Текст книги "Гость из будущего. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Ты только посмотри, что делают, разбойники! – в комнату забежал взмыленный Иосиф Фёдорович. – Короче, нам дают либо дефицитную 35 миллиметровую цветную плёнку при расходе 1 к 4, либо черно-белую при расходе 1 к 10. Это же грабёж!

– Как 1 к 4, когда простая репортажная съёмка идёт 1 к 3? – опешил я. – Мы что, должны всё кино снять с одного или двух дублей?

– Вот и я говорю, грабёж, – закивал головой дядя Йося, рассматривая нарисованные на ватмане квадратики. – Что будем делать, курьер? Слушай, а может, снимем чёрно-белое кино?

– Аха, фильм ужасов, – рыкнул я. – Значит сюжет такой: в ленинградском БДТ завёлся злой маньяк-убийца, актёр-неудачник. И пока актёрская труппа репетировала свой бездарный спектакль, он поодиночке перерезал каждого артиста. Причём последним умер главный режиссёр, который успел выбежать на крыльцо с топором в спине и крикнуть: «милиция, убивают, спасите!».

– А разве такое возможно в нашем Советском союзе? – пролепетала напуганная Любочка.

– Не обращай внимания, это у нашего Феллини юмор такой, могильный, – отмахнулся Шурухт и спросил конкретно меня, – смета готова?

– В процессе, – я кивнул на почти пустой лист ватмана, – но если мы хотим без проблем отснять нашу весёлую фильму, то уже 5-го июня в здании БДТ должны скомандовать: «Камера! Мотор!». Вот и считай, дядя Йося, всех ведущих актёров на следующие семь дней нужно где-то поселить, желательно за городом подальше от ресторанов и кабаков. Потом их нужно кормить, поить и возить каждый день на автобусе с работы и на работу. Ещё нужен дополнительный охранник, чтобы нашу кинотехнику из БДТ не растащили по винтикам. Сам знаешь, кому отвечать придётся, ха-ха.

– С охранником согласен. Но зачем людей перевозить за город? В гостинице получится и дешевле и удобней, – возразил директор Шурухт.

– Возможно, но за городом они все будут на виду, в кулаке, если и выпьют по чуть-уть, то у нас на глазах, – я сжал кулак. – А в Ленинграде кто-нибудь может вечером загулять и получить травму лица. Теперь посчитай, во что обойдётся дополнительный день или два съёмок, которых у нас, кстати, нет. То Вицин уезжает, то Филиппов, то Смирнов, то Дмитриев – граф Нулин, из чужих краёв.

– Может быть, ты и прав, – прошептал Иосиф Фёдорович.

* * *

Ближе к семи часам вечера я худо-бедно расписал своими каракулями весь лист ватмана. Примерная смета кинокомедии достигла 110-ти тысяч рублей. А собственно говоря, с чего ей было расти? Киноплёнки нам дали в обрез. Львиная доля съёмок должна была состояться либо в БДТ, либо в кинопавильоне, а на дорогую уличную натуру оставалось совсем чуть-чуть экранного времени. Поэтому дядя Йося пораньше отпустил ассистентку Любочку домой, а затем сказал, чтобы я эти каракули больше никому не показывал и потребовал увеличить расходы хотя бы до 150-ти тысяч, но аккуратно.

– Считайте, что уже сделано, – хохотнул я.

Затем легким движение руки увеличил сумму транспортных расходов, нарастив километраж на поиск загородной натуры и съёмку очень важного в кавычках эпизода, когда наш главный герой Зайчик катается на теплоходе с Наташей и объясняется ей в любви, двухсуточная аренда теплохода так же вошла в смету.

– Вот, это уже больше похоже не правду, – важно крякнул Шурухт.

– Могу ещё добавить вертолёт? – подмигнул я.

– Нет, вот так оставь и больше ничего не трогай, – замахал руками дядя Йося и попрощался со мной до завтра.

«Детский сад», – тяжело вздохнул я и набрал московский телефон Нонны Новосядловой, по моим расчётам актриса уже должна была вернуться из Щукинского училища в свою съёмную комнатушку в коммуналке. С одной стороны я был рад, что хотя бы на птичьих правах вернулся в киноиндустрию, а с другой чётко осознавал, что меня можно турнуть в любой момент. Поэтому именно сейчас захотелось услышать дорогой сердцу голос, поэтому именно сейчас до меня долетали томительные длинные гудки.

– Хто? – послышался в трубке надтреснутый тенор какой-то старенькой женщины.

– Позовите Новосядлову, это её спрашивают из прокуратуры, – грубо и беспардонно проревел я, припоминая слова Остапа Бендера: «Побольше цинизма. Людям это нравится».

– Слушаю, – через полминуты услышал я нежный и немного испуганный голосок Нонны.

– Привет, это Феллини из Италии, ха-ха, – захохотал я. – Запоминай, а ещё лучше запиши: 5-го июня первый съёмочный день. Завтра в училище по твою душу придёт телеграмма.

– Правда! – взвизгнула актриса. – Это же замечательно! Я честно очень-очень рада! А я думала, что про меня уже забыли.

И в этот момент дверь в рабочий кабинет отварилась и вошла ещё одна знакомая актриса, Ирина Губанова, которая с порога тут же громко и чётко заявила:

– Уже весь «Ленфильм» гудит, что 5-го у вас съёмки, а мне кто-то обещал роль!

– Лично я, про тебя никогда не забывал, – сказал я в трубку и, зажав её одной рукой, спросил у Ирины Игоревны, – что ты говоришь?

– Опять врёшь! – кокетливо захохотала на том конце провода Нонна.

– Я говорю, где моя роль? – потребовала Ирина Губанова, стоя в трёх метрах от меня.

– Я сказал, что будет роль, значит, так тому и быть. Или я не Феллини, – ответил я одновременно и Москве, и Ленинграду.

– Так ты и так не Феллини, – разом отвели мне обе актрисы.

– Я его незаконнорождённый сын, – пробурчал я.

– Врун, ха-ха, – захохотали хором девушки.

– Вы сейчас о ком говорите? – растерялся я.

– О тебе, – снова хором ответили актрисы, – разве можно постоянно врать?

– Вот теперь говорю абсолютно серьёзно, если 4-го вечером вас не будет на киностудии в этом моём кабинете, то я за себя не ручаюсь, – я постарался придать своему голосу немного стали, но вышло не очень убедительно.

– А ты меня встретишь? – спросила Нонна.

– Ты говоришь со мной таким тоном, потому что я тебе понравилась? – одновременно с московской актрисой произнесла актриса из Ленинграда.

– Да, – ответил я Нонне и спросил у Ирины Губановой, – что ты сказала?

– Ничего, – немного обиженно буркнула Ирина Игоревна. – Но вечером 4-го я буду здесь, а завтра мне бы хотелось почитать сценарий.

– Я говорю, ты меня встретишь? – опять раздался приятный голосок Нонны из Москвы.

– Обязательно, хорошо, целую, пока, – сказал я в трубку, прежде чем положить её на рычаг.

– Пока, – снова хором попрощались со мной Нонна Новосядлова и Ирина Губанова.

«Это сейчас что такое было?» – подумал я, когда Ирина Игоревна закрыла за собой дверь, оставив в рабочем кабинете режиссёра Леонида Быкова меня одного.

Глава 13

Пятничное утро дождливого ленинградского летнего дня для театра БДТ имени Горького началось с ужасного переполоха. Сюда на набережную реки Фонтанки внезапно для полусонного сторожа нагрянула вся наша киносъёмочная банда. И как только сторож-дедуля приоткрыл дверь, наивно полагая, что пришла телеграмма из Воркуты, внутрь храма культуры мгновенно ринулись «неандертальцы», переодетые в рабочие комбинезоны наших техников и осветителей. И тут же в фойе среди изысканной лепнины 19-го века, изысканных люстр и расписных потолков раздался изысканный русский мат, так как огромные осветительные приборы и прочая громоздкая киноаппаратура не желали сами собой проходить в дверь.

– Вы чё удумали, охальники? – пролепетал дедуля-сторож.

– Театр-то большой? – спросил я.

– Ясное дело – Большой драматический, – кивнул он.

– Значит, влезет всё, посторонись! – рявкнул я, ибо мне лясы точить было некогда, а нашим студийным рабочим и подавно.

– Куда заносить? – уставился на меня один из осветителей.

– Складывать всё на первом этаже! – загорланил я. – Ковры не топтать, нехорошие слова на стенах не писать, лепнину не отколупывать, лампочки в коридоре не скручивать! И дедушку не давить, – я приобнял сторожа. – Спокойно отец, у меня всё под контролем. Шевчуков, ты, куда в грязных башмаках попёр⁈

– Мне это… надо, – пролепетал один из наших рабочих.

– Выйди за угол, сделай все дела на улице, тут тебе не это самоё! Ты хоть понимаешь, что это храм Мельпомены, а не нужник⁈ – заорал я на перепуганного Шевчукова, простого деревенского парня, который третий день как устроился на киностудию.

– Да чего уж, пущай ступает, – сжалился сторож над парнем, который мои слова принял за чистую монету и действительно пошёл на улицу.

– Чтоб это было в последний раз! – погрозил я пальцем пареньку.

И тут меня на тайный разговор потащил директор картины дядя Йося, лицо которого выражало одновременно и восторг, и озабоченность.

– Цветную плёнку выбил в полном объёме, 1 к 10, – зашептал он. – Однако появилась возможность снять наше кино на американский «Кодак». Плёночку хотели Бондарчуку подогнать на «Войну и Мир», но он отказался, так как этой импортной плёнки мало, а это значит минимум дублей и всё такое прочее. Можем перехватить, но решать надо прямо сейчас. Что скажешь?

– Что я скажу? – я почесал свой могучий затылок и, увидев вошедшего в театр главного оператора Иванова, крикнул, – Сергей Васильевич, подойдите на пять минут, возник один производственный вопрос по вашей теме!

– Аккуратней с приборами, – проворчал главный оператор на техников, таскавших аппаратуру, и важно пошагал в нашу сторону. – Не успели приехать, а уже возникли какие-то вопросы, – криво усмехнулся он.

– Есть возможность снять кинокомедию на «Кодак», но решать надо сейчас, – буркнул я.

– Какой расход? – спросил Василич у директора.

– 1 к 3, – виновато кивнул головой Шурухт.

– Баловство, – хмыкнул оператор. – Снимем на «шостку» и нечего выделываться.

Под «шосткой» Сергей Васильевич имел в виду плёнку «Свема» производства «Шосткинского химкомбината», который, как мог, скопировал немецкую «Agfacolor», и копия само собой вышла гораздо хуже оригинала. И теперь для отечественного цветного кино требовалось очень много света и осветительных приборов, наносивших значительный вред здоровью актёров, подчас вызывая онкологические заболевания.

– Ясно, – тоже хмыкнул я, – снимаем на «Кодак» и нечего выделываться.

– Что? – Василич схватил меня за грудки. – Ты тут никто, и звать тебя никак, – зашипел он, – ты даже не стажёр, ты курьер из газеты. Марш почту разносить.

– Значит так, – улыбнулся я, – снимем 60% картины на «Кодак», а потом попросим такой плёнки ещё. А в виде уступки директору Илье Николаевичу вычеркнем из сценария финансово затратный эпизод с теплоходом.

– Верно, Феллини, – захихикал дядя Йося и главный оператор Василич, отпустив мою рубашку, выразительно и одобрительно прокашлялся. – Лёне скажем? – спросил директор, кивнув на появившихся в фойе БДТ актёров и актрис, среди которых словно генерал шествовал Леонид Быков.

– У Леонида Фёдоровича язва, не будем нервировать человека, – пробурчал я.

* * *

Ближе к часу дня в гости к съёмочной бригаде прикатили ленинградские телевизионщики. Они, наивные люди, хотели запечатлеть съёмочный процесс, который с сегодняшнего дня плавно перенёсся на завтра, так как плёнка «Кодак» из Москвы прилетала в лучшем случае поздно вечером, да и без кинокамеры организационной и подготовительной работы хватало с избытком. Во-первых, требовалось провести генеральные репетиции с актёрами, которые лишь сегодня утром получили новые сценарии. Во-вторых, кое с кем из недовольных сокращением своей роли артистов пришлось как следует полаяться и пригрозить жалобой на строптивый характер в Госкино. А в-третьих, нужно было развести все мизансцены по обширным площадям театра. Например, кабинет директора по решению художника и главного оператора разместили прямо в просторном фойе второго этажа, чтобы хватило места для установки камеры, рельсов, тележки и огромных осветительных приборов. Киношные гримёрки, где по сценарию трудился наш Зайчик, так же временно переместились из настоящих тесных театральных гримёрных комнат в другое крыло здания. А ещё пару эпизодов фильма было решено снимать прямо на живописной центральной лестнице и первом этаже напротив гардероба.

– Вы не можете вот так просто взять от нас и отмахнуться, – насела на Быкова корреспондентка местного телевидения в больших круглых очках. – У нас тоже свои планы и мы не имеем возможности по щелчку пальцев явиться сюда ещё и завтра.

– Феллини! – выкрикнул Леонид Фёдорович, не выдержав напора настырной телевизионщицы.

– Что, новый хозяин, надо? – пробурчал я себе под нос, оторвавшись от бесконечных оргвопросов, от которых голова уже шла кругом.

– Для телевидения нужен сюжет, помогай, – кивнул режиссёр на эту странную даму и двух парней, один с кинокамерой, другой с магнитофоном и микрофоном.

– Шевчуков! – рявкнул я на уснувшего около осветительного прибора новенького техника. – ДИГ разверни вон туда на прострел. – Я махнул рукой в сторону уходящего вдаль коридора. – Леонид Фёдорович, вставайте вот сюда, под светильник, а вы, товарищи с телевидения, сначала запишите интервью нашего главного режиссёра. Пусть товарищ Быков расскажет телезрителям о концепции новой кинокомедии и о том вкладе, который мы внесём своей работой в копилку всего мирового кинематографа.

– А не слишком ли вы замахнулись, молодой человек? – усмехнулась корреспондентка, поправив на носу огромные очки.

– В самый раз, замах на копейку – удар на рубль, – буркнул я. – Затем, для полноценного сюжета мы покажем две репетиции, и дадим вам запечатлеть, как гримируют звёзд нашего кино. В особенности товарищей: Вицина, Филиппова младшего и старшего, Смирнова, Дмитриева, а так же двух красавиц: Нонну Новосядлову и Ирину Губанову.

– А зачем вы их гримируете, если у вас съёмки только завтра? – всунулся со своей неуместной репликой телевизионный оператор.

«Ёперный театр, – выругался я про себя, – ну, буквально каждый в нашей стране знает, как делать кино. Просто нужно написать оригинальный сценарий, взять самого лучшего режиссёра, самых лучших актёров, затем махнуть рукой и наслаждаться конечным результатом, большой ёперный театр».

– Объясняю популярно – сегодня генеральный прогон, а он всегда проходит в гриме, в костюмах и с полным киношным светом. Я ушёл, – кивнул я Леониду Быкову и трусцой побежал в зрительный зал, где готовились к репетиции актёры, очень уж хотелось перекинуться парой слов с Нонной, чтобы лишний раз сказать, какая она красавица.

Однако на лестнице со мной столкнулся главный оператор Василич и, схватив за руку, тревожно зашептал:

– Слушай, Феллини, ерунда какая-то вытанцовывается. Сегодня же первый съёмочный день, а это значит, что нужно хоть что-то снять, затем разбить тарелку о штатив, чтобы вечером устроить вполне законный банкет. А иначе удачи не будет, всё кино пойдёт коту под хвост.

– Коту под хвост? – задумчиво пробормотал я. – А плёнка у нас какая-нибудь есть?

– Осталась одна коробка на 60 метров, плёнка черно-белая, хватит ровно на две минуты, – кивнул он. – Только у нас кино-то цветное. На монтаже не смонтируется. Вот я и говорю, непорядок. Пфуууу, – разочарованно выдохнул Сергей Васильевич.

– Всё будет хорошо, смонтируется, если мы снимем черно-белого кота на фоне чёрного занавеса, а затем при проявке плёнки, всему изображению придадим немного синеватый оттенок, как у «Кодака», – хохотнул я. – Будет сегодня вечером первый отснятый кадр, так всем и передай! Ха-ха!

Тем временем актёры и актрисы в ожидании репетиций, расположившись в зрительном зале БДТ, напоминали цыганский табор, который состоял исключительно из умалишённых «цыган». Ибо каждый что-то бубнил себе под нос, что-то нашёптывал, прикрыв глаза, что-то изображал, неизвестно перед кем кланяясь и кривляясь. Исключением из правил был только Георгий Вицин, который сидел в позе йога отдельно ото всех актёров первого и второго плана, и медитировал. Кстати, массовку на сегодня решено было не приглашать.

Светлую и милую головку Нонны Новосядловой я заметил где-то в районе 10-го ряда. И не теряя ни минуты, помахав ей рукой, медленно стал пробираться через чужие вещи и сумки.

– Привет, Феллини, – неожиданно дёрнула меня за локоть актриса Ирина Губанова. – Я тут подумала, а что если моя героиня будет смеяться очень высоким и противным голоском? Как тебе такая идея?

– Замечательно, это отличная и яркая деталь, – смущенно пробурчал я и двинулся дальше, уже предчувствуя небольшой скандал, который не преминул возникнуть буквально тут же.

– Кто это? – недовольно хмыкнула Нонна.

– Артистка Губанова, «Первый троллейбус», – пожал я плечами, пытаясь перевести всё в шутку.

В конце концов, я был абсолютно невиновен. Мне пришлось посетить «Ровесник», чтобы забрать долг, и я не хотел, чтобы меня в этом кафе отравили враги советского кино. Почему же мне сейчас было не по себе?

– Я знаю, что не второй, – грозно зашептала Новосядлова. – Я спрашиваю, что она здесь делает? И кто её сюда притащил, никакой Губановой в старом сценарии не было?

– Я привёл, – признался я. – Нам для достоверности не хватало театрального конфликта, дрязг, сплетен и борьбы за фаворитизм. Ты, наверное, в курсе как воюют в театре Моссовета за одну роль Вера Марецкая и Любовь Орлова? А в нашей кинокомедии была только ты и 60-летняя Гликерия Васильевна Богданова-Чеснокова. Как бы сказал Станиславский…

– Что у тебя с ней? Почему она так на тебя смотрит? – выдавив из себя улыбку, одними губами произнесла Нонна.

– Ничего, клянусь системой Станиславского, – я повернулся в сторону Губановой, и она действительно с меня не сводила глаз.

– Не верю, – шикнула актриса и отвернулась от меня.

– Прости, Леонид Фёдорович зовёт, – обрадовался я, заметив, как усиленно машет мне рукой Леонид Быков. – Я улетел. Ты – самая-самая, учи текст, целую, пока.

«Вот такой он – влипантос, – подумалось мне, пока я выбирался из зрительного зала. – Ничего, гроза пройдёт, лужи подсохнут, а цветы останутся. Главное в таком щекотливом деле, как спонтанная женская ревность, вовремя переждать ураган».

– Меня эти телевизионщики уже утомили, – шепнул Леонид Фёдорович, когда мы вышли из зрительного зала. – Что им ещё показать?

– Первый эпизод в директорском кабинете. Вон, актёры уже на месте, – я кивнул в фойе второго этажа, где наш главный оператор Василич, показывал Георгию Вицину, Сергею Филиппову, Алексею Смирнову и актрисе Гликерии Богдановой-Чесноковой, где им встать, где им сесть, куда смотреть и куда в случае чего бежать.

И буквально мгновенно из коридора на нас выскочила телевизионная бригада.

– Что дальше? – вцепилась корреспондентка мёртвой ваткой в нашего главного режиссёра.

– Пройдёмте к первому эпизоду, с которого начинается знакомство зрителей с нашим выдуманным Средним драматическим театром, – сказал Леонид Быков и ему тут же сунули в руки микрофон.

Леонид Фёдорович немного потоптался на месте, бросил на меня несколько беспомощный взгляд, затем кивнул в камеру и словно экскурсовод из музея произнёс:

– Мы с вами присутствуем на репетиции первого эпизода кинокомедии «Зайчик». Роли исполняют: директор театра Могильный – актёр Филиппов, режиссёр Дантесов – актёр Вицин, театральный шумовик Громыхалов – актёр Смирнов. И чуть позже в эпизоде появится барыня из спектакля про графа Нулина – актриса Богданова-Чеснокова. Работаем товарищи, – кивнул он актёрам.

Сергей Николаевич Филиппов, который сегодня с самого утра был под нашим всеобщим контролем, из-за чего не смог улучить подходящего момента, чтобы принять немного на грудь, немного зло и раздражённо прошёлся перед письменным столом и, постукивая свернутой в руку газеткой, проскрежетал:

– Вы посмотрите, что пишут эти негодяи! – Филиппов-Могильный грозно помахал, вывернутой наизнанку газетой «Правда» и, заметив появившегося в кабинете шумовика, пренебрежительно бросил, – что вам, товарищ Громыхалов?

– Как и заказывали, хы-хы, – хохотнул дядя Лёша Смирнов, выставив из-за пазухи горлышко вино-водочной бутылки, – я чай принёс, хы-хы.

– Давай по-быстрому, – рыкнул директор Могильный и большущий шумовки Смирнов-Громыхалов на цыпочках пробежал к письменному столу, где уже сидел с кислым лицом Вицин-Дантесов. – Так вот на чём я остановился? Ах, да! Вы посмотрите, что пишут в прессе эти негодяи-критики про наш спектакль!

– Много чести, – пискнул Дантесов и в этот момент шумовик Громыхалов перелил содержимое бутылки в заварочный чайничек.

– Подумать только, им уже и Пушкин не угодил! – снова прорычал Могильный. – Как мы ответим на критику, товарищ Дантесов⁈

– Мы, товарищ Могильный, никому не позволим хоронить Пушкина! – «промяукал» актёр Вицин. – Я вам пишу – чего же боле? Что я могу ещё сказать? Что я могу сказать? Безобразие! – Вицин-Дантесов схватил газетку и забросил её куда-то в угол. – Впереди Пушкинские дни. Между прочим, ещё никто не чешется.

– А мы уже почесались, хы-хы, – хихикнул Смирнов-Громыхалов, разлив из заварника алкоголь по чайным кружкам.

– Давайте за первый акт! – скомандовал Могильный и вся комичная троица, не чокаясь, выпила содержимое кружек.

Однако посидеть спокойно директору, режиссёру и шумовику не позволила стремительно ворвавшаяся в кабинет барыня-молодка из спектакля, 60-летняя актриса Богданова-Чеснокова с шикарным длинным носом.

– Я буду жаловаться в местком! – взвизгнула она.

– Что такое? – вздрогнул директор Могильный.

– Пока вы здесь распиваете чаи, – заверещала барыня, – ваш гримёр Кроликов опять опаздывает на премьеру. А у меня такой сложный грим.

– Какой же это чай? – мяукнул Вицин.

– Отличный чаёк, хы-хы, – хохотнул Смирнов.

– Ну, Зайчиков, я тебе сегодня покажу систему Станиславского! – протрубил Филиппов, погрозив в камеру кулаком. – Я тебе устрою Немировича, я тебя лично познакомлю с товарищем Данченко. Ну, Зайчик, погоди!

Доиграв эпизод, актёры по привычке застыли в своих финальных позах в ожидании команды режиссёра: «стоп, снято», однако вместо этого с микрофоном в руке перед телевизионщиками вышел Леонид Быков и сказал:

– Примерно так и делается кино. Сначала идёт репетиция, потом съёмка, а затем отснятый эпизод вычеркивается из сценарного плана. Спасибо за внимание. Я надеюсь, для сюжета этого достаточно?

– Ещё! – хором грянули работники ленинградского телевидения.

* * *

Второй эпизод для назойливых товарищей с телевидения мы показали лишь спустя двадцать минут. Во-первых, нужно было перейти из одной локации в другую, переместится из фойе за кулисы театра. А во-вторых, в этой сцене участвовал сам Леонид Фёдорович и он должен был хоть чуть-чуть подучить текст, спокойно сделать ту работу, которую ему не давали телевизионщики. Смотреть на то, как будет играть сам главный режиссёр, сбежались все актёры первого и второго плана.

Леонид Быков уже привычно сказал несколько вступительных слов, объяснил, что сейчас он играет нерешительного влюблённого гримёра Зайчика и пытается объясниться в любви перед актрисой Наташей, которая в данный момент играет в пьесе про графа Нулина няню барыни-молодки. Она только что вышла со сцены и сняла с себя старческий грим.

– В роли актрисы Наташи молодая начинающая артистка из Москвы Нонна Новосядлова, – в заключение сказал Быков и кивнул головой Нонне-Наташе, которая тоже кивнув головой, медленно, подражая старой женщине, с залитой софитами сцены перешла за чёрную кулису.

– Наташа, я давно вам хотел кое-что сказать… – замялся главный режиссёр, мгновенно перевоплотившись из командира всей съёмочной группы в нерешительного Зайчика.

– Что Зайчик? – округлила свои огромные глазищи Нонна-Наташа, сняв парик с седыми волосами.

– На улице сейчас такие погоды замечательные стоят, воробьи поют… – снова заблеял Быков-Зайчик.

– Какие воробьи? – хихикнула девушка.

– То есть голуби, орлы и куропатки… – Зайчик замах ладонями, слово маленькими крылышками.

– Знаю, знаю, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, – нараспев произнесла Нонна часть монолога из чеховской «Чайки». – Так что вы мне давно хотели сказать?

– Я хотел вам кое в чём признаться и о многом сказать, – Быков-Зайчик, несколько раз смахнул пот со лба, но тут между ними появился шумовик дядя Лёша Смирнов и сказал:

– Правильно. Я сам давно хотел о многом сказать. Так дальше играть нельзя. – Шумовик Смирнов-Громыхало постучал себя кулаком в грудь. – В обороне проходной двор, в атаке – мазилы, на воротах – дыра. Помяните моё слово – вылетит «Зенит» в низшую лигу, что тогда запоём?

– Мы едем, едем, едем в далёкие края? Хи-хи, – весело захихикала Нонна-Наташа.

– Точно. Мы для них всё! – Смирнов-Громыхало ещё раз стукнул себя кулаком в грудь. – А они хоть бы хны. Я так этого не оставлю.

– Всё? – раздражённо спросил шумовика Быков-Зайчик.

– Всё! – кивнул дядя Лёша Смирнов.

– Молодец, – Зайчик пожал руку шумовику и снова обратился к Наташе, – так вот Наташа…

– Кроликов, срочно зайдите в мой персональный кабинет! – прогудел директор Филиппов-Могильный.

И судя по нетвёрдой походке артиста Сергея Филиппова, он уже успел где-то немного остограмиться, пока мы отвлекались на настырную телевизионную группу.

– Ав! Ав! Ауууу! Ав! Ав! Ав! – залаял шумовик дядя Лёша Смирнов, зафиналив эту небольшую сценку.

Эпизод был сыгран настолько замечательно, что вся съёмочная группа моментально громко зааплодировала, и поэтому телевизионщики вновь дружно рявкнули слово: «ещё!».

– Ну, хватит! – не выдержав, гаркнул я. – У вас свой план, у нас свой. И наши планы больше не пересекаются! Могу показать, короткий путь на свежий воздух.

– А мы не спешим, – упёрлась корреспондентка в больших круглых очках. – Нам может быть, самим интересно.

– Спокойно, Феллини, – выступил вперёд Леонид Фёдорович. – Но предупреждаю, что показываем последнюю сцену. Нам и правда, нужно спокойно поработать.

* * *

Третий на сегодня репетиционный эпизод с первого раза не пошёл. Актёр Роман Сергеевич Филиппов, младший однофамилиц нашего многоуважаемого Сергея Николаевича Филиппова, исполняющий роль известного артиста Николы Датского, постоянно ржал видя, как перед ним кривит лицо и выпячивает вперёд толстые губы дядя Лёша Смирнов. В этой сцене Филиппов младший должен был прочитать небольшое стихотворение про Гаврилу, а Смирнов должен был пустить трогательную слезу. Но вместо слёз гоготала вся публика, собравшаяся на первом этаже театра напротив гардероба. Кстати, в пьесе про графа Нулина герой Романа Филиппова играл мужа-охотника молодой и вечно скучающей барыни. И вдруг на помощь пришёл директор кинокомедии дядя Йося Шурухт:

– Если так дело пойдёт и дальше, то про банкет по случаю запуска нашего фильма можете смело забыть!

– Всё! – пробасил здоровенный под 193 см ростом Роман Филиппов. – Я в образе! Я – Никола Датский, сцена обычной закулисной жизни нашего театра, и хватит меня смешить!

Затем он решительно выдохнул, взлохматил чёрные густые волосы и принялся читать новое стихотворное произведение про Гаврилу, которое я сочинил лишь сегодня утром:

Служил Гаврила наш в театре!

Гаврила Гамлета играл. – Никола Датский потряс огромным кулаком и чтобы не заржать свёл брови как можно ближе к переносице.

Он пил, страдал, но Мельпомену

Ни на кого не променял.

– Хе, хе, – пустил огромную слезу дядя Лёша Смирнов, при этом смешно выпячивая губы.

– Ты чего, Макарыч? – хмыкнул Никола Датский.

– Уважаю, – зарыдал Смирнов.

– Кого? – спросил, сделав зверское лицо Филиппов младший, выдерживая свой суровый образ из последних сил.

– Шекспира, – проревел дядя Лёша.

И после этих слов по взмаху руки Леонида Быкова к этой странной парочке со стороны центрального входа в БДТ подошли Георгий Вицин и Ирина Губанова. Вицин с важным видом и улыбкой Чеширского кота держал по локоток Ирину Игоревну. По моему новому сценарию из-за провальной премьеры спектакля главный режиссёр Дантесов приводит в театр новую молодую ведущую актрису Ирину Алмазную, взамен старой примы, то есть прежней Богдановой-Чесноковой.

– Видите, Ирочка, какие таланты пропадают на нашей сцене? – промяукал Вицин-Дантесов. – Кстати, познакомься, обалдуй, – обратился он к здоровяку Николе Датскому, – это твоя новая жена.

– А куда делась старая, то есть прежняя? – пробасил Филиппов-Датский.

– По своему желанию перешла во второй состав, – отмахнулся Вицин и тут же в кадр влетела разъярённая Богданова-Чеснокова:

– Так и знайте, я буду жаловаться в местком! – выпалила она прежде, чем выбежать в неизвестном направлении.

– Очень рад, хы-хы, – хохотнул Филиппов младший. – Разрешите представиться, кхе, Никола, Датский, – Роман Филиппов галантно нагнулся и поцеловал ручку Ирине Губановой-Алмазной.

– Впервые в жизни так стремительно выхожу замуж, – сказал Алмазная и захохотала таким противным и высоким голосом, что со смеху покатились все сторонние зрители данной сцены. – Ха-ха-ха!

И если бы сейчас проходила съёмка, то дубль пришлось бы переснимать. Однако сегодня была всего-навсего репетиция, поэтому, выждав паузу, Георгий Вицин произнёс свою финальную реплику:

– Да, нам раскачиваться некогда. Куда⁈ – шлёпнул он по руке Филиппова, который попытался поцеловать и вторую ручку Ирины. – Ты мне актрису не тронь! Пойдёмте дальше, я вас познакомлю с самим товарищем Могильным, – сказал Вицин и повёл Губанову по центральной лестнице наверх при этом очень смешно вихляя и ногами, и всем остальным телом, что вызвало новый взрыв смеха.

– Вот так завтра и будем снимать, – выдохнул Леонид Фёдорович Быков.

– Запомни, Феллини, – прошипела мне на ухо актриса Гилкерия Богданова-Чеснокова, которая своей новой сокращённой ролью была крайне недовольна, – я на тебя буду жаловаться в партком.

– А я не партийный, мне терять кроме налога на бездетность нечего, – буркнул я.

– Это мы ещё посмотрим, – добавила она.

* * *

«В общем-то, кое в чём Гилкерия была права», – думал я, когда ближе к концу рабочей смены привёз в театр для съёмки соседского чёрно-белого кота Чарли Василича Чаплина. Как только я вписал в сценарий новую роль для актрисы Ирины Губановой, всё у меня пошло наперекосяк. Я буквально за несколько часов уже трижды по разным мелочам поссорился с Нонной. А мне хотелось наоборот не ссориться, а перейти на новый более тесный виток отношений. А вот к Ирине Игоревне я испытывал исключительно дружеские чувства. К сожалению, она к концу дня посматривала в мою сторону совсем ни как на друга. Что-то, а я такой заинтересованный женский взгляд знал не понаслышке, как-никак прожил жизнь.

– Внимание! – скомандовал главный режиссёр Леонид Быков, когда вся съёмочная группа собралась на сцене БДТ. – Сейчас мы снимем первый кадр нашей кинокомедии. Затем наудачу разобьём тарелку, потом банкет. Возражения есть?

– Нет! – дружно грянул немного подуставший творческий коллектив.

– Тарелка готова? – Быков посмотрел в сторону молоденького техника Шевчукова, который уверенно махнул пока целой тарелкой. – Кот готов? – режиссёр глянул на меня и, дождавшись моего одобрительного кивка, скомандовал, – камера, мотор, начали!