Текст книги "Гость из будущего. Том 1 (СИ)"
Автор книги: Влад Порошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Глава 23
Со знаменитым вором в законе, одним из героев замечательного сериала начла нулевых, мы разместились в не менее знаковом месте Ленинграда, в ресторане «Москва», недалеко от которого через несколько месяцев откроется кафе «Сайгон». Кстати, кофе-машина «Омния Люкс», что и привлечёт в это заведение множество неформальной публики, уже вовсю функционировала. Поэтому прежде чем перейти к гаданию на кофейной гуще, я и Юрий Алексеев взяли по чашечке замечательного двойного чёрного кофе.
«Странное дело, – думал я, листая еженедельное печатное издание „Футбол“, – гопник Калёный – уголовник, вор Горбатый тоже уголовник, а какие они всё же разные по культуре и по интеллекту люди. Один трясёт школьников и обворовывает пьяных мужиков, другой грабит награбленное теневыми советскими миллионерами. Разбирается в мировом искусстве не хуже профессиональных искусствоведов. Наверное, воображает себя народным мстителем Робин Гудом. И каждый играет свою роль».
– Что ты сказал? Какая роль? – Юрий Алексеев удивился словам, которые я случайно произнёс вслух.
– Один убегает, другой догоняет, а третий снимает кино, – хмыкнул я.
– Не понял? – вор моментально принялся озираться по сторонам.
Я, кстати тоже, припомнив, что за мной в прошлый раз следил товарищ из милиции, пару раз стрельнул глазками налево и направо. И за столиком по диагонали обратил внимание на очень симпатичных женщин, к которым вполне подходило определение «светских львиц». Ухоженные, лощёные, одетые в заграничные наряды дамы о чём-то увлеченно болтали. «Вот что значит удачно выйти замуж и больше никогда не думать о выполнении пятилетнего плана, вкалывая на швейной фабрике за скромную подачку от государства», – улыбнулся я про себя. И вдруг барышни покосились в мою сторону и скривили недовольные лица, ибо рубашка на мне была старенька, брюки мятые, ботинки не чищенные.
– Лё та э бо ожур дюи, – сказал я «светским львицам» одну из немногих известных мне фраз на французском языке, которая означала, что сегодня прекрасная погода.
После чего недовольные мины с лица женщин исчезли, а вместо них появились глупые и растерянные улыбки. «Здравствуйте», – разом кивнули «светские львицы».
– Так ты на что сейчас намекал? – снова прошептал вор «Горбатый».
– Что тут не понятного? – пожал я плечами. – Кот гоняется за мышкой, волк за зайцем, а мы, творцы, стараемся ухватить творческую удачу за хвост. Каждый режиссёр мечтает снять кино, которое его прославит, писатель написать книгу, музыкант песню. А ты, Юрий Васильевич, о чём мечтаешь?
– Давай обойдёмся без высоких материй, – проворчал вор. – И так голова трещит с самого утра, – «Горбатый» ткнул пальцем в еженедельник «Футбол», который через несколько лет превратится в «Футбол-Хоккей» и в категорической форме потребовал, – как сыграет Испания с Венгрией?
– Счёт не скажу, хотя, – я немного задумался, вспоминая свою детскую комнату, которую делил со старшим братом, – хотя Испания выиграет 2: 1. В основное время или дополнительное, этого я не знаю. Затем СССР одолеет Данию со счётом 3: 0, в основное время и один мяч забьёт Валентин Иванов, ещё один закатит Виктор Понедельник.
– А третий? – спросил вор, записывая мои «предсказания» в маленькую книжечку.
– Не помню, – упёрся я.
– Что значит, не помню? А ты вспомни. Ты что на эти матчи год назад гадал?
– Слушай, Юрий Васильевич, я тебе не пророк Иезекииль, – психанул я. – Бери, что дают, и не выделывайся. Не помню, значит не знаю, значит гадание прошло с нарушением негласных законов взаимодействия меня как приёмника ценной информации и мировой ноосферы.
– А ноосфера – это что? – вдруг заинтересовался «Горбатый».
– Представь сейф банка, куда законопослушные граждане складывают деньги, золото и брильянты, – зашептал я.
– Очень хорошо представил, – усмехнулся вор.
– А теперь сделай ещё одно умственное усилие и вообрази банк нематериальных идей, мыслей и событий, которые произошли на нашей Земле. – Я задрал глаза к потолку. – И это всё скапливается где-то там, в верхних слоях атмосферы.
– Бред какой-то, – заворчал «Горбатый». – Только выходит одна маленькая нестыковка. Если событие ещё не произошло, значит, его нет в твоём банке.
– А вдруг мы живём по сценарию, который в этой ноосфере уже давно прописан? – я цыкнул языком и про себя буквально захохотал, видя озадаченное лицо Юрия Алексеева. – Поехали дальше. Венгрия за третье место выиграет у Дании. Счёт не скажу, даже не пытай. А в финале Испания вырвет на последних минутах победу у сборной России, эээ, СССР со счётом 2: 1. У нас мяч забьёт Галимзян Хусаинов.
– Интересно, – пролепетал вор, записывая мои воспоминания о будущем.
– Извините, а вы иностранцы? – неожиданно к нашему столу подошла одна из «светских львиц».
В принципе, мой спутник мог бы вполне сойти за иностранца, так как был одет в дорогой заграничный костюм. Но мне, по сути босяку, можно было выдать себя лишь за иностранного безработного.
– Не совсем, – мгновенно соврал я. – Просто мы с коллегой работам по линии СЭВ и часто бываем там, за бугорком.
– Как интересно, – глупо захихикала женщина. – А давайте выпьем шампанского? А то нам с подругой скучно. А вы нам расскажете про заграницу.
– Тогда уже давайте выпьем хорошего и дорогого вина, я угощаю, – предложил «Горбатый».
И вдруг через столик, за которым сидели «светские львицы», я заметил знакомый нос в виде картофелины и маленькие настороженные глазки. Это был тот самый юный милиционер, который в прошлый раз зачем-то преследовал меня попятам. Правда, сегодня его приодели, словно ответственного работника торговли. Сняли с его головы нелепую серую кепочку и причесали так, как будто он свидетель со стороны жениха на свадьбе.
– Официант! – «Горбатый» подозвал к нашему столу сотрудника ресторана, а две скучающие без мужей дамы, без промедлений уселись рядом. – Принеси-ка нам дружочек бутылочку «Муската белого Красного Камня» и что-нибудь из фруктов. Скажу я вам, милые дамы, это отличное вино.
– Замечательный выбор, – произнёс я, – однако мой друг забыл, что ему пора бежать. И если он не поспешит, то начальство само приедет сюда его искать вместе с нашей ленинградской милицией.
– Это почему же? – недовольно проворочал Юрий Алексеев.
– А кто обещал сегодня же написать отчёт о встрече итальянских коммунистов в городе Милане? – надавил я.
– А вы были в Милане? – от удивления у одной из дам глаза расширились как после пластической операции.
– Был, – кивнул «Горбатый», – извините милые сударыни, я с коллегой перекинусь парой конфиденциальных слов.
Мы с Юрием Алексеевым отошли на несколько шагов от столика, и он зашептал:
– Объяснись? Что за дела? Моя – блондинка, твоя – брюнетка. В принципе можем и поменяться.
– Беги, дурак, тут милиция по твою душу, – шепнул я и громко и беззаботно захохотал. – Товарищи официанты, имейте совесть, мы уже устали ждать! – выкрикнул я, сделав несколько шагов в сторону барной стойки. – Так медленно в Париже давным-давно никто не работает. Лё та э бо ожур дюи, – добавил я на французском про погоду, так как к иностранцам наша советская сфера услуг имела такое подобострастье, что готова была бегать перед гостями из-за бугра на полусогнутых.
– Что вы сказали? – пролепетала женщина за барной стойкой, выдавив из себя ненастоящую резиновую улыбку.
– Принесите ещё четыре мороженых мне, моему другу из Бразилии и двум прелестным испанским сеньоритам. Между прочим, сегодня день рождения коммунистического интернационала молодёжи, – соврал я, не моргнув и глазом. – Стыдно не знать такую знаменательную дату.
– Извините, закрутилась, – смущённо улыбнулась официантка.
И когда я вернулся за наш столик, то из кухни ресторана уже бежал и спотыкался парень с бутылкой отличного советского вина. Кстати, к тому времени вор «Горбатый», который вдруг захотел в туалет, тоже, скорее всего, бежал, но в другую сторону и через другой выход. Я подмигнул «светским львицам» и прошептал:
– Пришлось сказать, что вы испанки, поэтому повторяйте за мной: «Мучо густо эн коносэртэ».
– Эээ, – заблеяла блондинка, – мучо концерте.
– Концерта муча, – добавила брюнетка, пока официант по бокалам разливал вино.
– Си, си, – закивал я, – лё та э бо ожур дюи. Мучо густо эн коносэртэ.
– Густо концерте, – важно кивнула блондинка.
– Вот так мы здесь в Советском союзе замечательно и живём, – улыбнулся я. – Спасибо родной, – обратился я к официанту, который от чего-то застрял около стола, – неси быстро мороженое, фрукты и счёт. Коносэртэ эн густо мучо.
– Мучо, – повелительно махнула ручкой брюнетка и, паренёк без перевода понял, что от него требуется быстро и резво выполнить заказ.
И как только официант улетел на кухню, «светские львицы» захохотали так, словно ничего более смешного в их скучной жизни не происходило.
– А где ваш друг? – отсмеявшись, спросила блондинка.
– Меня это, кстати, тоже интересует, – к нашему столику подошли двое мужчин.
Один показал красные корочки на имя майора Зигаленко, второй, мой старый знакомый сыщик, не показал ничего. Его скорбное лицо выражала глубочайшую озабоченность, но не судьбой вора «Горбатого», а своей собственной. Ведь попал он сегодня по полной программе. Во-первых, засветился, во-вторых, упустил опасного преступника. Только лично мне было не совсем ясно, что милиция должна была пресечь, какое преступление, с каким поличным она намеревалась взять товарища вора?
– Очень приятно, товарищ майор, – улыбнулся я и, показав свои синие корочки, представился, – ассистент режиссёра «Ленфильма». В данный момент показываю город нашим гостям из Испании. Мучо густо эн коносэртэ. А человек, которого вы потеряли, поехал в больницу. Сказал, что у него разыгралась язва.
– Что ты мелишь, сука? – вскипел мой знакомый сыщик, и тут же получил смачного леща от майора.
– Скажите, мой знакомый, за которым вы охотитесь, он кто? – спросил я. – Неужели контрабандист? А с виду такой интеллигентный человек и большой знаток мирового искусства, мы с ним обсуждали предстоящий Кубок Европы. – Я показал еженедельник «Футбол». – Сеньориты, лё та э бо ожур дюи, мучо коносэртэ, – сказал я «светским львицам» и они важно закивали головами.
– Извините, сеньориты иностранки, вышло недоразумение, – браво козырнул майор Зигаленко.
* * *
В свою коммунальную квартиру я вернулся поздно вечером. Ведь мои случайные «сеньориты иностранки» почему-то после встречи с милицией так стрессанули, что с вина быстро перешли на коньяк. А когда закончился коньяк, они потребовали их сопроводить в ресторан «Нева», чтобы принять участие в танцевальном марафоне. Кстати, по поводу их «светскости» я угадал: блондинка оказалась женой главного инженера одного крупного ленинградского предприятия, брюнетка являлась супругой главного технолога того же самого завода. И так как их мужья укатили на симпозиум в соседнюю Финляндию, они позволили себе поход по магазинам.
А дальше, после «Невы», мне пришлось «светских львиц» буквально тащить на руках до такси и развозить по домам. Конечно, несколько раз я порывался бросить этих прожигательниц жизни на произвол судьбы, но «сеньориты» меня, можно сказать, сегодня спасли от неприятного похода в милицию. Поэтому я их нёс и слушал, как дамы бормотали: «мучо густо эн коносэртэ», что в переводе с испанского означало: «приятно познакомиться».
– Ты где бродишь? – неласково встретил меня в собственной коммуналке армейский дружок Генка Петров. – Я тебя тут на кухне уже битый час жду. Спасибо Галине Васильевне, что пустила.
– Здоров, – я пожал руку Геннадию, – извини, конечно, но мы вроде о встрече не доваривалось. Опять хулиганы не дают честным гражданам спокойно гулять по нашим советским улицам?
– Не знаю, может быть, я тут кое о чём хотел поговорить, – замялся он.
– Заходи, сейчас чайник поставлю, – усмехнулся я и добавил, вспомнив кинофильм «Формула любви», – слово лечит, разговор мысль отгоняет. А ещё золото из ртути возникает на десятый день, любовь из неприязни – на пятнадцатый.
– При чём здесь ртуть? – растерялся Генка, который этого кино ещё не смотрел.
Признаться честно, когда мы уселись пить кофе, я не сразу понял, что хотел мой армейский дружок. Он минут двадцать вспоминал службу, рассказывал, что с Лидой у него всё хорошо продвигается. Говорил, что Лида и её подруги опять нас ждут в гости, обещают испечь торт. Вспомнил, что Таня передаёт мне привет. А потом, когда посторонние и малозначимые темы закончились, Геннадий вдруг произнёс:
– Ты, наверное, думаешь, что я тогда струсил, когда нужно было гопникам настучать по рогам?
– Даже и в мыслях не было, – улыбнулся я. – В том закутке всё равно для двоих было тесно. И вообще, ты этой ерундой голову себе не забивай. Я видел у тебя в комнате модели кораблей, отличная работа. Мы с тобой, благодаря твоему таланту такую фантастику наснимаем, весь мир ахнет!
– Ты уже такое говорил, – проворчал мой друг.
– Представь: летающая тарелка ловко лавирует между здоровенных глыб в поясе астероидов, которые висят в открытом космосе и медленно вращаются. А за ней мчатся три имперских истребителя и шарахают по тарелке сгустками плазмы. – Я вскочил со стул и изобразил руками кипящий бой. – Бух! Бух! Бух! Эээууу! Бух! Бух! А кто у нас сидит в летающей тарелке?
– Коммунисты, – усмехнулся Генка, – если в истребителях сидят империалисты, то против них воюют коммунисты. Логично?
– Ха-ха-ха! – я буквально сложился пополам. – Нет, всё немного сложнее. Против империи воюют повстанцы. А в летающей тарелке, которая называется «Сокол тысячелетия», скрываются от преследования контрабандисты, главные герои фильма. Они перевозят оружие нашим революционным повстанцам. Вспомни, как это было, когда готовилась великая октябрьская революция. И эту боевую сцену с максимальной реалистичностью можно легко снять, если, конечно, подойти к делу с умом.
– Что-то не верится.
– Пожди, дай мне только сделать короткометражку, потом запустить детективный сериал, а зимой, когда на улице работать будет не с руки, займёмся фантастикой. – Я подмигнул армейскому дружку.
– Ты думаешь – это так легко снять десятиминутку? – криво усмехнулся мой друг. – Ты – фантазёр и наивный человек. У тебя опыта в этом деле круглый ноль!
– Считай, что киношка уже снята, – захохотал я.
* * *
Само собой мой армейский дружок был прав – короткометражное кино снять не так уж и просто. И даже если сценарий прописан от и до, даже если имеется полная раскадровка каждого отдельного эпизода, и даже если на площадке работают одни профессионалы, трудности неизбежны. Допустим, исполнитель главной роли встал не с той ноги.
– Я в этом сниматься не буду, – заявил Савелий Крамаров, когда рано утром в среду 17-го июня в павильоне №1 для съёмочного процесса было готово абсолютно всё: свет, звук, грим, костюмы, была построена в трёх стенах небольшая камера предварительного заключения, осталось только дать команду главному оператору и махнуть рукой, и тут такой облом. – Кто мне по телефону пообещал, что у меня будет роль этого самого Бонда? А тут опять по сценарию какой-то дурак, Федя Косой. Не буду сниматься в этом кине! Покупайте билет в Москву, сегодня же улетаю.
– Хорошо, – кивнул я. – А какую роль вы, Савелий Викторович, хотели бы исполнить? Председателя колхоза хотите? Товарищи доярки, на сегодняшней дойке мы должны перегнать проклятую Америку и желательно некоторые страны Европы! Поэтому дёргайте за вымя не жалея сосцов! Так?
– Ничего не знаю, и председателя вашего играть не хочу и Федю Косого тоже. Да меня на улице засмеют, – психанул актёр. – Будут орать из каждой форточки: «привет Косой!».
– А если надеть солнцезащитные очки? – предложил я.
– А если противогаз? – предложил дядя Лёша Смирнов, который в первом эпизоде должен был играть второго заключённого.
– А если я улечу в Москву? – огрызнулся Крамаров.
– А если на «Мосфильме» узнают, что у актёра Крамарова отвратный характер? – спросил актёр Алексей Кожевников.
Витя Громобоев из кинокомедии «Неподдающиеся» сегодня совершенно случайно зашёл на студию, чтобы узнать, когда будет сниматься его сцена в «Зайчике», и тут же получил от меня роль конвоира в дебютной короткометражке.
– А давайте Савелия загримируем под индейца, – внёс ещё одно деловое предложения Леонид Быков. – А что? Наш Федя Косой – это вождь племени Макасуки, который бежал от гнёта империалистов через Северный полюс. И в Москве, в ожидании получения гражданства, он временно подрабатывает вором-домушником. О какой сюжетец!
– Да, без паспорта у нас нигде не берут, – буркнул дядя Лёша Смирнов и, хлопнув Крамарова по плечу, добавил. – Значит, будешь Макасуки. Давайте уже снимать!
– Савелий, поверьте мне, у вас замечательная и очень смешная роль, – очень вовремя вмешалась красавица Нонна. – Она вас сделает комедийным актёром первой величины, как Юрий Никулин и Георгий Вицин.
– Как Никулин и Вицин? – задумчиво пролепетал Крамаров и, погрозив мне пальцем, произнёс, – но чтоб в следующий раз был Джеймс Бонд! Давайте снимать. Я готов!
Глава 24
Если бы только зритель видел, как снимается кино, то очень бы удивился, что интимная сцена признания любви главного героя главной героине происходит при скоплении более чем десяти человек. Причём один из свидетелей интимного признания на влюблённую парочку постоянно покрикивает в мегафон: «Да обними ты её как следует! Она не кусается! Сильнее обнимай, сильнее! Отойди, я сейчас покажу, как это делается! Вот так взял, так сжал и вот так прошептал. Что может быть проще⁈».
А всё это происходит потому, что зритель смотрит фильм через объектив киноаппарата, в который лишние детали не попадают. К примеру, первый кадр моей короткометражки мы сняли в тёмном и узком коридоре около наших киношных гримёрок: конвоир ведёт Федю Косого издалека прямо на кинокамеру. А диалог между Федей и конвоиром записали уже в павильоне. Вдоль одной из бетонных стен проложили рельсы, расставили на пути следования героев семь осветительных приборов и уже тогда начали съёмку эпизода, который в итоге будет смотреться как единое целое.
– Чё толкаешься? Я говорю, чё толкаешься-то? – завозмущался Федя Косой, в исполнении Савелия Крамарова.
Одели мы его как стилягу: яркий пиджак с широкими подбитыми ватой плечами, брюки-дудочки и «туфли на манной каше».
– Давай-давай, – шикнул на него конвоир, актёр Алексей Кожевников, который прекрасно смотрелся в милицейской форме, и у которого, кстати, в карьере ещё будут роли сотрудников правоохранительных органов.
А в это время параллельным курсом главного оператора Василича на тележке долли тащил один из техников, рядом бежали два звукорежиссёра, один с магнитофоном, другой с микрофоном на удочке, и приставными шагами скакал я собственной персоной.
– Чё давать-то? – хмыкнул Косой на ходу. – Я тебе не автомат с газировкой. Вот сунь в него три копейки, тогда и требуй.
– Топай-топай, в камере будешь разговаривать, – чуть-чуть подтолкнул его в спину конвоир Кожевников.
– Вообще ничего говорить не буду. Ты о презумпции невиновности слышал? А я слышал! – Крамаров-Косой остановился и развернулся в пол-оборота.
– Заходи-заходи, как и обещал, двухместный номер со всеми удобствами, – хохотнул конвоир.
– Камера стоп! – рявкнул я. – Все молодцы! Переходим в другую локацию, к декорациям камеры предварительного заключения. Как звук? – спросил я у двух звукарей.
– Нормально, – кивнул тот, что тащил на себе магнитофон.
– Мужики, вы учтите, что звук для фильма я возьму с площадки, с вашего микрофона. И, кстати, за качество плачу отдельной звонкой монетой, – шепнул я звукорежиссёрам.
– Значит, сделаем хорошо, – захихикали звукари.
– Как на мне смотрится милицейская форма? – спросил Алексей Кожевников, пока на новое место переставляли камеру, свет и рельсы.
– Как влитой, – буркнул я, ещё раз углубившись в сценарий.
– Ко мне претензии есть? – отвлёк меня Крамаров. – Как я играю? Нормальёк?
– Савелий, родной, тебе и играть-то нечего не надо, претензий не имею, – снова пробурчал я, стараясь продумать следующий эпизод.
– А я не понял, почему меня посадили в КПЗ? – подошёл ко мне дядя Лёша Смирнов. – Я кто?
– Значится так, твой персонаж директор овощебазы, на которой произошло крупное хищение, – улыбаясь из последних сил, произнёс я.
– Что украли, в каком количестве, и собственно говоря, кто? – спросил Смирнов.
– Тонну гнилой морковки съели голодные крысы, – протараторил я. – Дядя Лёша, можно я ещё раз поработаю над текстом?
Я потряс над головой листки со сценарием и тут же побежал к новой локации, чтобы посмотреть, как установили камеру и свет. Однако меня тут же перехватила красавица Нонна Новосядлова и заявила, что ей не нравится платье, и она желает опять снимать в белых модных брючках.
– Брюки в химчистке, платье великолепно, и ещё Нонночка, дорогая, красоту ничем не испортишь, – отмахнулся я и закричал, – давайте снимать! Василич, всё готово?
– Командуй, товарищ главный режиссёр, – усмехнулся он.
– Савелий, начинаем с твоих слов! – гаркнул я. – Ты и конвоир делаете два шага, и уже перед решёткой звучит ещё один небольшой диалог.
«Бог мой, – подумал я, рассматривая декорацию, – сделали всё из дерьма и палок, а смотрится на экране хорошо». Три хлипкие стены из деревоплиты, которые можно было легко пододвинуть, покрасили в серый бетонный цвет, внутри установили две двухъярусные кровати с голыми матрасами, а на середину водрузили грубо сделанный деревянный стол. И наконец, железную решётку мы просто прислонили к двум стенам, и прикрепили её на изоленту, чтобы вся конструкция не грохнулась после команды: «камера, мотор».
– Камера! Мотор! Начали! – скомандовал я.
– Сцена три, дубль один, – отчеканила ассистентка Любочка и хлопнула дощечками перед объективом.
– Чё сюда что ли? В клетку? – сказал Федя Косой, когда он и конвоир вошли в кадр. – Ну, вы даёте. Да я только неделю назад как из санатория выписался. Совсем у вас нет к простым гражданам никакого сострадания. Я в следующий раз жаловаться буду. Понял меня?
– Отдыхай-отдыхай, – усмехнулся актёр Кожевников. – Набирайся сил перед дальней дорогой в казённый дом.
– Камера стоп! – рявкнул я. – А где у нас второй заключённый? Почему в камере не сидит дядя Лёша Смирнов? Почему внутри пусто?
– Я тут за чаем сходил, там булочки свежие привезли, – виновато пролепетал здоровяк Смирнов.
– Повод уважительный, – буркнул я. – Отодвиньте заднюю стену и запустите дядя Лёшу в карцер, то есть в камеру.
– А давай, когда они будут говорить, я подойду и удивлённо посмотрю на них через решётку? – предложил Алексей Смирнов.
– Хорошая идея, решётку только не урони, она на соплях. Пишем второй дубль! – немного охрипшим голосом выкрикнул я.
* * *
– За что посадили? – спросил дядя Лёша Смирнов своего сокамерника после того, когда был сделан второй дубль и мы переставили камеру так, чтобы в кадр попали двое наших заключённых, а тяжеленную решётку вообще унесли подальше от места съёмок, так как она постоянно норовила кого-нибудь придавить.
– Да не за что, по глупости вляпался, – скорчил смешное лицо Крамаров-Косой. – Неделю как в отпуск приехал из командировки.
– Ну-ну, – криво усмехнулся дядя Лёша.
– Значит, дело было так, – Крамаров изобразил на лице усиленную работу ума. – Вышел я вчера на улицу. Погода стояла… не помню я погоду. Решил по комиссионкам пробежаться. Шмотья разного прикупить, а то после лагеря, пионерского, всё поистрепалось. Иду значит, смотрю, а мне навстречу идёт…
– Участковый? – хохотнул Смирнов.
– Тьфу, на тебя. Какой участковый? Женщина идёт, греческая! – вспылил Крамаров.
– Иностранка?
– Причём здесь иностранка? – Савелий Крамаров от возмущения потряс кулаками. – Ну, ты дядя и темнота. Баба греческая идёт навстречу, Венера Афонская, ну которая ещё без рук.
– Инвалидка что ли?
– Сам ты – инвалид! – рявкнул Крамаров-Косой. – Это памятник без рук, а она с руками. Ноги – во, глаза – во, фигура – во. Одним словом – Венера Родосская.
– Ну-ну, заливай дальше, – захихикал дядя Лёша Смирнов и, хотел было откинуться на стену, но вовремя вспомнив, что она может рухнуть, просто потянулся.
– Я тебе чё, заливочная машина, заливать? Не буду больше ничего рассказывать, – обиделся Крамаров и, тут же широко улыбнувшись, добавил, – в общем, слушай, что было дальше. Я значит, причёску поправил, галстучек затянул и к ней: «Девушка-девушка, а как вас зовут?». Она мне: «Зина. А вас?». Нет, ты понял? Она ко мне на вы. Ведь по мне сразу видно, что дворянская кровь.
– А что потом? В пивную пошли? – хохотнул дядя Лёша.
– Ну, ты дядя и темнота, кто же с такой красотой сразу в пивную идёт⁈ – опять разнервничался Крамаров-Косой. – Я тоже представился, что меня зовут Косой, эээ, то есть Фёдор Петрович. И потом я спрашиваю: «Интересуетесь чем-то или так прогуляться зашли?». А она: «Да, шубку ищу из норочки». А я: «Есть такая шубка, из норочки, точно ваш размер». А она: «И серьги есть вот с таким камушком?». А я: «И серьги точно такие же имеются». Она глазищами на меня так хлоп-хлоп и дальше спрашивает: «А браслетик со змейкой и одним изумрудным глазком, тоже у вас?». А я: «И браслет тоже у меня. Ха-ха».
– Ты что на овощной базе работаешь? – заинтересовался Смирнов.
– Сам ты – овощебаза. Неважно где я работаю. В общем, договорились мы с ней встретиться в ресторане. Она сказала, что за деньгами сбегает и заодно причёску поправит. А я должен весь товар прямо по списку принести туда, где можно спокойно выпить шампанского. Ты понял, на что она намекает? Ха-ха-ха! – захохотал Федя Косой.
– Враньё. Красивую бабу с деньгами и тебя, охламона, даже представить рядом не могу.
– Потому что ты – тёмный деревенский увалень, – вновь обиделся Крамаров. – Слушай, что было дальше, ха-ха!
На этих словах актёры замерли, так как весь диалог данного эпизода они отработали на высшем профессиональном уровне. Можно сказать, что дядя Лёша Смирнов и Савелий Крамаров прожили часть своей жизни в «шкуре» моих вымышленных персонажей, вложили душу в мою фантазию. И вдруг я обратил внимание, что вся съёмочная группа настороженно смотрит в мою сторону.
– Камера стоп, снято! – опомнился я. – Сейчас отодвигаем правую стену и снимаем план, где у нас Федя Косой сидит через плечо дяди Лёши. И весь этот же самый дубль снимаем на этом крупном плане.
– А потом? – поинтересовался главный оператор Василич.
– Затем возвращаем правую стену на место, убираем левую и снимаем так же через плечо короткие фразы дяди Лёши.
– А потом? – спросил Савелий Крамаров.
– Потом обед и перебираемся на улицу, – ответил я. – Диалог между Федей Косым и Нонной, которая у нас Зина, снимаем на территории «Ленфильма».
– А по сценарию написано, что разговор идёт около комиссионки, – возмутилась Нонна Новосядлова. – Опять жульничаешь?
– Верно, – улыбнулся я, – разговор запишем здесь, где меньше уличного шума и любопытных глаз. А в комиссионном магазине и за его пределами подснимем только картинку.
– А потом? – спросил Леонид Быков.
– После улицы едем в ресторан «Нева», где снимаем заключительный эпизод. – Я встал со стула и замахал сценарием над головой. – Товарищи дорогие, запомните сегодняшний день! Сегодня уникальный случай – мы делаем десятиминутное кино, которое будет снято и смонтированно за одни сутки.
– Мировой рекорд, – хохотнул Быков. – Это ты, Феллини, хорошо придумал. Но не забывай у нас ещё «Зайчик» не готов.
– Я помню-помню, там граф у огорода мы затравили рыска, – пролепетал я и вдруг закричал техникам, – стойте! Не троньте стену камеры предварительного заключения! Не надо раньше времени ломать тюрьму! Давайте ещё запишем финальную фразу.
– Враньё, так не бывает? – уточнил дядя Лёша Смирнов, посмотрев в сценарий.
– Какое враньё? Век воли не видать! Ха-ха-ха! – захохотал Савелий Крамаров, подыграв своему партнёру.
– Точно, – кивнул я. – Век воли не видать.
* * *
После обеда работа пошла без прежнего энтузиазма и производственного рвения. И те кто трудился за кадром, и тот кто входил в кадр, перед последним эпизодом в ресторане «Нева» заметно устали. А вот Савелий Крамаров, на которого ложилась основная нагрузка в моём дебютном фильме, бегал и прыгал по площадке как заведённый.
– Давай-давай, хватит филонить! – покрикивал он. – Снимаем эпизод с танцем! Собрались!
– Да-да, собрались, товарищи, – поддакнул я неугомонному актёру. – Василич, сейчас сделай средний план, на котором Федя Косой сунет взятку саксофонисту в саксофон и потребует исполнить песню. Затем камеру резко переведёшь на Эдуарда Хиля, который объявляет номер, и снимаем только одних музыкантов – один куплет, один припев. А сам танец запечатлеем после небольшой паузы.
– Да понял я, понял, – заворчал главный оператор. – Я ещё в автобусе раскадровки посмотрел. Дайте больше света на сцену! Темно!
– А когда ты будешь снимать меня? – тихо спросила Нонна.
Конечно, роль у моей красавицы выходила не очень большая. Несколько её фраз мы сняли на улице, несколько красивых крупных планов сделали в комиссионке. Кстати, директор комиссионного магазина так перепугался, подумал, что к нему нагрянули с проверкой из ОБХСС, что я беднягу разубеждать не стал. Намекнул, что мы делаем короткую зарисовку для Смольного и попросил пять минут не мешаться под ногами, иначе ОБХСС потом покажется детской сказкой.
– Нонна, дорогая, если у меня всё задуманное получится, то я буду снимать тебя всю жизнь, – улыбнулся я. – А сейчас, ты сидишь за столиком и мило смеёшься над тем, как танцует наш влюблённый джигит Федя Косой.
– Хорошо, – кивнула актриса.
– Приготовились к съёмке! – заголосил я в мегафон. – Тишина в ресторане! Камера! Мотор! Начали!
– Сцена № 15, дубль один, – отчеканила ассистентка Любочка и хлопнула хлопушкой.
И вдруг Савелий Крамаров замер на пять секунд, о чём-то серьёзно задумался, и так же неожиданно на его лице нарисовалась озорная солнечная улыбка, и он произнёс:
– Маэстро, я неделю назад из командировки приехал в отпуск, сыграй нашу, пионерлагерную. Ха-ха! – хохотнул он и сунул десять рублей в раструб саксофона.
Камера переместилась на солиста ансамбля, и Эдуарда Хиль в большой и красивый микрофон сказал:
– Специально для дорогого гостя из солнечного Магадана исполняется песня «Вода-вода».
Затем певец махнул правой рукой своим музыкантам и запел:
Как провожают пароходы?
Совсем не так, как поезда.
Морские медленные воды —
Не то, что рельсы в два ряда…
Кстати, первоначально я не планировал вставлять в фильм эту песню. Но вчера утром, когда я ещё раз сидел над сценарием и представлял будущее кино, мне показалось оно слишком быдловатым. Начало картины – Федя Косой идёт по тюремным коридорам под музыкальную тему «Гоп со смыком», затем в ресторане он танцует опять под ту же самую музыку, но записанную в более быстром и агрессивном темпе. А в концовке звучит «Наша служба». «Не хватает душевности», – дошло тогда до меня. И вот теперь Эдуард Хиль пел: «Вода, вода, кругом вода».
