диссертации.
На экране после спича Леонова-Маслова мелькнула ещё одна деревянная скульптура кузнеца Сеппо Ильмаринена и на фоне иконы ветхозаветной Троицы появился реставратор Сергей Дьячков, роль которого исполнял Георгий Штиль.
– Это всё ерунда, товарищи милиционеры, – захихикал Штиль-Дьячков. – Вы хоть представляете, сколько стоит такая картина? Ха-ха.
– Интересно, сколько же? – спросил, оторвавшись от протокола, Слава Волков, в исполнении актёра Стеблова.
– Много, очень много, – посерьезнев, буркнул реставратор Дьячков. – Две кооперативные квартиры и автомобиль «Волга» в придачу, это минимуму. Вот, допустим, какой-то идиот украл эту картину…
– Что значит, допустим? – опешил подполковник Петренко.
– А ну да, – почесал затылок Штиль-Дьячков. – Всё равно её продать некому, товарищи милиционеры. Вот, допустим, приобретёт её по дурости какой-нибудь известный композитор или дирижёр, так его свои же потом и сдадут за милую душу, ха-ха. Такую вещь в нашей стране не продать.
В этот момент камера мгновенно перенеслась в другой музейный зал. Около огромной и величественной картины Карла Брюллова с распятием Христа на секунду застыл старший лейтенант Володя Казанцев, в исполнении Олега Видова. И вдруг он заметил, что кто-то из посетителей музея пытается проникнуть за заградительную ленточку.
– Товарищи сюда нельзя! – рявкнул Казанова.
– А что такое? Мы, между прочим, билеты купили! – начал скандалить и возмущаться какой-то потешный мужик в нелепой шляпе.
– Зал закрыт на переучёт народных ценностей! – Казанцев прикрыл своим телом вход в зал.
– Каких ценностей? Я билет купил! – попёр напролом настырный товарищ. – Я картины смотреть хочу!
– Стоять! – гаркнул Казанова. – Давеча один такой же живописец, как ты, нехорошее слово на статуе Аполлона нацарапал. Вот мы и проверяем. Кстати, предъявите паспорт с пропиской.
– Так бы сразу и сказали, что нельзя, – заулыбался нервный посетитель и моментально растворился в толпе.
– Может, дверь закрыть, – предложила смотрительница музея, пожилая женщина интеллигентного вида.
– Лучше закройте картину тканью и напишите объявление, что холст временно отправлен на реставрацию, – хитро улыбнулся капитан Казанцев, после чего он подошёл к криминалисту Ольге Ушаковой и попытался её обнять.
– Отстань, Казанова, – недовольно рыкнула Ушакова, в исполнении актрисы Ирины Губановой, которая тут же сделала несколько фотографий, разрезанного холста картины.
– Кхе, я просто интересуюсь, есть что-то подозрительное по первым следам? – буркнул Видов-Казанцев.
– Кое-что имеется, – совершенно серьезно ответила Ольга Ушакова. – Наш преступник разрезал холст обычным кухонным ножом, причём не очень острым. Ты только представь, что вор, готовясь к дерзкому и опасному преступлению, не захватил с собой ни скальпеля, ни бритвы? Мне кажется, это странно.
– Неделю назад к нам в квартиру пришёл сантехник, без ключей и отвёртки, так что бывает, – захохотал Володя Казанцев. – Преступники, Ольга Матвеевна, они ведь тоже родом из народа. Гражданочка, скажите, а у вас выход на пожарную лестницу далеко? – обратился он к смотрительнице музея.
– Здесь, рядом, я покажу, – тяжело вздохнула бабушка интеллигентного вида. – Но мы им очень редко пользуемся.
– Вот мы его заодно и проверим на предмет пожарной безопасности, – сказал Казанова, подмигнув Ольге Ушаковой.
После этой короткой сценки на экране монитора вновь появился зал с православными иконами и деревянными языческими идолами. Камера медленно скользнула по хозяйке леса Миэликки, у которой вместо волос росло птичье гнездо, и дальше в кадр попала научная сотрудница Маргарита Фомичёва. Кстати, причёска у Фомичевой, в исполнении Анастасии Вертинской, мало чем отличилась от птичьего гнезда. С помощью гримёров мы начесали такой «взрыв на макаронной фабрике», что на этом фоне птичье гнездо выглядело детской шалостью. Лично я, к этому эпизоду вспомнил про женские аэродинамические причёски из конца 80-х годов.
– Даже не знаю, чем вам помочь, – пожала плечами Вертинская-Фомичёва. – Я сейчас работаю над кандидатской диссертацией и у меня голова не тем занята.
– Вы же всего второй год, как пришли в музей, правильно? Значит вы, наверное, до сих пор ещё встречаетесь со своими бывшими однокурсниками? – спросила следователь прокуратуры Анастасия Романова.
– Конечно, бывает, собираемся, обсуждаем искусство, музыку и кино, – хмыкнула Фомичёва. – Какое это имеет отношение к делу?
– А вы рассказывали своим друзьям про открытие этой экспозиции? – задал вопрос подполковник Петренко, догадавшись о ходе мысли его подчинённой.
– Не помню, может быть, – капризно протянула Вертинская-Фомичёва.
– Тогда я вас попрошу, продиктовать мне фамилии и имена ваших друзей и кто, чем сейчас занимается, – сказал капитан Ларин, в исполнении актёра Пороховщикова.
На следующем кадре действие переместилось к двери пожарного выхода. Лейтенант Казанцев светил ручным фонариком на замочную скважину, а криминалист Ушакова рассматривала её в увеличительное стекло.
– Есть что-то? – нетерпеливо произнёс Казанова.
– В замке кто-то определённо ковырялся, возможно, его открывали отмычкой, – пробубнила Ольга Ушакова и, взяв в руки фотоаппарат, оборудованный объективом для макросъёмки, сделала несколько снимков.
– Совсем люди совесть потеряли, – запричитала смотрительница музея. – Мы пережили такую страшную войну, живи да радуйся.
– Спокойно, мать, этот мерзавец недолго будет радоваться на свободе, – захохотал Володя Казанцев. – У нас раскрываемость лучшая в городе, а возможно и во всём Советском союзе. Сейчас вот что, аккуратно откройте дверь и стойте на месте. На лестнице, наверняка, толстый слой пыли, значит, там должны отпечататься свежие и чёткие следы.
– Открывайте, Галина Санна, – сказала смотрительнице музея криминалист Ушакова, сделав ещё один последний фотоснимок.
Затем дверь медленно отъехала в сторону и в луче света, который упал на ступеньки лестницы, сразу же показался чёткий и внятный отпечаток мужского ботинка 42-го размера.
– Ха-ха! – загоготал Казанова. – Что и требовалось доказать! Сейчас мы быстро скрутим этого голубчика, не отвертится.
А в зале, где висели иконы, перед сотрудниками милиции предстал археолог Павел Гурьев. Роль археолога очень правдоподобно исполнял актёр Алексей Кожевников, Витя Громобоев из «Неподдающихся». Археолог, увидев подполковничьи погоны, заметно нервничал, потел и заикался. Руки Гурьева тряслись словно тот был после недельной попойки.
– Кто выходил из зала? Да мало ли кто? Все выходили, – бубнил он. – Я, я, я сам один раз бегал звонить. Вы поймите, граждане из милиции, мне скоро ехать на раскопки. Я должен был обсудить некоторые детали.
– А вам нравится новая сотрудница музея – Маргарита Фомичёва? – резко поменяла тему беседы «следачка» Новосядлова-Абдулова.
– Всё уже растрезвонили, – буркнул себе под нос археолог. – Да, нравится. Мне скоро 31, мне жениться пора. Это, это, это, между прочим, законом не запрещено. Вон, реставратор Генка Маслов к нашему экскурсоводу Майке Добрыниной уже два раза сватался. Ну и что? Ещё ни одна картина после этого не пропала.
– Пока идёт следствие, с выездом в экспедицию на раскопки придётся погодить, – произнёс подполковник Петренко. – Подпишите подписку о невыезде и позовите гражданку Добрынину.
Актриса Елена Добронравова, которая играла экскурсовода Майю Добрынину вошла в зал новой экспозиции более чем уверенно. Она проследовала мимо деревянных идолов и присела на фоне иконы Архангела Михаила.
– Я знаю, кто украл картину, – с видом победительницы произнесла она. – Точнее я знаю предполагаемого заказчика.
– Поподробней, – тут же заинтересовался товарищ подполковник, а его подчинённые быстро переглянулись.
– Дело в том, что у меня от природы хорошая память на лица, – пустилась в объяснения Добрынина. – У нас ведь большой поток туристов. Так вот я могу узнать человека, который во второй раз пришёл в музей даже спустя год. А примерно десять дней назад, проводя экскурсию, я обратила внимание на одного странного гражданина, который очень долго стоял напротив Святого Луки. Затем, он же через день сидел недалеко от этой картины. А спустя пять дней этот же иностранный турист снова стоял напротив работы Франса Хальса. И я легко могу опознать его по фотографии.
– Вы ещё кому-нибудь говорили о вашей догадке? – спросил капитан Ларин.
– Нет. Вдруг преступник как-то связан с сотрудниками нашего музея? – ответила Майя Добрынина.
– Очень умно, – кивнул головой подполковник Петренко. – Анастасия, вы можете сделать набросок по устному описанию? – спросил он «следачку» из прокуратуры.
– Конечно? – улыбнувшись, кивнула Абдулова, которую играла Нонна Новосядлова.
Затем на экране появилась красивая и величественная панорама Невского проспекта в том самом месте, где он пролегал мимо Казанского собора. А на следующем плане в потоке машин мимо кинокамеры промчался милицейский микроавтобус РАФ-977 с громкоговорителем на крыше. Далее камера переместилась внутрь салона, где на заднем сиденье о чём-то шептались Казанова и Ольга Ушакова, впереди сидели с задумчивыми лицами подполковник Петренко и следователь прокуратуры Анастасия Абдулова. А в середине салона ехали и так же молча смотрели в окно капитан Ларин и лейтенант Волков.
– Лёша, остановись здесь, а то в кабинете телефон не умолкает, – обратился к водителю Юрий Саныч Петренко. – Предлагаю, братцы сыщики, подвести небольшой итог, – на этих словах подполковник вышел на набережную реки Невы, с которой можно было полюбоваться живописным закатным солнцем над Петропавловской крепостью.
– Бум! Бум! Бум! – вдруг кто-то отчаянно начал колотиться в дверь нашего монтажного кабинета.
– Кому не терпится по шее получить, и подвиг свой не совершить, заходи! – выругался я и шлёпнул по клавише стоп.
Тем временем Лиза спрятала сигареты и, откинув в сторону асбестовое одеяло, открыла щеколду. И тут же в кабинет влетел мой ассистент режиссёра Генка Петров. Рыжие волосы Геннадия торчали в разные стороны, а на носу была намазана неведомо откуда взявшаяся чёрная сажа.
– Неужто помер генеральный секретарь ЦК КПСС? – пробурчал я, стараясь изо всех сил не заржать.
– Типун тебе на язык, – буркнул Петров. – Дайте чего-нибудь попить, умотался. Оббежал всю киностудию вдоль и поперёк. Не могу для завтрашней киносъёмки найти хрустальную посуду. Ну, какие могут быть фарцовщики без хрусталя? Нормальные люди ни в жизнь не поверят!
Лиза захихикала, вытащила электрочайник из письменного стола и налила стакан воды моему суетливому другу.
– Согласен, – улыбнулся я. – Чего ещё нам не хватает для полного советского счастья?
– Да всего навалом, – отмахнулся Генка, махом опрокинув в себя целый стакан воды. – Ковры – есть, стенка – есть, магнитофон, проигрыватель, диван и два кресла тоже имеются. Чего будем делать-то без посуды?
– А что нам по этому поводу сказал дядя Йося? – спросил я.
– Я с этим жмотом даже разговаривать не хочу, – проворчал Петров. – Трясётся за каждую копейку, как будто она его собственная.
– Ясно, вот где собака зарыта. – Я кряхтя потянулся, расправив широкие плечи. – Значится так, скажешь дяде Йосе, что если завтра не будет на съёмочной площадке хрустальной посуды, то концерт в Выборге отменяется до полной победы коммунизма на земном шарике. Всё уяснил?
– Вот это другой разговор, ха-ха-ха, – загоготал Генка. – Твой дядя Йося, Феллини, это буржуй недорезанный, поверь моему слову. Ладно, я полетел.
– Стой! – рявкнул я, так как Петров за секунду успел выскочить в коридор. – Две девушки из массовки для завтрашней съёмки готовы?
– За девушек я ручаюсь! – крикнул Геннадий, помахав мне ручкой.
– Весёлый у вас друг, – улыбнулась Лиза, снова закрывая дверь на щеколду.
– Вот это меня и пугает, – пробурчал я и нажал кнопку пуск на звукомонтажном столе.
Смонтированная киноплёнка, вращаясь между множественных валиков, вновь зашумела, и на маленьком экранчике я увидел, как из милицейского микроавтобуса вышли на набережную Невы все остальные сыщики. Большое оранжевое солнце красиво висело над командой подполковника Петренко.
– Кто что думает и какие будут предварительные версии? – спросил Юрий Саныч, которого замечательно играл Леонид Быков.
– А что тут думать-то? – затараторил Слава Волков. – Заказчик у нас есть, сядем ему на хвост, сначала возьмём исполнителя, а потом и наводчика. Никуда преступники не денутся, дело считай, что раскрыто.
– Ещё не факт, что этот иностранный турист – заказчик, – неожиданно возразила следователь прокуратуры Настя Абдулова. – Нужно обязательно копать и по другим направлениям. Неплохо бы собрать на каждого работника музея всевозможные сведения. Где учился, с кем, кто друзья, какие интересы и хобби, каков круг общения и так далее.
– Если мы будем изучать каждого сотрудника в отдельности, то ни один месяц на это уйдёт, – возмутился капитан Андрей Ларин. – Кто же нам даст столько времени?
– Верно, но копать начнём сразу во все стороны, – улыбнулся Петренко. – Поэтому завтра у нас, капитан Ларин, обойдёт своих прикормленных агентов среди уголовной шушеры, а старший лейтенант Казанцев поговорит с сестрой.
– Зачем это? – возразил Казанова. – Она к уголовному миру отношения не имеет.
– Затем, что твоя сестра преподаватель немецкого и английского языков в Университете, – многозначительно поднял указательный палец вверх подполковник Петренко. – Нам нужно, Володя, послать к иностранцу своего человека, который представившись таким же иностранным туристом, аккуратно расспросит его о том кто он, что он, кем работает? Естественно под нашим наблюдением. А к вам, Анастасия, будет другая просьба.
– Какая? Я языками владею, только со словарем, – лучезарно улыбнулась Абдулова.
– Завтра в 12 часов дня в кафе на набережной встретитесь с агентом, который работает под прикрытием, – ответил подполковник. – Ввиду важности дела, нашим смежникам дан приказ оказывать всестороннюю помощь в расследовании.
– А я чем займусь? – высунулся Славка Волков.
– А ты, завтра утром помотаешься по комиссионкам и барахолкам, – погрозил пальцем подчинённому Петренко. – Дело об ограблении квартиры профессора филологии на Невском проспекте с нас пока никто не снимал. Ясно?
– Так точно, Юрь Саныч, – тяжело вздохнул Волков.
– И нечего кривить лицо, не в театре, – прошипел подполковник Петренко. – Казанцев потом к тебе присоединится, поможет. Поехали, поздно уже.
– Постойте, а как я узнаю этого агента? – забеспокоилась следователь прокуратуры Абдулова. – Я его в жизни никогда раньше не видела.
– Возьмёте в руки журнал «Советский экран», и он сам к вам подойдёт, – улыбнулся Юрий Саныч.
– А пароль: «У вас продаётся славянский шкаф?» – тихо засмеялся капитан Ларин. – Отзыв: «Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать с табуреткой». Ха-ха.
– С тумбочкой! – хором загоготали все остальные сыщики.
– Кстати, да, – Петренко вновь поднял указательный палец вверх, – пароль без отзыва: «хау а ю, бэби, как дела?». Поехали, братцы сыщики, завтра тяжёлый день.
На этих словах смонтированная плёнка на бобине закончилась, и маленький экран замерцал тревожным желтоватым светом.
Глава 15
Дорога от киностудии до моего дома занимала максимум две минуты, и всё это время не покидало стойкое ощущение, что кто-то настойчиво буравит взглядом мою спину. Переходя дорогу и сворачивая за угол, я несколько раз резко оглянулся, но никого не заметил. И тут на ум моментально пришёл вор Горбатый, который по идее должен был выиграть большие деньги, сделав ставку на победителя в футбольном Кубке Европы. А значит, рано или поздно, кто-то от подпольного букмекера наверняка захочет со мной посчитаться. Ещё местные бандиты, затаив на меня обиду, тоже могли разработать план мести. Другими словами, я сам того не желая, знатно наследил.
«Опасно становится жить, – ухмыльнулся я про себя. – На киностудии кто-то точит зуб, да и здесь за стенами советской фабрики грёз появились недруги. И этим недругам сунуть заточку в бок, всё равно что отнять мелочь у ребёнка». Поэтому я ещё раз окинул взглядом улицу и хоть в эти минуты, в девять часов вечера, людей было более чем предостаточно, всё равно осторожно шагнул в арочный проход, который вёл во двор дома. Однако в арке чувство опасности постепенно испарилось.
До своей коммунальной квартиры я на удивление добрался без происшествий. Зато дома меня ждал сюрприз. Вообще надо сказать, что в последнюю неделю моя коммуналка как-то незаметно превратилась в филиал «Ленфильма». Сосед напротив, Юрий Иванович, работал на моей картине художником и декоратором, и в этом ему помогала его жена тоже неплохая художница. Другие мои соседи: Галина Васильевна работала костюмером, а её дочь Анютка – заведовала киношной хлопушкой. И хоть в кино она пока ничего не соображала, то тут, то там, слышалось: «Ах, Годар, ах, Антониони, ах, французская новая волна». Добавьте сюда мою Нонну и её подруг, сестёр Вертинских, которые гостили здесь ежедневно, то разница между съёмочной площадкой стиралась напрочь.
А сегодня, как только я преступил порог коммуналки, из кухни послышался хрипловатый баритон Владимира Высоцкого, который пел о Большом Каретном переулке:
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном! – дружно подпевали мужские и женские голоса, которые принадлежали другим гостям.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном! – опят пел хор голосов.
– Хорошая песня, и самое главное, что простая, над каждой второй строкой можно не задумываться, – сказал я, войдя в помещение общей кухни, где за длинным столом кроме Нонны и моих соседей сидели: сёстры Вертинские, Крамаров, Видов, Стеблов, Пороховщиков, Прыгунов, Высоцкий и актриса Ирина Губанова. – По какому поводу праздник песни и вина?
На столе, который предстал моему взору, кроме нехитрой закуски, к сожалению, в магазинах другой и не было, стояли три бутылки сухого вина. «Ну, хоть не пиво с водкой, и на том спасибо», – подумал я.
– Отдых после честного трудового дня, – ответил сосед Юрий Иваныч. – Целый день кабинет оперативников переделывали под квартиру фарцовщиков и спекулянтов. Здорово, что ты заранее придумал сделать окно с балконной дверью. Вышло правдоподобно, по-домашнему.
– Ладно, повод принимается, – улыбнулся я, вспомнив, как из-за этой балконной двери наорал на бригаду рабочих.
– Мы тут тебе, Феллини, сказать хотели, – промямлил Савелий Крамаров, стрельнув одним глазом на Высоцкого, – ты на Володю не сердись, он завтра всё отыграет как по нотам.
– Вспылил парень, с кем не бывает? – заступился за товарища Лев Прыгунов.
– Я, дорогие мои артисты, не имею такой привычки, сердиться, – сказал я, усаживаясь рядом с Нонной. – Поэтому, Владимир Семёнович, делаю предпоследнее китайское предупреждение. Завтра съёмка, а мой ассистент буквально сбился с ног. Ведь дошло до смешного! Телефон для него стал как икона, телефонная книга – триптих, стала телефонистка мадонной, расстоянье на миг сократив. Да, я сам ночей не спал, – соврал я.
– Я просто не привык, чтобы меня режиссёры на съёмочной площадке били, – пророкотал будущий кумир миллионов.
– В нашей многострадальной стране исстари так повелось: если режиссёр бьёт, значит, любит, – захохотал я, накладывая себе отварной картошечки и кильки в томатном соусе. – За что пьём? – спросил я, налив в гранёный стакан из трёхлитровой банки «Берёзовый сок», который в советском союзе делали из воды, лимонной кислоты и сахара.
– А давайте выпьем за театр! – предложила Настя Вертинская, чем вызвала взрыв одобрения у гостей и хозяев коммуналки.
– Нет уж, – заворчал я, – давайте выпьем за кино. Театр – это хорошо, это древнейший вид искусства. В театре многие актёры оттачивают своё мастерство, и иногда своей игрой выходят на уровень гениальности. Но если этого актёра не запечатлеть на плёнку, то от его гениальности в истории человечества ничего не останется.
– А от нашего кино, хоть что-то останется в истории человечества? – неожиданно поинтересовался Шура Пороховщиков.
– Кое-что обязательно, – улыбнулся я. – Особенно песни. И, кстати говоря, в 13-ом эпизоде у нашего Володи Высоцкого будет другая вещица.
– Интересно, какая же? – с вызовом спросил Высоцкий. – Кто автор?
– Пока неважно кто автор. Дайте-ка мне родную шестиструночку! – попросил я свою гитару, которая в данный момент лежала на подоконнике рядом с уснувшим котом Чарли Василичем. – Сейчас я вам изображу намёк на тему.
Народ на кухне, узнав, что я буду музицировать, сразу как-то оживился и загудел. Сначала Анюта забрала себе на колени кота, а затем мой сосед Юрий Иваныч дотянулся и до гитары. Нонна отсела чуть-чуть назад, чтобы было куда протянуть гитарный гриф. А Владимир Семёнович посмотрел на меня так ревниво, что мне даже стало как-то не по себе. И я моментально представил, как бы он удивился, если бы узнал, что сейчас прозвучит его же собственная песня, правда пока ещё не написанная, ждущая момента своего рождения. «Так чего тянуть? – подумал я. – Лично мне ждать некогда. Мне сейчас требуется такое кино, чтобы народ валом повалил в кинотеатры, чтобы мальчишки без билетов лезли напролом, словно на экраны вышел запрещённый иностранный детектив».
– Пока названия у песни нет, есть только первые шесть строк, – буркнул я, проведя по струнам. – Музыка является стилизацией под русский народный и цыганский хороводный романс.
– Может, всё-таки оставим мою вещицу? – несмело попросил Высоцкий.
– Не спорь с режиссёром! Ха-ха, – остудил его Савелий Крамаров. – Давай, жги, Феллини.
Я подмигнул Нонне, которая, кстати, прожигала меня своими огромными серыми глазами и, резко ударив по струнам, зарычал:
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю.
Что – то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,
Чую с гибельным восторгом пропадаю, пропадаю, – на этих словах я краем глаза заметил, как все присутствующие буквально вжались в свои табуретки и стулья, и у каждого в глазах промелькнула горечь от своего тяжёлого детства.
Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее,
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые,
И дожить не успел, мне допеть, не успеть.
Я ещё раз жахнул по всем струнам и резко замолк. Почти минуту полная тишина стояла на нашей коммунальной кухне. Только чёрно-белый кот Чарли Василич, ничего не понимая, крутил своей смешной мордочкой.
– Дааа, – пророкотал Высоцкий, – сильная вещь. Я так никогда не напишу.
– Никогда не говори никогда, – хохотнул я. – И вот тебе, Владимир Семёнович, режиссёрское задание: к 22-ому июля, когда будем снимать эпизод на хате у воров, напиши ещё два куплета песни. Если сочинишь эти куплеты, то песня твоя, – улыбнулся я и про себя добавил, что мне чужой славы не надо.
* * *
На следующий день, во вторник 14-го июля к 10 часам утра, на съёмочной площадке в кинопавильоне №2 для съёмки пятого эпизода было готово практически всё. Всё, кроме совести моего ненаглядного ассистента режиссёра Геннадия Петрова. От созерцания двух девушек, которые должны были отрываться в танце в обществе трёх фарцовщиков под звук рок-н-рольной песни Элвиса Пресли «Джони Би Гуд», мои кулаки непроизвольно сжались. Причём к самим милым барышням, внешность которых вполне соответствовала данной роли, я никаких претензий не имел, а вот надрать уши своему другу Генке мне не терпелось прямо при всей съёмочной бригаде.
– Милые девушки, – сказал я, дважды хлопнув в ладоши. – Я верю, что вы умеете танцевать твист.
– Мы ещё польку-бабочку можем, – заявила одна из девиц, у которой была шикарная грудь третьего размера.
Кстати, грудь второй подружки тоже была не менее хороша. Наверное, поэтому Генка-прохиндей клюнул на них и отключил мозг именно в тот момент, когда наоборот мозги требовалось врубить на полную катушку.
– И в польку-бабочку я тоже верю, – я медленно встал со своего режиссёрского стула и вошёл под свет осветительных приборов. – Вы поймите, что человеку, который после трудного рабочего дня пришёл в кинозал, хочется увидеть взрыв эмоций. Посмотреть что-нибудь не бытовое, яркое. В данных предлагаемых обстоятельствах вы – стиляги, которые живут и веселятся на разрыв аорты. Мне нужен самый настоящий дикий танец, танец-протест против существующей социальной системы.
– Антисоветчина нужна, чего не понятно-то? Ха-ха, – хохотнул Савелий Крамаров. – Вот так надо плясать! – гаркнул он и ловко стал выбрасывать попеременно ноги перед собой. – Оп! Оп! Оп! Хааа!
– Это хорошо, это годится. Далее, Владимир Семёнович, – я посмотрел на Высоцкого, который тоже двигался без должного энтузиазма, – тебе начесали кок, словно Элвису Пресли, а танцуешь ты так, как Иосиф Кобзон на фестивале похоронной симфонической музыки.
– Покажи как надо, – буркнул он, – я не возражаю.
– Показываю первый и последний раз! – крикнул я и, забрав гитару у будущего кумира миллионов, встал, широко расставив ноги в стороны, как Элвис Пресли перед ликующей толпой. – Включай музон! – скомандовал я кому-то из съёмочной бригады.
«Ну, правильно в СССР же не показывали кадры с концертов американского короля рок-н-ролла», – усмехнулся я и, когда заиграла музыка, стал очень смешно, покачивая бёдрами, переступать ногами, словно у меня случился кратковременный паралич обеих конечностей. Сразу же на ум пришёл оскароносный «Форрест Гамп», когда больной мальчик танцует под гитару будущей мировой звезды.
– Гоу-гоу! Гоу, Джани, гоу! Гоу! Гоу, Джани, гоу! – заорал я в предполагаемый микрофон, дергаясь как под электрическим током. – Гоу! Джани би. Гуд! Всё. Отрубай! – махнул я, моментально взмокнув, так как это только бездельникам кажется, что танцевать легко и просто.
– А мне как двигаться в танце? – спросил Лев Прыгунов, у которого и без запрещённого рок-н-ролла было антисоветское лицо.
– Импровизируй, ты же актёр, а не банщик, – хмыкнул я и рявкнул, – репетируем ещё раз!
После чего я быстро уселся на своё место главного режиссёра и скомандовал, чтобы включили музыку. «Владимир Высоцкий, пародирующей Элвиса Пресли – такого ещё в советском кино не было, – улыбнулся я про себя. – Это будет по-настоящему новое слово в кинематографе и в искусстве, которое останется на десятилетия».
Однако когда загремел заводными аккордами под сводами кинопавильона «Джони Би Гуд», хорошее настроение тут же улетучилось. Ведь две девушки из массовки ещё сильнее зажались и, даже твист в их исполнении выглядел уныло и жалко. И на фоне лихо отжигающих актёров, которые уловили суть танцевального этюда, они смотрелись просто инородным телом.
– Остановите музыку, – прорычал я, понимая, что драгоценный съёмочный день может вылететь в трубу. – Объявляю 40-минутный перерыв.
– Тухло дело, девочек надо менять, – шепнул мне главный оператор Дмитрий Давыдович Месхиев. – Может сегодня хотя бы перебивки отснять?
