Текст книги "Гость из будущего. Том 1 (СИ)"
Автор книги: Влад Порошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Глава 6
И только я решил расслабиться после записи кинопробы с Сергеем Филипповым, сходить домой, как следует выспаться, познакомиться, наконец, с соседями по коммуналке, как тут же меня припахали к воссозданию в съёмочном павильоне квартиры главной героини кинокомедии «Зайчик». По сценарию выходило так, что все служащие выдуманного авторами Среднего драматического театра проживали в одном доме и имели в своём распоряжении индивидуальные благоустроенные квартиры. В частности у рядовой актрисы Наташи только одна прихожая была размером с мою реальную комнату, что для 1964 года являлось чем-то фантастическим. Однако если вспомнить сериалы из нулевых годов, в которых простая учительница проживала в многоэтажном коттедже, а обычный «опер» катался на внедорожнике премиум класса, то советский в кавычках реализм был ещё ничего, вполне терпим. Кстати, Гайдай в своих фильмах квартирный вопрос благоразумно старался обходить стороной, чтобы не злить роскошью простого трудового человека, подчас живущего в жуткой тесноте.
– Шкаф тащи туда! Двигай смелее! – командовал главный оператор Сергей Иванов, которому помогала гонять меня и двух ленфильмовских рабочих художница Белла Маневич-Каплан. – Кресло в тот угол! Давай, Феллини, не фелонь. Здесь тебе не Италия!
– Нам обязательно нужен журнальный столик и тумба с цветами, – приговаривала Белла Семёновна.
– Сделаем, а по переднему плану пустим полки со всякой всячиной, будет хорошо, – не унимался главный оператор.
– А куда будем ставить джакузи? – поинтересовался я, когда задвинул кресло. – А то с вашими фантазиями место в квартире совсем не осталось.
– Какой такой джакузи? – заулыбалась художница-постановщица. – Это проигрыватель пластинок что ли?
– Можно сказать, что проигрыватель, – усмехнулся я, – но скорее это такая большая ванная с гидромассажем. Я вижу это так: заходит в гости наш Зайчик, как всегда мнётся, трётся, а тут такая Наташа без неуместной одежды нежится в джакузи, в руках у неё напиток смузи, а камеру мы поставим на кран, чтобы сделать красивый наезд сверху. Как вам такая идея?
– Нормально, – высказался один из рабочих, – хе-хе.
Однако главный оператор сначала покраснел, затем побагровел и, схватив с пола, молоток закричал:
– Чтобы я, лауреат сталинской премии, снимал под старость лет голую жопу⁈ Да я тебя, Феллини, сейчас покалечу!
– А народу нравится, – кивнул я в сторону гогочущих рабочих.
И тут же рванул по павильону от бросившегося в погоню, словно бандит за неуловимым мстителем, главного оператора. А между тем Василич так размахивал молотком, как будто ещё вчера жил в пещере и подобным образом охотился на мамонта. Поэтому я задорно носился по кругу между прихожей и комнатой, у которой отсутствовала передняя стена, мешающая съёмочному процессу, и старался не угодить под горячую руку лауреата сталинской премии. «Покалечу, стажёр!», – ревел он, пытаясь достать меня инструментом для забивания гвоздей. Я же со своей стороны выкрикивал: «без джакузи и вина, нет хорошего кина», и выжидал, когда закончиться «порох в пороховницах».
– Ой! – не то на третьем, не то на четвёртом кругу крякнул главный оператор и, выронив молоток и схватившись за поясницу, прохрипел, – уйди, Феллини, покалечу.
– Так бы сразу и сказали, – пробурчал я, помогая Василичу сесть на притащенное мной кресло. – Согласен, джакузи из сценария вычёркиваем. Старшее поколение может не дотянуть до финальных титров.
– Уйди, – ещё раз прохрипел он, – скройся с глаз.
– А я сразу говорил, что мне вечером ехать в Москву, – хмыкнул я. – Костюмчик надо почистить, брючки погладить, в магазин за бутербродами сходить.
– Пошёл вон, – просипел Василич.
– Белла Семёновна, оставляю вас за старшего! – крикнул я художнице, радостно выбегая из павильона.
Однако далеко уйти мне не удалось. Около самой проходной мою мятежную фигуру перехватил главный режиссёр Леонид Быков и со словами: «вот ты-то мне и нужен», потащил в свой персональный кабинет. О том, что уже вечером я должен пить чай в плацкартном вагоне «Красной стрелы», Леонид Фёдорович слышать не хотел.
Кстати, в рабочем кабинете нашего режиссёра царил форменный беспорядок. Было заметно, что кроме пахоты на съёмочной площадке, он теперь стал активно переделывать сценарий, поэтому отдельные листки с диалогами лежали практически повсюду. «Это какое же надо иметь здоровье, чтобы тянуть лямку и главного режиссёра, и исполнять главную роль? – подумал я, усевшись на диванчик. – Гайдай и Рязанов так над собой не измывались. В лучшем случае играли в эпизодах, но не более».
– Ким Рыжов с Андреем Петровым написали песню для картины, послушай, – сказал Леонид Фёдорович и, взяв в руки гитару, приятным голосом запел:
Гаснут на земле волны без следа,
Ветер без следа улетает.
Разве человек может навсегда
Так уйти, как облако тает…
– Что не нравится? – спросил он, заметив грустную мину на моём усталом лице.
– Если ты, человек, так бесследно уйдешь, для чего ты живешь? – пожал я плечами. – Рифмовать глаголы – дурной тон, да и ветер с волнами могут таких дров наломать, что мама не горюй. Неудачная аллегория. Однако в нашей комедии эта песня звучит тогда, когда главный герой, узнав, что ему осталось жить всего несколько дней, гуляет по городу, так?
– Как ты это узнал? Я ведь это только что придумал? – удивился Леонид Быков, кивнув на сценарий со своими пометками.
– Догадался, – буркнул я. – С одной стороны – эта песня в тему, а с другой – это не хит. Стихи слабые, музыка банальная. Большие режиссёры если вставляют музыкальную композицию в кинокартину, то выбирают что-то очень сильное и эмоциональное. Одним словом – супер хит. Песня должна быть такая, чтобы её назавтра пела вся страна. Например, в «Человеке-амфибия» спели «Эй моряк», и вся страна подхватила: «ты слишком долго плавал, я тебя успела утопить». Между прочим, иногда только музыка и остаётся, а кино как облако тает.
– Значит, песня тебе не понравилась? – набычился режиссёр.
– Если мы снимаем среднее кино, со средним сценарием, со средними диалогами, со средней главной героиней, то пойдёт. Можно инструмент? – я протянул руку к гитаре, которую в гробовой тишине протянул мне Леонид Фёдорович. – Внутренний перелом в душе главного героя легко решается и иным способом, – я провёл по струнам, вспоминая какую-нибудь душевную лирическую тему. – Вот наш Зайчик с тяжёлым сердцем бредёт по опустевшему городу, идёт по набережной, и тут мы за кадром включаем красивую лиричную оркестровую мелодию и перебиваем путешествие главного героя флешбэками.
– Чем перебиваем?
– Яркими вспышками воспоминаний прошлого или некими фантазиями, как у Калатозова в сцене смерти главного героя в «Летят журавлях». И такой сильный эмоциональный момент словами можно только обесценить и испоганить, – сказал я и, вдруг вспомнив замечательную песню Раймонда Паулса на стихи Роберта Рождественского «Любовь настала», заиграл перебором красивый и нежный мотив, напевая всё, что сбредёт в голову, так как слова песни давно уже подзабылись:
Вот как-то так нам надобно снимать.
И не бросаться словами понапрасну.
Ведь жизнь одна, и всем кругом наср…ть,
Как мы заставим всех, и плакать, и смеяться!
Тогда и премию заплатит Госкино,
И наш «Ленфильм» завалят телеграммы,
Где будут требовать снимать ещё, ещё,
И наш директор скажет: «пиши заявку, гады».
– В эпизоде, где Зайчик одиноко грустит, мы используем только музыку, а в том месте, где Зайчик и Наташа гуляют, держась за руки можно будет и спеть. Как идея? – спросил я, проведя в финале музыкально-литературной импровизации по всем шести струнам.
– Кхе, слова какие-то хулиганские, а музыка ничего, музыка в тему, – заулыбался главный режиссёр и тут же дал мне новое задание, – пока ездишь в Москву, напиши нормальный текст. Может быть, из этого действительно получится настоящий хит. И с флешбэками тоже идея годная, я, кстати, и сам про них уже подумал.
– Да, – крякнул я, встав с кресла, – вот что странно, русская поговорка гласит: «у дураков мысли сходятся», а американская: «гении мыслят одинаково». К чему бы это?
– К тому, что у американцев плохо с самоиронией. Понял? Ха-ха, – захохотал главный режиссёр Леонид Фёдорович Быков.
* * *
Не знаю, по какой причине, но если вспомнить лучшие отечественные фильмы, золотой фонд нашего кинематографа, то актёров этого учебного заведения, в которое я приехал из Ленинграда, в них будет подавляющее большинство. Александр Ширвиндт, Андрей Миронов, Владимир Этуш, Юрий Яковлев, Маковецкий, Василий Лановой, Калягин, Ярмольник, Вениамин Смехов, Ролан Быков, Лев Борисов, Олег Стриженов, Збруев, Жигунов, Евгения Симонова, Гундарева и многие другие, всё это выпускники знаменитой театральной «Щуки». Может вблизи Арбата и театра имени Вахтангова воздух особенный, может преподаватели здесь уникальные, но факт, остаётся фактом – нужна тебе в кинокартину звезда, добро пожаловать в «Щуку».
Кстати, целый театр на Таганке родился именно в стенах Щукинского училища. В начале этого 1964 года Юрий Любимов с местными студентами на учебной сцене поставил спектакль «Добрый человек из Сезуана», который произвёл большое впечатление на москвичей. А уже затем эту постановку перенесли на подмостки Московского театра драмы и комедии, который и переименовали в «Театр на Таганке».
– Вам хорошо видно? – спросила меня преподавательница училища Анна Орочко, 60-летняя сухонькая женщина, когда на зрительском кресле маленького театрального зала я практически уснул.
Ведь всю дорогу из Ленинграда в Москву, какой-то мужик громко храпел на нижней полке, потом я сам долго ворочался с боку на бок, вспоминая слова песни «Любовь настала», а утром двадцать минут беспокойного сна большой погоды не сделали. Вот в стенах Щукинского училища я и размяк.
А в это время на сцене шла репетиция спектакля по роману Тургенева «Накануне», в котором парни и девчонки, переодетые в дворян и мещан разыгрывали драму из жизни обеспеченных интеллигентных людей 19-го века. Они вели длинные философские разговоры, пели, гуляли, хрустели французской булкой. В общем, пока простые мужички где-то там за кулисами пахали, им было чем себя развлечь.
– Замечательно, – буркнул я, чуть-чуть не клюнув носом. – Я когда смотрю на такие возвышенные духовные метания, сразу вспоминаю стихи неизвестного поэта.
Как упоительны в России вечера,
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Ах, лето красное, забавы и прогулки,
Как упоительны в России вечера.
– Не правда ли хорошо? – улыбнулся я.
– Да врёт он всё, Анна Алексеевна, но сюда, наверное, спать пришёл, – сдал меня с потрохами Никита Михалков, который сидел неподалёку и следил либо за репетицией, либо за красавицами студентками. – Тут люди работают, а вы – прохлаждаетесь!
– Товарищ Михалков, вы ещё не заслуженный деятель культуры Совестного союза, поэтому попрошу фильтровать базар при разговоре с незнакомым человеком. Я еду, еду, не свищу, а наеду – не спущу.
Я встал с кресла, краем глаза заметив, что в тот же момент студенты-актёры перестали изображать на сцене жизнь русского дворянства и с большим интересом уставились в маленький зрительный зал. Никита Михалков покосился на студенток, среди которых можно было и с закрытыми глазами выделить: Наталью Селезневу, Марианну Вертинскую, её младшую сестру Анастасию, Валентину Малявину и Нонну Новосядлову, широкому кругу больше известную как Нону Терентьеву. Затем будущий бесогон вся Руси прокашлялся и тоже встал. На его месте я бы поступил также, даже если бы против меня вышел Мухаммед Али, так как на глазах таких красавиц отступать было нельзя.
– Никита, иди, погуляй, – шикнула на студента преподавательница Анна Орочко. – У тебя занятия в другой аудитории, что ты здесь ошиваешься?
– Слушаюсь и повинуюсь, – поклонился Михалков и, криво усмехнувшись, покинул легендарное помещение, в котором совсем недавно родился «Театр на Таганке».
– Скажите, а у нас сейчас небольшой перерыв или что? – необычайно высоким голосом спросил Евгений Стеблов, фильмография которого составит десятки замечательных кинокартин.
– Перерыв 15 минут! – скомандовала преподавательница и обратилась ко мне, – давайте и с вами закончим, молодой человек. Вы уже решили – кого хотите пригласить на кинопробы или ещё нет?
– Я, конечно же, уже определился, но не совсем, – сказал я, вынув из бумажной папки письмо от директора кинофильма Иосифа Шурухта на имя ректора «Щуки», доктора искусствоведения, Бориса Захаву. – Осталось только в заявление вписать имя требуемой актрисы. Кино под руководством режиссёра Быкова мы снимаем наисерьезнейшее, а у вас тут такой звёздный «цветник». У меня в глазах всё расплывается. Я с вашего позволения побеседую с девушками с глазу на глаз?
– Делайте, что хотите, но через 15 минут, чтоб духу вашего здесь не было, – отмахнулась от меня преподавательница.
– Слушаюсь и повинуюсь, – хохотнул я и пошёл на сцену, с которой заинтересованные студенты не спешили расходиться.
Первым делом на сцене я ухватился за гитару, на которой пару минут назад музицировали переодетые в дворян «щукинцы», разыгрывая сценку пикника на предполагаемом берегу Царицынского пруда. Затем отодвинул в сторону актёра Стеблова, потому что он как бы ненароком постоянно оказывался на моём пути, и сделал небольшое объявление:
– Время – деньги, поэтому перехожу к самой сути. Для главной роли требуется всего одна хорошенькая актриса.
– Будете смотреть всех⁈ – захохотала Наталья Селезнева, будущая Лида из «Операции „Ы“».
– Нет, у меня список от главного режиссёра, – соврал я, постучав по бумажной папке, где был сценарий и официальное письмо с киностудии. – Я должен оценить вокальные данные: Марианны Вертинской, Анастасии Вертинской, Валентины Малявиной, Нонны Новосядловой и Натальи Селезнёвой.
– И что мы должны спеть? – растягивая слова, спросила младшая Вертинская.
– Песню, – буркнул я.
– Я петь не буду и сниматься у вашего Максима Перепелицы не намерена, – заявила Малявина, которая уже поработала с Тарковским и на меньшее была не согласна.
«Кобыле легче», – подумалось мне, потому что уже тогда ходили слухи, что Валентина очень неуравновешенная девушка. А проблемы нам в Ленинграде были не нужны. Одного непредсказуемого Сергея Филиппова было более чем достаточно.
– Это не справедливо мы тоже хотим работать на вашем «Ленфильме»! – запротестовал Евгений Стеблов. – Почему у вас нет ролей для нас мужчин?
– Товарищ Стеблов, не мутите воду во пруду, это всё придумал Черчилль в восемнадцатом году! – выкрикнул я. – Товарищи будущие кинозвёзды, имейте совесть, у меня осталось всего 13 минут! Дайте поработать с девушками!
– И всё-таки вы зря пренебрегаете мной, – хмыкнул, покидая сцену Евгений Стеблов.
Однако его примеру последовали не все. Поэтому мне ещё раз пришлось напомнить, что «Ленфильм» не в последний раз обращается к услугам студентов и выпускников «Щуки», зачем же портить отношения? И лишь тогда сцена на какое-то время опустела. Я быстро раздал листки с текстом песни «День на двоих», оставшимся четырём актрисам и уселся с гитарой на стул.
– Сначала я спою куплет и припев, – сказал я. – А затем поёт только припев Марианна, далее Анастасия, за ней Наталья и наконец, этот же припев исполняет Нонна.
– Какой вы стремительный, хы-хы-хы, – засмеялась Марианна Вертинская.
– Век космоса и кибернетики обязывает, – пробурчал я и, не пояснив, что и кого обязывает век кибернетики, ударил по струнам.
* * *
– Почему вы выбрали именно меня? – спросила Нонна Новосядлова, когда я нёс её сумку на перрон Ленинградского вокзала к 16-часовому фирменному поезду «Аврора».
Тащиться всю ночь на «Красной стреле» и слушать чей-нибудь храп мне совсем не улыбалось. Да и для Нонны перед кинопробой лучше всего было выспаться в гостинице, а не трястись в купейном или в плацкартном вагоне.
– Да всё очень просто, – пожал я плечами, – у Марианны голос немного грубоватый, у Анастасии не хватает задора, она чересчур лирическая героиня, подача у неё не та. У нас всё же комедия с элементами мелодрамы, а не мелодрама с элементами комедии. А Наташа…
«А Наташа через пару месяцев будет сниматься у Гайдая, зачем нам в картину вторая Лида?» – подумал я и добавил:
– А у Наташи слуха нет. Хотя и поёт она с большим желанием. Её конечно можно и переозвучить, но Леонид Быков настаивает, чтобы всё было по-настоящему. Поверьте мне – это ваша роль, – сказал я, остановившись около четвёртого вагона. – Как только кино выйдет на экраны, сразу проснётесь знаменитой.
Я сунул билеты проводнику, дождался, когда он их проштампует и, пропустив вперёд актрису Щукинского училища, следом залез в вагон. А в вагоне началась какая-то суета. Граждане провожающие прощались с родными и близкими, капризничали чьи-то дети, затем в наше купе ввалилась забавная парочка, муж с женой, которые везли из столицы огромную кучу сумок и котомок. В общем, было не до разговоров.
Поэтому я молчал и ещё раз спрашивал себя: «А не прогадал ли я? Не промахнулся ли?». Всё-таки Наталья Селезнёва хоть и плохо пела, но была очень смешной. Не зря Леонид Гайдай её выбрал из множества претенденток для «Операции „Ы“». И дело было не только в длинных ногах, красивой фигуре и симпатичном лице. Гайдай интуитивно почувствовал комический талант юной актрисы. А вот Нонна сегодня выглядела испуганной и зажатой. Оставалось лишь надеяться, что завтра на кинопробах, она выдаст свой максимум. Иначе, главный оператор Василич вновь будет бегать за мной с молотком.
– Можно я почитаю сценарий завтрашней сцены? – робко попросила Нонна Новосядлова, когда поезд тронулся, и все пассажиры немного успокоились.
– Можно, но сначала поужинаем, а то я в вашей Москве оголодал, – улыбнулся я и, взяв за руку актрису, потянул её в вагон-ресторан.
– А ведь я уже снималась на Свердловской киностудии, – сообщила она, когда мы переходили из вагона в вагон. – У меня был эпизод с Павлом Кадочниковым в фильме «Самый медленный поезд».
– Не помню такого кино, – буркнул я и, вдруг состав так тряхнуло, что Нонна не удержалась, покачнулась, оступилась и оказалась в моих сильных объятьях. – Ну, вот теперь вы попали в самый быстрый поезд Советского союза, – улыбнулся я и, вдруг окунувшись в огромные зелёные глаза девушки, помимо своей воли пролепетал, – запомните, я из вас сделаю звезду мирового уровня.
– Хорошо, только не надо меня обнимать, – актриса сделала решительный шаг назад, так как в пустом тамбуре места было предостаточно. – И целоваться и всё такое прочее я с вами тоже не буду. У меня парень есть.
– Я надеюсь, что он уже купил билет в Париж, чтобы сделать предложение руки и сердца на фоне Эйфелевой башни? – усмехнулся я, протянув руку для рукопожатия. – Тогда поздравляю и предлагаю деловое партнёрство.
– Что я должна делать? – смутилась девушка.
– Во-первых, ничего не надо бояться, и не надо сомневаться в собственных силах и таланте. А во-вторых, завтра надо сыграть так, чтобы вся съёмочная группа просто ахнула.
– Я попробую, – почти прошептала Нонна Новосядлова, пожав мою ладонь.
Глава 7
Если театр начинается с вешалки, то кино с гримёрки. Ну, или с того, что ни свет не заря ассистент режиссёра носится по разным цехам, чтобы достать подходящий реквизит или мебель, взамен неподходящей по форме или по цвету. Кстати, цвет мебели, обоев и штор в кадре подбирает художник-постановщик. Выбирает он, а добывать как всегда бедному ассистенту. Потом тот же самый ассистент заказывает такси, чтобы из гостиницы привезли на съёмочную площадку актрису для главной роли. Затем он же ищет дополнительного гримёра, чтобы ускорить процесс преображения актёров в своих киноперсонажей. И уже тогда дело доходит и до самой гримёрки.
– Гляди веселей, Феллини, – подбодрил меня Леонид Быков, на лицо которого наша основная гримёрша Марина Викторовна нанесла последние штрихи. – Текс песни сочинил?
– Почти, – буркнул я, любуясь тем, как второй приглашённый гримёр укладывал светло-русые волосы красавицы Ноны Новосядловой.
Несколько ярких лампочек, встроенных в зеркало ровным светом заливали кукольную внешность актрисы, и я просто-напросто не мог оторвать глаз. В реальности Нона была гораздо красивее, чем на экране. И меня неумолимо терзал один единственный вопрос: «Почему в Голливуде ценят женскую красоту, а у нас режиссёрское отношение к внешности главных героинь подчас пренебрежительное? За исключением, наверное, Рязанова и Гайдая».
– Что значит почти? – Быков вдруг скорчил грозную гримасу на своём смешном и добром лице.
– Не понял? – вздрогнул я.
– Я спрашиваю, – усмехнулся Леонид Федорович, покосившись на Нонну, – почему текст песни не полностью написан?
– Диалоги для сегодняшней кинопробы доводил до ума, а то ерунда какая-то получается, – ответил я. – У нас самое начало фильма, Зайчик приходит в гости к Наташе, а у них там уже взаимные чувства. Это с драматургической точки зрения полная безграмотность. Где конфликт?
– Хочешь сказать, что в этой сцене Наташа ещё не любит Зайчика? – на секунду задумался главный режиссёр.
– А за что его любить, когда он трус и мямля? – хмыкнул я.
– Разве любят за что-то? – спросила Нонна, сидевшая всё это время молча.
– По-разному бывает, но первый толчок, чтобы возникло большое и светлое чувство обязательно нужно заслужить, – сказала я, вспомнив свой немалый жизненный опыт. – К тому же у нас главные герои – это взрослые люди, а не подростки, у которых сносит голову от всплеска гормонов. Вот когда Зайчик совершит первый отчаянный поступок, тогда Наташа и посмотрит на него другими глазами. В общем, вот вам новые диалоги. И ещё я из сцены вычеркнул Георгия Вицина.
– Как новые диалоги? – испугалась актриса из «Щуки».
– Как Вицина вычеркнул? Куда ты его дел? – опешил режиссёр дебютант с «Ленфильма». – Ты мне это брось!
– Спокойствие, только спокойствие, – произнёс я любимую фразу Карлсона, который живёт на крыше. – Во-первых, Георгия Вицина сегодня всё равно в Ленинграде нет. Во-вторых, он в этом году снимается в восьми фильмах одновременно, у него в «Женитьбы Бальзаминова» главная роль. А в этой сцене его персонаж как вставной зуб. В нашем оригинальном сценарии Вицин – это какой-то помощник режиссёра, а мы его повысим до главного режиссёра, и ему будет что играть в сценах, которые снимаются в театре. И я уже несколько дополнительных диалогов набросал. Мы создадим свою убойную комедийную тройку: Вицин, Филиппов и Смирнов. А в-третьих, Нонна Николаевна, привыкайте – это кино, здесь диалоги часто меняются по ходу пьесы.
– Ну, Феллини, не доживешь ты у меня до премьеры, помяни моё слово, – погрозил мне пальцем Леонид Быков. – Вицин, Филиппов и Смирнов, ха-ха, а что? В это что-то есть.
– А почему Феллини? – заинтересовалась Нона.
– Потому что он его незаконнорождённый сын, ха-ха, байстрюк, ха-ха, – захохотал наш главный режиссёр. – Пойдёмте репетировать, Нона Николаевна, а то у нас до кинопробы осталось всего два часа.
* * *
Предсъёмочная репетиция, которая в декорациях квартиры Наташи шла уже полтора часа, лично мне, не внушала никакого оптимизма. Чувствовалось, что Леониду Быкову нравится московская актриса, но именно красивые глаза девушки сбивали его с толку. И Нонна Новосядлова в свою очередь сбивалась, когда наш Максим Перепелица корчил смешные рожицы. «Вот так и возникает обманчивая сценическая влюблённость», – подумал я и, сжимая в руках свой вариант сценария, не выдержав, скомандовал:
– Соберитесь, ёлки-палки, через тридцать минут съёмка!
– Спокойно, пехота, прорвёмся, – хмыкнул Леонид Фёдорович.
– Кажется, с вами прорвёшься, – пробубнил я. – Вы ни разу сцену целиком не прошли. А у кого-то уже в понедельник художественный совет.
– Всё, я готова, хи-хи, – хихикнула Нонна, поправив ниспадающие и вьющиеся на кончиках волосы до плеч.
Кстати, это я настоял, чтобы актрисе не крутили на голове бабушкины кудряшки и чтобы не прятали красивые светло-русые волосы в пучок, как это делали в начале века наши уважаемые прабабушки. Ещё мне немного пришлось поругаться с костюмершей, которая хотела напялить на Нону страшную чёрную юбку и тёмно-красную рубашку. После чего я лично сводил московскую актрису в костюмерный цех, нашёл для неё там белые брючки и красную водолазку, которая великолепно облегала точёную фигурку девушки. В таком наряде Нонну Новосядлову можно было легко принять за богатую иностранную туристку из США или Европы. И на её фоне главный герой в чёрном костюме без пуговиц выглядел ещё более нелепо.
– Да, худсовет – это дело серьёзное, – кивнул Быков и, войдя в образ главного героя по фамилии Зайчик, произнёс, – тук-тук-тук.
При этом актёр постучал рукой в невидимую дверь. Нонна, тоже войдя в образ Наташи и, сделав свои огромные глаза ещё больше, сначала открыла невидимую дверь, а затем спросила:
– Что с вами Зайчик?
– Со мной ничего. Я в порядке. Вот с этим надо что-то сделать, – Быков-Зайчик показал бутылку «Советского шампанского».
– Вы – пьяница? Вы хотите выпить? Тогда зачем вы пришли ко мне в 12 часов ночи? – захохотала актриса.
– Ещё раз! – раздражённо рявкнул я. – Никто в диалоге не предлагает выпить, напиться и так далее. Нет там таких слов. Собрались!
– Всё, я готова, – пролепетала Нонна-Наташа и, округлив глаза, произнесла, – что с вами Зайчик?
– Со мной ничего. Выпить просто захотелось, ха-ха-ха! – заржал наш главный герой. – Извини, Феллини. Мой косяк.
– Соберитесь же, ё-моё! – топнул я ногой.
– Всё-всё, я в образе, – пробормотала Нонна, пару раз глубоко вдохнула и выдохнула и, скорчив удивлённое лицо, произнесла, – что с вами Зайчик?
– Со мной ничего. Я в порядке. Вот с этим надо что-то сделать, – Быков показала бутылку шампанского.
– Да, это проблема, – покачала головой Нонна-Наташа. – Но вы соображаете, который сейчас час?
– Не очень. Просто день сегодня особенный, – замялся Быков-Зайчик.
– Вы имеете в виду премьеру? – абсолютно в образе произнесла с расстроенным видом Нонна-Наташа. – Тогда заходите, напою вас водкой. Аааа! Почему водкой⁈ Чаем же!
– Ха-ха-ха! – тут же загоготал Быков.
– Делайте что хотите, – махнул я рукой, – репетируйте, как хотите, а я пошёл. Завалимся на худсовете, тогда и посмеёмся все вместе.
– Феллини, стоять! – гаркнул на меня главный режиссёр. – Цыганочка с выходом, играем в последний раз. – Леонид Быков, выдохнул, собрался и кивнул Ноне, чтобы та подала свою реплику.
– Что с вами Зайчик? – удивилась Нонна-Наташа.
– Со мной ничего. Я в порядке, – Быков-Зайчик показал бутылку шампанского, на секунду задумался и, усиленно пытаясь не заржать, сказал, – я принёс вам шампанское, советское, чтобы мы с вами напились, так как время уже позднее. А мне завтра на работу. Я гримёром работаю в театре, а вы?
– Ну, тогда наливайте, ха-ха-ха! – Нона буквально затряслась от смеха, – я тоже там работаю актрисой! Ха-ха.
– А я там работаю клоуном! – гаркнул я. – Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста! – я отвесил поклон двух хохочущим актёрам. – Бамбарбия кергуду! Это вам не лезгинка, а твист!
Затем я подёргался, туша носками правой и левой ноги предполагаемые сигаретки и, пнув со всей силы по креслу, которое притащил сюда ещё два дня назад, с гордо поднятой головой пошёл в ресторан.
Первое желание было заказать к макаронам и котлете 50 грамм водки. Чтобы опрокинуть рюмашку и впасть в абсолютное забытьё, а на утро проснуться в чьих-нибудь женских объятьях, желательно приятных. Но в ленфильмовском кафе-ресторане меня нагнали Зайчик и Наташа или Лёня и Нонна, поэтому я, отказавшись от водки, решил послушать, что они мне ещё напоют.
– Извини, Феллини, – зашептал мне на ухо Леонид Фёдорович. – Ну, не могу я сегодня собраться и запомнить новый диалог. Я, честно говоря, и старый не могу вспомнить. Выручай, завалимся на худсовете, всем плохо будет.
– Выручайте нас, Феллини, – поддакнула Нонна Николаевна, на которую тут же уставилась вся мужская и вся женская половины ресторана, барышни смотрели на необычное сочетание в одежде, а мужики на всё остальное. – Я тоже не могу запомнить слова.
– Могу вам выписать справку, что вы оба заболели прогрессивным параличом памяти, годится? – зло прошипел я.
– Справки худсовет не рассматривает, – обиженным тоном произнёс Быков. – Вспомни, как ты здорово придумал с показом мод. Мы вчера смонтировали этот эпизод – во получилось? – режиссёр показал большой палец. – Даже не заметно, что у нас в кадре не профессиональные манекенщицы, а простые начинающие актрисы, которые ходить красиво не умеют.
– Скажите девушка, а вы, где приобрели такой наряд? – к нашему столику неожиданно подошла Клара Лучко.
В соседнем павильоне №4 вели досъёмку «Государственного преступника», поэтому людей из их съёмочной группы в ресторане было большинство. А главный режиссёр «преступника» Николай Розанцев, сорокалетний мужчина с приятными классическими чертами лица, чуть бутербродом не подавился, когда увидел нашу главную героиню.
– Клара Степановна, эту одежду специально для нашей кинокомедии привёз знакомый дипломат из Норвегии, – соврал я.
– То-то я и смотрю, что крой не наш, – смущённо пробурчала знаменитая киноактриса.
– Кстати, Нонна, – снова прошипел я, когда Клара Лучко отошла подальше, – в этих брючках есть в ресторане нельзя. Одна капля чего-нибудь и переоденем вас обратно в чёрную похоронную юбку. Между нами, – зашептал я, – белые брюки я взял от костюма рядового бойца Преображенского полка. В костюмерной как раз нашёлся один размер на подростка.
– Вот видите, Феллини, вы всё можете придумать, – Нонна Новосядлова как бы ненароком положила свою маленькую худенькую ручку на мою мужскую ладонь и, стрельнув глазками, проворковала, – выручайте, пожалуйста.
«Да, с такими руками доярок, передовиков производства и секретарей райкома не сыграть», – первым делом промелькнуло в моей голове. А вторая мысль была боле прозаичной, что меня, пережившего развод, инфаркт, перестройку, дефолт и так далее, грубой женской лестью не взять. Я уже прожжённый циник и реалист. Поэтому спасать незавидное положение съёмочной группы буду не из-за красивых глаз Ноны, а из-за перспективы, которая откроется, когда сдадим злополучного «Зайчика».
– Есть одна идея, – тяжело вздохнул я.
– Вот и замечательно, – обрадовался Леонид Быков.
– Но с одним условием, – сказал я, отчеканив каждое слово. – На съёмочной площадке командовать буду я. А вы, Леонид Фёдорович, предварительно переговорите с главным оператором-хулиганом Василичем, чтобы он не выражался по матери, чтобы не хватался за метательные предметы и молотки, и чтобы слушался меня как отца родного.
– Кхе-кхе! – громко прокашлялся Быков, – это я тебе скажу, будет не просто. Ладно, придумаю что-нибудь, поставлю ему бутылочку дорогого коньяка. Прорвёмся, пехота.
