Текст книги "Гость из будущего. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Главный режиссер недоверчиво глянул на меня, затем взял мои бумажки, скорее из вежливости и углубился в чтение.

– Любопытно, очень любопытно, – улыбнулся он, рассматривая мои закорючки, которые я старался делать печатными буквами.

– Так, – придвинулся актёр Кожевников. – Где там мои слова? Аха, вот. Кстати, с чего вы взяли, что я – нервный, ха-ха. А что, вроде весело? С графином – это хорошо придумано, а с халатом – можно сделать классный гэг. Я ногами вот так подрыгаю, будет смешно.

– Н-да, и финал годный. Давайте репетировать, – сказал Леонид Фёдорович, шлёпнув меня по плечу. – Молодец стажёр. Хвалю.

– Только не перехвали, – пробурчал Витя Громобоев из «Неподдающихся».

* * *

– Сцена в кабинете врача-психиатра, дубль двенадцать, – произнесла вторая ассистентка режиссёра Люба Макарова и щёлкнула «хлопушкой», такой специальной дощечкой, где мелом пишется номер сцены и номер дубля, что намного упрощает последующий монтаж.

– Плавнее кати, – прошипел главный оператор Сергей Иванов на усталого техника, который целый день толкал тележку с кинокамерой по рельсам.

И нашему мэтру с кинокамерой было из-за чего злиться. Ведь мы уже третий час не могли снять ни одного нормального эпизода. А лимит плёнки, которую выдали для сегодняшней кинопробы стремительно подходил к концу. Это в эру цифровой техники не будет иметь значения, сколько гигабайт видео загрузится на жёсткий диск, но сейчас были оттепельные и аналоговые 60-е. К сожалению, актёры, при всём уважении к ним, постоянно путали мой новый текст, и в результате выходило ещё хуже, чем со старыми диалогами. Поэтому Сергей Иванов после каждого ляпа громко на весь павильон объявлял: «Феллини – сволочь, чтоб тебе пусто было!». На что главный режиссер, и он же главный герой фильма Леонид Быков говорил: «Василич, последний дубль, сейчас всё будет в ажуре». Но каждый раз получалось всё хуже и хуже. И вдруг что-то неуловимое на съёмочной площадке переменилось. Такое иногда случается, если долго и упорно мучиться.

– Вы милый не волнуйтесь, у всякого это бывает, – сказала санитарка тётя Паша, в исполнении актрисы Елизаветы Уваровой, держа в руках шприц. – Всем когда-то начинать приходится. Для этого и учились.

Врач-психиатр в исполнении актёра Алексея Кожевникова выпил стакан воды, крякнул и голосом, который дал петуха, произнёс:

– Да, мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь. Кстати, с чего вы взяли, что я – нервный, то есть нервничаю? Это обычный предстартовый мандраж. И потом, у нас практика была. Я на ней такого насмотрелся, ха-ха-ха, – врач загоготал как ненормальный и, тут же сделав серьезно лицо, добавил, – что лучше бы не смотрел.

– Ну, практика практикой, а первый больной он на всю жизнь запомнится, – тётя Паша подошла к врачу и поправила ему причёску. – Кстати, доктор у вас халатик на левую сторону.

– Это я нарочно, примета хорошая, – проворчал Кожевников и халат, который был застёгнут на все пуговицы, стал стаскивать через голову, при этом смешно дрыгая ногами.

– Спокойно, не волнуйтесь в случАе чего я тут, – крутясь вокруг доктора, и помогая ему высвободиться из «белого плена», начала приговаривать санитарка.

– А я абсолютно спокоен, у меня всё под контролем! – Выкрикнула взлохмаченная голова врача, которая, наконец, появилась наружу. – Зовите больного, я его сейчас перелечивать стану.

– Ни пуха, ни пера, – тётя Паша перекрестила взволнованного доктора и побежала в приёмную.

А тем временем врач-психиатр вернулся к столу, дрожащими руками поднёс графин ко рту и прямо из горлышка сделал пару глотков, а затем мокрой рукой ещё раз уложил волосы. И наконец, в кадр вошёл главный герой, волосы которого тоже были мокрые и торчали в разные стороны.

– Скажите, вы спокойный, уравновешенный или легко возбуждаетесь? – пролепетал врач. – Или может сразу вызвать санитаров? Тётя Паша, двух человек будет достаточно? – прошептал он санитарке, которая смотрела на двух молодых людей с огромными выпученными глазами.

– Не надо санитаров, я – спокойный, уравновешенный и легко возбуждаюсь, – сказал Леонид Быков, вытащив расчёску из кармана и причесав врача-психиатра.

– Это другой разговор, присаживайтесь, – улыбнулся врач и облегчённо вздохнул. – Курите, – предложил он, тут же сунув сигаретку в рот больного. – Хотя в больнице же нельзя, в больнице же не курят? Сам министр здравоохранения предупреждает – соблюдайте технику пожарной безопасности на рабочем месте, – на этих словах психиатр отобрал сигаретку у больного, скомкал и сунул её в карман халата. – А как у вас дело обстоит с этим делом? – доктор щёлкнул себя пальцем по горлу.

– Понимаете доктор, какое дело, – замялся больной Быков. – Нет с этим делом у меня всё хорошо, то есть всё очень плохо. В том смысле, что нормально, как у всех. У меня другое.

– У вас бывают какие-то неприятные ощущения? – психиатр вытащил из-под стола толстую книгу и начал её листать.

– Да, у меня непринятые ощущения, когда кричат и ругаются.

– Кто кричит? – врач оторвался от книги.

– Да есть тут одна, понимаете ли, – Леонид Быков помахал рукой в воздухе, – общественность. Ещё директор кричит, завхоз ругается, соседи по лестничной площадке возмущаются, милиционер на улице свистит в свисток, а в магазине кричат за то, что встал не в ту очередь. А ещё недавно в ателье с ног до головы нехорошими словами обложили по матери. Я им говорю, кто так шьёт, а они скажи спасибо, что пуговицы бесплатно идут в комплекте, шляпа. В том смысле, что шляпа – это я, – на этих словах главный герой нащупал на столе пластмассовый макет головного мозга и разобрал его на составные части.

– Дааа, дело серьёзное, – крякнул психиатр и смахнул остатки головного мозга в ящик стола. – А у вас что – психогенные реакции или галлюцинаторно-бредовой синдром?

– У меня с иностранными языками как-то не очень, – пробормотал Быков.

– Я спрашиваю – у вас не бывает навязчивых состояний, мысли разные не преследуют, воспоминания? – врач вытащил неврологический молоточек и начал водит им перед глазами больного.

– И мысли преследуют, и воспоминания навязываются, – бегая глазами за молотком, пробубнил главный герой.

– Что ж мне с вами делать-то? – доктор встал из-за стола, подошёл к больному и на пару секунд оттянул ему нижнее веко. – Так, так, так. Задерите пиджак.

– Куда? – испугано пролепетал Быков.

– Не куда, а вверх!

Главный герой очень смешно, сидя на стуле, задрал пиджак вместе с рубашкой к подбородку, и наружу показалась майка-тельняшка.

– Моряк? Замечательно, – обрадовался доктор и припал ухом к животу больного. – Теперь не дышите.

– Я долго не смогу.

– А что у вас с языком? – недовольно проворчал психиатр.

– Не знаю. Мне не видно.

– Вот и помолчите! – внезапно крикнул доктор на больного. – Дышите, не дышите, дышите, опять не дышите.

– Сначала полагается фамилию спросить! – не выдержала санитарка, которая всё это время изумлённо смотрела то на врача, то на больного пациента.

– Да, совсем забыл, проклятый склероз, – психиатр перестал слушать хрипы в животе у главного героя, разогнулся и, вытащив из пиджака больного расчёску, причесал опешившего Леонида Быкова. – А фамилия у вас есть? То есть была? То есть, как ваша фамилия, товарищ?

– Была фамилия, кажется, – пролепетал Быков. – Я – Зайчик.

– Так, так, так, с этого и надо было начинать, – врач-психиатр медленно отошёл от больного, и спрятался по другую сторону стола. – Тётя Паша, срочно взывайте санитарный батальон, – прошептал он санитарке. – Хи-хи-хи. Всё хорошо, вы главное не волнуйтесь, зато у вас, наверное, слух хороший, – сказал доктор перепуганному главному герою и, показав заячьи уши, ещё раз выпил прямо из графина.

– Не надо никого вызывать, вот, – тётя Паша показала врачу историю болезни.

– Так вы – Зайчик, а я думал, что это вы – зайчик, – захихикал психиатр.

– Да, не надо санитаров, я – спокойный, уравновешенный и легко возбуждаюсь, – сделав скорбное лицо, промолвил главный герой.

И после финальной фразы главного героя и главного же режиссёра ещё десять секунд стояла гробовая тишина, писался звук, и снимала кинокамера. Наконец Леонид Быков улыбнулся, посмотрел на съёмочную бригаду и громко выкрикнул:

– Стоп! Снято!

И мгновенно раздались оглушительные аплодисменты всего измученного творческого коллектива. Даже ворчун главный оператор Сергей Иванов, погрозив мне кулаком, по-отечески произнёс:

– Ну, Феллини, на сегодня я тебя прощаю, но за тараканов никогда.

– Так тараканам и передам, – пробурчал я.

– Всем спасибо, съемка окончена! – ещё раз прокричал главный режиссёр. – Ничего, будет кино, сделаем. А ты, Феллини, – он ткнул в меня пальцем, – сбегай в кафе за пряниками, чаем и вином. Отметим по чуть-чуть это дело, – после чего Леонид Фёдорович Быков почему-то одной рукой схватился за сердце, помрачнел и тяжело вздохнул.

Глава 3

На четвёртом этаже главного корпуса, в так называемый офис, на котором уже красовалась свеженькая надпись: «к/ф „Зайчик“, режиссёр – Л. Быков, директор – И. Шурухт», к концу рабочего дня набилось человек тридцать. Мест на всех не хватало, поэтому многие, как и я, пили чай с баранками, печеньем и пряниками стоя. Само собой на маленьком столике присутствовал и алкоголь в виде бутылок вина и водки. Но для такой оравы этих вино-водочных напитков хватало только-только для настроения. Кстати, некоторые это настроение уже и так подогрели.

– Леонид Фёдорович, какой эпизод снимаем завтра? – спросил я у Быкова, когда пустопорожние разговоры после первой кинопробы постепенно сошли на нет. – Куда мне сгонять завтра поутру?

– Сначала сгоняешь за пивом, – проворчал главный оператор Сергей Иванов.

– Аха, прямо в Жигулёвск, на вертолёте, – хохотнул я и тут же обратился к директору картины, – Иосиф Фёдорович, на вертолёт деньги в бюджете есть?

– Есть, но не про вашу четь, – недовольно пробурчал Шурухт.

– Хороший ты парень, Феллини, но сволочь, – обиделся главный оператор.

– Ну, вертолёт завтра не понадобится, а вот автомобиль будет нужен, – ответил Леонид Быков. – Завтра снимем небольшой гэг из самого начала кинокомедии. Главный герой со свёртком в руках мечется по дороге. Сначала бежит в одну сторону, затем в другую, потом за автобусом, но тот уезжает.

– Значит, кроме автомобиля нужен будет ещё и автобус? – ещё сильнее пасмурнел директор Шурухт.

– Да ерунда, всего один, – отмахнулся главный режиссёр. – А потом наш Зайчик видит такси и бросается к нему. Однако тут появляется женщина с ребёнком, которая просит уступить машину ей.

– Затем выскакивает из-за угла хулиган, который сам вместо главного героя и женщины с ребёнком уезжает на этом такси, – закончил я фразу вместо режиссёра, вспомнив эту сцену из реального фильма.

– Ну, как смешно? – заулыбался Леонид Быков.

«Вот у Гайдая в „Операции «Ы»“ гэг с автобусом, в который не может попасть Шурик – это смешно, а тут скорее грустно, – подумал я, попытавшись улыбнуться. – А для начала картины такой эпизод – это просто жопа».

– Что не нравится? – обиделся режиссёр.

– Да, что ты его слушаешь, – заворчал главный оператор. – Я бы на твоём месте, гнал бы этого Феллини обратно в Италию, стажёр, едрён батон, на нашу голову.

– Хорошо, что ты сам предлагаешь? – спросил меня Быков, по-хитрому улыбнувшись.

– Есть небольшая идейка, намёк на тему, – кивнул я. – Где у нас тут была одна деревянная штуковина? – обратился я к нашим женщинам: к художнице Белле Семёновне, к гримерам и ассистентке Любочке, которая после съёмок намекнула, что не плохо бы было с ней как-нибудь прогуляться в кино.

– Ящик что ли какой-то? – заулыбалась художница-постановщица Белла Маневич-Каплан.

– Ну, эта, тили-тили, трали-вали, это вам не тили-тили, – напел я мелодию из детской песенки.

– Проигрыватель что ли? – не выдержал главный режиссёр.

– Точно, проигрыватель, но гитарной формы, – захохотал я, потянувшись к инструменту, который скромно стоял в углу за диваном, где сидели женщины.

– Оказывается, Феллини, у нас ещё и поёт, – ядовито заметил оператор Иванов.

– Подожди, Сергей Васильевич, дай человеку высказаться, – с интересом посмотрел на меня Леонид Быков.

Я же провёл по струнам, после подкрутил первую и третью, которые совершенно не строили. И, немного поковырявшись в памяти, вспомнил простенький твист, который часто звучал в доме моего беззаботного детства. Особенно его любила слушать моя мама, поэтому слова вспомнились моментально. Почему я выбрал именно твист? Да потому что в этом 1964 году в нашей стране вечно зелёных помидоров твист официально признали музыкой, которая не мешает строить коммунизм, не растлевает молодёжь и не пропагандирует чуждый западный образ жизни.

– Начало фильма обязательно должно быть ударным и ошеломляющим, – сказал я самую очевидную вещь, чем вызвал множество усмешек. – Представьте подиум, по которому ходят модели, то бишь красивые девушки в красивых платьях.

– Платья можно взять в костюмерной бесплатно, – поддакнул директор фильма.

– Верно, это дешевле, чем автобус, – кивнул я и заиграл на гитаре:

В самый жаркий день,

В самый сильный дождь,

В самый белый снег

Рядом идешь.

Ты со мной дели

Каждый день земли,

Потому что я —

– Песенка твоя…

– Песенка твоя? – спросил Быков под хохот всего коллектива, когда я закончил припев.

– Позже разберёмся с авторскими правами, – отмахнулся я. – Значит, идут красивые девушки, а за ними выходит наш герой, Зайчик в смешном костюме. Брюки у него до колена, и рукава пиджака тоже до колена. Ему кричат из-за кадра: «Товарищ, стойте! Вы куда⁈». А он: «Извините, простите, но мне туда». А они: «Стойте! Держите зайца?». Дальше появляется название кинокомедии – «Зайчик». И следующая сцена в ателье. Зайчик говорит: «Кто сшил этот костюм, кто это сделал? Я не буду драться, не буду жаловаться, не буду кричать, я только хочу в глаза его честные посмотреть». Напротив него стоят семь богатырей и хором отвечают: «Мы!». А их дядька Черномор, кстати, которого может сыграть тот самый хулиган из гэга с машиной, говорит: «Я вам сейчас всё объясню, товарищ, у нас узкая специализация. Один пришивает карман, другой проймочку, я лично пришиваю пуговицы. К пуговицам претензии есть?». Зайчик в ответ: «Нет, пришиты насмерть, не оторвёшь. Я спрашиваю, кто сшил костюм? Кто от штанов мне рукава пришпандорил?». «Вы скажите спасибо, что мы к ширинке рукав не пришпандорили», – отвечает один здоровяк, а Черномор добавляет: «И я бы на вашем месте рукава закатал, сейчас так носят». И наконец, главный герой со вселенской грустью в глазах говорит: «Это вы молодцы, это вы хорошо устроились». – Я обвёл взглядом всю притихшую съёмочную бригаду и добавил, – вот такое начало кинокомедии вижу я. А эту беготню с автобусом, автомобилем и вертолётом отправим в мусорное ведро. Суеты много, юмора мало. Ну, как?

– А мне нравится, – поддержал меня директор Шурухт. – И главное на такое начало не потребуется больших денежных затрат.

– Ты что скажешь, Васильич? – покосился на главного оператора главный режиссёр Быков.

– Что тут сказать? – пожал плечами оператор Иванов. – Выгородка в 1-ом павильоне у нас осталась. Медицинскую мебель из неё уберём, там и снимем модный показ. Даже свет двигать не придётся. А для ателье ширму какую-нибудь пришпандорим. Мне, честно говоря, эта идея с автомобилем сразу не очень нравилась. Суеты много, а этого, кхе, мало.

– Слушай, стажёр, а ты точно первый день в кино? – подозрительно глянул на меня Леонид Быков.

– Скоро будет второй, – пробурчал я.

– Тогда слушай задание, – заулыбался он, – завтра к 11-и часам утра обеспечишь массовку на сцену с проходом девушек по подиуму.

– Считайте, что уже сделано, – хохотнул я и пошёл на выход, но тут меня остановили наши женщины и потребовали, чтобы твист «День на двоих», который в том моём времени исполняла Мария Кодряну, был пропет до победного конца.

* * *

– Куда прёшь⁈ – рявкнула на меня вахтёрша общежития «Ленфильма», в которое я день назад переместился из будущего.

– Спокойно, я свой, – пробурчал я и «буром» попёр мимо вертушки.

Но не тут-то было. Шустрая бабуля мигом нажала на педаль и вращающиеся лопасти железного турникета в ту же секунду намертво зафиксировались.

– Да, свой я, свой, – хмыкнул я, вытащив из кармана справку, где значилась моя должность и прочие именные реквизиты.

– Если у тебя справка, значит ты – стажёр, верно? – упёрлась грозная бабушка. – А стажёры у нас в общежитие не живут. Посторонись пока милицию не вызвала, хулиган.

– Всё верно, – обнажил я свою белоснежную улыбку, не желая отступать. – У меня справка, потому что я – Фредерико Феллини и приехал сюда по обмену из Италии, перенимать опыт советского реализма.

– Если ты – Феллини, то я – балерина Мая Плисецкая, – нахмурилась бабуля, напомнив мне бабушку-сторожа из «Операции „Ы“», – Ну-ка вышел быстро из дверей!

И только я подумал, что придётся обойти дом с другой стороны и пролезть через окно, как в парадную общаги вошёл тот самый парень, который в этом мире первым увидел моё появление, «Шерлок Холмс» в клетчатой рубахе. Кстати, именно эта рубашка и сейчас была на нём.

– Привет, Яныч! – обрадовался парень, – ты ко мне?

– А к кому же ещё? – я обнял паренька как самого родного человека на свете. – Я тут пряники к чаю принёс, а меня ваш «Карацупа» дальше турникета не пускает.

– Тётя Маша, это же свои люди, – покачал головой «Шерлок Холмс», – это может быть, будущий Феллини. Открывай калиточку, он ко мне.

– Ко мне, ко мне, – заворчала бабуля, но турникет разблокировала. – Чтобы в 23.00 духу этого липового итальянца здесь не было.

– Си сеньора, – сказал я, галантно поклонившись, чем вызвал улыбку на лице бдительной старушки.

После чего мы с «Шерлоком» молча поднялись на третий этаж, и только тут я аккуратно решил порасспросить парня о том, кто он, когда мы с ним познакомились и прочую полезную информацию. Вроде бы этот паренёк производил впечатление человека, на которого можно положиться. По крайней мере, я так чувствовал, а интуиция на людей у меня всегда была на высоте. Тем более мне, гостю из будущего, такой друг нужен был непременно.

– Напомни мне, дружище, – остановился я в коридоре, – мы с тобой, сколько лет уже знакомы?

– Года четыре, – опешил «Шерлок Холмс». – Мы же в ГДР вместе служили, ГСВГ, группа советских войск в Германии.

– Целых четыре года, – я многозначительно поднял указательный палец вверх. – Да я почти каждый день вспоминаю, как мы солдатскую лямку тянули, как вместе баланду хлебали, как в караул заступали, как с «дедами» дрались.

– Когда это мы с «дедами-то» дрались? – усмехнулся он. – Правда, было один раз на танцах. Так тебя сразу вырубили. Да и мне нехило накостыляли.

– А это не важно, – я хлопнул армейского друга по плечу. – Главное что мы стояли вместе до конца, а это что-то да значит. Правильно? Ты сейчас на каком проекте работаешь?

– Я же уже говорил, у Розанцева в «Государственном преступнике», – пожал плечами паренёк и мы, пройдя по коридору, вошли в комнату, где уже на одной из кроватей безбожно храпел его сосед. – В ноябре должна быть премьера, так мы теперь пашем без выходных. Кстати, я ещё вчера хотел намекнуть, чтобы ты попросился, хотя бы осветителем, в нашу съёмочную группу. У нас один мужик как раз в больницу слёг с аппендицитом. А вашему Быкову всё равно нормально работать не дадут. Во-первых, сценарий – дрянь. Прав Серёга, – «Шерлок» кивнул на спящего соседа. – Во-вторых, многие режиссёры настроены против вашего Максима Перепелицы. Сам подумай, зачем им на студии лишний конкурент? В-третьих, вы сейчас кинопробы свои сделаете, а потом директор Илья Николаевич с худсоветом всё это дело обос…ёт, забракует и назначит нового «режа». А Лёню заставит опять играть разных деревенских дурачков. Понял? Иди, ставь чайник, сейчас мы всё обмозгуем, молодец что зашёл, солдатское братство – это на века.

«Шерлок Холмс» подмигнул мне и сунул в руки потёртый общагинской жизнью, чуть-чуть почерневший снизу эмалированный чайничек. А на кухне тем временем было не протолкнуться. Многие только-только пришли с работы, поэтому кто варил макароны, кто жарил картошку, кто также как и я толкался перед плитой с чайником.

– Привет, Феллини, – поздоровался со мной высокий и крепкий парень из нашей съемочной бригады, который всю смену толкал по рельсам «Долли», то есть операторскую тележку. – Ну, ты сегодня и учудил. Такого насочинял, что я еле держался, чтобы не заржать. Василич такой: «не дёргай телегу, кати плавней», а меня от смеха распирает. Ха-ха.

– Напомни, как тебя? – я протянул руку для рукопожатия.

– Андрюха, – сжал он мою ладонь своей огромной «лопатой». – Только тут по студии слухи гуляют, что Быкова хотят с проекта турнуть.

– Наслышан уже, никому не верь, прорвёмся, – буркнул я и поставил чайник на освободившуюся конфорку.

И пока я ждал на кухне, когда закипит вода, в комнате моего «армейского друга», имя которого всё ещё оставалось загадкой, произошли некоторые перемены. Проснулся некий Серёга, недовольный паренёк в пиджаке со вчерашней гулянки. Он учуял запах свежих пряников и с личной кружкой тоже уселся за стол. Кормить его не очень-то хотелось, ведь его неприятная худая брезгливая физиономия с жидкими сальными волосами настораживала и раздражала. Раздражало занудство и нескрываемое высокомерие, исходившее от него, а настораживало чувство того, что этот тип самый что ни на есть подлец и «стукачок». Однако гнать его из собственной комнаты я не имел никого права.

– По какому поводу прянички? – улыбнулся сосед моего друга. – Проставляешься за первый рабочий день? Так это вообще-то не пряниками делается.

– Слушай, Сергей, а ты часом не заместитель директора «Ленфильма»? – не выдержал я такой наглости. – Нет? Может быть, ты кадрами заведуешь, или я попал на работу по твоему личному рекомендательному письму, и теперь обязан тебе «поляну» накрыть в ресторане?

– Чё начинаешь-то? Пошутить уже нельзя, – забухтел он. – Генка, скажи ему.

– Между прочим, Яныч прав, – недобро прорычал мой друг Геннадий. – Что-то часто ты в последнее время стал «садиться на хвоста». Вчера все скидывались на «сабантуй», а ты «свои кровные зажал». И сейчас чем-то недоволен. У нас дружеский деловой разговор, а не пьянка.

– Подумаешь, – презрительно хмыкнул Серёга и, с гордо поднятой головой, вышел из комнаты.

– Сейчас десять минут по общаге пошураё…иться и вернётся. Не обращай внимания, – пробурчал крупноголовый и коренастый Генка, чем-то немного напоминающий Генку Петрова из фильмов «Кортик» и «Бронзовая птица», которые снимут только в 70-е. – Значит, делай так: завтра с самого утра напишешь заявление на имя директора киностудии Киселёва Ильи Николаевича. А потом с глазу на глаз переговоришь с Быковым. Наври чего-нибудь, у тебя это хорошо получается.

– Ценю, друг, твою заботу, – я разлил по кружкам кипяток. – Только Лёню Быкова не брошу, потому что он хороший. Эта кинокомедия будет сделана и снята обязательно и попадёт в десяток лучших картин следующего 1965 года. Помяни моё слово. До Гайдая, конечно, не дотянемся, Гайдай – гений, но с остальными поборемся.

– И чё ты тогда ко мне пришёл? – обиженно засопел мой армейский дружок.

– Во-первых, сказать спасибо за то, что ты меня вчера, можно сказать, спас. Во-вторых, завтра на кинопробу массовка нужна: пять, шесть красивых девушек.

– Так ты к Тоньке что ли пожаловал?

– Я же говорю, массовка нужна. Да не дуйся ты так, ешь пряники, – я пододвинул свёрток с выпечкой к Геннадию. – Ничего с «Зайчиком» этим отмучаюсь, свою заявку напишу. – Я вскочил из-за стола и встал в боксёрскую стойку. – Пираты двадцатого века, самый кассовый фильм в истории СССР. Драки, перестрелки. Наши парни – боксёры и самбисты уделывают японских каратистов. Ха!

– Ты где для кино японцев-то найдёшь?

– Ясное дело где, ха-ха, в Казахстане! Кия!

Я тут же принялся изображать приёмы каратэ, размахивая руками и ногами, а в заключении, провёл небольшой боксёрский бой с «тенью», выбросив несколько прямых и боковых ударов, при этом уклоняясь корпусом от предполагаемой атаки противника.

– Кия! – наконец выкрикнул я, изобразив удар в прыжке, чем перепугал немного опешившего друга. – Ты в «Государственном преступнике» кем сейчас работаешь?

– Осветителем, но хочу перейти в цех комбинированной съемки, макетчиком. Я же тебе показывал свои модели. Забыл?

Генка кивнул на прибитую к стене полку, на которой стояли два парусника и один самолёт на подставке. Естественно я не удержался и один парусник, скорее всего, это был трёхмачтовый барк, тут же взял в руки и внимательно рассмотрел. Мелкие детали были выполнены с необычайной аккуратностью и любовью к своему делу. В принципе такую вещицу можно было смело снимать для какой-нибудь батальной сцены кинокартины Михаила Рома «Корабли штурмую бастионы».

– Круто, – не удержался я. – Ты это дело не забрасывай. Мы с тобой через пару лет такую кинофантастику наснимаем, весь мир ахнет.

– Скажешь тоже, – смутился мой армейский дружок.

И тут в комнату вернулся Серёга. Он промямлил какое-то банальное извинение и, как ни в чём не бывало, уселся пить чай с моими пряниками.

– Ладно, я на четвёртый этаж, – пробурчал я и пошёл первым делом к Тоне, которой ещё ночью поклялся, что сниму в кино, и вот представилась отличная возможность исполнить обещанное, не дожидаясь трех или более лет.

По дороге же на другой этаж меня четырежды останавливали незнакомые парни и девчонки, жали руку и говорили, что наслышаны о моих «подвигах» на съёмочной площадке. «Ерунда, – отмахивался я каждый раз, – всего-то текст немного причесал». А перед дверью комнаты своей внезапной подружки я поразился тому, с какой скоростью разлетелись слухи и подумал, что если дело так и дальше пойдёт, то завтра в павильон пожалуют авторы сценария этой злосчастной кинокомедии. А мне бы этого очень не хотелось.

Я два раза стукнул костяшками пальцев в дверное полотно и, улыбнувшись своей фирменной открытой улыбкой, принялся ждать выхода в целом симпатичной барышни, фантазируя на тему: «А что будет дальше после хороших вестей?». Однако как только дверь открылась, на меня исподлобья глянул какой-то бугай. Роста он был примерно моего, где-то 178 сантиметров, но гораздо шире в плечах и морда мордоворота была круглой, красной и глупой. «Ну и харя», – подумал я и от неожиданности пролепетал:

– Привет, Тоня дома?

Но похожий на быка гражданин, не дав мне заглянуть в комнату, толкнул в коридор, вышел следом и закрыл дверь.

– Чё у тебя с Тонькой, хорёк грёбаный? – прохрипел мордоворот.

– Выражайтесь интеллигентно, вы всё-таки находитесь в культурном общежитии «Ленфильма», а не в общаге ликёро-водочного завода, – напрягся я, так как давно уже не дрался, да и, честно говоря, не очень-то и хотелось.

– Спишь с ней, сука? – рыкнул он и попытался ухватить меня за грудки.

Но не тут-то было. Я ловко ушёл от захвата и, сделав шаг назад, попробовал уладить конфликт миром:

– Спокойно, у меня разряд по боксу. Давайте держать себя в руках.

– Да я вертел таких боксёров на одном месте, сучонок, – прорычал бугай и с большого замаха выбросил в мою голову свой пудовый кулак.

И вроде я видел момент удара и понимал, что надо делать, но немного позабыв боксёрские навыки, с большим трудом, нырнув вниз, ушёл от кулачища, который просвистел над моей макушкой. Зато в следующее мгновенье чётко сработали мои боевые рефлексы, и я автоматически пробил, завалившемуся на бок мордовороту прямо в подбородок. Шлёпок кулака о красную глупую морду вышел звонкий, но не такой сильный, как хотелось бы. Однако бугай скорее по инерции, нежели от удара, рухнул и очень прилично впечатался головой в капитальную бетонную стену общаги.

– Б…ть! – застонал он и из всех комнат стали выглядывать любопытные жильцы, среди которых превалировали девушки.

Кстати, из комнаты Тони, выглянула она сама собственной персоной. И одета Антонина была в лёгкий короткий халатик, что прозрачно намекало на то, что этот мордоворот либо её парень, либо ещё один любовник, либо вообще муж. Почему бы и нет?

– Всё в порядке, товарищи! – сказал я, улыбаясь, как будто нахожусь на съемках боевика. – Мы с каскадёром отрабатывали элементы сценической драки. И ещё, милые барышни, у меня к вам срочное объявление: «Завтра для кинопробы в 1-ый павильон требуются пять девушек модельной внешности. Всех желающих жду на проходной „Ленфильма“ к 9-и часам утра с паспортом. Оплата по договору после съемочной смены, спасибо за внимание».

И как только двери закрылись, бугай снова завёл свою шарманку:

– Чё у тебя с Тонькой было, сука?

– Я за суку, тебя сейчас в окно выброшу, каскадёр недоделанный, – рыкнул я и отвесил, лежащему на полу балбесу смачного пинка под зад.

– Гришенька, – по актёрски запричитала Тоня и бросилась успокаивать ревнивого мужика.

А я, сочтя миссию выполненной, откланялся и пошёл к Генке пить чай.

* * *

Утром следующего дня, когда солнечный луч упал на моё лицо, и разлепились мои заспанные глаза, голова гудела так сильно, словно я отпахал несколько часов в шахте на обойном молотке, а после выпил с шахтёрами пару бутылок водки на троих. Мышцы тела, кстати, тоже гудели и ныли. Но самым необычным было не это. Комната, где я очнулся, была не моей и не Генкиной. Я разглядел странный низкий потолок, простенькую старенькую мебель и нащупал тело дородной обнажённой женщины, которая прижималась ко мне одним боком.

«Что же вчера произошло? – простонал я про себя, стараясь аккуратно вылезти из-под одеяла, чтобы не разбудить странную незнакомку. – Итак, мы пили чай, затем я ещё раз поругался с этим занудой Серёгой, а потом в гости нагрянули, одетые в красивые платья местные девчонки-актрисы, которые были согласны сниматься у Леонида Быкова прямо здесь и сейчас. А что было потом? А потом кто-то из них принёс бутыль мутной жидкости, и вот дальше я уже ничего не помню».

– Ты куда в такую рань? – пробормотала странная женщина, – ещё только пять часов утра.

– Прости, что разбудил, – замялся я, пытаясь хоть что-то вспомнить. – Скажи, пожалуйста, как я тут оказался? Я помню, что пригубил всего одну рюмку, а дальше большое тёмное пятно в сознании.

– Значит, как ты обещал меня снять в кино, у кого-то Тинто Брасса, ты не помнишь? – хитро улыбнулась незнакомка. – И как мы ночью тут репетировали разные постельные сцены, тоже забыл? Сцена у фонтана, дубль пять, хи-хи. Сцена на сеновале, дубль три, хи-хи. Отдаваться нужно красиво и кинематографично, кажется так, хи-хи.

– Ничего не помню, словно отрезало, – виновато потупился я и стал быстро натягивать на себя одежду. – А ты – актриса? У тебя есть актёрское образование?