Текст книги "Гость из будущего. Том 1 (СИ)"
Автор книги: Влад Порошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
* * *
Перед началом съёмок лицо главного оператора Сергея Васильевича Иванова было даже не красного цвета, оно напоминало свёклу. Не знаю, что говорил наш Максим Перепелица мэтру киносъёмочного цеха, но Василич слушался меня, почти как отца родного. Хотя в его глазах явственно читалось, что он готов меня растерзать в любую секунду на несколько маленьких ассистентов режиссёра.
– Огромная просьба ко всем сотрудникам! – гаркнул я в электрический мегафон. – Действуем молча, слаженно, никто на площадке не говорит и не ржёт, аки конь. Василич, возьми общий план гостиной Наташи. И как только она откроет дверь в квартиру, сразу идёт медленный наезд на главных героев трансфокатором и небольшое движение съёмочной тележки. Андрюха, это касается тебя, – обратился я к технику, который все эти дни толкал тележку «Долли» по рельсам. – Люба неси хлопушку! Тишина на площадке, камера, мотор, начали!
– Эпизод в квартире Наташи, дубль один, – немного зло, произнесла ассистентка Любочка и ещё злее щёлкнула хлопушкой.
Не знаю почему, но Люба сразу невзлюбила мою московскую актрису, которая сейчас быстрым шагом проследовала из своей комнаты в прихожую и открыла дверь.
– Что с вами Зайчик? – спросила Нонна-Наташа, удивлённо выпучив глаза.
– Со мной ничего. Я в порядке, – извиняющимся тоном произнёс Быков-Зайчик и, вытащив из бездонного кармана брюк бутылку шампанского, пролепетал, – вот с этим надо что-то сделать.
– Да, это проблема, – капризно хмыкнула Наташа. – Но вы соображаете, который сейчас час?
– Не очень, – замялся и застеснялся Зайчик. – Просто день сегодня особенный.
– Камера, стоп! – скомандовал я в мегафон. – Перестраиваемся на средний план. Главные герои от входной двери медленно двигаются в сторону комнаты. Василич, потребуется небольшая горизонтальная панорама. Актёры повторите текст.
– Не учи отца, – тихо проворчал главный оператор, выстраивая требуемый мной ракурс.
– Тишина на площадке, камера, мотор, начали! – почти крикнул я в мегафон. – Люба! Хлопушка!
– Эпизод в квартире Наташи, дубль два, – буквально прошипела ассистентка, прежде чем хлопнуть дощечками.
Актёры на площадке выдержали небольшую паузу, и Быков-Зайчик подал свою реплику:
– Сегодня день особенный.
– Вы имеете в виду премьеру? – грустно усмехнулась главная героиня. – Тогда заходите, напою вас чаем, – Нонна-Наташа тяжело вздохнула и медленно пошла к комнате, и следом за ней двинулся Зайчик.
– Расстроились из-за спектакля? Не переживайте, – грустно улыбнулся главный герой. – Ленинград тоже не сразу строился. Сначала Пётр Первый здесь соорудил маленький домик, потом он же укрепил крепость, – Леонид быков очень смешно изобразил руками, как на местных болотах люди копали, строили и стучали молотками, причём роль молотка исполнила бутылка шампанского.
– Камера стоп! – Вновь рявкнул я. – Перестраиваемся на крупный план лица Наташи.
– Сука, Феллини, убью, – заворчал Василич, но перечить не стал и выставил камеру на прелестное кукольное личико Нонны Новосядловой. – Свет поправьте! – потребовал он у одного из осветителей.
А в это время Нонна ещё раз пробежала глазами текст сценария и кивнула мне.
– Тишина в студии, камера, мотор, начали, – уже более спокойно скомандовал я, так как дело сдвинулось с мёртвой точки.
– Эпизод в квартире Наташи, дубль три, – проворчала ассистентка Любочка.
Нона-Наташа выждала секунд десять, поймала нужное настроение и произнесла:
– А в наши дни проложили метро, вы это хотели сказать? – грустно улыбнулась она. – К сожалению ещё одна такая премьера и зрителей пушкой не загонишь в наш театр. А я смотрю вы сегодня такой торжественный. Что это, новая мода – совсем без пуговиц? – немного развеселилась главная героиня.
– Камера стоп! – крикнул я. – Перестраиваемся на общий план комнаты Наташи. Главные герои медленно входя из прихожей и топают к журнальному столику, на который Зайчик ставит бутылку шампанского. Камеру так же медленно катим на тележке.
– Сволочь, Феллини, сволочь, как есть сволочь, – забубнил себе под нос главный оператор, перестраиваясь на новый кадроплан.
В принципе ничего сверхъестественного в данном случае я не придумал. Мной был использован банальный способ видеосъёмки тех респондентов, которые не способны запомнить большой объём информации. Как правило, такие «танцы с бубном» требовались для записи плохо говорящих директоров крупных предприятий или иных важных «шишек», у которых нет ни времени, ни желания, учить загодя написанный помощником текст. Ибо не барское это дело.
Я покосился на злющего главного оператора и, почувствовав, что актёры уже перестроились на нормальную рабочую волну, решил с ними посовещаться. Я вошёл в декорацию квартиры Наташи и тихо обратился к Зайчику и Наташе:
– Леонид Фёдорович, Нонна Николаевна, давайте запишем большой кусок диалога. Вплоть до открытия бутылки шампанского. Сможете?
– Ну, в целом я готов, – пожал плечами Быков. – Я не знаю как Наташа, то есть Нонна.
– Ху, – резко выдохнула московская актриса и решительно произнесла, – пишем. Я готова.
– Хороший настрой, мне нравится, – хохотнул я и, быстро выбежав из кадра, схватил мегафон и громко скомандовал, – тишина в студии, камера, мотор, начали! Люба!
– Эпизод в квартире Наташи, дубль четыре, – криво усмехнулась Любочка, хлопнув хлопушкой.
– Что это, новая мода – совсем без пуговиц? – спросила у Зайчика Нонна-Наташа, кивнув на новенький пиджак.
– Нет, пуговицы есть, они в кармане, – ответил Быков-Зайчик, и актёры медленно пошли через комнату к журнальному столику. – Просто пока пиджак перешивали, пуговицы отстегнули, то есть отрезали, а потом их обратно не успели.
– Ха-ха! – прыснула Наташа. – Не успели пристегнуть? Послушайте Зайчик, я давно вам хотела кое-что сказать…
– Я тоже давно хотел кое-что сказать… – разволновался главный герой.
– Слушаю вас, – простодушно улыбнулась Наташа.
– Нет уж сначала вы, – упёрся Зайчик.
– Отчего же? Говорите вы, – заупрямилась Наташа.
– Только после вас, – Зайчик от волнения расстегнул ворот рубашки и решительно поставил бутылку шампанского на журнальный столик.
– Хорошо, – игриво захихикала Наташа. – Скажите, почему вы позволяете на себя так кричать?
– Ах, вы про это, – Зайчик снова застегнул ворот рубашки. – А у меня, Наташа, на это никто разрешения не спрашивает. Просто есть кто кричит, и есть на кого кричат.
– Теперь всё понятно, вы из тех на кого кричат, – сказала, перестав улыбаться, главная героиня. – И долго это будет продолжаться? Сколько вы ещё собираетесь терпеть хамство? Когда вы намерены бороться за своё человеческое достоинство⁈ – Наташа махнула кулачком, словно выступала на партийном собрании.
– Ну, вот и вы на меня кричите, – обиделся Зайчик.
– Да как же на вас не кричать? – извиняющимся тоном произнесла Наташа.
– Да так, сегодня нельзя. У меня день рождения. – Зайчик приподнял со стола бутылку шампанского. – Я же говорю, с этим надо что-то сделать.
– Извините, я не знала, – Наташа виновато улыбнулась и радостно взвизгнула. – Стойте здесь! Не двигайтесь и закройте глаза! И не подглядывать! – крикнула она, выбежав из комнаты за подарком.
– Нет-нет, я не смотрю, – пробормотал Зайчик и, приоткрыв один глаз, посмотрел по сторонам.
– Вот, держите. – Наташа прибежала из прихожей, неся в руках ракетку для большого тенниса.
Зайчик попытался с закрытыми глазами эту ракетку нащупать, но вместо этого его пальцы сжимались и разжимались совершенно в другом месте.
– Глаза уже можно открыть, – весело захихикала Наташа. – Вам вручается эта теннисная ракетка, чтобы вы всех хамов отфутболивали на пушечный выстрел.
– Спасибо, Наташа. Я постараюсь, – промямлил Зайчик и засунул ракетку рукояткой в свой бездонный карман.
– А что хотели сказать вы? – спросила Наташа, сделав любопытное и хитрое личико.
– Что? Кхе. Кхе-кхе, – стал громко и художественно кашлять наш стеснительный главный герой. – Да я уже и забыл.
– Ну, соберитесь, нельзя же быть таким размазнёй. Я вас слушаю, обещаю – смеяться не буду, – захохотала Наташа.
– Это так-то не смешно, – испуганно пролепетал Зайчик.
– Камера стоп! – рявкнул я. – Здорово! Молодцы! Отличный эпизод! Василич, выставь камеру на супер крупный план, в котором Зайчик будет открывать бутылку шампанского. В кадре только руки и горлышко бутылки. И ещё кто-нибудь принесите мне стакан воды!
– Совсем, Феллини, оборзел, – заворчал главный оператор, выстраивая новый кадр. – Если на студии узнают кто сегодня командовал, убью.
А я тем временем подбежал к журнальному столику, схватил бутылку шампанского и как следует начал её трясти.
– Собираешься меня в этом напитке искупать? – недовольно пробормотал Леонид Быков.
– Искусство, Леонид Фёдорович, порой требует и не таких жертв. Наташа, то есть Нона, а ты, то есть вы, отойдите подальше. И собрались! Не раскисать! Пишем последний дубль. Запомните, перед каждой фразой будете делать пятисекундную паузу.
– Не понял, а это зачем? – несмело возмутился главный режиссёр.
– Чтобы Василич успел поймать вас в кадр. Весь финал сработаем на крупных планах. А на монтаже паузы вырежем к чёртовой матери. – Я подмигнул Ноне и вернулся в режиссёрское раскладное кресло, на спинке которого была надпись: «режиссёр – Леонид Быков».
– Что дальше, узурпатор? – пророкотал оператор Василич.
– Снимешь крупно, как открывается бутылка, затем резко, не выключая камеры, ловишь в объектив лицо Зайчика, потом лицо Наташи, далее снова Зайчик и последнее слово за Наташей. Всё ясно, Сергей Васильевич?
– Не учи отца, сволочь, – очень тихо прорычал главный оператор.
– Тишина на площадке, камера, мотор, начали! – я схватил одной рукой стакан воды и приготовился к самому финалу эпизода.
– Эпизод в квартире Наташи, дубль пять! – звонко отрапортовала ассистентка Любочка и хлопнула в хлопушку.
Леонид Быков немного подрагивающими руками стал откупоривать пробку от шампанского. Медленно потекли секунды, пробка отчего-то долго не поддавалась, и вдруг с громким хлопком шипучий напиток вырвался наружу. Я же, не теряя ни секунды, со стаканом в руках подполз на коленках к журнальному столику, покосился на главного оператора, который перевёл камеру на Зайчика, и плеснул воду прямо в лицо главному герою.
– Простите, это очень смешно, ха-ха-ха! – залилась от смеха Наташа после небольшой паузы, за время которой камера переехала на неё.
– Извините, я лучше пойду, – пробормотал Зайчик, вытирая рукой мокрое лицо на крупном плане.
– Заодно зайдите к врачу. Вам, Зайчик, нервы лечить надо, – произнесла последние слова эпизода Нонна-Наташа.
После чего вся съёмочная бригада сначала посмотрела на меня, затем бросила вопросительный взгляд на главного режиссёра Леонида Быкова, который устало улыбнулся и скомандовал:
– Стоп, снято! Всем спасибо за работу!
И тут же раздались громкие аплодисменты, которые эхом прокатились по павильону №1. А я, подумав, что на такой работе долго не живут, устало развалился в чужом режиссёрском кресле. И вдруг актриса Нонна Новосядлова бросила на меня такой взгляд, который её героиня Наташа должна была подарить Зайчику, когда тот совершит настоящий мужской поступок.
Глава 8
Вечером, после трудового съёмочного дня почти вся творческая бригада фильма снова собралась за одним столом, точнее в одной комнате, где был один маленький столик, заставленный стеклотарой, множество стульев, два кресла и один диван. Наш главнокомандующий режиссёр Леонид Быков находился в самом лучшем расположении духа, поэтому на заказ исполнял песни советских композиторов и произносил торжественные тосты.
– Феллини, а ты почему отрываешься от коллектива? – в очередной раз, взяв бокал с вином, спросил меня товарищ главный режиссёр.
– Имею стойкую вино-водочную непереносимость, – немного виновато пробурчал я, бросив короткий взгляд на красавицу Нонну Новосядлову, которую уже через пару часов нужно было провожать на вокзал. – До вина и водки помню каждую мелочь, а то что после затем на следующее утро приходится долго и мучительно вспоминать.
– Тут помню, тут не помню, – проворчал главный оператор Василич, – непереносимость есть, совести нет.
Кстати, он и два его ассистента уже были хороши, в том смысле, что дошли до нужной кондиции, чтобы сделать небольшую передышку и проветриться до системы сортир. В каком-то роде я Сергея Васильевича понимал – обидно, что под старость лет тобой командует какой-то стажёр-выскочка. Но с другой стороны, когда плёнки в обрез, когда через два дня худсовет должен же был кто-то взять на себя ответственность и всё разрулить?
– Ладно, принимается, – кивнул режиссёр Быков. – К тому же тебе нашу московскую гостью провожать, смотри не потеряй! Вот что я хочу сказать, дорогие мои товарищи. Искусство – это не жизнь, это то, что могло бы быть жизнью. И нам главное за монтажом, ракурсом и панорамой не расплескать душу. Вот давайте за это и выпьем.
– Хорошие слова, Лёнечка! – дружно загомонили наши девушки: ассистентка Люба, гримёрша Марина и художница Белла Семёновна.
Затем вся дружная компания начала чокаться, за исключением меня и Нонны, которая также перед дальней дорогой спиртное предусмотрительно не пила. И тут Леонид Быков буквально потребовал, чтобы я исполнил недописанную песню «Любовь настала».
– Знаю, что дуракам полработы не показывают, – усмехнулся он. – Но здесь все свои.
– Спой, пожалуйста, – попросила меня и красавица Нонна.
– Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне, – хохотнул я. – Хорошо, по многочисленным заявкам трудящихся деятелей кино исполнятся впервые. Но предупреждаю, что у меня готов всего один куплет и припев.
– Хватит ломаться, стажёр! – Быков протянул мне гитару.
Я пару раз провёл по струнам, затем вытащил из внутреннего кармана пиджака записную книжку, куда в последние дни заносил разные смешные фразочки для будущих диалогов, которые сами собой приходили в голову то в кафе, то в съёмочном павильоне. Вот и слова из песни Роберта Рождественского вспоминались, можно сказать, по крупицам независимо от места и времени суток. Сразу не запишешь – считай, потерял. Потом я посмотрел на Нонну и, наконец, заиграл красивую мелодию, которая по идее должна была прозвучать лишь в 1979 году:
Как много лет во мне любовь спала.
Мне это слово ни о чем не говорило.
Любовь таилась в глубине, она ждала —
И вот проснулась и глаза свои открыла!
И вся планета распахнулась для меня!
И эта радость, будто солнце, не остынет!
Не сможешь ты уйти от этого огня!
Не спрячешься, не скроешься – любовь тебя настигнет…
– Пока всё, – выдохнул я и обвёл взглядом всю притихшую компанию, которая несколько секунд обдумывала, как относиться к подобному песенному творчеству, и лишь затем все присутствующие в комнате девушки ответили мне звонкими аплодисментами. В частности Нонна своих маленьких миниатюрных ладошек точно не жалела.
– Вот что я называю – творческий подход к делу, – хохотнул Леонид Быков. – Дал задание стажёру написать хит для кинокомедии, всё – получите и распишитесь. Всегда бы так.
– Да, – криво усмехнулся главный оператор, – нам до твоего стажёра далеко. Наливай мужики ещё по одной, а то у меня нервы сейчас лопнут.
– Не обижайся, Василич, – вступился за меня Быков, – песня и в правду хорошая. Как только прозвучит в кинокартине, так назавтра вся страна запоёт.
– Ерунда, ля-ля тополя, – проворчал оператор. – И вообще, вот что я хочу сказать, Лёня. Сегодня был первый и последний раз, когда на площадке командовал хрен знает кто! Либо ищи другого оператора-постановщика.
– А я в командиры и не рвусь! – не выдержал я этого нытья по поводу уязвлённого самолюбия. – На повестке дня стоит чёткая и определённая задача – сделать достойные кинопробы и сдать их худсовету. Если бы мы сегодня работали, как это принято, как по учебнику, то до сих пор бы ещё колупались в павильоне. Хотя нет, вру, у нас бы лимит плёнки закончился, и остались бы мы с носом!
– Всё! Брейк! – вмешался директор фильма Иосиф Шурухт. – Давайте выпьем за дружбу.
– За дружбу выпью, а с ним нет, – рыкнул Василич и опрокинул в себя двадцать грамм прозрачной горькой сорокаградусной жидкости, и его примеру последовали и два ассистента главного оператора.
– А давайте я спою, – неожиданно предположила Нонна Новосядлова. – Я ещё в гостинице успела выучить эту вашу песню «День на двоих».
– Кстати, совсем забыл, – замялся я. – У Нонны прекрасный меццо-сопрано. Мне подыграть?
– Нет-нет, – улыбнулась девушка, – я это делаю сама. К тому же аккорды простые.
– Любопытно, – почесал свой драгоценный затылок главный режиссёр. – Я думал, что мне одному в картине петь придётся.
«А я думаю, что вам, Леонид Фёдорович, вообще в картине петь не придётся, – подумал я, передавай инструмент московской красавце. – Для „Дня на двоих“ нужен женский вокал, а для любви, которая настала лучше всего подойдёт мистер „трололо“ Эдуард Хиль. Ибо для пользы общего дела каждый должен заниматься своим делом. А на кухне, вечеринке, сабантуе или на творческой встрече со зрителями можно попеть и самому».
В самый жаркий день,
В самый сильный дождь,
В самый белый снег
Рядом идешь! – таким чистеньким и серебряным звонким голоском запела Нонна, что мигом притихли все и даже ворчун Василич застыл с бутербродом во рту.
Ты со мной дели
Каждый день земли,
Потому что я
Песенка твоя…
– Пойдём, покурим, – прошептал мне на ухо директор картины Шурухт, когда после своего более чем профессионального музыкального номера Нонна стала принимать множественные восторженные комплименты.
– Предпочитаю подышать свежим воздухом, – пробурчал я, приподнявшись со стула.
В коридоре пятого этажа главного корпуса кроме нас размещалось ещё несколько съёмочных групп и там тоже шло своё веселье с музыкой, песнями, анекдотами и стихами. В общем, вечер пятницы на «Ленфильме» мало чем отличался от пятницы где-то на заводе. Если только здесь люди пели, читали и музицировали гораздо чаще, чем выпивали.
– Ты мне вот что скажи, – зашептал как шпион-заговорщик Иосиф Фёдорович, – ты откуда эти песни взял? Неужели сам сочинил? Ты, конечно, и раньше тренькал на гитарке, но не так.
– Ну, допустим, я их где-то раньше слышал, что тогда? – хмыкнул я.
– Ты не юли, ты мне сейчас честно признайся, без твоих вечных выкрутасов, – разозлился Шурухт, подозрительно стреляя глазами по сторонам. – Это же дело надо будет указать в титрах. Потом песни требуется записать с нашим ленинградским оркестром. Ты скажи, проблем у нас не будет? Вдруг появится после премьеры какой-нибудь дядя и заявит, что мы украли его песенный материал? Это же скандал. Удар по финансам и по репутации.
«Вот я – чудила, – промелькнуло в моей голове. – А ведь дядя Йося прав. Но если я сейчас скажу, что песни из будущего – это мои собственные произведения, то как потом сочинять новые? Снова красть? Или как некоторые песенники после двух или трёх удачных произведений уйти на творческий покой? Ладно, сделаю это кино, а там что-нибудь придумаю».
– Что ты молчишь? – дёрнул меня за рукав Иосиф Фёдорович.
– Значит так – это песни мои с точностью до 146 процентов, – буркнул я.
– Да хоть до 87, – обрадовался директор картины. – Это же совсем другой разговор, это же золотая жила. Ты это понимаешь?
– Понимаю, а дальше что? Снимать штаны и бегать? – снова пробурчал я.
– Клоун, – зло прошипел Шурухт. – Смотри сюда и считай. Сочинишь ещё одну песенку, мы срочно запишем миньон, то есть мини-альбом, и будем получать процент с каждой проданной пластинки. Тебе нормальная квартира нужна, которая без общего душа и туалета?
– То есть я буду тренькать на гитаре, а вы, дядя Йося, петь? – захихикал я.
– Клоун! – рявкнул директор, но тут же взяв себя в руки, улыбнулся и елейным голосом зашептал, – твои песни без моих связей – ничто. Чтобы с нашей фирмы «Мелодия» стрясти хотя бы рубль нужно много с кем договориться. Нужно кое-кому кое-что занести в конверте. Нужно найти музыкантов, исполнителей. Голосок-то у тебя не ахти. Давай так, 50 процентов тебе, 50 мне. И к новому году купишь себе отдельную кооперативную квартиру в новостройке, а я чуть что помогу, улажу кое-какие формальности. По рукам? – Шурухт протянул мне свою потную ладонь.
«Поговаривают, что вятские мужики – хватские. Однако пока вятские мужички что-то там хватают, праправнуки Моисея уже деньги пересчитывают», – подумал я и, пожав руку директору, произнёс:
– Я подумаю, ха-ха, над процентом, ха-ха!
– Клоун, – тяжело вздохнул дядя Йося.
Однако в этот момент из нашего офиса показалась Нонна Новосядлова и сказала, что как ей не жаль, но пора ехать на вокзал, и директор моментально бросился к ней. «Сейчас этот деловой „дядя“ будет шантажировать убийственной женской красотой», – догадался я, когда Шурухт взял за руку московскую актрису и подвёл её ко мне.
– Вот вы, молодая и красивая девушка, объясните этому лоботрясу, что его песни нужно срочно записать для радио, – затараторил он.
– Да, песни хорошие, – смутилась Нонна, ещё не понимая, чего от неё хотят.
– Послушайте меня сейчас очень внимательно, молодые люди, – сказал дядя Йося, взмокнув от напряжения. – В понедельник у нас на «Ленфильме» худсовет и будет не до того. А во вторник к вечеру я договорюсь на радио с оркестром и мы, то есть вы, Нонна, споёте нам эти две песенки. Согласны? Но с одним условием, что он должен написать ещё одну композицию, – директор ткнул в меня кулачком.
– Я, конечно, спою, а зачем? – удивилась девушка.
– Зачем? – Йося смахнул пот со лба. – Деньги, слава, гастроли, выступление в «Голубом огоньке», главные роли в кино – разве вы, Нонночка, этого не желаете?
– Очень, – пролепетала актриса, и выразительно посмотрел в моё печальное лицо. – Но я во вторник не могу, у меня днём репетиция в училище.
– Записываться всё равно дешевле и проще ночью, – отмахнулся директор, – я закажу билеты на самолёт из Москвы и обратно. Ну, Феллини? – надавил на меня наш «змей искуситель».
– А как же кино? – пробормотал я, прекрасно понимая, что предложение дяди Йоси сверхвыгодное и сверхперспективное, но соглашаться сразу было категорически нельзя, иначе можно было бы потерять уважение.
– Кино пойдёт своим чередом, а музыка – своим, – проворчал Шурухт.
– Скажите спасибо, Нонне Николаевне, иначе бы я на это дело не подписался, – хмуро пробурчал я, словно сделал огромное одолжение и пожал руку слишком деловому директору фильма.
* * *
– Красивый у вас город, – мечтательно произнесла Нонна, когда мы за полчаса до отправления «Красной стрелы» прогуливались по Невскому проспекту мимо кинотеатра «Художественный».
– Да, архитектура замечательная, – буркнул я.
А тем временем на улице уже смеркалось и огромные подсвеченные афиши обещали, что здесь всех желающих ждут на показ двух фильмов: «Кто вы, доктор Зорге?» режиссёра Ива Чампи и «Живые и мёртвые» Александра Столпера. Кроме того над зданием ярко горела огромная вывеска: «Широкоэкранный кинотеатр Художественный», которая придавала этой части Невского проспекта немного современности. Кстати, молодые и возможно влюблённые парочки спешили на последний сеанс. А я в эти минуты думал о недавнем разговоре с дядей Йосей и кое-что в поведении нашего директора немного смущало.
– Как ты считаешь, меня возьмут в вашу кинокомедию? – вдруг спросила меня актриса, с который мы как-то незаметно за этот вечер перешли на ты.
– Обязательно, – улыбнулся я. – Поверь моему слову – ровно через год на этом самом месте, на этом самом кинотеатре будет висеть гигантская афиша нашего фильма с твоим лицом на половину стены. А вторую часть афиши скромно отдадут Леониду Быкову, Георгию Вицину, Алексею Смирнову и Сергею Филиппову.
– Ха-ха, смеёшься? Кто я, а кто они? – Нонна уставилась на меня огромными сверкающими глазищами. – Скажи, а Иосиф Фёдорович по поводу записи песен и всего прочего не пошутил?
– Такими вещами не шутят. Если ему удастся выторговать процент с продаж, то денег будет очень много, а ты поедешь с концертами по всей необъятной советской стране, – ответил я, когда мы уже подходили к перекрёстку с Лиговским проспектом.
– Я просто в это не могу поверить, – пролепетала девушка и как бы невзначай взяла меня под руку. – Да, но ты должен ко вторнику написать третью песню. Ты это сделаешь?
– А я её уже написал, – хохотнул я. – И вообще, я всё уже придумал. Мы для записи пригласим Эдуарда Хиля. «День на двоих» споёшь ты, «Любовь настала» вы исполните на два голоса, а третью композицию он сбацает один. – Я заметил недовольные надутые губки Нонны, поэтому улыбнулся и продолжил, – сама посуди, Хиль – это звезда, это имя. На первых порах пластинки будут раскупать именно из-за него. Это называется рекламный ход.
– Ну, не знаю, – заупрямилась актриса, когда мы стали переходить Лиговский проспект, за которым уже возвышалось задние Московского вокзала. – Может быть, ты и прав. А ну-ка, напой третью песню, раз ты её уже сочинил. Врешь ведь? Ты же врун, я это сразу поняла, ха-ха, ещё в училище, ха-ха.
– Спеть? Здесь? – я покрутился по сторонам, дождался, когда народу перед вокзалом станет чуть поменьше и, нелепо подражая Муслиму Магомаеву, заголосил:
По переулкам бродит лето,
Солнце льется прямо с крыш.
В потоке солнечного света
У киоска ты стоишь!
Блестят обложками журналы,
На них с восторгом смотришь ты,
Ты в журналах увидала
Королеву красоты!
– Ча-ча-ча! – крикнул я и тут же, непонятно откуда взявшись, нарисовались два милиционера.
– Нарушаем, товарищ, – козырнул один из блюстителей порядка, судя по погонам – лейтенант.
– Никак нет, товарищ генерал, – браво козырнул я. – Провожаю знакомую девушку в Москву и, согласно закону нашего знаменитого на весь мир ленинградского гостеприимства, пою. Если взял на пару децибелов выше нормы, то прошу на первый раз простить.
– Ты, чё пьяный? – спросил второй милиционер с менее одухотворённым лицом, погоны которого я разобрать не смог.
– Не имею такой пагубной привычки, – так же лихо ответил я. – Боксёр разрядник, спортивное общество «Труд».
– Вольно, – улыбнулся более сообразительный и юморной лейтенант, – хорошо, что не «Спартак». Счастливой дороги, девушка, – уважительно кивнул он Нонне Новосядловой и потянул своего туповатого напарника дальше вдоль Лиговского проспекта.
– Так и знала, что ты – врун и псих, – захихикала актриса, когда милиционеры отошли подальше. – А песня на самом деле замечательная. И мне, к сожалению, не подойдёт. Ладно, так и быть, зови своего Хиля, уговорил, хи-хи.
– Мне кажется, твой поезд скоро тронется, – пробормотал я, посмотрев на часы, которые располагались на башне вокзала. – Бежим! – заорал я, схватив Нонну за руку.
* * *
На следующий день, в субботу 23 мая, появившись рано утром на киностудии и увидев там буквально толпы сотрудников, я был просто поражён тем фактом, что оказывается сегодня не выходной день. На мой вопрос: «Неужели и в субботу на весёлую работу просыпается с рассветом вся Советская земля?», ассистентка Любочка зло прошипела: «Конечно вся! Влюбился в эту свою московскую вертихвостку, совсем мозги потерял».
– Не суетись, пехота, – хохотнул главный режиссёр Быков, – сейчас несколько склеек сделаем и домой.
– Кому-то домой, а кому-то ведомости ещё несколько часов заполнять, – обиженно пробубнила Любочка.
– Да, вот ещё что, – ткнул в меня пальцем Леонид Фёдорович, – сбегай в лабораторию и отпечатай с оригинального негатива рабочий позитив. После чего тащи его в монтажную аппаратную №3. Запомнил, Феллини?
– Считайте, что уже сделано, – кивнул я. – Но хочу заметить, что если работать по субботам, то какой в принципе может быть негатив? Из всех щелей должен струиться один сплошной социалистический позитив!
– Не надо агитации, поменьше текста, – отмахнулся от меня Быков, и я бодрым шагом понёсся по ленфильмовским закоулкам и этажам.
Насколько я помнил процесс кинопроизводства, то рабочий позитив – это плёнка, которую скопировали с оригинала и добавили на неё дорожку звука записанного на площадке. И именно эта плёнка потом ложится на монтажный стол под «ножницы» монтажёра. И если у этого монтажёра руки не из того места растут или режиссёру не понравится смонтированный кусок, всякое бывает, то снова обращаются в лабораторию и делают с оригинала копию. И лишь когда смонтированная копия всех устраивает, режут сам оригинал, на который потом прописывают чистовой студийный звук со всеми звуковыми эффектами и музыкой. Другими словами кинопроизводство 60-х годов, в которое я волей случая окунулся, это самый настоящий «каменный век» кино. Однако итоговый результат этого «каменного века» спустя десятки лет по какой-то причине будет более актуальным, чем подавляющее большинство цифровых фильмов 21 века.
Монтажная аппаратная №3, куда я стремительно прилетел из лаборатории с новенькой, пока не порезанной на части киноплёнкой, представляла собой продолговатый кабинет с полками, шкафами, небольшим диванчиком, тремя креслами и металлическим монтажным столом производства нашего местного завода «Ленкинап». Выглядело это «чудо света», как очень большой катушечный магнитофон, к которому присобачили маленький экранчик. И кстати, киноплёнка заряжалась примерно так же, как в магнитофоне, проходя извилистый путь между нескольких валиков. Леонид Быков тем временем, удобно усевшись в кресле рядом с незнакомым молодым сотрудником кинокомпании, кивнув мне, предложил занять место на диване, чтобы я поменьше отсвечивал.
– Это ты, что ли, Феллини? – усмехнулся белобрысый худощавый парень, одетый в белый халат.
– Я, я, натюрлих, – хохотнул я. – Крути бобину, товарищ монтажёр, а то время идёт, а работа стоит. Мне ещё сегодня в своей коммунальной квартире предстоит трудовой подвиг – вымыть пол на кухне, в коридоре и в одном укромном «красном уголке». Оказывается, по графику на этой неделе моя очередь.
– Бывает, ха-ха, меня кстати Костик зовут, – представился парень. – Тут про тебя такие слухи ходят, что я думал ты – постарше.
– Очень приятно, а меня не зовут, я сам прихожу, – захохотал я. – И как видишь, я – помладше. Не отвлекайся от основного процесса.
– Вы оба поменьше ля-ля-ля, поменьше отвлекайтесь, стажёры, – заулыбался Быков. – Даже странно, что мне главным оператором не назначили ещё одного пионера, кхе. Поехали, Костик, крути плёночку вперёд.
Паренёк в халате нажал кнопку, и в мониторе замелькала с большим количеством артефактов чёрно-белая картинка нашей вчерашней съемки, и послышался звук, записанный с одного внешнего микрофона. И первым делом в динамике зазвучал мой командный голос: «тишина на площадке, камера, мотор, начали».
